— Привет!
Чего не ожидала Шестая, так это увидеть свернувшуюся клубочком сестру на собственном диване. Двенадцатая подобрала под себя ноги, отчего ранее изящные, а сейчас распухшие, исчерченные змеями-венами лодыжки были отчетливо видны.
Шестая опустилась на пол, легко касаясь пальцами горячей кожи. Та немедленно откликнулась мурашками, побежавшими под подол насыщенно красного платья, растекавшегося по дивану подобно крови. Ослабленная, никогда не затягиваемая до конца шнуровка черного корсета шипела змеями, усмиренными спереди завязкой в несколько бантов. А там, за тонкой преградой платья, скрывающего мраморное тело, за полупрозрачной кожей клубилась, пульсировала и рвалась наружу дикая, необузданная мощь, способная перевернуть целый мир. Она ощущалась на языке, искрила под кончиками пальцев. Одно неверное движение — и встанет Кровавый лес, сотканный из плоти и костей обидчика, готовый голыми ветвями-пиками, тощими, как пальцы скелета, пронзить того, кто перешел дорогу Ведьме.
— Все так плохо?
— Не совсем, — Двенадцатая улыбнулась, и Шестая с облегчением увидела искру прежнего задора в этой улыбке. Сестре просто больно, просто страшно, муторно, но она не умирает. Пока что. — Очередной приступ, мне надо отдохнуть, но Третья попросила поставить защиту. Сказала, что у тебя не дом, а проходной двор.
— Никакой защиты! Тебе нельзя колдовать!
— Вообще-то можно, — задумчиво произнесла сестра, разглядывая тени на потолке, — но да, ты права, не такие сложные чары. Ах, да, Майтра просил передать более подробный отчет по поводу Приговора. Между прочим, мне тоже интересно! Как-никак, зачаровывала проводники для тебя. Можно сказать, один из кураторов проекта.
— Наверное, скорее, положительно, чем отрицательно. Синхронизация идет нормальными темпами. Правда, выглядит ее проявление жутковато!
— Это ты еще не видела мое основное оружие!
Двенадцатая являла собой нестандартный пример того, как можно оттянуть момент химеризации. Ведьмы крови подвергались воздействию магии всю жизнь: от момента формирования плода до глубокой старости и смерти. Они могли заколдовать себя, в конце концов, в венах их течет далеко не вода. Двенадцатая бессмертна до той степени, какой пожелает. И она чарами отодвигает химеризацию, однако та постепенно, кусочек за кусочком, отвоевывает пространство, ведь убрать окончательно изменения из крови не получается. Слишком старательно подошли к своему эксперименту проклятые ученые Эстранео. Они изменили Двенадцатую до того, как дар расцвел в полную силу, изменяли ее вместе с магией, пытаясь волшебством заменить отсутствующее пламя. Рано или поздно, Кровавый волк вырвется на свободу, и тогда никто не сможет предсказать окончательный результат.
Двенадцатая совсем не помогала делу, шутя, смеясь и дуясь, когда родственники заявляли, что та, по окончанию последней стадии, станет клубничной блондинкой. Казалось, ей вовсе плевать на свою дальнейшую судьбу, настолько ведьма уверена в собственных силах и действии колдовства. Иногда хотелось стукнуть ее по голове чем-нибудь особенно тяжелым, потрясти за плечи, крикнуть, чтобы осознала, чтобы восприняла угрозу всерьез. А с другой стороны… постоянный дискомфорт в теле, разрываемом на части звериными инстинктами и человеческой сутью, вряд ли позволял забыть о скором будущем. Ведьма старалась протянуть подольше и платила за это свою цену.
Собственное бессилие раздражало, заставляло стискивать кулаки, кусать губы до горького привкуса, пока не появится перед глазами кровавая пелена. Девушка вздохнула прерывисто, стараясь удержать себя в руках.
Тонкая рука легла на пушистую макушку, Шестая вскинулась и встретила понимающий взгляд карих глаз. Двенадцатая улыбалась: легко, задорно, слегка лукаво.
— Не переживай, мамина принцесса. Чему быть, того не миновать. За свой мир я спокойна: Мэй-тян вполне способна принять Титул, Права и Обязанности. И за вас спокойна: мамочка да папочка не дадут заскучать.
— Ты точно станешь клубничной блондинкой! — мстительно заявила Шестая и с радостью услышала ответный возмущенный вопль сестры.
Уже никто не помнит, кому именно в голову пришла подобная загадочная мысль, просто один (или одна, кто знает) родственник заметил, что во время сильного колдовства волосы Двенадцатой светлеют, а на кончиках — краснеют, теряя свой привычный каштановый оттенок. С тех пор ведьму регулярно раздражали пророчествами насчет известного блонда.
Так удивительно — видеть, как в мире без пламени, даже в мафии, в весьма продвинутом Средневековье, присущем играм в стиле меча и магии, родилась Савада Тсунаеши. Пышные каштановые волосы, огромные карие глаза… И вдруг ведьма!
Когда-то Шестая заслушивалась историями о волшебном мире, об Инквизиции и ведьмах, о простом деревенском быте, рассказанными шепотом, ночью под одеялом. Близко-близко, тихо-тихо, сердце к сердцу, чтобы горячее дыхание обжигало ухо. Круглыми глазами смотрела, как капелька крови из прокушенного пальца взмывает вверх на тонкой нити и превращается в цветок под воздействием магии. Это было… поистине чудом.
Двенадцатая молчала про кровную младшую сестру, даже шепотом не упоминала о ней, боясь накликать беду, заинтересовать случайно ученых, так что Семейка узнала о существовании Мэй, уже избавившись от ошейников.
После освобождения ведьма одной из первых ушла выполнять квест в родном измерении — мир звал особенно настойчиво, даже требовал возвращения ведьмы, способной принять Титул, Права и Обязанности, ведь Мэй-тян, при всем уважении, в ту пору было еще далеко до старшей родственницы.
— Не возражаешь, если я пришлю к тебе Мэй-тян? Мне пока что в самом деле лучше не применять сильные чары.
Двенадцатая спустила ноги, пошевелила пальцами, покрутила стопой, и вены-змеи зашевелились, рождая ассоциацию с инопланетными паразитами из фильмов ужасов, а после растаяли без следа, вновь являя миру красивую, стройную ножку.
— Кстати! Как ты попала ко мне?
— Позвонила Третьей, она открыла портал, — Двенадцатая пожала плечами, встала, потянулась, заставив юбку платья скользнуть по гладким бедрам до колен. Наверное, еще поэтому молодую женщину прозвали ведьмой — она ни в какую не желала носить платьев в пол, чепцов и прочих атрибутов своей современности. У нее имелся телефон, работающий от пламени на сменных батареях, и Двенадцатая ни в какую не желала возвращаться в прошлое, не теперь, когда познакомилась с прелестями интернета. — Кстати, не откроешь переход? Не хочется вновь напороться на Инквизицию.
— Было дело?
— И не раз, — хмыкнула молодая женщина. — У них же вечно что-то неладное творится, а меня выбрасывает только в конфликты да неприятности.
Шестая ухмыльнулась и открыла портал к Мэй-тян, первой и пока что единственной не-из-лаборатории, кому они настроили технологию путешествия между мирами. Единственное до сих пор пополнение их Семейки «со стороны», которое они приняли лишь из-за глубокого, как Марианский желоб, сестринского комплекса. Мэй-тян так откровенно обожала Двенадцатую, что назвать ее возможной предательницей не поворачивался язык.
— Онее-сама? — девушка с королевской статью и абсолютно естественной, врожденной грацией переступила порог, темные глаза зажглись искренней, неподдельной радостью вперемешку с уважением, почти благоговением. Девушка подалась сестре навстречу так непроизвольно-легко, что становилось видно — ласка кончиками пальцев по гладкой щеке привычна и естественна для них двоих, как дыхание.
Шестая смотрела и не могла отвести глаз, взаимодействие сестер-ведьм носило отпечаток интимности, свойственной близким людям, напоминало то, как ведут себя они с мамой. В глазах Двенадцатой совсем не сестринская забота и нежность, так смотрят родители на чад, которыми бесконечно гордятся.
Тот мир странный, непонятный, в нем нет привычных стран, а традиции и языки перепутаны, как нитки из разных клубков под лапами игривого котенка. Слышать японский язык от носительницы английского платья — не самое удивительное, что происходит там.
— Дорогая, поставь кровавую защиту на дом Шестой.
— Конечно, онее-сама, — Мэй-тян поклонилась, а когда портал закрылся за сестрой, повернулась, раскинула руки и стиснула подругу в крепких объятиях. Гибкое, горячее тело прижалось плотно-плотно, свойственно для тактильных существ. — Шестая, как я рада тебя видеть!
— В этом мире меня зовут Тсуна.
Мэй-тян попробовала имя на вкус, посмаковала его языком, а затем кивнула.
— Хорошо, Тсуна, я запомню. Как же я рада снова попасть к вам! В последнее время почти не удается выбраться, Инквизиция совсем распоясалась, а мне хочется в кино и поесть мороженого.
Шестая рассмеялась: Мэй-тян неподражаема! Однако ее непосредственность заставляла вспоминать о разнице в возрасте между сестрами. Семь лет, всего семь лет. Двенадцатой не должно быть сейчас двадцать четыре, а Мэй-тян — семнадцать, но младшая, увидев изменения в единственной родственнице, упросила покровителя своей семьи найти ей зону ускоренного времени. То, что старшую ведьму заставили сделать, она выбрала добровольно.
— Никогда, — объясняла Мэй свой поступок, — больше никогда-никогда онее-сама не пожертвует собой ради меня. Я хочу иметь возможность защитить себя и ее!
Если есть непохожие сестры, то это определенно сестры-ведьмы Семейки. Их отец когда-то, вопреки всем условностям, пожелал видеть вторым ребенком не сына, а дочь, и мать из любви и благодарности сделала все, чтобы младшая девочка максимально возможно походила на отца.
Мэй-тян была красива, невозможно красива, совершенна настолько, что могла бы поспорить красотой с древними богинями, включая воспеваемую веками Афродиту. Наверное, мать ее перестаралась с чарами, пока носила дитя под сердцем, ибо ничем другим не объяснить нечеловеческую красоту ведьмы. Совершенство ее правильных, точеных черт узкого лица, гладкость и изящество тела, больше подходящего античной мраморной статуе, созданной искусным мастером, шелк длинных, густых волос, блестящий, гладкий, как река. В глазах Мэй-тян затерялись глубины Космоса, полные нераскрытых тайн и загадок. Шестой было вовсе не стыдно восхищаться подругой, хотя на ее фоне ощущала себя замухрышкой. Теперь, когда познакомилась с Благородными, понимала, что Мэй-тян может дать фору даже некоторым из них. Не верилось, что подобное совершенство являлось человеком.
Что самое удивительное, девушка осознавала факт своей привлекательности, но не понимала, насколько именно поразительна, и искренне, готовая отстаивать свою точку зрения с кулаками, считала восхитительными своих новых родственниц.
Их с Двенадцатой нельзя принять за сестер, настолько они не похожи. Младшей ведьме досталась вся красота их рода, а старшей — ответственность и глубокое чувство долга, нести которое на своих плечах способна лишь она одна.
— Что тебе понадобится для кровных чар?
Мэй призадумалась, прикусив пухлую губу, обернулась вокруг себя, прикинув примерно размеры жилища. Шестая не уставала поражаться сложности прически: часть волос, подобно лозам винограда, овивали основную массу частой сетью, не давая даже волоску покинуть свое место, а длинная челка затеняла совершенное лицо.
Двенадцатая говорила, что такую прическу любила ее биологическая мать, но эта красота смертельна. Каждый элемент, любое украшение предназначалось для нанесения удара, хотя бы царапины, через которую можно получить доступ к крови.
— Кровь всех, кого ты хочешь пропускать в дом беспрепятственно, без необходимости подтверждения разрешения. Не обязательно отданная добровольно. Защиту никто не почует, но она не пропустит никого, пока ты жива — твоя жизнь станет ключом и осью.
В такие моменты Мэй-тян забывала о собственной детской непосредственности, за беззаботной звонкостью весеннего ручейка скрывался человек, вынужденный с самого детства отвоевывать право на жизнь. Семья погибла, сестру забрали в лабораторию, и Мэй вынуждена была изучать свой дар на ощупь, вслепую, тычась как новорожденный котенок во все углы, собирая шишки и раны. Но она сохранила жизнь — это самое главное. Покровитель их рода не дал угаснуть молодой ветви, та дождалась возвращения Двенадцатой и отвоевала право называться Мэй с приставкой «тян», что стало почти нарицательным именем, почти прозвищем. Символом любви и расположения.
Так странно и удивительно — соприкасаться с миром, где живы волшебство и древние боги.
Шестая неслышно покинула дом, чтобы не мешать ведьме исследовать будущее место работы. Вскоре на точки фокуса лягут незнакомые руны, нарисованные специальным отваром с добавлением крови создательницы, чары начнут сплетаться в невесомое, незримое кружево, возносясь к небу, смыкаясь ажурным куполом над домом. Руны растворятся в стенах, в камне дома, сиять начнут только в серебристом лунном свете, а в подвале родится кристалл, заполненный кровью тех, кто может пройти в этот дом. Одно из запястий скует невесомый цветочный браслет — символ ключа и связи.
У директора для размышлений имелся балкон, а у Шестой — маленькая, прямо-таки крохотная веранда позади дома, куда пройти можно было из кабинета. На ней с трудом поместился бы столик и пара стульев, поэтому девушка поставила лишь одно кресло, хотя имела скверную привычку беспрестанно двигаться, когда нервничала, или ее мысль работала слишком интенсивно.
Взгляд устремился на соседний дом, но Шестая не видела его в реальности. Мысли, тяжелые, массивные, как мощные волны, штурмовали разум-скалу, скатывались вниз и набегали с новой силой, оставляя после себя холодные пенные следы.
Установка кровавой защиты — ответственный шаг для их семьи. До этого момента Шестая могла сбежать из Кореи, без малейшего трепета и жалости к потерянным деньгам бросив купленный дом. Она могла поменять место жительства легко и непринужденно. Правило квеста не выпустило бы ее из родного мира, но вот спрятаться в другой точке света не помешало бы.
Однако защиту они устанавливали только на постоянные дома. Кровавые чары — первый шаг к созданию убежища, более близкого и родного, более важного, нежели обычное жилище. Константа, место, которое родственники привяжут к пространственному перемещению, чтобы иметь возможность дождаться, если ты вдруг будешь занята. И подразумевается само собой, что ты не изменишь его через месяц или два. Постоянство, от которого они первое время подсознательно шарахались. В пору после побега они жаждали определенности в своей жизни и одновременно осознавали уязвимость предсказуемости. Подобную двойственность они пронесли сквозь годы, избавляясь с трудом, скрипом заржавевших механизмов души.
Третья — единственная, кто сделала убежищем дом, в котором родилась. Остальные предпочли тайком купить отдельное жилье и сделать из него неприступный форт.
— Тебе с пространством вокруг дома или нет? — выглянула из-за угла Мэй-тян, длинные волосы свесились прямым занавесом чуть ли не до пола.
Шестая задумалась. Можно оградить еще и участок, но тогда это точно вызовет подозрение, если вдруг кто-то нежданно нагрянет. А можно ограничиться лишь домом, как сделала мамочка, установив защиту сразу за порогом — именно поэтому Реборн сумел позвонить в дверь, но не войти без приглашения. В любом случае, это кажется наиболее оптимальным вариантом.
Ведьма понимающе кивнула и удалилась.
— Мамина принцесса, — раздалось веселое уже из дома.
Шестая покачала головой и только чудом удержалась от того, чтобы не показать по-ребячески язык. Подумаешь, следует примеру Третьей! Это не запрещено!
Важный шаг, безумно важный шаг, так просто не развяжешь кровавые чары, не сбежишь. Зато внутри совершенно точно будет безопасно…
Рейзел появился неслышно, ступая, как огромный кот. В который раз девушка отметила элегантность каждого движения, каждого вздоха, малейшего изменения в выражении лица Благородного. Он являлся воплощением изящества. Однако сейчас лицо его застыло в подобии предсмертной маски: мучительное волнение нарисовано было на нем. Рейзел замер в паре сантиметров, Шестая могла ощутить запах его тела, шампуня, гладкой кожи.
Гибкая рука взлетела вверх, пальцы потянулись к скулам девушки, в нерешительности застыв на расстоянии в пару волосков. От них веяло теплом, негой. Внутри все сжалось в предвкушении и стремительном волнении. Рейзел выглядел решившимся на что-то, и Шестая боялась нарушить его концентрацию, боялась подтолкнуть к неправильному выбору. Неправильному для них обоих. Напряжение ощущалось так, словно являлось живым человеком и стояло по соседству.
От прикосновения неожиданно всколыхнулась печать, девушка вздрогнула, когда под веками расцвела вспышка огненного ликориса. Рейзел не отвел руки, и все существо откликнулось на безмолвный зов, зазвенело тонко натянутой струной, а затем опало волной, возвратившись к штилю, после чего воцарилось безмолвие.
Шестая потрясенно распахнула глаза, покачнулась и была поймана крепкими руками, прижата к теплой ткани форменного пиджака, к телу, что служило опорой в бушующем вихре мыслей и захлестывающих с головой эмоций. Рейзел впервые не отвел руки сразу, не убрал поддержку, сокращая время прикосновения до минимума. Внутри утихшая было боль вновь пульсировала, не так сильно, однако казалось, будто раны воспалились, набухли от прилива крови. Печать давала о себе знать, пламя билось и штурмовало прозрачные стены, грозя разорвать на части их, а следом — хрупкое, омерзительно слабое человеческое тело.
— Что?.. — охрипшим голосом спросила она, едва дыша, поднимая лицо навстречу сияющему темному взгляду. Багровое море крови колыхалось, взвивались в поднебесье языки алой Бездны, распахнувшей сейчас крылья внутри тела Благородного. Однако вместе с тем во взгляде сверкала солнцем на поверхности моря искренняя радость, она пронизывала каждую черточку одухотворенного лица.
— Нельзя было касаться, — Рейзел обвел контуры лица, кончиками пальцев лаская кожу, и девушка машинально потянулась за движением. Это казалось совершенно естественным. — Дотрагиваться долго, задерживаться…
— Почему? — оборвала она себя и чуточку отстранилась.
— Твоя сила откликалась на мою, но стояли печати, а потому пламя уничтожило бы тело в попытке выбраться на свободу.
А теперь несколько контуров уничтожено, границы расплывчаты, а основы расшатаны. На губах появился металлический привкус капли крови - так сильно терзала их девушка, обдумывая, решая, анализируя. Просто наслаждаясь.
Ее оберегали. Все это время ее берегли. От самой себя, от последствий экспериментов. От гибели. И при этом рисковали, но все равно спасали.
— Что же изменилось теперь? — улыбнулась Шестая.
— Джи Арчери почувствовал в тебе пламя. Слишком слабое, чтобы заинтересовать даже Союз, не говоря уже об остальных, но… Раньше не было даже этого.
Они стояли рядом, просто опираясь на перила, Рейзел задумчиво перебирал пальцы Шестой, однако отчего-то это действие казалось гораздо более интимным, чем самый разнузданный секс, показанный по телевизору.
— Он не скажет?..
— Нет, не думаю. Франкенштейн уверен, что Геджутель будет молчать о моем появлении.
В нем появилась тоска, некая глубокая, давняя печаль, существующая гораздо дольше, чем жила Шестая. Девушка вряд ли могла осознать ее до конца, вряд ли могла развеять, но теперь… отныне она могла работать над тем, чтобы Рейзелу никогда не пришлось остаться в одиночестве. По крайней мере, на краткий срок ее жизни.
— Ты не хочешь возвращаться?
Рейзел поднял лицо к небу, сжав ненадолго пальцы так сильно, что перекрыл кровоток. Шестая не обратила внимания, полностью сосредоточившись на появившейся нотке обреченности. Когда она начала так хорошо понимать настроение Благородного?
Право слово, бояться его было логично, но находиться вблизи — слаще.
Он всем сердцем не желает возвращаться, однако причиной тому отнюдь не ненависть или страх. Просто… нынешнее его существование гораздо более привлекательно для Благородного.
— День моего возвращения близится вне зависимости от того, чего желаю я.
— Тогда я отправлюсь с тобой! Ведь можно?
— Нет, — еще одно касание щеки, легче пера. — Наша страна не безопасна для людей, особенно таких, как ты.
Как можно быть столь непреклонным, оставаясь при этом мягким? Решение Благородного не изменить, однако теперь девушка ощущала его четче, как будто до этого момента Рейзел сдерживал себя.
— Я всего лишь…
…хочу помочь тебе. Защитить, если получится. Все-таки права была мама, говоря, что во всех Тсунаеши живет сильный инстинкт защищать, оберегать друзей и близких.
— Я знаю, — Рейзел улыбнулся уголками губ, снова провел пальцами по скулам, немного удивленный, словно не мог поверить в саму возможность прикосновения.
Шестая порывалась задать еще один вопрос, когда над соседним домом взметнулась темная аура Франкенштейна. Сунуться под руку явно рассерженному директору мог разве только самоубийца. Или Мастер. Рейзел вскинул бровь, но судя по всему Франкенштейн не отвечал на мысленный призыв. Права была девушка, решив однажды, что в своих чувствах директор необуздан и страстен, отдаваясь им до конца.
Рейзела не хотелось отпускать, но сейчас только он мог успокоить директора и перенаправить дикую энергию в положительное русло. Шестая с трудом вынула ладонь из мягкой хватки, словно отрывала кусок кожи.
— Иди.
Они еще поговорят на эту тему, если однажды Рейзел вздумает сбежать.
— Хм, — на веранду проскользнула Мэй-тян, не сводящая задумчивого взгляда с той точки, где пропал Рейзел.
В данную секунду ведьма выглядела старше своих лет, темным цветком выделяясь на фоне чересчур обыкновенного для нее дома. Облегающее платье до колен не оставляло простора воображению, обтягивая каждый соблазнительный изгиб тела словно тонкая водолазка. Леди со светской вечеринки, но никак не ведьма, если бы не колдовские очи, подведенные угольными пушистыми ресницами.
Так смотрят ученые, обнаружившие новый, доселе неизвестный науке вид: расчетливо, с долей предвкушения.
— Что такое?
— Его дар… Он сродни нашему… Но чем-то отличается, — девушка вздохнула, покачала головой. — К сожалению, я не могу понять, в чем именно заключено отличие. Была бы здесь онее-сама…
— Скажи… — Шестая заколебалась, ведь собиралась затронуть очень личную тему. — Ты никогда не жалела?
— О сделанном? О выборе? — понятливо откликнулась ведьма, светлая грусть сделала ее одновременно взрослее и прекраснее. — Наш покровитель сообщил о приходе ученых заранее, однако вмешиваться права не имел. У моей сестры был выбор: спасаться самой или спрятать меня. Обе мы остаться в мире не сумели бы. Как видишь, я еще жива… Тот выбор… Никогда больше я не позволю сестре жертвовать собой ради меня. Знаешь, — она погладила Шестую по щеке жестом, в котором та безошибочно узнала Двенадцатую. Покровительственно, как старшая. Ну, вот, снова снайпер — младшая дочурка в семье. — Если кто-то дорог твоему сердцу, иногда, ради защиты, можно пожертвовать собой.
Помпезные, героические слова, пафосные, подходящие какому-нибудь могущественному волшебнику или рыцарю, а никак не крохотной веранде возле сада. Но истина на самом деле проста и так банально очевидна.
— Идем, — Шестая подхватила Мэй под локоток. — Покажешь, где планируешь все установить.
***
— Шестая! Шестая! Проснись!
Девушка подскочила от змеиного шипения, раздавшегося в освещенной лишь луной комнате. Спросонья голова отказывалась думать, слишком загруженная в предыдущие дни необходимостью объяснить всем и каждому, зачем ей понадобилась кровь. Нет, никаких опытов, только ради защиты. Нет, Тао, куклу вуду она тоже изготавливать не будет. Хорошо еще, с одноклассниками удалось провернуть это без лишних хлопот во время очередной проверки в медпункте, устроенной так вовремя школьной администрацией.
Лицо нависшей над кроватью Мэй-тян в обрамлении темных, сливающихся с тенями, волос загадочно белело. Ведьма нетерпеливо отвела пистолет от лица и потянула подругу за собой.
— Что случилось?!
— Твой директор ускакал куда-то донельзя счастливый, — пояснила Мэй, доставая длинную-предлинную метлу с темным древком и густым пучком прутьев, прилизанных друг к другу, чем-то напоминавших лезвие копья. — А сейчас оттуда идет аура такой силы… — ведьма хищно, с предвкушением улыбнулась. Зубы блеснули жемчугом, но клыки казались более длинными, чем всегда. Шестая прокляла плохое освещение и свою неуемную фантазию. Пальцы ведьмы с долей нежной ласки пробежались по метле.
— Боже, откуда она у тебя?!
— Онее-сама сделала! — с явной гордостью проговорила ведьма, боком усаживаясь на древко. — С нашими порталами… В общем, добираться в пределах одного мира до нужной точки своим ходом тяжеловато.
Ах, да, как можно забыть, что у Мэй та же проблема с векторами направления переходов, что и у Двенадцатой. Другое дело, выходила младшенькая всегда к старшенькой, так что с этим удалось смириться. Всем, кроме Двенадцатой.
Метла поднялась в воздух, а затем резко стартовала из окна. Шестая еле успела схватиться за талию «водителя», ветер свистел в ушах, картинки мелькали перед глазами, несмотря на улучшенное зрение. А вот Мэй-тян была определенно счастлива, расплывалась в улыбке до ушей.
Они приземлились по соседству с несчастным зданием, вынужденным играть роль боевой арены для двух могущественных существ. Шестая ощутила, как пересыхает в горле, а волосы встают дыбом от колоссального количества злой, голодной энергии, разлитой в воздухе. Словно незримое око обшарило окрестности в поиске жертв, а затем, неудовлетворенное, вернулось к своему хозяину.
В эту секунду во Франкенштейне было меньше человеческого, чем в любом из Благородных, даже его противнике. Черты лица заострились, рот разошелся в безумном оскале. Мужчина пил мощь, расправлял невидимые крылья, застоявшиеся, затекшие за века бездействия мышцы, он пребывал в эйфории, подлинном экстазе от сражения, пока его противник кружил вокруг на неуловимой глазом скорости. Со своим измененным зрением Шестая еле поспевала за тем, как перетекает невысокий блондин из одного положения в другое, ловко орудует парными кинжалами, от которых тоже исходила дьявольская мощь. Но их атаки легко парировало темное копье, Франкенштейн словно вовсе не утруждался, даже слегка скучал. И улыбался, улыбался, улыбался… Мороз по коже от этой улыбки!
Искры встречающегося металла, необычные очертания оружия, подобные росчеркам черных молний. Несмотря на то, как далека была Шестая от холодной стали, не могла не восхититься кинжалами Раэля, изящными, опасными, как иглы ос. Словно у ребенка, возникло желание потрогать кромку лезвия, провести пальцами по рукояти — правда ли она ладно ложится в руку?
Небеса над противниками клубились тьмой и голодом, готовясь обрушиться на несчастный город дождем, и Шестая искренне переживала за людей, случайно попавших под удар.
— Здесь есть кто-нибудь?..
Мэй прекрасно поняла ее.
— Нет, в радиусе сотни метров единственный человек — ваш директор, — ведьма пригляделась, практически распласталась грудью по перегородке, глаза ее горели энтузиазмом и восторгом. — Невероятно!
— Прошу тебя, скажи, что болеешь за мелкого блондинчика! — взмолилась Шестая. Если подруга вдруг пожелает помочь своим колдовством Франкенштейну, дело может принять скверный оборот, ведь директор прекрасно справлялся самостоятельно.
— Конечно, за кого же еще? — неподдельно удивилась Мэй-тян. — Вашего директора уже застолбила госпожа Третья.
— Что?! Когда успела?! — девушка на миг забыла даже о развернувшемся неподалеку сражении. — Скажи, что это шутка!
Ведьма прыснула, зажав ладошками рот, покачала головой. Шестая испытала нестерпимое желание удариться головой обо что-нибудь твердое. Если мамочка кому-то симпатизировала, плохо приходилось всем, но в первую очередь данному человеку. Скорей всего, Третья, догадавшись, что от обитателей общежития имени директора Ли так просто не отделаться, выбрала себе самого адекватного на вид, чтобы в дальнейшем сделать ответственным за все грехи. В частности — все неприятности, в которые непременно вляпается дочурка.
— Но это невероятно, согласись, — Мэй прикусила губу. — Оружие вашего директора… Оно живое, как говорила госпожа Третья, пусть привязано к крови, в основе лежит душа. Сотни душ, если быть точной.
— Хочешь сказать…
— Ага, внутри Копья чужие сущности, еще вполне дееспособные. Если директор не обуздает их, они сожрут его.
Прекрасное зрение позволяло видеть, как расползается по руке, сжимающей копье, темно-фиолетовая паутина заразы, как оружие пытается сжить со свету своего повелителя, а тот, настороженный, натянутый как струна, не знает, сражаться далее или сдаться, притворившись проигравшим, но выжить при этом. Впервые Шестая видела, что Франкенштейн колеблется между вариантами, все сильнее склоняясь к последнему. Раэль Кертье, как назвал его застывший памятником самому себе Регис, напоминал директору своего отца, с которым, судя по всему, тот был дружен в прошлом.
Никогда раньше Франкенштейн не был столь болтлив, как сейчас, фактически обучая своего противника. Тот слишком необуздан для плавного течения движений, для того, чтобы быть водой. Его сумасбродные эмоции вредят кружеву боя, рвут его на части жесткими, некрасивыми движениями, тем самым лишая возможности воспользоваться преимуществом клана Кертье — склонностью к скоростным, тайным атаками.
Душа ныла, тянулась, рвалась попробовать сразиться с Благородным, хотя бы обогнать… Азарт, жажда… настолько сильная, что Шестая поначалу перепугалась — квест! Но нет, инстинкт самосохранения набросил стальную узду, он колебался, поддерживаемый в своих сомнениях здравым смыслом. То, что она видела Раэля, вовсе не означало, что она сможет выдержать его удар.
Ее не тянул на арену аркан квеста, а потому она хотела выйти на раскаленный песок самостоятельно и противопоставить свою скорость Благородному.
— Если бы все противники так много болтали между собой, — мечтательно вздохнула Мэй, и Шестая молча с ней согласилась. Действительно, Франкенштейн сегодня не в меру болтлив. Внезапно ведьма поднялась, отряхнула платье. — Мне пора! Защиту я поставила, ключом тебя сделала!
За ее спиной Раэль Кертье развернул свиток с незнакомыми письменами, которые буквально пылали — в них ощущались отголоски чистейшего пламени Неба. Шестая машинально обняла подругу, не отводя взгляда от трепещущего огня, на что та понимающе усмехнулась, затем шагнула в открытый для нее портал. Своими силами Мэй-тян могла попасть разве что в Инквизицию.
Пламя Неба… оранжевые вкрапления в лазоревых буквах… Именно перед ним преклонила колени Сейра, ему же подчинилась, уходя вслед за мелким Кертье. За ней последовал Ямамото, безмолвный, странно надломленный, как будто неживой. В одно мгновение он превратился из друга и напарника в охранника с пустыми глазами оплачиваемого служаки. И Раэль довольно кивнул данному преображению, как будто так и следовало.
Шестая не чувствовала в нем злобы, только… высокомерие, немного — глупость и самомнение. Ничего, жизнь обычно быстро избавляет от данных недостатков. Но все равно жутко хотелось ударить по светлой макушке самой — ей не нравилось преображение Такеши.
— Все подглядела-подслушала? — осведомился директор, перепрыгнувший легко на соседнюю крышу. Держался он важно, сдержанно, как будто не его рубашка в крови, а пиджак порван в хлам. Однако даже в таком виде он оставался элегантным и привлекательным — как вообще возможно подобное?! Шестая после серьезных боев выглядела так, что хотелось погладить по голове, пожалеть и поплакать.
— Почти. Что такое оружие духа? Простите, не успела к этой части лекции.
Франкенштейн фыркнул, присел на ограду, закинув ногу на ногу и обхватив руками колено. Словно на прогулке в парке, а не в десятках метров над землей.
— Индивидуальное, передающееся по наследству оружие глав кланов Благородных. Умирая, глава клана оставляет в нем всю силу и отпечаток собственной души. Чем старше клан, тем могущественнее его оружие духа. И тем сложнее, естественно, удержать его, — ученый задумчиво провел пальцем по губе. — Вот только откуда у Раэля оружие, если он не глава клана? Интересно, весьма интересно…
При взгляде на развороченную крышу не покидало стойкое ощущение нависшего над головой лезвия гильотины. Время убегало, как вода, нужно было спешить… Но куда? Зачем?
— Кстати, — встрепенулся вдруг Франкенштейн. — Совсем забыл, я же хотел дать тебе информацию по первым Хранителям Вонголы, которыми ты интересовалась.
Интуиция вопила о подвохе, а директор смотрел невинными голубыми глазами профессионального интригана.
***
История семьи Вонгола других традиционных измерений начиналась с пыльных улочек неблагополучных районов Италии и маленького мальчика по имени Джотто. Летописи не сохранили ни его фамилии, ни даже имен его родителей. Обладая высоким чувством справедливости, Джотто с детства искал людей с чистыми, благородными сердцами, которые желали бы искоренить беззаконие в стране и защитить обычных людей. Так родилась группа Виджиланте, своими устремлениями и методами снискавшая любовь и уважение простого народа. Это позволило ей в свою очередь создать целую семью, быстро занять главенствующую позицию в структуре теневого мира. Не последнюю роль сыграл в этом сам Джотто, прозванный Примо. Сила его воли была столь велика, что пламя, рожденное ею, никогда не гасло. Он мог бы спалить целый город, мог армию заковать в лед, но не делал этого, до последнего веря в возможность мирного решения любой проблемы.
Он верил в своих друзей. В свою семью. В своих Хранителей.
Это уничтожило его, когда Хранитель Тумана посчитал методы и желания своего босса ошибочными и предал его, переметнувшись к слабому, но более жесткому и скорому на расправу мафиози. Джотто был вынужден покинуть Италию и в компании двух своих друзей отправиться в далекую страну, где его никто бы не потревожил. Остальным Хранителям, не предавшим его верность, он вверил безопасность собственного ребенка, оставшегося без матери и вынужденного также терять отца.
Семья Вонгола была уничтожена. Та семья, которую желал видеть Джотто. Которую он возглавлял.
Шестая отпила глоток холодного кофе, приторно сладкого, до невозможности. Она не помнила, как и когда приготовила напиток, просиживая с утра до ночи, за исключением уроков, за бумагами, предоставленными Франкенштейном. Те были изрядно перепутаны, требовалось рассортировать их по порядку перед чтением, иначе так легко заблудиться в дебрях истории.
Повстречав Джи Арчери собственной персоной, Шестая закономерно опасалась остальных Хранителей Первого. Те по праву считались самыми сильными пламенными, об их талантах слагали легенды, по крайней мере, в мирах других родственников. Если Первые выжили, как Арчери, то могли стать проблемой для их маленькой компании.
Однако, как уже не раз успела она убедиться, история ее измерения отличалась от уже известных. Само существование Благородных внесло коррективы в русло человеческой жизни.
Джотто Примо начинал не с нуля, его наставником считался потомок итальянского аристократического рода Арчери, внезапно вернувшийся в родные края издалека. Нет данных, откуда он прибыл, почему долго отсутствовал, но Шестая подозревала, что знает правильный ответ.
Арчери предоставил мальчику средства, свел с нужными людьми, а впоследствии занял место Правой руки и Хранителя Урагана. Все дела молодой Вонголы проходили через руки Арчери, однако он полностью доверял мнению босса насчет остальных Хранителей, ведь Джотто являлся могущественным Небом.
Девушку не интересовали подробности жизни новорожденной мафиозной семьи, однако она пробегала их глазами, боясь упустить нечто важное, пусть занятие занимало уйму времени, а от букв рябило в глазах.
При очередном покушении серьезно пострадала Елена Спейд, супруга Хранителя Тумана. Был также ранен Алауди, Хранитель Облака, но обошлось без смертей. По опыту других реальностей девушка знала, что именно это покушение заставило Туман изменить приоритеты, поэтому жадно глотала сухие строчки раскопанных где-то Франкенштейном хроник, чтобы узнать, чем же закончилась история при учете столь существенных изменений.
Ирония судьбы, но коррективы, внесенные временем и прозорливым Джи, не помешали Вонголе пройти путь, сходный с дорогами Вонгол других миров. Рикардо, взяв в заложники ребенка, вынудил Спейда выступать на его стороне. Туман предал свое Небо, Джотто погиб при штурме особняка сторонниками Рикардо. Арчери опоздал всего на день, его прибытие отметилось грозой, самой страшной за то столетие. Люди считали, что сама природа оплакивает смерть Защитника простого народа, однако часть приписала ужасное природное явление сверхъестественным способностям коварной Правой руки Примо. В ту пору многие верили в дьявольскую природу красноволосого Урагана, чем Арчери, если верить отрывкам чужого дневника, всей душой наслаждался.
Вслед за Джотто ушел сам Спейд, не вынеся груза предательства. Перед этим он убедился, что освобожденный сын беспрепятственно покинет страну и окажется во Франции, под крылом Алауди, всемогущего на своей территории. Вскоре, переправляя туда же дочь Примо и свою, погиб Лампо. Асари Угетсу спрятал детей Кнакла в родной стране, где вскоре сам женился. Он единственный из всех Хранителей дожил до старости.
Жестокая ирония сказалась в том, что Солнце, Хранитель, которому положено обладать самым здоровым и тренированным телом, погиб от болезни легких, буквально сгорел за пару месяцев. Алауди застрелили, чем никого не удивили — все-таки детектив многим преступникам успел перейти дорогу. Имущество досталось воспитанникам.
Джи Арчери вскоре пропал без вести, потому тоже считается мертвым.
Франкенштейн проделал колоссальную работу по поиску материалов, он умудрился разыскать свидетельства смерти и больничные журналы тех времен. Хотя, вполне возможно, просто следил за мафиозной семьей и вовремя подбирал интересующие документы. Все-таки присутствие Арчери не могло не привлечь внимание связанного с Благородными человека.
Шестая подозревала, что после смерти своего Неба остальные Хранители, какими бы сильными и волевыми людьми ни являлись, просто не хотели жить. Даже Асари Угетсу описан под конец жизни, как мрачный, терзаемый внутренними демонами и тоской старик. Сама она никогда не ощущала подобного, но папочка говорил, что связь Неба с прочими элементами сильна и нерушима, она восполняет пустоту, делает человека более полным, если тот предназначен стать частью системы. У Десятого все возможные связи выжгли в детстве, но он… через видения докопался до сути явления. И ему рассказал Кавахира его мира.
Интересно, существовали ли где-то Хранители для нее? Или печати на пламени разорвали хрупкие невидимые нити. Если верить словам Рейзела, эта печать настолько сильна, что влияет на тело и способна его убить, о чем раньше девушка лишь смутно подозревала.
Шестая с хрустом потянулась, разогнулась. Кости ныли и требовали отдыха, желательно в горизонтальном положении, да и слипающиеся глаза намекали на глубокую ночь на окном.
— Ой… — она подскочила от неожиданности. Рейзел, как всегда в эти дни, появился в соседнем кресле подобно тени, а она, увлеченная своими изысканиями и мыслями, его даже не заметила. — Прости…
Благородный уже знакомым жестом огладил-очертил самыми кончиками пальцев контуры ее лица — ласка, вдруг ставшая привычной за столь короткое время. Интимной до дрожи, личной, только для них, наедине или, по крайней мере, в присутствии Франкенштейна, который, когда дело касалось Мастера, умел крайне тактично отворачиваться. При посторонних Рейзел все также мало касался ее, но его взгляд следовал за каждым шагом девушки, за каждым ее движением.
Шестая потянулась вслед за прикосновением, инстинктивно, не раздумывая, внутри все откликнулось на близость Рейзела, на его силу. Теперь она лучше понимала природу своих ограничений и поражалась силе воли Благородного.
В отличие от мамы, папы, сестер и братьев, она не владела своей силой, никогда не училась управлять ею сознательно. Печати выполняли роль не только ограничителя, но и дозатора пламени при работе с системой оружия. Они сковывали основной огонь, выделяя только крохи. Еще поэтому девушка откровенно боялась слов матери о возможности стать Шаманом — такая непривычная мощь ее попросту убьет. Третья как-никак, понемногу, но училась работать со своей силой, с Десятого в лаборатории сняли ограничители, поставленные его Тимотео, но вот с ней решили провести другой эксперимент.
Пламя откликалось на силу Рейзела, поднималось уровнем, как вода пред дамбой в паводок, скользило по выжженным местам, где раньше были контуры, облизывало их, теперь не сдерживаемое ничем, кроме уцелевших, изрядно перекошенных и ослабленных границ. Это не походило на резонанс, звучало вовсе не так, как описывал Такеши, а потому Шестая, учитывая свои давние, смутные предположения насчет статуса Рейзела, думала, что Благородный способен заставить откликнуться пламя любого человека, знакомого с посмертной волей. Возможно, такова его способность.
И потому она поражалась его самоконтролю — Рейзел четко дозировал призывающую силу, пламя девушки пульсировало, натягивало, напрягало грудь и ребра, как границы воздушного шарика, но не пересекало их. Дело никогда не доходило до боли. А раньше, по-видимому, он полностью ее блокировал, чтобы не навредить при тактильном контакте.
Вот и сейчас он свернул силу, оставив самую малость сочиться тонкой струйкой, переплел их пальцы. Выглядел при этом более серьезным, нежели ранее.
— Пообещай…
— Никаких обещаний оставаться дома и тому подобное! — тут же отмела неугодные варианты Шестая. — Меня могут попросить о помощи родственники.
Рейзел усмехнулся, как будто понял ее маленькую хитрость, но кивнул. Ласково, с тем же печальным смирением, с каким смотрел на все в этом мире.
— Пообещай приглядеть за Двадцать первым, Тао и Такео.
— Хорошо, — девушка кивнула, отказать Рейзелу в такой малости она не могла. И задавалась смутным вопросом, а сможет ли вообще отказать ему когда-либо? — Обещаю.
— Благодарю.
Он посидел с ней еще какое-то время, а затем вышел, оставляя среди бумаг размышлять над тем, как вывернуться из собственного обещания, если интуиция права, и эта парочка — Рейзел с Франкенштейном — задумали куда-то смыться. Если бы она не дала обещания, чего доброго, добрый директор Ли ее усыпил бы на пару дней. С него сталось бы. А так, кто-то верит в ее благоразумие. Благоразумие, ха! С ее-то Семейкой?
— Я так и знал!
Заваленный бумагами стол в библиотеке дома Франкенштейна содрогнулся, подскочил от резкого хлопка. Девушка испуганным совенком уставилась на нависшего над нею Тао. Хакер был крайне недоволен, ноздри его тонкого носа трепетали, грозясь исторгнуть по-драконьи пламя.
— Что именно ты знал? — голос от длительного молчания хрипел.
— Этот хитрец директор-ним провел тебя!
— Не только директор, — согласилась Шестая, откладывая документы, которые машинально перебирала, занятая своими мыслями. Оказывается, после ухода Рейзела прошло не меньше двух часов, а она пропустила бег времени. — Но это к делу не относится.
— Он специально дал тебе эти документы… — продолжал возмущаться Тао.
— Я знаю, — с нажимом проговорила Шестая, заставив хакера замолчать и уставиться на нее, хлопая глазами. Длинные пальцы с черными ногтями барабанили по сгибу локтя. — Когда Франкенштейн сможет сделать что-то без тайного умысла, начнется конец света. Но я пообещала, что пригляжу за вами, поэтому… Когда отправляемся?
Тао еще раз хлопнул глазами, а затем расплылся в широкой улыбке Чеширского кота, заглянувшего под юбку Алисе и отхватившего за это тапком. Что-что, а обрабатывать быстро информацию хакер умел, как никто другой.
— Через десять минут нужно выезжать, если хотим загрузиться в самолет и успеть спрятаться. Их какое-то время задержат на аэродроме, я позаботился об этом…
— Как?! — удивленно воскликнула Шестая. Не то, чтобы размах компьютерных возможностей был для нее чем-то новым, но обычно она привыкла видеть подобный уровень от Второго, бога среди хакеров и программистов.
Улыбка Тао стала откровенно счастливой. И пакостной.
— Директор-ним, конечно, спрятал следы владения несколькими самолетами, но все-таки очень и очень плохо. Вернемся — я об этом позабочусь. А пока назначил еще одну техническую проверку перед вылетом.
— А что вообще произошло?
— У нас или у них? У них произошли проблемы у Геджутеля. Насколько я понял, мисс Сейра успела немного проболтаться о личностях Рейзел-нима и директора в своих отчетах. Упомянула их, а после замолчала. Все-таки не Регис, пусть молода, но могла почувствовать больше, чем он. Дедулю послали проверить, что это за неизвестные личности.
— Но если он промолчал… — откликнулась понимающим эхом Шестая.
— Именно, — кивнул Тао.
— А что произошло у нас? — вспомнила формулировку девушка.
— У нас произошли перебои с зарплатой. Уважаемый директор-ним не выплатил денюжки за последний месяц. У Такео и Двадцать первого имелись на них планы. Даже я хотел прикупить себе новую игрушку…
Шестая усмехнулась, покачала головой. Отправиться на край света, возможно, в лапы охотнику под предлогом зарплаты, пусть даже очень хорошей… Это было скорее в духе ее Семейки.
— В общем, собирайся! Нас ждет перелет в Лукидонию первым классом в багажном отделении.
Уже на пороге комнаты ее остановил заданный серьезным, насколько это вообще возможно для Тао, тоном вопрос:
— Как думаешь, там можно будет купить сувениры?
