Меланхолия

— …Все не так просто, миссис Раслин. Я… — Накахара понуро взглянул на золотых рыбок, лениво плавающих в аквариуме. Одна из них уже третью минуту не отрывала от него глаз. Он нервно поерзал в кресле и отвернулся. Этот жест не ускользнул от цепкого взгляда Кейлы. Она закрыла блокнот, осторожно подняла аквариум и переставила его на книжную полку. — Так лучше? — Да. Спасибо. Чуя Накахара побаивался золотых рыбок, после того как много лет назад выловил одну из озера. Весила она не меньше четырех килограммов и выглядела жутковато, с огромными выпученными глазами. Кто бы мог подумать, что эти чешуйчатые твари мутируют в открытом пространстве. — На чем мы остановились? — Кейла села на диван и раскрыла блокнот. — Ты вернулся домой подвыпившим и повздорил с Осаму. Намеренно. Так? Чуя вскользь посмотрел на металлический маятник, стоящий на столе, и добродушно фыркнул. Неотъемлемая и самая банальная деталь в интерьере любого кабинета мозгоправа. Тем не менее ему ужасно хотелось протянуть руку и остановить его. Он все не мог сосредоточиться на вопросе Раслин. Разве эта штука не должна его успокаивать? Или дело совсем не в обстановке? Чуя не любил вспоминать прошлое, а Кейла упорно возвращала его в Линкольн. В тот злополучный день. — Да. Намеренно. И миссис Раслин… — Кейла. Зови меня просто Кейла. — Кейла… давайте называть все своими именами. Вы хотели сказать — изнасилование. Она подняла обе руки и улыбнулась. — Нет. Я сказала именно то, что хотела сказать. Чуя нахмурился. Он никогда не понимал, что у этой женщины на уме. Люди, которых ему было тяжело читать, заставляли его нервничать. Он вновь поерзал в кресле, облокотился на подлокотник и подпер голову рукой. В кабинете бесшумно работал кондиционер. На подоконнике стоял зеленый горшок с кактусом, а в углу кабинета, в таком же зеленом горшке, рос фикус. Он привлекал его внимание каждые пять минут. Особенно гладкие темно-зеленые листочки, словно сделанные из пластика. Интересно, что подумает о нем Кейла, если он внезапно встанет и пощупает их? — Он настоящий? — все-таки справился он, кивком головы указав на фикус. — Чуя… Ты уходишь от разговора. Накахара с тяжелым вздохом откинулся на спинку, уставился сначала на белый потолок, а затем обвел взглядом книжные полки, печатную машинку, настольную лампу и панорамные окна, выходящие в сад. Осаму всегда мечтал о такой гостиной и огромном участке за домом. Они долгое время копили на свою мечту, но до финишной черты им было еще очень далеко. — Вы не понимаете, как это тяжело. — Если бы все было легко, ты бы не сидел здесь, правильно? — Ладно, — он раздраженно потер лицо руками и поморщился. — Хорошо. В тот вечер я… действительно выпил. Потому что трезвым никогда не пошел бы на такой шаг. Но… Кейла, я должен был! — Эй, — она наклонилась и успокаивающе погладила его по колену. — Здесь тебя никто не будет осуждать. Расскажи мне все с самого начала. С чего все началось? Чуя обхватил голову руками и долго молчал, задумчиво кусая губы. С чего началось? Пожалуй, со злополучной мысли, что он сможет измениться. С его эгоизма и самоуверенности. С надежды, что на этот раз все сложится иначе. С влюбленности, которую он не смог подавить. Ведь едва увидев его в толпе, он послал к черту все предосторожности. Он дал себе второй шанс и поклялся, что отступит сразу, как только его разум даст осечку. Однако затея изначально была паршивой и полной изъянов. Как отпустить человека, которым ты дышишь? Человека, ради которого просыпаешься каждое утро и продолжаешь жить? Как отпустить любовь всей своей жизни? Тем не менее Чуя нашел в себе силы это сделать. Сквозь боль, слезы и сожаления. — Все стало катиться по наклонной, когда мы съехались. Я начал открыто ревновать его, хоть и прекрасно знал, что он не посмотрит ни на кого, кроме меня. Привязанность и обожание читались в каждом его действии и слове. Он… так изменился. И это тревожило меня. Все, через что он прошел, моих рук дело, миссис Раслин. Результат моего вмешательства в его жизнь. Я его сломал. И каждый день, что мы проживали вместе, продолжал это делать. — Ты взваливаешь на себя ответственность за совместное решение, Чуя. — Нет. Вы не понимаете. Осаму впервые в жизни влюбился по-настоящему, и эта любовь вскружила ему голову. Не описать, как я был счастлив, когда он ответил мне взаимностью. Полюбил такого, как я. Но эту радость постоянно затмевали сомнения, — Накахара отрешенно уставился на цветочные клумбы за окном и небольшой водоем, напротив которого, растянувшись, спал полосатый кот. Иногда он смешно дергал усами и лениво приоткрывал один глаз, словно чувствуя, что за ним наблюдают. — Я каждый день думал о том, чего лишил его: семьи, друзей, огромного наследства, комфортной жизни, к которой он привык. Будущего. И я ничего не мог предложить ему взамен. Только себя. Больного, разбитого, полного противоречий и ненависти к себе. Я протащил его через все круги ада, прежде чем нашел в себе силы все исправить и отпустить его. — Что ты имеешь в виду? — осторожно спросила Кейла. Чуя пожал плечами и горько улыбнулся. — Как сказать… поначалу я пытался поговорить с ним. Донести до него, что эти отношения ни к чему хорошему не приведут. Предложил мирно разойтись, но он даже думать об этом не хотел. О, не смотрите на меня так, миссис Раслин. Вы никогда не поймете, что я чувствовал, когда говорил эти слова. Я не хотел его отпускать, но любовь подразумевает жертву во благо другого, не так ли? — Не всегда. Чуя, ты не замечаешь, что каждый раз принимаешь решения за него? И этот случай не был исключением. — Он не мог мыслить трезво из-за чувств! Но пелена влюбленности сошла бы рано или поздно. И я не хотел застать этот момент. Увидеть разочарование в его глазах. И поэтому я стал меняться, чтобы оттолкнуть его. Начал выпивать, стал груб. Часто не ночевал дома или заявлялся под утро. Ревновал его просто так или устраивал скандалы на пустом месте. Но он все терпел. В его глазах… всегда было столько незаслуженного понимания и любви. Он словно говорил мне: «Я знаю, что это всего лишь притворство. Фальшь. Ты не оттолкнешь меня такой мелочью». И тогда я… сделал это. Чуя согнулся пополам, уронив лицо в ладони. Кейла тихо вздохнула, закрыла блокнот и встала напротив окна. Иногда она чувствовала себя разбитой после сеансов с Накахарой. Было ощущение, словно кто-то выкачал из нее всю радость, оставив на душе пустоту и какую-то обреченность. Когда-то покойный супруг дал ей ценный совет — не принимать близко к сердцу чужие проблемы, и Кейла много лет его придерживалась. Но этот юноша… Почти ровесник ее сына, который в своем-то возрасте даже кровать не умел за собой заправить. Может, годы сделали ее сентиментальной? — Что было… потом? Чуя поднял на нее красные глаза. — Он плакал. Умолял меня остановиться. Говорил, что я пожалею об этом. Но я и так это знал. И ни за что не пошел бы на это в трезвом состоянии. Не смог бы причинить ему боль. Даже напившись, я понимал, что творю, — по его щекам вновь скатились слезы. Он быстро вытер глаза и не моргая уставился в одну точку. — Меня тошнило… от того, что я делал. Как же я хотел остановиться. Но я должен был довести все до конца. Сделать все возможное, чтобы он меня возненавидел. Но… блять, — Чуя сердито протер рукавом глаза. — Осаму сказал, что давно простил меня, но я сам не могу простить себя. Сколько бы времени ни прошло, не могу, миссис Раслин. Кейла взяла пачку салфеток с тумбы, поставила на журнальный столик и села на диван, внимательно разглядывая Чую. Длинные ресницы слиплись от слез. Нос и щеки покраснели, словно он только вернулся с мороза. И если бы не заплаканные глаза, она поверила бы в собственную выдумку. — Ты выбрал ужасный путь к спасению. Но знаешь… в критической ситуации человеческий мозг не всегда мыслит рационально. Скажем, из пяти возможных решений он выберет шестое. Самое тернистое и сложное, — произнесла она, постукивая пальцем по блокноту. — Расскажешь, что было потом? Чуя вздрогнул, затем принялся нервно ломать пальцы. — Очевидно, что никто из нас толком глаз не сомкнул в ту ночь. Он боролся с болью, а я со стыдом. Как только рассвело, я поднялся и вышел на кухню. Ждал, когда хлопнет входная дверь и все закончится, — он поднял голубые глаза на Кейлу. — Но Осаму… его мысли всегда были для меня загадкой. Он не ушел. Напротив. Принялся оправдывать меня. «Ты не виноват», — сказал он. Это все алкоголь, неправильное лечение и твое прошлое». Тогда-то я и понял, что он помешан на мне так же, как и я на нем. Он бормотал все эти оправдания, словно находился в каком-то трансе. — И тогда ты решил все закончить? — Да. Это был единственный выход. Куда бы я ни ушел, куда бы ни уехал, Осаму жизнь положил бы на эти бессмысленные поиски. И лишь одно могло поставить точку в наших отношениях. — Смерть одного из вас, — договорила Кейла. Накахара молча кивнул. Говорить об этом сейчас, спустя несколько лет, было не так тяжело. Чуя всегда считал, что поступил эгоистично, ворвавшись в чужую жизнь, зная о своих недостатках, долгой протяжной депрессии и болезни. Осаму тоже в какой-то степени был болен. На его счету было неудавшееся самоубийство, попытки к побегу из дома, меланхолия и постоянный стресс. Они нашли утешение друг в друге. Одна раненная душа пыталась исцелить другую. — Осаму нашел меня, когда я одной ногой уже был на том свете. Сказал, что если я сделаю еще хоть шаг, то не раздумывая прыгнет следом. — Как он догадался, где тебя искать? — спросила Раслин, поправляя выбившуюся из пучка прядь волос. — Он всегда был смекалистым, — Чуя наклонился вперед и принялся поддевать ногтем мозоли на ладонях. — Знаете, миссис Раслин… мы столько ошибок допустили. Я шел туда полностью опустошенным. И весь путь меня не покидало чувство, словно я волочу и так мертвое тело, чтобы сбросить его в пустоту. Но потом появился Осаму и произнес слова, которые прочно засели у меня в голове: каждый сам творец своей судьбы. И находясь в шаге от смерти, я наконец принял себя. Принял свои недостатки, свои гены, свое прошлое и решил, что не хочу так легко сдаваться. Не хочу, чтобы последнее, что я видел перед смертью, было его заплаканное лицо. — Накахара устало потер шею и взглянул на наручные часы. — После той ночи мы расстались. Я решил, что не приближусь к нему, пока не наведу порядок в своей голове. Не покажусь перед ним, пока не найду в себе силы посмотреть ему в глаза после всего, что я сделал. — И он так легко это принял? — Конечно, нет, — ответил он, подперев голову рукой. — Осаму думал, что я хочу его бросить. Снова. Просил меня остаться. Всячески отговаривал от решения временно разойтись. Пытался убедить меня, что я совершаю ошибку. Что вместе мы справимся лучше. Но расставание нужно было нам обоим. Глоток свежего воздуха. Мы должны были пожить друг без друга. Понять, что все-таки между нами. Любовь, одержимость или зависимость. — И что же это было? — Наверное, все сразу? — робко ответил Чуя. — Никто не знает, что такое любовь. Если спросить об этом тысячу человек, мы получим тысячу разных ответов. Мое понимание любви может показаться вам странным, как и мне Ваше, миссис Раслин. Это как смотреть на шестерку с двух сторон. У каждого своя истина. — Сложно не согласиться, — она тяжело вздохнула, перевела взгляд на чайник и поднялась. — Ты куда-то торопишься? Может, по чаю? Чуя вновь посмотрел на часы и хмыкнул. — Тот самый, который подарил вам Майкл? — Только он мог подарить матери на день рождения чай, — проворчала она. — Мы с Осаму собирались сходить кое-куда. Но времени еще достаточно. Раслин задумалась. Осаму она видела мельком полгода назад, когда он впервые привел Накахару в ее офис. Впечатления о нем сложились неоднозначные. Он выглядел самоуверенно и расслабленно, словно заскочил в кофейню за своим латте. В его глазах стояли смешинки, когда он подталкивал Чую к двери ее кабинета. Однако стоило ему выйти за порог здания, как милая улыбка тут же сменились холодным, высокомерным выражением лица. Это у него наследственное, однажды сказал Накахара, посмеиваясь, когда показывал Кейле семейное фото Осаму, на котором улыбалась одна Ванесса. Чуя считал, что изменил его, сделал другим человеком. Более слабым, более ранимым. Но он глубоко заблуждался. Раслин вспомнила день, когда увидела его во второй раз. Дазай часто встречал Чую после сеансов, и однажды им повезло пересечься в офисе. Он сама невинность, часто говорил о нем Чуя, и Кейла с ним вряд ли согласилась бы. Осаму, улыбаясь, протянул ей руку, затем завлек в непринужденную беседу. И все эти несколько минут ее не покидало чувство, что ее оценивают. О, Кейла любила подобные игры и всегда охотно принимала участие в словесной дуэли. Однако Дазай оказался не так прост. Искусный манипулятор и весьма лукавая личность, что совсем не вязалось с рассказами о нем. Интересно, понимал ли Чуя, что этот юноша ненавязчиво контролировал его во всем? Наверняка. Впрочем… оно и к лучшему. Что-что, а твердая рука ему была необходима. — Я давно его не видела. У него все в порядке? Раслин поставила две узорчатые фарфоровые чашки на журнальный столик и села рядом. Чуя взял одну, втянул аромат свежезаваренного чая и закрыл глаза. — Можно и так сказать. Бергамот? — Понятия не имею. Оба засмеялись. Накахара отпил глоток и издал довольный звук. Его глаза немного опухли после слез, однако выглядел он куда спокойнее, чем полчаса назад. К этому откровению Кейла подбивала его долгих полгода, и наконец он открылся ей. Со своими подопечными она всегда держалась в формальном тоне, но с Накахарой пришлось пойти на ухищрения. Тем не менее она была довольна проделанной работой.

***

Нельсон нравился Чуе гораздо больше, чем Линкольн. Причины он мог бы перечислять до самого утра, начиная с людей, культуры, местной кухни и природы. Даже время, казалось, в этой части земного шара протекало иначе. Люди здесь были более спокойные, культурные, вежливые, никогда и никуда не торопились. Первое время Чуе было тяжело свыкнуться с неторопливым образом жизни. Он привык мотаться с места на место. Бежать с одной подработки на другую. Сокращать путь и мчаться через неблагополучные улицы и переулки, где даже средь бела дня могли приставить нож к горлу и опустошить карманы и кошелек. Конечно, в Нельсоне тоже хватало отморозков, однако из-за огромного потока туристов улицы тщательно патрулировались копами. Но отнюдь не из-за достопримечательностей Накахара проникся любовью к этому месту. Оно было дорогу сердцу, потому что именно здесь он нашел его… спустя долгих три года. Он часто с улыбкой вспоминал первые недели их воссоединения. Долгие и тяжелые разговоры по душам, робкие прикосновения, поцелуи, страстный секс, совместные просмотры фильмов и тесные объятия. Прижимая его к груди, он рассказывал ему о прошлом, о своих скитаниях, подработках, лечении. А Осаму внимательно слушал, не перебивая ни на секунду. В одну из таких ночей Чуя внезапно произнес: «Спрашивай меня, о чем хочешь. Я честно отвечу на любой вопрос». Начинать отношения со лжи изначально было плохой задумкой. Накахара считал, что его прошлое не имеет отношения к будущему, однако именно оно стало причиной конца. Его гнев, которому он годами не давал выхода, одиночество, страх пойти по стопам человека, которого он презирал всем сердцем. Чуя Накахара ненавидел себя и весь окружающий мир. Его непостоянство. Но с появлением Осаму он впервые задумался о том, что нельзя вечно жить в прошлом. Каждый сам творец своей судьбы, не так ли? И неважно, какими людьми были его отец и мать. К черту их. Он сам хозяин своей жизни. И если ему нужно лечиться, чтобы стать чуточку счастливее, так тому и быть. Если нужно вновь окунуться в прошлое и вытащить из него самые страшные воспоминания, чтобы посмотреть им в глаза, что ж, он готов. Если нужно несколько часов в неделю протирать задницей кожаное кресло в кабинете Кейлы Раслин — отлично. Он готов был пойти на все ради Осаму. На что угодно, лишь бы видеть каждый день его улыбающееся лицо. Чувствовать его присутствие, слышать его голос и смех. Лишь бы он остался в его жизни и не стал очередным воспоминанием. Чуе потребовалось три года, чтобы простить себя за ту ночь и набраться смелости посмотреть ему в глаза. Часто его съедали сомнения, из-за чего он долгое время оттягивал возвращение домой. Что, если чувства Осаму к нему прошли, думал он. Что, если у него появилась девушка? Что, если он живет новой жизнью, в которой ему нет места? Стоит ли возвращаться и снова все портить? Разве он недостаточно страдал по его вине? Несмотря на все противоречия, Накахару всегда грели слова Осаму, брошенные перед уходом: «Неважно, сколько времени пройдет. Я всегда буду ждать тебя». — Слава богам! Чуя! Накахара, услышав свое имя, остановился. На пороге невысокого четырехэтажного здания стояла пожилая женщина, прижимая к груди белого кота. Звали ее Веред Ошер. Та еще скандалистка, придира и ворчунья. Местная достопримечательность, как любили поговаривать о ней соседи. Ошер терроризировала всех, вызывая копов едва ли не по несколько раз в неделю. То музыка у кого-то играла в неположенное время, то вокруг дома якобы ошивались сомнительные личности, то сбегал ее крикливый кот — Мусли, которого все дружно ненавидели. Однако Веред Ошер души не чаяла в Накахаре. Что давало Осаму повод для постоянных шуток. — Миссис Ошер? Что-то случилось? — взволнованно спросил он, заботливо взяв ее старческую ладонь в свою. — Ты только посмотри, что они наделали! — пожаловалась она, показав пальцем на стену. Чуя повернул голову и удивленно приподнял бровь. На стене, на которой едва успела высохнуть свежая краска, красовалась яркая надпись: «Левана потаскуха». Чуть ниже была нарисована женская грудь, с номером телефона на ней. — Беспризорники и вандалы! В мое время таких отправляли на плаху! — Ошер сощурила глаза и быстро поманила Чую рукой. — На самом деле я знаю, что мисс Эстэр та еще гуляка и профура. Но писать такое на всеобщее обозрение! Беспредел! Мусли начал вырываться из рук хозяйки. Веред схватила зеленый поводок и принялась успокаивающе поглаживать кота по голове. Чуя задумчиво поскреб щеку, затем повернулся к старухе. — Я могу закрасить эту надпись. Надо только найти краску подходящего цвета. На ее морщинистом лице тут же расцвела довольная улыбка. А Накахара был рад уже тому, что Осаму не застал эту сцену. Как бы он назвал его на этот раз? Внук на час? Покоритель старческих сердец? Он закрыл глаза и потер виски. Меньше всего ему хотелось тратить свободное время на столь бесполезное занятие. Ведь не пройдет и дня, как местный Пикассо объявится снова. В сложившейся ситуации ему было немало жаль и саму Левану, которой постоянно приходилось терпеть нападки старухи. Чуя был ее персональным тренером в фитнес-клубе, и он не понаслышке знал, что все это слухи и выдумки. Впрочем, спорить с Ошер не было смысла. Если Чуя и мог чем-то помочь Эстэр, так это убрать надпись со стены. — Жаль, что мой внук не похож на тебя, — сокрушенно произнесла Веред. — Женился на первой встречной и теперь растит ее ублюдков. — Ужасно, — поддакнул Чуя и сочувствующе погладил ее по плечу. Чего таить, все-таки Накахаре льстило, что он единственный любимчик у старухи. И портить их отношения он не собирался. Да и любил он посплетничать с ней время от времени. Веред всегда была в курсе всех последних событий в Нельсоне. Иногда он приглашал ее домой, и несколько часов подряд они перемывали косточки всем в городе. Осаму, который первые полчаса поглядывал на них искоса и с явным неодобрением, сам не замечал, как подсаживался к ним и слушал их во все уши, заталкивая в рот попкорн. Проговорив с Веред еще некоторое время, Чуя попрощался с ней. После откровений с Кайлой ему как никогда хотелось сгрести Осаму в объятия. Перепрыгивая сразу через несколько ступеней, он поднялся на третий этаж, остановился перед дверью и принялся рыться в карманах в поисках ключа. На лестничной площадке пахло ростбифом, печеной картошкой и лимоном. И Накахару посетила замечательная мысль заказать пиццу в забегаловке старика Френки. Пиццы в «Mr Bunny» были огромные, жирные, сочные и чертовски острые. Все, как он любил. А от местной кухни Чуя воротил нос. Люди здесь ели бургеры с киви, сэндвичи с мармитом, моллюсков и омлет с мальками. Одно извращение, ей-богу. Он открыл дверь и зашел в квартиру, бегло листая скудный каталог с пиццами. На пороге он стянул обувь, бросил ключи на комод и огляделся. В гостиной стоял легкий полумрак и тихо работал телевизор. Крутили какой-то черно-белый фильм про ковбоев и дикий запад. Чуя оттянул ворот белой полосатой рубашки, бросил бейсболку на диван и вытер испарину со лба. Летом температура в Нельсоне не поднималась выше двадцати градусов, но сегодня было жарковато. Осаму редко включал кондиционер, однако сейчас он работал, хоть и не на всю мощность. — Осаму? — негромко позвал Чуя, расстегивая на ходу рубашку. Он приоткрыл дверь и заглянул в спальню. Кровать была аккуратно заправлена. На прикроватной тумбе лежала раскрытая книга, а на ней старая зажеванная закладка и очки. На белом ворсовом ковре валялись мягкие домашние тапочки и пробка от шампанского, которую они не смогли найти прошлой ночью. Накахара перевел взгляд на свежие цветы на подоконнике, затем подошел к шкафу, вытащил выцветшую майку и белые шорты. Из гостиной раздались звуки выстрелов и стук копыт. Чуя обожал вестерны, а Осаму на дух не переносил. Поэтому вечерний просмотр фильмов часто перерастал в шутливый спор или борьбу за пульт. — Осаму? — снова позвал он, собирая длинные рыжие волосы в высокий хвост. Шлепая босыми ногами по гладкому кафелю, он вернулся в гостиную, взял пульт с журнального столика и выключил телевизор. Кожа от прикосновения с холодным воздухом покрылась мурашками. Вся обувь Осаму стояла на комоде, значит, он дома, и Чуя направился к балкону. Едва он открыл дверь, как в лицо ударил теплый воздух. Голуби, сидящие на бортике, резко перепорхнули на железный отлив. — Кексик? Дазай вздрогнул и быстро сложил письмо, которое так сосредоточенно читал, что даже не услышал, как пришел Чуя. — Прости… Зачитался, — растерянно ответил он. Накахара обвел взглядом аккуратный конверт из плотной кремовой бумаги, затем письмо, которое Дазай бросил на столик. — Они снова за старое? — спросил Чуя и, оставив легкий поцелуй на его скуле, плюхнулся в плетеное кресло из ротанга. На таком же плетеном круглом столике стояли две чашки со свежезаваренным кофе и пончики. Рядом лежала свежая газета, несколько фотографий, сделанных на полароид, и какие-то рабочие папки с документами. — Не хочу сейчас говорить об этом, — Осаму приподнял солнцезащитные очки и мельком взглянул на глаза Чуи. Плакал, догадался он. — Как прошел сеанс? У миссис Раслин все хорошо? Накахара затолкал пончик в рот и отпил кофе. — Она как всегда настойчива. — Мудрая женщина, — заключил Дазай, отмахиваясь от комара. Поиском психолога для Чуи он занимался лично. Каждый день тщательно отбирал одну кандидатуру за другой, а к некоторым даже ходил на сеансы, прикидываясь клиентом. Впрочем, зазрений совести он не испытывал. Особенно после последствий лечения Аббигейл Хендерсон. Чуя об этом был осведомлен и нисколько не возражал. Мозгоправов он не любил, так как с раннего детства был их постоянным клиентом, но когда Осаму раскладывал несколько фотографий и принимался загибать пальцы, сосредоточенно перечисляя плюсы и минусы всех этих людей, он не мог сдержать улыбку. — Помнишь, что сегодня мы планировали прогуляться? — спросил Чуя, наклонившись за пончиком. И без того растянутая майка опустилась вниз. Дазай приложил ладонь ко рту, беззастенчиво разглядывая загорелую кожу, крепкую грудь, кубики пресса на животе, мышцы, которые при движении перекатывались и напрягались под кожей. «Восхитительный», — подумал он, потянувшись за кофе, чтобы как-то сгладить минуту молчания. Пару месяцев назад Осаму занимался в том же фитнес-клубе, где работал Чуя. Однако не протянул и трех недель. Его жутко раздражали девицы, которые крутились вокруг Накахары, строили ему глазки или прикидывались дурочками, не умеющими пользоваться кроссовером. Тот, конечно, на их флирт и заигрывания не обращал внимания, и тем не менее злости Осаму это не умаляло. И чтобы не нести свое раздражение домой, он просто-напросто решил сменить фитнес-клуб. Как Чуя изначально и прогнозировал. — Я объелся, изленился и сейчас хочу только любви… — он протянул ногу и положил Накахаре на бедро. Тот улыбнулся и начал медленно массировать его стопу. Несмотря на игривый тон, в его голосе чувствовалась некая усталость и хандра. — Как ты смотришь на то, чтобы пересесть ко мне на колени? Дазай замер, затем воровато огляделся. Дом, в котором они проживали, находился довольно далеко от центра города. Зато он стоял на возвышении, из-за чего открывался прекрасный вид на море. Поначалу новое жилье не понравилось обоим. Утомлял долгий путь от дома до работы, вечные неполадки с электричеством, закупаться продуктами и всем необходимым приходилось на целую неделю вперед, так как поблизости находился всего один круглосуточный магазинчик, и выбор товаров в нем был невелик. Однако аренда квартиры была недорогой, и парни решили смириться с временными неудобствами, так как пытались накопить на собственный дом. Но не прошло с переезда и месяца, как они начали проникаться атмосферой старого дома. По ночам никто не орал под окнами, не было шума дорог, воя сирены и пьянчуг, справляющих нужду на мусорные баки. То ли дело Линкольн, где каждую ночь, казалось, открывался портал в какой-то другой мир. Иногда Дазай даже скучал по атмосфере родного города. Бывало, сидишь на окне, пьешь чай, а тут с этажа выше падает мешок с мусором, или где-то за переулком проститутка дерется с копами. — А вдруг нас увидят? — противореча собственным словам, Осаму поднялся с кресла, сел на колени Чуи и обвил его шею руками. От него пахло травой, кофе, пончиками с сахарной пудрой и немного едкими духами старухи Ошер. Дазай хохотнул, пытаясь сдержать рвущуюся наружу шутку, и потерся носом о шею Накахары. Шершавые ладони тут же заползли под его рубашку и начали медленно поглаживать старые шрамы и рубцы на спине. — Сомневаюсь, что за этими джунглями нас кто-то заметит, — Чуя прижался губами к его плечу и ласково провел пальцем по ямке под ключицей. Дазай оглянулся, точно видел этот балкон впервые в жизни. На белых балясинах висели желтые горшки с цветами. В каких-то росли лобелии, в каких-то бакопа и дихондра. Листья дихондры обвивали бетонные балясины, закрывая их от чужих глаз. Впервые Осаму порадовался тому, что когда-то посадил эти цветы от безделья. Мечтая скорее обзавестись собственным домом, он бросил старую работу и устроился в крупную компанию, в которой платили неплохие деньги. Однако Адам Цеслер, непосредственный начальник Дазая, часто изнурял его работой и повсюду таскал с собой по разным сделкам. Я обучу тебя всем тонкостям этой работы, говорил он постоянно, дружески похлопывая его по плечу, и мог вытащить его из постели даже в выходной день, когда намечалось что-то крупное. Поначалу Осаму был в восторге от Цеслера и его умения вести дела, однако чем больше он проводил с ним времени, тем сильнее замечал, какую нечестную игру ведет Адам. Туда входили и взятки, и двусмысленные угрозы, и запугивания. Но Адам все преподносил так, что люди не сразу понимали, что их ставят перед выбором. В свои редкие выходные Осаму, словно призрак, блуждал по съемной квартире, не зная чем себя занять. Его выходные редко совпадали с выходными Чуи. И Накахара, заметив его хандру, как-то притащил кучу упаковок разных семян, нелепые цветастые горшки и землю. Физическая работа хорошо отвлекает от ненужных мыслей, сказал он, потащив удивленного Дазая на балкон, где они несколько часов подряд вместе сажали цветы. Впрочем, спустя неделю-две он попросил Эндрю, своего коллегу и лучшего друга, поменяться с ним сменами. Какой смысл от работы, если она не позволяет хотя бы два дня в неделю полноценно проводить с любимым человеком? — И как тебе постоянно удается подбивать меня на всякие безумства, — прошептал Дазай, подставляя шею под поцелуи. Когда рука Чуи выдернула ремень из брюк и юркнула под ткань нижнего белья, он поджал пальцы на ногах и закрыл глаза. — Потому что тебе это нравится, — с усмешкой ответил Чуя, прихватив зубами небольшой пирсинг на правом соске Дазая. Тот тихо выдохнул и собирался ответить что-то колкое, но резко замолк, услышав посторонний голос сверху. Принадлежал он Питеру Бойлу, соседу, который проживал этажом выше. Осаму вспыхнул и собирался было слезть с колен Чуи, но тот лишь крепче прижал его к себе и наклонился к уху. — Будешь хорошим мальчиком, Питер нас не услышит. Дазай поднял голову и принялся разглядывать потолок расфокусированным взглядом. Рука Чуи двигалась медленно и лениво, словно поддразнивая его. Бойл тем временем облокотился о бортик балкона, закурил сигарету и начал говорить с кем-то по телефону. Осаму хотелось большего. Он желал прикоснуться к Чуе, но боялся усугубить ситуацию. Один случайный звук, и Питер обо всем догадается. К черту, подумал он, перекинув ногу через бедра Чуи. На секунду их глаза встретились, и одобрительная улыбка на губах Накахары заставила его сердце биться еще быстрее. — Давай, — хрипло прошептал Чуя. Осаму погладил твердые мышцы на его груди, исподлобья взглянул на кулон, висящий на его шее, затем медленно провел ладонью по животу и расстегнул ширинку на белых шортах. «… Я так и сказал! А этот хрен повесил на меня штраф! Скажу тебе по секрету, Мег, я хочу уволиться. Нахуй этого Джо. Нахуй эту тупую суку Клер и всех в этом офисе. Питер Бойл выбирает свободу…» Чуя вдруг уткнулся Осаму в плечо и начал хохотать. Дазай в свою очередь тоже не смог сдержать улыбку. — Я сразу сказал, что это плохая идея. — Ночью я все тебе компенсирую, — ответил он, сжав его ягодицы. Дазай поправил их одежды, обвил руками шею Накахары и закрыл глаза. На прошлой неделе они договорились, что будут почаще выбираться в город. В Нельсоне было много мест, куда можно было сходить. Вместе они катались на байдарках, ходили в походы, посещали музеи и выставки, и тем не менее после тяжелых рабочих будней единственное, чего Осаму хотелось, так это лежать в кровати в обнимку с Чуей, заниматься любовью, слушать его глупые шутки и смотреть кино. И он прекрасно чувствовал себя прежде, придерживаясь всех любимых занятий, пока Адам Цеслер как-то не сказал, что человек должен постоянно совершенствоваться, учиться новому и много путешествовать. Всегда и в любом месте находится идиот, который разрушит душевное равновесие одной необдуманно брошенной фразой. Конечно, Дазай понимал, что Адам далеко не пример для подражания, и все же его слова отчего-то коробили. Может, причина была в том, что с самого детства его жизнь строго контролировалась отцом и миссис Гаспар. Эти двое никогда не позволяли ему бездельничать, и, лишь повзрослев, он сумел ослабить удавку на своей шее. Два дня, которые он пытался посвятить себе и Чуе, теперь вызывали у него чувство вины. Но прошло совсем немного времени, как они встретились после долгой разлуки и решили съехаться. Всего лишь год. Этого было недостаточно, чтобы полноценно «зарядиться» присутствием Чуи. Первые дни, когда они только начали жить вместе, Дазай был вне себя от счастья. Ему нравилось искать новую квартиру вместе с Чуей, ходить с ним по магазинам, делать ремонт, готовить на двоих, убираться дома и всюду видеть его вещи. Все происходящее казалось ему сном. Порой он боялся заснуть и, открыв глаза, увидеть пустую квартиру, свою старую рабочую форму и какое-нибудь глупое сообщение на телефоне от Билли и Саймона. Дазай крепче прижался к Чуе и судорожно вздохнул. Говоря словами Питера Бойла, нахуй этого Адама Цеслера. Пусть путешествует и самосовершенствуется, а ему и так хорошо. — Осаму… — вдруг тихо позвал Чуя. Его взгляд был прикован к конверту, лежащему на столике. — Это ведь письмо от Ванессы? — Зачем спрашиваешь, если и так уже догадался? — ответил Дазай. С Ванессой он переписывался уже долгое время. Первое письмо от нее он получил спустя несколько месяцев после переезда в Нельсон, однако скрепя сердце порвал его, даже не прочитав. Ванесса писала ему все три года, но каждое из этих писем Осаму выбрасывал, даже не вскрывая конверт. Ему не нужно было читать их содержимое, чтобы догадаться, о чем писала мать и чего от него хотела. Во всей этой ситуации Осаму удивляло бездействие отца. Уезжая из Линкольна, он не рассчитывал на то, что сможет бесследно исчезнуть. Хидео при желании отыскал бы его и в аду. Однако, даже узнав его местоположение, отец по какой-то причине не давал о себе знать. И всякий раз, когда приходило новое письмо от матери, соблазн прочитать его становился все сильнее. Может, причина была в его откровении перед отцом? Впервые он удовлетворил свое любопытство после того, как они с Чуей съехались. Накахара, узнав о письмах Ванессы, не на шутку разозлился. «Что бы ты чувствовал на месте своей матери?! — сказал он тогда. — Однажды, когда ее не станет, ты на себе испытаешь всю ее боль! Почему ты наказываешь ее за поступки своего отца?» В ту ночь Осаму не мог сомкнуть глаз. Наутро Чуя извинился перед ним, но Дазай на него не сердился. Он знал, какие тяжелые у Накахары были отношения с родителями. Понимал, как в детстве ему не хватало материнской любви и внимания. Дети любят своих родителей и защищают их, какими бы они ни были. И Чуя тоже любил до поры до времени, несмотря на все издевательства и побои. Он, как никто другой, понимал всю ценность этих отношений. Благодаря ему Осаму многое переосмыслил. Вспомнил каждый случай, когда отмахивался от слов матери, кривил лицо, когда Ванесса его обнимала, заботу принимал за назойливость, часто бывал с ней груб и резок, постоянно выпроваживал из комнаты, не понимая, что она всего-навсего хотела немного побыть с ним. Справиться о его делах, узнать побольше о его окружении и интересах. Если прежде между ними и была связь, то со взрослением Осаму она начала истощаться. Подростки порой слишком самоуверенны, глупы, раздражительны и горделивы. Весь их мир занимает учеба, друзья, гаджеты и стены, в которых они запираются, едва вернувшись домой. Вероятно, Ванесса скучала по нему, но не могла преодолеть расстояние в одну чертову стену. Потому что за ней сидел монстр, который, как только откроется дверь, поставит телефон на блокировку, скорчит мину, сложит руки на груди и спросит: зачем ты пришла? Да, той ночью Осаму плакал, потому что скучал по матери. Потому что слишком поздно понял, что объятия — это отнюдь не проявление слабости. Это выражение любви. И Чуя крепко обнимал его до самого утра, не проронив ни слова. В тот же день он впервые набрался смелости написать родителям письмо. Чуя перекрашивал спальню в другой цвет, по радио играла любимая музыка, солнечные лучи проникали в комнату, а Осаму сидел за столом, переводя один лист бумаги за другим. Спустя целых три года он не знал, с каких слов должен начать свое письмо. — Мама просит нас вернуться. Хотя бы на время, — нерешительно произнес Дазай, играя с волосами Чуи. — Пишет, что отец изменился. Что… он не против нас. Верится, конечно, с трудом. Но ведь не стала бы она о таком лгать? Чуя долго молчал, задумчиво водя руками по спине Дазая. Его реакция была на удивление спокойной. Он обхватил лицо Осаму пальцами и внимательно посмотрел в его глаза. — Твой отец знает, что вы обмениваетесь письмами? — Нет, — Дазай покачал головой. — Тогда что мешает твоей матери прилететь самой? — спросил он с нечитаемым выражением на лице. — Почему не пригласишь ее? — Отец может перехватить письмо и… Чуя вдруг засмеялся. Осаму поджал губы и отвел взгляд. Его ложь была такой очевидной. — Есть много способов этого избежать. Например, отправить письмо твоему другу-идиоту. И он бы лично передал его Ванессе. Но тут дело в другом, не так ли? — он тяжело вздохнул и откинул голову назад, разглядывая белую полосу в небе. — Ты скучаешь по отцу? Дазай взял руку Чуи в свою и принялся угрюмо водить пальцем по его ладони. Под «другом-идиотом» Накахара подразумевал Прайса Бертона. Пожалуй, он был единственным человеком, с кем Осаму поддерживал тесную связь после отъезда из Линкольна. Бертон знал о нем все. Куда Дазай уехал, как зарабатывал себе на жизнь, где доучивался и в какой части города снимал квартиру. Прайс, с детства привыкший к роскоши, не сразу смирился с новым положением друга. Он предлагал ему деньги, снять жилье попросторнее или найти прибыльную работу, воспользовавшись связями отца. Однако все предложения друга Осаму отвергал. Ему нравилась его маленькая квартирка. Да, небольшая, да, старая и немного неопрятная, но он зарабатывал на нее сам, без чьей-либо помощи. Временами, когда он кое-как сводил концы с концами, Дазай вспоминал о Чуе, которому едва ли не всю жизнь приходилось жить в подвешенном состоянии. Прежде денежные проблемы его не обременяли. В кармане у него всегда была банковская карта отца, покрывавшая любые его расходы. И впервые, предоставленный самому себе, он понял, с каким трудом дается каждая копейка. Первые недели он приходил домой, скидывал обувь, падал на диван и засыпал от усталости. На работе каждые несколько часов его съедало жгучее желание вылить капризному клиенту его парфе на голову или вышвырнуть за порог заведения очередного капризного ублюдка. Но Дазай подавлял свою злость и с милой улыбкой выслушивал весь поток брани, который обрушивали на него клиенты. Интересно, что сказал бы Бертон, увидев его в рабочей униформе? О, он бы не упустил такого шанса поиздеваться над другом. А как бы отреагировал Хидео? Впрочем, вероятно, он и так был в курсе, как зарабатывал на жизнь его сын. — После всего, что случилось, я не имею права просить тебя вернуться в Линкольн. Я люблю тебя больше жизни и ни за что не поставлю наши отношения под угрозу. — Нашим отношениям больше ничего не угрожает, Осаму. Да и ты уже давно не ребенок. Но одного я не могу понять… Почему? После всего, что он сделал? Ты правда готов простить его? — Я никогда его не прощу, — прошептал Дазай. — Но он мой отец. И я хочу верить в то, что он изменился. Дать ему второй шанс, — он резко поднялся и зло впился пальцами в бетонные перила. — Я так ненавижу в себе эту черту характера, Чуя! Даже самым его зверским поступкам я нахожу оправдание! А все из-за тех дней, которые мы провели вместе, как отец и сын. Дазай сел на пол и закрыл лицо руками. Чуя поднялся с кресла, сел рядом и слегка боднул его головой. — Мама говорила, что, когда я был совсем маленьким, отец меня из рук не выпускал. Даже перенес одну из детских кроватей в свой кабинет, потому что не хотел расставаться со мной. Но что пошло не так? Сколько помню отца, он почти никогда не улыбался. Все время выглядел таким… холодным и отстраненным. И мой дед был таким же. И прадед, полагаю, тоже. Судя по портретам с его надменной рожей. Но один раз мне удалось увидеть другую сторону отца, Чуя. И я понял, что эту ледяную маску пробить гораздо проще, чем я думал. Я злюсь на него. Порой ненавижу за то, что он с нами сделал, но какая-то часть меня все равно… Накахара потянулся за последним пончиком на столике. Он поделил его на две части и одну поднес к губам Осаму. Тот принялся лениво жевать его, отгоняя одной рукой летающую над их головами пчелу. — Тогда давай купим билеты и полетим в Линкольн на пару дней, — вдруг произнес Чуя. Дазай перевел на него удивленный взгляд, затем, поразмыслив над его словами, нахмурился. — Нет. — Нет? Вот так сразу? — Я скучаю по родителям, это правда, — ответил он, поднимаясь. — Но я не хочу рисковать всем, чего мы добились. И даже готов отречься от них, если потребуется. Если передо мной встанет выбор — ты или они, я не раздумывая выберу тебя. Дазай бросил недоеденный пончик на тарелку и собирался было уйти с балкона, но Чуя схватил его за запястье. — Ты совершаешь ошибку. Никто не ставит тебя перед выбором. И повторюсь, нам больше ничего не угрожает. Осаму вырвал руку и поморщился. В его глазах стояли слезы и злость. — Что, если он снова попробует нас разлучить?! Что, если все это обман?! Слова мамы и ее письма! — крикнул он. — Я не переживу еще три года разлуки! Чуя поднялся с пола, подошел к Дазаю и обнял его со спины. — Послушай меня, — тихо произнес он. — Я не имел чести познакомиться с Ванессой, но, судя по твоим рассказам о ней, она хорошая мать и лгать о таком не стала бы. Твой отец, давай побудем реалистами, Осаму, наверняка все это время знал, где ты и чем занимаешься. Но он не вмешивался в твою жизнь. Я не оправдываю его, но представь, как такому человеку, привыкшему все держать под контролем, было тяжело сидеть сложа руки? Но он бездействовал, потому что боялся окончательно тебя потерять. Ты сам говорил, что хочешь дать ему второй шанс. Если откажешься от родителей, поверь мне, потом будешь жалеть до конца своих дней. — И ты полетишь со мной? — прошептал Дазай. — Да. Я всегда буду рядом.