Обладание

— Я ранен. Приезжай на базу, — голос Джейкоба звучал по обыкновению ровно, практически чисто. Но я знал его интонацию. Я знал все оттенки его голоса. Сейчас он был вымученным. — Отец Джозеф, — холодно поприветствовали меня солдаты у входа. Люди брата казались собранными и невозмутимыми. Вышколенными. Вместе со мной в покои Джейкоба вошел доктор. На его лбу проступила испарина, а лицо исказила озлобленная гримаса. — Как ты? — Ужасно. Я готов отгрызть себе руку, — отозвался брат, лежа в неестественной позе и даже не шелохнувшись при виде меня. В его ногах, занимая большую часть кровати, бдел волк. Уткнувшись мордой в скрещенные пятнистые лапы, он встрепенулся, вытянулся в холке, и чуть нагнулся вперед, упираясь лапами в матрац. — Все хорошо. Тихо, — приказал хозяин, глядя на зверя. Тот обернул голову к Джейкобу, совсем по-человечески встретив его взгляд, и лег обратно, впрочем, так и продолжив наблюдение. — Пора ослабить давление. Пить обезболивающие бесполезно, а вот вколоть не помешает, — доктор сел в постель к своему лидеру, так ни разу и не взглянув в мою сторону и принимаясь за раны. Его глаза не были стеклянными или пустыми, но все равно излучали безумие… Маниакальный трепет перед Джейкобом - вот, что я видел. Это легко читалось по глазам. Порой последователи брата оказывались гораздо более решительными, чем мои собственные. Но его солдаты мне не принадлежали. И верными они не были. Джейкоб дрессировал их, как настоящих животных, и знали они только его карающую руку. Или ласкающую. Нет, его нельзя обвинять в эгоизме, только так он и умел. Подчиняться ли мне его люди? Не знаю. Я не мог наказать его беспричинно. — Как ты допустил это? — Я не понимаю, Джозеф. Я… пустился в погоню, мы уже были на территории Джона, когда этот отряд Сопротивления, — брат улыбнулся, и в кожу вошла игла, — открыл по нам огонь. У них не было ничего, понимаешь? Ни хорошей подготовки, ни качественного оружия. И шальная пуля отправилась прямиком сюда, — его глаза заблестели от слез, но он продолжал говорить. Волк глухо рыкнул, меняя диспозицию и укладываясь на ступни брата. В Джейкоба не попала ни одна пуля с того момента, как он присоединился ко мне сразу после войны. — Вы закончили? — одернул я мужчину, разорвавшего тугие путы. — Если начнется кровотечение, то наложите еще две полосы. На связи, командир, — отдав честь, боец спешно направился к выходу. — Я знал, что меня бережет Отец, — пьяно ухмыльнулся Джейкоб, протягивая ко мне здоровую руку. Я прижал изувеченную ладонь к губам: — Как это произошло? — Может, срок действия Благословения подошел к концу? — поинтересовался он. — Думаю, нет. Если бы я не среагировал, то точно бы остался там гнить. Береги тебя, Господи. — Джейкоб… — светлые глаза помутнели, когда морфий начал всасываться в кровь, — ты же понимаешь, что без тебя я ничто? — Нет, Отец. Это мы — ничто. Ты в силах вести сам. Я верю, что ты избран, слышишь? Я все равно верю. — Я так рад, что мы отыскали тебя. Ничего бы не случилось, если бы ты не встал на мою защиту. — Ты поднял меня со дна, Джозеф. Они хотели снова отправить меня на лечение. Но еще никогда я не был так трезв, Отец. После войны все стало таким прозрачным, но я вновь был не понят. А потом, с вами, стал пригодным, — закрывая глаза, бормочет он. — Достаточно хорош, чтобы отстреливать чужие головы. Язвы на коже посветлели. Есть вероятность, что они станут совсем незаметными. Но никогда не исчезнут насовсем. Я коснулся бритых висков, и ощутил бешеную пульсацию под пальцами. — Джон знает? Фейт? — Нет, надеюсь, он еще не узнал. А Фейт… ее тени непременно сообщили ей об этом. — Вы уничтожили тех глупцов, что устроили осаду у границы? — спросил я, чувствуя, как мышцы брата расслабляются, а дыхание становится ровнее. — Только их часть. Думаю, теперь оставшиеся скрываются в лесах. Должно быть, они посчитали, что прикончили меня. — Это может дать нам несколько выигрышных позиций. — Я встану на ноги быстрее, чем ты можешь представить, — шепчет Джейкоб, оборачивая ладонь вокруг моей. В его руках привычная сила. И это хорошо мне знакомо. — Я знаю, — склоняюсь к его лицу и припадаю к губам. Кожа холодная и сухая. И, Господи, это хороший знак. Его глаза, так похожие на мои, — чисты; ни одна мысль не наполняла его голову. Одержимость более не снедала Джейкоба, сейчас он походил на прихожанина Фейт — спокойный и почти счастливый, счастливый от неведения. Я еще был с ним, когда за окнами окончательно стемнело. В стекло бились мотыльки. Глаза ручного зверя светились серебром, он так и не сомкнул глаз. Но Сатурния луна* отличалась лимонно-кислотным окрасом, так что даже в темноте ее можно было заметить. Крупнее я еще никогда не встречал. Эта — с полупрозрачными красноватыми крыльями — скоро умрет. Они, как и многие бабочки, жили считанные дни. Именно павлиноглазки первыми слетались к цветам индейского Дурмана. На белоснежных бутонах, ночью, часто можно было заметить десятки, а то и сотни этих существ. Животные неповинны в человеческих грехах, но тогда почему они тоже должны погибнуть? Почему мир должен «очищаться» только посредством войны? Знает ли сам Бог ответ? Бинты намокли от крови. Когда я потянулся к рации, брат проснулся и вцепился в мою руку. Срок действия морфия истек. Волк тихо заскулил, садясь у его лица.