Вертеп

      Джаспер больше не заводил с Гвен разговоры о том, что Максу в клинике не место, хотя наверняка остался при своем мнении. Что ж, пусть думает, что хочет. Ничего откровенно опасного в присутствии Макса здесь Гвен не видела. По крайней мере, неблагополучным маргиналом он точно не являлся.       Она старалась воспринимать его просто как участника программы, которым занималась ради профессионального опыта. Ну, и чтобы насолить Джасперу. Гвен добросовестно придерживалась курса с анкетами и вопросами, многие из которых повторялись, так что она понимала Макса, когда тот закатывал глаза и раздраженно вздыхал, в очередной раз проходя тест Люшера. Общение Макса утомляло. Общаться он не умел и не любил, на любой вопрос отвечая так, словно у него зубы вырывали изо рта, и, как ошпаренный, уносился прочь, как только Гвен его отпускала.       Их общение со временем вывернулось наизнанку: за пределами кабинета, разговаривая за завтраком или перекидываясь парой фраз во дворе, она узнавала Макса больше, чем в лоб спрашивая, почему он оставил колледж или не общается с родителями. — Я не выспался, потому что Илон Маск с утра пораньше прыгает на батуте во дворе и верещит, — Макс рассерженно тер виски, сидя за пустым столом, — и почему здесь нет кофе?       Он старался прийти на завтрак до или после всех; в это время они с Гвен пересекались чаще всего. Ей нравилось их общение, хоть она и понимала, что поступает непрофессионально, пытаясь наладить контакт в обход положенного времени. Может, сказывалось, что она не до конца воспринимала Макса как полноценного пациента. Гвен не сразу поняла, что у этого есть обратная сторона — Макс не воспринимал ее как врача.       У него было свое мнение по поводу всего и всех. Ему не хватало образованности и воспитания — из-за этого с ним было трудно. Но у него был живой ум и наблюдательность — поэтому с ним было интересно. — Мамаша Никки просто дура, а ее отчим тот еще мудила. Если вы не в курсе. Гвен была не в курсе, и ее это слегка задело. — Правда? Здорово, что она поделилась с тобой этим. Макс кивнул. — Да, она рассказала мне, когда мы вчера кормили дятлов. Я сказал ей, что она перестаралась — они задолбали стучать во дворе.       Никки любила зверей и проводила много времени в живом уголке, а также в лесу рядом, пытаясь прикормить имеющихся диких птиц и животных. Лучше всего вышло почему-то с дятлами, на радость ей и Нилу, которому особо нечем было заняться кроме как лазить по надувному замку в виде космической ракеты и играть со старыми телескопами. Иногда из окна Гвен видела, как они мигрировали друг за другом по двору: Макс, пытающийся скрыться ото всех, Никки, пытающаяся его отыскать, и следующий хвостиком за Никки Нил. — Было бы здорово работать с птицами, — Никки беспечно раскачивалась в кресле, на котором до этого сидел Макс. — Никки, такая профессия существует. Ты можешь стать орнитологом. — Ого! — Никки обрадовалась, она явно никогда не слышала о такой профессии, — это было бы здорово. Но мама хочет, чтобы я стала пластическим хирургом.       Гвен немного раздражала ее бестолковость, но она прилежно пыталась найти какой-то контакт. В итоге они разговаривали про дятлов, утконоса и иногда Макса, который тоже был для Никки вроде кого-то из живого уголка или леса.       Ни Дольф, ни Престон со своими творческими проблемами Максу понятны не были. Он жил совсем в другом мире, где ему было не до творческой самореализации. Дольфа и Эред он как-то назвал безразличными ублюдками. Гвен заметила, что это довольно грубо (он стал больше грубить со временем, когда привык к Гвен). Он бросил (уколовшее и Гвен тоже): «Какой врач, такие и пациенты, нет?» Кэмпбелл и правда мало обращал внимания на своих подопечных, разве что на Дольфа и его «арт-терапию». До Гвен дошло, в чем тут дело, только когда Макс как-то поинтересовался: «А куда Дольф девает свои картины?»       Гвен не удержалась и спросила его, что он думает о Дэниеле. Макс пожал плечами: — Не знаю, может, он как-то раз наступил на стрекозу и теперь будет всю жизнь из-за этого переживать. Кстати, что с ним? Гвен ушла от ответа — она его просто не знала. Учитывая их отношения с Джаспером, она могла вообще никогда его не узнать и в глубине души была готова с этим смириться. Но с этим не был готов мириться Макс. Чем дальше, тем больше у него появлялось вопросов и подозрений относительно всего, что происходит в клинике. На сеансе он стал обсуждать вещи вроде: «зачем запаяны люки в подпол на первом этаже?» или «почему этот старикан закрывает чердак на замок?» так, словно Гвен была с ним заодно. С этого начались ее проблемы с Максом: он мог выглядеть безразличным и ленивым, но на самом деле был очень деятельным, постоянно все отслеживая. С его образом жизни он вряд ли вообще когда-то расслаблялся полностью, видимо, просто привыкнув выискивать причины для настороженности, и очень скоро Джаспер стал одной из главных. Гвен не любила Джаспера, но он был врачом клиники; когда Макс заявил, что Джаспер — «мутный недомудак» и он может это доказать, то Гвен просто не выдержала и рассердилась.  — Макс, почему бы тебе не походить на утренние занятия вместе со всеми? Мне кажется, у тебя слишком много энергии.  — Ну уж нет, я драю лестницу в это время. Кстати, знаете, что я нашел на втором этаже? Еще один сейф, Кэмпбелл просто...  — Макс, давай без расследований.       Макс осекся и посмотрел на нее с почти что обиженным видом. Это было по-своему трогательно: он искренне хотел ее на своей стороне. «Мир ужасен, вокруг опасные подонки, и я даже докажу вам, что это так, смотрите, видите?»       Гвен понимала, что, если она не согласится с ним, то в этих самых подонков запишут и ее. Подумав, она решила, что готова с этим смириться. Она — врач, и пусть эта клиника просто бутафорская, пусть Кэмпбелл ужасно некомпетентен, а Джаспер отвратителен, она должна поддерживать субординацию. Для всех, в первую очередь, для пациентов. Раз она не знает, в чем дело с Дэниелом, лучше не предпринимать резких действий, поддерживать существующий порядок — пока — каким бы он ни был. В других условиях поведение Макса ее бы порадовало, но здесь, в изолированных условиях клиники, она все чаще вспоминала про энтропию в замкнутой системе. Особенно когда обитатели этой системы собирались все вместе.       Занятия в группе заставляли Гвен от отчаяния рвать волосы на голове. Каждый пациент был записан в собственную клинику, без единой программы и ясного представления о том, кто и с чем здесь оказался, так Гвен чувствовала себя тамадой на похоронах, пытаясь хоть как-то организовать эти «встречи», любую из которых мог прервать Кэмпбелл с нелепыми лекциями и тренингами. Отношения между участниками были напряженные, даже если они просто играли в «слова». Гвен было неприятно признавать, что почти всегда этому способствовал Макс. Его раздражительность оказалась заразной, и градус агрессивности постоянно повышался. Поначалу он сдерживался, но потом то ли заскучал, то ли просто освоился и принялся делать то, что любил и умел лучше всего — раздражаться и злиться, а иногда просто зло шутить. Эту привычку пыталась перенять Никки, но, к счастью, у нее ничего не вышло. Джаспер никак не помогал Гвен в ее попытках все наладить. Он самоустранился и наблюдал за всем с холодным отстраненным интересом в глазах и неизменной улыбкой на губах. Иногда от его вида у Гвен холодок бежал по коже.       Как-то раз они в парах водили друг друга по залу; глаза одного из партнеров были завязаны. Гвен наивно полагала, что это поможет сформироваться доверию в группе, но Макс почти сразу все испортил, водя Престона за собой так, что тот врезался в стены. Это привело в восторг Никки, которая заставила Дэниела споткнуться обо все стулья в зале. Гвен просто взбесило их поведение. Но в конце Макс с повязкой на глазах под чутким руководством Дэниела больно стукнулся головой о косяк. Он стянул повязку и злобно посмотрел на Дэниела.  — Ты что творишь?  — То же, что и ты, — Дэниел звучал почти что наставительно, — чтобы ты подумал о своем поведении.  — Повоспитывай меня еще здесь! Это больно, идиот.       Дэниел был невозмутим. Поведение Макса его не обижало. Он вообще сблизился с Никки и Максом после того, как они извинились за случай с шишками. Сблизился — то есть иногда заговаривал с ними сам. Изредка Дэниел общался и с другими, мягко пытаясь всех помирить или объяснить кому-нибудь правила. Когда все расходились, он снова замыкался в себе, поэтому встречи вызывали у Гвен двойственные чувства: ее выводил из себя Макс, но ей хотелось увидеть Дэниела хоть немного... живым.

***

      Гвен задержалась к началу встречи, и ее начал Джаспер. По правилам занятия, каждый должен был убедить остальных оставить его в лодке и не выкидывать за борт.       Хорошая метафора для клиники Кэмпбелл.       Это занятие НЕ подходило для группы. Гвен поняла, что Джаспер откровенно над ней издевается, когда он довольно поприветствовал ее, сказав:  — Мисс Кейсен, присоединяйтесь, у нас тут голодные игры.       Группа всегда раскалывалась на две части: Престон, Дольф и Эред против Макса, Никки и, как ни странно, Дэниела. Этот раз не был исключением.       Дэниел робко поднял руку:  — Я согласен, чтобы меня выкинули за борт.  — Что за ерунда, Дэниел, — Макс закатил глаза, — нужно убедить остальных оставить тебя в живых, нахрена ты сразу соглашаешься умереть?!  — Кто-то же должен пожертвовать собой.  — Никто ничего не должен, придурок. Сиди в лодке и не рыпайся.       Дэниел что-то пробормотал и покачал головой, но спорить не стал.  — Если вы оставите меня в живых, я могу заняться рыбной ловлей для общего блага! — вскинула руку Никки, — или ловлей чаек... думаю, нам будет все равно, что есть через пару дней.  — Да, пожалуй, это аргумент, — кивнула Эред. Дольф только хмыкнул, и ему тут же задал вопрос Макс:  — Дольф, а что насчет тебя? Зачем нам в лодке ты?  — Мой отец служит на флоте, — Дольф отвечал, не глядя на Макса, — я разбираюсь в навигации. Макс, а почему мы должны оставить в лодке тебя?       Дольф наконец-то посмотрел на Макса. В его взгляде было что-то насмешливо-снисходительное.  — Можешь не оставлять. Только, если я выживу, то доберусь до тебя и сверну тебе башку во сне.       Престон прокашлялся и пробормотал:  — Это не очень-то убеждает.       Макс развернулся к Престону:  — Правда? А что насчет тебя, Престон? Может, ты нас убедишь?       Престон замялся. Гвен почувствовала, что ему некомфортно и подняла руку, чтобы прервать игру, но Макс не обратил на нее внимания. Он прямо радовался, что они наконец-то заговорили не о выражении себя через искусство, а о том, что близко ему — о выживании.  — Почему мы должны оставлять тебя? Дольф сечет в навигации, Никки — в рыбалке, Эред почти не ест, так что ее тоже можно оставить… и потом съесть самим…  — Макс, хватит.  — Ну почему же, — Макс посмотрел на Престона со злорадным весельем, не обращая внимания на Гвен, которая сверлила его взглядом, — пусть Престон скажет, чем он так ценен для общества.  — Я могу покинуть лодку за Престона, — Дэниел робко поднял руку, и Макс опустил ее своей рукой:  — Нет! Пусть скажет Престон.       Престон помолчал и тихо произнес:  — Мне нечего сказать.       Гвен хотела завершить встречу, но Макс не унимался. Он развернулся к Джасперу:  — Мистер Сильвертон, а вы не хотите нырнуть вслед за своими пациентами?  — Только если мисс Кейсен нырнет за своими.  — А что бы вы сами сказали на месте Престона?  — Я бы сказал, что я специалист клиники и групповое занятие окончено.       Макс, наконец-то, осекся, и Гвен впервые за все время была благодарна Джасперу. По виду Престона Гвен поняла, что происходящее ему неприятно по каким-то своим, личным причинам. Он позже всех покинул зал и опоздал к ужину; за столом ему не хватило тарелки. Пока старик-повар разбирался с посудой, Макс громко сказал:  — Прости, чел, мы не рассчитывали, что ты всплывешь к ужину.       Никки и Эред рассмеялись. Гвен стиснула зубы и спокойно сказала:  — Макс, потом зайди ко мне.       После ужина, за которым Престон почти ничего не съел, и, извинившись, ушел раньше остальных, Макс с настороженным видом зашел в кабинет Гвен и молча сел в кресло. Она не поднимала взгляда от бумаг на столе, которые даже не читала — она была очень зла на Макса и пыталась собраться с мыслями. Макс пошаркал ногами.  — Нафига я тут сижу?       Гвен хлопнула по столу руками, и Макс вздрогнул.  — Макс, ты не в летнем лагере. Чтобы больше такого не было. Тебе ясно?       Макс бросил: «Ясно» и вышел из кабинета с безразличным видом, за которым еле заметно сквозила обида. Гвен вздохнула: портить отношения с Максом не хотелось, он только-только начал ей доверять, пусть и проявлял это глупо, по-детски. Она по-своему привязалась к нему, ей хотелось благополучно завершить курс, а не расставаться с Максом на плохой ноте. Мысль об этом была досадной.       Как и мысль о том, что Джаспер, похоже, оказался прав.