Раз пират, два пират

Луциа был счастлив. Их путешествие напоминало романтическое свадебное приключение, где его альфа настоящий герой. По утрам он поднимался к штурвалу и с умилением любовался, как тот крутит большое колесо, а потом Марко приносил ему чашечку прозрачного чая и высушенных конфет, и Луциа делал вид, что смакует и наслаждается. Море было спокойным, почти неподвижным, погода солнечная. Легкий ветерок трепал паруса и нес их к берегам Валенсии, где Толль собирался передать письмо и на время укрыться от испанских галеонов. Нижние палубы ломились от сундуков с драгоценностями и золотом, обещая им будущую безбедную жизнь. И Луциа, напялив на себя всевозможные побрякушки, мечтал о кисельных берегах с персиковым печеньем. Красивый порт на берегах Коста Бланка уже появился на горизонте, когда со стороны Валенсии им наперерез выплыл огромный военный галеон. Махнув им бушпритом, он выставил округлый бок и ощетинился пушками. На палубе Толля поднялась суета. Резко меняя курс, корабль сильно накренился, разбрасывая не удержавшихся, и Луциа скатился в общую кучу перепуганных моряков. — Свистать всех туда и сюда, — командовал страшным голосом Марко, заставляя людей взяться за весла. Но увернуться от тридцати орудий, готовых разорвать их в клочья, они не могли при всём желании. — Это «Святой Сантьяго», — заметил флаги и королевские знаки Луциа, — Чезаре прислал за мной подмогу! — Не вовремя она прибыла, у нас и сражаться некому, а если твой братец сделает по нам хоть один залп, наш кораблик превратится в щепки! Но стрелять королевский галеон не собирался — попугал, покрасовался и теперь преследовал, не отставая ни на фатом. Время от времени рядом с ними в море падали ядра предупреждающих выстрелов, и тогда Луциа вопил, обрызганный соленой водой. Но в основном хватался за такелаж и пытался не свалиться. Сколько длилась эта гонка, в которой корабль Толля все сильнее уступал, сложно было сказать — пират вел их к непроходимым коралловым рифам, надеясь, что тяжелое военное судно осядет килем и отстанет от их легкого кораблика. Но вот на них опустилась ночь, несчастные матросы выбились из сил, а оторваться от преследования никак не получалось. Королевские воеводы тоже потеряли терпение, и ядра, запущенные из многочисленных пушек, то и дело царапали хрупкий корпус. И хотя Толль не собирался сдаваться — ведь для всей команды это означало смерть — было очевидно, что рано или поздно их настигнут или потопят. — Вы должны спустить меня в шлюпке! — твердо заявил Луциа измученным Толлю и Марко. — Зачем под ядра бросаться? Собьют и не посмотрят! — Альфа к нему даже не повернулся. — Посмотрят, это меня брат ищет, и если я покину корабль, тебя отпустят! — Луциа дёрнул его за камзол, привлекая к себе внимание — Ну же, Торвальд, пожалуйста, дай мне вам помочь! Альфа обернулся, глянул сердито исподлобья, словно Луциа предлагал полную глупость, да еще и отвлекал от важных дел. Хотя так на самом деле и было. — Решил пожертвовать собой, глупый омега? Только мне жертвы не нужны, ты мне сам нужен, и без боя я тебя не отдам. — Я не буду жертвой, ты же видишь — корабль даже не пытаются потопить, Чезаре не хочет моей смерти, он пытается вернуть меня домой. Отправьте меня к ним, не хочу, чтобы вы пострадали, — взмолился он, надеясь, что Толль его все же послушает. — Мне вас жаль... — Пожалел? — со злостью и раздражением переспросил пират. — Полюбил! — с жаром признался Луциа и крепко обнял. — Парень дело говорит, — вмешался Марко, разрывая такие важные и нужные объятия, — отправим его с Тими, мальчонку не тронут, и Луциа за него слово скажет. А мы сможем уйти, схорониться, а потом уже вернемся в город честными людьми, а не преследуемыми пиратами. Толль долго молчал, оценивая и обдумывая, но очередной залп противника чуть не сбил им мачту, и медлить больше не имело смысла. Без команды капитана Марко велел сыну подготовить вещи похищенного принца, приказав спустить шлюпку на воду. Толль в сборах не участвовал, стоял у штурвала и на Луциа даже не смотрел, хотя тот терся рядом и никак не мог решиться уйти, не попрощавшись. — Мы взорвем порох, как только вы отплывете, и спрячемся за завесой. Сейчас, в ночи, у нас получится скрыться — им придется снизить скорость и подобрать вас, — давал указания Марко, запихивая Луциа в теплую курточку и вручая штандарт с гербом королевской семьи. — А ме шоеань? — спросил Тими. — Ты, главное, молчи, — строго сказал Марко и обнял сына, пуская одинокую слезу. Корабль снизил скорость, выбросил белые флаги, заставляя и преследователей опустить паруса, принимая их поражение. Шлюпку стали опускать, Марко встал на канаты и печально смотрел на Тими, а Луциа не мог оторвать взгляда от Толля, который так с ним толком и не попрощался. И лишь когда лодка опустилась ниже уровня верхней палубы, тот очнулся и бросился к ним. — Толль, — всхлипнул Луциа, внезапно пожалев о своем решении и протянув к нему руки. Толль крепко обнял, так что спуск пришлось остановить, и держал в объятиях долгие мгновения, позволив насладиться на прощание своим ароматом и громким стуком сердца. — Пора, Толль, — заметил Марко, замучившийся держать веревки. Но Толль отпускать не хотел. — Не надо, Лу, нет, не уходи, — горячо и отчаянно зашептал он Луциа в ухо. — Как же я без тебя после всего. После того, что было и может еще быть. Я всю жизнь распланировал, и везде только ты... — Ты приедешь за мной, и мы поженимся, — попытался приободрить его Луциа, хотя его голос дрожал от едва сдерживаемых слез. — А если король тебя не отдаст? А если папа помочь не сможет? Разве выдаст Чезаре принца за бывшего моряка? Даже если смою печать пиратства — бывшего статуса мне не вернуть и до тебя не допрыгнуть. Лу, лучше погибнуть вместе, чем жить по отдельности! — Мы не погибнем, Толль, и будем счастливы, — придав своему голосу твердость и уверенность, сказал Луциа и прижался к его сладким губам в прощальном поцелуе. Стоило шлюпке коснуться воды, как Тими усердно взялся за весла, отрываясь от сбегающего корабля. Там на борту остался самый важный и самый любимый для Луциа человек. Он не мог отвести от него взгляда, а корабль погасил огни и, сливаясь с темнотой ночи, стал вновь набирать скорость. Когда они и вовсе пропали из виду, раздался взрыв, с грохотом во все стороны посыпались щепки и котята, и туманную поверхность моря затянул густой дым. Луциа с ужасом вскочил на ноги, всматриваясь в молочную дымку, пытаясь рассмотреть сбежавший корабль и увериться, что с его любимым все хорошо. Но корабль пиратов бесшумно ускользнул, исчез в темноте ночи и неподвижности моря, оставляя Луциа наедине со своими переживаниями в лапах поднявших его испанцев. — Это Тими Волвьи, — представил Луциа мальчишку, стараясь не выдать своей печали и волнения, — он помог мне уйти и заботился на корабле. — Киньте его в карцер, — велел капитан галеона, — для профилактики. А Луциа де Борха-и-Дориа, наследного принца Валенсии, устройте со всеми почестями. Новая каюта была шикарной и красивой. Но она нисколько не радовала, как и возвращение в родной дом. В порту Тими отпустили на все четыре стороны, а Луциа отконвоировали к родственникам. Папа встречал его со слезами, обнимал, вытирая бледное лицо платочком. — Похудел, кровинушка, и кожа обветрилась, — причитал он, рассматривая вернувшегося сыночка, — и пахнешь ты уже не девственно, — добавил он чуть слышным шепотом, что, несомненно, услышали окружившие их пажи и с изумленными охами уставились на Луциа, ожидая его ответа. — Я провел течку с Кровавым Толлем, — обреченно признался принц, и охи с ахами стали еще громче. Папочка запричитал, зарыдал и свалился в обморок. А у Луциа любопытные омеги, крутя задницами и жеманно улыбаясь, стали выспрашивать подробности, особо подробно требуя рассказать о великом достоинстве капитана. Луциа от них с трудом отбился. Но слухи мгновенно разнеслись по всему замку, и Чезаре при встрече, размахивая тюнингованным скипетром, орал и матерился. А потом обозвал его развратником, публично залепив пощечину. От обиды Луциа расплакался, но вида не подал, вытерпел все оскорбления и обещания найти ему нового мужа. — Он ведь не по своей воле оказался в плену, — попытался задобрить сына сердобольный папочка, — да и что там переживать — через пару месяцев его дырочка снова сожмется, и наш Луциа снова будет как девственник. — Не учи ученого, папаша, — шикнул король, — скажи спасибо, дорогой брат, что я не отправил тебя в монастырь. Подберу тебе суженого среди дворянской знати, но дож Гвидо Спиноле тебя уже не примет. — Невелика потеря, — фыркнул папенька, и Луциа его за это обнял. Против замужества Луциа не возражал, просил только повременить, ведь на его долю выпали такие страшные испытания. А сам надеялся, что Толль успеет добраться до Каледонии, примет титул своего отчима и сможет просить его руки и сердца. Луциа же приложит все усилия, чтобы им не отказали. План был идеален, но отношение к нему резко ухудшилось, когда начал расти живот. Проведенная с альфой течка и море спермы в его попке дали свои плоды — Луциа забеременел и вскоре уже никак не мог скрыть своего положения. Чезаре рвал и метал, папенька закатывал глаза и тихонько нашептывал, что детки от кровавого Толля непременно будут очень сексуальными. А Луциа только и оставалось, что терпеть папашины глупости и давиться слезами обиды от незаслуженных оскорблений. Он ведь любил, очень любил и Торвальда, и его грозное перевоплощение — Кровавого Толля, а за эту любовь ему снова и снова приходится страдать. И жалел его только глупый распущенный папа и такие же его фрейлины. Чезаре же решил убрать брюхатого, позорящего королевскую обитель бастардом омегу и отправил его в летнюю резиденцию вместе с папочкой и придворными слугами. Папа переезду был не рад, ведь в летнем дворце ни балов, ни новых любовников. Все его пажи опечалились, фрейлины загрустили, и Луциа отправился в свое вынужденное изгнание весь облепленный рыдающими омегами. А там они свили змеиное гнездышко, обсуждая и оговаривая тех, кто остался в столице, и заманивая в свои сети одиноких лесорубов. Грусть-тоску Луциа скрашивал чтением и плетением морских узлов из дорогих нитей, каждый день ожидая гонца, что привезет весточку от Толля, или еще лучше — сватов с букетом померанцевого дерева, обручальное кольцо и тринадцать золотых. Но Толль не писал, Чезаре не радовал предстоящей свадьбой, а папочка продолжал пилить мозг. Когда наконец в их глушь приехал королевский глашатай, Луциа сорвался с места, не обращая внимания на свои увеличившиеся объемы, и поспешил первым узнать вести. Только были они дурные. — Кровавый Толль, гроза морей и враг арагонской короны, был схвачен и заключен под стражу. В конце лета, а точнее завтра, состоится казнь, и король приглашает Луциа де Борха-и-Дориа засвидетельствовать кончину своего осквернителя. Не успел он договорить, как Луциа бросился к каретам и потребовал доставить его в Валенсию. — Немедленно! — добавил он истерично, подгоняя конюхов и кучеров. Отбыли они совсем не так скоро, как Луциа надеялся, потому что папенька пожелал также полюбоваться на представление, и все его пажи собирались в дорогу непростительно долго. На королевскую площадь Луциа потребовал прибыть, минуя дворец, и папа хмурил напудренное личико и жаловался на непоседливость сына. — Что тебе неймется? Да, жаль, что такой красивый жеребец сгинет, но будут и другие, — заверял его папенька, а Луциа, стараясь сдержать раздражение, рвался сквозь толпу поближе к месту казни. Он был уверен, что Толль все это подстроил, что он не попался так глупо и безрассудно. Корабль у Толля быстрый, команда — верная, и море он знает как вязь герба на своей рапире. Толль бы не совершил ничего опрометчивого, в случае опасности просто сбежав. Ведь их ждало счастливое будущее. И маленький пиратик, подрастающий у Луциа под сердцем. Его Толль уже давно схоронился у своих родных в Каледонии и ждет отмашки от короля Валенсии явиться к Луциа со свадебными дарами. Когда к виселице подвели четверых грязных и ободранных мужчин, Луциа успокоился — насильно выдохнул, уверяя себя, что никто из них на Толля даже не похож. Может, только статью и густой бородой. Но ведь это не он... не может быть он. С задержкой к ним вышел палач, поправляя красный капюшон в цветочек, и проверил веревки на прочность, готовясь отправить бандитов в мир иной. — Готов ли ты к смерти, Кровавый Толль? — поинтересовался он у самого лохматого, и пират зычно рыкнул «да». В его голосе Луциа показалось что-то знакомое. Неуловимые интонации. Он не был уверен, что это голос его любимого, да и верить не хотел, но ноги почему-то ослабли, голова закружилась, и он свалился в обморок раньше, чем страшного злодея лишили жизни.