Солнце в красных облаках

Он чувствовал эту невыносимую тяжесть и боль, что тихо ныла где-то сбоку. Тяжесть — жесткая, неподъемная, удушающая — давила сверху и будто бы усиливалась с каждой секундой. С каждым вдохом второе легкое, еще трепыхающееся вдохами, разрывалось болью и хрипами, наполнялось кровавой пеной. Он лежал, придавленный этим огромным куском скалы и смотрел в небо над головой. Ничего кроме боли и отчаяния не существовало сейчас. Мысли зациклились последним вскриком — Ее вскриком. Он уже не понимал и не мог понимать, что происходит вокруг. Осознания не было, как не было и страха. Лишь давящая боль и постепенно наползающий холод и удушье. Он чувствовал мягкость костей собственного черепа и осколки, впивающиеся в глаз и кожу. Где-то вдалеке что-то прокричал Какаши, и возник рядом — его бледное, перепуганное лицо сейчас казалось таким юношеским, почти что детским. «Наверное, так и должно быть в этом возрасте,» — подумалось Обито. Холод сковывал тело. Кровь во рту тоже казалась холодной, и даже собственное дыхание холодило. Но разум будто бы прояснился, и в нем четко повисла одна единственная острая мысль — Рин нужно спасти. Какаши суетливо пытался что-то сделать, его руки дрожали, и Обито, отстранено глядя на него, подумал, что сейчас все они — жалкая пародия на шиноби. Беспомощная, хилая, слабая пародия. Как клоны, которых он создавал в академии. Ненадежная пародия. Возьми его. Шаринган. Слова вырвались из горла сами собой. Какаши что-то заговорил в протест, что-то о том, что он его спасет, и это отчего-то вызвало лишь улыбку снисходительности. Кто бы мог подумать, что близость смерти так охлаждает сознание? Спаси Рин. Ты должен. Какаши сильный. Какаши умный. Он понимает, знает, что нужно делать, но все равно мешкает, все равно не знает, как правильно. Но Какаши шиноби. Не пародия и не жалкий трус, он — шиноби. И в нем алым пламенем горит Воля Огня. Так пусть она дотла сожжет всех, кто посмел забрать то, что дорого им обоим! Возьми. Обито то ли просит, то ли требует. И Какаши вздрагивает, собирается, сжимает зубы и делает то, что должен. Глазница под теплыми, дрожащими пальцами расширяется, опаляя волной боли. Ногти проходятся по внутренней поверхности век, задевают слезные каналы. Кровавая жижа течет по щеке и густо пахнет железом. Глазница непривычно дергается, внутри что-то будто бы натягивается и скользит, а дальше — лишь неестественная пустота. Обито проваливается во тьму, чувствует последнее касание руки Какаши, тепло его кожи, и проваливается в бездну под ощущением его быстро удаляющейся чакры. *** Он очнулся от резкой боли во всем теле, попытался сесть, но сковывающие ремни плотно прижали его к столу. Свет ударил в глаза яркими лампами, заставил зашипеть и зажмуриться. По телу прокатилось судорожное, болезненное чувство — будто бы иглами пронзили. Обито попытался открыть глаза, задышал громко и судорожно, отдаленно слыша писк приборов, но на лоб легла чья-то прохладная рука, тут же скользнула на глаза и закрыла их. Свет стал мягче. — Тише, — улыбка в голосе слышалась пополам с напряжением и внимательностью. — Ты в безопасности, — шипящий голос ударил по перепонкам незнакомыми нотками. Обито попытался что-то спросить, что-то сказать, но во рту было так сухо и горько, что слова буквально застряли в глотке, получился лишь скрипящий хрип. — Мое имя Орочимару, — представился голос. — Я помогу тебе, — усмешка отчетливо прослышалась в голосе. Обито не знал этого имени. Или знал, но не запомнил — сейчас это не имело никакого значения. Он вновь провалился во тьму под воздействием препаратов, а когда пришел в себя снова — только через пять дней — увидел перед собой мужчину с длинными черными волосами и бледным лицом. Он узнал его — этот человек участвовал в войне вместе с наставником Минато-сенсея, был одним из трех Легендарных Саннинов и занимался генетическими исследованиями в Конохагакуре. Орочимару вживил ему клетки Первого Хокаге и тем самым заменил всю недостающую раздавленную булыжником сторону тела Обито. Он изучил его шаринган и способности тела, взял несколько образцов тканей и рассказал, что в тот раз на поле боя из всей их команды выжили лишь он и Какаши. Рин не спасли. Какаши не спас Рин. Обито не поверил, разозлился и обвинил Орочимару во лжи — Какаши не мог не справиться. И тогда Орочимару, восприняв эту вспышку гнева с равнодушной снисходительностью, привел его к каменному монументу, где были высечены имена жертв войны. Обито стоял и смотрел на имя Рин, совсем недавно высеченное в камне. Смотрел, и слезы катились из единственного глаза, дорожками стекали по щеке. Внутри бушевала пустота и черная злая боль, сжигающая, давящая изнутри куда хуже, чем тот проклятый булыжник. Обито выругался и вдруг четко понял. Это не Какаши не спас Рин. Это он сам не спас Рин. Это он оказался недостаточно силен в нужный момент. Это он — жалкая, бесполезная пародия на шиноби. Это он ничего не смог. Ничтожество. Непозволительное ничтожество для такого знаменитого рода. Осознание обожгло и раздавило, зашвырнуло в глубокую бездну тьмы и отчаяния. Грудь сдавило тисками боли. Взгляд Обито невольно скользнул ниже и зацепился за еще одно знакомое имя, выбитое в камне. «Обито Учиха» Чувство пустоты и неверия заполнило все вокруг. Его похоронили заживо, стерли, как позорное пятно с репутации клана Учиха, набив одно лишь имя и навсегда забыв о его существовании. Будучи живым, видеть свое имя, выбитое на монументе мертвых героев, было… Иронично. Обито закрыл лицо руками и беззвучно расхохотался, падая на колени и дрожа. Страх, боль, злоба и неверие колотили сознание, сжигали изнутри и заполняли чернотой. Орочимару лишь смотрел на него с едва уловимым сожалением. Обито вдруг четко осознал, что пока в этом мире происходит подобное — пока молодые девушки вроде Рин погибают на войне, а вместе с ними и их боевые товарищи, пока кровь реками льется по земле, пока запах трупного разложения сильнее и ярче запаха цветов на поле, пока звон клинков громче пения птиц и человеческих криков — у этого мира нет права на существование. Я должен стать сильнее. Обито сказал это уверенно и резко, обернулся и посмотрел на Орочимару шаринганом — кроваво-черным цветком узора. Орочимару вздрогнул от этого взгляда — трепетное чувство силы дернулось в Обито и захватило и его. Он расплылся в улыбке и кивнул. — Я дам тебе эту силу, Обито-кун, — прошипел он. Обито знал, что для этого мира пробил час — он изгнил до основания, разложился и ему нестерпимо нужен был тот, кто упокоит его погребальным огнем. И Обито хотел стать этим пламенем. *** К Акацуки Обито присоединился уже намного позже. Их цели совпадали с его целями — Акацуки хотели, чтобы вечная война закончилась, хотели подчинить себе весь мир шиноби и контролировать его, обезопасив его от сражений и взяв под контроль. Обито понимал суть их стремлений и по-своему разделял, однако все же считал наивными и нереализуемыми. Как бы ты не контролировал этот мир, как бы не старался — войны и ненависть всегда будут и никуда не денутся, пока сам этот мир существует. И единственный способ это предотвратить — уничтожить все до основания. У Обито был план и была цель, которую он хотел достичь, во чтобы то ни стало. Его планы расходились с планами Акацуки, но, тем не менее, он собирался использовать их и Орочимару в своих целях, пока не достигнет результата. Обито планировал поработить шаринганом джинчуурики и вместе с ними, используя сильнейших шиноби, призванных с помощью Эдо Тенсей, уничтожить мир на корню. Мир, который перестал для него иметь значение, когда он увидел имя Рин на том могильном камне. *** Наруто просто смотрел на это выжженное пространство перед собой, на эти снесенные дома, от которых едва ли остался каркас, на эту землю — изрытую, протоптанную, разбитую, и не узнал земли Страны Дождя. С неба падал тяжелый, пропахший кровью, дождь. Вкус железа на губах и ощущение мокрой стали в руке — кунай холодом сковывал пальцы. Когда-то здесь была деревня с обычными людьми, а сейчас кроме выжженной, поливаемой горестным дождем, пустоши, не было ничего. Он шел плечом к плечу с молчаливым Гаарой, озирался вокруг и не верил своим глазам. Всего четыре месяца назад тут были люди, стояли крепкие дома, тут были, черт побери, дети. Но сейчас — ничего и никого, лишь шум дождя вокруг. Наруто чертыхнулся, остановился и в голос выругался. Этого хотел чертов Пейн? Вот этого? Курама молчал, но Наруто чувствовал, прекрасно чувствовал его равнодушное спокойствие и вместе с ним почти насмешку над произошедшим — люди для Девятихвостого не были чем-то по-настоящему ценным, он не воспринимал их смерть как трагедию, но даже за всем этим, глубоко внутри, Наруто четко это чувствовал, даже Девятихвостый Демон испытывал отвращение. Отвращение ко всему произошедшему здесь. Отвращение к этой дурно пахнущей, буквально разящей смертью и кровью действительности. Отвращение к войне. И Наруто полностью разделял это чувство. — Наруто? — позвал Гаара, обернувшись к нему и внимательно всмотревшись в глаза. Узумаки поднял на него взгляд — бледное лицо с безжизненно-пустыми и холодными на первый взгляд глазами, скрывающее одиночество и тонкую ранимую сущность носителя Однохвостого. Наруто не хотел видеть Гаару среди вот этого всего. Не хотел, чтобы тот был втянут в войну и уж тем более, чтобы погиб. — Гаара, тебя устраивает это? — прошептал Наруто, обводя взглядом округу. Напарник посмотрел несколько странно, молча подошел ближе и осторожно положил руку на плечо Наруто, заглядывая в его полное боли и сожаления лицо. — Я хочу идти туда же, куда и ты. Вот и все, — тихо ответил Гаара, чуть сжав его плечо. Наруто знал, что руки Гаары — руки человека, которому, благодаря его способности контроля песка и абсолютной защите, не было смысла брать в них кунай, а потому на ощупь они оказались не загрубевшими и почти что нежными. Наруто невольно вспомнил, как Гаара как-то раз дотронулся до его лица — всего лишь стер кровь — и как прикосновение его теплой руки заставило вздрогнуть и замереть, запоминая это мягкое, почти детское касание. Наруто всмотрелся в Гаару и понял, что его потерять он точно не хочет, а если вот эта война продолжится, то последствия могут быть непредсказуемы. Наруто также не хотел терять и Саске, и сама мысль о смерти Учихи тянула страхом и болью где-то под ребрами. Наруто много кого не хотел терять. У него были те, благодаря кому этот мир обретал смысл. — Пойдем, — кивнул Узумаки и вновь быстро зашагал вперед, решительно глядя перед собой. Гаара спокойно пошел рядом. Выйдя из деревни, а точнее того, что от нее осталось, Наруто призвал большого многорукого шарообразного монстра, который, довольно заурчав, потерся об Узумаки, пачкая слизью, и недовольно покосился на Гаару. Парни запрыгнули на монстра, который, быстро семеня многочисленными руками по мокрой земле, двинулся в сторону Деревни Скрытого Дождя. *** Пейн выглядел откровенно плохо, Наруто даже удивился. Раны на бледном теле не заживали, взгляд потускнел и стал отрешенно-помертвевшим, словно глаза тухлой рыбы, валяющейся на прилавке. — Нужно поговорить, — тем не менее, нахмурившись, решил не отступать Наруто, напряженно глядя в лицо, которое не выражало ни единой эмоции, глаза даже не моргали и смотрели будто бы сквозь Узумаки. Наруто невольно почувствовал странную тревогу и прислушался к своим ощущениям. Чакра в Пейне циркулировала неестественно, рвано, и сейчас Наруто отчетливо понял, что основные чакро-потоки идут не из тела, а вот из этих черных стержней-проводников. Словно тело питается откуда-то дистанционно. «Курама, ты видишь это?» «Да», — спокойно ответил Девятихвостый. Наруто исподлобья смотрел на тело перед собой и ждал. — Наруто-кун, пойдем со мной, — тихо проговорила Конан, подошедшая сбоку. Наруто посмотрел на ее уставшее, бледное лицо, всмотрелся в потухшие глаза и почувствовал едкое сожаление. — Конан-чан, тебе нужно отдохнуть, — проговорил он. Конан выдавила из себя слабую улыбку. — Обязательно, — кивнула она и повела парня за собой, уводя из главного зала Башни Пейна. — Куда мы? — спросил Наруто, когда они вышли к лестнице и начали спускаться вниз этаж за этажом. Каменные обшарпанные ступени уводили во тьму башни, откуда тянуло холодом и сыростью. — К Нагато, — тихо ответила Конан, глядя себе под ноги. — Ты ведь заметил, Наруто-кун? Наруто всмотрелся ей в спину и не ответил. Да, он заметил. Чакра тонкими лезвиями тянулась снизу. Точно такая же чакра, какая была и у Пейна. Или у того, что назвало себя Пейном. Наруто удивился, что не заметил этого раньше, но вдруг осознал, что-то, что он заметил это сейчас, означает, что Пейн ослаб. Скорее всего, то сражение с Шисуи и Итачи не прошло для него бесследно. Они спускались молча и бесконечно долго. С каждым шагом чужая густая сила давила, окунала в тяжелую бездну чужой боли и тоски. Наруто чувствовал, что задыхается, ощущая все это. Курама ощутимо напрягся и тоже молчал. Когда лестница закончилась, под ногами на бетонном полу, застланном трубами, оказалась вода — слой не больше трех сантиметров. Наруто это напомнило его собственное подсознание, только в несколько раз темнее. В центре этого темного помещения с низким потолком находился вылепленный из бумаги кокон, судя по всему, созданный благодаря одной из техник Конан. Кокон крепился к потолку и полу, и, когда Наруто и Конан подошли ближе, в нем образовалось необходимое для прохода отверстие. Конан обернулась к Наруто и указала ему рукой на черную овальную дыру в бумаге, из которой тянуло тяжелым волоком чакры Пейна. Узумаки нахмурился и шагнул внутрь, заранее приготовившись ко всему, что он мог бы там увидеть, однако все равно озадаченно распахнул глаза, увидев у дальней стены болезненно худого широкоплечего мужчину с красными волосами и глазами точь-в-точь как у Пейна. Вся нижняя часть туловища мужчины была скрыта в какой-то массивной странной машине, в которой, как понял Наруто, зловеще шуршала чакра, и отчасти именно с помощью этой машины этот человек и управлял теми рыжими телами, которые Наруто уже видел ранее. — Так вот как вы на самом деле выглядите, Пейн-семпай, — сдавленно произнес Наруто и выдавил из себя улыбку. В спину этого человека были воткнуты длинные и толстые металлические стержни, проводящие чакру, и Узумаки невольно скользнул по ним взглядом. Вот эта штука перед ним определенно была самым неестественным и пугающим, что только Наруто доводилось видеть в его жизни. — Мое имя Нагато, — хрипло и тихо ответил человек, внимательно глядя на Наруто. Конан зашла следом, но не закрыла за ними проход, позволяя полоске хоть какого-нибудь света проникать внутрь. — Рад увидеть тебя лично, — он вдруг слабо и болезненно улыбнулся, и Наруто отрешенно подумал, что, кажется, этот человек очень редко улыбается. — Ты в порядке? — Наруто смотрел с сожалением и болью, осознавая для себя, что вот это существо с тяжелой и сильной чакрой, выглядящее неестественно и болезненно и использующее для контактов с внешним миром армию заменяющих его тел — прямое олицетворение всей этой необоснованной войны. — Да, — Нагато тихо закашлялся, будто бы опровергая собственные слова. — Ты хотел поговорить, Наруто? — тихо спросил он. В его тусклых, безжизненных глазах горел тихий блеск болезни и усталости. Узумаки кивнул и потупил взгляд. — Эта война, — начал он и поморщился, сжал кулаки. — Она нас ни к чему не приведет, — он поднял голову и решительно посмотрел в глаза Нагато, шагнул ближе. — Вокруг только трупы и смерть. Ты ведь не этого хотел? — он прищурился. — Мы можем убивать друг друга бесконечно. Акацуки и Альянс имеют слишком большой военный потенциал, чтобы растратить его меньше, чем за несколько лет. А если война затянется больше, чем на год, мы гарантированно уничтожим большую часть… — Наруто поджал губы, пытаясь подобрать слова. — Людей, — наконец, тяжело продолжил он и серьезно посмотрел в лицо Нагато. — Это не приведет к миру. — И что ты предлагаешь? — сухо спросил Нагато. — Мы сейчас не можем сдаться или закончить все. Если, чтобы принести мир, нам придется принести жертву, то я готов на это. Мы всегда платим за что-то. И иногда эта цена высока. Но сейчас цель оправдывает средства. Когда все закончится, в будущем, человечество, наконец, обретет мир. — Нахер нужен будет такой мир, — жестко огрызнулся Наруто, повысив голос. — Кто в нем будет жить? Те оставшиеся — сильнейшие — кто смог выжить в бойне, устроенной тобой и Альянсом? Кому сейчас нужен такой мир? И когда, черт побери, настанет это будущее? Может быть, пора все же прочистить мозги и посмотреть в настоящее, а не в будущее или прошлое? — он сузил глаза. — Только от настоящего зависит, каким будет прошлое и будущее. И лучше нужно делать именно настоящее, а не ждать и надеяться на будущее. Ничего не изменится в будущем, если сейчас ты не изменишь что-то в настоящем, — Наруто говорил спокойно и вдумчиво, и с каждым его словом он понимал что-то сам для себя, словно проговаривал все то, что уже давно терзало его сомнениями. Он открыто и без злости вдруг посмотрел на Нагато. — Семпай, — позвал Узумаки. — Мы не можем это вот так просто продолжать. Пора признать, что такие способы не верны. Нагато смотрел в ответ мрачно и хмуро. Он перевел взгляд на Конан, но та, стоя за спиной Наруто, отвела взгляд и посмотрела в сторону, поджав губы. Ее взгляд отразил боль и сожаление. Нагато с удивлением для себя осознал, что она думает так же, как Наруто. — Когда я был ребенком, — Нагато перевел взгляд на Наруто. — На территории страны дождя все время шли войны. Моих родителей убили, хотя они были обычными людьми, а сам я спасся разве что чудом. Вскоре у меня появились друзья — такие же одинокие сироты, чьих родителей забрала война, и, знаешь, наверное, мы бы не выжили тогда втроем под проливными дождями нашей родной страны, если бы не один шиноби, который спас нас всех, — Нагато вдруг едва уловимо улыбнулся, и тихая тоска скользнула в его голосе. — Он научил меня и моих друзей искусству шиноби, чтобы мы могли выжить самостоятельно и после этого покинул нас. А война продолжалась. Мы росли под ее смертоносные гимны и вскоре адаптировались. Но мы не переставали помнить, что есть другая, мирная жизнь, а потому создали организацию, которая должна была остановить эту вечную войну на территории нашей страны. Мы искренне верили, что это возможно, и хотели этого, однако… — Нагато выдохнул, его взгляд потяжелел, и Наруто отчётливо уловил тихое болезненное отчаяние в его голосе. — Мой друг, Яхико, тот, кто основал эту организацию, был убит. А вместе с ним… — Нагато перевел полный боли взгляд на Конан, а потом снова на лицо Наруто и поджал губы, замолчав ненадолго. — И наши надежды, — тихо выдохнул он. Наруто хмуро смотрел в ответ, помрачнев окончательно. — Сучий бред, — наконец, зло процедил он. — Каким бы тяжелым не было твое детство, скольких бы друзей ты не потерял, ты не имел ни единого права развязывать очередную войну, — он смотрел спокойно и твердо, но в глубине глаз рокотало бешенство. — Вот этого хотел твой друг? Очередной бойни? Очередных сирот и сожженных дотла деревень? Этого, черт побери, хотел ты сам?! — Наруто, глядя исподлобья, дышал шумно и хмурился, с осуждающим раздражением глядя в бледное лицо Нагато, после чего резко обернулся к Конан и впился в нее взглядом. — Конан-чан, тебя устраивает все это? Нравится принимать участие в бойне? Девушка выдержала его взгляд, поджала губы и все же отвернулась. Наруто вновь посмотрел на Нагато. — Ты свернул не туда, Нагато, — спокойно сказал он и вдруг замолчал, опустив взгляд в пол. — Все мы свернули не туда, — тихо добавил Наруто. — И это нормально, мы в первую очередь люди, и мы ошибаемся, — он поднял смягчившийся взгляд на Нагато и вдруг, неожиданно для него, по-доброму ему улыбнулся. — Ты хотел, как лучше, я понимаю, но сейчас… Сейчас ты не прав. Пора признать свои ошибки и исправить их, — болезненная горечь сквозила во взгляде Наруто, но тут же сменилась яркой решительностью. — Я не оставлю тебя. Мы вместе исправим эту ситуацию. Нагато вздрогнул, почувствовав прилив яростного тепла от внезапно полыхнувшей уверенностью чакры Наруто, сердце забилось быстрее. — Ты не понимаешь… — хрипло проговорил он. — Этот мир не изменить, мы не… — Ох, заткнись, — поморщился Наруто. — Мир — это мы, — он открыто всмотрелся в лицо Нагато и к своему удовлетворению увидел на нем ошарашенное понимание. — Ты и я, Конан-чан, чертовы Учихи, Хокаге, Девятихвостый и даже те шиноби, которых создает Орочимару из клеток Первого Хокаге, — Наруто широко и добродушно улыбнулся. Белый Зетсу на потолке удивленно фыркнул. — Мир зависит от нас, — Наруто кивнул, продолжив, и приложил руку к груди, улыбнулся откликнувшемуся толчком теплой чакры Кураме, который одобрительно скалился где-то внутри. — И только нам решать, каким он будет, — в ярких глазах Наруто проступала добросердечная вера и принятие. Нагато била крупная дрожь — когда-то точно такие слова он слышал от Яхико. Именно об этом думал тот, когда создавал Акацуки. Он не хотел уничтожать мир или прекратить войну, он хотел изменить сам мир шиноби. Изменить эту вечную войну. Конан быстро смахнула слезы и, сделав шаг в сторону Наруто, положила ему руку на плечо и, когда Узумаки обернулся, тепло ему улыбнулась. — Я верю тебе, — ее голос — тихий, похожий на шелест бумажных страниц, оттолкнулся от стен и заполнил собой все помещение. Наруто благодарно улыбнулся и кивнул. Нагато вздрогнул, увидев эту улыбку снова. Конан не улыбалась так искренне и тепло с того самого момента, как умер Яхико. — Мы все исправим, — бодро кивнул Наруто и вновь обернулся к бледному мужчине и увидел, как тихая одинокая слеза скатилась вниз по его щеке. Узумаки понимающе улыбнулся, наконец, чувствуя, что сделал что-то верно. Впервые за долгое время сделал что-то верно. Он выдохнул, получив короткий кивок Нагато и его слабую улыбку. Они разговаривали еще некоторое время, решая, что делать в дальнейшем, и Наруто чувствовал, что теперь все должно измениться. Они изменят этот мир. Сами. Сделают его таким, каким он должен быть — мирным. *** Белый Зетсу — один из копий созданных Орочимару из клеток Первого Хокаге — в деталях сообщил Змеиному Саннину весь разговор, произошедший между Нагато, Наруто и Конан. — Вот как, — улыбнулся Орочимару, прищурив глаза. — Что ж, не очень хорошие новости для тебя, Тоби-кун? — он усмехнулся и обернулся к мужчине в маске, который закинул в рот несколько коричневых таблеток, помогающих ему бороться с отторжением клеток Первого Хокаге. — Это не проблема, — холодно ответил он. — Одолжи мне своего одного из воскрешенных Сенджу. — Боюсь, что не смогу, — с видом театрального сожаления хрипловато ответил Орочимару, все еще щурясь и рассматривая маску Тоби, словно хотел увидеть что-то сквозь нее. — Сенджу чуть не вышли из-под контроля, и сейчас я стараюсь держать их при себе, чтобы вовремя предотвратить повторение подобного и укрепить технику. К сожалению, я не успел сделать того же самого, когда этот чертов старый кретин обрел свободу воли, — ворчливо проговорил он, нахмурившись. — Боюсь, что такой расклад сильно уменьшит наш военный потенциал, Тоби-кун. — Тогда Ханзо, — словно не услышав, произнес Тоби. — Так даже лучше. Напомню этим двоим, кто убил их дорогого товарища, — он усмехнулся. — Как жестоко, Тоби-кун, — с заинтересованной улыбкой, покачал головой Орочимару, но, тем не менее, просьбу выполнил. В конце концов, он тоже был заинтересован в том, чтобы война продолжалась. Он опробовал еще не все свои экспериментальные техники, а на поле боя для этого было куда больше возможностей.