Перекресток

      Дверь, тонкая и облупившаяся, отделяла Изуку от того, чтобы войти внутрь. На ней не было никаких оповещательных знаков, ничего, что могло бы показать, что за дверью находится палата, в которую помещают тяжелобольных пациентов. Изуку застыл перед ней, не в силах поднять руку и войти, перебороть, наконец, свой страх, свою неуверенность и увидеть того, кто наконец-то пришёл в себя. Спустя восемь долгих дней и ночей, целую вечность монотонных гудков аппаратов, оповещающих, что он жив.       Это было похоже на кому или глубокий сон. По словам Исцеляющей Девочки, Каччан использовал все резервы своего тела, чтобы регенерировать клетки. Причуда исцеления помогала ему делать это гораздо быстрее, но всё же чужого вмешательства в этот раз было недостаточно. Атака злодеев была отбита, раны залечены, остальные ребята давно уже выписались (Урараке досталось достаточно сильно: сломаны нога и несколько рёбер), только Каччан всё так же оставался в палате.       Изуку приходил сюда каждый день, менял на посту тётю Мицуки или зевающего Киришиму, приносил цветы — с жёлтыми торчащими лепестками, похожими на непокорные волосы Каччана — и ждал. Ждал-ждал-ждал, вглядываясь в бледное лицо, такое умиротворённое и спокойное во сне. Смотрел на его руку, болезненно тонкую, поверх белого одеяла, и хотел дотронуться. Сжать ладонь, переплести пальцы, поддержать.       И вот сегодня утром, когда он вошёл в больницу, Исцеляющая Девочка улыбнулась. Было в её лице что-то такое, что заставило Изуку почувствовать ком в горле. Сердце, бившееся гулко и быстро, почти заглушило её слова, главную радостную новость: Каччан пришёл в себя. Сквозь шум в ушах Изуку выцепил обрывки фраз: «…рано утром… открыл глаза… память не повреждена…».       — Ты можешь навестить его, — улыбнулась Девочка, и тот кивнул, нервно и поспешно пробормотав слова прощания. Побежал к двери, окрылённый и взбудораженный, потянулся, чтобы повернуть ручку… и замер, не в силах войти внутрь.       Изуку боялся. Страшился того, что Каччан будет зол. Что оттолкнёт его, бросив одну из любимых уничтожающих фраз. Взглянет так яростно, что Изуку снова почувствует себя пустым местом. Беспричудным неудачником, которого тот так ненавидел в школе. Но вместе с этим, думал он, Каччан спас его. Подставился под атаку злодея и чуть не умер. Провёл восемь дней без сознания ради того, чтобы отвести от него удар.       Неужели тот и правда чувствовал… что-то? Или же просто был героем? Слова Тодороки о том, что Изуку ему нравился, заставляли внутренности скручиваться. Казались невозможными после всего, что между ними было. Каччан, наверное, не ненавидел его так сильно, как раньше, но уж точно не мог испытывать более тёплых чувств.       Инцидент в лагере — ему не хотелось даже думать об этом — был пьяной ошибкой. Да, точно, ошибкой. Изуку убеждённо кивнул сам себе, разглядывая облупившуюся краску на закрытой двери. Другой вариант им не рассматривался, просто не мог быть допущен, ведь тогда… тогда он точно не смог бы взглянуть на Каччана. Говорить с ним. Перестать думать, что тот поцеловал его с намерением, а не просто так. Что бы он тогда сказал Тодороки? Тодороки, который решил оставить его одного, пока он не выберет. Не определится.       Невозможно, немыслимо. Глупо.       Просто смешно.       Глубоко вдохнув, Изуку взялся за ручку, повернул её и осторожно заглянул внутрь.       В палате было тихо. Стерильно чисто и светло-светло. Лампа освещала небольшое помещение: кровать на колёсах, пару неудобных стульев и небольшую тумбочку с вазой на ней. Жёлтые хризантемы, яркое пятно на белом больничном фоне, цепляли взгляд. Каччан полусидел, утопая в мягких белых подушках, прикрыв глаза. Его дыхание было ровным и глубоким. Катетер с трубкой, прежде постоянно присоединённый к правой руке, отсутствовал, большинство машин тоже, и от этого казалось, что комната увеличилась в размере.       Изуку сделал небольшой шаг вперёд, чувствуя себя неловко, находясь здесь. Они даже не были друзьями, не разговаривали… Киришима смотрелся бы на его месте куда более гармонично. Тот уже давно пересёк бы комнату, ухмыляясь и болтая, плюхнулся бы на кровать, словно это было в порядке вещей. Наверняка отдавил бы Каччану ногу, но абсолютно об этом не переживал. Киришима чувствовал себя комфортно, находясь с ним рядом, Изуку же, наоборот, весь сжимался, не в силах расслабиться.       Снова шаг.       Лицо Каччана сегодня не было настолько бледным: небольшой румянец обозначился на его скулах. Светлые волосы разметались по подушке, лохматые и почти мягкие. Длинные ресницы трепетали.       Ещё один шаг, и тот уже смотрел на него, потревоженный чужим присутствием.       Сердце Изуку, до этого бившееся неровно, рвано подскочило куда-то к горлу. Огонёк узнавания и удивления вспыхнул в красно-оранжевых глазах, невозможная смесь эмоций отобразилась в них, пришпиливая к полу, не давая пошевелиться и вдохнуть. Изуку долго глядел на него, чувствовал ответное внимание, а потом Каччан снова прикрыл веки. Глубоко вдохнул, словно пытаясь успокоиться.       — П-привет, — пробормотал Изуку. Махнул рукой: вышло вяло и неубедительно.       — Деку, — короткий ответ. Голос Каччана был хриплым и низким, словно он не говорил целую вечность.       Изуку воспользовался паузой и тем, что тот до сих пор не смотрит, и сократил расстояние до стула. Сел на краешек, руки на коленях, в неудобной позе. Его взгляд метнулся ко всё ещё закрытым глазам, а потом к руке: уже не спокойно лежащей на одеяле, а сжатой в кулак.       — Тётя Мицуки придёт совсем скоро, — сказал Изуку, стараясь звучать беспечно, словно разговаривая с Ураракой или Иидой. — Она была здесь всю ночь, сменила меня после работы. Так жалко, что ты пришёл в себя, когда нас не было рядом. Киришима тоже…       Молчание.       Изуку продолжал смотреть на чужую руку. Это было безопасно. Он мог притвориться, что не нервничает. Что Каччану может быть интересно, и его присутствие уместно здесь.       Он прокашлялся.       — Так вот, Киришима тоже дежурил здесь. Одноклассники приходили навещать тебя позавчера, Аизава сказал, что ждёт, когда ты вернёшься в Академию. Мы не проходили ничего особенного, только повторяли старые темы, я…       — Что со злодеями? — вдруг сказал Каччан, разрушив бесконечный монолог Изуку. Тот вздрогнул от неожиданности.       — Мы отбили атаку. Точнее, учителя отбили, — поправил себя он. Из-за приоткрытой двери донеслись чьи-то приглушённые голоса и шарканье шагов, а потом всё стихло. — Многие из нас получили ранения, но все живы. Урараке пришлось провести в больнице пару дней. Не так много, как тебе, конечно, но это было неприятно…       — Сколько же я… — что-то в тоне Каччана заставило Изуку поднять голову, — …здесь провалялся?       Всё в груди сжалось от жалости.       — Чуть больше недели. Тебе было совсем плохо.       — Дерьмо, — ругнулся тот. Попытался подтянуться на кровати и сесть, цепляясь руками за простынь, но потерпел поражение. Тело всё ещё было слабым после витаминных капельниц, неуклюжим и неловким. Каччан сильно потерял в весе, поэтому его скулы выделялись гораздо чётче, делая черты более острыми.       Изуку моментально вскочил, потянулся, чтобы помочь, но замешкался — ладони на худых плечах. Их лица оказались так близко, что носы почти соприкасались. Глаза Каччана сузились, и огонь недовольства вспыхнул в них.       Изуку издал полузадушенный смешок, удивляясь собственной реакции. Он не страшился злодеев, спасал людей, но рядом с другом детства нервничал так, что ощущал себя сжатой пружиной, готовой вот-вот распрямиться. Это был вызов — касаться его, находиться так близко.       — Я сам! Какого чёрта…       И снова подтянулся на руках, но в этот раз, поддерживаемый Изуку, смог это сделать.       — Вот так… Теперь всё в порядке.       — Отцепись, — не в силах даже дёрнуться, чтобы скинуть чужие руки, буркнул он. Худые щёки залила краска. Наверняка Каччан ненавидел этот момент слабости. Чувствуя сухое тепло под ладонями, мелкую дрожь от перенапряжения, Изуку ободряюще сжал чужие плечи.       — Прости меня.       Тот скривился.       — Прости, что пришлось спасать меня, я… Я должен был быть более внимательным. Ты так пострадал, это моя вина.       — Деку, — имя прозвучало грубо и резко, словно предупреждая. — Прекрати.       — Ты чуть не погиб из-за меня! — воскликнул Изуку. — Я думал, что ты погиб! Лучше бы я сам… Лучше бы я пострадал…       Ожидание последних дней, острое чувство вины и беспомощности, когда он день за днём видел уязвимого, непохожего на себя Кацуки, провод капельницы и иглу, воткнутую в вену, надломило что-то внутри. Изуку и не осознавал, что тот так много для него значит. Что мир без него покажется настолько пустым.       — Лучше бы я лежал здесь, чем ждать вот так, я и не думал… Не думал, что это так…       Больно.       Он прервал себя, только сейчас осознав, что сжал плечи Каччана настолько сильно, что останутся синяки. Его лихорадило. Ответы, что всё хорошо, улыбки тёте Мицуки, Урараке, Киришиме, Ииде, всем подряд, лишь бы не спрашивали, не утешали, были неправдой. Он был не в порядке. Совсем.       — Заткнись, — прошептал Каччан, ошарашенный его эмоциями. Злость в его глазах вдруг исчезла, сменившись чем-то другим, чего Изуку никогда в них не видел. Чем-то болезненным и уязвимым, обжигающим, прежде всегда скрытым от всех. В голове снова всплыли слова Тодороки, набатом застучавшие в висках. Изуку ему нравился.       Если и правда… Если Каччан…       Тело прошила дрожь. Он всё ещё касался его плеч, чувствуя тепло сквозь тонкую ткань рубашки. Дыхание Каччана, тяжёлое и быстрое, опаляло его лицо с каждым выдохом. Зрачки расширились. Воздух между ними сгустился настолько, что стало трудно дышать.       Вдруг Каччан потянулся, преодолев небольшое расстояние между ними, и невесомо коснулся его губ. Это было так легко, словно крылья бабочки, и тепло. Правильно. Как будто они занимались этим всю жизнь. Через секунду тот отпрянул и тяжело откинулся на подушки.       Губы Изуку покалывало. Он неверяще дотронулся до них, пытаясь то ли смазать, то ли впечатать поцелуй глубже. Продолжил смотреть на Каччана, словно пытаясь прочитать чужие мысли, а тот смело глядел в ответ. Уязвимо, открыто и вызывающе. Словно давал понять, что большего он от него не дождется. Это ведь было признанием?..       — Ты… — только и смог выдавить Изуку. Продолжил смотреть в изумлении, не в силах пошевелиться и сказать что-то ещё. Это было слишком странно. Он просто не знал, как себя вести.       Молчание затягивалось.       Изуку буквально видел, как постепенно эмоции исчезают из глаз Каччана, сменяясь стеклянной пустотой. Лицо на мгновение скривилось, а потом тот сжал губы, превратив страдающий излом губ в жёсткую линию.       — Чёрт, — выплюнул Каччан и отвернулся. — Было глупо думать, что ты забыл всё, что я тебе сделал. Такого кретина, как я, ещё поискать.       Послышался странный смешок.       Изуку упал на стул, пытаясь справиться с собственной слабостью. Ещё несколько минут прошли в тишине, во время которой он рассеянно мял край простыни в попытке привести чувства в порядок. Реакция на прикосновение, даже такое невинное и лёгкое, пугала его. Он прекрасно помнил их объятия и обжигающие поцелуи, когда Каччан пьяно прижимал его к стене, заставляя дрожать о желания. Он волновал его. Волновал всю жизнь, но никогда ещё Изуку не смотрел на него с этой стороны.       — Чего я, собственно, ожидал? Ты, наверное, ненавидишь меня.       — Нет-нет, — вырвалось у Изуку. — Я никогда не ненавидел тебя.       Тот в ответ скосил на него глаза с таким выражением, словно он был бомбой, готовой с минуты на минуту взорваться.       — Я… просто не знаю, что мне делать. Как вести себя, когда ты не бросаешься с кулаками и не грозишься убить каждые пять минут. Это ты меня ненавидел, знаешь ли.       — Скорее, ты меня раздражал.       — Раздражал так, что ты не мог оставить меня в покое?! — в сердцах воскликнул Изуку. Раны унижения, оставленные долгими годами школы, до сих пор саднили. — Ты не представляешь, каково мне было, когда ты…       — Я знаю, — резко перебил его Каччан. Передвинул руку с заметным усилием и накрыл нервные пальцы Изуку, и тот мгновенно сдулся, ощущая успокаивающее прикосновение. Большой палец, шершавый и тёплый, невесомо погладил тыльную сторону ладони, словно извиняясь.       — И в то же время я продолжал восхищаться тобой, — глухо добавил Изуку, неверяще глядя на их руки. — Каким же придурком я был. Ты унижал меня раз за разом, а я продолжал следовать за тобой. Словно... Словно за Всемогущим.       Каччан чуть сжал его ладонь и тяжело вздохнул.       — Я знаю, я — кусок дерьма. Но я не мог не попытаться, — очередная кривая ухмылка появилась на его лице. — Теперь, когда двумордый будет зажимать тебя по углам, я буду знать, что сделал всё, что мог.       Изуку почувствовал горечь. Он хотел ответить что-то, но слова в очередной раз застряли у него в горле. Тёплая ладонь всё ещё накрывала его собственную, волнуя и ускоряя ритм сердца. В потоке смешанных мыслей она казалась единственной константой, и когда Каччан решил прервать их прикосновение, Изуку машинально потянулся следом и переплёл их пальцы, не давая сделать это. Только тогда он замер в ошеломляющем понимании. Жар мгновенно опалил щёки.       Взгляд Каччана изумлённо опустился вниз, на их руки, а потом метнулся обратно.       — Г-хм. И что это значит?       Его лицо по красноте почти сравнялось с щеками Изуку.       — Я… — тот прокашлялся, ощущая, как стыд заливает шею. Договорил совсем тихо, отчаянно желая провалиться сквозь землю. — Мне хотелось бы узнать тебя получше... Тебя и Тодороки-куна, прежде чем принимать решение.       Каччан моргнул.       — Ты даёшь мне шанс?       - Д-да, - поспешный кивок.       Смотреть на Каччана было почти больно. Тот улыбался так широко и самодовольно, что Изуку пришлось закусить губу, борясь с неожиданным желанием расцеловать его сияющее лицо.