Добрым словом и пистолетом

Сборы на новое «задание» отняли больше времени, чем обычно, и породили немало сомнений в глубине души. В мире существовало две вещи, в которых Шестая была всегда уверена: ее семья и ее оружие. Именно в таком порядке. Константа переменчивой реальности, опора и поддержка, ось, по которой она шагала, пока мир вокруг раскачивался, как корабль в шторм. Она могла не учесть некоторых обстоятельств, попасться в ловушку из-за ложных или недостаточных сведений, но родственники и пистолеты не подводили никогда. Сейчас же отражение смотрело глазами побитого щенка, не знающего, куда приткнуться, как исправить нынешнее положение вещей. Собственная уязвимость раздражала, заставляла вспоминать, что такое страх и неуверенность, расцветающие в душе пока еще только гибкими, тонкими побегами-тенетами. Не то чтобы раньше Шестая считала себя бессмертной или неуязвимой, просто было гораздо проще, когда она могла использовать все освоенные ресурсы. Она плюс пистолеты равнялись единой системе. Системы, подобные им, либо должны эволюционировать целиком, либо не эволюционировать вовсе. Прогресс лишь одной части ведет к дисбалансу и неминуемой гибели. Когда нарушился контур печати, пули стали получаться мощнее, однако пистолеты физически не могут обработать их, они приспособлены для одного и только одного уровня пламени в зарядах. Повышение концентрации огня вызывало перегрузку. Каждый раз они дрожали, как будто вот-вот развалятся на части в пальцах, а рукоять обжигала недовольно и жалобно ладонь. Шестая чувствовала собственную беспомощность перед скорым расставанием — теперь она видела, что не зря поспешила с синхронизацией Чистой силы. Родные пистолеты долго не протянут, особенно, если печать продолжит разрушаться. Пока что прогресс ассимиляции не составлял и пары процентов, звенья с трубками все еще пробивали насквозь глаза и горло. Если она не хочет остаться вовсе без оружия, следует стать предельно осторожной, деликатной, забыть про взрывы, выжигание и прочие прелести видоизменения пуль. Только обычные выстрелы. Хватит и того, что снаряды пропадают через некоторое время после поражения цели, не оставляя никаких следов, кроме ожогов. Перебивший резко тишину телефонный звонок заставил встряхнуться и выплыть из пучины самокопания и самобичевания. Ничего уже не изменить, в ее силах только продержаться до появления нового оружия. Если оно появится, конечно. Отсутствие стопроцентной гарантии положительного результата тоже нервировало, однако перед глазами имелся пример Пятой, которая провернула подобный фокус. При условии, что, в отличие от Шестой, сестра делала это исключительно недобровольно. В этом заключалось существенное преимущество снайпера — Чистая сила, как и пламя, весьма чувствительна к намерениям. Если получится, ей придется переучиваться на стрельбу с одной руки, а вторую чем-то занять. Впрочем, глупо загадывать на столь туманное будущее. Придется работать с тем, что есть. Ни один враг не пожалеет ее только из-за того, что у нее вдруг отказало оружие. Значит, надо выкрутиться в очередной раз, вывернуться и стать сильнее. — Прости, сегодня мы не сможем быть вместе, — в голосе директора за дьявольским удовольствием от подколки слышались отголоски раздраженного грома. — Издеваетесь? — Эта парочка сегодня остается дома, так что придется тебе одной поискать моего нерадивого сотрудника — мы не можем выдать себя. Только тут Шестая услышала на фоне журчание и плеск воды. Предположение, что всемогущий в школе, ядовитый Франкенштейн вынужден прятаться в туалете, чтобы поговорить по телефону, изрядно насмешила. — И долго вы уже руки моете? — кусая губы, осведомилась Шестая. — Очень, — с чувством проговорил директор и бросил трубку. Настроение однозначно поднялось. Шестая покачала головой, чуть ли не кожей ощущая оставленное безответно, витающее в комнате недовольство директора, переставшего быть хозяином в собственном доме. Затянула покрепче завязки на широком вороте, на капюшоне, так, чтобы открытыми оставались только глаза, и выскользнула из дома в лучших традициях шиноби. Итак, куда могли отправить Двадцать первого? Начать с того, что она с самого начала не верила, будто убийство Мэри и Джейка сойдет им с рук. Более того, Союз не мог не заинтересоваться странной гибелью Второго исследовательского. Насколько поняла Шестая, Кромбель инициировал эксперимент неофициально, под прикрытием зачистки нерадивых, предавших организацию ученых, которые начали выводить что-то дикое и свое, не отвечающее требованиям начальства. Он спокойно ликвидировал их и пробудил модифицированного еще больше Джейка. Союз не мог не заинтересоваться — они как пауки в банке, как запертые в одном крохотном помещении крысы, пожирают друг друга, строят заговоры, плетут паутину домыслов, чтобы убрать со своего пути соперника. Кромбель был весьма талантливым и заносчивым, по словам Франкенштейна, а такие многих раздражают вплоть до желания придушить поганца. При возможностях Союза «придушить» превращалось в нечто невообразимое. Можно было бы посчитать приезд Региса и Сейры ответом Союза, ведь те проводят расследование, но… Союз и Благородные не сотрудничают в полной мере, скорее… держат друг друга в поле зрения, контролируют, чтобы не нарушались определенные правила. Франкенштейн давно не имел с ними дела, поэтому честно признался в своей неосведомленности, но предположил, что со стороны Благородных имеет место быть запрет на пересечение границ их страны. Кстати, директор так и не рассказал, где именно находится эта страна. Вот ведь вредина! Итак, Регис и Сейра, скорее, расследуют тут что-то по собственному почину. Поэтому Союз не мог не прислать какую-нибудь группу лично от себя. Талантливый программист, снайпер, парочка бойцов ближней дистанции — именно так укомплектовала бы подобный отряд Шестая, но возможности Союза неизвестны до конца, поэтому остается только догадываться. Скорей всего, они прихватили Двадцать первого — засечь того с помощью уличных камер несложно. Аджосси отказался изменять внешность, маскироваться и свободно разгуливал по улицам, уверовав, что Союз думает, будто он мертв. Как глупо и беспечно с его стороны! Шестая не могла поверить, что Двадцать первый, мечтающий жить, как обычный человек, добровольно отказался от работы в школе. Нет, тут что-то другое. Возможно, он решил поторговаться насчет родного имени. Больно уж животрепещущей и острой эта тема являлась для него. В любом случае, ее дело на данный момент — исключительно разведка. Куда бы они отправились? Правительство сотрудничает с Союзом, значит, у отряда имеется конспиративная квартира. Но в любом случае они обязаны посетить руины бывшего исследовательского. Там еще не убрали до конца компьютеры — те повреждены импульсом, так что особой ценности не предоставляют. Конечно, можно восстановить технику после любого повреждения — в той или иной степени, но… иногда информации при таком раскладе остается мало, а времени на раскапывание ее требуется много. Проверить не мешает. Шестая заскользила по крышам. Больше всего она опасалась, что раскрытие печати и начало синхронизации повлияет на моторику и механику движений — в первые дни после экспериментов Пятая то и дело валилась с ног от боли, не могла закончить ни одного резкого движения, замирая на половине пути. Но, по-видимому, свою роль сыграло отсутствие склонности к синхронизации как таковой — револьвер не вносил никаких существенных физических изменений. А пламя по-прежнему не покидало пределов деформированной печати и никоим образом не влияло на мышцы и связки. Поэтому Шестая привычно парила, подставив лицо порывам ветра и городским запахам. Не слишком приятным из-за автомобильных выхлопов, однако… привычным и уже ставшим почти родными. Она замерла на крыше здания перед центральным входом в бывший исследовательский, присела на холодный пол и практически распласталась по краю крыши. Интуиция подсказывала, что пришла девушка весьма вовремя, хотя на деле Шестая приготовилась ждать чуть ли не до рассвета. Не пришлось. Некоторые нелегальные дела лучше проворачивать под покровом ночи. Группа людей с Двадцать первым, зажатым в узкую «коробочку», появилась буквально через полчаса. Выглядел новый охранник школы откровенно плохо: разбитые губы, ссадины на высоких скулах, еще больше впавшие щеки. Он старался выглядеть уверенным в себе, но Шестая нутром понимала, как мужчина на самом деле взволнован, балансирует практически на краю, пытаясь не сорваться. — Если бы ты не выполнял задание доктора Кромбеля… — саркастично скривились губы одного из «сторожей» Двадцать первого. Лицо говорившего словно вырезали дерзко, без какой-то конкретной техники, словно вымещая на материале собственную ненависть и бессильную злость: акулий рот, все время кривящийся в оскале, уродливо подкрашенный черным, острый нос и неправильные, слишком тонкие и резкие скулы, натягивающие бледную, как брюхо донной рыбы, кожу до предела. У Шестой он сразу вызвал непроизвольное отвращение: в нем чувствовалась исступленная жестокость, в каждом его действии, в каждом движении, в остром языке, то и дело облизывающем губы. Его хотелось пристрелить, потому что нельзя таких оставлять в живых. Они наслаждаются каждым мгновением боли своей жертвы, мучительной агонией перед глазами. Группа скрылась внутри, и Шестая не сомневалась в том, что отныне бывший исследовательский станет их прибежищем — там можно творить что душе угодно, и никто не услышит криков или взрывов. Кстати, те гранаты со смягченным действием и сниженным радиусом поражения оказались ничего, кое-кто из Семейки взял их на вооружение, но самой Шестой они не слишком понравились. Непредсказуемые, слабые для по-настоящему серьезных противников. Кто бы ни стоял за ее спиной, он планировал поразить своей тихой, практически бесшумной поступью, однако капюшон вовсе не мешал Шестой, шелест подошв коснулся ее ушей сразу же, как только человек появился на крыше. Как и едва заметный обычному человеку стук поставленного на твердую поверхность футляра. — Не знал, что для модификации берут детей. Шестая неторопливо встала, развернулась. Если в нее не стали стрелять сразу, можно поговорить. Мужчина напротив лениво прислонялся к коробке выхода на крыше, ветер трепал его темно-фиолетовые волосы, забранные в высоких хвост, перевязанный лентой с крестом. Он казался спокойным и безмятежным, однако мышцы под темной формой напряглись до предела, как гитарные струны на перетянутых колках. Спрятавшийся за его ногой высокий футляр однозначно намекал, что перед девушкой — снайпер. Значит, лидер, два боевика, снайпер и компьютерный гений. Мобильная группа для… для чего? — Дети легче переносят опыты, у них гибкая психика, только развивающийся организм, — пожала плечами Шестая. Прильнувший к губам с помощью шнуровки ворот изменял голос, делал его глуше. — Конечно, выносливость слабая, но должны же иметься недостатки… По лицу мужчины пробежала секундная тень, отголосок печали, его тело передернуло краткой дрожью. Неужели имеется свой горький опыт? В конце концов, несмотря на жестокую упаковку слов, она не солгала. Эстранео руководствовались именно этими доводами, когда набирали подопытных. — Ты от Союза? — А ты? Если честно, как снайпер мужчина вызывал… удивление. Этот хвост, украшения… Как легко выдать свое местоположение длинными, яркими прядями, выделяющимися из окружающей среды! Как легко может противник уцепиться за длинный хвост в контактном бою! А ведь спрятанные под короткой курткой пистолеты говорили, что снайпер приучен, приспособлен к поединкам. — Раз ты не подтверждаешь, прости, вынужден тебя устранить. Хотя предпочел бы захватить живым. Шестая выстрелила первой. Ну, надо же, ее снова приняли за мальчика! Впрочем, отличите в свободной куртке и широких штанах мальчика от девочки, если лицо затянуто почти полностью тканью, как балаклавой. Мужчина дернул футляр за цепь, поднял над головой, как древний атлант — свод неба, и опрокинул перед собой стеной, рассекая со свистом воздух. От его удара раскололся камень покрытия, но совершенно точно противник не ожидал, что своим выпадом подарит девушке возможность приблизиться. Варианты развития событий мелькали в голове, пока она преодолевала расстояние одним рывком, взлетала вверх, используя футляр как опору. И почти ехидно дернула за длинный хвост — болезненно, вырывая прядь, в ответ раздалось возмущенное шипение, как будто гадюке наступили на хвост. Ну, в самом деле, не думал же он, что она отбежит назад и будет терпеливо дожидаться, пока противник соберется с силами? От последующих выстрелов мужчина вновь спрятался, на этот раз с другой стороны. И расчехлил снайперскую винтовку. Огромную, модернизированную снайперскую винтовку, тяжеленную на вид, из которой стрелял просто мастерски, припав на одно колено. Если существовал идеал оружия, то вот он. Шестой не создали винтовки по той простой причине, что, подсчитав все уравнения и выкладки, ученые пришли к выводу: оружие окажется слишком тяжелым для девочки с ее хрупкими костями. Ей пистолеты-то руки оттягивали. А переделывать тело вновь ради всего лишь винтовки нерентабельно и затратно по ресурсам. Однако это не значит, что она не представляла в воображении собственную снайперскую систему с теми же способностями, что у ее пистолетов. Три выстрела в ряд, Шестая забыла как дышать, на одно-единственное мгновение замерла, а после вновь начала двигаться. Будь на ее месте боец, он бы предпочел сократить дистанцию, однако она, к несчастью для противника, тоже являлась снайпером и предпочитала сражаться на расстоянии, одного сближения, которое ей позволил эффект неожиданности, более, чем достаточно. Его выстрелы предсказуемы, она видит-просчитывает траектории, пока опускается или поднимается дуло. Главное — не уйти в воздух, там ей не от чего будет оттолкнуться, чтобы изменить направление движения, но Шестая справилась, закрутившись почти волчком, заставляя мужчину вновь прятаться за футляром, не давая тому ступить на шагу влево-вправо, не давая прицеливаться толком. Из каждого положения, под каждым углом, что принимает тело, можно выстрелить не один раз. Как вода, снайпер, воспитанный Эстранео, должен быть гибким, текучим, не ограничиваться одной позицией. Вверх, вниз, вбок — с разрывом в несколько мгновений, с паузой меньше вздоха, в один-единственный удар сердца. Непрерывно, пока есть патроны, экономить, несмотря на непрерывность. Противоречие во плоти. Пока враг стреляет вверх, наклонись и ударь по ногам. Захочет избежать попадания и уйдет в воздух — там его уже будут ждать твои снаряды. Просчитывай, думай, изгибайся, реагируй. Молниеносно, четко, без лишних колебаний и раздумий. Точно, как иглой, как нитью расчертив пространство, она лишила винтовку оптического прицела. Тот разлетелся мелким крошевом, и мужчина с досадой отбросил винтовку, доставая замену, прикрепленную на бедре. О, как много можно было бы сделать, не утрать она возможность создать взрыв! Ослепить, оглушить, даже слегка проморозить какой-либо участок тела… Шестая тихо чертыхнулась с досады, но азарт быстро смыл это негодное чувство из груди. Азарт боя с интересным противником, с такой же специализацией, как у нее. Еще, еще, еще-еще-еще! А его пистолеты — еще одна мечта! Массивные, идеально выверенные, откалиброванные, сбалансированные! Шестая видела немало оружия в своей жизни, но лишь избранные покоряли ее сердце. Револьвер из Чистой силы, к примеру, был одним из таких «Дон Жуанов». О, ее противник быстр, с этим не поспоришь, однако теперь она видела — по нему, по его товарищам — что это группа зачистки, яркой, огненной, показательной. Они не способны на тайные операции, не заточены под них, если честно. Не ассасины, если быть совсем уж точной. Снайперу напротив удобнее палить с вертолета по движущимся мишеням, чем ползать по вентиляции или залечь на крыше на долгие три часа. Мужчина великолепен в своей технике манипуляции тяжеленными стволом и футляром, двойными пистолетами, но при этом весьма ограничен в выборе позиций. Он не может, как она, выгнуться до хруста в позвоночнике и выстрелить при этом в две разные точки, одна из которых — его будущее местоположение, просчитанное с помощью верной интуиции. Он не думает об этом! И потому в дуэли однозначно преимущество у нее. Такое ощущение, будто он совсем не развивал собственных сил, данных ему модернизацией. Пистолеты в руках раскалились, Шестой показалось, что запахло паленым мясом. Если бы не это, если бы не ее ограниченность, она бы обязательно победила. Но надо поторапливаться, пока сюда не прибежали, привлеченные шумом, остальные члены группы. Со всеми ей не справиться, свое задание она выполнила. Только как ей смотаться? Шестая прикусила губу. Видимо, придется рискнуть! Правая ладонь взвыла от обжигающего жара, но Шестая, удирая, слышала приглушенное чертыхание снайпера, которого ослепило небольшим взрывом, всполохом огня, вырвавшимся из очередного патрона. Когда он очнулся, девушка была уже далеко, потихоньку спускаясь по пожарной лестнице незнакомого здания в темный переулок, чтобы выйти на людную улицу. Вряд ли снайпер будет искать ее или устроит драку при свидетелях. Проверив для начала, нет ли преследователей, Шестая сдернула капюшон, куртку обвязала вокруг талии, чтобы как можно меньше выделяться, рукава водолазки подвернула, обнажив верхнюю часть ладони, а уже потом деликатно и тщательно просмотрела дрожащий, постепенно остывающий пистолет, каждую линию, каждый изгиб. К счастью, никаких повреждений, но рисковать все же не стоит. Даже незначительный взрыв может повлечь за собой значительные последствия. И все равно она была… — Добрый вечер, — она совсем не удивилась, увидев в своем доме парочку директор-Мастер, просто развалилась на диване, положив голову на подставленные колени. Рейзел запустил пальцы в пушистые пряди так, будто это являлось самым привычным делом на свете. Шестая готова была замурлыкать: ее переполнял адреналин и жар успешно проведенного боя. — Ты выглядишь счастливой. Неужели? Возможно. Сегодня она сразилась не столько со снайпером, сколько со своей неуверенностью, подсознательной боязнью возникшей вдруг ограниченности. Поединок показал, что она все еще способна дать отпор. А еще гудели натруженные мышцы, тело пело, потому что выжило и справилось с нагрузкой — ей все равно немного не хватало полноценных тренировок. — Почему вы здесь? — Регис с Сейрой удалились. Кажется, Регис столкнулся с кем-то нежелательным и теперь ищет возможности поквитаться. Или ликвидировать, кто его знает. Ямамото даже не возвращался, поэтому мы решили навестить тебя. Надеюсь, своего противника ты не убила? — строго спросил директор, пока девушка подставляла разгоряченное лицо легким порхающим касаниям. Помнится, Десятый, пребывая в задумчивости, точно так же рисовал на ее коже невидимые глазу узоры. Забавная привычка, от которой он до конца не избавился. Вдобавок Шестой хотелось согреться. — Конечно же нет! Они могли переиграть свои планы или, чего доброго, прикончить Двадцать первого! Если он торгуется, неизвестный противник может сослужить неплохую службу. — Сколько их?.. Шестая со вздохом поняла, что толком отдохнуть ей не удастся, а потому соскреблась с дивана, собрала себя в кучку и отправилась варить кофе — ночь предстояла тяжелая и насыщенная размышлениями.

***

— Какие у нас планы на сегодня? — после школы они остановились во дворе, чтобы распределить роли и договориться. — Тсуна, осьминоги еще в силе? Шестая встряхнулась. Не то, чтобы она совсем не могла прожить пару суток без сна, но все равно предпочитала отдыхать в любую подвернувшуюся минуту. К тому же не стоило недооценивать мирную, повседневную жизнь — она здорово расслабляла. А ведь бывало, она за неделю спала всего часов восемь и не жаловалась! Наверное, мама счастлива, что ее дочь познает, что такое недосып и полноценный отдых на собственной шкуре. — Почему ты спрашиваешь? Шинву посмотрел со столь редкой для него снисходительной жалостью. — Потому что ты выглядишь так, будто всю ночь машины разгружала на каком-нибудь складе. — Нет, всего лишь зачиталась и очнулась за двадцать минут до звонка будильника. Одноклассники переглянулись и засмеялись — уж больно жалобно скривилась Шестая, которая однажды на самом деле не спала ночь, пытаясь проглотить всю книгу любимого писателя, вышедшую за два дня до этого. — Но от осьминогов это вас все равно не избавит! — Юху! — Шинву вскинул кулак. — Тогда встречаемся около семи, договорились? У меня еще занятие сегодня в секции. — У меня дополнительные, — подала голос Юна, — но к семи как раз освобожусь. — Тогда зайду за тобой, вместе купим чипсы и орешки? — немедленно предложил рыжий. Девушка с улыбкой кивнула, заставив его довольно зардеться. — Я тоже подойду к семи, — закивал Ик-Хан. — У меня сегодня встреча. — О-о-о? С кем? С какой-нибудь прелестной нуной? — поиграл немедленно бровями неугомонный Шинву. Шестая фыркнула, покачала головой, пока Суйи пыталась отвесить подзатыльник другу. — Нет, парень — гениальный программист. Он так шарит в компьютерах! — блестящие глаза Ву выдавали, что мальчишка на седьмом, а то и девятом небе от счастья. — А я могу помочь, если хочешь, — предложил со смущенным смехом Ямамото. — У моего отца в свое время был ресторан. Шестая прикинула, что отказ будет выглядеть подозрительно, пусть даже она опасается оставаться с мечником наедине. Он отличался от остальных известных ей Дождей-Такеши, более тихий и собранный, каким-то образом, несмотря на веселый нрав с ледяными глазами, он умудрялся оставаться в тени, практически всегда — за плечом Сейры или поблизости от Региса, ненавязчиво контролируя, опекая, защищая. — Да, это было бы здорово. — Тогда мы тоже придем к назначенному времени, — кивнул Регис. — Это будет пунктуально, а пунктуальность всегда элегантна. — Договорились! Ямамото был идеальным спутником и помощником. Он мог молчать, мог поддерживать легкую, бессмысленную беседу. Он сказал о себе много, не сказав на самом деле ничего. Если бы Шестая не знала, в каком направлении искать, к чему прислушиваться, обязательно упустила бы из виду правдивые мелочи. — Не против, если я схожу переоденусь? Терпеть не могу готовить в школьной форме! — спросила, когда они пришли домой. Нагруженный пакетами Такеши сразу прошел на кухню. — Конечно-конечно, нет проблем! Я пока разложу тут все. — Чувствуй себя как дома, можешь приготовить чай или кофе — что хочешь. — Спасибо. Шестая поднялась в спальню. Ей требовалось время на передышку, сегодня она не сможет спрятаться за барной стойкой, а потому следовало придумать, что делать с оружием. На бедро его не пристегнешь — помощник может коснуться и догадаться. На ребрах место занято револьвером, она не может прервать ассимиляцию. Шестая чертыхнулась: придется впервые остаться без оружия перед посторонними. Когда она спустилась, свежая, переодетая, с влажными после душа волосами, работа на кухне кипела вовсю. Ямамото, как опытный дирижер, управлял оркестром из коробочек, кастрюль и тарелок. Остро заточенные ножи мелькали серебристыми молниями, рождая приятное глазу зрелище, картину, достойную всяческого восхищения. При этом выражение лица его было воодушевленным, вдохновенным, как у поэта, записывающего новое творение. — Ничего себе! Парень смущенно засмеялся, повернувшись, взъерошил волосы на затылке. — Отец с детства учил меня готовить, но мне больше нравился бейсбол. — Где он сейчас? — Шестая принялась разделывать осьминогов, тогда как помощник перешел на салат. — Бейсбол? — Да нет, — засмеялась как можно непринужденнее, — отец. — Он погиб. — Прости. — Ничего, уж ты-то меня понимаешь, — взгляд потемневших глаз такой пристальный, внимательный-внимательный. Такеши слишком близко, и револьвер на ребрах, казалось, запульсировал в такт биению сердца. Конечно, все это выдумки, игра расшалившегося воображения. — Действительно, — она же официально сирота. — А ты все еще тренируешься? — кивнула на поставленный возле дивана футляр с битой. — Да, хотя найти секцию было тяжело. Не очень-то здесь любят бейсбол. — Правда? — Ага! Ты не представляешь… За следующие пятнадцать минут Шестая познала все неприятности и трудности, которые нужно преодолеть решившим связать свою жизнь с бейсболом в Корее. Она смеялась над описанием того, как парень искал униформу и запасную биту, пока не поймала пристальный, еще более внимательный взгляд. Что-то ищущий в ее лице, проверяющий каждую черточку. — Все в порядке? Что-то случилось? — девушка невозмутимо вытерла руки, поворачиваясь к собеседнику. — Да, все в порядке, просто… — парень свел брови, на лбу появились глубокие морщинки. — Ты напоминаешь мне кого-то, но я не могу понять кого именно. Слушай, ты никогда не была в Намимори? — Намимори? Это не там родилась Морино Сэйя? — Да. И первую книгу она написала именно там. Но… — вернулся к прежней теме Дождь, настойчиво, уперто, а в глазах мелькало тщательно сдерживаемое напряжение. Как будто он ждал чего-то определенного. Шестая не могла дать ему это. — Нет. Несмотря на то, что я полукровка, в Японии бывала пару раз, да и то практически проездом. Я плохо помню те визиты. — О-о… — его разочарование ощущалось физически, витало серым облаком, туманной влажной дымкой ложилось на плечи. Что заставило задать его такие вопросы? Неужели что-то чувствует? Или просто интересуется еще одной сравнительно недавно прибывшей в Корею одноклассницей? Даже дальнейшая беседа не смогла до конца извести воцарившееся напряжение. Они оба были слишком задумчивы, им требовалось поразмыслить — пусть над разным каждому. Впрочем, со встряской справились пришедшие пораньше друзья. Девушка вздохнула почти с облегчением от того, что больше не нужно придумывать безопасные темы для разговора. Ик-Хан принес-таки мангу, которую сразу водрузил на положенное место, взамен забрав следующие тома. При этом смотрел столь умильно, что Шестая не смогла бы отказать ему даже под угрозой смерти. Шинву на пару с Юной громогласно делились новостями, шурша пакетами, потроша их, как охотники — дичь. Когда у одноклассников Шестой обходилось без приключений? Спасенный от группы мелких бандитов высокий иностранец с фиолетовыми волосами вполне вписался в обыденную для Шинву ситуацию. — Он та-акой шика-арный! — доложила Суйи, которая и утащила друзей от их нового приятеля, так как проходила мимо и жутко боялась опоздать. — Ты должна была его видеть, Тсуна! Эта фигура!.. Эти волосы!.. Кстати, прости, что мы так рано, но мне удалось сбежать с обсуждения нового контракта. — Регис обязательно скажет, что приходить в гости раньше времени — не элегантно. — А мы ему вкусняшек оставим! — Шинву решительно потянулся к пакету, но немедленно отдернул руку, так как получил по макушке от Суйи. — Нет, мы будем есть только все вместе! — Но я голо-оден! Ямамото отправился ликвидировать причины спора — все сразу, а Шестая повернулась к маленькому программисту. — Как тебе новый друг? — О, хен великолепен! — от избытка чувств Ик-Хан подпрыгнул на месте. — Столько всего знает! Он совсем как я. И… он тебе обязательно понравился бы, Тсуна. — Не сомнева… Шестая успела только толкнуть Ик-Хана на пол, как дверь с грохотом упала на пол, выбитая одним-единственным ударом. В дом влетели те самые модифицированные из Союза, которых она засекла прошлой ночью. Это мерзкое лицо с акульим оскалом черных губ невозможно не узнать. Краем глаза девушка заметила, как Ямамото закинул на спину футляр с битой. Она не может сражаться, потому что оружие далеко. Она не может сражаться, потому что рядом одноклассники, которые могут пострадать от каждого ее действия. Потому что вокруг — район, переполненный обычными людьми. Будь здесь больше места, если бы не нужно было переживать за жизнь других… Ирония судьбы: впервые в жизни она рискнула оставить пистолеты в спальне, и тут же вляпалась в неприятности, из которых не выбраться без них. Она не может стрелять, не может… Ямамото не сражался по тем же причинам, если читать отчаянные взгляды Дождя, бросаемые на одноклассников, его тщетные попытки заслонить собой девушек. Каждый его удар может стать последним не только для противника. Особенно в условиях гостиной обыкновенного жилого дома. Им здесь попросту не развернуться. Удар по шее оказался мгновенным, сознание погрузилось в темноту, расцвеченное оранжевыми всполохами и искрами. Все похищение заняло не больше десяти секунд.

***

— Тсуна… Тсуна… Первое, что ощутила Шестая — это врезавшийся в бок угол револьвера. И невольно испытала облегчение: не обнаружили, не обыскивали вовсе. — Тсуна… Как в прошлый раз, Юна бережно сжимала ее в руках, стремясь защитить от холода каменного пола и опасности впереди, от которой у девушки дрожал голос, и бешено билось сердце, грозя вот-вот обрушиться острой иглой инфаркта. Никогда прежде Шестая не слышала такого пульса. — Тсуна! — Юна прижала ее к себе крепче, когда обнаружила, что подруга пришла в сознание. Это мерзкое ощущение — просыпаться после насильственной отключки. В горле завивается песками жаркая пустыня, кровь колотится в висках, давит на кожу, как будто хочет прорвать ее и вылиться на свободу. Уже побитый Шинву, смотрящий волком: диким, яростным, готовым вскочить и защищать. Заплаканный Ик-Хан, который выглядел так отчаянно-разбито, словно на него обрушилось смертоносное предательство. По лицу Суйи слезы бежали обильно, но тихо, она не издала не звука, лишь подобралась к подругам поближе. Огромное помещение, с высокими потолками, просторное, в нем много места. И ребят можно прижать к стене в случае необходимости, загородить своими спинами, как делали в данный момент мальчишки. — Хен… Аджосси… — почему они? Ик-Хан с отчаянием смотрел на странного худощавого мужчину с прической-шапочкой. Высокий, немного несуразный, как паук или водомерка: с длинными руками и ногами, длинными суставчатыми пальцами. Шестая слышала, как он прерывисто дышит, видела, как вздымается его грудь. «Хен» Ик-Хана старался, старался казаться невозмутимым, но у него не получалось. Толстяк хрустел печеньем, явно прихваченным из дома, мерзкая рожа с акульим оскалом подбиралась ближе и ближе, его движения, то рваные, как у марионетки, то плавные, как у дикого хищника, настораживали. Он выглядел совершенно, полностью невменяемым. — Очнулась, девочка? — Шестую передернуло, когда пальцы с покрашенным в черное ногтями коснулись ее подбородка, заставляя смотреть в безумные глаза. Она ведь так гордилась своей силой, тем, что преодолела ограничения! Боже, какая она все-таки дура! Так непозволительно расслабилась, почувствовала себя под защитой! — Скажи мне, девочка, ты знаешь этого мужчину? — костлявый палец ткнул в Двадцать первого. Мужчина находился на границе света и тени, смотрел так, будто мечтал оказаться далеко-далеко отсюда. — Это охранник в нашей школе, — Шестая демонстративно сглотнула. Ямамото привстал на одно колено, поддерживая тяжело дышащего Шинву и одновременно сжимая футляр с битой. Готов сражаться, готов прикрывать собой, своим телом, пока… короткий взгляд, полный надежды, в сторону, где лежал еще один ученик Е-Ран. Регис! Видимо, его шантажировали их жизнями. Ничем другим объяснить разрешение гордого Благородного надеть на себя наручники Шестая объяснить не могла. — Ты знаешь его имя? — Эм… Аджосси? Ну, в смысле, у нас никто его имени не знает, все зовут так. Одноклассники рядом застыли, удивленные, пораженные. Но Шестая не обратила внимания. Надо отмазать Двадцать первого, каким-то образом попасть в русло его игры. Возможно, у них есть шанс выбраться без драки. — Всего лишь пару раз пересекались по работе, ничего особенного, — пожал равнодушно плечами Двадцать первый. Мужчина — Шарк, его в самом деле зовут Шарк! — находился на грани помешательства, бешенство разливалось по воздуху от него. — Спросим-ка у нашего драгоценного Благородного! Просыпайся! — он пнул бессознательного Региса. — Не шевелись! — Ямамото удержал дернувшегося было на выручку Шинву. — Регису подобное не навредит, нам нужно перегруппироваться, спрятать девочек. Наверное, Хан впервые видел одноклассника таким серьезным. Тот не сводил пристального взгляда со словесной дуэли, а сам тем временем, потихоньку, прикрываясь страхом и возможными ушибами перемещал всю группу в угол. Шестая делала практически то же самое, подталкивая девчонок. Краем уха она вылавливала слова, следила за ситуацией. Пусть безоружная, съедаемая стыдом за собственную недальновидность и глупость, она все равно была сильнее приятелей. Наркотик, стирающий память? И отчаянная надежда в глазах «хена» — Тао. Красивое имя. И глупая, глупая надежда. Все уже решено, двое боевиков решили самоутвердиться за счет слабых, уничтожить маленькую помеху на пути. Жизни обычных людей — не более, чем разменная карта. Кстати, а где их снайпер? Она не будет беспомощной! Все равно не будет беспомощной! Больше никогда! Шестая цепким взглядом оценила нынешнюю позицию одноклассников — в углу, под защитой стен — и повернулась лицом к надвигающемуся урагану. — Интересно… Значит, эти дети бесполезны, и я могу их прикончить? — На твоем месте я бы не спешил, — Ямамото поднялся, красиво, грациозно, доставая биту из футляра. Один короткий, резкий взмах, рассекающий воздух — и в руках у него катана с блестящей кромкой лезвия. — Боюсь, я не могу позволить допустить подобное. Шарк пришел в восторг, совершенно безумный восторг. Шестая прижала руку к ребрам. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, поторопись с синхронизацией. Пусть интуиция твердила, что еще далеко до окончательного результата, она все равно мысленно умоляла револьвер поторопиться. Дети нуждаются в защите, невинные люди нуждаются в защите. Даже она — совсем немного, если позволить себе быть эгоисткой. Сумасшедший смех поцарапал внутренности, облизнув лезвия, Шарк устремился вперед, молниеносно преодолев расстояние между ними. Звон, разлетающиеся искры… и волна синего пламени, искрящегося, мерцающего, как стена водопада в жаркий летний полдень. — Не ожидал найти здесь такое сокровище! — Шарк дышал жадно, прерывисто, но был так откровенно счастлив, что становилось омерзительно не по себе, как будто окунул руки по локоть в грязь и чужие внутренности. — Я столько лет мечтал сразиться с сильным пламенным! Но не могу же я оставить без внимания наших милых гостей! Шестая знала, что будет дальше, чувствовала фибрами души. Шарк повернулся к ним, помчался в их стороны, огибая лезвие катаны, и она поднялась навстречу. Если бить в полную силу в мягкие ткани и уязвимые точки, возможно, ее кости выдержат контактный поединок. Горло упруго откликнулось под стопой, сминаясь, челюсть хрустнула, когда мужчина отлетел назад. Он злобно зыркнул, вправляя кости. Конечно, урон не смертельный, не с их улучшенной регенерацией, но хоть что-то. Сдерживать она еще способна. — Ва-ау, а ты полна сюрпризов! — Ты тоже, — она встала рядом с Такеши. — Ну… я не только хорошо готовлю! — Тебя я убью первой, деточка! — Шарк вновь рванул вперед. — Сначала поймай меня, страшный дяденька! Играть в догонялки со смертью гораздо веселее и легче, когда за спиной есть поддержка человека с пламенем Дождя. Каждый раз, когда Шарк приближался к ученикам Е-Ран или к самой Шестой на недопустимое расстояние, его атаковал Ямамото, а после больно и обидно била девушка, вызывая на себя новую волну гнева. Нестабильность сознания… перекос ценностей… неадекватная расстановка приоритетов… Шарк словно позабыл, что хотел сначала убить Такеши, он видел только Шестую, лезвие его ножа скользило в опасной близости от кожи. Интересно, директор уже обнаружил их отсутствие? А Сейра? Кто-то должен прийти на помощь, долго они не протянут. Сейчас трепыхаются только потому, что остальные члены отряда не вступают в игру. Замкнутая ловушка, темная мышеловка, клетка, по которой гоняет их кот. Но когда Шестая почти упала, почти не сумела увернуться, лезвие остановили трансформированные когти, утонувшие в серой шерсти. Все-таки Франкенштейн не удержался, помог с дальнейшей модернизацией, пусть только чуть-чуть. Или Рейзел постарался? С него станется. — Надо бегать чуточку поживее, — с улыбкой решившегося окончательно человека подколол Двадцать первый. — Никакой благодарности, — пропела в ответ Шестая. Лицо мужчины потемнело, сжались скорбно губы. — А что бы ты сделала на моем месте? — Я? Постаралась бы остаться человеком. Имя не будет иметь значения, если пропадет тот, кто его ищет. Наверное, так выглядят те, кого больно ударили. М-21 отшатнулся, побледнел, а затем кивнул. Он не знал… не мог знать, что она понимает. Что она сама когда-то отказалась от имени, потому что то уже не отражало сути. Не отражало ее-изменившуюся. Савада Тсунаеши — и что с того? Она уже не Савада Тсунаеши, не миленькая девочка в красивом платьице, смеющаяся у мамы на руках. Но она все еще умеет улыбаться, она сохранила столь многое, что это гораздо важнее имени. Двадцать первый кивнул. Наверняка думал о том же. А после ударил Шарка вновь, давая Шестой возможность перебраться под надежную защиту Такеши. — Ты удивительно сражаешься! — прошептал тот, не опуская клинок, пока модифицированные бились перед ними. Юна немедленно обхватила за плечи. — Тсуна, как ты? С тобой все в порядке? Да, только ноги болят просто жутко, слишком много и часто ими била. Если расскажет кому-то о том, что оставила пистолеты вне досягаемости, ее засмеют. А папочка, возможно, даже выпорет. Вставит по первое число. Сегодня начнет, а первого следующего месяца закончит. Как хорошо, что они не боятся ее, на лицах нет страха перед нею, и подруги касаются ее по-прежнему тепло. Входы и выходы перекрыты, им остается только наблюдать. Все-таки есть что-то в позиции зрителя. Шестая искренне переживала за Двадцать первого, однако частичка разума оценивала информацию, анализировала каждое движение возможного противника и не только его. Взгляды, гримасы Кранца и Тао, их позицию по отношению к творящемуся безобразию. Ик-Хану полегчало бы, узнай он, что хена тошнит от его нынешней роли. — О, Регис наконец-то вступил в игру! — непробиваемый — пожалуй, именно так можно назвать Такеши, который сохранял видимость спокойствия до сих пор. И активно, как на бейсбольном матче, болел за Региса. Который, зараза, от души швырнул в них раненого Двадцать первого! И чем его прикажете перевязывать? — Отвернитесь! Ребята послушно отвернулись, пламенея ушами, а Суйи дрожащими руками подержала кофту, тоже не смотря в сторону подруги. Шестая за импровизированной ширмой стянула футболку, рвать на ленты которую гораздо проще всего остального, а затем примотала пистолет чуть пониже бюстгальтера. Оружие горело, пульсировало в такт — теперь девушка ощущала это и невольно погружалась в беззвучную песню, дышала в едином ритме. — Спасибо, — поблагодарила она и замоталась в кофту вновь. Юна уже старательно перевязывала модификанта. Все же многочисленные экскурсии и походы давали о себе знать — бесценный опыт. Да, невеселый у них получился отдых. — Мы ведь погибнем? — Ик-Хан сжал кулаки, дрожа, как осиновый лист. — Нет, не должны. — Не беспокойтесь, мы с Тсуной не дадим им приблизиться! — беспечно улыбнулся Такеши, пальцы его на рукояти клинка побелели от напряжения, но пламя, гордое, небесно-голубое пламя, вспыхнуло сильнее, откликаясь на решимость своего носителя. И Шестая ощутила его… масштабность, его широчайшее поле воздействия. Только благодаря пламени ребята не сошли с ума от страха, способны разговаривать более-менее спокойно. По телу прокатывались волны успокоения, уверенности в том, что все обязательно будет хорошо, но ничто внутри не откликалось на них. Как будто она просто промокла под дождем. Они могут погибнуть, их могут убить эти отморозки, но Шестая уже решила, что будет сражаться до последнего. За этих ребят. За своих новых друзей из родного мира. Регис двигался быстро, победа была бы на его стороне — ни один модифицированный никогда не сравнится с Благородным. Скорость, сила, красота и простая, безупречная элегантность в каждом ударе. Клубящаяся вокруг сила, пока еще безответная, не настолько полноценная, как у Ямамото. Региса подвела его юность, неопытность. Кранц, перехвативший последний удар, лидер отряда, оказался во много раз сильнее, быстрее, он мастерски бил Благородного. Тот на его фоне выглядел мальчишкой, слабым, хрупким, не способным ответить. Белой, окровавленной молнией летал он до стен, хруст стоял по всей комнате, заставляя ежиться, фантомная боль загоралась в суставах и костях, как будто били ее, а не Региса. Он больше не самоуверенный нахал, он… защищал их, стойко не сдавался, поднимался вновь и вновь. — Неужели ты не можешь откликнуться даже сейчас?! Регис, по-видимому, собирал последнюю силу. Где-то там, над головой, полыхало темное облако силы директора, но Шестая боялась. Спасатели могли не успеть. Время утекало, как вода сквозь пальцы, убегало, безжалостное, беспощадное. Регис пошатнулся, оперся о стену и скривился: вся выброшенная им энергия не дала никакого существенного результата. Враг не только удержался на ногах, но и не пострадал особо. — Похоже, пора вступать в игру мне, — Такеши расправил плечи, изменил стойку. Ему навстречу двинулся злющий, как стая голодных акул, Шарк. Револьвер пульсировал вместе с сердцем, как второй орган, сосредоточие силы. Шестая потянулась к нему… — Активация… …и привычно уже ослепла на левый глаз. Заполненный зеленой энергией трубки проткнули горло и щеку, вошли в глазное яблоко. — Тсуна?! Что с тобой?! Она не могла говорить: звенья мешали. Но револьвер лег в руку сам, добровольно, его сознание коснулось ласково разума. Шестая не успела даже навести его, как прогремел выстрел. Две пули ушли в пол. Модификанты переглянулись, и Шарк захохотал, обнаженный до пояса и как никогда гадкий, как паук. — Это все, на что ты способна? Такое уродство ради отсутствия результата? Боже, ты явно решила уморить меня смехом! Реакция Кранца была поспокойнее, но мужчина тоже криво ухмылялся, веселился от души вместе с подчиненным. В глазах Такеши читалось неприкрытое сочувствие. А Шестая вдруг поняла, что видит левым глазом. Части Чистой силы покинули его, спустившись до уровня горла, процент ассимиляции резко возрос. Те две пули ощущались так, будто были созданы из ее пламени. Девушка потянулась к ним, осторожно, все еще пробуя свои способности на вкус. Кто знает, какими способностями те обладают. Пули вырвались из-под земли и ударили в Шарка с лидером одновременно, откинув к стене, прожигая в них дыры. Не сквозные, но мелькнула в алом мареве белая кость. Револьвер успокоенно втянул в себя цепи и вновь притворился самой обычной игрушкой. Вошедший Рейзел едва успел подхватить ее ослабевшее тело на руки. — Кто? — с лица отвели лезущие в глаза пряди. Шестая вновь ощутила себя ребенком, а затем позволила чувству защищенности разлиться по телу. Все равно после преодоления ступени синхронизации она не способна сражаться. По крайней мере, не чувствует себя таковой. — Прости, спрятала прежнее оружие, чтобы не нашли. Моя ошибка. — Кто? Он не хотел знать, почему она не сумела себя защитить, он хотел знать, кто оставил синяки на скулах и руках, кто умудрился задеть клинком ребра. Тревога в темных глазах, непреклонность и серьезность. Только сейчас Шестая ощутила тянущийся из груди поводок квеста. Нить лопнула с еле слышным в голове звоном, в висках отдался пульсирующий огонь, девушка выгнулась, хватая воздух сведенным ртом со всхлипами и слезами, текущими по щекам. Больно-больно-огненно-больно. Когда же это прекратится? Она должна была оказаться здесь, сразиться, преодолеть себя, встретиться с Такеши, увидеть силу Региса… И дать выдрать еще кусок колючей проволоки печати. По губам разлился металлический привкус, а воздух заполнился пламенем и весной. Или ей это только почудилось? — Тсуна?! — Рейзел склонился над ней, не обращая ни малейшего внимания на окружающую его обстановку. Не безопасно, нельзя так безответственно вести себя на поле боя… А как поступила она? Глупая, глупая Шестая! Больше никогда! Девушка вновь всхлипнула, еще один контур печати распался, срезая мясо, разрывая его, уже зажившее, мягкое, обливающееся кровью. Как же больно! Теплая рука подхватила, посадила на сгиб локтя, а пальцы второй нежно смахнули слезы с влажных ресниц. Шестую трясло, тело будто парализовало. — Все будет в порядке, — взмокшего лба коснулись мягкие, гладкие губы. Слова отдались внутри, эхом промчались по сводам пещер души, как будто кто-то включил реальность на полную громкость. Рейзел не думал спускать ее на пол, отражал атаки лениво, вальяжно, все внимание Благородного было приковано к одному лишь человеку — Шестая ощущала его на языке, на коже. Она вцепилась слухом в чужое сердце, вгрызлась пальцами в белоснежный пиджак, пока кто-то могущественный с материнским сочувствием и безжалостностью палача выдирал оставшиеся от контура колючки. Не пинцетом, без наркоза ковырялся этот кто-то в душе, а Шестая задыхалась от боли в сердце, в самой сути: вновь обожженной, пострадавшей. Это мерзко — сжирать друг друга, поглощать силу своих товарищей, тех, с кем работал не один год. — Это мерзко… — повторила она Рейзелу, повторила Кранцу, посиневшему, потемневшему, разгоряченному и разозленному. Созданные ради одной цели люди — дать поглотить себя лидеру. И даже мерзкий, гадкий Шарк не заслуживал участи иссушенной мумии, бессильно валяющейся под ногами, как скукоженный осенний лист. — Вы не должны просить меня. Короткая фраза, улыбки на лицах ребят. На лице Ик-Хана, желающего спасти своего все-таки одумавшегося хена. Шестая воспринимала реальность как через дымку анестезии. При прошлом снятии контура не было так больно. Что же будет в будущем? На этот раз они оказались внутри силы Рейзела. Кровь под ногами, кровь над головой, кровь в качестве высоких стен. Благородный по щиколотку утопал в крови, более бледный, чем обычно. В глазах его застыла безмятежность пополам со страданием и смирением. Он не должен мириться, если ему больно! Он не должен молчать, скрывая ото всех! Как бы хотела она помочь ему! Шестая потянулась вперед, всхлипнув от отдавшегося огненной вспышкой в теле движения, обхватила за шею. — Не молчи… Ты можешь сказать… Ей хотелось утешить его, обнять сильнее, пообещать, что она всегда будет рядом. Что-то внутри тянулось, вибрировало рядом с Рейзелом, как будто шла звуковая волна. Когда их глаза встретились, в его отразилась она, растерянная, белая, как мел, с мокрыми ресницами. В окружении янтарных искр. Они возле нее или просто танцуют в глубине его глаз? Они существуют на самом деле или являются плодом воображения? Кровавый вихрь начал свой танец, отрешенный, равнодушно-холодный, с едва уловимой толикой интереса присматривающийся к ней. От такого внимания должно стать не по себе, но горящая душа отчаянно нуждалась в холоде, и Шестая распахнула навстречу ему свои объятия. Навалилось с такой силой, как будто кто-то камень на плечи уронил. Вихрь грозил вот-вот выпить до дна, расширившееся глаза Рейзела наблюдали за нею, не менее испуганной непонятным, неизвестным феноменом. Все кончилось внезапно, как и началось, кровавый вихрь схлынул, оставляя ее обессилевшей висеть на крепких руках в окружении серых стен подвального зала. — Как ты себя чувствуешь? Исследовательский интерес в глазах склонившегося Франкенштейна послужил ударом дефибриллятора — Шестая дернулась куда-то в сторону пола. Рейзел не дал ни позорно упасть, ни предусмотрительно сбежать. — Не торопись, ты еще слишком слаба, — а вот от этого предвкушения лучше держаться подальше. От директора в роли доктора вообще. Франкенштейн взялся руководить процессом эвакуации раненых, испуганных и просто потрепанных. Шестая посмотрела на Рейзела. Навык чтения за каменной стеной его безмятежности и равнодушия достиг максимума, интуиция что-то успокаивающе и чуточку виновато шептала, как будто была в курсе происходящего, но вынуждена молчать. Наверное, пора перестать одушевлять свои внутренние ресурсы, так до шизофрении недалеко. Так вот, Рейзел был… потрясен. Шокирован, удивлен в крайнем случае. Поражен — пожалуй, вернее. — Ты в порядке? — не могла не спросить Шестая. Еще хотелось бы узнать, не тяжело ли ему, но пальцы впились в ребра так, что в любом случае вопрос превратился бы в риторический. — Лучше… Лучше, чем должно быть, — отстранено, со взором, направленным внутрь себя, ответил Рейзел. Шестая прикрыла глаза, положила голову на крепкое плечо. Слишком много непонятного, однако интуиция советовала подождать. И пережить сегодняшнюю ночь, когда наступит «отходняк» от разрушения еще одного контура печати.