(не)НОРМАЛЬНЫЙ

      — Беки, ты же тоже хочешь ребёночка, да? — жалобно спросил Чанёль и выжидающе посмотрел на меня своими огромными глазами.       — Почему ты спрашиваешь? — это было всё, что я смог выдавить из себя. Такого вопроса я никак не ожидал и не знаю, что ответить.       — Когда мы с Чондэ собирали кухню, он сказал, что все омеги хотят ребёночка. А ты тоже омега, — он говорил так грустно. Наверное, думал, что это он должен был понять раньше. — Хочешь, да?       — Да, хочу.       Я с самого начала наших отношений дал самому себе слово, что Чану никогда в жизни не буду врать. Ему уже и так много врали и обижали, и этим сделали больно. Стать одним из этих людей у меня не было желания.       — А Чани хочет детишек? — Этот вопрос мучил меня очень долгое время. Сколько бы я ни любил детей, но если их отец не полюбит их, нет смысла их заводить. Ребёнок должен родиться в счастливой семье, где оба родителя обожают его.       — Да! Очень-очень сильно хочет. Они такие хорошие и маленькие, — грустные глазки Чана мигом загорелись огоньком счастья. Я даже и не мог подумать, что он так сильно любит детишек. — А как сделать, чтобы у нас ребёночек был?       К такому вопросу я был не готов ещё больше. Обычно люди знают о зачатии ребёнка ещё в подростковом возрасте, или родители им рассказывают. Хотя последние даже элементарным вещам вроде бритья и правильного держания ложки не научили Чанёля. Что до зачатия.       Если честно, я много думал, как буду объяснить своим детям, откуда берутся малыши. У меня в запасе есть тысяча и один способ, как объяснить моим сыновьям, что такое секс и все тонкости про него.       Но одно дело это всё рассказать подростку (а я серьёзно надеюсь, что они такие вопросы будут задавать в подростковом возрасте), а другое рассказать собственному мужу. Тем более когда знаешь, что всё, что ты будешь рассказывать, он будет изучать на тебе.       — Чани, я не знаю, как тебе объяснить, — мне серьёзно было жаль расстраивать его, но я реально не смог бы всё объяснить. Нормально и внятно объяснить. Дело в том, что я немного боюсь и смущаюсь. Да, мы хотя бы раз в месяц мылись вместе абсолютно голые, но рассказать вслух весь процесс зачатия у меня не хватило бы мужественности.       — А что нам делать? Откуда взять ребёночка-то? — он сидел в кровати, скрестив руки и надув губки. Боже, и этот малыш хочет иметь детей? Меня точно посадят за совращение несовершеннолетнего.       — Не грусти ты, — я тоже сел и обнял его за талию, положив голову на его грудь. — Только обещай, что когда от меня начнёт очень сильно пахнуть и ты будешь чувствовать себя плохо, не будешь бояться и останешься со мной. И я всё сам сделаю.       — Если я не буду бояться, у нас реально будет ребёнок? — я быстро кивнул в знак согласия. — Тогда Чани обещает!       И он протянул ко мне кулак с мизинцем. А я своим пальчиком, который, наверное, единственная часть тела, которая длиннее идентичной части тела Чана, взял его мизинец. И мы подкрепили его обещание.       — Если побоюсь и захочу сбежать, свяжи меня. Я не буду обижаться. Чани никогда не будет обижаться на Беки.       И, заключив меня в свои медвежьи объятия, затянул меня с собой на подушку, и мы уже оба спокойно и счастливо провалились в сон.                            — Чёрт возьми, течка!       Я проснулся от влаги подо мной. А ещё всё тело дрожало и горело. Надеюсь, Чан проснулся и вышел из спальни до того, как я начал течь.       Течка, наверное, самое хорошее время в жизни каждой омеги, который замужем за любимым человеком. А если они и живут одни, то это вообще отлично — никто и ничто не может им помешать расслабиться и получить удовольствие.       Но в нашем случае тот, кто нам мешает получать удовольствие и весь день не вылезать из постели — это сам Чанёль.       У него случаются панические атаки каждый раз, когда у меня запах хоть на капельку усиливается. Его до дрожи пугает то, что в его теле разливается тепло, что он ничего не может ясно понимать. А бугорок в штанах его вообще может довести до нервного срыва и потери сознания.       И вкупе с этим он ещё и боится сделать мне больно. И за это тоже я должен сказать огромное спасибо его родителям. Ведь они даже не утруждались во время течки его папы отправить Чана к дедушкам, ведь «он всё равно дурак и ничего не понимает». И поэтому мой Чани с того момента, как его родители поняли, что он необычный, а случилось это к трём годам, четыре раза в год слышал дикие крики папы из спальни. А потом этот самый папа даже засосы и укусы не затруднялся скрыть. А их мозг маленького ребёнка принимал за синяки от ударов. Поэтому Чанёль думает, что каждый раз, когда у омеги усиливается запах, альфа должен быть подальше от него, чтобы не навредить.       Он был уверен, что именно помутнения рассудка, дрожь в теле и дикое желание быть ближе ко мне приводят к тому, чтобы побить. Ведь в остальные дни, когда от его папы не пахло, его отец был очень нежным с мужем, и даже не кричал. И Чанель твёрдо решил, что усиливающийся запах папы делает отца злым. А мои аргументы о том, что ему хочется не бить меня, а просто обнимать, он не хотел слышать и тем более поверить в них.       И даже сейчас. Мой гигант забился в самый дальний угол квартиры, сжался в маленький клубочек и ревел, всё время как в полудрёме повторяя: «Чани не должен сделать Беки больно. Не должен. Чани должен идти, но не знает куда. Нельзя бить Беки».       В другие разы я бы бежал к нему, начал бы успокаивать, объясняя уже в сотый раз, что он не обижает меня, но сейчас не могу даже приблизиться к нему. И так весь дом пахнет им.       А у меня состояние очень плохое. В доме ужасающая жара. Несмотря на то, что сейчас только середина мая, лето уже вступило в свои права. Но я даже окна открыть не могу из-за собственного запаха, который мигом проскользнёт на улицу и приведёт к нашим дверям много альф. А кондиционер сломался ещё вчера. Ещё у меня руки дрожат, и я не могу нормально сделать укол. Да, за последние три года, что я был вынужден провести в одной квартире со своим истинным и не трогать его, я научился делать уколы в любом положении, и, думаю, к следующему лету уже и дрожащие от возбуждения руки не будут помехой этому.       Наконец-то поняв, что успокоить себя хотя бы на пять секунд и не дрожать у меня не получится, решил выпить таблетку, которая действовала в сто раз слабее укола, то есть почти совсем не действовала, и пойти в ванную снять напряжение.       Ненавижу течку.       Если бы я смог заставить себя во время течки использовать какие-то игрушки или хотя бы пальчиками ублажать себя, то течка не была бы такой болезненной. Но единственное, на что я способен, это дрочка члена. А за это спасибо уже моим родителям.       Нет, они, конечно, были осторожны и в каждую течку папы отправляли нас с братом к дедушкам. Но однажды, когда мне было десять, и мы с братом опять были «выгнаны» из дома, я решил после школы зайти домой и взять мой учебник, который из-за спешного сбора вещей забыл дома. Ох, как я жалею, что тогда не предупредил ни дедушек, ни родителей, что иду домой. Ведь невыученный урок литературы так сильно не смог бы повредить мою психику.       Когда я зашёл в дом, то ещё с порога услышал дикие крики папы. Мне показалось, что его режут там. Быстро побежал к спальне родителей, но даже не успев и слова сказать, онемел. Я через немного открытую дверь увидел, как отец привязал папу к кровати и трахал его огромным резиновым членом.       Но то, что он тогда трахал папу, а не обижал, я понял только к пятнадцати годам, когда у меня тоже началась течка. Ну, я обрадовался тому, что отец не бил папу и был хорошим, ведь я пять лет шарахался от него. Был бесконечно рад, что в моей семье всё нормально, что бояться папы не нужно и что с моими снами по ночам покончено. И с наслаждением подумал, что психика у меня тоже не повреждена.       Но моё наслаждение длилось три года. Ровно до того момента, когда в моё восемнадцатилетие папа подарил мне вибратор, да ещё и такого цвета, какого тогда у них был член. Тогда я и понял, что, возможно, у меня страхов-то нет, но есть огромное отвращение ко всем секс-игрушкам.       Получасовая дрочка в ванной всё же немного помогла снять напряжение, хотя бы руки не дрожали, и я смог сделать укол. Заказал пищу, оставил деньги на столе, сказал Чану открыть дверь и взять еду, хотя не знаю, слышал он меня, и если слышал, понял ли, что я говорю. И со спокойной душой пошёл в спальню. За три года мучения я понял, что самое лучшее, что можно делать, это уснуть, правда перед этим проветрив всю спальню, поменяв постельное белье и побрызгав духами спальню, чтобы запах Чанёля чувствовался поменьше.       А перед тем как провалиться в неспокойный сон, твёрдо решил в следующую течку отправить Чанёля в дом Чондэ. Я буду игнорировать то, что родители Чондэ на дух не переносят моего альфу, и попрошу их забрать Чана. Пять дней Чан выдержит, а я уже сейчас чувствую себя в разы хуже, чем во время предыдущих течек, и точно знаю, что в следующий раз мой организм такой издёвки над собой в виде истинного альфы рядом, но не во мне, не выдержит.                            Утром мы немного повалялись в постели, вместе приготовили завтрак из хлопьев и молока — я насыпал в тарелки хлопья, а Чанёль полил их молоком. Дело лёгкое, но я от мыслей не спал всю ночь, и для меня держать двухлитровую бутылку молока, которая была наполнена до краёв, было тяжело.       А мысли у меня были разные. Сначала я от счастья не мог найти себе место. После того как проснулся к двум часам ночи, незаметно вылез из объятий Чана и, наверное, больше часа ходил кругами в гостиной, чтобы не будить Чанёля, который после нашего разговора быстро уснул, и, думал, что раз уж он начал думать о малышах, то они могут появиться у нас даже в следующем году. А когда поток счастья со временем немного утих и я уже начал думать рационально, то начал думать и о болезни Чанёля. Правда, как говорили врачи, у него не такой уж и тяжёлый вид аутизма, и он более-менее хорошо думает, нормально может ориентироваться и говорить, если не нервничает, и я даже не против, чтобы мой малыш был как он. НО…       Огромное «но» — это общество. Общество, в котором даже в здорового человека, у которого только волосы голубые, тыкают пальцем и пытаются унижать. И я много видел, как смеялись и издевались над Чаном. А про его школьные годы я вообще молчу. И никак не хочу, чтобы мой малыш пережил всё то, что и его отец.       А после этих мыслей я ещё час убеждал себя, что и нормальных людей много. Что сейчас есть много кружков и школ именно для особенных детей. И вообще, никто не утверждает, что наши дети обязательно должны быть больными.       Обдумывая и переваривая весь этот микс, я смог уснуть только к шести часам. А проснулся в десять, с мешками под глазами. С мешками под радостными глазами. Потому что передо мной сидел и своими большими и тёплыми глазами смотрел на меня мой гигант. И я окончательно понял — если даже у моего малыша будет самый тяжёлый вид Аспергера, я всё равно буду любить его, ведь у него точно будут такие же тёплые и родные глаза. А в том, что Чан будет обожать его, я уже и не сомневался.       После завтрака мы опять вернулись в постель и лежали на ней как трупики. Хотя трупом там был только я. Чанёль был бодрым до невозможности и стойко выдержал час, только обнимая меня и ничего не говоря. Но всё же после и он сдался, попросив меня хотя бы в гостиной лежать, чтобы он телевизор посмотрел, ведь уже полдень, и его мультики начались. А я что? Я всё равно лежу на его груди, а где лежит он, для меня не так уж и важно.       За просмотром мультиков мы, наверное, убили более двух часов. Точно не могу сказать, потому что спал в самом начале, а проснулся от грёбаной рекламы, громкость которой была выше крыши и напугала нас обоих. Это была реклама какого-то магазина одежды. И тут меня осенило. Одежда. В моих планах было идти на шоппинг. Сообщив Чану, что сегодня нам нужно идти купить одежду, я опять обнял его за грудь и заснул.

***

      Мы с Чаном с прошлого года не были в таких больших и многолюдных местах, как гипермаркет. И, к моему великому счастью, несмотря на страх и дрожь в теле, у Чана не было судорог. Он не шарахался от людей, которые иногда очень тесно ходили рядом и временами даже сталкивались с нами.       Знаете, если другие магазины я не люблю из-за того, что на Чанёля смотрят как на одноглазого зелёного инопланетянина, то магазины одежды не люблю потому, что на него смотрят как на лакомый кусочек, ведь когда он не говорит и внешне спокоен, то никто не может и подумать, что у Чана есть какая-то болезнь. Но я стопроцентно уверен, если Чан начнёт говорить или, что хуже, опять начнёт бояться и кричать, то они даже не вспомнят о его красоте и будут смотреть с отвращением.       — Беки, там есть футболка с Микки Маусом, — закричал Чан на весь магазин и подтвердил мою теорию — все восхищённые глаза в зале поменялись отвращёнными. — Можно купить её?       — Конечно можно, — его щенячие глаза, которые он делал не специально, а получались автоматически, когда он что-то хотел, и мысли об отказе не могли бы остаться у меня в голове. — Но и другая одежда нам нужна. Помнишь, скоро свадьба Кёнсу и Кая, нам нужны рубашки, туфли, костюмы. А ещё скоро осень, нам и тёплые вещи нужны.       — Это значит, что мы весь день будем здесь и всё время будем переодеваться, да? — Его лицо так и кричало: «Скажи нет».       — Да. Ты не хочешь? — решил из себя делать дурака и сделать вид, что не знаю, как сильно он не хочет.       — Если Беки говорит, что надо, значит хочу, — я всегда учу Чана, что у человека должно быть своё собственное мнение, но когда он бесспорно соглашается со всем, что я говорю, не ликовать внутри себя я не могу.       Мы купили всё, осталось только рубашку с костюмом выбрать. Правда, красивых было много, но я хотел парные, а у которых был размер Чанёля, не было моего размера, и наоборот. И мы опять нехотя вернулись в тот первый магазин, с Микки. Да, здешние работники уже знают о Чане и будут таращиться на него, но там, в самом дальнем углу я увидел прекрасные и элегантные костюмы.       К моему счастью, оба размера были, но так как была свободна только одна примерочная, я велел Чану спокойно сидеть у пакетов и ждать меня. Когда я, уже одетый в обтягивающую рубашку и красивый костюм, который подчёркивал все прелести моего тела, вышел из раздевалки, то уже по взгляду Чана понял, что это самое то.       Он смотрел на меня удивлённо, восхищённо, начал нервничать, картавить и жестами показывать, что вид у меня шикарный. Наслушавшись комплиментов, я пошел переодеваться, и уже отправил в кабинку Чана.       — Беки, — тихо позвал он и вышел из примерочной с незастёгнутой рубашкой. — Я не могу эти кнопочки… затолкнуть в дырочки.       А вот о том, что все рубашки Чанёля на кнопках, а пуговицы на дух он не переносит, я благополучно забыл. Но это помогло мне опять убедиться в меркантильности людей. Те взгляды отвращения опять превратились в восхищённые, и люди без какого-либо смущения пялились на голую грудь и пресс моего альфы.       Но из всех взглядов меня интересовал взгляд только одного альфы. Он смотрел на Чана не восхищенно, а как-то оценивающе. А когда я отправил Чана переодеться, вспомнил, что тот самый альфа весь день ходит за нами, я его почти всегда видел в каждом магазине, но думал, что он, как и мы, просто по очереди ходит по всем магазинам. Но когда он опять вернулся сюда, у меня в душе начали возрастать сомнения и немного страх. Он что, нас преследует?       — Бэкхён, это ты? — послышался радостный вопль с другого конца магазина.       За своими мыслями я даже не заметил смуглого альфу, который несколько раз тихо позвал меня, поэтому закричал, и как только я поднял взгляд, он с улыбкой на всё лицо подошёл ко мне.       — Привет, Кай. Ты тоже за костюмом пришёл?       — Не я, а мы. Кёнсу сейчас примеряет уже семнадцатую и, надеюсь, последнюю рубашку. — Кай закатил глаза и плюхнулся рядом со мной, устало позёвывая. Наверное, так себя чувствовал и мой Чани, но ничего не говорил и покорно шёл со мной.       Хотя Кай тоже повеселел и как дурак пялился в лицо будущего мужа, когда тот вышел из примерочной. И даже то, что Кёнсу сказал, что рубашка опять не та, не смогло стереть с лица Кая счастливую улыбку.       Заплатив за нашу с Чанёлем одежду, мы уже вчетвером пошли искать идеально белую рубашку с серебряными бабочками на рукавах. Кёнсу никогда не был придирчивым к одежде и предпочитал черную свадьбу, но во время подготовки к свадьбе, как говорил Кай, он даже скатерти хотел соответствовать по цвету туфель.       Где-то через полчаса Кёнсу, довольный собой, вышел из примерочной. И по восхищенному взгляду Кая я понял, что рубашка понравилась не только Кёнсу, но и Каю.       Правда говорят, что все любят по-своему. Вот несколько минут назад Чан тоже с восхищением смотрел на меня, но его взгляд был абсолютно другим и не был хоть на капельку похож на взгляд Кая сейчас.       Купив рубашку Кёнсу, мы, по наставлению Кая, со всех ног бежали к выходу из торгового центра, чтобы Су не успел понять или придумать, что им что-то ещё нужно. И уже у выхода увидели, что лил дождь как из ведра и даже не думал заканчиваться в ближайшее время.       — Как я понял, такси мы не сможем найти, да? — с озорным взглядом Кай смотрел на нас троих, когда прямо перед нашим носом забрали такси.       — Да, как жаль, — подыгрывал будущему супругу Кёнсу, сделав маленький шажок вперёд.       — Вы же знали, что новую одежду нужно промыть, прежде чем надеть? — спросил я. И после положительных кивков Чан закричал:       — Бежим.       И четверо взрослых мужчин с криками и хохотом побежали под дождём, наслаждаясь каждой капелькой воды, которая приятно массировала кожу, и никак не спешили домой. Мы попрыгали по лужам, побрызгали друг друга водой из этих самых луж, с маниакальным наслаждением подставляя лицо под нескончаемые капельки. И как только начали дрожать, быстро побежали к нам домой, так как к нам было ближе.       Мы быстро помылись и переоделись. На Кая почти идеально сели вещи Чанёля. А на Кёнсу мои вещи были великоваты, и я в душе радовался, что на свете есть люди, которые ниже и мельче меня.       Вечер прошёл хорошо. Чан все время болтал и смеялся, а Кёнсу ныл, что подготовка к свадьбе отбирает все его силы, и пожаловался на родителей, что не позволяли, как нам с Чаном, праздновать свадьбу в узком кругу семьи и друзей. Правда, я уверен, что родители Кёнсу, несмотря на доброе сердце, говорили и что-то типа: «Ты тоже больной, чтобы не пышно праздновать?», игнорируя то, что я с самого рождения не любил пышные праздники, но Су деликатно об этом промолчал.       — Я сейчас принесу! — послышался радостный вопль Чана. За мыслями я даже не услышал, о чём был разговор и что он нёсся принести.       А ещё мне кажется, что ходить по ночным ветреным улицам под дождём в одной лёгкой майке было хорошей, но не самой лучшей моей идеей. Всё моё тело вдруг бросило в жар, и с каждой секундой я чувствовал, что температура у меня поднимается всё больше. Голова начала жутко болеть, и со временем сконцентрироваться на разговоре было всё тяжелее и тяжелее.       — Бек, у тебя течка? — спросил Кёнсу и рукой закрыл нос Кая.       — Нет! Она должна начинаться где-то двадцать пятого августа, да и живот не болит.       И после моей уверенной речи глаза попали на экран телефона, который загорелся от пришедшего сообщения. И да, как оказалось, сегодня именно двадцать пятое августа. А ещё я начал чувствовать жгучую боль внизу живота и влагу в штанах.       — Кай, пошли домой, — Кёнсу испуганно смотрел на парня, опустив руку с его носа и, взяв за локоть хотел, протолкнуть к дверям. Но Кай даже немного не двигался с места. Стоял как вкопанный и с расширенными зрачками смотрел на меня.       — Вы уже уходите, да? — в нужное время Чанёль вернулся в кухню с рисунком пазла в руке и встал передо мной, спрятав меня за своей спиной. Я первый раз за четыре года увидел такого серьезного Чанёля, в голосе которого были нотки угрозы. А ещё его свободная левая рука была вытянута в кулак. Я быстро взял его левую кисть в свои руки, ведь он боксер, а ещё левша, а из-за моей глупости затеять драку я не хотел.       — Да, идём, — едва выдавил из себя Кай и прижал Кёнсу к себе. Весь путь до дверей он вдыхал его запах и прошептал что-то на ухо. Но из его шёпота я смог понять только то, что он сказал будущему мужу, что никогда не изменит ему.       Но они сейчас волновали меня меньше всего. Мой альфа чувствовал, что мне плохо, и защищал меня. Первый раз в жизни. Сейчас я смотрю на него и вижу, как он дрожит, но до конца не отходит от меня, пока ещё Кай у нас дома.       — Беки, прости, — альфа повернулся ко мне и сделал шаг назад, как только захлопнулась дверь. Он и так долго держался, так что я не обижаюсь. А наш разговор про детей не был про этот раз. Конечно, он дал обещание, не думал, что придётся его воплощать прямо следующим вечером.       — Я обещал… но снова хочу… бежать, — я уже хотел сказать, что всё в порядке и просить прощения не нужно, но тут Чан окончательно замкнул мой уже начинающий неясно мыслить мозг, — так что свяжи меня… Беки… и не выпускай…