***
Не то, чтобы с того случая во мне что-то радикально изменилось, но голова заполнилась неожиданно тяжёлыми мыслями. О чём-то похожем мне рассказывал Саня, объясняя, почему он отвергает всякую помощь в трудную минуту. Макарыч… Почему именно он? Он, конечно, пил, но никогда не напивался до беспамятства. Поссорился с кем-то? Вряд ли, он был одним из добрейших людей, кого я знал. Я закрыл межкомнатную дверь и плюхнулся на кровать. Тошно было здесь. Ещё более тошно, чем обычно — стены давили, рисунок на них — цветы, которые я так не любил, угнетал, пыль забивала лёгкие. Здесь я был будто в гостях. Кое-как заставив себя подняться, я открыл окно и уселся на подоконник. Последний этаж, четвёртый: внизу копошились люди и даже не предполагали, что я за ними наблюдаю. Как-то так, как говорил Макарыч, и работают Боги и Вселенная. Макарыч, Макарыч… Теперь у меня остался только Саня, но не в моём одиночестве было дело. Жалко человека, о котором никто и не поплачет. Да что там, мне и самому не плакалось. Я, держась за хлипкую деревянную раму, протянул руку в окно и сорвал с качающейся берёзы листок. Правда, всегда мечтал о том, чтобы у меня под окном росло огромное лимонное дерево и я, как сейчас берёзовые листья, срывал бы яркие-яркие лимоны. Большие, как мир, жёлтые, как солнышко, и кислые, как моё лицо по утрам. — Ты что делаешь?! — я услышал позади вскрик, и от неожиданности рука чуть не соскользнула с оконной рамы. Я быстро соскочил с подоконника и уставился на вошедшую не вовремя тётю Любу круглыми от испуга глазами. Я только что чуть не умер. — Да я… Окно просто открывал! Душно, — нервно блеял я. — Душно ему… — тётя Люба уперла руки в бока и недовольно цокнула языком, - Садись лучше математику делай. Принесёшь двойку с экзамена — домой не пущу. Я послушно сел за стол и открыл первую попавшуюся тетрадку. Конечно я не собирался ничего делать, но мне совершенно не нужно было, чтобы эта женщина надо мной стояла. Я показал язык закрывшейся за тётей Любой двери и принялся покачиваться на стуле, продолжая размышлять. Макарыч умер. Умер. Что такое «умер»?.. Меня самого только что чуть не размазало по асфальту, а потому истина была где-то рядом. А может… Он слишком много знал?Глава 2
30 октября 2019 г. в 00:47
Завтра должен был быть последний звонок. И радостно, и страшно. Весь класс ушёл репетировать сценку, а мы с Томой отправились гулять.
— Тебе верится? — я восторженно улыбнулся, — совсем скоро наступит новая жизнь.
— Мне грустно, — ответила Тома, задумчиво крутя пуговицу на блузке, — потому что дальше будет хуже.
— Потому что раньше было лучше, чем сейчас?
— Именно.
— Ну не скажи. Был у меня один год, что и вспоминать страшно…
— А что случилось? — я знал, что Тома задаст этот вопрос. Она всегда была любопытной, даже слишком.
— В больницу попал, — коротко ответил я.
— Ну, знаешь ли, в больницу и я попадала, — хмыкнула Тома, требовательно глядя на меня.
— Все тогда думали, что я вообще умер. Или если не умер — то обязательно это сделаю. Что со мной было по существу — не помню. Помню только, что в палате очень душно было, и голова болела до того, что я почти ослеп на какое-то время.
— Жуть какая! — мою благодарную слушательницу передёрнуло, — так с чего тебя так угораздило?
— Машина сбила, ногу повредил. Дальше не помню. И всё было такое… Липкое, тусклое. Думать не мог, и постоянно страшно было. И потом я будто стал каким-то другим. Не собой.
— Да уж. Жалеешь о потраченном времени?
Я остановился и замолчал, напряжённо поджав губы и опустив голову.
— Типа того.
Жизнь снова шла без меня.
— Мне когда-то снилось это место, — заметил я, оглядываясь по сторонам. Уютные пятиэтажные домики рыжего и песочного цветов, деревянные балкончики, словно игрушечные, солнце играет в ветвях деревьев… И всё же было в этом месте что-то, что внушало неподдельный ужас.
— Я бы хотела тут жить, — со знанием дела произнесла Тома, — вроде и спрятался ото всех, и цивилизация рядом.
Я бы не назвал этот город цивилизацией. Ну просто язык не поворачивался. Складывалось такое ощущение, что каждый человек здесь живёт в своём собственном неповторимым сне, и, умирай ты, распластавшись посреди улицы — к тебе никто и не подумает подойти, что говорить о помощи.
Мы сели на качели, Тома развернула карту.
— Где мы? — я заглянул ей через плечо.
— Без понятия, — Тома сделала забавное лицо, — «улица военных строителей»… Только не могу понять, какой из тех домов, — она махнула рукой, — седьмой, а какой пятый. И вообще, где шестой? Четвёртый есть, и восьмой…
Подул ветерок, принося с собой странный запах. Я развернулся к нему лицом, пытаясь принюхаться. Тома тоже обернулась и вдруг замерла.
— Ты чего? — спросил я, несильно встряхнув её за плечо.
— Глазастый ты мой… — еле выдавила из себя Тома и на негнущихся ногах сделала пару шагов в сторону полянки с высокой травой.
— Что такое?! Опять я виноват? — я встал вслед за подругой и пошёл за ней, всё ещё не понимая, что происходит. В траве что-то лежало, что-то большое. Подойдя поближе и посмотрев под ноги, мы обнаружили, что это труп. Я хлопал глазами, даже близко не предполагая, куда бежать и кому звонить.
Отчего-то мне вдруг захотелось посмотреть поближе. Под Томино дрожащее «что ты делаешь» я нарвал лопухов и перевернул тело. В плече копошились черви, а на лице… Это было лицо Макарыча. Я пошатнулся, схватившись за плечо Томы.
— Это мой друг… — прошептал я, — пойдём отсюда, прошу тебя, пойдём отсюда!
Дальше ума и храбрости у меня не хватило, например, на то, чтобы позвонить в милицию, потому что скорая тут уже вряд ли бы чем-то помогла. Мы быстро шли, не говоря ни слова, почти бежали, а со страху восприятие мира стало болезненно острым. «Предок вторичноротых» — и странная мазня, похожая на иллюстрацию к рассказам Экзюпери, кафе «Томск», над названием которого я бы обязательно пошутил в присутствии Томы, но не в этой ситуации: я отчаянно запоминал наш путь, будто реальность могла взять и запутать привычные дороги, как во сне. Странный город. Странные люди.