Вертеп

Джен
R
Завершён
85
автор
Размер:
92 страницы, 14 частей
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Разрешено только в виде ссылки
Награды от читателей:
85 Нравится 57 Отзывы 12 В сборник Скачать

Я, я и наша тень

Настройки текста
Когда Дэвид в двадцать три года решил обратиться к психотерапевту со своей проблемой — он считал себя слишком мягким и слезливым человеком, — то мог попасть к врачу, который объяснил бы ему, что все люди разные, и это здорово. Что нужно иметь большую смелость, чтобы плакать и вообще проявлять эмоции. Он предложил бы Дэвиду дать себе время, чтобы все осознать и принять. Принять себя, а не пытаться себя переделать. Но врачом, к которому обратился Дэвид, оказался Джаспер. В детстве у Джаспера был сосед, мальчик по имени Энди. У Энди было одутловатое лицо с синими прожилками вокруг глаз. Энди любил отрывать крылья насекомым. Джаспер не любил отрывать крылышки — он брезговал, но любил смотреть, как насекомые потом медленно ползают туда-сюда. Бескрылые бабочки и стрекозы походили на черные блестящие угольки. Джасперу нравилось, какими уродливыми и беспомощными они становились. Энди сопел и бессмысленно смотрел на них водянистыми глазами. Энди был бесконечно туп, но полезен для чего-то такого в Джаспере, что щекоталось и не могло найти выход наружу. У людей не было тонких лапок и усиков, но Джаспер нашел другой способ, более чистый и удобный. Он быстро понял, что правильно подобранные и вовремя сказанные слова имеют огромную силу. Джасперу было десять, когда у соседки, миссис Саннерз, погиб сын: мальчик возвращался домой из школы, и его сбила машина. Джаспер здоровался с миссис Саннерз и вежливо спрашивал, как дела у Стива. Миссис Саннерз не выдержала и недели. Джаспер стоял на газоне соседского дома и с интересом смотрел, как она бьется в истерике и визжит, брызгая слюной, не обращая внимания на людей, медиков — не видя перед собой ничего. Это было поинтереснее стрекоз, но и опаснее. Джаспер нашел компромисс. Первый раз он столкнулся с психиатрией и психологией, когда его отвели к специалисту после случая с миссис Саннерз. Дружелюбная женщина вручала Джасперу мягкого мишку и мило беседовала, предлагала что-то нарисовать или что-то слепить. Тогда Джаспер подумал, что ему понравилось бы работать в уютном кабинете и делать то же, что Энди делал со стрекозами, а он — с миссис Саннерз. Он был уверен, что это одно и то же, и был уверен, что большинство ничего не поймет — большинство было недалеким, как и детский психолог Джаспера, который не смог заметить его притворство и ложь. Человеческая жизнь имела свои законы, но никому не хотелось в них вникать, поэтому никто не помешал бы Джасперу играть — было бы с кем. Люди не понимали, что происходит, да и не хотели понимать, но были уверены, что, раз заплатили деньги и потратили время, то что-то поняли и чего-то достигли. Они благодарили его за кардинально изменившуюся жизнь и новый взгляд на мир. Знакомые по университету даже предлагали Джасперу открыть свою клинику. Он хорошо зарекомендовал себя в университете, заручился поддержкой преподавателей и коллег благодаря обширным знаниям в фармакологии, а обаяние подающего большие надежды специалиста быстро помогло обзавестись своей клиентурой, бессмысленной и серой, как и все вокруг. Весь мир для Джаспера был безнадежен: скучен и туп. Он и не надеялся найти что-то интересное. Но нашел. Кого-то. Когда Дэвид пришел к нему на прием, Джаспер подумал, что мир над ним издевается. По жуткой иронии из всех специалистов Дэвид решил обратиться именно к нему. А ведь Дэвиду приходилось тяжело в жизни потому, что с ним-то все было в порядке. Дурачок этого, конечно, не понимал. Казался себе нелепым, плаксивым, слишком мягким, но надеялся, что это поправимо, так ведь, мистер Сильвертон? Джаспер только сидел и кивал. Конечно, поправимо. Все можно исправить. Дэвид хорошо описывал свои ощущения («мне кажется, я слишком мягкий… как пух!»), и Джаспер кивал. Дэвид легко проявлял эмоции («и тут он сказал мне, что это сосна, представляете?» — плача от смеха), и Джаспер наблюдал. Дэвид был внимательным к Джасперу («Кажется, вы сегодня не выспались, мистер Сильвертон…»), и Джасперу хотелось устраниться от контакта на безопасное расстояние, откуда он мог смотреть на чужое раскуроченное «я», и приблизиться одновременно. Дэвид рассказывал о жестоких розыгрышах одноклассников, о том, как отец во время ссоры ломал его диски Wham! и Милен Фармер, о неудачном свидании, на котором расплакался из-за волнения, напугав и девушку, и посетителей ресторана — и, кажется, уже все и всех понимал, принимал, прощал и был готов отпустить. Все-то его трогало и радовало, во все-то он верил — даже в то, что Джаспер ему поможет. Дэвид, наверно, и в детстве был маленьким солнышком. Джасперу хотелось сесть в машину времени, вернуться в прошлое и пообрывать маленькому Дэвиду все его лучики. Дэвид вызывал у него глухое, сильное раздражение. Джаспер никогда не испытывал ничего подобного, ничего настолько сильного. Джаспер брезговал людьми. Ему нравилось смотреть издалека на то, как они копошатся в собственной беспомощности, но не подходить к ним близко. Даже на медицинской практике в университете глубоко внутри он боялся, что человеческая грязь и мерзость перекинутся на него. Но на Дэвида его брезгливость не распространялась. Если она и была, то раздражение ее пересиливало. Джаспер обычно понимал то, что хотел понять, но вот Дэвида не понимал, и это раздражало его еще сильнее. Джаспер хотел разобрать Дэвида и посмотреть, как он работает — пусть его и придется для этого сломать. Может, ему просто хотелось его сломать, как некоторым детям хочется сломать чужую дорогую игрушку, просто потому что у них такой нет. Это было непросто, но возможно. В конце концов, Дэвид считал, что ему есть что в себе улучшать и менять, а это уже была маленькая трещинка. Джасперу нравилась такая идея: внутри хорошего Дэвида что-то треснет из-за мысли о том, что он недостаточно хороший (это было смешно, один раз он даже смеялся после сеанса). Дэвид приходил на прием, потому что искренне верил, что Джаспер ему поможет. А потом стал приходить по другой причине. Джаспер не сразу это понял. Конечно, в процессе работы он сталкивался с влюбленностью со стороны пациентов. Каждый раз Джаспер игнорировал чужие чувства и прекращал прием — из-за досады, что не заметил изменений в поведении и нежелания марать репутацию. Нежелания мараться в целом. Но случай с Дэвидом был совсем иным. Это была невероятная возможность, вложенный в руки ключ — дверной и гаечный одновременно. Наконец-то его опыт и знания могли пригодиться, наконец-то он мог применить все свои умения. Он умело держался на расстоянии от Дэвида, который жаждал в прямом смысле любого контакта — Джаспер чувствовал, что он чуть сильнее и чуть дольше, чем раньше, пожимает ему руку при встрече. Джаспер радовался растерянности в глазах Дэвида, когда в одну минуту они говорили о любимой музыке Дэвида, а в следующую Джаспер резко заявлял, что в ближайшие недели у него нет свободного окна для приема. Джаспер знал, что, когда он предложит Дэвиду медикаментозную терапию, Дэвид согласится. Дэвид и правда был мягким, как пух. И Джасперу повезло, что до него никому не приходило в голову этим воспользоваться. Джаспер не мог и представить, как все обстоит на самом деле. Дэвид, который обратился за помощью, искренне поверил, что Джаспер сам в ней нуждается, нуждается в поддержке и тепле (возможно, поддержке и тепле Дэвида). У него была целая теория о том, что Джаспера — замечательного, умного, чуткого, но отстраненного и временами просто холодного — кто-то обидел, из-за чего он и попал в профессию, наверно, пытаясь залечить свои раны, и когда-нибудь потом, может быть, он сам об этом расскажет. Дэвид никогда не умел закрывать глаза на чувства — чужие и свои. Они беседовали о книгах и музыке, и эти разговоры для Дэвида были наполнены чем-то невероятно интимным, не только потому что такие темы он обсуждал исключительно с Джаспером (это само собой разумелось), а потому что надеялся хоть как-то донести до Джаспера свои чувства в разговорах о персонажах книг и текстах песен. Джаспер по-светски непринужденно говорил ему о том, что Impossible princess явно недооценен, а Ray of light просто перехвалили критики. Дэвид соглашался, про себя смущаясь того, что Frozen часто стояла у него на повторе и напоминала лишь об одном человеке. А потом появился Дэниел. Джаспер всего лишь предложил Дэвиду описать того, кем бы он хотел быть. Простое, элементарное упражнение, с которого некоторые начинают терапию. Дэвид проходил ее уже год. Дэниел был очень похож на Дэвида — но был лучше. Он был смелее, увереннее в себе и не давал себя в обиду. Дэниел не плакал из-за ерунды, и голос у него был не такой нелепо-веселый, как у Дэвида. Дэниел походил на Джаспера: у него были светлые волосы и голубые глаза, правда, об этом Дэвид Джасперу сказал гораздо позже. В Дэниеле было что-то стальное, острое, совсем не похожее на Дэвида, и это было интересно. Дэниел был занятным. Джаспер часто думал о том, как было бы здорово, если бы он на самом деле появился и что-нибудь натворил. Но тут Джаспер не мог обойтись только своими силами. Он всегда был в курсе новейших исследований в области психотропных веществ. Благодаря контактам по университету он регулярно получал предложения поучаствовать то в одной, то в другой экспериментальной программе. Он не проявлял к ним интереса до того, как появился Дэвид, и чуть позже — нейромиктал. Это был неудачный результат экспериментов в частной лаборатории. Она имела неосторожность предложить свои разработки министерству обороны. Действие препарата было неоднозначным и сопровождалось множеством побочных эффектов; чтобы хоть как-то обелить свой продукт, компания привлекала медиков по всей стране с предложением протестировать препарат и подтвердить его безвредность. Джаспер знал, что создатели лекарств далеко не всегда умеют их правильно использовать, знал, что действие лекарства зачастую зависит от тщательно подобранной дозы. А еще он знал о синдроме отмены и эффекте плацебо. Все вместе давало впечатляющие результаты. Дэвид, уверенный, что противотревожное средство поможет ему приблизиться к вымышленному идеалу, от него только отдалялся, одновременно все меньше походя на себя самого. Вся его невыносимая для Джаспера солнечная жизненная энергия утекала из него, как вода из расколотого сосуда. Его голос звучал все тише, когда он делился своими сомнениями и страхами, тут же перебивая себя и заверяя Джаспера в том, что он обязательно справится. Что он исправится. Нейромиктал к тому времени помогал Джасперу не отпускать Дэвида от себя и играть им, как йо-йо. Джаспер испытывал огромное удовлетворение, словно мстил кому-то. Может быть, миру. Рядом с Джаспером Дэвид чувствовал себя особенным и чем больше он становился… Дэниелом, тем более особенным он был. Поэтому он очень хотел им стать. Он очень боялся разочаровать Джаспера. Он знал, что Дэниел никогда бы не стал не из-за чего плакать. Но Дэвид разрыдался от ужаса, когда сидел в гостиной Джаспера и рассказывал ему о своем ночном кошмаре. Ему приснилось, что он пришел на сеанс к Джасперу, но вместо него в кресле сидит другой человек. Этот человек начинает смеяться, он смеется над Дэвидом, и Джаспер смеется вместе с ним. Дэвид рассказывал Джасперу об этом сне, придя к нему домой поздно ночью. Его разрывало от нежности к человеку, который был готов помочь ему в борьбе с его демонами, и он даже не задумывался о том, откуда эти демоны взялись. Дэвид сидел рядом с Джаспером, который держал его за руку, и не верил собственному счастью. Он верил лишь, что не безразличен Джасперу — иначе почему бы тот был так рад видеть Дэвида, даже плачущего и в наспех надетом на пижаму пальто? Джаспер и правда был рад видеть Дэвида. Точнее, то, что он с ним сделал. Джаспер просто не мог дождаться, когда из созданного им Черного вигвама выйдет Дэниел. Он действительно вышел, но Джаспер не сумел предвидеть его поведение. Дэниел появился из беспощадного желания нравиться Джасперу. Он был плодом исковерканной, но искренней любви и жаждал устранить того, кто этой любви мешал. Дэвида. — Зачем ты это сделал, Дэвид? — Джаспер был и разочарован, и искренне огорчен. Он еще не закончил, он еще не наигрался и был рад, что соседи Дэвида услышали шум и грохот упавшего зеркала в ванной. Видимо, Дэвид ударил по нему кулаком: костяшки его пальцев были сильно рассечены и теперь плотно забинтованы, как и руки с плечами, которые он изрезал себе зеркальными осколками. Дэвид разомкнул бледные губы, собираясь что-то сказать. Он почти весь выцвел, словно вылинял. Джаспер подумал, что это самая лучшая вещь, которую он видел в своей жизни. Вещь, которую он, пожалуй, оставит себе насовсем. Наконец, Дэвид сказал: — Я не Дэвид. — О, — Джаспер почувствовал небывалое ликование, — правда? Дэвид кивнул. — Да. Джаспер обнял его, первый и последний раз в жизни. Они были в палате клиники Кэмпбелл, куда Джаспер недавно устроился. Именно из-за этого Дэвиду и стало хуже: Джаспер уехал, и его почти не было в городе. Но здесь, в клинике, они могли быть вместе. Джаспер все для этого подготовил. И Дэвид отдал бы все, чтобы Джаспер смотрел на него так, как сейчас. Словно он (что-то) значит, словно он ему (по-настоящему) интересен. Все шло идеально. Просто прекрасно. У Джаспера была своя собственная черная дыра, сувенирный стеклянный шар, где вместо снега и блесток бесконечно расщеплялось и раскалывалось чужое «я». Бабочка оторвала себе крылышки и сама пыталась пришить новые. Дэниел только появился, и ему требовалось время на адаптацию в мире. «Дай себе время, Дэниел» — говорил Джаспер. И Дэниел дал. Три года. Только, видимо, этого было недостаточно.

***

— Неррис, эй, слезай оттуда! Ты забралась слишком высоко.  — Я не боюсь высоты! — девочка в платье, похожем на мантию, свесилась с ветки, глядя на Дэвида.  — О, но ты ведь боишься дракона? Неррис задумалась.  — Какого дракона?  — Такого, большого и с зеленой чешуей.  — О нет! — воскликнула Неррис испуганно-радостно, — Дэвид, спаси меня от него!  — С радостью, Неррис Милейшая. Девочка спустилась на нижнюю ветку и с веселым визгом прыгнула Дэвиду на руки.  — Не залезай больше так высоко, хорошо?  — Хорошо! Неррис быстро обняла Дэвида и убежала играть дальше. Дэвид улыбнулся подошедшему к ним Джасперу. — Джасп, представляешь, Неррис залезла на дерево и сказала, что оттуда она видит замок! Она даже нарисовала его, я сейчас тебе покажу… я... Дэвид осекся, встретившись с холодным взглядом Джаспера. Он стал судорожно прикидывать, что сделал не так в этот раз, и его затопило ледяным страхом. Он очень боялся снова расплакаться. Он боялся расплакаться от страха, что Джаспер им недоволен. Мир Дэвида состоял из ледяного холода и резкого тепла, внезапно и непредсказуемо сменяющих друг друга.

***

Дэниел сидел на скамейке в углу двора и смотрел в лес за старой оградой. Уход с территории клиники очень не одобрялся, поэтому он просто сидел и представлял, как совсем скоро выйдет за эту ограду, как покинет клинику совсем новым, лучшим человеком. Осталось совсем чуть-чуть. На днях он услышал, что сказал про него один пациент другому: «такие лунатики тут всю жизнь проводят». Дэниел хотел поспорить. Хотел сказать, что это не так, но слова застряли у него в горле. Он был не настолько лунатиком и понимал, что застрял здесь. Он понимал, что уедет через неделю, которая никогда не закончится. Во двор вышел молодой парень, которого Дэниел не видел здесь раньше. Новые пациенты появлялись в клинике нечасто, и обычно Дэниел держался от них поодаль, как и они от него. Но этот парень привлек его внимание. У него были темные, беспокойные глаза, что-то его сильно волновало, так, что потревожило даже Дэниела. Видимо, он ждал приема и переживал, поэтому вышел подышать свежим воздухом. Он сидел на соседней скамейке и нервно стучал ногой по земле. Дэниелу стало не по себе. Парень походил на кого-то, кого Дэниел знал, но забыл, и это вызвало сильное сочувствие. Парень уронил голову на руки так, словно был готов заплакать. Дэниел не выдержал. Он подошел и сел рядом с ним. Парень тут же выпрямился и вытер лицо, видимо, испугавшись, что его слезы заметят. Он посмотрел на Дэниела с вызовом. Дэниел ничего не сказал и лишь молча протянул платок.  — ..я не прошел пробы второй раз подряд и… и я хотел, я хотел разбиться. Участники группы не особо слушали говорящего, но Дэниел старался вникнуть. В конце концов, Престон был пациентом Джаспера.  — Ты хотел разбиться? Престон кивнул.  — Да. Чтобы… чтобы сломать себя.  — Сломать?  — Да, — Престон кивнул, — как будто я и так треснутый, бракованный, так почему бы не довести начатое до конца? — он усмехнулся.  — А что бы ты делал с кусочками себя?  — Ничего, — Престон говорил уверенно, — мне они не нужны. Мне надо либо все целое, либо ничего вообще. Никому не нужны обломки. Какое-то время Престон общался с Дэниелом. Все-таки у них был общий врач, а еще Дэниел всегда был готов молча его выслушать.  — Дэниел, знаешь... теперь я уверен, что справлюсь. Еще не все потеряно! Джаспер в меня верит. Верит, что я могу стать лучше и всего добьюсь. Наверно, именно этого мне и не хватало. Дэниел кивал, когда Престон говорил ему об этом. Он не удивился, когда Престон от него отдалился, когда с уязвленным видом отворачивался, стоило ему заметить Дэниела рядом с Джаспером. На самом деле, Дэниел тоже не хотел видеть Престона рядом с Джаспером, но по другой причине. Но он ничего не мог сделать, мог лишь сочувствовать. Дэниел понимал, в чем дело. Он сам давно прошел через подобное, когда увидел Джаспера в городском парке в компании незнакомой женщины. Джаспер тогда сделал вид, что его не знает. Дэ_ниел шел домой в слезах, не разбирая дороги, и мысленно хлестал себя по щекам за то, какой он дурак. Не из-за своих чувств, а из-за того, что позволяет с ними делать. Дэниел хотел стать лучше, он хотел стать кем-то другим, он хотел стать собой — он запутался и не хотел ничего распутывать. Потому что фигура того, кем он собирался стать, выросла до небес и возвышалась над ним огромной тенью. Она протягивала ему руку помощи — отвратительную, ледяную руку. Она предлагала заключить сделку, чтобы покончить с тем, кто вызвал ее к жизни. С тем, кто вызвал к жизни Дэниела. Чтобы обрести свободу или отомстить. Дэниел притворялся, что никакой тени нет. Все в порядке. И все будет в порядке, главное, не раздражать Джаспера, хотя бы не становиться хуже, если пока он не может стать лучше. И все останутся в безопасности. Иногда сквозь туман в его голове, словно светлячки в лесу за оградой, мелькало нечто, похожее на надежду. Престон был прав: для него еще не все потеряно. Он мог уцелеть. Иногда Дэниел думал, что и для него, Дэ_ниела не все потеряно. И он продолжал надеяться, что не все потеряно для Джаспера.

***

 — «Я — Эред, и моя проблема в том, что я не жру». Эред, мне бы твои проблемы!   Макс сердился всегда: по-злому, по-веселому или по-грустному. Дэниел никогда не видел такого сердитого человека. Сегодня он сердился по-веселому: на занятии не было Джаспера и Престона, и он разошелся, как кипящий чайник. Мисс Кейсен тут же сделала ему замечание:  — Макс, ты не понял задания. Не надо комментировать трудности друг друга... Макс перебил:  — Это трудность?  — По-твоему, если у меня есть еда и деньги на нее, у меня нет проблем? — Эред задели слова Макса.  — Эм, да? Либо твоя проблема в том, что ты выдумываешь себе проблемы на ровном месте.  — Ты мне умным казался, но, видимо, просто притворяешься.  — У меня хотя бы получается.  — Так, Макс, спасибо. Никки! Как насчет побыть следующей? Дэниел никогда не видел такого сердитого человека, а еще врача, который бы его выносил.  — Окей! «Я Макс и я все ненавижу, не понимаю, в чем тут проблема». Все рассмеялись.  — Ну да. Тут нет проблемы. Я что, должен все любить?  — Ну, хоть что-то, Макс!  — Никки, вот ты подрастешь, и… и я просто надеюсь, что тебя это не коснется.  — Может, стоит хоть что-то изменить в мире вокруг себя?  — Я не думаю, что могу изменить мир, у меня-то нет мании величия, Дольф. И я не хочу его менять. Он отстойный. Пусть катится к черту.   — Если ты не хочешь меняться к лучшему, то... ты что, готов себя любым принять?  — Само собой. Кому я нужен? Кто вообще на моей стороне, кроме меня? Кто еще будет меня принимать, какой-нибудь чудесный волшебник или добрый доктор? Нахрен мне такое надо. Мисс Кейсен дернула уголком рта, словно хотела улыбнуться и нахмуриться одновременно. — Ну, Макс, я же тебя принимаю, — Никки говорила от чистого сердца. Никки сегодня извинилась перед Дэниелом за то, что бросила в него шишку, хотя ее бросил Макс. Макс не знал, что ответить на слова Никки. Он не мог от нее отшутиться, не мог ей нагрубить или проигнорировать. Он просто молча помотал головой. Макс напоминал Дэниелу кого-то, в ком раньше тоже было много жизни, пускай и не такой сердитой, но такой же... настоящей. Макс был злым, но не по-холодному, а по-живому. И Дэниел знал того, кто любит все по-настоящему живое. Того, кто любит живые вещи, потому что сам мертв изнутри.
Примечания:
Отношение автора к критике
Приветствую критику в любой форме, укажите все недостатки моих работ.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.