Стокгольмский синдром

Погода портилась быстро. Казалось, она гналась за настроением Тэ, подстраивалась под него. Всего два месяца назад юноша был счастлив общаться с Чонгуком, сиял, как начищенный медняк, обсуждая с альфой искусство и политику, и вместе с ним за окном ярко светило солнце, на котором серебрился первый снег. А теперь омега угасает, обдумывая каждую свою ошибку, умирает внутри, понимая, что бежал слишком поздно, отравляется любовью, что уже давно течет по его венам, и вместе с ним на улице тает снег, превращаясь в мерзко чавкающую слякоть под ногами, а солнце все никак не хочет просыпаться от зимней спячки, становится ярче и теплее. Первое время омега не высовывался из их с братом квартиры, боясь наткнуться на Чонгука и его людей, а когда к Джину приходил в гости Лин, Тэхён вообще баррикадировался у себя в комнате и носа из нее не показывал вплоть до ухода альфы. Это длилось ровно до того момента, пока юноша не почувствовал тоску и тянущуюся боль в сердце, пока не понял, что все его мысли заняты главой Дома Чон, пока не поймал себя на желании вновь с ним встретиться. Первым шагом навстречу своим страхам и одновременно желаниям стал выход к ужину во время пребывания Лина дома. Потом он стал свободно жить, не обращая внимания на частого гостя. Спустя время он осмелился спросить у альфы про его босса. Хон удивлённо взглянул на старшего Кима, однако, увидев такой же растерянный вид любимого, дал ответ. Он рассказал о планах главы и его здоровье, но больше ничего сказать не смог — в голову к Чонгуку залезть не мог, а тот и не вспоминал Тэ после случившегося. Пару дней Тэхён обдумывал слова мужчины, а потом… Он вышел на улицу. Впервые за долгое время он прошёлся по знакомым с детства дорогам, вдохнул свежий зимний воздух, словил пару снежинок на ладонь, наблюдая, как они тают. С тех пор юноша выходил гулять каждый день, в надежде разглядеть в толпе знакомые черты лица и услышать родной голос. Парень уже потерял всякую надежду вновь встретить человека, которому так глупо отдал свое сердце, когда его ушей коснулся властный безэмоциональных голос, отдающий приказы. Омега тут же остановился на месте и осмотрелся. Вот он! Стоит в нескольких метрах от него, повернувшись спиной и что-то говорит своим подчинённым. Тэхён не верит своим глазам. Юноша делает шаг вперёд, и ещё один, тихо, так, что альфа не слышит, приближаясь. — Чон… — шепчет одними губами. — Чон Чонгук! — громко, почти крича, окликает мужчину.

В это время

Комната наполнилась тяжёлым дыханием, срывающимися стонами и тихим, сдерживающимся рыком. На кровать приземлилось обнаженное тело, источающие приторный запах шоколада. Он тягучий и манящий. Такой же, как и выгибающееся в сильных руках тело. Лин сходит с ума, покрывая нежную кожу поцелуями, касаясь любимого тела. Он проводит носом от чувствительной точки за ушком до хрупких ключиц, вдыхая запах своего омеги и впивается зубами в длинную шею, оставляя метку. Джин выгибается дугой, беспомощно хватает ртом воздух и широко распахивает глаза. Волна удовольствия прошибает его насквозь, а осознание того, что его пометили, добивает. Омега вплетает пальцы в отросшие черные пряди альфы, потягивает за них, вынуждая поднять голову, и тут же притягивает к себе, припадая поцелуем к его пухлым губам. Между бедер стало ещё более влажно — из-за метки течка усилилась, а вместе с ней и запах, от которого альфа в конец потерял голову. Забыв о прелюдиях, он развел ноги омеги, скользнул пальцами по внутренней стороне бедра и подушечками пальцев надавил на сфинктер, дразня. — Лин… — выгибаясь и хватая губами воздух, постанывает Сокджин. — Пожалуйста… — Что «пожалуйста»? — выгибает бровь альфа и подносит скользкие от смазки пальцы к губам, пробуя своего омегу на вкус и заодно смущает его. Сладость опускается на язык, остаётся на губах, тревожит рецепторы, врезается в память. — Прошу, — практически скулит Джин, вновь ощущая пальцы, кружащие вокруг его дырочки. — Я уже не могу… Хочу… Те… Ах! — пальцы на ногах поджались сами собой, а простынь смяли в кулаки, стоило двум пальцам проникнуть в истекающий смазкой вход. Первые толчки альфа сделал медленно, полностью входя и практически вынимая пальцы, массируя простату, дразня. Но вскоре его движения стали резче, грубее, добавился третий палец. От накатывающих ощущений Джин чуть ли не кричал, хотелось быстрее ощутить Лина в себе, чтобы он унял этот невозможный зуд, чтобы удовлетворил текущего омегу. И Хон не заставляет себя ждать. Он раскатывает по своему члену презерватив и резко входит, вырывая из груди любимого сладостный стон, граничащий с криком. Головка проходит прямо по простате, и удовольствие стреляет током в позвоночнике, расходясь по всему телу и взрывая перед глазами омеги целые галактики. Джин обхватывает ногами талию мужчины, прижимая его ближе, самостоятельно насаживаясь глубже. Лин порыкивает от удовольствия. Его уносит от вида такого развратного Сокджина: глаза полуприкрыты, губы припухшие от бесконечных поцелуев, на шее краснеет метка, все тело поблескивает от выступившей испарины, а в заднице хлюпает от изобилия смазки. Омега выгибается, мечется по кровати, поддается на каждое движение, стонет, кричит и поскуливает. От такого Джина крышу сносит окончательно, и если альфа до этого думал, что уже потерял всякий контроль, то он ошибался. Лин будто срывается с цепи. Он вдалбливает податливое тело в пропитавшийся смазкой матрас, сводит Кима с ума, а когда его рука ложится на член молодого человека и начинает быстро надрачивать, Сокджин не выдерживает. Он кончает бурно, громко крича и вцепляясь пальцами в плечи возлюбленного. Одновременно с ним в презерватив изливается и сам альфа. Лин уже хочет выйти, чтобы узел не успел завязаться, однако Джин из последних сил напрягает ноги, удерживая его на месте, позволяя им сцепиться. Мужчина удивлённо смотрит на омегу и тот расслабленно улыбается и поясняет: — Ты все равно в презервативе, а так мы сможем продлить удовольствие. — А если Тэхён вернётся? — выгибает бровь альфа. — Он не скоро придет. Братик гуляет каждый раз все дольше и дольше — все хочет встретиться с Гуком. Не пойму его. Зачем нужно было бежать, если любишь? — в конце Сокджин охает, не ожидая, что Лин поменяет их местами. — По-моему, он поступил правильно, — вынуждая омегу лечь на свою грудь, задумчиво отвечает Хон и начинает гладить любимого по голове. — Дом, положение любовника, постоянная опасность — это не для него. Чонгук просто пользовался новой игрушкой до того момента, пока она не сломалась. Как всегда, — мужчина успешно умалчивает о том, что на самом деле, с появлением Тэ Гук ощутимо изменился, стал более мягким что ли… — Ты прав. Думаю, это к лучшему, — приподнимает голову Джин и улыбается. — Он слишком домашний и нежный. Ему бы альфу, чтобы холил и лелеял, чтобы защищал и заботился. Прямо как ты. — Это ты меня плохо знаешь, — ухмыляется в самые губы омеги Лин и втягивает в нежный ленивый поцелуй. — У тебя сейчас губы похожи на пельмешки, — тихо смеётся мужчина, отстраняясь от любимого. — Йа! Сам не лучше! — с наигранным возмущением, Джин слегка бьет альфу в плечо. Воцарившуюся идиллию прерывает трель телефонного звонка. Хон недовольно стонет и тянется за смартфоном, лежащим на прикроватной тумбочке. На экране высвечивается «Чон Чонгук», и это уже не сулит ничего хорошего. — Найди мне Хоупа немедленно! Хоть всю страну перерой, хоть из-под земли достань! Мне плевать, будет ли он живым или мертвым, я хочу его видеть! — слышится разъяренный голос босса, как только Лин принимает вызов. Джин удивлённо смотрит на любимого, а после и вовсе выпадает в осадок, когда слышит продолжение речи. В одночасье тон Гука меняется и теперь звучит устало, обречённо и печально. — Я знаю, что ты сейчас у Джина, так что передай ему, чтобы он срочно приехал в городскую больницу. Тэхён сейчас в реанимации. До его приезда я буду здесь, — а после слышатся короткие гудки. Сокджин испуганно смотрит на любовника и дёргается, собираясь вскочить с места и лететь к брату. Однако сильные руки альфы удерживают его на месте. — У нас сцепка, забыл? — хмуро напоминает Хон. — Я понимаю, что ты переживаешь, но в ближайшее время ты ничего не сможешь сделать. Нам остаётся только ждать. Джин с отчаянием смотрит на любимого и, скрепя сердцем, соглашается. Он с разрывающимся от тревоги сердцем вновь ложится на грудь Лина и прикрывает глаза. По щеке медленно скатывается одинокая горькая слеза.