Этот город

      Вот и школа. Массивное деревянное здание, криво выкрашенное в бирюзовый цвет, стояло особняком от всей Гранитной посреди степи. От последней каменной дорожки было почти полчаса пешком, но мы с Саней, с самого утра улизнув из дома через окно, управились минут за пятнадцать. Тётя Зина ворчала, что мы сбрендили, и обзывалась нехорошими словами, но долг звал: надо — значит надо! У неё на чердаке мы ещё раньше нашли два кожаных старых портфеля, годов, наверное, пятидесятых. Один был с цветочком, другой — с ёжиком. Мы с Саней очень долго спорили, какой чей, и в честной партии в шахматы рыжий выиграл право не ходить с девчачьим чемоданом.       Мы забежали в класс со звонком. Подгоняла нас не только жажда знаний, но и страшная темнота, кусающая за пятки: в поле не было ни единого фонаря, а занятия начинались половина шестого утра, пока ещё не рассвело. Зато отпускали рано: уже к полудню мы могли вернуться домой. Правда, где именно был мой дом, я так и не выяснил.       Наш класс был просторным, но уютным. Бревенчатые стены были выкрашены грязно-рыжей краской, грубо сколоченные деревянные парты — бирюзовой, как само здание школы. Они стояли в три ряда по пять штук, на стенах висели портреты каких-то незнакомых мне людей. В одном из них Саня признал Майю Маршал и уважительно кивнул нарисованной женщине.       Мы с рыжим сидели на четвёртой парте. Конечно, я хотел бы сесть ближе, но Татьяна Васильевна не разрешила Саше сесть вперед, потому что он высокий, а бросить его одного в новой школе я не мог. Вдруг ещё начнёт дружить с кем-то больше, чем со мной?       — Здравствуйте, класс. Садитесь, — учительница кивнула и достала из сумки классный журнал, — Открываем тетради, записываем тему урока, — со вздохом произнесла Татьяна Васильевна. Совершенно отключив голову, я вместе со всеми увлеченно выводил дрожащей рукой буквы, смысл которых вообще не улавливал, на сердце был какой-то особенный трепет, а в ушах будто раздавалось эхо чьего-то пения. Но недолго музыка играла.       — К доске пойдёт… Пятнадцатый, — произнесла Татьяна Васильевна и что-то записала у себя в журнале. Я удивился, почему назвали не фамилию ученика, а какой-то номер, но особого значения этому не придал. Ровно до того момента, как меня осторожно ткнул в плечо Саня. Я обернулся. Весь класс смотрел на меня и чего-то ждал.       Мне казалось, что я сейчас задохнусь от страха. Мне всегда было в меру плевать на отметки и репутацию в школе, а сейчас я готов был умереть на месте, лишь бы не выяснилось, что пятнадцатый это я и придётся идти к доске.       — Ну же? Чего ждём? — интонация Татьяны Васильевны сменилась с приятной и дружелюбной на ту, с какой обычно людей готовились позорить. Я вскочил со своего места, опережая этот ужас, и почти подбежал к доске.       «Па-де-жи» — прочитал я белые осыпающиеся буквы. Какое-то очень знакомое слово, вспомнить только бы, что оно значит.       Я взял мелок и готов был уже, кажется, вообще к любым вопросам, как вдруг учительница смерила меня недовольным взглядом и нахмурилась. Она молчала где-то минуту, точно испытывая меня, а я уже едва стоял на ногах от непонимания, пока биение сердца ощущалось где-то в горле.       — И во то это мы одеты? — язвительно спросила учительница.       — В-в-в… В штаны и в свитер… — промямлил я и тут же панически себя оглядел. Что-то было не так, но я упорно не понимал, что.       — Все мальчики как мальчики, нарядные, в костюмах, а ты? Где твоя форма?       По классу начинало раздаваться ехидное хихиканье. Я пытался взглядом уцепиться за Саню, но тот даже глаза не поднимал, уставившись в пустую пожелтевшую тетрадь.       — Я… — голова безумно кружилась, ладони потели. Мелок в руке казался неподъемной ношей, — у меня её нет.       — А что тебе мешало пойти в сельсовет, попросить ткани и принести на урок труда?       — Я не знал, простите пожалуйста, — одними губами шептал я, уже опасно близкий к тому, чтобы потерять сознание.       — Тебе должно быть стыдно, пятнадцатый! — мне правда стало стыдно, хотя я не был виноват, — садись на место, ты не достоин отвечать. Ответит восьмая.       Я бросил мелок на стол и быстрым семенящим шагом поспешил сесть обратно за парту. Тем временем меня сменила… Варя? Она же говорила, что болеет! Я замер, обернувшись, прямо в проходе.       — Пятнадцатый, у тебя проблемы? — раздраженно спросила Татьяна Васильевна.       — Н-нет… — промямлил я.       — Уходи, — шепнул какой-то тощий мальчик, дёрнув меня за рукав, — просто вставай и уходи, не спрашивая, ничего тебе не будет.       Я не знал, можно ли ему верить. День превращался в кошмар наяву, и всё на ровном месте! Неужели я настолько никчёмный, что даже в школу спокойно сходить не могу?!       В какой-то момент я отошел от ступора и начал собирать вещи.       «…Дательный, винительный, творительный…» — слова Вари отзывались в голове каким-то смеющимся гулом. Мне было действительно плохо, но медпункта здесь, судя по всему, не было, а потому, покидав в злосчастный портфель с цветочком всё, что только было на парте, я побежал к выходу. За мгновение до того, как я коснулся дверной ручки, мне померещилось, что меня грубо окликнули. Странная школа. Липкая, противная, как во сне, который всё никак не прекратится!       Выскочил. Захлопнул дверь класса. Успел. Я тяжело выдохнул и упёрся лбом в дощатую стену, пытаясь вспомнить, как идти домой. Налево, прямо, вокруг водонапорной башни, потом на дорожку… Нет, не то! Сначала прямо, а только потом налево? Или направо? Святые ёжики, я точно помнил, где я живу! Я держал это в голове добрые пару дней! Может, не башня, а колодец?!       Точно, колодец! Он был главным ориентиром на пути к моему дому. Я отлип от стены и посмотрел напротив себя.       «Зеркало!» — подумал я и хотел было поправить растрепавшиеся волосы, но зеркало махнуло рукой, моргнуло слепыми глазёнками и страшно оскалилось. Сердце мгновенно ушло в пятки. Я глухо вскрикнул и снова повернулся лицом к стене, закрыв голову руками, и затрясся. Он пропадёт. Он пропадёт, если я не буду смотреть!       Когда я снова повернулся, то обнаружил на противоположной стене вполне обыкновенное окно, сквозь которое было видно никак не догорающий день и ночь закат. А сколько вообще прошло времени?..       Почти бегом я выскочил на улицу и побрёл по полю куда глаза глядят, пока на горизонте не показалось что-то чёрное, как сплошная обожженная стена. На опушке леса стоял одинокий старый колодец домиком. Точно, вот оно.       Я обошел его вокруг два раза и задумался. Куда дальше?..       Нужно было вспомнить всё, что я знаю про колодцы. Перед колодцами раскаиваются, так говорила бабушка. Оттуда берут воду, чтобы попить. Туда иногда плюют. Может плюнуть?..       И положил портфель на жухлую траву и пару раз обежал вокруг колодца. С неба доносился какой-то тревожный высокий гул, а где-то в лесу, который был просто какими-то лысыми чёрными палками, что-то заскрежетало и захрустело. А я один. А впереди огромное-огромное безжизненное поле, даже школы не видно, а вокруг — ночь-день. Я не знал, где я, и сколько вообще времени, но страшно почему-то не было.       Ещё немного пошатавшись туда-сюда, я начал вспоминать. Варя рассказывала, что с колодцами можно общаться, сказав пару ключевых слов. Я почесал голову и, чуть помявшись, открыл крышку. Темным-темно, дна не видно, даже ничего внизу не плещется. А вот у меня по телу будто текла холодная-холодная вода.       — В колодце светит солнышко! — прокричал я в чёрную пустоту и замер. Минута. Пять. Двадцать. Нет, мне там не поверили: всё ещё темно. А вдалеке кажется ехал поезд.       Я закрыл крышку. Открыл. Ничего не произошло, только голова кружилась ещё сильнее, когда смотришь вниз. И страсть как хочется рассмотреть дно поближе.       Нет. Нет-нет-нет-нет-нет! Так нельзя. Так я проиграю. Нужен новый ход. С закрытыми глазами распахнув крышку, я медленно опустился на землю, разглядывая цветные чёрточки, летающие перед глазами на фоне тусклого неба. «Цветные чёрточки»… Может я просто болен?       — «Заяц бегал, заяц прыгал, заяц храбрый, А потом Полетел в колодец он!» — проговорил я в никуда и огляделся. Эту частушку придумала Таня, я это хорошо помнил. Она мне сначала жутко не понравилась, но потом так врезалась в память, что пришлось полюбить, чтобы не свихнуться.       Ничего не происходило, как нарочно, как бы я не верил в то, что делаю. Может, меня просто не слышат?       Я нашёл под ногами камень и, не подходя близко, бросил в колодец. И ничего. Даже малейшего шороха, не говоря о всплеске. Я кинул ещё. Полегче, потяжелее — никаких результатов.       — В ко-лод-це све-тит сол-ныш-ко!!! — прокричал я что было духу и сжал кулаки. Мне только что показалось, что и гул, и звук поезда исходил из колодца. Я подбежал и посмотрел вниз. Поезд? Там? Но нет же, всё черно! Стоило мне наклониться ниже, как земля резко начала уходить из-под ног, а всё тело перевесило куда-то вперёд. Меня хватала чернота, я готов был разрыдаться как ребёнок, думал, что сейчас будет снова больно, но…       — Ты чего? — раздался голос откуда-то с поверхности. Я всё ещё был на половину на земле, а меня за капюшон держала чья-то крепкая рука. Сашка.       — Саня, как ты думаешь, я правда плохой? — выпалил я вместо благодарности, стоило рыжему оттащить меня от злосчастной пустоты.       — Не знаю, — пожал плечами Саня, поправляя мне куртку и отряхивая от непонятно откуда взявшейся сажи, — тебе решать.       — Как это «Мне решать?» — удивился я.       — Ну как, как, — он нахмурился и посмотрел на меня. У меня ни с того ни с сего ёкнуло сердце, — подумай, действительно ли ты сделал что-то, за что должен быть наказан.       Я промолчал, потому что мне страшно было дальше вести беседу. Этот Саня был какой-то… Чужой. Идеально ровная осанка, суровый взгляд — он будто сделался вдвое старше. Но и я собой кажется тоже не являлся, вот в чём фокус!       Мы снова шли по полю, всё дальше и дальше от плотоядного колодца, спотыкаясь о странные стебли, слежавшиеся в один большой травяной камень тут и там. День в день, ночь в ночь — мы ничего не запоминали и ни на что не обращали внимание, живя только текущим мгновением, а оттого в этом жутком одинаковом селе было не скучно. Каждый день — будто всё заново. Будь у меня сейчас чуть побольше сознания — сравнил бы это с видеоигрой, когда ты в какой-то момент уровня умираешь и возрождаешься обратно на контрольной точке.       Вдруг мы увидели, что на тусклом солнце что-то блестит. Весь мир будто был в принципе потерял яркие и слишком раздражающие краски, сделавшись тусклым и уютным, как бабушкин ковёр. Вот только почему-то я в действительности не помнил ни бабушки, ни ковра.       Саня подошёл к источнику блеска и пошевелил куст. Под сухими ветками стоял ярко-красный мотоцикл с огромными колёсами и причудливой надписью на боку.       «Тула» — прочитали мы по слогам. То ли надпись была неразборчивая, то ли голова соображала очень туго.       — Кажется это мотик моего отца, — Саня нахмурился и почесал голову.       — Почему? — с глуповатым выражением лица спросил я.       — Ну… Когда мы тут жили, он ездил на работу на мотике. Очень похож на этот, и такая же ржавчина на руле.       Я обошёл вокруг мотоцикла. За сегодняшний день у меня сложилось ощущения, что всё, вокруг чего я обходил, оживало. Я заметил ключ в замке зажигания. Я, не спрашивая Саню, повернул его. Загорелись лампочки.       — …Отец говорит, что машины — наши убежища, — с важным видом произнёс рыжий, точно прочитав мои мысли.       — Почему? — снова повторил я.       — Они быстрые. Могут унести от любой опасности.       — Мне кажется, нам как раз грозит опасность. — Я посмотрел на Саню, на мотоцикл и на свои ноги, — сядь на него, а то я не удержу, я мелкий.       Саша, чуть поразмыслив, кивнул и сел верхом железного зверя. И ничем не хуже лошади, так ещё и не брыкается и разрешения спрашивать не надо!       Жестом попросив друга подвинуться, я сел впереди него и внимательно посмотрел на приборную панель. Вся ржавая и ничего не понятно, только лампочки горят. Никогда не ездил на мотоцикле. Я пощёлкал кнопками, покрутил ручки. Интересно.       — Саня, а как на нём ехать? — спросил я, облокачиваясь спиной на друга. Тот задумчиво смотрел мне через плечо.       — Вообще не знаю… Надо ещё чего-то потыкать.       В поисках, чего бы ещё потыкать, я нажал ногой на какую-то педальку слева от меня. Она провернулась, но ничего не произошло. Я вопросительно обернулся на Сашу. Тот засуетился.       — Во-во-во! — обрадовано затараторил он, — её надо пнуть!       — Пнуть? А не отломается? — с недоверием спросил я, но в ту же секунду что есть мочи вдарил ногой по стартеру. Машина страшно загрохотала, моя нога соскочила и я, пытаясь поймать равновесие, выпустил из рук рычаг сцепления и случайно провернул правую ручку.       — Ура! — воскликнул Саня, хватаясь за мои плечи. Он никогда так не радовался, — мы едем!       Я едва-едва держал руль, не понимая, что нажимать, как тормозить и как ехать. Я никогда не видел мотоциклов! Это будто был чудесный подарок от Судьбы, чучел, или ещё чего такого, и в колодце, в которым мы с Саней сейчас находились, действительно засветило солнышко.       Я прокрутил правую ручку. Машина заревела и мы стремительно дёрнулись вперёд. Мы едем, мы едем! Правда, весь восторг исчез после того, как нас нехило встряхнуло. Дорожка закончилась и начались те страшные чёрные ёлки-палки. Мы запаниковали. Ветер бил в лицо, свистел в ушах, а мимо проносились одинаковые пейзажи, на которые всё равно было некогда смотреть.       — Са-а-аня!!! — верещал я, уже даже не глядя, куда я еду. Тормоз не работал, газ не сбрасывался, а мы просто летели в свободном падении вперёд. Каким-то чудом я объехал овражек, мы вырулили с дорожки на песок, едва не врезавшись в дерево. Казалось, пронесло, мы выехали на поле, но в какой-то момент меня хлестнуло веткой кустарника по лицу, я бросил руль и… Мы неслись прямиком в болото.

***

      — Хоспадя! — всплеснула руками тётя Зина, провожая нас в дом, — все грязные, все мокрые — это где вас так угораздило?       Мы, хлюпая водой в ботинках, переглянулись, тихо засмеялись и прошли внутрь. Как-то переоделись, закутались в одеяла, пришли на кухню пить чай, болтали с тётей Зиной о том о сём. Так хорошо было. Так правильно.