Прыжок в 10.000 метров

      Я впервые видела в этом мире снег. Он падал, кружась белыми крупными хлопьями на палубу, тут же тая, стоило ему коснуться досок.       Это было прекрасно, невероятно и неожиданно вызвало жгучую тоску, которая поднялась во мне, царапая грудину, чуть не пробив на слезу. В прошлой жизни зима длилась чуть ли не девять месяцев в году, и воспоминания о морозном воздухе, воющем ветре за окном, теплом чае из трав, когда очередной раз находит слабые места простуда, обожгли болью. Я сморгнула влагу с ресниц и сделала глубокий вдох, с разочарованием и злостью не сумев почувствовать запах снега и мороза из-за стекла своего скафандра.       На Мариджоа всегда было лето, и живя там, на вершине мира, я не понимала, чего мне не хватает. Зимы.       — Снег холо-одный! — захныкала Анна, готовясь устроить очередную истерику. — Мне холодно-о! Я не хочу спускаться на бере-ег! Оте-ец!       Порыв ветра разметал подол белого одеяния, и холодные потоки воздуха пробрались колючим холодом под одежду, заставляя меня вздрогнуть и на мгновение прикрыть глаза в наслаждении. Еще бы ветра, порыв в лицо, чтоб разметал волосы...       Но не судьба, видимо.       Мягкие полусапожки на небольшом каблуке грозили заскользить по мокрой от снега палубе, заставляли ступать чуть осторожней. Стоило только добраться до сходней, по которым можно было спуститься, уже не так сильно опасаясь соскользнуть в море, так как прямо на них уже тянулась красная ковровая дорожка, как я мысленно выдохнула, ничем не показывая своего облегчения.       Первым ступил на землю отец, за ним Анна, и только потом перед народом должна была появиться я, как самая младшая.       Плечи расправить, подбородок выше, глаза чуть прикрыть, натянуть на лицо высокомерное выражение и скривить губы в едва заметной, но все такой же неприятной улыбке.       Тенрьюбито. Высшая каста. Мировая Знать.       — Приветствую вас, Ваша Светлость! Мы так рады видеть вас!.. — тучный мужичок, достающий отцу едва ли до талии, или точнее до внушительного живота, рассыпался лестью, преданно заглядывая в глаза и чуть ли не падая под ноги, продолжая лебезить перед Святым Фердинандом.       Смотря на это со стороны, я очередной раз отметила, что это выглядит слишком жалко и даже... отвратительно.       Все было фарсом. Уже давно привычным фарсом.       — Разумеется, — протянул отец и с превосходством взглянул на главного, я так понимаю, аристократа. Ах да, это был местный король. Не повезло стране. Впрочем, это видно даже сквозь наскоро сделанную видимость благополучия и процветания. Через окно кареты, предоставленной нам, было прекрасно видно, что за главной улицей, в темный ответвлениях переулков, жизнь не такая уж и роскошная.       Чуть отодвинув шторку с окна, я безразлично рассматривала видимость главной и чистенькой улицы, думая о том, что простые люди явно не рады нашему приезду. В глаза бросилось черное пятно, привлекшее мое внимание и заставившие меня впиться в человека, что скрывался, почти сливаясь с тенью переулка. Высокий, метра три, ссутулившийся. Всего лишь тень, заставившая сердце рухнуть куда-то вниз и покрыться холодным потом ладони, а так же испытать фантомное чувство удушения, что вызвала внезапно ставшая тяжелой цепочка с кольцом.       Моргнула и с облегчением отметила, что мне почудилось. Никого в этом переулке не было. Это паранойя, детка. Возьми себя в руки. Всего три дня, а дальше ты отправишься туда, откуда больше не спустишься ближайшие несколько десятков лет.       — Антонина? — голос отца заставил меня оторваться от окна.       — Да, отец? — ровно, ничем не выдавая своего секундного волнения, откликнулась я.       Мужчина внимательно и цепко осмотрел меня, заставив Анну обжечь меня гневным и завистливым взглядом.       — Ты плохо выглядишь, я пришлю к тебе врача.       — Все в порядке, отец, — отрицательно качнула головой и вскинула голову. — Я не могу пропустить прием. Если я его пропущу из-за плохого самочувствия, то покажу свою слабость, а этого нельзя допустить.       — Хм-м, — меня еще раз окинули взглядом и кивнули, принимая мой ответ.       Я прикрыла глаза, незаметно выдыхая и сжимая руку в кулак. Это всего лишь паранойя и фантазия из-за страха. И из-за проклятого кольца.

***

      На прием собрался весь цвет аристократии Норт Блю. Все влиятельные личности, в том числе и пираты. Эта новость меня... расстроила, но выступать, закатывая истерики, я не собиралась. Криминальные воротилы и теневики. С ними надо дружить, но вот возможное присутствие Донкихотов меня беспокоило.       На мне было платье, что немного скрывало и делало мягче мою угловатую, костлявую и худую фигурку, своим фасоном сглаживала в буквальном смысле "острые углы". Категорически отказавшись от ужаса, что мне пыталась впихнуть служанка, я уверенно ткнула пальцем в голубоватое неяркое платье, что придавало моим глазам синевы. Волосы уложили в дурацкую прическу, но стеклянную банку надевать мне не пришлось, так как тут уже были не простолюдины с "грязным" воздухом, а высший свет. Почти что равные, но все равно лежащие у ног Мировой Знати.       Кольцо висело на шее и совершенно не смотрелось с платьем, но снять и оставить его среди своих вещей что-то мне не позволяло. Поэтому цепочка с моей головной болью скользнула в карман, искусно спрятанный в складках платья.       Все. На лице появилась привычная гримаса равнодушия и скуки. Я готова.       Это был далеко не первый мой прием, так что я, уверенно поддерживая подол, оказалась в зале, где тот самый аристократ, что встречал нас на пристани, чье имя я не запоминала, толкнул речь и дал отмашку, чтобы начинали бал.       Анна направилась к столу с закусками, где ее тут же взяли в оборот местные дамочки, отца затянули в разговор, а я на секунду замешкалась и чуть не попалась, как Анна. Но если Анне такое внимание было в удовольствие, то я терпеть не могла приемы. Главной причиной было именно излишнее внимание, лесть, подхалимаж и ложь, что преследовали меня на протяжении всех торжеств. Исключение, конечно, на Мариджоа, но там были сплетни и постоянная оценка. Терять там лицо было сравнимо добровольно стать объектом для нехороших слухов и потери репутации. Тот еще гадюшник.       Но если там были все равны, тот тут я выделялась той же прической. Скрыться и затеряться в толпе – сложно, но не невозможно. Вообще, все приемы, которые мы посетили за этот неполный год, заставили открыть во мне способность к режиму стелс, что я прокачивала с завидным упорством, а также неплохо подтянуть выносливость и внимательность. Потому что бегать в течение нескольких часов по залу, хаотично перемещаясь, скрываясь от навязчивого внимания, при этом находиться на виду, для этого нужно иметь хорошее дыхло и сильные ноги.       Вот как сейчас, например.       Вертя в руках дорогой хрусталь, я внимательно следила за компанией дамочек, которые явно жаждали моего общества, денег и расположения, в перспективе вообще переселиться на Мариджоа...       Так, а вот теперь мы делаем ноги, как только представится момент. Толпа заслонила меня от алчных взоров, и я быстро слилась с ней, ловко перемещаясь и прячась за танцующими парами, покручивая в руках бокал и всеми силами пытаясь стать невидимой.       — Ваша Светлость! — визгливый голос, обращенный ко мне, заставил вздрогнуть... и сменить намеченную траекторию, чтобы скрыться среди толпы. Главное – делать вид, что я глухая, немая и меня вообще тут нет. — Ваша Светлость!       Вот же, Дьявол!       Бежать было некуда. Не спеша оглядевшись, я замерла на месте, собирая все свое терпение и отключая мозг со слухом, готовясь слушать бесполезный часовой треп и кивать в нужных местах.       Молодая женщина с "милой" улыбкой акулы буквально чуть не снесла меня с ног, тут же выливая на меня Ист Блю лести и лебезя, вызывая глухое раздражение и отвращение.       Игнорирование с такими особами не срабатывало, устраивать представление я не хотела, так что я просто замерла на месте с равнодушным лицом и лениво рассматривая гостей, в надежде, что у этой особы кончится кислород, или ее настигнет сердечный приступ, который избавит меня от страданий. Да, было бы чудесно.       А дамочка, чьего имени я не знала, или просто пропустила мимо ушей, все продолжала заливаться соловьем, явно не испытывая усталости.       Все, надоела.       Я молча и все также равнодушно развернулась, полностью игнорируя женщину, и величественно поплыла прочь, не обращая на нее внимания.       — Ваша Светлость! — выдохнула женщина и... схватила меня за руку.       Учитывая то, что я была без привычных мне перчаток, то меня буквально передернуло от отвращения, что ясно выразилось у меня лице, заставляя явно недалекую особу осознать, что она перешла все дозволенные границы.       Я закаменела.       — Прошу... прощения, Ваша Светлость... — испуганно залепетала идиотка и отпустила мою руку, отступая на шаг.       Дело было далеко не в "святости" тенрьюбито. Привычка носить перчатки появилась у меня еще на Мариджоа, после того как прямо на моих глазах прострелили голову служанке, чьи мозги украсили пол и стены. Мне было четыре года, и это произвело на меня большое впечатление. Да, все отмыли, даже сделали ремонт, но я то помнила...       Среди тенрьюбито нередко можно было встретить извращенцев. Тот же самый Святой Франциск, мой возможный муж. Я даже представить себе не могла, как с ним контактировать. Это же... мерзость!             Я спокойно переживала прикосновения служанок, но тоже далеко не всех. Могла пережить прикосновение отца, матери и Анны, которая еще ребенок, а родители, на удивление, не страдали такими уж извращениями, кроме любовников, что было нормальным.       Брезгливость и отвращение к прикосновениям были моим личным закосом. В этом мире были тараканы и почудней, так что на Мариджоа к этому отнеслись весьма спокойно и без криков. Кто-то даже одобрил. В конце концов, после всех моих странностей, такой вот закос не сильно-то выделялся.       Белоснежный платок вытер невидимую, но воображаемую мною грязь. На нас начали оборачиваться люди, и в зале поползли шепотки, что привлекло внимание отца.       — Что здесь происходит? Антонина? — повисла неестественная тишина, а отец, заметив мое выражение лица, а также платок, которым я брезгливо и очень старательно вытирала руку, все понял сразу.       Его ноздри гневно раздулись, глаза стали колючими и ледяными.       — Схватить, — короткий приказ заставил меня вздрогнуть и вскинуть руку в отрицательном жесте.       — Подожди, отец, — начала я, но мою речь прервала аристократка, рухнувшая мне в ноги и взвывшая на высокой ноте.       — Антонина? — он сурово посмотрел на меня, явно вспомнив мою "мягкотелость".       — Пощадите!       Женщина растеряла всю свою гордость и спесь, заливаясь слезами и ползая по мраморному полу на глазах у всех гостей, умоляя о пощаде. Как половая тряпка, она подметала своим шикарным платьем пол, хватала и целовала подол моего платья, а я пыталась ее оттолкнуть.       — Молчи! — короткий приказ отца заставил молодую женщину беспомощно и тихо всхлипывать, лежа на полу. — Ты что-то хотела сказать, Антонина?       — Ваша Светлость! — из толпы, снова прерывая наш разговор, появился мужчина, который бросил на женщину быстрый взгляд. — Позвольте я сам накажу свою жену!       — Ваша жена? — тихо спросила, оглядывая мужчину и понимая, что он тот еще подхалим и жополиз. — Умом она явно не блещет.       — Да, вы правы... Она давно заслуживала наказания, но после сегодняшнего я обеспечу ей самые страшные муки, моя госпожа, — склонился в поклоне и, преданно заглядывая в глаза, проговорил мужчина.       — Вот как... и какие же? — безразлично протянула, внимательно наблюдая за происходящим.       — Если вы пожелаете, я кину ее в клетку к пиратам! — гордо выпятил грудь мужчина.       Гости зашептались, кто-то одобрительно закивал головой, явно предвкушая и представляя, что будет с этой женщиной.       И я знала, что будет. Знала и понимала, смотря на этого человека, что он это сделает, несмотря на то, что это его жена. Мерзость, отвратительно. Вот так просто отдать свою жену, пусть и нелюбимую женщину, в угоду тенрьюбито.       Несмотря на все, что произошло, и на отсутствие мозгов в голове у этой особы, такой судьбы я ей не желала.       Женщина тихо всхлипывала, лежа на полу, и роняла слезы. Если я ее пощажу, меня не поймут. Я покажу свою слабость, а этого допустить было нельзя. Иначе эта волчья стая загрызет слабака.       У меня был выбор. Отдать женщину на потеху пиратам, обрекая на медленную и мучительную смерть, или отдать короткий приказ и устроить ей быструю и безболезненную кончину. Выбор... насмешка, а не выбор.       Отец не вмешивался, он хотел, чтобы я приняла решение. Чтобы выбрала кару для пустоголовой дурочки, позволившей себе слишком многое.       И я выбрала.       — Пирата-ам буде-ет слишко-ом жирно-о, — в наигранной задумчивости протянула я. — Но и срывать прием лужами крови-и в этом зале-е я не хочу-у...       — Я могу придумать другое наказание, — преданно уставился в мои глаза мужчина.       — Не-ет, уберите ее отсюда-а, — усмехнулась и внимательно посмотрела в глаза мужчине. — И убейте. Выстрелом в голову. Так, чтобы она видела, что ее убивает собственный муж.       — Я-я? — тихо выдохнул аристократ, резко побледнев, тем самым подтвердив мои догадки на тот счет, что сам он никогда никого не убивал. Слишком слабый и трусливый.       — Да, я желаю чтобы вы ее убили, — усмехнулась и посмотрела себе под ноги. Женщина вскинула голову, с отчаяньем посмотрев на меня. — Только вы.       — Хорошо... то есть, я сделаю это! —уверенно кивнул мужчина и схватил безвольную жену, направляясь к выходу.       Женщина не сопротивлялась, смирившись со своей судьбой.       Изабелла. Ее звали Изабелла. Я вспомнила.       — Браво, дочь моя, — тихо проговорил отец, кладя мне руку на плечо. — Ты меня не разочаровываешь.       — Я просто не хотела срывать прием, — спокойно заметила я.       Святой Фердинанд не понял. Никто не понял, что я только что сделала. Проявила милосердие... подарив женщине быструю смерть без унижений в клетке пиратов и наказав мужа, который ее продал, даже не пытаясь защитить.       Тенрьюбито это было просто не понятно.       — Ну разумеется... — усмехнулся Святой Фердинанд.       — Фу-фу-фу, — странный смех раздался совсем рядом, заставляя меня резко вскинуть голову и почувствовать, как по спине пробежал холодный ужас. — Отличное представление... Я восхищен.       — Ты... — огромная рука отца сжала мое худое плечо, а быстрый взгляд скользнул ножом по моей шее, убеждаясь, что цепочки с кольцом на ней нет. Хватка чуть ослабла. — Донкихот.       Последнее отец буквально прошипел, скорее всего, давая мне знать, кто это такой.       Мужчина в розовой шубе расплылся в улыбке. Он не кланялся, не выказывал уважение и вообще не обращал внимания на то, что перед ним стоят представители Мировой Знати. Он говорил на равных, совершенно не стесняясь, что на него смотрят гости и недоумевают, почему Святой Фердинанд не делает ничего, чтобы осадить самоубийцу-наглеца.       Донкихот Дофламинго был нам равным. Более того, он считал себя выше нас и имел на это полное право.       Я с трудом держала маску, так как желание банально спрятаться за отца, даже зная, что в случае чего он меня не защитит, было слишком сильным.       Он был чертовски опасен. Дьявольски страшен. Не внешностью, нет. Он подавлял. Просто подавлял.       И вот против вот этого монстра я должна была выступать? Должна была отобрать у него трон? Да вы смеетесь что ли?!       Его даже отец боится! Я чувствую, как он напряжен!       Неожиданно пришло осознание того, что кольцо мне вручили не просто из-за того, что я возможная наследница. Если что – голова с плеч полетит моя. Анна – моя сестра, но она полностью Небирос, Наследница и не претендует на Донкихотов. Разве что только ее дети, но у тенрьюбито больше одного ребенка – редкость. Нет, есть конечно, но в основном, исполнив долг перед родом, обеспечив его наследниками, пара успешно живет каждый своей жизнью. Это мы двойней родились.       Отец, отдав мне кольцо, стал как бы не при делах. Он передал мне право, и я могла как стать Донкихот, так и скопытиться в борьбе за власть и теплое место. Более того, получив кольцо, я зависла между Небирос и Донкихот. Причем весы склонялись больше к Донкихотам, тем самым лишая меня имени Небирос и...       Если я стану Донкихот раньше замужества, я смогу сама выбирать, как мне жить. Да, мужчина глава рода, но выбирать главу должен регент, коим я и буду являться. Вот! Вот она, чертова лазейка! Все же просто!       Став Донкихот до шестнадцати лет, полностью отвоевав и завоевав свое право на это имя, я стану свободной и независимой. Учитывая то, что шестнадцать – совершеннолетие у тенрьюбито, то надо действительно доказать, что достоин, чтобы тебя признали раньше, тем самым обнулив брачный договор!       Было только два варианта. Сделать шаг вперед и прыгнуть, рискуя разбиться, проиграть возможное будущее, связанное с колечком, или сделать шаг назад, беспрекословно отдав право законному Наследнику и остаться Небирос, которая по сути никому не нужна и от которой Святой Фердинанд избавится, так как станет бесполезна. Ему нужен род Донкихот и я в роли марионетки. Вот только он сомневался, потому что я слишком умна для ребенка, и опасался, что соскочу с крючка.       А ведь можно стать Донкихот и скопытиться вместе с муженьком, а право регента перейдет к Анне. Повлиять на нее и уговорить на второго ребенка всяко проще.       Боги, как все просто! Как только я получила кольцо, я стала расходным материалом. Я больше не Небирос, но и не Донкихот.       В любом случае, итог – смерть. Моя, Донкихотов или Фердинанда Небирос.       Что лучше? Несчастный случай и смерть от рук ближайших родственников, или смерть от конкурента на теплое место? Особенно если на кону такие дела и такие перспективы?       У меня не осталось выбора.       Кольцо буквально обожгло через ткань платья, и я наконец взяла себя в руки. Донкихот Дофламинго не получит это чертово кольцо! Только не этот безумец! Я не хочу терять свое возможное беззаботное будущее просто так! Я стану Донкихот!       — Тебе здесь не место, — бросил презрительно отец, а улыбка Донкихота стала еще шире.       — Фу-фу-фу... Где мне место, я сам решаю, — насмешка. — Никто мне не указ, Небирос. Впрочем, меня пригласили... и я даже не разочаровался.       Я почувствовала на себе его взгляд и неожиданно поняла. Донкихот Дофламинго заинтересовался мной, и виной тому было то, что я проявила милосердие к Изабелле и заставила стать женоубийцей ее мужа.       Со стороны так не казалось, но именно этим оно и было. И он это, в отличии от других понял.       Ну почему, почему именно я?       Потому что ты, несмотря ни на что, обычный человек, Антонина, который попал в необычную ситуацию. Вертишься, крутишься, но своей ты никогда не станешь среди тенрьюбито. Остается отвоевывать себе место под солнцем.       И вообще, ты по жизни, мать твою, гребаный Дон Кихот из детской книжки, ищущий приключений на задницу. Смирись, собери сопли и иди прогрызать себе место под солнцем.