Меланхолия

Аэропорт был на удивление безлюден. Они шли молча, с любопытством озираясь по сторонам. На территории зоны прилета, за большими панорамными окнами, ремонтировали самолет. Кто-то из рабочих обмахивался ладонью, кто-то пил воду, а кто-то уныло сидел под тенью огромного железного крыла. Внутри небольшого здания аэропорта было прохладно, однако, если вглядеться в окно, можно было увидеть, как от дороги поднимается марево и воздух словно дрожит от жары. Чуя взглянул на высокий металлический потолок и протер ладонью мокрую от пота шею. Дазай держался рядом, нервно жуя дужку солнцезащитных очков. Время от времени он поглядывал на Накахару и тихо вздыхал. И как только ему удавалось оставаться столь спокойным и невозмутимым? Вот уже несколько раз он подумывал все бросить и развернуться. Сомнения съедали его уже много дней подряд. Что, если Ванесса все-таки солгала? Или отец снова примет попытку вернуть его? И неважно, сколько Осаму лет, у этого человека всегда будет власть над ним. Он чувствовал на шее невидимую цепь, за которую Хидео непременно потянет при желании. И неважно, куда он убежит и где спрячется, эти железные оковы будут тихо звенеть даже на краю света. Возле багажной ленты собралось несколько человек. Дазай незаметно коснулся руки Чуи, и тот сжал ее в ответ, даже не взглянув в его сторону. Если бы он поддался отцу, то сейчас наверняка уже был бы женат. Интересно, как сложилась бы его супружеская жизнь? Он бы изменял Дороти, а она ему. А затем родился бы ребенок. Дитя несчастного брака, которому была уготована его же судьба. Временами Осаму задумывался, а позволил бы он собственному ребенку пойти по его стопам? Повторить его путь? Никогда. И в эти редкие моменты он, казалось, самую малость начинал понимать отца. Ведь выбрав Чую, он готов был спуститься за ним в ад и провести в нем вечность, отбросив собственную жизнь, желания и цели. Глупо ставить благополучие другого человека превыше своего, как-то сказал ему Федор, наблюдая за ним после очередного сеанса Нелли Брукс, но по-другому Дазай не мог. Влюбленное сердце командам не поддавалось. А разум всегда уступал в борьбе с ним, когда дело касалось Чуи Накахары. Впрочем, ему, в отличие от Осаму, хватило выдержки уйти на три года, чтобы привести мысли в порядок. Коротая мучительные и одинокие дни в Нельсоне, Дазай много месяцев не мог понять его поступка. Он думал, что Чуя покинул его раз и навсегда, потому что считал, что испортил ему жизнь. И тем не менее Осаму ждал. Каждый день, каждый час, каждую секунду. Но когда его руки почти опустились, за спиной раздался родной голос. Нынче он часто вспоминал слова Хидео: «Рано или поздно вся ваша любовь разобьется о бытовуху и нищету». Как видишь, отец, мы еще вместе. Сумел ли я доказать тебе обратное? — Нервничаешь? Дазай повернул голову. Чуя, закинув на плечо дорожную сумку, внимательно смотрел на него. В голубых глазах стояло легкое беспокойство и забота. — Немного, — признался он, выдавив из себя улыбку. — Давненько мы здесь не были. Накахара поморщился. — Солгу, если скажу, что скучал по этому месту. Такое чувство, словно Линкольн находится где-то между землей и солнцем. Дазай окинул его взглядом и засмеялся. Чуя был в черной облегающей футболке, черных джоггерах и берцах, а на шее тихо позвякивали военные жетоны погибших друзей и небольшой кулон, который он прятал под воротом футболки. Даже спустя столько лет он продолжал носить его. Осаму со смехом посмотрел на свое отражение в стекле. Одет он был легко: в белые шорты, футболку и тоненькую голубую рубашку. — Все еще могу одолжить тебе свою одежду, — ответил он, поправив солнцезащитные очки на голове. — Как-нибудь продержусь до приезда в квартиру. Перекинув сумку на другое плечо, он кивком указал на выход. Но едва сделав несколько шагов, оба застыли на месте. Среди небольшой толпы стоял Прайс Бертон, держа над головой огромную табличку с надписью: «Осаму Дазай и кретин». — Ненавижу его… — буркнул Чуя. — Он мой лучший друг. Не сердись, — ответил Осаму, едва сдерживая широкую улыбку и порыв броситься к Прайсу со всех ног. — Я твой лучший друг! — возмутился он. — Ты мой парень. Это не считается! Накахара уныло посмотрел на Дазая и закатил глаза. — Иди уже… Прайс Бертон за четыре года практически не изменился, разве что щетину отрастил, набил идиотское тату на шее, стал выше и поднабрал в мышечной массе. Наверняка он этим чертовски гордился. Люди, проходящие мимо, поглядывали на табличку в его руках и посмеивались. Когда Осаму заявил накануне, что Прайс встретит их в аэропорту, Накахара пропустил его слова мимо ушей. Этот парень всегда славился своей безалаберностью, разгильдяйством и ленью. Наверняка забудет, проспит, либо найдет занятие попривлекательнее, думал Чуя, однако тому удалось его удивить. — Берт! — крикнул Дазай. Прайс, услышав свое имя, резко переменился в лице и начал озираться по сторонам. Толпа рядом принялась делать то же самое, преисполнившись желанием увидеть «кретина», которого он ждал в аэропорту второй час. — Осаму! — радостно закричал он, наконец отыскав его в толпе. — Берт! — Осаму! — Два идиота… — рявкнул Чуя, сложив на груди руки. Дазай промчался мимо информационных стоек, ограждений с вытяжной лентой, перепрыгнул через чей-то багаж и, наконец оказавшись с Бертоном лицом к лицу, прыгнул на него. Тот легко подхватил его под бедра и громко захохотал. — Чувак! Я так рад тебя видеть! Дазай звонко опустил ладони на него щеки и принялся бегло осматривать. — Ты стал еще больше. В телефоне это не так бросалось в глаза. Прайс самодовольно усмехнулся. — А ты как думал. Это тело магнит для самок. — Что-то с годами не меняется, — улыбнулся Дазай, пытаясь выглядеть спокойнее, чем он был на самом деле. Его сердце бешено стучало еще с тех пор, как самолет коснулся посадочной полосы. Он был рад видеть старого друга, но скребущее беспокойство на душе омрачало даже эту долгожданную встречу. — Кхм… — позади раздался мрачный голос. Прайс, встретившись глазами с Накахарой, тут же перестал улыбаться и скорчил кислую мину. Сколько бы ни прошло времени, эти двое, казалось, не поладят никогда. Когда Дазай разговаривал с Бертоном по видеосвязи, Чуя либо уходил в другую комнату, либо отмалчивался, либо отвешивал саркастичные комментарии, а на той стороне провода в долгу не оставались. Ссору провоцировал то один, то другой, и практически из воздуха. Причиной могла стать любая необдуманно брошенная фраза, шутка и тон голоса. Однако, когда Дазай, разозлившись, спрашивал, в чем их камень преткновения, оба, потупив взгляд, возвращались к своим делам. То ли это была неприязнь, то ли просто многолетняя привычка. Впрочем, недолюбливать друг друга причины у них были. Бертон по сей день считал, что появление Накахары пустило под откос всю жизнь Осаму. Если бы не Чуя, он беспрекословно женился бы на Дороти. Остался бы при отцовских деньгах, с шикарными тачками и компанией, которую непременно рано или поздно унаследовал бы. А то, что свадьба не по любви, черт с ней. Когда это богатеи по любви женились? По любви ходят к любовницам, когда статус и положение диктует свои правила. И Осаму жил бы по этим принципам, не задумываясь о такой ереси, как любовь и преданность. Ведь прежде ее и в помине не было. Но Чуя Накахара весь его мир перевернул вверх дном. Показал его другую сторону. Но следовало ли? Бертон не хотел прощать последствия его вмешательства. Чуя не видел, каким он вышел из лечебницы, как травил себя наркотой, как позволил опорочить себя и пасть на самое дно в отчаянных поисках. Но Бертон видел. И лишь любовь Осаму к этому человеку заставляла его стиснуть зубы и молчать. Тем не менее иногда Прайс, сам того не замечая, начинал задумчиво разглядывать Дазая. Спрашивать его о чем-то, а услышав ответ, подолгу молчать. Совместная жизнь с Чуей словно переменила его. Прежний Дазай раздражался по любой мелочи. Каждый день ходил угрюмый, неразговорчивый, часто срывал злобу на других, а временами доставалось и самому Бертону, когда тот попадал под горячую руку. Его улыбка больше походила на оскал, слова резкие, полные желчи, а временами невыносимо обидные. Прайс все время его тормошил, вырывал из дремоты, пытался взбодрить, поднять настроение, но депрессия друга, сдавалось, стала хронической. И ничего ему не помогало. Если Бертону кое-как и удавалось его развеселить, то домашняя атмосфера все его потуги сводила к нулю. Нынче же, слушая его звонкий смех, голос, полный радости и озорства, он терялся в двояких чувствах к Накахаре: ненависть и благодарность. — Берт… — Дазай неловко похлопал его по плечу. — Не мог бы ты поставить меня на землю? — Конечно, — процедил он сквозь зубы, не сводя с Чуи тяжелый взгляд. Осаму прочистил горло и медленно переступил с ноги на ногу. — Как насчет… пожать друг другу руки? — осторожно спросил он, глядя то на одного, то на другого. — Отличная идея, — язвительным тоном ответил Чуя. — Рад встрече, — произнес Прайс, однако в его голосе не было ни намека на радость. Оба пожали руки, а вот разжимать их не торопились. Несколько минут они стояли на месте с холодными ухмылками на лицах, а рукопожатие становилось все крепче и крепче. — Взаимно. Дазай приподнял бровь. — Детский сад, ей-богу. Решили, куда мы едем в первую очередь? — Ко мне, — быстро ответил Прайс. — То, что доктор прописал после четырех лет нищенской жизни. — Едем в квартиру, — хмуро произнес Чуя. — В моем особняке места хватит всем, — парировал Бертон. — Но если тебе по душе дешевая квартирка с ободранными обоями и клопами под одеялом, отговаривать не стану. А Осаму поедет со мной. Или ты собираешься лишить его и столь малого удовольствия в угоду своей уязвленной гордости? Повисла тишина. Чуя посмотрел на брелок от новенького черного Порше, который тот демонстративно покручивал на пальце. Прайс даже не подозревал, что секунду назад воткнул нож в самое уязвимое место Накахары. Не проходило и дня, чтобы он не жалел о том, что лишил Осаму богатого будущего и комфортной жизни. На таком же Порше он мог бы сейчас рассекать по улицам Линкольна. Питаться в самых дорогих ресторанах и не заботиться о завтрашнем дне. Кейла каждый третий сеанс на протяжении полугода пыталась избавить его от скребущего чувства вины, которое травило его, словно яд, когда объявлялся Бертон и начинал рассказывать о своих сексуальных подвигах, новом особняке, подаренном отцом, и ряде дорогущих машин в гараже. — Хорошо, — ответил он после недолгой паузы. — Если Осаму хочет, то может пойти с тобой. Я заберу ключи у миссис Тейт и осмотрю квартиру. — Нет! — испуганно крикнул Дазай, побледнев. Чуя и Бертон удивленно посмотрели на него. — Не надо никуда уезжать, — прошептал он, намертво вцепившись в руку Накахары. Прайс, обеспокоившись столь резкой переменой в настроении друга, нахмурился. — Эй, — Чуя обхватил его лицо ладонями и мягко погладил большим пальцем по щеке. — Сделаем, как ты хочешь. Все в порядке? — Да-а, да… — он прикрыл глаза и кивнул. — Мне немного неспокойно с тех пор, как мы приземлились.

***

После недолгих препирательств Прайс Бертон одержал победу. Чуя бросил сумку в багажник, прыгнул на заднее сидение новенького Порше и принялся разглядывать просторный салон: внутреннюю отделку, панель приборов, рычаг передач, руль из кожи, пепельницу, ремни безопасности. Все вокруг вызвало у него огромный интерес. Когда-то он работал курьером и катался на старой колымаге, которую предоставляла своим работникам компания. Подушки безопасности в ней были нерабочие, сидения с выбившимся наружу поролоном и вечно скрипящие под задницей. Впрочем, они и сейчас скрипели. Но не железки, а настоящая кожа. В салоне стояла легкая смесь паров химикатов, исходящих из пластика, клея обивки и освежителя воздуха с ароматом пихты. Прайс сел за руль и завел машину. Осаму прыгнул на место напротив и высунул руку из окна. — Потрясающий звук, — произнес он. — Рычит, как дикая кошка, — усмехнулся Прайс и резко тронулся с места. Первые полчаса они бурно обсуждали Карлайлов, бывших преподавателей и небольшие изменения в Линкольне. Где-то что-то снесли, где-то построили. Эйлин Карлайл едва не вышла замуж за Билли Уолсона, парня с ее факультета, но отменила свадьбу за неделю до назначенной даты. Никто не знал в чем причина, а Эйлин как в рот воды набрала. Многие поливали ее грязью и жалели Билли, однако Прайс рассказал, что этот ублюдок часто участвовал в оргиях, постоянно изменял ей и обсуждал их сексуальную жизнь с друзьями. Мало кому подобное понравится. Однако было что-то еще, о чем ни Эйлин, ни Билл не распространялись. И Прайс подозревал, что Уолсон одарил Эйлин букетом венерических болезней. Так как с его образом жизни это был лишь вопрос времени. Но Осаму тут же опроверг подозрения Бертона. Кто-кто, а Эйлин Карлайл точно не пошла бы на такую глупость, как незащищенный секс. — Тут дело в доверии, чувак! Он был ее женихом. — А она Эйлин Карлайл! Я верю в ее здравомыслие. Но что она вообще нашла в этом Уолсоне? — Ты сам-то ее в резинке трахал? — Берт! — Дазай пихнул его в плечо. Накахара, сидящий на заднем сидении, напрягся. — Что? Я просто любопытствую. Все это дела минувших лет, — он бросил взгляд в зеркало дальнего вида, а затем продолжил, обращаясь уже к Чуе. — Скажи еще, что у тебя никого не было до встречи с ним. Чуя заметно растерялся и как-то смущенно потер шею. — Была… девушка. — Да? — спросил Прайс, доставая свободной рукой сигареты из бардачка. — И как ее звали? На секунду из груди Дазая вырвался громкий смех, но он тут же сделал вид, что подавился, и начал откашливаться. — Неважно, — ответил он, подперев голову рукой. Осаму, улыбаясь, высунулся из окна, заметив знакомые дома и улицы. В Линкольне почти ничего не изменилось. Даже старые граффити были на месте. Они проехали мимо пиццерии, в которую прежде заваливались толпой после учебы. Пятиэтажный дом, в котором проживал Реймонд. Нынче профессор. Удивительно, как ему это удалось с его-то прямолинейностью и привычкой говорить людям в лицо все, что он о них думает. Даже Осаму прежде был от него не в восторге. Чуть поодаль все так же стоял небольшой магазинчик на колесах, в котором продавались самые вкусные хот-доги во всем Линкольне. Когда-то Дазай и Чуя сидели возле него на корточках, слизывая горчицу с пальцев и ведя глупые беседы. Осаму резко повернулся, расплываясь в ностальгической улыбке, и Накахара ответил ему мягким кивком. Еще через несколько метров появились невысокие пятиэтажные дома. В узких переулках стояли железные мусорные баки, над ними летали газеты и пустые пакеты. С некоторых балконов свисали горшки с цветами, кто-то курил, облокотившись о перила, а кто-то сидел на пожарной лестнице с банкой пива. — Смотри! — Прайс захохотал. — Узнаешь это место? Дазай проследил за его взглядом и, увидев адвокатскую контору, тоже разразился громким смехом. Когда-то они в шутку преследовали Райли на машине, и тот, испугавшись, забежал в это старенькое заведение и отсиживался в нем, пока они не уехали. — О-о! Смотри! И фонтан еще на месте! — Кого мы в нем искупали? — справился Бертон, затягиваясь сигаретой и давя улыбку. — Не Джастина, случаем? По сей день ненавижу этого уебка. Говорят, важным хреном стал. Смотри! Смотри! — он едва не подавился сигаретой. — Не в этой пиццерии подрабатывал Чуя? — В этой, — буркнул тот, в который раз за день закатив глаза. Дазай и Бертон засмеялись. Дорога до особняка Прайса заняла чуть больше часа. Эту ночь они договорились провести у него, а затем вернуться в квартиру, которую сняли заранее еще в Нельсоне. Черные автоматические ворота отъехали в сторону, и Порше заехал в огромный просторный двор. Первым из машины выбрался Дазай, за ним Чуя и Бертон. Накахара, приложив ладонь ко лбу, удивленно присвистнул. На первом этаже особняка находился огромный бар с большим количеством разной выпивки. Рядом стояли высокие горшки с цветами, бежевый диван с несколькими банкетками и журнальный столик. Некоторые стены были выполнены в красном декоративном кирпиче, и на каждой висело по картине. Стеклянные раздвижные двери были приветливо распахнуты, а перед ними находился деревянный настил с бассейном. Вокруг стояли круглые шезлонги с козырьками и подушками, декоративные пальмовые деревья в горшках и небольшой столик с четырьмя стульями из ротанга. За панорамными окнами второго этажа Чуя разглядел белый рояль и длинную шкуру из меха на спинке серого дивана. — Чувствуйте себя как дома, — произнес Бертон, покручивая ключи на пальце. Дазай облокотился о плечо Чуи. — Ничего не изменилось. Моя кровать по-прежнему свободна? — Ни одну душу на нее не пускал в надежде, что однажды ты снова почтишь меня своим присутствием, — съехидничал он. И тем не менее не солгал. Прежде Дазай бывал у него нередким гостем, из-за чего Прайс выделил для друга целую комнату, в которую никого не пускал даже во время крупных шумных вечеринок. Осаму приходил к нему, когда ругался с родителями или Хидео улетал по делам на несколько дней. Атмосфера дома всегда была тяжелой, какой-то мрачной и давящей, даже когда один из родителей отсутствовал. В особняке Бертона все было иначе. Особенно Дазай любил, когда их посещал Прайс-старший. Вдруг со стороны барной стойки раздалось тихое рычание. Дазай шумно выдохнул и собирался пройти вперед, но Чуя преградил ему путь рукой. Тот мягко отвел ее в сторону и улыбнулся. — Все в порядке. Это Крюк. Боже… старина Крюк. Огромный питбуль, тяжело переставляя лапы, вышел на свет. Дазай опустился перед ним на корточки. Пес принялся недоверчиво обнюхивать его, а затем жалобно заскулил и, встав на задние лапы, принялся вылизывать лицо Дазая. — Как ты, приятель? — спросил он, даже не пытаясь уклониться от длинного шершавого языка. Крюк не переставая скулил и вовсю дрыгал коротким хвостом. Бертон погладил его по голове и небрежно бросил ключи на столик. — Здоровье его подводит, — произнес Прайс. Его голос звучал непривычно грустно. — Едва переставляет задние лапы. — Водил к врачу? — Сам как думаешь? — он вытянул стул и плюхнулся на него, с печальной улыбкой глядя, как Крюк носится вокруг друга. — Он старый уже совсем. Отец его подарил, когда мне было девять лет. Я его на прогулки с собой беру… Ну, как на прогулки. Катаю в машине, либо тащу на руках. Долго он ходить не может. — Надеюсь, это не помешает ему прожить еще несколько счастливых лет, — протянул Дазай, почесывая Крюка за ухом. — Когда питомец умирает… он забирает с собой частичку души хозяина. Чуя, слушавший их разговор, поежился, вспомнив о Пинки. И без того покалеченная улицей, она погибла из-за его неосмотрительности. Даже спустя столько времени он содрогался каждый раз, когда вспоминал ее крохотное мертвое тельце, распластавшееся под окном. — Я бы хотел переодеться и принять душ, — произнес он. Дазай бросил на него странный взгляд. — Комната Осаму на третьем этаже, — ответил Бертон, задумчиво разглядывая ряд спиртных напитков в баре. — Четвертая дверь слева. Душ там же. Есть еще один на первом этаже. — Спасибо, — Чуя поднял дорожную сумку и побрел вверх по лестнице, не без интереса оглядываясь по сторонам. Стеклянная лестница казалась ему хрупкой. Наступишь чуть сильнее, и разобьется. Слева была стена из серого кирпича, справа перила. От огромного количества освещения рябило в глазах. И все вокруг такое стерильно чистое, что даже трогать страшно. Вряд ли Бертон занимался уборкой лично. Наверняка у него была своя кухарка, домработница и садовник. Он помнил из рассказов Осаму, что дома у них было много работников: экономка, прислуга, садовники, повара и охрана. Последних он недолюбливал и лишь о неком Джонсоне отзывался с теплом. Да и то не всегда. Бертон тем временем вытащил два широких бокала, бросил в них по куску льда и плеснул бренди. Крюк уже лежал на полу, оттопырив лапы, а Дазай сидел на столешнице, лениво дрыгая ногами. Он взял протянутый Прайсом бокал, слегка принюхался и, закрыв глаза, сделал пробный глоток. — Боже… Как мне этого не хватало, — прошептал он, смакуя вкус дорогого бренди. Бертон прислонился спиной к мраморной столешнице и начал угрюмо разглядывать его. — Значит, все-таки скучаешь по былой жизни? — Берт… — Дазай тяжело вздохнул. — Помнишь, как мы с тобой здесь тусили? Запасались бухлом на неделю вперед, звали девиц и так оттягивались, — он кивком указал на белые диваны, стоящие друг напротив друга, и журнальный стол, похожий на старое бревно. — Джин перепил спиртного и свалился прямо на этот столик. Разбил себе нос и губы и все вокруг залил кровью. Ты дрых, свесившись с подлокотника, а я все пытался найти тихое место, чтобы ответить на звонок отца и убедить его, что дома все тихо и спокойно… Прайс замолк на полуслове, и повисла тишина. Дазай поставил бокал на столешницу. — Ты забыл упомянуть, что нам обоим здорово влетело на следующий день. Я с похмелья собирал бутылки, разбросанные по дому, а тебя отец заставил отдирать с пола чью-то блевотину. Прайс вдруг крепко сжал плечо Дазая. — Чувак, ты правда по всему этому не скучаешь? По бабам, деньгам! По роскоши! — он фыркнул. — По своему члену. Дазай тихо засмеялся. Он спрыгнул со столешницы, ступил босыми ногами на нагретый солнцем деревянный настил и встал напротив бассейна. Прайс молча последовал за ним. — Мимолетные связи того не стоят, Берт. У меня были деньги, но я был несчастен. А все вокруг было такое… искусственное. Дружба, отношения, любовь. До встречи с Чуей я не понимал их истинного смысла. Скажи, ты помнишь хотя бы половину из всех тех людей, которых приглашал к себе на вечеринки? Смог бы поговорить по душам со своими девушками, которых меняешь каждые несколько месяцев? Может, тебя подобный образ жизни устраивает, но я прежним собой быть не хочу. Не хочу окружать себя поддельными улыбками и мнимой дружбой. Мне ничего из этого не нужно. И по старой жизни я не скучаю, Берт. Сейчас я по-настоящему счастлив. Да, денег у нас немного, но мы от этого не страдаем. В конце концов их всегда можно заработать. Прайс, после недолгого молчания, опустил руки в карманы шорт, покачнулся с пятки на носок и присвистнул. Дазай сел возле бассейна и свесил ноги. Крюк медленно подошел к нему и плюхнулся рядом, положив огромную голову на его колени. — Ты так сильно его любишь?.. — Безмерно, — прошептал он, всплеснув воду ногой. — Я плох в красивых речах. Не могу объяснить то, что испытываю к нему. Рядом с ним я… чувствую себя живым. Он самое яркое солнце в моем сером мире. Часть моей души. И если бы мне пришлось вернуться в прошлое, я не раздумывая повторил бы этот путь к нему. — Все. Я сдаюсь, — ответил Прайс, подняв руки. — Ты повяз в нем по самые уши. Дазай поднял голову и, приложив ладонь ко лбу, улыбнулся. — Спасибо, Берт. Я ценю все, что ты для меня сделал. Тот сел рядом, поджав под себя ноги. Подул легкий ветер, и зашелестели листья. Надувной шезлонг медленно покачивался в воде, желтый мяч бился о бортики бассейна. Осаму слегка зажмурился и погладил Крюка. Иногда он ловил себя на мысли, что уже скучает по Нельсону. По их старому пятиэтажному дому, маленькой, но уютной квартирке. Он любил просыпаться по утрам и наблюдать за Чуей. Как тот тихо приподнимает одеяло, очень медленно и осторожно поднимается с кровати, пытаясь его не разбудить, а затем нависает над ним, отводит волосы с лица, целует в лоб и уходит на кухню варить кофе. Осаму обожал обнимать его со спины. Стоять так подолгу, о чем-то перешептываясь и обмениваясь поцелуями. Каждое утро с ним было волшебным. В выходные дни они редко выбирались в город. Дазай не любил шумные людные места и отдыхать предпочитал в компании Накахары, который полностью разделял его взгляды на этот счет. Прилипнув друг к другу, они могли часами сидеть у телевизора, смотреть старые фильмы, обложившись едой, заниматься любовью или слушать сплетни старушки Ошер. Веред так приукрашала любые слухи, что временами казалось, словно она пересказывает сюжет какого-то блокбастера. — Но место лучшего друга я ему не уступлю. — Заметано. За воротами вдруг раздался шум мотора и кто-то начал громко сигналить. Прайс вытащил телефон из кармана и бегло прошелся по уведомлениям. — Это Карлайлы, — ответил он на вопросительный взгляд Дазая. — Я сказал им, что вы прилетаете сегодня. — Правда? — тут же воодушевился он. — Открывай ворота! Бертон, шаркая резиновыми тапками, подошел к столику и поднял дистанционный пульт. Ворота стали отъезжать в сторону. Эйлин, высунувшись из окна, пыталась рассмотреть юношу возле бассейна и, наконец узнав в нем Осаму, распахнула дверь и выскочила из машины. Джин приподнял солнцезащитные очки и принялся нетерпеливо постукивать пальцами по рулю. Прайс словно намеренно медленно открывал ворота, желая позлить его. Эйлин тем временем, сбросив неудобные шпильки с ног, уже бежала по мелкому гравию, прихватив край юбки. Осаму выбежал ей навстречу и тут же легко подхватил ее, когда она с веселым визгом запрыгнула ему на руки. Чуя, посмеиваясь, наблюдал за ними со стороны, протирая влажные волосы полотенцем. — Как я рада тебя видеть! — произнесла Эйлин, покрывая его щеки поцелуями. — Мне как Берт сказал, что вы прилетите, я всю ночь глаз не могла сомкнуть! — Я тоже очень по тебе скучал, — посмеиваясь, ответил Дазай. Эйлин Карлайл почти не изменилась. Разве что прическу сменила на более короткую. Она все так же была хороша собой и притягивала взгляд. Неудивительно, что каждый третий оборачивался ей вслед. Если бы не ее стервозный характер и страсть все держать под контролем, Дазай согласился бы когда-то стать с ней парой. С Эйлин было приятно дружить, так как другом она была верным, но не более. — Чуя! — вновь громко крикнула она, из-за чего у Дазая на секунду заложило в одном ухе. Теперь настал черед Накахары смиренно подставлять лицо под ее поцелуи. Впрочем, он бы солгал, сказав, что все это время не скучал по Карлайлам. Джин наконец заехал во двор, вышел из серебристого Бентли и бросил на Прайса кислый взгляд. — А еще медленнее не мог открыть? — Заклинило, — солгал Бертон, пожав плечами. Что-что, а подтрунивать над Джином занятие святое. — Сделаю вид, что поверил, — пробубнил он. Впрочем, недовольное выражение лица тут же сменилось, стоило ему увидеть Дазая и Чую.

***

Бертон вырвал листок из тетради, порвал его на кусочки и раздал каждому. Эйлин перевернулась на шезлонге, взяла ручку с подлокотника и начала что-то записывать. Джин, закрепив ручку между губой и носом, задумчиво постукивал по колену. Дазай и Чуя лежали на одном шезлонге, обмахиваясь ладонями. Крюк сидел между ними, спрятав голову между лап. После того, как они проболтали почти целый час, Джин подкинул идею сыграть в небольшую игру. Каждый записывал на листочке, чем бы хотел заняться прямо сейчас. Затем ведущий собирает записки, кидает в миску, мешочек, неважно, и вытаскивает бумажки. Задача остальных догадаться, кому принадлежит желание. Прождав ровно пять минут, Прайс стянул бейсболку с головы и протянул ее Эйлин. Она смяла записку и бросила ее внутрь. За ней повторил Джин, затем Осаму и Чуя. Прайс вытянул стул, плюхнулся на него, затем потряс бейсболку. — Итак… — он открыл первую записку, громко прочистил горло и зачитал: «Заняться с Чуей… любовью». — Блять, Осаму! — Что! — хохотнул Дазай. — Может, не я один здесь хочу заняться с ним любовью. Накахара закрыл лицо ладонью. Эйлин засмеялась. — Я думаю, это Бертон, — произнес Джин, чему-то серьезно кивая в пустоту. — Слышь! Читай поменьше свои дерьмовые романы! — Берт, дыши, — произнес Дазай, давя улыбку. Крюк посмотрел на хозяина, широко зевнул и перевернулся на спину. — Так я угадал? — справился Джин. — Нет! — зло рявкнул Прайс. — Ты серьезно об этом спрашиваешь?! — Игра отстой, когда в нее играет всего пять человек, — сказал Чуя, скучающе подперев голову рукой. — Согласна, — ответила Эйлин, потягиваясь на шезлонге. — Может, перейдем к более серьезному разговору? Все одновременно напряглись. Прайс растерялся и утратил весь свой пыл. Карлайлы после исчезновения Дазая и Чуи долго выпытывали из него информацию, однако на тот момент и сам Бертон находился в неведении. Лучший друг просто внезапно исчез, не оставив ни записки. Три пары глаз испытующе уставились на Дазая. Тот порезал на месте, затем свесил ноги с шезлонга и сел, зажав руки между колен. Он знал, что рано или поздно друзья начнут расспрашивать его. Выбор оставался за ним: солгать, либо рассказать правду. Тем не менее Осаму понимал, что, если он не захочет сознаваться, силком эти ребята вытягивать информацию из него не станут, так как, вероятно, все уже догадались, что за внезапным исчезновением крылась мрачная предыстория. Последние месяцы Эйлин часто вспоминала последний разговор с Дазаем, когда он, весь бледный, дерганый и исхудавший до неузнаваемости, признался в своих чувствах к Накахаре. Она не сомневалась, что все проблемы начались именно с этой привязанности. Хидео Карлайл знала плохо, однако была наслышана о его жестокости и тяжелом характере. Такой человек ни за что не позволил бы сыну вольничать и выбирать себе пару. Особенно своего пола. «У тебя не так много друзей, чтобы отмахиваться от них, — подумал Дазай. — Не оскорбляй их своей ложью». Он внимательно посмотрел на Чую, и тот одобрительно кивнул. — Даже не знаю, с чего начать… — С самого начала, — произнесла Эйлин. — Но если тебе тяжело… — Нет, — Дазай покачал головой. — Напротив. Наверное… я даже хочу вам все рассказать. Снять этот груз с души. Он слегка похлопал Крюка по спине и начал говорить. Все то время, что он сосредоточенно рассказывал об их прошлом, Чуя держал его за руку и медленно водил пальцем по ладони. Некоторые детали Осаму намеренно пропускал, а некоторые просто не хотел вспомнить снова. Бертон сидел напротив с мрачным выражением на лице. Время от времени он странно поглядывал на Накахару и угрюмо потирал щетину. Джин слушал, раскрыв рот от изумления, а Эйлин иногда кивала, словно убеждаясь в своих догадках. — …Я не хотел пользоваться отцовскими деньгами, поэтому попросил помощи у Федора. Он купил мне билет и одолжил денег на первое время. Так я и оказался в Нельсоне. — Почему именно Нельсон? — растерянно спросил Джин. — Боялся, что отец тебя найдет? — Нет, — Дазай откинулся на спину и широко развел руки, разглядывая редкие облака на небе. — Об этом я думал в последнюю очередь. Признаться, мне было уже все равно, найдет он меня или нет. Я выбрал Нельсон, потому что мы когда-то мечтали поехать туда вместе. Порыбачить, покататься на байдарках, посмотреть бухты и скалы, почувствовать себя свободными… Я думал, если Чуя попытается найти меня, то рано или поздно поиски приведут его в Нельсон, — он закрыл глаза и вдруг горько усмехнулся. — Только вот, оказавшись в городе мечты, никакой радости я не испытал. Реальность быстро спустила меня на землю. Начались трудности с финансами, поиски работы и жилья. Я сутками искал работу, но везде получал отказ. — И что их не устраивало? — возмутился Карлайл. — Я не доучился, Джин, — ответил Дазай, положив голову на живот Накахары. — Но эта проблема была не так существенна. Истинная причина отказов была в полном отсутствии какого-либо опыта. Я ведь за всю свою жизнь ни разу нигде не работал. А когда несколько человек претендуют на одну должность, само собой выбор падет на того, кто знает, что делать. Я обошел почти все забегаловки в городе, и все напрасно. — Либо я дура, либо чего-то не понимаю, — задумчиво протянула Эйлин. — У тебя что, мир клином сошелся на этих заведениях? Со своим-то умом ты мог легко найти другую работу. — Мог бы, — Дазай пожал плечами, — но Чуя не нашел бы меня в офисе, согласись. Мы расстались, Эйлин. Оборвали все связи, чтобы проверить свои чувства. Чтобы не было соблазна однажды взять телефон и позвонить. К тому же свой я испортил на второй день после приезда в Нельсон, — он захохотал, и Джин швырнул в него резиновый тапок. — Поэтому ты нам не звонил?! — Не совсем. Это правда, что я потерял все контакты. Но номер Берта я помнил и вскоре связался с ним. Дело не в том, что я не хотел связываться с вами, просто… мне нужно было время, чтобы оправиться от прошлого. Надеюсь, вы не в обиде на меня за это. Дазай замолчал, и Накахара сразу заметил, как тот внезапно поник. Из-за Федора, догадался он. О сломанном телефоне он рассказал в шутливой манере, однако Чуя знал, как сильно он переживал из-за этого, так как потерял связь с Достоевским. Бертон пытался найти его по просьбе друга, однако безуспешно. Адрес, который он достал, оказался старым. Хозяйка квартиры сообщила, что Федор съехал несколько месяцев назад, и понятия не имела, где он проживает сейчас. Прайса ее равнодушный тон разозлил, впрочем, кому есть дело, куда уезжает предыдущий жилец? О пожаре в психиатрической лечебнице Дазай так же узнал от Бертона и долгое время не находил себе места от беспокойства. Федор был для него особенным человеком, и потому Чуя собирался так же попытать удачу в поисках этого неуловимого юноши. — В обиде, — ответил Джин. — И в общепите тебе самое место! Дазай швырнул в него тапок обратно. Тот уклонился и показал ему средний палец. — Чем тебе общепит не угодил? Посмотрим на тебя, когда голодный припрешься за пиццей, — фыркнул Чуя. — Что, на больную мозоль наступили? — издевательски бросил Прайс. — Довольно! — гаркнула Эйлин, и все мигом замолчали. — Я хочу знать, что было дальше. Препираться можете в другом месте. Берт, милый, принеси, пожалуйста, что-нибудь попить. Прайс открыл рот, закрыл и молча поднялся. Крюк спрыгнул с шезлонга и, сонно зевая, побрел за хозяином. Карлайл тем временем подперла голову рукой и ткнула в Дазая пальцем. — Ну так… нашел ты работу в итоге? Со стороны бара раздался звон стаканов. Прайс откупорил новую бутылку и достал лед из холодильника. Крюк распластался между его ног, и тому каждый раз приходилось перешагивать через пса, чтобы не беспокоить его. — Нашел. Брать меня не хотели, но это кафе было широко известно среди туристов, и я решил, что устроюсь туда, чего бы мне это ни стоило. Даже предложил хозяину оформить меня на полставки при условии, что я буду отрабатывать полные смены. — По-моему, это перебор, чувак, — прошептал Джин. — Жить-то ты на что собирался? — Тогда я не думал об этом, — признался Дазай. — Но начальник все-таки дал мне шанс и платил, как остальным. Правда, первое время было тяжело. Я путал заказы, бил стаканы, тарелки, терялся между столиками. Подобная работа требует… огромного терпения. И дело не в самой работе, а в людях. Многие считают, что обслуживающий персонал можно оскорблять. Подзывать рукой, словно собаку, или швырять в них блюдо, если оно немного пересолено. Даже простые воспоминания о работе в этом месте начинали его раздражать. Политика заведения гласила, что, если клиенту не понравится еда или обслуживание, ему полностью возвращают деньги, либо предлагают это же блюдо бесплатно. И каждый третий клиент не гнушался использовать это правило. Съев почти все блюдо, они вызывали администратора и с самым наглым видом заявляли, что мясо слишком жесткое или плохо прожарено. Часто извиняться приходилось официантам и молча выслушивать весь необоснованный поток брани, лишь потому что одному ублюдку вздумалось бесплатно поесть во второй раз. Дазай часто смотрел на них с непроницаемым лицом, представляя, как связывает этого мудака, отвозит за город, подвешивает вверх ногами и колотит битой, словно пиньяту. — А потом этот хрен идет в свой ебучий офис, занимает свое крохотное местечко напротив компьютера, берет гарнитуру и тоже превращается в обслуживающий персонал. Людям бы научиться взаимоуважению, — рассерженно заявила Эйлин. — Любая работа с людьми превращается в ад, ибо каждый пытается самоутвердиться за счет другого. — Я бы такое дерьмо не стерпел, — Бертон поставил поднос с коктейлями на столик. — Стерпел, если бы другого выхода не было, — ответил Дазай. — Впрочем, плюсы тоже были. Например, хорошие чаевые. Именно они часто выручали меня, когда нечем было платить за жилье. Кто бы мог подумать, что зарабатывать деньги так трудно, — он потер лицо руками и громко вздохнул. — Мы свою жизнь обмениваем на деньги. Притом часто на гроши. Это как-то… печально. Эйлин взяла коктейль с подноса и села на край бассейна, опустив одну ногу в воду. Бертон все бросал взгляды на Чую, словно после рассказа Дазая хотел о чем-то его расспросить, но то ли стеснялся, то ли гордость не позволяла. Джин протирал стекла солнцезащитных очков, со стыдом вспоминая все случаи, когда он небрежно бросал чаевые или грубил официантам, когда у него было дурное настроение. Прежде он дружил с неким Чарли Стриндбергом, и этот парень долгое время оказывал на него дурное влияние. Эйлин ненавидела его всем сердцем, а вот Джин восхищался, а его грубые повадки и полное неуважение к окружающим принимал за крутость. Чарли постоянно заказывал кофе и, пихая Джина в плечо, говорил: «Смотри, сейчас будет ползать на корячках». А затем бросал на пол огромные чаевые. Кто-то молча наклонялся и подбирал деньги, кто-то разворачивался и просто уходил, а как-то Джин увидел, как заплакала Сьюзи. Молодая официанта из «Атлантиды». Но это были не слезы обиды или унижения. Это была злость. Жгучая и пылкая ненависть в ее голубых глазах. А Чарли все смотрел на нее и ухмылялся, словно совершил невероятный подвиг. В тот день Джин и решил, что больше не хочет знать этого парня и водиться с ним. Им было-то всего по семнадцать лет, однако Стриндберг вел себя так, словно миллионы отца принадлежали ему. Словно это он работал с утра до ночи, зарабатывая каждый доллар на банковском счету. Интересно, в какую ярость впал бы Чарли, если бы кто-то решился сказать ему, что он пустое место. Отброс, считающий себя выше остальных, лишь потому что родился в богатой семье. В этом нет твоей заслуги, долбаный Чарли Стриндберг. — Может, хватит обо мне? — Дазай взял молочный коктейль и прикусил трубочку. — Кстати, Эйлин, правда, что ты замуж собиралась за Билли Уолсона? За Билли, мать его, Уолсона. Он же кретин! Эйлин бросила уничижительный взгляд на Прайса. Тот спешно отвернулся, сделав вид, что ничего не заметил. — Сплетни, смотрю, быстро расходятся, — она погрузилась в воду, положила руки на бортики и водрузила на них подбородок. — Но что есть, то есть. Отрицать не стану. Я была обручена с Билли. Не по великой любви, конечно. Наш отец был на грани банкротства, а Уолсон был запасным планом. Я не привыкла зарабатывать себе на косметику, дорогой, — произнесла Эйлин. — Но отец исправил ситуацию и все обошлось. — И это все? — удивился Бертон. — Вся причина? То есть… если бы мистер Карлайл не взял ситуацию под контроль, ты бы вышла за Уолта? — Не за Уолта, а за его деньги, — спокойно ответила она, потягивая коктейль. — И не смотри на меня так. Не пристыдишь. Билли кабель и мерзавец. Большего он не заслуживает. — Я обожаю эту девушку, — засмеялся Дазай. Эйлин отправила ему воздушный поцелуй и погрузилась в воду.

***

Время перевалило за полночь. Из душа доносился шум воды и негромкое пение. Спальня, которую выделил им Прайс, была размером почти как вся их квартира, а мебель казалась такой дорогой, что если сломаешь, то вовек не расплатишься. Столь огромные кровати Накахара видел только в фильмах. Сверху лежало длинное серое покрывало и аж восемь подушек. Перед кроватью стоял небольшой диванчик такого же оттенка, кресло, прикроватная тумба и журнальный столик из дерева. Чуя взглянул на наручные часы, затем принялся скучающе расхаживать по комнате, разглядывая предметы вокруг: серебристые лампы, черные горошки с цветами по обе стороны от панорамных окон, комод с широким зеркалом, высокие потолки, плотные шторы, серый ковер, почти сливающийся по оттенку с полом. Остановившись напротив гардеробной, он толкнул раздвижную дверь в сторону и удивленно присвистнул. Чуя даже представить не мог, сколько нужно иметь одежды и аксессуаров, чтобы заполнить все шкафы и полки. У богачеев, вероятно, это любимое занятие. Накахара чужому богатству никогда не завидовал, однако считал, что будь у него даже миллионы, то он не стал бы тратить и пятидесяти долларов на футболку, так как знал цену деньгам. Он приоткрыл стеклянную дверь и вышел на балкон. Как бы скучен ни был Линкольн днем, ночью он словно перевоплощался. Чуя долго смотрел на огни города, вспоминая свою жизнь здесь. Она никогда не была легкой. Каждый новый день начинался с очередного препятствия: депрессии, страха одиночества, тревожности, финансовых проблем и мыслей о суициде. Последнее всегда казалось ему запасным планом. Подстраховкой, если станет совсем невыносимо. Чуя никогда не признавался Осаму, что больше боялся именно одиночества. Больше, чем наследственности. Он ненавидел приходить в пустой дом после шумной компании, в котором его всегда обнимала тишина. Боялся оставаться наедине со своими мыслями, потому что часто они работали против него. Боялся, что среди семи миллиардов человек не найдется даже одного, который смог бы полюбить такого, как он. Когда одиночество достигало своего пика, когда хотелось дать волю чувствам и разрыдаться, словно ребенок, он вспоминал отца, который колотил его за любое проявление слабости. И тогда Чуя тянулся за пультом, включал телевизор и долго смотрел в него стеклянным взглядом. — О чем задумался? Дазай обвил его талию руками и уткнулся холодным носом в шею. — О том, как… — его голос дрогнул на секунду. Он нахмурился и прикусил губу. Осаму обеспокоенно поднял голову, затем тихо выдохнул и вновь уткнулся в его плечо. Когда Дазай находился рядом, все проблемы становились несущественными. Временами Чуя все еще вспоминал прошлое, однако оно больше не сидело осколком в его сердце. Он отпустил злобу, которая годами разъедала его душу. Отпустил старую жизнь и людей, заставлявших чувствовать себя виноватым за то, что он появился на свет. Теперь у него была своя семья, которую он безмерно любил. Чуя, чье тело до этой секунды казалось каменным, вдруг расслабился и, слегка повернувшись, взъерошил влажные после душа волосы прижимавшегося к нему Дазая. — А знаешь, это уже неважно. Все, о чем я думал, осталось в далеком прошлом. Дазай прикусил мочку его уха и улыбнулся. — Хорошо тут, да? — Да, — согласился Чуя, положив ладони на стеклянные перила. В особняке Прайса было уютно. Однако для одного человека этот дом был слишком велик. — Осаму, насчет того, что случилось утром… Дазай сильнее сомкнул пальцы на его животе. Он знал, что Чуя рано или поздно заговорит об этом. Четыре года назад, когда они впервые встретились в Линкольне после разлуки, Осаму был сам не свой. Всюду ходил за Накахарой по пятам, держал его то за руку, то за край одежды, не позволяя отойти от себя далеко, а порой, бывало, щупал его лицо и облегченно выдыхал. С наступлением ночи, однако, становилось только хуже. Он постоянно ворочался в постели, что-то бормоча под нос, просыпался с громким криком, а затем долгое время приходил в себя. Бледный, покрывшийся испариной и с заплаканными глазами, он сидел на кровати, прижимая к груди подушку, и постоянно искал взглядом Накахару. Чуя подрывался сразу, стоило ему услышать тяжелое дыхание рядом или шелест одеяла. Часто он и вовсе не спал. Лежал, подперев голову рукой, и задумчиво перебирал волосы Дазая. Когда он уходил на кухню за горячим чаем для Осаму после очередного пробуждения посреди ночи, тот, едва преодолевая страх и паранойю, ждал его минуту-две, а затем спрыгивал с кровати и бежал на кухню. Прошло немало времени, прежде чем Дазай сумел побороть свои страхи. Нынче он редко вспоминал те времена, и всегда со стыдом. Сейчас ему казалось, будто Осаму из прошлого был кем-то другим. Словно он наблюдал за человеком, похожим на него как две капли воды, но им не являлся. Он не представлял себя просыпающимся со слезами на глазах или боящимся выпустить Накахару из поля зрения. Однако то, что случилось в аэропорту, ясно дало понять обоим, что на затянувшейся ране остались глубокие шрамы. — Это больше не повторится. Я просто перенервничал. Линкольн, родители, предстоящая встреча с ними… Все это сводит меня с ума. С самого утра я борюсь с желанием купить билеты и полететь обратно. Сбежать, словно трус! Чуя развернулся и положил ладони на плечи Дазая. Несколько мгновений они молча смотрели друг другу в глаза. Накахара протянул руку, отвел волосы с его лица и ласково погладил по щеке. Осаму зажмурился и потерся о его ладонь. — Я кое-что тебе скажу. Кое-что очень важное. Слушай меня внимательно, — тихо произнес он, наклонившись к его уху. — Я — твой. Твой, с ног до головы. Мое сердце и душа принадлежат тебе одному. Можешь их выбросить, можешь растоптать, а можешь оставить себе. Что бы ты ни выбрал, я всегда буду рядом. Дазай, не проронив ни слова, осторожно высвободил руку, облокотился на перила и спрятал лицо в изгибе локтя. — Не мог бы ты… оставить меня на пару минут? — попросил он сдавленным голосом. Накахара, заметив, как покраснела его шея и мочки ушей, усмехнулся. — Принесу тебе чего-нибудь попить. — Чуя? — внезапно окликнул Дазай. На его губах заиграла шкодливая улыбка. — Тогда и ты кое-что послушай. Я ни о чем не жалею. Не жалел раньше, а сейчас тем более. Это тот редкий случай, когда счастье действительно не в деньгах.