Реквием

Карла проснулся как раз-таки, когда дождь утих; его окно оставалось открытым, чтобы насытить комнату свежим воздухом, где ранее витала неприятная затхлость пыльного, давно не использованного помещения, и теперь звук мерно разбивающихся об подоконник капель, — такой, как и в подземельях темницы, — навеял ему не совсем приятные воспоминания. Он устало потёр переносицу и осмотрел комнату беглым взглядом — самое обычное помещение, обставленное в меру мебелью — тяжко облокотившись об спинку кресла, на котором имел неудачу заснуть. Некоторое время он так и сидел: подперев подбородок кулаком, зафиксировавшись локтем на подлокотнике, с полузакрытыми глазами. Хоть разум готов был решать любые задачи и проблемы, равномерно выстраивая в мыслях план дальнейших действий, касательно этого дня и, возможно, некоторых нюансов целой недели, тело его подвело; голова болела и кружилась, будто он не спал вовсе несколько дней подряд, пока горло проволокой скручивал подступающий кашель, который Карла, из возможных и оставшихся сил, пытался сдерживать. Несвойственная бессмертному телу усталость немыслимо его раздражала. Всё-таки, катализатором взять себя в руки и привести в порядок — это далеко не самое худшие состояние его организма, с которым Карла только сталкивался — послужило нежелание быть застигнутым врасплох кем-то из обитателей особняка. Он поднялся с кресла, чувствуя, как затекла каждая клетка тела от неудобной позы сна, и ощущая что серьёзных изменений, вроде ухудшения состояния, не имеется, поплёлся в ванную. Звук бьющей воды из крана о днище ванной, ужалил виски острой болью, которая словно убывающие волны, всё же медленно утихала. В замке всякой работой подобного рода, вроде, набрать ему ванну и далее, занимались фамильяры, но Карла не хотел думать, сколько у него ещё в запасе сил, чтобы тратить их понапрасну. Он не строил для себя иллюзий и, учитывая своё состояние, понимал, что в таком случае нужно копить каждую крупицу магии. Когда они, тем более, решили пойти войной против всего мира демонов. Однако, в самый важный миг жизни Карлы, собственный организм взбунтовался против него. Темно-фиолетовые кляксы по всему телу, некоторые из которых были подёрнуты чёрными или бледно-синими прожилками, точно его плоть приходилась палитрой для красок вдохновлённого, какой-то идеей художника, стояли, как напоминание о страшнейший каре, постигшей его по справедливости, за ошибки минувших лет. Своим появлением, синяки уже давно перестали нервировать глаз, — он уже был готов ко всему, что приготовит ему болезнь, но имея в свои руках последнюю представительницу рода основателей, не планировал сдаваться; его долг, как наследника и нынешнего короля, — вернуть клану Первой Крови былую славу, и не дозволить тому исчезнуть. Тем не менее, это не значило, что намеченный маршрут дальнейших действий на счёт будущего, перекрывал все воспоминания о том, как в ужасных муках умирали его родственники и остальные сородичи. Как, некоторые, сходя с ума от боли, молили о смерти у своей семьи или добровольно кончали жизнь самоубийством. Все крики, что казалось, звучали в одном только подземелье замка, ударили по его барабанным перепонкам вновь, будто он снова оказался в тех местах, обречён был невольным слушателем чужой погибели и агонии. Поэтому, Карла вынужден был разделить свою жизнь на две грани: первую — сконцентрированную на том, чтобы не дать роду первородных исчезнуть, так же отомстив врагу их семьи — Карлхайнцу, который и был тем, кто заточил всех прародителей в Пандемониуме, на долгие столетия; и вторую — варьировать приступы болезни и ни в коем случае не дать даже намёка о своей слабости, не говоря уже о том, чтобы заразить своего младшего брата, Шина. Суть состояла, чтобы обе стороны не пересекались, взаимодействуя, но ввиду ясных причин и того, что с каждым днём Карле явно не становилось лучше, продолжать делать это, было всякий раз сложнее. Пускай ему в самом деле было стыдно признаваться в этом самом себе, но после того, как они с Шином сбежали из замка, бывшего тюрьмой всё это время, Карла боялся не успеть. Боялся, что эндцайт, — та хворь, что ядом пропитала насквозь его кровь и организм, сгубившая мать, отца и остальных, — сожрёт его внутренности, вскипятит кровь, парализует тело, но не даст добраться до указанной цели и тогда родословную королевской семьи основателей, придётся продолжать его младшему брату, а он, король мёртвых и поверженных, пепла и промозглой тьмы, канет в лету, оставаясь блеклым, еле видным сквозь размытые буквы, именем в истории. Что после того, как он должен был заместить своего отца на троне первородных и возглавить мир демонов, как новых король, Карла станет никем. Просто исчезнет. Пессимистичный настрой придал ему сил, не только ментальных, но и физических. Уделив ванной столько времени, сколько это было нужно и не перегибая палку, в желании тёплой неги в воде, которую любил Шин, особенно после того, как принимал человеческую форму, всякий раз возвращаясь из прогулок по лесу в излюбленном волчьем обличье, Карла привёл себя в порядок и отправился в наиболее посещаемое им место, за эту неделю. В подвал. Во рту, — стоит локации всплыть в мыслях бледным откликом недавних дней, — становилось мерзко настолько, что пробирает на тошноту. От женщины, что там томится, возможно, возникало аналогичное чувство. По крайней мере, других чувств к ней, он не имел вовсе. Когда Карла спускался по лестнице — шаг, по обыкновению неимоверно тихий, размеренный и плавный — то думал о том, что само наличие женщины — как таково — было ему противно — хотя, он конечно же, должен был быть рад и тому что имеет, — но не сколько привычка, сколько привитые сызмальства сведения о том, что его спутницей жизни станет неизменно чистокровная женщина их рода, уступающая самую малость в могуществе королевской семьи, дабы, как и положено, составить ему, наследнику и кронпринцу, достойную партию, вводило в дрожь, вызванную брезгливостью. Пить кровь игрушки вампиров было воистину ужасно, но настоящий кошмар — это зачать с ней дитя, которое несомненно должно стать достойным продолжением династии Первой Крови.       Полукровка. Эта мысль не давала ему покоя — ребёнок всё равно родится с грязной кровью, и Карла надеется, что его гены, всё же будут в этом случае доминанты. В случае неудачи — подразумевается, что чадо получи грязные материнские корни, являясь больше человеком, нежели демоном, что всё же, рассматривается им, как наиболее отчаянный вариант, — придётся от него избавится и попытать судьбу ещё раз. Потому что, Карла не простит себе неудачу. Нет, даже не так. Он сделает всё, чтобы избежать этой неудачи, да. Тело под одеялом чуть съежилось, очевидно уловил своими мелкими, человеческими ощущениями чьё-то присутствие, но не сдвинулось с места. Либо глупая, чтобы не понимать, чем ей сулит неподчинение своему новому хозяину, либо у неё банально просто нет сил, заключил Карла. Как бы то, однако, ни было, ни то, ни другое, его персону мало волновало: женщина — обязана подчинятся ему и делать то, что он скажет, если не хочет навлечь на себя гнев, что крайне не рассудительно. — Вставай. Его голос, как ледяная глыба, ударился о каменные, истощающие холод, стены. Тело послушно, хотя и несколько медленно, зашевелилось. Вскоре из одеяла показалось испуганное, вперемешку с напряжённостью в тонких чертах, лицо. Для Карлы, не смотря на то, что теперь девушка была приведена в опрятный вид, оно до сих пор имело оттенки красного и бурого. Вспоминая особь во время их знакомства, пару дней назад, когда она, сжавшимся и озябшим от холода телом, к которому из-за отвратно воняющий крови прилипла вся одежда, была сброшена Шином у входной двери, пока он строил фамильяров, раздавая поручения, кто и как обязан привести девушку в порядок. Карла спустился вниз, как раз, чтобы выяснить, что стало причиной такой громкой возни, но волей-неволей застал эту картину. Зрелище, тем не менее, было не из приятных, поэтому не удивительно, что началом этих отношений стала явная антипатия. Он сразу понял, что эта женщина может привлечь своей фигурой — да, и простым, казалось бы, существованием — сплошные проблемы. Она вжалась спиной в стену, но молчала, будто уже готова была мучиться, умереть или всё это одновременно; с одной стороны — своей тёмной стороны — Карла желал услышать её надтреснутый в ужасе голос, который разрывался бы от дрожи и отчаяния, поэтому молчаливая реакция жертвы вызвала в нём лёгкую долю раздражения. С другой — более рациональной — страх в её глазах натолкнул его на верную мысль, относительно грядущей упадки духа, после которой человек ровно, что овощ. Этого-то он и добивался. Судорожный всхлип, перемешанный отвращением — к нему, и жалостью — по отношению к себе, когда Карла садится на кровать полуторку и лёгким движением склоняет её к себе, чтобы устроится пить кровь. «Она» — потому, что произносить имя несёт в себе слишком много чести, которой особа явно не достойна — не то хмыкает, не то всхлипывает, под конец всё же решает показать характер, начиная не сильно, из-за отсутствия сил, как таковых, брыкаться, но почувствовав хватку на предплечье левой руки, и перехватив его предупреждающий взгляд, разумно сдаётся; тёмно-красные в полутьме подвала, почти чёрные глаза, смотрят на него сердито, будто Карла серьёзно провинился и, хотя действиями она демонстрирует его власть над собой, взгляд, слишком фамильярный и самоотверженный, злит его. Действительно ли, игрушка вампиров мнит о себе — которой пользовалось, шесть вампиров, возможно, одновременно, — что-то, как о личности, которой есть что терять? Смешнее и абсурднее умозаключения, Карла в жизни не слышал. Время в подвале тянется вечность. Кровь, что необходимо очистить от вампирского яда, которым отродья Карлхайнца поражали женщину, каждый раз, когда испивали её, тем самым загрязняя вирусом, наиболее высокое количество которого, стимулирует превращение человека в вампира, уже нет сил пить. Но если Карла хочет успеть очистить её — посредством опять-таки питья крови, дабы этот вирус из женского организма вывести, — остановиться нельзя. Карла чувствует тошноту, от того, как горькая, и неподдающееся под любое отрицательное описание, жидкость обжигает его глотку. Несколько раз он делает короткую паузу, чтобы насытить свежим воздухом и дать самой женщине передохнуть. Она, подобно птице в клетке, которой являются его руки, плотно сомкнутые вокруг её тела, прижимается к нему, невидящим взглядом смотря в сторону, временами постанывает от боли. В этот час, они совершенно разные и непохожие, — жертва и хозяин, — испытывают одинаковые чувства. Карла читает положительный ответ на это немое утверждение в плотно сомкнутых глазах, которые жмурятся от агонии и о том, с какой силой её ногти впиваются ему в плечо. Обоим тошно, обоих мутит и они оба желают, чтобы этот акт кровопития закончился быстрее. Она, наивная идиотка, ещё не знает, что весь ужас для её персоны, начнётся как раз-таки, стоит очищению подойти к финальной точке. Карла наглядно изучает манеру поведения их жертвы, в мыслях заранее выстраивая фигуру будущего поведения, когда женщина узнает новость о том, что должна выносить ребёнка прародителя, но до этого времени, её волю удастся сломить, так что она будет согласна на всё, — особенно, если вконец подсластить веру в то, что за особенно хорошее поведение и послушание, Карла её отпустит. …Он сидел на краю кровати, стерев кровь с губ тыльной стороной ладони. Женщина прерывисто дышала, давно канул в забвение, пока Карла наконец-то не дал себе отчёт. В нём, в это время, вновь начинали бороться две сущности, одна из которых желала покончить со всем этим, как можно быстрее и приступить к намеченным планам, пока вторая внимала, что, такого напора пленница просто-напросто может не пережить, в то же время, когда искать новую владелицу сердца прародителя будет слишком муторно и затратно. Карла поправил свой шарф, который до этого сполз на шею, бросил на неё последний взгляд, объясняющийся осведомлением касательно того, что он не довёл её тело до предела: худое, хрупкое тело, буквально кладезь шрамов от истязания и бессменного количества укусов — мерзость и только. Тёмные, длинные волосы девушки спутались, раскидавшись на подушке. Их не расчёсывали с тех пор, наверное, как она пыталась сбежать и потерпела поражение, угодив быть запертой в подвале. На правой скуле, как зримое свидетельство того что причина такого заключения под строгим наблюдением небеспочвенна, стоял синяк, — след от падения, который та заработала в той провальной попытке сбежать. Она лежала на кровати, едва шевеля грудной клеткой, бледная и ссохшаяся, почти мертвец, нежели человек. Карла решил ещё раз переосмыслить решение касательно того, как долго женщина будет находиться в подвале — только в свою пользу, разумеется, — понимая, что если он хочет эксплуатировать её в некоторых целях, уровень обращения просто необходимо поднять, для его же блага. Когда Карла вышел из подвала, прошла, казалось, вечность. Ан, нет: дождь, наконец, утих, и небесное полотно выскользнуло из неплотных туч, усеянное звёздами, как мелкими крупинками, блестящими, что драгоценные камни. Он сбавил шаг, проходя мимо окна, разыскивая в своих мыслях последнее воспоминание изрешеченного небесными светилами небосвода. Разум мучила только чернота барьера, который Карлхайнц возвёл вокруг замка. Он двинулся дальше, жёсткий и непоколебимый в своих целях, понимая, что час мести клану вампиров наступил, и лже-король обманом вершащий руководство в царстве демонов, скоро поплатится за свои действия; женщина из их рода, уже в руках Карлы, братья Сакамаки позорно сбежали под защиту отца, а весь мир демонов затаил дыхание, в ожидании грядущей бури. Предатели и изменники продолжат ту же участь, которая постигла его отца, когда в самом разгаре войны переметнулись к вражеской стороне. Стоило только заговорить о предателях, как один из них явился тут же; Мерц, будто чувствовал, когда его присутствие наименее уместно и желаемо, появлялся в поле зрения с, как будто, неотъемлемой долей информации, которую кроме него никто не в состоянии добыть. Сие высокомерное мнение, которое Мерц излучал, что лампочка свет, лишь потому что, являлся членом клана вампиров, его скрытую под полами чёрного капюшона физиономию вовсе не красило. — Ночь сегодня и впрямь прекрасна, — вместо приветствия сказал он, скрежещем слух голосом. Подол его чёрной мантии волочился следом, будто он был ожившей тенью. Как сказать, подумал на этот счёт Карла. Он посмотрел на вампира ничего не выражающим взглядом и, тот сконфуженно поздоровался, выражая свои извинения за фамильярность. — Я не звал тебя, — прервал его раздражающие дифирамбы Карла, держа направления в свою комнату, поскольку имел несколько дел в примете по отношению к сегодняшнему дню, — Что послужило причиной твоего неожиданного, — хотя на языке вертелось «нежеланного», — визита? Особенно после их последней встречи. Карла, признать таки честно, считал Мерца при таком раскладе — самым настоящим глупцом. Но этот глупец, был единственным поклявшимся ему в верности, и берущим на себя ответственность исполнять его приказы, касательно владений вампиров, как их знаток. Впрочем, доверять Мерцу было таким же пиком невежества, как и его подобострастие по отношению к основателям, поэтому Карла чётко осознавал, что человек идущий рядом с ним плечо к плечу, имея в свои планах получить за эту службу что-то, перебежит на сторону врага, едва ли ему пообещают тоже самое, поэтому верность его была крайне сомнительной, как и инвестиции в развитие этих отношений. — Есть новости из замка, в котором укрываются Сакамаки, — торжественно начал он, после того, как понял, что Карла не желает принимать его прямо в своей комнате и короткого отчёта будет более, сам достаточно. Голос его, тем не менее, был важен, как для того, кто может предать в любой момент, — Старший из тройняшек тяжело ранен. Мои верные источники сообщают, что он до сих пор не пришёл в себя, находясь в плохом состоянии. Что касается остальных, то ситуация не лучше — лишившись девушки, они тратят время на то, что грызутся между собой, из-за чего в замке ни дня без перепалки, которую кто-нибудь да устроит. Мерц ещё что-то говорил, но Карла его не слушал. Ему, в самом деле, не нужны люди, что говорят понятные и очевидные вещи, которые Мерц пытается обыграть аки «чтобы добыть эти сведения, я воспользовался своим обаянием и неисчерпаемым опытом». Ибо, оценил психологическую характеристику — уже из отчётов своих фамильяров — такой исход событий, казался более, чем просто логичным. С одной стороны, предстоящая картина, о которой сейчас говорил вампир и которую Карла просчитал ещё до его появления, его, если не радовала, так не оставляла равнодушным таки точно; всё сложится в идеальный пазл, если один из вампиров — а такой точно существует — мучимый жаждой крови и под влиянием затмения, явится прямо сюда, наивно полагая, что сумеет переиграть прародителей. Шин, когда услышал об этой позиции, начал роптать, почему брат изначально не посвятил его в эти планы — он бы сразу забрал женщину, вместе с одним из жалкого подвида их великой расы. Карла в ответ на это, указал явный недочёт сей стратегии: ему нужен отчаявшись, изголодавшийся вампир, который приползёт за своей жертвой, не страшась даже смерти, а не любой из них — лишь тот, кто наиболее привязан к своей еде, ибо только тогда выстроенный Карлой замысел сработает и принесёт плоды. Мерц остановился у двери его комнаты, ожидая вердикта своей работы, после того, как пару дней назад впал в немилость. Подвела его та же чёрта, что и сейчас — быть не в том месте, не тот час — угодил прямо под горячую руку Шина, который в ночь затмения, следуя сведениям вампира, на счёт местоположения женщины, пришёл в особняк Сакамаки, когда она находилась вовсе в другом месте, вынуждая младшего брата бегать туда-сюда из-за ошибки слуги. Мерц клялся всеми правдами и неправдами, что его вины тут нет, что это хитрая уловка Карлхайнца, спрятать девушку таким образом, но от участи быть избитым собственноручно Шином, это вампира не спасло. Карла, пока был занят с женщиной, которая после пробуждения рассказала истинную причину того, почему находилась в школе дольше обычного, явился уже под конец их разговора, в котором слуга потерпел наказание ни за что — девушка вынуждена была выйти на дежурство вместо одноклассницы и это просто было дело случая. Мерц с тех пор залёг на дно, и сегодняшняя ночь была первой его вылазкой. — Я слышал, девушка пыталась бежать, — нейтральным голосом начал он было, и Карле не понравился ни вопрос, ни напускная равнодушная интонация, которую используют, говоря о обыденных вещах, которой Мерц так желал соответствовать, — Надеюсь, с ней теперь всё хорошо — в смысле для вас всё хорошо. — Тебя такие вещи не касаются, — отрезал он. Мерц чуть от страха не попятился, понимая, что из заготовленных наперед фраз, выбрал явно не верную. Но, что-то внутри Карлы от этого вопроса шевельнулось — ещё одна причина наличия вампира в их компании, ибо он не просто так спрашивает это, уж точно. — Да-да, простите мне мою любознательность, — смиренно выдал он, склонил голову, — Если нет никаких указаний, тогда, я смею уйти? В следующую секунду вампир напрягся, ровно струна, предательски выдавая этим внутренне состояние. Карла тоже почувствовал своего фамильяра, но ожидал, пока Мерц откланяеться. Взамен, тот смотрел за его спину, изумлённый и чем-то перепуганный. — Господин, — прошептал фамильяр и поклонился. На щеке у него виднелась свежая небольшая царапина, которая уже начала заживать, пока в глазах томились чувства схожие с теми, что испытал Мерц. Что ж, ночь только началась. Самое время для проблем.