Осаму Дазай
Дазай перевернулся на другой бок, пошарил рукой по кровати, нахмурился. Чуи рядом не было. Нехотя он разлепил глаза и поморщился от яркого света. С кухни доносилась тихая музыка, звук посуды, воды и ужасное пение Чуи. Дазай хрипло засмеялся, обеими руками обхватывая подушку Накахары. Она пахла им и все еще хранила его тепло. Видимо, проснулся Чуя не так давно. Сам Дазай вставать не планировал еще долго. И проспать собирался до двух часов, если не трех. Для чего еще нужен выходной? Да и никак он не мог привыкнуть к тому, что с утра пораньше никто не врывался к ним в спальню. Не стягивал с него одеяло и не начинал причитать о том, как в комнате грязно, не убрано. Будили его теперь иначе. Легкими, нежными поцелуями, укусами и массажем. А порой чьи-то серые лапы мяли ему живот. Бывало, что Пинки иногда прыгала на его голову и начинала яростно жевать взлохмаченные волосы. И сколько бы сонный Дазай ее ни сгонял, все было напрасно. Вот и сейчас она ловко запрыгнула на мягкую кровать, потянулась, и, как ни в чем не бывало, села ему на лицо. Дазай фыркнул и Пинки резко схватил обеими руками. Укусил ее во влажный нос и с удовлетворенным вздохом перевернулся на живот. Думая о чем-то своем и слушая тихое пение Накахары, он вновь провалился в сон. Всю ночь ему снился Итан. А сам он был фиолетовым пончиком, который тот пытался схватить своими толстыми пальцами и сожрать. Дазай отчетливо помнил длинные отросшие ногти и траур, который тот носил под ними. В понедельник он свято себе поклялся обязательно обратить внимание на его ногти. Все-таки интересно. А сон-то, может, и вещий. Не несущий в себе ничего важного, но все же. Дверь тихо скрипнула, и на пороге появился Чуя. Был он в одних только черных боксерах и черном фартуке. На приятный запах кофе Дазай проснулся сразу. Сонно потянулся и сразу же повис на Чуе. — Уже два часа, — ласково произнес он. — Сегодня выходной, — промямлил Дазай, нагло шаря руками по его груди. — Мне снился ужасный сон. Ужасный! Меня едва не съели. — Надеюсь, не тот парень за столом администратора? — спросил Чуя в шутку. Дазай удивленно выгнул бровь, засмеялся. — О, смотрю, Итан оставил неизгладимое впечатление, — он аккуратно забрал оба стакана с кофе из его рук и поставил на прикроватную тумбу. Опрокинул Накахару на кровать, нависая над ним с легкой улыбкой на губах. — Я тут вспомнил кое-что. — И что же? — Чуя нервно улыбнулся. Этот тон был ему хорошо знаком. — Помнится, первый раз, когда мы занимались сексом, ты сказал, что в следующий раз я буду сверху. — Разве? — Накахара наигранно удивился, а склеротика он изображал лучше любого актера. Дазай насупился и возмущенно шлепнул его по ягодице. — С тех пор мы трахались уже множество раз! И я… Чуя, смеясь, перехватил его руки и, резко перевернувшись, подмял под себя. — Да ты прирожденный пассив. Вон, смотри, как сразу ноги раздвинул. Дазай подумал, что порой его желание придушить Накахару такое же сильное, как и любовь к нему. — Чуя… — грозно позвал он, пытаясь вырвать руки из крепкого захвата. И только в такие моменты Дазай начинал жалеть о том, что физически Чуя сильнее его. И что хоть лопни он сейчас от гнева и возмущения, пока Чуя сам не соизволит его отпустить, так и лежать ему придавленным к кровати. — А вообще, — сказал Чуя, поучительно оттопырив палец, — все, что я делаю, я делаю ради тебя. И мой член тоже всегда к твоим услугам. — Какая неслыханная щедрость! — огрызнулся Дазай, вновь предприняв неудачную попытку вырваться. А вырвавшись, он собирался скрыться в ванной и запереться в ней как минимум на час. Потому что когда рядом маячил полуобнаженный Чуя со своим накачанным торсом и крепкими жилистыми руками, контролировать себя становилось все труднее. «Все-таки этот засранец был хорош во всем», — думал Дазай, нагло разглядывая мелкие веснушки на бледном лице. Чуя смешно поморщил нос и чихнул. Несколько минут они разглядывали друг друга, улыбались, пока Накахара просто не рухнул на Дазая, проигнорировав возмущенное бурчание. — Жарко… — сказал Дазай, пытаясь сбросить с себя чужую тушу. — Ага… — Чуя сипло засмеялся, сгребая его в охапку. Звонко чмокнул в прохладную щеку и замер, зарывшись носом в дазаевскую шею. Дазай все не мог привыкнуть к подобным нежностям, каждый раз краснел и начинал нести любую несусветную чушь. Не краснел он так сильно даже во время секса, даже когда Чуя отсасывал ему, стоя на коленях и смотря пристально своими голубыми глазами. Он так не краснел, даже когда его ставили раком и грубо трахали, пока колени не начинали дрожать от слабости. «А что тут такого-то», — думал он, это ведь Чуя. Но стоило тому же Чуе как-то нежно прикоснуться к нему, поцеловать за ухом или прижать к себе во время просмотра фильма, как Дазай мигом терял дар речи, дико смущаясь. Нередко он ночами разглядывал спящего Чую и раздумывал о том, что любить кого-либо так сильно — ненормально. Ненормально — таять от одного прикосновения и ласкового взгляда. Ненормально — нуждаться в одном человеке и постоянно жаждать его внимания. Но ничего поделать он не мог. Он был так же зависим от Чуи, как и сам Чуя зависим от него. Странная любовь, начавшаяся с неприязни и ненависти. — Надо вызвать мастера, чтобы починил кондиционер, — сказал Чуя приглушенно. Дазай улыбнулся, зарываясь пальцами в рыжие волосы. — Дешевле будет новый купить. Он все равно сломается. — А еще лучше уехать отсюда. — Как же так? — усмехнулся Дазай. — Неужто не приглянулся наш Линкольн? Чуя на минуту задумался. — Мне иногда кажется, что Линкольн — это отдельная планета, расположенная где-то между землей и солнцем. Дазай вновь засмеялся, обеими ногами обвивая талию Накахары. — А в Японии не так жарко? — Ну… не настолько сильно. Да и в Японии определенно было на что посмотреть. Одни фрики там чего стоили. Кого только не встретишь. Потом сиди и гадай, это баба мимо прошла или мужик. Развлечений хоть отбавляй. — Я был в Японии один раз, — сказал Дазай. — Мне тогда вроде как пятнадцать было. Отец с собой потащил на открытие детского приюта. — Да, знаю, — Чуя приподнялся на локтях, с интересом заглядывая в растерянные карие глаза. — …Что? — Говорю, я знаю об этом. Дазай растерялся еще больше. — Подожди… мой мозг отказывается функционировать должным образом из-за жары. Ты… как? Чуя прикусил губу, сдерживая смех. — Нас повели на открытие всем классом. Типа смотрите и радуйтесь, что у вас все не так плохо в жизни. А потом заставили писать сочинение «за что я люблю своих родителей», — Накахара фыркнул. — Я сдал пустой лист. — То есть… — Дазай никак не мог поверить в услышанное. Смотрел на Чую, удивленно вытаращив глаза. — Как так… Выходит… — Выходит, я влюбился в тебя еще три года назад, — Накахара щелкнул его пальцем по носу. — Ты бы себя видел. Ну просто пафосный павлин. — Заткнись и дай переварить информацию. Чуя откинулся на спину, мечтательно уставившись в потолок. Логически, думал он, лжи никакой не было. То все равно была любовь с первого взгляда. Пусть и куда более ранняя. — Поэтому ты выбрал Линкольн? Специально? — Да. — Я все еще не верю, — Дазай повернул голову, встречаясь взглядом с голубыми глазами. — Ты был влюблен в меня три года? Так долго? — Любить можно и всю жизнь, Осаму. А три года не такой большой срок. Дазай замолк и больше ничего не спрашивал. На языке все вертелся вопрос: «Почему ты не сказал сразу?» Но его он так и не озвучил. Оно и понятно почему. Тогда их знакомство приняло бы куда более странный характер. — Вот так новость… — Я теперь еще больший псих в твоих глазах? — спросил Чуя с тяжким вздохом. Дазай тут же оседлал его колени и нахмурился. — Нет. Теперь я люблю тебя еще сильнее. — Идиот? — Стоим друг друга, да?***
— Только не он! — взмолился Чуя, глядя на экран своего телефона. Дазай закинул руку на его плечо и тоже уставился на экран. — Васко? Какого черта ему надо? — Догадываюсь, — ответил Чуя, потирая виски. — О Боги. — Ответишь? — Дазай приподнял бровь. Накахара нехотя провел пальцем по экрану и поднес его к уху. — Ну? «Чуя! Я чего, собственно, звоню. Помнишь того чувака, мексиканца, у которого я покупал подержанный пикап? Он еще не завелся с первого раза. Красный такой, с потертыми наклейками AC/DC?» — Себастьян, это было месяц назад. Моя память не настолько плохая, — сказал Чуя. «Да? Отлично! Так вот, к делу. Мигель, значит, заявляется ко мне домой. Представляешь, всего за месяц набрал килограммов десять! Наколки по всему телу и прическа… Да просто посмешище!» — Себастьян! Дазай, идущий рядом с Чуей, засмеялся. — Давай без подробностей и сразу к делу. «Без подробностей? Ладно, это я могу. Короче говоря, я-то подумал, что мы с Мигелем носители одного языка, почти кровные братья. Братаны! Представляешь, оказывается, мы оба любим…» — Васко, еще одно лишнее слово, и я кладу трубку. «Да, да, прости, меня маленько занесло. Мигель пришел ко мне двадцать минут назад и отобрал тачку. Говорит, а ты документы оформлял на нее? И я такой — нет, брат, мы же с тобой земляки, и все такое, и он мне, значит, нет документов, значит, и тачки нет, Васко! Представь себе! Сел на нее и уехал! У него даже ключ был запасной! Чертов сукин сын! Pendejada! Я кричу, значит, "эй, Мигель ¡Ah, que la chingada!", а этот гандон показал мне средний палец и уехал. На моей, блять, тачке!» Чуя тяжело вздохнул, почесал голову, закатил глаза. — Не в обиду, но Мигель имеет на эту тачку все права. Ты ведь документы не оформил, когда покупал у него эту рухлядь, так? Даже несмотря на то, что я предупреждал тебя. А теперь, считай, ты заплатил ему просто так. «Но… но я же…» — Да, Васко, на свете полно засранцев, и ты столкнулся с одним из них. Ты, конечно, можешь подать в суд, но у тебя никаких доказательств. Только слова. А у Мигеля документы на тачку. «Черт… и как быть? Придешь ко мне, а?» — Прости, Себ, но я на свидании… с девушкой, — сказал Чуя, тихо смеясь, и перехватывая руки рассердившегося Дазая. — С девушкой, значит? — с иронией спросил Дазай. — Юбочку задрать? — Уверен, ты и в юбке будешь смотреться потрясающе, — тут же выкрутился он. — Само собой буду! — Ты самоуверенность из космоса черпаешь? — спросил Чуя, изогнув бровь. Дазай сонно потянулся и набитый книгами рюкзак закинул за спину. Гленн сегодня превзошел себя. Превзошел по унылости и восхвалению себя любимого. До окончания пары заснули практически все, не считая Райли и его отряда заучек на первом ряду. — Еще немного, и я сварюсь под этим солнцем, — начал ныть Дазай, стягивая галстук с шеи. Чуя схватил его за руку и поволок в противоположном направлении. — Я знаю одно местечко. Там безлюдно и прохладно, — сказал он. — Дома, что ли? — Да, чертов гений! — Накахара улыбнулся. — Нет, не дома. Минералка в руках Дазая нагрелась, и пить ее было невозможно. Пришлось выбросить в ближайший мусорный бак. Мусорный бак был расплавлен и свисал зеленой жижей вместе с прилипшим к нему мусором. Воняло ужасно, а крупные мухи и белые личинки вокруг так вовсе вызывали отвращение и тошноту. Дазай задумался о том, что идея уехать из Линкольна не такая уж и плохая. Да и самому ему будет куда спокойнее, находясь подальше от отца. Пусть и прошло больше трех месяцев с момента его ухода из дома, какая-то тяжесть на душе не отпускала. А поделиться своими опасениями с Чуей он боялся, да и не хотел вовлекать его в семейные проблемы беспричинно. В течение трех месяцев Ванесса звонила едва ли не каждый день. И каждый день она упрашивала его назвать свой адрес. Интересовалась, нуждается ли он в деньгах и как скоро ему наскучит играть роль взрослого, самостоятельного парня. Подобные заявления злили, но Дазай упорно отмалчивался, не желая вступать в конфликт с матерью. — Мы почти добрались, — сказал Чуя, переплетая их пальцы. Вместе они зашли в заброшенный парк, пробрались через высокие колючие растения, больше напоминающие ограду, и вышли на маленькую поляну. Дазай удивленно присвистнул. Посередине стоял старенький покоцаный фонтан, сломанный, расколотый надвое. Туловище русалки с кувшином валялось на левой стороне, а длинный каменный хвост лежал прямо у них под ногами. Были они покрыты мхом и почти целиком обвиты лианой. Там, где скульптура когда-то стояла, все еще текла вода. Иногда резко била вверх, словно под давлением, а порой плавно стекала по земле. Но больше Дазай обрадовался тени, которую отбрасывало большое старое дерево. Высокое, широкое и тоже покрытое мхом. — Как ты нашел это место? — спросил он. Чуя пожал плечами. Бросил свою сумку на траву и сам упал следом, широко раскинув руки. — В день приезда. Я искал университет и забрел сюда. Дазай удивленно на него вытаращился. — Как можно было забрести сюда в поисках университета? Ты шутишь? — Нет, — Накахара засмеялся. — Начнем с того, что я не знал, как он выглядит. Дазай сел на корточки возле фонтана, набрал воду в ладони и сполоснул лицо. Дышать стало легче, и сразу почувствовалась прохлада от небольшого ветра. Галстук он бросил возле себя. Высоко закатал рукава белой рубашки, промыл руки и, зажмурив глаза, засунул голову под тонкую струйку воды. — Блаженство. — Осаму, — тихо позвал Чуя. — Чего? — Дазай тряхнул мокрой головой. — Иди ко мне, — он протянул руки вперед, хитро сощурив голубые глаза. Дазай уже собирался буркнуть что-то наподобие «я тебе не собачка» но, поддавшись какому-то порыву, послушно подошел. Чуя тут же притянул его поближе к себе, втягивая в медленный, ленивый поцелуй. — Я давно не говорил, как сильно люблю тебя. — Говорил. Вчера, — ответил Дазай, облизывая свои губы. — Говорю же, давно. Оба засмеялись. Звук воды и шелест листьев успокаивали, нагоняли сонливость. Дазай все думал, куда бы ему хотелось уехать из Линкольна. Но точно не в Японию, а в место поспокойнее, где мало людей. Он даже был бы не против жить где-нибудь на природе. В маленьком деревянном домике в лесу. Завели бы они себе собаку. Нет, две. А может, даже три! Три огромных пса с пугающими страшными ошейниками, намордниками. Хотя, с другой стороны, зачем им в лесу намордники? Ах да, чтобы они не кусали Пинки. — Чуя, — тихо позвал Дазай, удобнее устраиваясь на груди Накахары. — Давай уедем на этой неделе? Просто бросим все и… свалим отсюда. Чуя перевел на него задумчивый взгляд. Поднял руку, заправил каштановые волосы за ухо и ласково потрепал Дазая по щеке. — Если ты хочешь, то и я не против. Но как же твоя учеба, родители, друзья? — Друзья? — он фыркнул. — Ты серьезно? А уехать подальше от отца я буду только рад. — Так дело в нем? — Нет, — буркнул Дазай. — Ложь, — Чуя нахмурился. — Я всегда чувствую, когда ты лжешь мне, Осаму. — Ладно. Частично, — ответил тот, утыкаясь лицом в грудь Чуи. — Наше расставание прошло слишком… непонятно. Отец, он… был на удивление спокоен. — И разве это не хорошо? — осведомился Чуя. — Поверь мне, совсем нет. У нас всегда были странные отношения. Обычно родители более снисходительны к своим детям. Более мягкие, что ли, не знаю. Как-то я был дома у Берта, и там наткнулся на мистера Прайса. Его старик живет в другом доме, поэтому я был немного удивлен нашей встрече. Так вот, наблюдал я какое-то время за ними и был, мягко говоря, в ступоре. Особенно от того, как они общались. Словно приятели, Чуя. Между ними даже не было никакой неловкости, натянутости в отношениях. Берт при нем смеялся, отпускал идиотские шутки, рассказывал, с кем встречался, кого бросил… мелочи, да? Просто… — Дазай грустно улыбнулся, — мне всегда хотелось такого же отца. Они дома не ходят в рубашках, галстуках. Не сидят за столом, словно роботы, и не фиксируют каждое твое движение и малейшую ошибку, малейшую провинность. Не называют тебя дефектным из-за того, что ты пишешь, черт возьми, левой рукой. — Ты левша? — удивился Чуя. Дазай кивнул. — Был. Миссис Гаспар всегда била меня линейкой по рукам, когда я забывался. Так что я могу писать как левой, так и правой. — Но это круто, писать левой. Что не так-то? — Долгая история. И потраченного времени она не стоит, поверь. — Странные у тебя родители. — Да и у тебя не подарок. Они молча уставились на разбитый русалочий хвост. Чуя в какой-то прострации медленно поглаживал Дазая по спине, а тот уже вовсю клевал носом и едва держал глаза открытыми. Работа с непривычки сильно выматывала. Порой прямо за рабочим столом так и тянуло уронить голову на клавиатуру и провалиться в глубокий сон. Чуя нисколько не преувеличивал, когда, смеясь, называл Дазая занудой и щепетильным офисным планктоном. Тот, даже валясь с ног, работу всегда доводил до конца. Эту его черту он, конечно, любил, но все же время от времени приходилось возвращать его в реальность. Отбирать бумаги, игнорируя возмущенное «Я еще не закончил!». Бывало, что сам Чуя возвращался поздно ночью, а иногда приходил под утро. Уставший, сонный, но счастливый. Потому что даже в три ночи, стоило ему только подойти к двери, как она мигом распахивалась с обратной стороны. Дазай, недовольный, рассерженный, с минуту сверлил его строгим взглядом, придирчиво рассматривал с ног до головы, а потом хватал за руку и втягивал в квартиру. Чуя любил его не по размеру большую ночную пижаму с мопсами. Любил сонного, растрепанного Дазая. Любил, как тот начинал краснеть и запинаясь оправдываться, что вовсе не ждал его полночи. Что работающий телевизор просто забыл отключить, а три пустые кружки из-под кофе на столе стоят там еще с утра. Нередко он заставал спящего на маленьком диванчике Дазая, лежащего в обнимку с его подушкой или в его футболке. И тогда уже отнекиваться не было смысла. Сам же Дазай просто катастрофически нуждался в Накахаре. Настолько, что и дня не мог провести хотя бы не прикоснувшись к нему. Хотя бы не надев что-то, что пахло им и создавало обманчивое чувство его присутствия. Такая любовь кому-то постороннему, человеку со стороны показалась бы странной, ненормальной, но только не этим двоим. — Мы уедем, — повторил Чуя, крепче сжав ладонь Дазая в своей. — Начнем все с чистого листа и больше никогда не станем вспоминать прошлое. Дазай сразу подумал о Новой Зеландии. Переезд в Окленд казался ему мечтой почти невыполнимой. По крайней мере, ближайшие несколько лет. Отец ясно дал ему понять, что из Линкольна он может уехать разве что на учебу. Но и тогда Ванесса закатила скандал, так как не хотела сына выпускать из-под своей опеки. И первый раз за долгое время Дазай был рад тому, что повелся на ее слезы. Остался в ненавистном Линкольне. — И ты найдешь нормальную работу… — вяло ответил Дазай. — И давай без подработок. Я серьезно. Чуя тихо засмеялся. — Как скажешь. Дазай провел рукой по траве, улыбнулся. И как он раньше не замечал столь приятных мелочей вокруг себя. Не замечал, как проходит осень, как проходит зима и как проходит лето. Лето. Ведь совсем недавно на дворе была весна. А вот уже лето — странно. Он спал все это время? Не замечал, как приятно пахнет трава, как приятно слышать тихое течение воды и пение птиц. Не обращал внимание на порывы ветра и шелест листвы над головой. И главное, природа, как оказалось, действует лучше любого успокоительного. — Мне нравится это место. Тут спокойно. — Да… — Чуя, — Дазай стал застенчиво наматывать на палец рыжий локон. — А как ты, ну… понял, что влюбился? — Ты все еще об этом, — Чуя приложил палец к губам. — Это трудно объяснить. Просто посмотрел, и что-то в сердце екнуло. И… — он задумчиво содрал мох с дерева и раскрошил его в ладони, — я полюбил твои глаза. Они теплые. Теплые настолько, что порой мне кажется, что я ощущаю это тепло физически. — Хренов романтик, — пробубнил Дазай, пытаясь скрыть смущение. — И ты сам весь… теплый. Уютный. А порой мне кажется, словно знаю тебя всю жизнь. Глупо, да? У тебя довольно много милых привычек. — Все, заткнись. Дазай поднялся с накахаровской груди, пряча пылающее от стыда лицо. А Чуя завел руки за голову, весело дрыгая ногой. У Дазая и правда было много умиляющих привычек, которые тот за собой не замечал. И Чуя мог бы перечислять их до самого утра. Перечислять и влюбляться сильнее с каждым произнесенным словом. Хотя, куда еще сильнее? Чуя приподнял бровь, наблюдая за Дазаем, который, смешно высунув язык, запустил руку в кротовую нору. — Даже это у тебя выходит мило. — Блять, заткнись уже!***
Гленн не сводил с них хмурого взгляда. Пятнистое лицо было то задумчивое, то отстраненно-настороженное. Дазай заметил, что профессор смотрел только на них с Чуей. Ждал какого-то подвоха. Ждал, пока они снова накосячат, чтобы с чистой совестью выпроводить за дверь. И Дазай частенько называл Чую идиотом и нарушителем спокойствия, так как благодаря именно ему его безупречная репутация распалась с крахом. Накахара на это заявление лишь громко смеялся и крутил пальцем у виска. А весь его вид так и говорил: «Репутация? У тебя? Если только репутация пришибленного на всю голову кретина и дебошира». И в чем-то он был прав. Дазай был умен, да. Учился хорошо, да. Но характер? Явно не мирный и покладистый. Потому что у Дазая на душе бывало неспокойно, пока с утра пораньше он кого-нибудь не оскорбит, не ударит и не доведет до нервного срыва. Обычно его соратником, последователем и просто преданным другом в этом деле был Прайс Бертон. Был. А теперь они сидели молча, и от них едва ли не холодом веяло. Все в аудитории стали это замечать. Раньше Бертон почти ложился на Дазая. Закидывал на него свои крупные руки и каждые пять минут в лицо тыкал телефоном. Говорил горделиво: «Смотри, с кем перепихнулся вчера». Бывало, что они просто дурачились, пихали друг друга в плечо или доставали близсидящего. Доставали Райли, который одинаково их раздражал. По сути, Райли раздражал всех, но колотили его только эти двое. А гонение за идиотом Райли на машине с утра пораньше так вовсе заряжало бодростью на целый день. Но со временем Райли поумнел и, только увидев эту парочку, сворачивал в узкие переулки, куда машина въехать не могла. Либо забегал в пиццерию или кофейню. Дазаю нравилось находиться у Бертона дома. Там он чувствовал себя свободнее, легче. И он упорно отмалчивался о том, что больше приходит из-за его пса, в котором души не чаял. Ночами Прайс курил травку, сидя у бассейна, а Дазай слушал его похотливые истории, лежа на спине в прохладной воде. Иногда с ними за компанию сидел Джин. Но, обкуренный в хлам, вырубался уже через час. Порой захаживала и Эйлин. Но причину ее визита понять было несложно — Осаму. Бертон даже как-то в шутку сказал, что не удивился бы, найди кто в ее спальне алтарь, посвященный ему. Эйлин Дазаю нравилась, но он не любил, когда его пытались контролировать. А Эйлин Карлайл была именно такой. Даже Прайс Бертон не решался на полном серьезе подкатывать к этой фурии. — Эй, — тихо позвал его Бертон. Дазай оторвался от окна и повернул голову. — Надо поговорить. Прайс заговорил с ним впервые за долгое время. И о чем будет разговор, было очевидно. Дазай напрягся. Бертон, видимо, долго раздумывал, прежде чем решиться на серьезный разговор. — Прямо здесь? — Нет. После звонка. Дазай подпер голову рукой и уставился на Гленна. После сердечного приступа тот заметно исхудал. Лицо сморщилось, и грозно свисающие седые брови уже не казались настолько грозными. Он был просто стариком, едва вырвавшимся из лап смерти. И, видимо, боялся повторить это во второй раз. Старался он меньше нервничать и говорил не так много. Лишь по делу. Дазай покосился на Прайса. Тот нетерпеливо постукивал пальцами по столу и сверлил затылок Чуи недобрым взглядом. И что ему теперь делать? Как отвести разговор в шутливую манеру и свести все на абсурдность его слов. Но абсурдность ли? Дазай нахмурился, оскорбился от собственных мыслей. «Ты считаешь ваши отношения с Чуей абсурдными?» Нет. Никогда не считал. Звонок прозвенел на удивление быстро. Сестры Честер тут же окружили Накахару, еще и Стив втиснулся с нелепыми вопросами. Дазай, воспользовавшись суматохой, незаметно выскользнул из аудитории следом за Прайсом. Шли они молча, и оба были угрюмы. Толпа, неуклонно текущая по узкому коридору, вынуждена была огибать их, словно река одинокий валун. Бертон дважды оглядывался назад, чтобы удостовериться, что друг все еще следует за ним. Остановился он на третьем этаже, возле окна. Людей здесь было мало, и редко кто шлялся по коридорам. Прайс подпрыгнул и сел на подоконник. Дазай остановился напротив искусственного цветка. Провел пальцами по зеленым листьям, чтобы в очередной раз убедиться, что растение на самом деле искусственное. А смотрелось вполне себе как живое. Пыльные пальцы он обтер о штаны и вопросительно поднял глаза на Прайса. — Психологические трюки на меня не действуют, Берт. Засунь свое многозначительное молчание себе в задницу. Прайс закатил глаза. — Ну и урод ты. Дазай опустил руки в карманы брюк. — Ну? — Что происходит? — А что происходит? — ответил он вопросом на вопрос. Прайс перестал дрыгать ногой. Насторожился. — Нет, это ты мне ответь, дружище. Его «дружище» получилось совсем не дружелюбным. А произнесено было так, словно он яд сплюнул. Дазай скривился. Говорить на подобную тему было странно. Особенно, черт возьми, с Прайсом Бертоном. — Не понимаю, о чем ты. — О, нет, Осаму. Так не пойдет. Все ты понимаешь, — сказал Бертон. — И я, сука, просто хочу раз и навсегда понять, кто ты теперь. Один из этих, да? — Из кого? — спросил Дазай, зло сощурив глаза. — Заднеприводных. Вот из кого, — прошипел Прайс. — Если ты не в курсе, о вас уже слухи ходят, голубки. Домой, значит, вместе. Сюда приходите вместе. В городе вас ребята видели. И я видел, и не единожды. Скажешь, тоже совпадение? — Так и мы с тобой вместе тусили, Берт. Приходили, уходили вместе, — фыркнул Дазай. Прайс спрыгнул с окна, схватил Дазая за грудки и грубо дернул на себя. — На друзей, Осаму, так не смотрят… — он резко отпустил его. Дазай впал в ступор. А Бертон дышал тяжело и был зол, словно вот-вот сорвется и завяжет драку. — Я знаю тебя много лет. Знаю как облупленного. И знаю этот взгляд. Ты, блять, влюблен в него. И не смей отрицать этого, или я надеру тебе задницу, клянусь! Дазай прислонился спиной к стене, закрыл глаза. Именно этого он и боялся. Огласки. Но как, думал он, как Бертон это заметил? И главное, как давно. Поэтому он столько раз вклинивался между ним и Чуей с предложением подбросить до дома? Поэтому постоянно сверлил Чую нечитаемым взглядом и был задумчив? Поэтому столь странно смотрел на него самого? — И что теперь? Прайс грустно усмехнулся. — Даже отрицать не станешь? Ну же, твою мать! Скажи, что это шутка! Ну? Старина Берт много думает порой, да? Дазай молчал. Мимо них прошли ребята из соседней группы. Один ускорил шаг, второй вытянул шею в любопытстве. А через минуту снова повисла тишина. Бертон уставился в окно, наблюдая за третьекурсниками, играющими в баскетбол на дворе университета. Несколько раз он пытался сосредоточиться на игре, но каждый раз мыслями возвращался к Дазаю. — Это конец? — Значит, я был прав? — спросил он, не поворачиваясь. — Да, Берт, прав. — Значит, конец… — Мне жаль. — Да, мне тоже. Ты был хорошим другом. Весь обратный путь домой Чуя лицезрел его угрюмое лицо. Дазай понуро плелся на шаг позади и никак не реагировал на его слова. А когда Накахара коснулся его руки, так вовсе выдернул и поежился. Чуя на этот жест ничего не ответил. Отсутствие Дазая и Бертона он заметил сразу и подозревал, что между ними возник какой-то конфликт. А когда Дазай находился в «дутом» состоянии, спрашивать у него что-либо было бесполезно. Тот сначала должен был порефлексировать сам, помучиться, несколько дней ломать голову и хандрить. А потом, как устанет думать и окончательно вгонит себя в лабиринт, выстроенный им же самим, он придет к Чуе. Так бывало часто. Придет, посмотрит своим щенячьим взглядом и упадет Накахаре на грудь. Будет лежать так долго, мучительно долго, пока Чуя сам не начнет вытягивать из него информацию. Слово за словом. — Ты жалеешь? — спросил Чуя. Дазай остановился. Поднял на него грустные глаза и поджал губы. — Я не думал, что это будет так больно. — И все-таки, он был дорог тебе, верно? Прайс. Дазай обхватил свой рюкзак обеими руками и мотнул головой. — Уже неважно, это не… — Это только один человек, Осаму. Пока один человек. Но что будет, когда узнают все? Или так и будешь все отрицать, держать в тайне? — Я еще не готов, Чуя, — ответил он уставшим голосом. Накахара тоже остановился. Они стояли прямо под солнцем в обеденную жару и смотрели друг на друга. Линкольн снова был пуст. Город в это время умирал. Одна-единственная пиццерия через дорогу, и та была закрыта. На двери висела крупная вывеска «сломан кондиционер». Дазай осуждающий накахаровский взгляд не выдержал и опустил глаза. Мимо промчалась крыса, отвратительно шевеля длинным лысым хвостом. Он в ужасе отскочил в сторону. Крысы вызывали у него дикий страх. Почти панику. Из угла выехали две черные бронированные BMW. Дазай сразу насторожился. Повернулся всем корпусом, ожидая, пока они проедут мимо. Но те, резко развернувшись, остановились прямо напротив, перекрыв единственный путь к отступлению. За спиной был тупик. Кирпичная изрисованная граффити стена и мусорные баки. Отцовские машины Дазай распознал сразу. Мигом его охватил такой ужас, что он едва не потерял дар речи, глядя на три высокие фигуры, облаченные в черные костюмы. Джонсона невозможно было не узнать. Перекачанный ублюдок с длинным шрамом на полрожи. У Дазая к нему была особая неприязнь. Еще с детства. Он жил одной лишь армией и постоянно, где бы ни находился, везде и во всем искал подвох. Пока лично в чем-то не удостоверится, никогда не верил чужим словам. Был груб и резок. А остальных двух он видел первый раз. И выглядели они не менее устрашающе. — Беги… — прошептал он стоящему рядом Чуе. Накахара непонимающе посмотрел на него, затем на тех людей. — Молю тебя, Чуя. Пожалуйста… уходи. Прямо сейчас. Дазай весь побледнел. — И не подумаю. — Не время упрямиться! Это не тот… Чьи-то сильные руки обхватили его со спины и к лицу приложили платок, через который он, растерявшись, тут же вздохнул. Держали его грубо, крепко, не позволяя даже пошевелиться. Он не мог дернуть головой и сбросить чужую, покрытую шрамами, руку. Не мог повернуться и посмотреть, что происходило напротив него. Сознание медленно ускользало, глаза закрывались, и ноги подкашивались от внезапной слабости. — Папочка заждался, Осаму, — сказал Джонсон, мягко похлопав его по щеке. — Поспи пока. День будет трудный. «Точно… папочка ничего и никому не прощает».***
Он чувствовал, как грубая веревка впивалась в кожу на руках. Все тело ныло, и першило в горле. Машина ехала на скорости и каждый раз высоко подпрыгивала на камнях. Он слышал скрипучий голос Джонсона. Тот рассказывал пошлый анекдот и громко смеялся. В машине было душно, и воздух какой-то спертый, пыльный. Дазай снова попытался освободить руки, но все бесполезно. Натертая в кровь кожа саднила, и чем больше веревка обтиралась, тем было больнее. Глаза он разлепил с четвертой попытки. Все вокруг плыло и кружилось. Никак не получалось сфокусировать взгляд на чем-то одном. Голова пульсировала так сильно, что при каждом прыжке машины новая волна боли проходила по вискам и резко била в затылок. — Эй, потише. Он, кажется, очухался, — сказал шепотом лысый за рулем. Дазай посмотрел на покрытые татуировками пальцы, затем перевел взгляд на повернувшегося к нему Джонсона. — Проснулся, принцесса? — сказал он весело. — Где Чуя? — зло спросил Дазай, пытаясь подняться и принять сидячее положение. — Слышал, Рик? Три месяца, значит, не виделись с этим сопляком. И никакого уважения к старшим. Хоть поздоровался бы, что ли. Дазай развернулся и ударил ногой в переднее сидение. Тело все еще не слушалось, и удар получился не таким сильным. Джонсон усмехнулся. — Не провоцируй его, Джо-Джо, — сказал тот, что звался Риком. — Если на нем будет хоть царапина, нам с тобой несдобровать. Джонсон бросил на Дазая странный взгляд, тяжело вздохнул и отвернулся. Дазай больше ничего не спрашивал. Джонсон не заговорил бы даже под пытками. Даже отрежь ему руки и ноги. Крепким был парнем. Пусть и словоохотливым временами. Оставалось лишь терпеливо ждать и гадать, куда они его везут. Местность за окном менялась с каждой минутой. Встречалось все меньше и меньше домов, построек. Все меньше людей. Ехали они поначалу по гравийной дороге, а потом закончилась и она. Местность плавно перетекала в какой-то пустырь. Безлюдный, пустой, без единого дерева, без единой тени. Сухая колючая трава уныло колыхалась из стороны в сторону. Земля тут была сухая, с крупными трещинами. Огромные расколотые валуны сопровождали их всю дорогу. И как бы Дазай ни пытался быть спокойным, сколько бы ни внушал себе, что беспокоиться и паниковать все равно нет смысла, его душа разрывалась от тревоги. Он чувствовал что-то необратимо-ужасное. Интуиция била тревогу, как не била ее никогда прежде. Машина снова высоко подпрыгнула. Дазай ударился затылком о потолок машины и поморщился. Джонсон грубо пихнул Рика в плечо и всего на секунду обернулся назад, чтобы удостовериться, что Дазай не пострадал. Через десять минут Рик сбавил скорость. Резко затормозил и вывернул руль. Город был далеко позади. — Приехали, — уныло сказал Джонсон, вылезая из машины. Второй бронированный BMW был уже на месте. Джонсон распахнул дверь, вытащил раскладной нож из кармана и, увидев окровавленные запястья Дазая, удивленно присвистнул. — Нам крышка, Рикки, — сказал он, разрезая толстую веревку. На ноги Дазай едва поднялся. Его сильно шатало из стороны в сторону. И если бы не сильная рука Джонсона, поддерживающая его за локоть, он бы наверняка свалился в ту же минуту. Язык заплетался, глаза открытыми он держал с трудом. Дазай все поглядывал на вторую машину, но никто из нее не выходил. А за темными бронированными стеклами не было видно лиц. — Едут, — сказал Рик, глядя на дорогу. Клубы пыли поднимались в воздух. Черный Мерседес был едва виден. Дазай испуганно сглотнул. Машина отца. Должно было произойти что-то ужасное, раз этот человек решил явиться лично. Джонсон ободряюще похлопал его по плечу. Не помогло. Нисколько. Это место само по себе нагоняло ужас. Было оно каким-то странным, нереальным, пустым. Словно сама чума прошлась вихрем по этой местности и поглотила все живое. Чем ближе приближалась машина, тем сильнее Дазаю хотелось залезть обратно в машину и закрыть ее изнутри. Он до последнего надеялся, что Чую не тронули. Забрали только его самого. Он провинился перед отцом, и только ему отвечать за свои ошибки. — Кто во второй машине? — спросил Дазай, готовясь услышать худшее. Рик промолчал. Джонсон пожал плечами и буркнул что-то вроде «увидишь». Внезапно поднявшийся ветер сильно ударил песком в глаза. Все одновременно отвернулись. Глаза заслезились, а в зубах противно стал скрипеть песок. Рик сплюнул на землю, за ним и Джонсон. Машина Хидео, наконец, подъехала, остановилась напротив них. Дазай напрягся. Пока отец открывал дверь и выходил из машины, Дазаю показалось, что прошла целая вечность. А потом их глаза встретились. Ничего не изменилось. Абсолютно ничего.«Как был хладнокровным ублюдком, так и остался», — подумал он. Хидео внимательно оглядел его с ног до головы. Серые глаза остановились на окровавленных запястьях. Рик и Джонсон поежились от ледяного взгляда, мимолетно брошенного в их сторону. — Давно не виделись, Осаму, — сказал он спокойным, властным голосом. — К чему все это представление? — нетерпеливо спросил Дазай. — Представление? — задумчиво переспросил Хидео. — Оно для того, сын, чтобы время от времени напоминать тебе, кто ты. Он поднял обе руки и один раз хлопнул в ладоши. Дверь второй бронированной машины открылась. Водитель ее был высокий, почти два метра. Лысый, как Рик, только без наколок. Нос у него был широкий, кривой. Видимо, ломали не один раз. Черный костюм смотрелся на нем нелепо и казался на пару размеров больше. С той стороны вышел мужчина в военной форме. В черных пыльных берцах и с автоматом за спиной. Дазай перевел удивленный взгляд с него на отца. Хидео усмехнулся. Те двое открыли заднюю дверь. Сердце Дазая пропустило удар. Он шокированно прикрыл рот обеими ладонями, с нескрываемым ужасом глядя, как они грубо выволокли Чую из машины и бросили на землю. Накахара не шевелился и вообще никаких признаков жизни не подавал. Все лицо было в крови, губы разбиты, под глазами странные рубцы, а рука вывернута в неестественной позе. На ладонях и шее виднелись крупные ожоги. Услышав истошный крик, Хидео вздрогнул. Рик и Джонсон, не менее удивленные, ринулись за сорвавшимся с места Дазаем. Рик бросился вперед и ловко кинул подножку. Тут-то и Джонсон повалил Дазая на землю. Тот брыкался, пытался ударить его локтем, укусить и хоть как-то вырваться из крепкого захвата. Несколько раз больно ударил его в переносицу, но Джонсон, тихо матерясь и превозмогая боль, завел обе его руки за спину. Рик же схватил за шею и вдавил лицом в землю. — Не так грубо, идиоты, — сказал Хидео с недовольством в голосе. Дазай с трудом поднял голову, уставившись на Чую. Сердце его просто разрывалось от боли. Он окликнул его еще несколько раз, но все бесполезно. Мужчина в форме стоял все это время неподвижно подле него. И лишь когда Дазай, объятый страхом, вновь позвал Накахару, он грязным сапогом пихнул его в спину. Чуя слабо пошевелился, застонал. Обгоревшие руки прижал к груди и приоткрыл один заплывший глаз. — Не смей к нему прикасаться, урод! — крикнул Дазай. — Лежи спокойнее, — прошипел Джонсон, придавливая его своей тушей. — Отпусти меня! Брыкаться он стал с новой силой. Рику и Джонсону вдвоем едва удавалось удерживать его на месте. Хидео, вдоволь налюбовавшись мучениями сына, оттолкнулся от машины. Подошел к ним и сел перед Дазаем на корточки. — Доволен? Дазай поднял голову, вдыхая спертый, пыльный воздух. — Ненавижу тебя, — процедил он сквозь зубы. Хидео пожал плечами. На его лице не дрогнул и мускул. Он стянул белоснежную перчатку и, замахнувшись, ударил его по щеке. Дазай прикусил губу, но промолчал. — А глаза-то уже на мокром месте. Так боишься за его жизнь? Ответь мне. — Не вижу смысла говорить с человеком, у которого атрофированы все эмоции с рождения. — Чем больше ты меня расстраиваешь, тем хуже твоему… — он с отвращением поморщился, — другу. — Любовнику, — мстительно поправил Дазай, за что получил снова. И уже не перчаткой, а рукой Хидео. — Так опозорить наш род, Осаму. Ты первый. Первый, кто совершил столь омерзительный, неприемлемый поступок. Что теперь я должен делать с этим юношей? Убить? Дазай испуганно дернулся. Реакция сына Хидео более чем удовлетворила. — Тогда откажись от меня, — сказал Дазай, кашляя. Пыль была везде. Во рту, в носу, в легких. А пекущее солнце лишь усугубляло ситуацию, вызывая жар по всему телу. — Вычеркни из всех документов. Забудь, что у тебя был сын. Просто… оставь нас в покое. — Ты несешь бред, Осаму, — ответил Хидео. — Как я могу отказаться от своего сына? Я тот, кто подарил тебе жизнь. Тот, кто вырастил тебя. Тот, кто сделал из тебя человека. — Ты убил во мне человека! — Ты еще так глуп. И не понимаешь очевидных вещей. Что это? Любовь? — он схватил длинными пальцами Дазая за подбородок, заставляя того высоко задрать голову. — Знаешь, что вся эта ваша любовь рано или поздно разобьется об обыденность, бытовуху и нищету. Этот мальчик еще и не в ладах с самим собой, насколько я осведомлен. Будешь до конца жизни оберегать его? Это разве любовь? Или самая обычная привязанность, страх потерять родственную душу? Ты полюбил впервые и поэтому так отчаянно цепляешься за него. Но будут еще другие, Осаму. Много таких, как он. — Тебе не понять, — прошептал Дазай, щуря глаза от солнца. Хидео нахмурился. Дазай наконец расслышал имя человека в военной форме. Курт. Поймав взгляд Хидео, Курт тяжелыми берцами ударил Чую в живот. Затем наступил на обожженные пальцы, с какой-то ленцой поправляя висящее на спине оружие. Послышался хруст ломающихся костей и полный ужаса и дикого отчаяния крик. Дазай все-таки извернулся и силой ударил Рика в челюсть. Джонсон, отброшенный на спину, словно ребенок, вскочил, стряхивая пыль с локтей, и помчался сломя голову вперед. — Почему два натренированных бойца не могут справиться с обычным подростком? — рявкнул Хидео. Дазаю казалось, что он никогда не добежит. Дазай только сообразил, что кричал он, а Чуя смотрел на него, лишь чудом оставаясь в сознании. Шептал что-то разбитыми губами, но его было никак не расслышать. — Прекрати создавать всем проблемы! — гаркнул Джонсон, хватая его за некогда белый ворот рубашки. — Да он с ума сошел, — сказал Рик пыхтя, выплевывая осколок зуба. Хидео наблюдал за ними молча. Смотрел то на Накахару, едва живого, то на сына, которого и три человека не могли утихомирить. Впервые за восемнадцать лет он увидел, как плакал Дазай, горько, навзрыд. С каким ужасом тянулся вперед, вырывался и как отчаянно кричал. Кричал так громко, душераздирающе, что даже у него что-то екнуло в груди на мгновение. Рик, Джонсон и Дейл, подуставшие, тяжело дыша, все придавливали его к земле, заломив обе руки за спину. Курт открыл багажник машины, подошел к Накахаре и ткнул его в щеку дулом автомата. «Эй, поднимайся», — сказал он нетерпеливо. Чуя слабо зашевелился, оперся дрожащими, израненными руками о раскаленную землю и обессиленно рухнул обратно. Курт с недовольством цокнул и снова ударил его в живот. Дазай, захлебываясь слезами, беспомощно уронил голову. Хидео снова посмотрел на сына, затем на Накахару. — Подойди, — сказал он, обращаясь к Курту. Больше десяти минут они о чем-то переговаривались, пока Курт, удовлетворенно кивнув, не вернулся к машине. Закинул автомат на водительское сидение, завел машину, а затем вернулся за Чуей. Поднял его так, словно тот ничего не весил, и грубо затолкал в багажник. Всего на мгновение их глаза встретились. Голубые и карие. Чуя слабо улыбнулся. Прошептал разбитыми в кровь губами «будь сильным». Когда бронированный BMW тронулся с места, Дазай утихомирился. Перестал шевелиться и смотрел пустыми глазами в одну точку. Джонсон провел ладонью перед его лицом, щелкнул пальцами, никакой реакции. — Что с ним? — тихо спросил он Рика. В ту же секунду Дазай рухнул без сознания.