Добрым словом и пистолетом

Сила Франкенштейна неистовствовала, дула невидимым, но бесконечно темным и жестоким ветром, подгоняя в спину, однако Рейзел, зайдя за деревья, когда остальные пропали из поля зрения, остановился, повернулся, смотря пристально, как будто решаясь на что-то. Шестая вопросительно склонила голову, беспокоясь, что могло случиться с Благородным за время ее отсутствия рядом. — Возьми. На раскрытой белой ладони лежал старинный кулон с прочной цепью. Распахнув крошечные, тщательно выточенные острые зубки и странно перьевые крылья, маленький дракон из темного металла вцепился в золотой меч, обвив его не только лапками, но и длинным, гибким хвостом. Неведомый мастер подошел к своей работе настолько серьезно, что можно было различить каждое перышко крыльев, каждую чешуйку хвоста ящера, а если присмотреться особенно тщательно, то становилось понятно, что золотой меч — на самом деле темно-оранжевый кристалл, заполненный чем-то, весьма похожим на пламя. Но это совершенно точно пламенем не являлось — что-то более древнее, более… могущественное, нечеловеческое. Не энергия Благородных, но и не сила Шаманов… Шестая не знала, как описать ощущения, которые вызывал в ней кулон. Восхищение? Желание прикоснуться? Неверие, что такая вещь вообще способна существовать? Девушка безропотно повернулась, подставляя шею сильным длинным пальцам. Это то, ради чего Рейзел задержался в усыпальнице? Кулон лег на шею приятной тяжестью ордена, а потом… Шестая задохнулась: на ее клетку с пламенем внутри накинули полупрозрачную вуаль с золотистыми искорками, мир не утратил своих красок, но дышать определенно стало легче, а печать внезапно успокоилась. Осталась только нить квеста, но и она полыхала не так ярко, вполне довольная происходящим. Сила Рейзела ощущалась не так ярко, не так мощно, как прежде, но… одна или две кровавые ниточки проникли за преграду, прощупывали, как усики волшебного разумного растения. Однако не вредили, сила откликалась не так ослепительно — на девушку впервые снизошел покой отсутствия боли от растекающегося внутри огня. — Так будет быстрее, — Рейзел подхватил Шестую на руки, отчего та прерывисто вздохнула, а затем сорвался с места. — Ночь коротка, полная луна скоро зайдет, нам надо до этого попасть в храм Лорда. Шестая кивнула, проверила пистолет, поправила крепление длинных рукавов, застежку пояса. Она готовилась сражаться, столько, сколько потребуется. Но скорее бы уж Приговор ассимилировался! Так ужасно чувствовать себя неспособной помочь и защитить. — Этот кулон сделал мой дальний родственник для своей жены-Шамана, — ветер нисколько не мешал Рейзелу говорить, он смотрел вдаль, и его глаза таинственно мерцали. — У нее была особая чувствительность. Пламя других Шаманов, сила Благородных причиняла ей боль, она чувствовала каждую искорку, каждый ток силы. Говорят, этот кулон помогал ей выстроить внутренний барьер между собой и остальными. Шестая кивнула: барьер — именно так, пожалуй, ощущалась эта полупрозрачная вуаль, словно выдернутая из царских шатров из восточных сказаний. Она скрывала не полностью, но помогала, значительно облегчала состояние девушки. За историей крылось что-то еще, что-то более печальное. Уголки губ Рейзела опустились, но лицо его… Шестая невольно сглотнула: никогда раньше она не видела такого одухотворенного, вдохновленного, мечтательного выражения лица у Благородного. Он говорил, как вспоминают сказку из далекого детства — светлую, полную чудесных воспоминаний и ассоциаций. — Что с ними стало? — Она была одним из Шаманов, что строили наш храм. Каджу принял выбор супруги и погрузился в вечный сон, когда ее не стало. На его дочери прервался их род, так как та ушла в наш. Именно она первой записала эту историю. — Их дочери? — Нет, его. От первого союза. Чистокровная Благородная, не пожелавшая оставаться в одиночестве. Считается, кулон может сковать даже силу Шамана, но достать его из хранилища в храме нелегко — мой предок сделал все, чтобы такое оружие, память о его любимой жене, не было использовано во вред кому-либо. На моем веку подобного не происходило, поэтому я могу судить только по летописям и рассказам. — Рейзел… — о чем она хотела спросить? Была ли проверка болезненной? Стоит ли она, Шестая, того, чтобы так рисковать здоровьем? Благородный улыбнулся и мягко прикоснулся губами ко лбу девушки. По телу пробежали мурашки, Шестая зажмурилась, чтобы удержать почему-то вскипевшие на ресницах слезы. Почему ей вдруг захотелось плакать? От столь непередаваемой, огромной нежности во взгляде, в бережном объятии рук? От выражения лица, с которым Рейзел смотрел на нее — как на ту самую сказку, воплотившуюся в жизнь. — Это не страшно. Не хочу, чтобы тебе было больно в моем присутствии. — Кулон скует мои силы? — Нет, скорее, стабилизирует внешнее воздействие, ослабит его. — Но тогда… — девушка оборвала себя. Надо уметь быть благодарной. Сейчас ее пламя ослабело, ушло внутрь, ничего не болит. Впервые за долгое время нить квеста не кажется страшной. Но почему тогда сжимается сердце от мысли, что она не почувствует вновь Рейзела? Нельзя сомневаться, не сейчас. Нельзя колебаться. Не сейчас. Потом. А пока — принять желанное облегчение. — Спасибо. — Тебе было больно в нашем храме, — на лицо мужчины набежала тень. — Я не стою твоих страданий. Шестая хотела возразить, что Рейзел стоит гораздо большего, но впереди возник замок, такой же шикарный, как поместье Ноблесс. И древнее, пропитанный чуждой силой, он возвышался не дворцом, но драконом, что прилег отдохнуть на время, выставив наружу острые шипы гребня, берущего начало от рогов и заканчивающегося у самого хвоста. Замок жил, дышал, упирался в небеса острыми шпилями, атаковал провалами глазниц-окон, многочисленных, блестящих, но пустых. Переходы, арки, связывающие части строения были украшены каменными цветами. Рейзел легко миновал оставшееся пространство — если здесь и была охрана, то свои обязанности выполняла крайне халатно. Когда он отпустил девушку возле одной из внешних стен, Шестая с легкой завистью вынуждена была признать, что устала бы поддерживать подобную скорость и ко дворцу, особенно после столкновения с Раэлем, вышла бы измученной. А Рейзел выглядел как всегда свежо, словно не он вовсе бежал, да еще тащил в руках пусть легкий для своего возраста, но все же груз. Благородный легко прикоснулся к неприметной выемке, спрятанной под розовым барельефом, и стена отодвинулась, открывая потайной проход. Как только они ступили внутрь, стена встала на место, а по бокам вспыхнули, словно повинуясь какому-то заклинанию, вычурные светильники — кристаллические, в кованых объятиях, больше подходящие какой-нибудь сказке. — У предыдущего Лорда было весьма… необычное чувство юмора, — тихо пояснил Рейзел, уверенно шагая вперед. Светильники на его пути вспыхивали, а предыдущие гасли, погружая коридор в темноту. — Да, я так и поняла, когда он назвал Франкенштейна твоим ручным злыднем, — кивнула Шестая, озираясь по сторонам. Ей приходилось бывать во многих потайных проходах, чуть ли не лабиринтах, но впервые сталкивалась с такой… чистотой. Как будто они шагали по обычному коридору: гладкий пол, искусно украшенные резьбой стены, светильники… Хотя, надо признать, без письмен было немного скучновато. Рейзел хмыкнул, подняв уголки губ. — Лорд любил поддразнивать Франкенштейна, а тот всегда удивительно легко велся на его подначки. Однажды Лорду показалось забавным сделать секретный коридор, чтобы удивлять пришедших к нему Благородных. — А он не был в курсе, чем «украшают» подобные коридоры люди? — Шестая думала о скелетах в цепях, летучих мышах, пятнах крови, паутине и тому подобном, с чем тоже сталкивалась. Скелеты ее не пугали, кровь — тем более, а вот мыши и паутина имели нехорошее свойство путаться в волосах. Про ловушки говорить не стоит — их всегда было полно. Но какие ловушки для Благородных, способных справиться с чем угодно? Хотя, наверное, это было бы в духе прошлого Лорда — загонять подданных на своеобразную полосу препятствий. — Данная человеческая традиция показалась Лорду весьма… не очаровательной. Они миновали несколько поворотов, Рейзел уверенно шел вперед, из чего можно было сделать соответствующий вывод. — Лорд показал коридор только тебе? — Да. Однажды он приказал пятьдесят лет, во время визитов во дворец, пользоваться только им. Полагаю, ему хотелось посмотреть на мою реакцию. Снова печаль? Не надо. Предыдущий Лорд совершенно точно не хотел, чтобы о нем грустили. Шестая сжала пальцы спутника, чтобы подбодрить. Коридор существовал словно вне времени и пространства, однако стоило «лазутчикам» выйти за его пределы, как ощущение бегущих событий ударило по восприятию с особой силой. Шестая даже пошатнулась, распахнув глаза — никогда раньше чутье не было столь… обостренным. Интуиция пронзительно, противно завизжала, требуя ускориться, насколько это возможно. Над головой возникли часы, чьи стрелки тикали оглушительно, как тяжелый металлический шар перекатывался от одной стенки черепа к другой. Если бы часы были песочными, в верхней части колебалось, с трудом удерживаясь пара-тройка крохотных песчинок. Рейзел поднял голову, словно тоже прислушивался к чему-то неведомому. — Думаю, нам нужно ускориться. Они побежали вперед, Шестая отставала всего на пол-шага, чтобы не сбиться с пути, ведь вел их «отряд» Рейзел. К счастью, данная часть дворца была безлюдной, обычные Благородные, словно предчувствуя грядущий ужасающий шторм, поспешили убраться подальше от места событий. Или Лорд великодушно их отпустила, предвидя то же самое? Просторный коридор с высокими потолками казался темной, блеклой копией коридора в храме Рейзела. Мрачный, с особенной привлекательностью в духе готического романтизма, он завораживал переплетением змей и цветов на стенах, колючих роз, выступавших из камня, настолько живых, насколько способен быть мрамор. Пусть их «экскурсия» не сопровождалась болью, Шестой все равно в сто раз милее была усыпальница рода Рейзела. Возможно, она пристрастна, но кто осудит ее выбор между светом и мраком? Рейзел замедлил шаг, когда впереди показались створки огромных врат. Возле них стоял человек. На миг Шестой подумалось, что у нее начались галлюцинации — вход охранял Джотто Примо собственной персоной. Зрение обманули залитые пламенем янтарные глаза и пушистые волосы цвета червонного золота. Длинный плащ и перчатки с металлическими вставками лишь усиливали впечатление. Однако, подойдя поближе, Шестая отметила хрупкое телосложение, более низкий, чем у Примо, рост. Ее сводный братец мало напоминал парня, скорее, весьма симпатичную девчонку. Скорей всего, подлая иллюзия полностью развеивалась в бою. — Прошу прощения, но вы не пройдете. Хотя мне не по душе то, что там творится, — он неодобрительно покосился на запертую дверь, — однако мешать Раскрее принимать решения я тоже не могу. Она в своем праве. Мягкий тенор переливался, негромкий, но удивительно ясный. Не сравнить с серебряным колокольчиком, скорее — с чистым пением скрипки или фортепиано. Как будто мир поиздевался и попытался воссоздать в мужском теле женскую сущность. Покоряла звучащая в голосе гармония: на миг тиканье часов в голове затихло, отодвинулось, заслушавшись, подчинившись негласному приказу замереть. Лидер, пусть молодой, еще неопытный, зато уверенности ему не занимать. Как он отличался от того, кем могла бы стать она-пятилетняя, если бы выросла в данном мире. Маленькая Савада Тсунаеши не была уверена ни в чем, боялась собственной тени и доверяла только смуглым юношеским рукам. Может, правильно ее похитили — путного босса не выросло бы под опекой мягкой, заботливой Наны. А научить добрую девочку убивать гораздо проще, однако это сломало бы ее. От «поломки» ее, именно ее, могла спасти Третья, только она, но никак не Нана, от которой скрывали правду всю жизнь. — Я займусь им. Иди. Рейзел кивнул, просочился мимо Тсунаеши, тот пропустил его, чувствуя, понимая, что так или иначе его оттеснят от врат. Интуиция твердила, что этот враг ему не по зубам: его уверенность, его внутренняя сила, его взгляд, полный грусти и решительности… Дверь захлопнулась, и Тсунаеши повернулся к оставшейся противнице. Они стояли друг против друга, совершенно не похожие, как оказалось. Красные волосы, тонкая кость… Умение убивать… Оборванные связи лишили Шестую возможной Гармонии Небес. Ей никогда уже не стать чьим-то Небом, теперь она понимала это с ужасающей ясностью. Им всем — уже не стать. Небеса вырастают в пределах одного мира и тянут к себе «своих» всю жизнь, исподволь сводя людей. Те могут даже не осознавать этого, но привязываются к «своим» гораздо быстрее, чем полагается по правилам психологии или этикета. У Семейки разорваны связи. У Семейки за плечами долгая лабораторная жизнь в другом измерении. Они не могут, просто физически не могут привязаться к Хранителям, как к своей семье. Никто еще не выбрал себе в пару того, кто должен был стать Хранителем. Кого угодно другого — пожалуйста, но только не тех, с кем они должны были составлять связь. Казалось, разорванные узы отталкивают своим почерневшими останками. Шестой никогда не достичь гармонии, что светится в ее брате, гармонии, свойственной части чего-то общего. Вместо этого она обладает собственной. Ее Гармония больше по масштабам, охватывает несколько миров. У нее нет Урагана, Облака и тому подобного, зато есть папа, мама, сестры, братья. Семейка нашла собственные места в своих измененных, покореженных Эстранео жизнях. Восемнадцатая называла это компенсацией. Савады Тсунаеши из миров пламени приспособились и затянули в свою «сеть» остальных, из не-традиционных миров. — Почему ты хочешь навредить Лукидонии? — Мы пришли спасти Геджутеля, тем более ничего плохого он не делал, — как ребенку пояснила Шестая. — Мне не хочется сражаться с тобой, — признался Тсунаеши, его глаза смотрели… понимающе, серьезно, как у взрослого. Взрослый мальчишка, переживший войну, инсценирование собственной смерти и расставание с матерью. У них было много общего, но в то же время… Шестую воспитывали гораздо жестче, отняли больше, но и дали больше. — Тогда мне жаль, — пожала плечами девушка. Там, за стеной, пульсировала, звала сила Рейзела, звала отчаянно, как будто от этого зависела жизнь. Шестая не могла вздохнуть, даже кулон плохо помогал против оживившегося квеста, против трещащей по швам печати. Ей нужно оказаться там, как можно быстрее. Вторая особенность револьвера — усиление способностей, как пуль, так и своего владельца. Скорость реакций значительно возрастает на определенный промежуток времени, становится мощнее само оружие. Предыдущий владелец таким образом усиливал поражающую мощь пуль, но Шестая планировала использовать возможности еще и своего тела. Лишь бы хватило сил. Лишь бы не отключиться от болевого шока. Раньше ей попросту не хватило бы огня, не хватило бы выдаваемого печатью пламени, однако теперь девушка черпала силу щедрой горстью, уже не обращая внимания на то, что только сильнее сама расшатывает печать, помогает ее уничтожению. Цепи обвили руку, проткнули ключицу, брат напротив приготовился выпустить волну пламени, в янтарных большущих глазах шел расчет времени и траектории. Отсутствие линз и достойных соперников сказывалось сильнее, чем он думал. Хибари — совсем не то, он зло знакомое, в то время, как напротив стояла абсолютно непредсказуемая единица. Приговор прошил все тело невидимыми нитями, он забирал пламя, но его не становилось меньше, вокруг дула собрался сияющий круг. Прогремел выстрел, пуля попала в ногу — Шестая не желала убивать, не своего брата, оказавшегося не похожим на Емитсу, впитавшим слишком многое от Наны, обижаться на которую, злиться на которую девушка никогда не могла. Он рос с ней, он учился у нее. Пусть… пусть мама забыла… но ей бы не понравилось, начни ее дети убивать друг друга. Она не любила родственника, у нее есть своя семья. Но убивать просто так, человека, который не желает убивать ее… когда можно этого избежать… Мама права: однажды жалость ее погубит. Она ведь даже колено ему не раздробила, как Раэлю. Мантия, которой брат прикрылся, не спасла от ранения. Удивительно, что брат вообще получил некоторые атрибуты Примо, ведь здесь, в этом мире, не было войны с Бьякураном и путешествия в прошлое. Тсунаеши просто не успел проделать все это, если ориентироваться на истории других реальностей. Но воля жива. По-видимому, либо предки, либо Шаман умудрились каким-то образом передать наследие. Или Тсуна достиг всего сам, эволюционируя в своих способностях. Шестая не могла предположить наверняка, так как нюансы в историях родственников существенно различались. Тело стало легким и жестким, разрывающим ветер, пространство, казалось, само время. Шестая рванула навстречу брату, тот взмахнул руками, попытался блокировать, но девушка поднырнула, ударила по сгибу локтя. Ее учили драться не только с обыкновенными людьми — с владеющими пламенем в особенности. Как бить, чтобы заблокировать способность, повернуть энергию вспять, запереть ее в теле без возможности выхода. Над головой пронеслась объятая огнем ладонь, девушка вывернула ее. Она вообще выворачивала суставы, пользовалась плащом, как прикрытием, превращая брата в произведение авангардистского искусства. Так близко, что можно ощутить дыхание, но безразличен — один из множества противников. Только без необходимости убивать. Тсунаеши ничего не мог противопоставить, интуиция работала исправно, рефлексы — тоже, однако реакция не поспевала за ускорившейся в несколько раз измененной. Шестая искренне жалела его, жалела о необходимости причинять боль, но Рейзел был гораздо важнее. Она не рухнула на колени, когда закончилось действие способности Приговора, устояла, схватившись за стену. Уцелевшей рукой. Единственной уцелевшей. Боль пришла незамедлительно, правую руку, сжимавшую револьвер, перекрутило, кости переломало со звонким хрустом, мышцы, обрывки связок — все вышло наружу. Букет, жуткий, пульсирующий канат, сплетенный из нескольких блестящих от влаги веревок, перетянутый поверх всего белоснежными перьями Чистой силы. Они были настолько прекрасны, ничуть не темнели от крови, что выглядели еще более жуткими. Болело все тело: изнутри, снаружи. Шестая с трудом высвободила из покореженных пальцев, которые уже не ощущала, револьвер и повесила его на другую сторону. По привычке взяла две кобуры — как чувствовала. Сама себе казалась она изломанной, неустойчивой марионеткой, но не было времени пожалеть себя. Да и глупо это, она знала, на что шла. Тсунаеши сверкал янтарными глазищами, перекрученный в несколько раз — она постаралась повредить как можно больше суставов. Особая техника, придуманная папочкой, нивелировать последствия которой могла лишь мамочка. Брат злился, однако стоило ему заметить руку, побледнел как полотно, в янтарных глазах отразилась жалость. Шестая одернула широкий рукав куртки, скрывая рану и обрывки водолазки. Нечего остальным видеть уязвимое место, хотя в данный момент она больше всего думала о Рейзеле, который будет волноваться, переживать и вполне может проиграть, если отвлечется. Не первое и не последнее в ее жизни ранение, она справится. Щеку дернуло раз, другой — значит, не от всех ударов увернулась до конца, все-таки задел ее волной пламени. Наверняка там сейчас алеет легкий ожог. Девушка потрогала — ну да, так и есть, не сильно задеты кожные покровы, жить можно. А если успеть к мамочке, то даже шрама не останется. Шутить проще всего, шутить нужно, даже когда особенно тяжело. Пока смеешься, не сойдешь с ума. Смех всегда служил им лучшим лекарством. Шестая умела улыбаться сквозь слезы, умела гордиться самыми ужасными поступками своей семьи и умела служить для них предметом гордости. Она волоком втащила Тсунаеши в распахнувшиеся огромные врата. На нее дохнуло приятной пещерной прохладой, каменным ароматом. Стены странно поблескивали, как будто тоже напитались силой, сверкали искорками полы, а потолки тонули во мраке, который разрезал единственный серебряный луч луны. Он скользил вниз, спускаясь на узкую площадку, на которой стоял величественный, массивный гроб, возвышаясь горой над присутствующими. К нему, как в пирамидах майя, вела длинная лестница. Но Шестую интересовало не это, она внимания не обратила на присутствующих здесь Благородных, взгляд ее, нить ее, печать ее, внутренняя суть ее не отрывалась от Рейзела, сменившего белое одеяние на черное с золотом. Сразу пришло прохладное приветствие и отстраненное любопытство силы Благородного, такое знакомое, такое… любимое, что девушка закусила губу. Успела! Главное — он жив, а с остальным разберутся. Напротив стояла высокая девушка с мечом, как две капли воды похожим на Рагнарек, оставленный предыдущим Лордом в усыпальнице Рейзела. Лорд, совершенно точно новый Лорд. Увидев ее, Шестая заново познакомилась с собственной закомплексованностью. Невозможно стоять рядом и не комплексовать, ибо девушка была хороша: фигура как у мультяшных соблазнительниц, разве что затянутая в подобие военной формы, делавшей владелицу строгой, неприступной на вид; королевская стать, маленький чувственный рот, в который мужчинам наверняка хотелось впиться поцелуем с первого взгляда. Увы, скорей всего, отпугивал ледяной взгляд неправдоподобно алых глаз. У всех Благородных столь редкий оттенок, однако такой насыщенный Шестая видела разве что у Рейзела. Они чем-то похожи, как брат и сестра, в очередной раз Шестая увидела, что проигрывает в отношении внешности леди-Благородным. Спасала мысль, что те наверняка проиграли бы Мэй-тян. А той определенно понравилась бы прическа Лорда. — Тсуна-ним… — голос Геджутеля подрагивал, Благородный стоял на коленях, руки его были скованы за спиной, и на оковах сияли алые символы. Шестая мигом отвлеклась от собственных переживаний. Потом, если выживет, поступит как всегда — обратится со своими комплексами к Восьмой. Когда сестра насмехается, они кажутся не такими страшными, скорее — надуманными. Ей впервые довелось встретить подобное разнообразие Благородных. Старше, чем Сейра и Регис, гораздо более зрелые, нежели Раэль… Взгляд в первую очередь выцепил того, кого бойцу с хрупкими костями следовало опасаться больше всего — Благородного с густой гривой растрепанных седых волос, мускулами, похожими на подогнанные друг к другу каменные плиты. От него исходил такой густой флер физической силы, что становилось не по себе от мысли, что он способен сделать с ее тонкими руками и ногами. Первый Благородный, выделявшийся ростом и шириной плеч, основная часть расы была стройной, гибкой, изящной, пряча за обманчивой хрупкостью дьявольскую мощь. Как, например, тот невысокий юноша со щитом и мечом, выглядящий едва ли не младшим братом Региса, но со взглядом опытного бойца, взгляд этот накидывал своему обладателю сразу пару-тройку сотен лет. Рядом с ним стояла высокая, красивая, всячески эту красоту подчеркивающая леди с алыми волосами. Единственная из всех, чья аура не полыхала резонансом, но отсутствие партнера не делало ее менее опасной. Интуиция Шестой буквально заходилась криком, требуя действовать или убраться подальше, туда, куда тянула проклятая нить квеста. — Что ты экстремально сделала с Савадой?! — закричал светловолосый крепыш, бросаясь вперед. Надо сказать, черная с золотым шитьем жилетка, накинутая на голый торс, определенно шла Сасагаве Реохею. — Кай, останови своего мальчишку! — крикнул Геджутель, но опоздал — Шестая прицельным пинком уже отправила несостоявшегося Хранителя Солнца в полет к дальней стене, где он был пойман высоченным мужчиной, двигавшимся с грацией и скоростью медведя. Да и сам напоминал данного зверя лохматыми белыми волосами, широченными плечами, мускулатурой… — Тсуна, тебе не стоило сюда приходить, — склонила голову Сейра, из-за коленопреклоненной позы ее длинные белые волосы подметали пол. Рядом с ней грустно улыбнулся Ямамото, а вот Арчери сохранял невозмутимый вид, как будто это не его собирались здесь казнить. Гордость Урагана. — Тсуна?! — удивленно вскричала женщина с алыми волосами, выглядела она как настоящая ведьма из сказок. Шестая передернула плечами, собственное имя казалось далеким и неправдоподобным, она давно уже не Тсуна. — Мы думали, все пламенные за пределами Лукидонии мертвы… — растерянно протянул маленький Благородный. — Что ты сделала с Тсунаеши? — прозвенел голос Лорда: чистый, звучный, можно сказать, слегка тяжеловесный, что только подходило девушке. — Он проиграл мне, — пожала плечами Шестая. Несмотря на безмятежный вид, она боялась, жутко боялась не суметь пройти дальше. Вокруг слишком много Благородных, а она… так устала. К счастью, среди присутствующих не было Мукуро или Хибари. Неужели им не приказали явиться? Или Облако все-таки не выжил? Неважно… Рейзел… Ему же больно. Так нельзя… Нечто могущественное вновь обратило свой взгляд, нить квеста расплелась, раскинулась на всю усыпальницу, и девушке захотелось плакать: финальная точка отсчета прозвучала так неожиданно. Она скована по рукам и ногам, но… Впервые квест сплелся с собственным желанием Шестой. Она должна оказаться рядом с Рейзелом. Ее прихода ждали, он был запланирован самим мирозданием, который прописал в «настройках» квеста необходимые условия. Однако… ее собственное желание помочь, защитить, облегчить ношу не являлось навеянным, все это — желание быть с Рейзелом — она взрастила сама, терпеливо, как цветок из крохотного ростка, исподволь, сама того не замечая. Боже, какой идиоткой надо быть, чтобы не замечать очевидного! Чтобы не замечать просто желания идти с кем-то рука об руку. Почему ей надо обязательно быть под угрозой смерти, чтобы до чего-то дойти собственным умом? Печать покрылась трещинами, колючая проволока приподнимала края, раздвигала болезненно мясо, заставляя истекать кровью. Плевать, все равно, все равно… Она должна быть там… Рейзел протянул руку, приглашая. Сводный брат плюхнулся на пол, где остался лежать в позе эмбриона, когда Шестая выпустила его шкирку. Время показалось ей мгновением, несколько метров — шагом, когда она очутилась в знакомых теплых объятиях. Он прижал ее лицо к своему плечу, запустив пальцы в спутанные алые волосы. Сердце билось быстро-быстро, все внутри откликалось на этот стук. — Тсуна… Шестая… Ты не должна здесь находиться… Его дар, жадный, голодный, искал источник, искал, смотрел, ощупывал нитями-кровью, запускал жадные щупальца в пламя, но пока, без дозволения хозяина, не имел права выпить ни капли. Шестая дышала прерывисто, видела отражение собственных чувств в красных глазах напротив, сейчас совсем не темных, наоборот, ослепительно ярких, как рубин на солнце. — Плевать… — прошептала Шестая, запрокинув голову. — Я хочу быть здесь. Я могу усилить тебя. Используй меня для своих целей. Произнеся слова, она сделала это правдой. Все домыслы, предположения… — Тебе будет больно, — на лице Рейзела читалось страдание. — Мне все равно, — девушка улыбнулась, провела кончиками пальцев по высокой, острой скуле, как делал всегда он. Повторила полный нежности и самоотдачи жест. — Ты ошибся, Рейзел, в тех своих словах: ты однозначно этого стоишь. Какое-то еще время, всего пару взмахов ресниц, пару секунд длиною в вечность, Благородный разглядывал ее, а затем кивнул, вызывая внутри волну облегчения. Шестая потерлась щекой о плечо, а затем развернулась, прижавшись спиной к твердому телу. В таких поединках она привыкла встречать опасность лицом к лицу. Чего можно опасаться, когда талию сжимает крепкая рука? Когда она всю себя отдает теплому телу другого? Печати крошились и рушились по краям. — Значит, ты тоже обрел напарника, Кадис Этрама Ди Рейзел? — Лорд бросила короткий взгляд на покалеченного… партнера — да, Шестая видела, слышала их резонанс, вступающий в силу, чувствовала его всей кожей. Прекрасный и могущественный, наполненный янтарным сиянием и алым закатом. Так очевидно: боссу, лидеру семьи может соответствовать только другой лидер. — Посмотрим, сколько ты будешь красоваться с нею. Рагнарек взлетел и опал, молнией разрезав пространство, а на них устремилась волна крови, бушующая, жаждущая разорвать. На мгновение Шестая ощутила прикосновение к макушке нежных губ, легкое, почти невесомое, а затем Рейзел медленно вскинул навстречу потоку ладонь, останавливая. Белое на красном — красиво… С губ девушки невольно сорвалось мычание, она стиснула зубы, как на самых жестоких пытках Эстранео, в глазах вскипели жгучие слезы. Несколько колючих лент разом вырвалось из тела, печать, более не поддерживаемая ничем, разломилась пополам, и на девушку обрушился водопад пламени. — Все хорошо… — прошептала она обеспокоенному Рейзелу. — Все будет хорошо. Не отвлекайся. Она летела в огненную пропасть, куда столкнули ее алые ленты вежливо-прохладной силы Рейзела, они же защищали, обвивали ее состоящий целиком из пламени силуэт. Во внутреннем мире девушка утратила одежду, утратила четкость черт, внезапно превратившись в объятый огнем силуэт. Этот огонь жег, проникал сквозь поры, сквозь глаза и рот внутрь, растекался по венам. А вокруг бушевало еще пламя, буйное, радостное, которое так долго ждало. Снова и снова удары Лорда оказывались бесполезны, заставляя женщину кривиться в ярости и кусать губы, теперь уже похожие на спелые темные вишни. — Ни ты, ни твой соратник-человек, способности которого так воспевал предатель Геджутель… — прошипела она. — Вам не одолеть меня. Даже если ты Ноблесс, не позволительно… Ее кровавая сила танцевала, металась, облизывала камень, сотрясала стены, которые пока еще абсорбировали удар. Так похоже на техники Рейзела… и так отлично от него. Сила Лорда… неполноценна. Не такая густая, насыщенная. Шестая стискивала зубы, из последних сил следя за обстановкой, цепляясь за каждое событие, за малейшее изменение, чтобы не рухнуть окончательно в пламя. Теперь она, снова она, оказалась на том самом озере, которое описывала мать. Застывший водоем, скованный льдом, ужасно, просто опасно тонким, в окружении вековых деревьев. Все это, разумеется, ее воображение, которое придает ощущениям хоть какую-то смысловую нагрузку и окраску. Невозможно, нельзя драться с самой собой, это… пугающе непредсказуемо. А вот балансировать на тонком льду… С руки на пол капала кровь, но стук капель заглушали новые и новые атаки. Шестая подозревала, что давно истекла бы кровью, если бы не Чистая сила. Жаль, она не чувствует поддерживающих перьев. Нельзя вмешиваться в поединок, это только между Рейзелом и Лордом. Только их дело, наследство, оставленное предыдущим правителем Благородных. Ее задача — помочь выжить. Обоим, если понадобится. Как никогда ясно, девушка слышала сдавленное дыхание пораженных Благородных, их шепотки, из которых получила больше информации, чем за прошедшие несколько дней. Значит, сила Лорда казалась уникальной. Значит, раньше никто не мог ей противостоять… Рейзел вновь отбил атаку и образовал собственное… пространство крови. Кажется, назвали именно так. Над головами раскинулся купол, огромный, насыщенно гранатовый, темнее, больше, чем у Лорда. Гораздо… гораздо… Не подобрать слов, оказавшись внутри мясорубки, которая присматривается к тебе, как к жертве. И лишь объятие владельца защищает от мгновенной смерти. На пике внимания, в центре концентрированного, пристального осмотра… Шестая ощущала себя бабочкой, приколотой к картонке. И одновременно — в объятиях-лентах неподкупной, всеобъемлющей заботы. Сам дар Рейзела заботился о ней, оберегал, повинуясь своему владельцу. Хищные языки-клыки крови устремились к Лорду, но та отбила их атаку, разрушила пространство крови взмахом меча. Как вину Геджутеля, которой тот буквально полыхал, как удивление остальных Благородных, Шестая ощущала в стоящей напротив женщине громадную неуверенность, сомнение в собственных силах. И знала, что Рейзел чувствует то же самое. Понимает по использованию таланта. Шестая горела: сущность, плоть, кровь не имели значения для наконец-то дорвавшегося до нее пламени. А дар Рейзела проникал, переплетался, брал открытыми ладонями горячие угли из костра. Пока Шестая будет гореть, дар Рейзела будет подпитываться от нее. Пусть так, она сделала свой выбор. Она будет гореть столько, сколько понадобится. — Ты сомневаешься, Лорд, — грустно констатировал Рейзел и вдруг повернул голову к Благородным, сгрудившимся вокруг пленников и покалеченного Савады. — Глава клана Мергас, не могли бы вы поставить щит вокруг нас? Разве это не ваша прямая обязанность — беречь Лукидонию? Так сберегите храм Лордов. — Так Лорд поэтому… — побормотал невысокий Благородный со щитом в руке. Шестая чувствовала исходящую от него знакомую силу, но была слишком больна, чтобы анализировать. Взмыли вокруг зеленые стены огромного куба, заключив их троих в клетку. Для резонанса Лорду не требовалось касаться своего партнера, этим не могли похвастаться Шестая с Рейзелом. Поэтому да, она будет рисковать, останется рядом, на острие атаки, чтобы подпитывать. Решимость… Впервые она поняла, что такое на самом деле — решимость в основе пламени. Ее готовность идти до конца, пожертвовать собой… Откликаясь на мысли, пламя внутри разгоралось все сильнее. Сколько бы ни брал дар Рейзела, меньше не становилось. На глазах выступили слезы. Больно, как же больно, как же чертовски больно, но девушка держалась. Ей не привыкать не кричать, когда хочется стереть зубы в крошку — в лаборатории отучили в первую очередь. У ученых от криков жутко болела голова. После возведения барьера атаки Лорда усилились, но Рейзел отбивал их с изысканной непринужденностью. Только стиснувшие кожу на животе пальцы показывали Шестой, как много контроля и сил уходит у него. И у нее. Щиты трещали по швам, прошло всего несколько минут, а те уже не выдерживали. Шестая сама ощущала буйство силы. Казалось, прошло всего несколько часов, хотя на деле минули минуты. К щитам снаружи присоединилась система Гокудеры, иначе те попросту не выдержали бы атак злившейся с каждым провалом все больше правительницы. Однако вместе со злостью в ней чувствовалась боль от предательства: советника, Рейзела, отца… Неуверенность в себе подтачивала силы, и девушка все лучше, яснее понимала замысел Рейзела. Как все просто на самом деле! Он до конца будет беспокоится об этой стране, даже если здесь его станут проклинать. — Мастер! Шестая! Мастер, прошу вас, остановитесь… — Ты… — прошипела Лорд. А Рейзел улыбнулся и погладил стоящую девушку по шее. — Не стоит, Франкенштейн. Это наш с ней выбор. — Мастер… Тсуна… Шестая дернула уголком губ, приветствуя ворвавшегося в святилище полуголого директора. О, за такие фотографии девчонки из школы точно убили бы. Но этот страдальческий взгляд все портит. Не надо их жалеть, в конце концов, они оба выбрали идти до конца. — Откуда в тебе столько неверия в собственные силы? — обратился тем временем Рейзел к Лорду, и Шестой показалось, будто ее губы следом проговаривают идущие из сердца слова. — Даже твой партнер раскрыл свой потенциал полностью, чтобы стать достойным тебя. Так почему же ты боишься собственного оружия? Почему не доверяешь ему? Покажи хоть раз силу той, что правит этим миром. — З-замолчи! — Если сдержишься сейчас, тебе никогда не хватит силы, чтобы защитить себя, чтобы править Благородными… Чтобы уберечь партнера. Взгляд Лорда метнулся туда, где лежал Тсунаеши, которого, по счастью, не видел пока что Гокудера, занятый полностью подпиткой системы. На лице отразился неподдельный страх, почти панический ужас. Тсунаеши являлся для нее не просто оружием, не просто партнером и защитником, чем-то большим, необходимым. Проник глубоко, переплелся с сутью так, что не оторвать. И она для него — тоже. Тсунаеши, не принимая, все же согласился с ее решением, помог, переступив через себя, если бы это сделало молодую правительницу счастливой. Девушка расправила плечи, прикусив губу от сосредоточенности, меж ровных бровей пролегла морщинка. Она вскинула меч, на этот раз они пели дуэтом, больше Шестая не ощущала фальши, только… неполноценность, незавершенность. А рядом тихо радовался Рейзел. — Я покажу тебе, что сумею защитить всех! Покажу силу истинного Лорда! Снова водопад крови, различие между Благородными с этим даром и Кровавыми ведьмами налицо. Двенадцатая может использовать лишь существующую кровь, не может создать ее из ничего, а Благородные, казалось, преобразуют сам дух, чтобы атаковать. Лорд успокоилась, внезапно, совершенно неожиданно расслабилась, однако энергия нарастала, накатывала снежным комом, все набирая обороты, вихри становились все сильнее и сильнее, они вгрызались в мраморный пол, оставляя глубокие трещины-рытвины, обходили стороной Благородных, ластились к Тсунаеши. И пытались выгрызть глотку осмелившимся рассердить повелительницу. Рука Рейзела сжала талию крепче, и тот, в почти танцевальном па, отклонился с пути одного из потоков. Когда все закончилось, Лорд тяжело дышала, а на губах Рейзела застыла легкая улыбка. Он по-прежнему выглядел полным сил, свежим, как после прогулки, а не сражения. На лице Франкенштейна замелькало облегчение, нечеловеческое по своей силе, восторженное и немного — недоверчивое. — Твой отец по праву гордился тобой, ты достигла потрясающих успехов. Думаю, пришла пора отдать тебе это. Второй Рагнарек родился в багровом вихре, перелетел прямо в руку пораженной девушки. Всеобщее изумление порывом свежего ветра пронеслось по помещению, развеяло ауру битвы, как будто вовсе тут не сражались. Рейзел снял маску претендента, коварного изменника, вновь став чуточку печальным собой. — Ты — Лорд, истинный повелитель Благородных. — Откуда он у тебя? Нет, Франкенштейн! — остановила женщина подошедшего блондина, вновь затянутого в костюм. — Я желаю услышать ту, что не станет юлить и украшать своды храма словесными кружевами. Лорд неторопливо подошла, подняла кончиком пальца подбородок Шестой. Красивая, безусловно красивая, алые глаза, характерные для всей расы, придают облику изюминку. Но все же, по сугубо пристрастному мнению, Мэй-тян гораздо лучше. Живая, не воплощенная воинственность. По крайней мере, опасность Мэй-тян невозможно почувствовать, ей можно только стать свидетелем. Как правило, один-единственный раз и только в качестве жертвы. Лорд походила на принцессу, запертую в замке, никогда не видевшую реального мира, а потому… неживую, слегка шаблонную, еще очень и очень маленькую. Нет, она не маленькая девочка, но нерешительность придавала облику налет наивности. Доверчивости… Из-за чего ей сейчас так больно. Сколько лет пронесла она мысль о том, что недостаточно хороша для родного отца? Шестой было ее крайне жалко. Лорд не ненавидела, она сострадала, мечтала о другом, хотела для своих людей только хорошего. Нет, ненавидеть она не умела, лишь презирала и боялась, но страх этот свойственен людям сильным духом, благородным, не подлым, не способным на низости. Такая раса, как Благородные, не должна показываться на глаза в грязный современный век, люди попросту уничтожат свидетельства существования совершенства духа и плоти. — Не бойся меня, — ожесточенные черты лица смягчились, Лорд заговорила мягче, тише. Наверное, потому, что Шестая была ниже ее ростом и казалась младше. — Откуда у вас Рагнарек? Вы партнеры, значит, ты имеешь право говорить вместо Кадиса Этрамы Ди Рейзела. Партнеры? Шестая не знала, ее резонанс не походил ни на что виденное доселе, он не звенел, не переливался едва слышной мелодией силы, но… Кровавый дар Рейзела все же черпал энергию у нее. Нужно ответить, потому что в глазах девушки напротив так ясно читается сомнение. Благородные, видимо, не только взрослеют дольше, но и от своих мыслей отказываются тяжелее. А такая, как Лорд, не должна сомневаться. Не в тот момент, когда Рейзел гордится ею. — От твоего отца, — Благородные поперхнулись все разом, Лорд просто побледнела. — У него, кстати, весьма интересное чувство юмора. Всех внезапно заинтересовали узоры на стенах, да поразила эпидемия кашля. Даже Лорд пару раз кхекнула в кулачок. Это какой же… харизмой надо обладать, чтобы даже после смерти так воздействовать на людей?! — Когда… когда вы его получили? — Понятия не имею. Спросите у Франкенштейна, он дольше там жил. — Не при мне, — тут же открестился директор. — Когда я уходил на поиски Мастера, меча еще не было. Нам его просто подбросили. Понимаю, звучит бредово, — развел он руками. — Мы впервые за несколько сотен лет вернулись домой и там наткнулись на сей… кхм… предмет дискуссии. Как уже говорила Тсуна, у предыдущего Лорда было замечательное чувство юмора, — Благородные снова закашлялись — на этот раз от количества яда в словах человека. Шестая думала, все пройдет, когда успокоится сила Рейзела, когда он перестанет использовать свой дар, но ничего не прошло — она балансировала на тонком, трещащем льду того самого озера, о котором говорила мама. Одно неловкое, неверное движение — и ничто не спасет от роковой бездны. Поэтому девушка вцепилась в кулон, как в спасительницу соломинку, отчего острые грани крыльев и меча врезались в ладонь. — Ты правда не знал? — обратилась Лорд к Рейзелу, в голосе ее слышалась неподдельная надежда. — Нет. И лицо молодой женщины просветлело, как у всех присутствующих Благородных и людей. Рейзелу хотелось верить, одно его слово прозвучало весомее некоторых речей. — Но… как… — Ло-орд! Шестая не выдержала, всхлипнула от смеха, уткнувшись носом в пиджак Рейзела. В который уже раз за сегодняшний день пожалела, что руки слишком дрожат для фотографирования на телефон. Ибо смотрящая в зенит пятая точка побитого Региса, болтающегося на плече какого-то блондина, мечущегося вокруг повелительницы, стоила увековечивания. Ну, или возможного дальнейшего шантажа. Кажется, Франкенштейн подумал о том же самом, больно уж плотоядным стал его взгляд. Он не пришел еще в себя, глупый мальчик, все-таки добившийся своего. Регис К. Ландегрэ… Девушка взглянула на склоненную седую голову сидящего на коленях каджу. Упрямство — это определенно фамильная черта. Шестой хотелось смеяться — нить квеста лопнула с оглушительным звоном. Хотелось плакать — квест оставил ее один на один с огромным количеством пламени, льющимся из-под сломанной печати. Больше ничто не могло уберечь ее. Больно, как же чертовски больно! Как она устала от боли! — Лорд, с вами все в порядке? — бодрым козликом скакал Благородный. — Кэриас, живо ко мне! — прошипела женщина с алыми волосами, смущенная бестактным поведением товарища. Радостный носильщик удивился, но присоединился к подруге. — Джудайме! — только сейчас Гокудера обнаружил печальное состояние своего босса, заметался вокруг него птицей над разоренным гнездом. — Кто с вами сделал подобное? Скажите, и я его взорву! «Сказать?» — спрашивали нахально глаза Франкенштейна. — Как появилась вторая часть Рагнарека? — Лорд вполне уверенно чувствовала себя в постепенно набирающем обороты балагане. Ее голос перекрыл посторонние шумы, заставил замолчать присутствующих. — У Раэля есть оружие духа, — отмахнулся Ураган, не признававший иных авторитетов, кроме драгоценного Десятого, почему и хлопотал вокруг босса, пытаясь распутать все то, что там накрутила девушка. — И у его старшего брата. Наверное, по тому же принципу. Шестая сказала бы, что лучше не трогать, но язык не поворачивался. Уровень пламени нарастал как прилив, она могла только надеяться, что все обойдется. — Н-но откуда?.. На лицах всех читалось, что это невозможно. Считалось невозможным до сего дня… — Наш отец разделил Кертиа между мной и моим братом, — в храм вошел Кертье-старший, уже без плаща, в обтягивающей торс тонкой, почти прозрачной водолазке, которая практически облизывала каждый изгиб, каждый кубик пресса. Вот бы показать Восьмой — та обзавидовалась бы количеству сексуальных парней вокруг. — Вместе с предыдущим Лордом они проводили много времени над исследованием оружия духа. Последней волей нашего отца было сохранить в тайне существования Грандии Раэля. — Мы не знали о Рагнареке, так как не возвращались домой, — поспешил вернуть внимание Франкенштейн. — Мастер спал с самого момента своего исчезновения, то есть последние восемьсот двадцать лет. — Ты… — Да, — коротко кивнул Рейзел. Парадоксально, но он умел быть убедительным при немногословности. Сегодня определенно ночь потрясений для всей Лукидонии. Правда об изменниках, о восстании оказалась далеко не правдой. Лорд разрывалась между своим давним, упертым убеждением и доверием к Рейзелу, пониманием, что он сказал правду. Если бы все спорные вопросы можно было решить короткими ответами. Возможно, доверчивость… нет, вера в благородство своей расы — глобальная ошибка Благородных, как бы ни звучало это. Но… данная вера являлась одновременно самой могущественной их силой, позволяющей держаться едино. Остальные тоже поверили. Сложно не поверить тому, кто не убил Лорда, хотя вроде бы все было на его стороне. Сила, сам предыдущий властитель со своим неадекватным чувством юмора и волей… Трудно не поверить тому, кто выглядел довольным таким окончанием боя. — Сюда мы пришли, чтобы выслушать еще одно послание предыдущего правителя, — снова вступил в разговор Франкенштейн. — Первое он оставил в храме Мастера, сообщил, что здесь мы найдем ответы на свои вопросы. Старый жучара… — прошипел он еле слышно. Благородные, включая дочь «жучары», сделали вид, что не слышали оскорбления. Тсуна вновь хихикнула про себя: видимо, многие были согласны. Рейзел взмахнул рукой, его сила потекла к находящемуся на возвышении гробу. Шестая снова вспомнила пирамиды инков или майя. Вспышка света вместе с появлением призрачного силуэта не стала новостью для нее, зато бесконечно удивила остальных. — Ойя-ойя, могут же некоторые выглядеть мужественно даже в женских платьях, ку-фу-фу! До этого момента незримый Мукуро вышел из тени, что-то прошептал мелкому Благородному со щитом и тут же растворился в пламени, бросив короткий странный взгляд на Шестую. — С возвращением, Кадис Этрама Ди Рейзел! Бесконечно рад, что ты пребываешь в добром здравии. Полагаю, ты удивился моему маленькому подарочку. Надеюсь, твоего ручного злыдня вовсе приступ хватил. — Старый жучара… — А я ведь предупреждал: сколько ни отказывайся, у меня всегда найдется запасной план! Этот упрямец Франкенштейн, наверное, думает, что мне отказал мой светлый разум. Ходит, поливает грязью мое доброе имя… Завистник! — Да чему тут завидовать… — Он всегда на меня зубы скалил. Хотя что с него возьмешь, с не-Благородного. Мы должны прощать недостатки слабых мира сего… — Лорд заливисто, запрокинув голову засмеялся. На Франкенштейна было страшно смотреть. — Жучарой был — жучарой помер… — перешел тот на змеиное шипение. Удивительно, но дочь покойного снова его не одернула. — Дарую тебе, ручной злыдень Рейзела, свое великодушное прощение. Вот какой Лорд молодец! Сам себя не похвалишь, никто за это не возьмется. Даже Геджутель. Кстати о нем! Лорд замолчал ненадолго, как будто собирался с мыслями, лишь шумное дыхание прерывало ожидающую тишину склепа. — Не знаю, удивился ты или нет моему погружению в вечный сон. Надеюсь, мне все же удалось хоть немного тебя поразить. Мне не известна длительность отпущенного мне срока, но… Наблюдая за людьми, я с прискорбием отметил, что совсем не изменился. Не только я — все Благородные, застывшие во времени, развитии, остались неизменными. А люди… они подвержены стольким страстям, торопятся жить, успеть сделать многое, сгореть, оставив после себя наследство, которое может обесцениться, а может пройти сквозь века. Благодаря им я подумал, может, они не нуждались в нашей защите? Может, предназначением людей на этом свете было научить Благородных жить? По-настоящему, без уверток и прочего. Люди… Однажды кто-то назвал их прекрасными цветами: яркими, но недолговечными, как фейерверк, расцветающий в ночном небе — но столь же впечатляющими. Как раз из-за смертности, из-за опасности уйти через несколько десятилетий, люди торопятся, спешат успеть все, горят и сгорают, полыхая подобно праздничному салюту. Единственные люди для меня — это безумцы, те, кто безумен жить, безумен говорить, безумен быть спасенным, алчен до всего одновременно, кто никогда не зевнет, никогда не скажет банальность, кто лишь горит, горит, горит как сказочные желтые римские свечи, взрываясь среди звезд пауками света, а в середине видно голубую вспышку, и все взвывают: «А-аууу!» Такие люди навсегда оставляют после себя след в истории, в сердцах других, рождая отвагу и надежду. — Слишком долго наше собственное состояние не подвергалось изменениям — тысячелетиями, если быть точным. Поэтому пришла пора оставить свои посты и передать мантии глав потомкам. Остальные каджу согласны со мной, они проследуют в Вечный сон. Так будет положено новое начало для нашей расы. Пора бы твердолобым старичкам передать бразды правления молодому поколению. Я ожидаю от них великих свершений. В частности… Там есть некто Кэриас. Мне весьма, весьма импонирует его образ жизни. Хороший у него характер, совсем не похож на Благородного. Прям как я в молодости! Носильщик Региса закашлялся под недовольными взглядами остальных. — Чую, в плане характера у меня есть кое-какие недоработки… — пробормотал он. — «Кое-какие»?! — зашипела красноволосая бестия, пальцы с длинным черным маникюром согнулись, как будто душили кого-то. Блондин побледнел и поспешил спрятаться за массивным телом своего товарища в жилетке на голое тело. — Так вот, насчет Геджутеля. Его я оставил присматривать за моей милой дочуркой и остальными молодыми обормотами. Хотя, полагаю, он сделает это ценой своего доброго имени. Ох, уж эти Ландегрэ — поразительные экземпляры! А теперь — к Рагнареку. Как думаешь, почему я оставил его тебе? Потому что хотел сделать Лордом, конечно же! — звонко захохотал Лорд. О, Шестой он определенно нравился — такой весельчак и оптимист. Плевать, что другие не восторге. Не балансируй она на тонком льду, обязательно насладилась бы «беседой». Нынешняя Лорд беспомощно стиснула Рагнарек, по ее лицу можно было прочитать все мысли — даже сейчас она бесконечно уважала волю отца и собиралась передать меч Рейзелу, коль предыдущий Лорд так этого хотел. — А все потому, что моя драгоценная дочь Раскрея не заслуживает этой участи. Мне хотелось бы избавить ее от ужасного бремени — прожить жизнь в одиночестве, разделенном лишь с тяжкими обязанностями. Чем дальше, тем больше страданий и обязанностей. Мы не нужны, в мире заправляют люди, а потому именно Лорд поведет нашу расу тропой изменений. Мне не хотелось бы, чтобы она повторила мою судьбу. Что в этом хорошего? Ну, кроме пикировок с твоим ручным злыднем, Кадис Этрама Ди Рейзел. То же в отношении новых каджу. Мы не ждем, что они последуют по нашим стопам, наоборот, хотелось бы, чтобы они сами выбирали свой путь. Мы уходим, чтобы сделать наших детей свободными. Как понимаешь, у Геджутеля совсем нелегкая задачка. Помоги ему, если получится. Шестая почти ослепла от боли, ее все больше затягивало в пучину, огонь стекал потоками лавы, расцветал под веками ликорисами. Каждое прикосновение, каждый вздох отдавался болью во всех нервных рецепторах. Но она могла слушать, цеплялась за голос Лорда, оказавшегося именно таким, каким она себе представляла. — Потому я и хотел сделать тебя Лордом, чтобы избавить от участи Ноблесс. Ведь даже судьба Власти выглядит более привлекательной по сравнению с участью Силы. Кадис Этрама Ди Рейзел… позаботься о моей дочери… о моих детях. Не торопись ко мне. Я все еще надеюсь, что однажды ты обретешь то, чего твоя душа жаждет, но отказывается искать. Шестая ощутила, как ее поднимают на руки, прижимают к груди, непреклонно, но мягко. Рейзел чувствовал ее усталость, понимал состояние, хотя вряд ли знал подлинный масштаб ущерба — девушка цеплялась за реальность из последних сил. Предыдущий Лорд исчез в сияющей вспышке, и это как будто толкнуло ее окончательно за грань — лед треснул окончательно, образовав маленькую полынью, волна взмыла к небесам, обхватила девушку. Шестая задохнулась от боли, все предыдущие ощущения оказались лишь мягкой щекоткой по сравнению с этим. Она не видела, как освободили Геджутеля, Сейру с партнерами, лишь слышала звон наручников. Шестая не видела, как преклонили колени каджу — но слышала предложение Лорда. — Кадис Этрама Ди Рейзел. Теперь я разделяю волю моего отца. Если пожелаешь стать правителем Благородных… Шепотки шелестом сухих листьев пробежались по помещению, но не один не посмел оспорить решения женщины. Самоотречение, готовность в самом деле отказаться от титула и не устраивать распрей — подобного благородства не знала людская раса. — Нет, — так решительно, а по мокрой от слез щеке скользнули пальцы. — Лорд вы, вам им и оставаться. Участь Ноблесс уже не кажется мне столь страшной, как описывал предыдущий Лорд. — Шестая ощутила след теплого дыхания на своем лбу, она внутренне содрогалась под ударами пламени, хотя тело оставалось неподвижной ловушкой для сути. — Франкенштейн! Голос Рейзела звучал почти панически, слуга немедленно подлетел к нему. Шестой хотелось сказать, что волноваться не о чем, что она сама выбрала свой путь — даже если он приведет в конце концов к смерти, но не смогла расклеить пересохшие губы. — Мастер… она… — голос доносился издалека, Шестая сопротивлялась волнам, сопротивлялась ломающемуся льду, бежала к близкому, но далекому берегу, однако следующие потоки огня захлестнули ее.