just like starlight

— Хочу оставить собаку, — заявляет Виктор. Он уже отправил летающую машину туда, откуда она там прилетела, а теперь радостно учит собаку подавать лапу, стоя рядом с ней на коленях. Его волосы постоянно падают ему на лицо, и он заправляет их за уши короткими, раздраженными движениями, за которыми невольно наблюдает Юри. — Думаю, мы назовем его Маккачин. О-о, хороший мальчик, — добавляет он восторженно, когда только что названный Маккачин подает ему лапу. — Какой хороший мальчик! Да, ты! Хороший Маккачин! — Как хотите, — отвечает Юри, удобно устроившись на стуле напротив очага. Собака тяжело дышит с высунутым языком и переворачивается на спину, что приводит Виктора в восторг, если так можно расценить его возбужденное воркование. — Кто хороший, счастливый, красивенький мальчик! Кто дома? Да-а, ты дома! Хороший мальчик! — говорит он, а Юри закусывает губу изнутри, пытаясь не улыбнуться, или вздохнуть, или и то, и другое сразу. Человек без сердца не имеет права быть таким добрым с собаками. Юрий фыркает, но наклоняется вперед, разглядывая парочку на полу. — Нам надо двигаться, — говорит он. — Если они выяснят, где мы, придется переезжать. — Сейчас ты хочешь переехать, — надувается Виктор, почесывая живот Маккачину. — Я неделями говорил… — Да заткнись ты, — отвечает Юрий почти радостно. — Надо переезжать и переехать надо сегодня. — Не уверен насчет сегодня, — говорит Юри, оглядываясь по сторонам. — Но мне стоит собрать вещи. Виктор и Юрий смеются: — Не в этом смысле переехать, — говорит Юрий. — Гораздо проще. Вот увидишь. Виктор заканчивает рисовать какую-то печать на деревянном полу и стряхивает мел с рук, одаривая Юри и Юрия сияющей улыбкой и отбрасывая волосы с глаз. — Готово! — восклицает он. — Юри, присядьте лучше сюда. Он указывает на стол. Юри моргает, но подтягивается на стол и устраивается на нем: — Так? — Идеально! — отвечает Виктор. — Маккачин, запрыгивай к Юри! Маккачин, умная собака, прыгает со счастливым гавканьем и пристраивает голову Юри на бедро. Виктор снова лучезарно им улыбается, отвлекшись на Юрия, нетерпеливо грохочущего в очаге. — Говорил же, все надо сделать быстро, — жалуется он. Виктор откашливается и встает. - Да, да, я уже начинаю, Юра. Он берет совок, который Юри обычно использует для очистки очага от пепла, и поднимает им Юрия, осторожно убирая языки пламени с его лица, оставляя лишь странную, похожую на кусок угля, но не совсем, вещь. Юри склоняет голову, чтобы рассмотреть получше, но все, что он замечает, это движение, равномерное и пугающе, как у внутреннего органа. Он отворачивается. Виктор становится на печать, держа Юрия на совке у своей груди и бормоча что-то на грани слышимости. Юрий резко и громко, почти зло, смеется, а затем становится столпом пламени, достигающим потолка, хохочущим, меняющим форму: новая мебель появляется из ниоткуда. Очаг остается прежним, но на этом все. Юри и Маккачин могут только пялиться. Стол, на котором они сидят, вытягивается и приобретает прямоугольную форму, а вокруг возникает несколько новых стульев. Стул, который Юри оставил перед камином, превращается в удобно выглядящее кресло. Окна оказываются на других местах, на них появляются портьеры, а на одной из стен появляется зеркало. Виктор сияет и осторожно сходит с печати, возвращая Юрия в очаг. Тот устраивается поудобнее, пока Виктор широко ухмыляется Юри и собаке: — Переезд завершен! — Как это вообще… — говорит Юри. Виктор сияет: — Давайте покажу! Я убрал одну из связей, ту, что с Портхавеном, и перенес ее в совершенно другое место! Оно гораздо больше, так что у вас будет своя комната, а у Маккачина — место для игр, и, что гораздо более важно, нас никто не найдет. — Погодите, — слабым голос отвечает Юри, пытаясь совладать с эмоциями. — Я думал, что мы, ну, в движущемся замке? Просто двери в разные места открываются? — Ну… Очаг — да, в замке, — задумчиво говорит Виктор, постукивая пальцем по подбородку. — Но он — единственное, что на самом деле находится в замке. Все остальное — всего лишь дом, понимаете? Откуда-нибудь еще. — Понятно, — отвечает Юри, хотя ничего ему не понятно. — И откуда этот дом? — О, мы в Хасецу, — говорит Виктор, выглядывая из окна и улыбаясь. — Ого, смотрите, поезд! Юри замирает. — Хасецу? — говорит он скрипуче. — Поезд? Он подходит к окну и смотрит наружу, чувствуя, как появляется комок в горле. Этого не может быть, это просто невозможно, и все же: они в квартире над шляпным магазином. Прошел уже месяц с тех пор, как он был здесь, и все выглядит иначе, но он узнает каждый угол этого дома даже в темноте, он и знал их в темноте. Он касается рукой зарубки на стене — ее оставила Мари, ударив по стене, пока пыталась играть во время грозы. А вот окно, у которого сидел его отец и чистил бобы для обеда, а на этой стене его мать хранила свои поваренные книги, а на этом дверном проеме еще остались отметки, когда он и Мари измеряли свой рост в детстве. Он проводит по ним пальцами, слишком потрясенный тем, что они все еще не закрашены, потемнели со временем, но все еще здесь. Знаки, которые он и его сестра оставили во всем доме, не исчезли. Его пальцы застывают над " Юри, 10 лет», написанным неразборчивый почерком его отца, затем касаются «Мари, 13 лет» и «Юри, 12 лет», сделанных более угловатыми и широкими буквами его матери. Виктор и Маккачин чем-то заняты позади него, но Юри не может отвести взгляд от этих еле заметных карандашных царапин, последних оставшихся следов почерка его родителей. «Как он мог узнать? — думает Юри отчаянно. — Он знает, кто я? Почему он притащил нас именно сюда?» Он бросает взгляд на Виктора, который с надеждой улыбается ему. — Пойдемте, посмотрим на вашу комнату! — воодушевленно говорит Виктор и открывает дверь. Это — и, надо признать, действительно маленькая — комната, где Юри раньше сидел и делал шляпы, задыхаясь от дыма, только сейчас в ней нет ни шляп, ни верстака, только кровать, мягкий стул и пустая полка, которая ждет быть заполненной, чем он пожелает. Комната тихая, уютная, а через открытое окно внутрь проникает запах дыма. — Вам нравится? — радостно спрашивает Виктор. — Подумал, вам хватит жить посередине комнаты Юрия. Ширма была просто ужасна. Юри смеется, потому что иначе просто заплачет: — Она идеальна, — отвечает он. — Спасибо. Он лениво размышляет, кто будет жить в комнате, которую он делил с Мари, или в той, что раньше принадлежала его родителям. Виктор же должен где-то спать. Но все книги и бумаги исчезли из комнаты с очагом, так что Юри подозревает, что они переместились в одну из спален. Он пытается не думать слишком долго о Викторе, спящем, возможно, там, где сам Юри спал приблизительно двадцать пять лет. Юрий многозначительно грохочет в очаге, так что Юри отмахивается от этих мыслей. — И с каким же местом мы распрощались? — спрашивает он. — Портхавен, Кингсбери или?.. Он думает о черном секторе круга, том, что вел всегда в разное место, стоило ему сунуть нос за дверь. Виктор улыбается: — Портхавен, — отвечает он. — Я убрал одно из соединений замка с тем местечком в Кингсбери, лавкой Пендрагона, но само соединение осталось, просто в другой точке. Подумал, рядом с верфью будет миленько. Мне очень нравится океан. — Ясно, — говорит Юри, глядя на круг над дверью. Голубой сектор теперь должен быть Кингсбери, Пустошь, кажется, все еще красный. — А Хасецу — зеленый или белый? Черный сектор вообще исчез, но он решает об этом не спрашивать. — Белый! — щебечет Виктор. — Это из-за поезда и дыма, думаю. Юрий сделал. А зеленый… ну, я лучше просто покажу. — Ох, — отзывается Юри. — Все в порядке, я… — Не глупите! — отвечает Виктор. — Вы живете тут достаточно долго, это и ваш дом тоже. Юри проглатывает смешок: «Ты даже не представляешь, насколько прав», — думает он. — Хорошо, Виктор, — говорит он в итоге. — Покажите мне. — Маккачину тоже стоит пойти, — радостно говорит Виктор, свистом подзывая собаку. — Скоро вернемся, Юра! — Отлично, просто уйдите уже, — сердито ворчит Юрий. — Не стоит благодарить меня за новый дом. Не я же сделал всю работу или что-то в этом… — Ох, да, спасибо тебе большое, — говорит ему Юри. — Моя комната просто чудо. — Ну да, тебе бы точно понравился тесный чулан вроде этого, — отвечает Юрий и фыркает, но благодарно смотрит на него, пока Виктор не видит. Юри улыбается в ответ. А потом Виктор переключает круг на зеленый, открывает дверь и Юри забывает обо всем. Маккачин скачет впереди, гавкая и гоняясь за ветром, и Юри дрожащими ногами делает шаг вперед, выходя из замка. Ему кажется, что он попал совершенно в другой мир, мир, полный теплого ветерка, золотистого солнечного цвета, мир цветов и тумана. Прямо перед ними серебрится озеро, на берегу которого стоит крошечный домик, вся трава вокруг которого пестрит фиолетовыми, белыми и золотыми цветами. Он глубоко вдыхает и чувствует, как глубоко воздух проникает в его легкие. В эту секунду он мог опять стать молодым. — Разве не очаровательно? — говорит Виктор. — Я прихожу сюда время от времени. Побыть один. Он стоит рядом с ним и кажется совершенно довольным тишиной, по крайне мере, в эту секунду. Юри наблюдает, как его взгляд скользит поверх цветов, и размышляет, что есть в нём что-то печальное и голодное, что-то отчаянно ищущее, но неуверенное, что именно, если, конечно, это вообще можно найти. Он расстраивается и возвращает взгляд к цветам. — Кажется, будто я во сне, — говорит он глухо. — Как будто все это — часть какой-то сказки. — Почему вы так говорите? — спрашивает Виктор, наклоняя голову. Юри думает, что мог бы нервничать, как если бы сказал что-то не то, но он спокоен. На мгновение он понимает, что имел в виду Виктор несколько дней назад, говоря, что он стоит внимания, что каждый стоит. Он чувствует, что сейчас видят его настоящего. — Я старший в семье, — отвечает он. — Мне не положены приключения. — Никогда не понимал этого суеверия, — говорит Виктор. — У меня нет ни братьев, ни сестер, так что я ни старший, ни младший, но приключений у меня было довольно много, если что. Юри пожимает плечами. — Все знают, что старший ребенок невезучий. Куда бы они ни попытались пойти и что бы ни попробовали сделать: сражаться с великанами там, бороться с волшебниками или жениться на принцессе — заканчивается все плохо. Это про меня, я всегда был… робким. Нервным. Домашним. Виктор смеется: — Забавно, что вы описываете себя именно так. — Ну, — говорит Юри, не до конца понимая, стоит ли ему оскорбиться или нет. — Тогда как бы вы меня описали? Через две секунды он понимает, насколько ужасен этот вопрос, а еще через две — как сильно он не хочет услышать ответ. Лучше продолжать думать, что Виктор просто терпит его, чем узнать, что тот на самом деле чувствует… — Храбрым, — отвечает Виктор и улыбается ему, и хотя есть в этой улыбке что-то далекое, но есть в ней и тепло. — И упрямым, и добрым, но в основном я думаю, что вы храбрый, Юри, — он делает несколько шагов вперед к собаке. — Не так уж много людей, способных прийти прямиком в замок злого колдуна и остаться в нем жить. Юри шокированно замирает, борясь с улыбкой до ушей. Храбрый. Солнечный свет каким-то образом становится еще ярче. Когда они возвращаются в замок к Юрию, Виктор проводит внутри всего несколько секунд прежде, чем пригладить волосы и выскочить наружу, познакомиться с городом, и он выглядит восхищенным улицами Хасецу, как будто они представляют из себя что-то интересное и привлекательное, а не те улицы, который Юри знает с детства. Юри провожает его глазами, пока он уходит, наблюдает за движениями плеч и спины под мягкой белой рубашкой, куда менее устрашающей, чем тот его кричащий плащ. За локонами его волос, так похожими на лунный свет. За его нетерпеливой поступью, как будто Виктор знает, что его ждет нечто невероятное прямо за дверью. Юри тяжело сглатывает и отводит взгляд, встречаясь глазами с Юрием, и почему-то очень хочет покраснеть. Чтобы привести мысли в порядок, он усаживается подрезать стебли цветов, сорванных им на поле. — Он не такой злой, как говорят, правда? — спрашивает Юри, чтобы сменить тему, а еще потому, что видел заклинания, разбросанные вокруг, книги и безделушки, и ни одна из них не говорит именно о зле, только о магии. Хотя все и не так просто. Хотя бы тот отчаянный, желающий взгляд Виктора, когда он смотрел на поле с цветами. Бессердечный, безнадежный и тоскующий. — Он даже не настолько злой, сколько сам о себе думает. — Нет, — говорит Юрий, жуя стебелек, брошенный ему Юри. — Но он беззаботный и ветреный, что, по-моему, самое плохое. Он не подходит для всего этого. Раньше у него было, пожалуй, слишком большое сердце. — Раньше? Огненно-голубые глаза Юрия тщательно осматривают его, а затем он отводит взгляд: — Договоры, — говорит он. — Заклинания. Мне нельзя говорить про то, что было раньше. — Я могу попробовать угадать? — Не сможешь, — фыркает Юрий и зарывается в золу. Юри беспокойно хмыкает и принимается расставлять цветы по вазам, время от времени бросая Юрию листья. Он хотел бы задать еще миллион вопросов о Викторе и о Юрии, об их встрече и начале всего этого. Он думает, что, будь у него хоть еще одна деталь этого пазла, возможно, он сумел бы его сложить. Он смог бы разорвать их связь, разрушить заклинание. Освободить обоих. — Ты все еще проклят, — внезапно говорит Юрий. Юри коротко смотрит на него, ошарашенный тем, какое одинаковое направление приняли их мысли, и бросает ему еще листочек. Тот ловит его ртом. — Да, — отвечает Юри. — А не должен бы, — говорит ему Юрий с полным ртом листьев. — У Ведьмы Пустоши же… Верховая Ведьма вроде лишила ее силы, да? — Я так думаю, да, — осторожно говорит Юри, устраивая вазу посреди стола. — Тогда проклятье должно быть разрушено, — отвечает Юрий. — Если у того, кто его наложил, нет больше сил. Ты уже должен стать нормальным. Юри осматривает себя: — А я не стал. — Да, знаю, я же не идиот, — хмыкает огненный демон, кидаясь в Юри пеплом. Тот закашливается. — Может, я таким навсегда останусь, — бормочет Юри, глядя на свои руки. Он к ним, конечно, уже привык, но не может не прийти в ужас от этой мысли. — Может, — почти радостно говорит Юрий. — Тогда тебе придется остаться здесь. Никто из твоих старых друзей не сможет тебя узнать. Юри кивает, чувствуя, как сдавило горло: — Наверное. — Может быть Виктор всё-таки найдет того глупого парня, которого ищет, — уже не так радостно, но задумчиво продолжает Юрий, а Юри кажется, будто его ударили в живот. Может, найдет. Может, посмотрит в глаза этому человеку, кем бы он ни был, и скажет, что тот храбр. Может, этот паренек с яркими глазами окажется младшим в семье и сможет разрушить проклятье Виктора. Может, вернет ему сердце. Может, сумеет влиться в жизнь замка, в старый дом Юри, а Юри будет только лишь расставлять цветы по вазам и смотреть. — И мы будем жить все вместе. — Это будет нечто, — отвечает Юри, глядя на дверь в свою комнату, где раньше штопал шляпки и где теперь будет спать. Раньше ему казалось, что это очень заботливо со стороны, что у него теперь своя комната в доме, а теперь кажется, что это только способ убрать его с глаз долой. — Разве нет? — Не знаю, — говорит Юрий. — Наверное. Ты мне больше нравишься. В конце концов, ты со мной разговариваешь. Юрий кругом разворачивается к нему, глядя, как глаза Юрия расширяются, а затем сужаются: — Не говори никому, что я это сказал. Юри не может не улыбнуться: — Не буду, — он поворачивается обратно к цветам. — Так, для записи, — добавляет он. — Ты мне тоже нравишься. Юрий насмешливо хмыкает, но не пытается спорить. Виктор возвращается с сияющими глазами и широко улыбающийся: — Хасецу такой чудесный город! Тут так много хороших людей! Я прошелся до парка и булочной, и они были так добры ко мне… Юри наблюдает, как тот болтает, и ощущает, как что-то нежное и любящее отдается гулом в его сердце, видит Юрия, который напряженно и сосредоточенно переводит взгляд с одного на другого, а затем устраивается обратно в золе, выглядя напряженным и задумчивым. — Ты его нашел? — спрашивает он. Виктор моргает. — Кого? — Того парня, — говорит Юрий. — Вы с ним тут впервые встретились, верно? — Я… Да, — медленно говорит Виктор. — Я… не нашел его. Да и не искал, если честно, — он выглядит довольно странно, а затем озадаченно и задумчиво. — Я не искал. — Думал, вы его любите, — вставляет Юри без своего желания. Он пытается выглядеть так, как будто не прокручивает в голове список всех мало-мальски привлекательных мужчин, которых он видел в Хасецу, уже несколько минут, в попытке угадать, кто из них так сильно мог пленить Виктора. Мики Криспино, наверное, или сын мэра, Пхичит… — Да, — еще медленнее говорит Виктор. — Я тоже. Он смотрит на Юрия, а Юри разглядывает их обоих: Юрий напряжен, а лицо Виктора наполовину скрыто в тени. — Может быть… Может, я просто не могу, — говорит он. — Юра, может, мы не можем его разрушить? — и Виктор касается рукой своей груди, как будто… Ох. «Его сердце», — думает Юри. Юрий не отвечает, только уходит глубже в пепел, и кажется (впервые на памяти Юри) нервничающим. Тогда он думает, как Юрий закрылся в себе перед тем, как они ходили в замок короля, каким был далеким и… истощенным. Внезапно его накрывает ужасное предчувствие: если заклятье вскоре не будет уничтожено, взамен будут уничтожены эти двое. Чувствуя, что видит что-то, что Виктор не хотел бы ему показывать, он тихонько выходит из комнаты. Он закрывает дверь в свою новую спальню и укладывается спать, но в итоге несколько часов размышляет о Викторе, о Юрие, о существах без сердца, как эти двое вообще умудрились встретиться и пришли к жизни в замке. Он думает о плаче, старении и как быть особенным, о том, как Виктор зовет его храбрым и действительно это имеет в виду. Он думает, каково быть живым, не смотря ни на что, каково быть вдали от семьи и друзей, как он скучает по Юко и Мари, настолько сильно, что почти больно. Но затем его мысли возвращаются обратно к Юрию в очаге, громкому и раздражающему, но иногда кидающему Юри незаметные взгляды искоса и радующемуся тому, что есть с кем поговорить. Он думает о широких улыбках Виктора и его отстраненных вглядах, о растерянном выражении его лица, когда Юри плакал, о пустоте во взгляде, когда он касался своей груди. Пытаясь почувствовать горе, как пытается чувствовать все остальное. Затем он думает, как чувствовал себя брошенным тогда, в булочной, с бешено бьющимся сердцем, не смея желать того, чего, как ему на секунду показалось, он мог заслуживать. «Я зол на него за то, что он меня оставил», — думает Юри, хоть ему и хочется, чтобы он не был. Было бы гораздо проще не заботиться о том, что Виктор про него думает, или делает, или даже что делает Юрий. Но Виктор полетал с ним, а затем бросил. А теперь Виктор смотрит на него и называет храбрым. Теперь же Виктор видит его, и это похоже на прогулку по небу — тот же восторг и страх упасть. Юри прячет лицо в ладонях и глубоко вдыхает. Было проще, когда Виктор был красивым незнакомцем, оставившем еще одну трещину в его стеклянном сердце. Было проще, когда Юри не знал о нем ничего, кроме его рук, глаз и улыбки. Было проще, когда Юри не знал, как Виктор выглядит, когда кладет руки поверх пустоты в своей груди и шепчет: «Может, мы не можем». «Ты все это знаешь, — твердо говорит он себе. — И все еще на него злишься?» — но это не очень помогает. Он, может, и знает, почему Виктор тогда, у булочной, его бросил — потому что Виктор не способен заботиться о людях, не так, как хотелось бы Юри — но это все же произошло. И это все еще больно. «Но тот парень, кем бы он ни был, в итоге бросил Виктора», — думает он и, что приводит его в замешательство, чувствует, что жалеет Виктора и одновременно ощущает прилив злости на незнакомца, причинившего тому боль. Он перевовачивается и натягивает одеяло повыше, но все еще может слышать слабые отзвуки разговора Виктора и Юрия, которые говорят недостаточно громко, чтобы разобрать слова, но достаточно, чтобы почувствовать их напряжение. Он забывается беспокойным сном. Следующим утром Виктор делает вид, что ничего не случилось, а Юрий опять закапывается в золу и делает вид, что больше тут никого нет. Юри осторожно стучит тростью по полу у очага, зачем стучит громче и менее осторожно, прежде чем понимает, что Юрий либо намеренно игнорирует его, либо слишком погружен в собственные мысли, так что решает оставить его в покое. — Вы знали, что раньше в этом доме располагался шляпный магазин? — весело говорит Виктор из-за стола. — Серьезно? — отвечает Юри, разрываясь между ностальгией и весельем. — Да! — отзывается Виктор. На нем нет сегодня того кричащего плаща, только та же белая рубашка, свободная и тонкая. Юри привык думать, что Виктор без плаща и на себя-то не похож, но тот каким-то образом просто выглядит спокойным. Приятнее, как тогда, на цветочном поле; его волосы собраны в хвост. — Может, нам тоже стоит открыть магазин? Вы хороши в составлении букетов — они такие красивые! — Не думаю, что мне нравится эта идея, — отвечает Юри, оглядывая цветы, все еще стоящие в вазах на разнообразных полках и столах по всей комнате. — У меня уже был магазин, когда я был помоложе, и там слишком много работы для одного. — Я помогу, — говорит Виктор, как будто это самая очевидная вещь в мире. — Вы не будете заниматься этим в одиночку. Юри чувствует, что краснеет: — И вы останетесь… на одном месте? Так долго? Виктор смеется: — Ну, придется улучшить мои навыки маскировки, чтобы мадам Лилия нас не нашла, но — да, конечно. Думаю, мне понравится остаться с вами подольше. Юри краснеет еще сильнее и говорит себе, что Виктор совершенно точно не имеет в виду это «с вами» в том нежном смысле, в котором хотелось бы Юри. — И Юрием, — добавляет он, кивая на безмолвного огненного демона. Виктор машет рукой. — Конечно, — повторяет он. — Юра идет со мной, куда бы я ни пошел. Мы с ним вместе слишком долго, чтобы так просто разбежаться. — Как вы встретились? — спрашивает Юри, вспоминая, как Виктор назвал его храбрым, и торжественно обещая себе вести себя соответствующе, по крайней мере, насколько хватит сил. Подобный вопрос — хорошее начало, полагает он. Виктор внезапно становится грубым и неразговорчивым: — О, это было давно, — говорит он. — Я был еще ребенком. Это проясняет кое-что, думает Юри: их легкость и фамильярность в общении, приправленная ощущением, что эти двое терпеть друг друга не могут. Они знакомы уже… ну… Он украдкой смотрит на Виктора: — А сколько вам лет? Виктор хмурится, но задумчиво, а не скрытно: — Я… Я не уверен. — Как вы можете быть не уверены? — спрашивает Юри, приподнимая бровь. Он верит ему: Виктор всегда начинает перебирать пальцами в воздухе, когда врет, а затем играться с волосами, стучать по столу или трепать края рубашки. — Ну не может же быть настолько много. Понятное дело, если я забуду, сколько мне лет. Это ожидаемо. Виктор смеется над этим: — Но вы же не на самом деле старый. — Хмммм, — отвечает Юри, считая, что это звучит очень по-стариковски. — Вы знаете, что на мне заклятье, а не сколько мне лет. — И зачем же старику скрываться под личиной старика? — пробует подначить его Виктор, а Юри близок к тому, чтобы рассмеяться ему в лицо. «Думаешь, я маскируюсь, Виктор?» — пытается он сказать, но проклятье не позволяет. Он хмыкает сам себе. Он понял, что заклятье позволяет ему рассказывать о чем-то, что другой человек уже знает, но не давать новую информацию. Иногда эта лазейка довольно полезная, а иногда — совершенно мучительна, как сейчас, например. Виктор моргает, а затем непонимание исчезает с его лица: — О, — говорит он. — Вы не можете об этом говорить. Он выглядит скорее заинтригованным, чем разочарованным. Юри вздыхает. Он хотел бы попросить Виктора о помощи, спросить у него, почему проклятье не исчезло, когда Ведьма лишилась сил, но не может произнести ни слова. Возможно, это и к лучшему. Виктор смотрит в окно, воплощение грациозности, он сидит, забросив ноги на стол и заложив руки за голову. — Война все еще на подходе, — говорит он. — Думаю, не совершил ли я ошибки, сбежав от Лилии. — Она забрала бы ваши силы, — говорит Юри и окидывает его осуждающим взглядом, Виктор снова смеется, но устало и печально. — Может, именно это я и заслужил, — говорит он. — Она была права. Я всегда использовал магию только для себя. Никогда… Никогда и не хотел использовать ее для кого-то другого. Юри фыркает, что, наверно, неверный выбор реакции на признание Виктора в чем-то настолько значительном. Виктор в ответ только склоняет голову, не выглядя задетым. — Она не была права, — отвечает Юри, надеясь, что это звучит веско и основательно. — Вы… Вы не настолько злой, как сами про себя думаете, Виктор. Я думаю, вы могли бы признаться в этом себе. — У меня нет сердца, — замечает Виктор. — Любой, кто видел вас с Маккачином, не согласится, — говорит Юри. — У вас есть сердце, Виктор, я в этом уверен. Вы просто… не были соединены с ним какое-то время. Вам надо снова его обрести. — Я думал, тот парень поможет мне в этом, — говорит Виктор. И это не тот драматичный, горестный тон, который Юри слышал от него в разговорах про Парня. Он… более опустошенный. Более настоящий. — Когда я его встретил, я почти чувствовал свое сердце. Биение где-то вдали. Что-то в нем отозвалось. Что-то… Что-то знало его, — он переводит взгляд от окна на Юри. — Но… Я понятия не имею, где он. И это чувство исчезло, ведь больше мы не встречались. И я… Я не знаю, что делать дальше, Юри. Я боюсь, что, если я не могу… Он обрывает себя, но это не естественно: он задыхается и замолкает, но не по своей воле. Голос Юрия возникает у Юри в голове: «Договоры. Заклинания. Я не могу говорить о том, что было раньше». — Виктор, — мягко говорит Юри, пораженный приступом внезапного страха. — Если вы пробудете без сердца слишком долго, то… Вы умрете? Он наблюдает, как Виктор отчаянно пытается дать ему ответ: да или нет. Но не может открыть рот. Юри встает, все еще под действием того страха и безрассудности. Или, может быть, даже храбрости. У него проблемы с их определением. — Вы не умрете, — говорит он Виктору, тихому и борющемуся с самим собой. — Я вам не дам. Юри собирается похлопать его по плечу утешающим жестом дядюшек и дедушек, но Виктор удивляет его, перехватывая его руку и прижимая её к своей щеке, подаваясь прикосновению и глубоко и медленно вздыхая в умиротворении. Юри неожиданно становится интересно, почему все его нервные окончания собрались в его руках, причем именно в тех крошечных точках соприкосновения кожи с кожей, почему он чувствует, как горячеют щеки и бьется сердце. Улыбка Виктора такая же медленная и перехватывающая дыхание, как рассвет. — Когда вы так уверенно это говорите, я почти верю, — говорит Виктор и отпускает его. –Наверное, в этом и есть смысл? — А, — неуверенно говорит Юри, чувствуя, как перехватывает дыхание. — Да. Виктор просто продолжает наблюдать за ним, его глаза льдисто-голубые и сияющие, и Юри не уверен, стоит ли ему не отводить взгляд, что ощущается безрассудным, опасным, электризующим — или стоит уйти, что гораздо безопаснее. Его пальцы все еще покалывает там, где они касались кожи Виктора. Виктор открывает рот, чтобы добавить что-то еще, и тогда Юрий раздраженно кашляет из очага, и Юри подпрыгивает, испытывая странное чувство, как будто он лишился яркого света, вернулся обратно в тень, снова начал прятаться. Он думает, что видит вспышку боли на лице Виктора, но она так быстро сменяется весельем, что он уже не уверен, действительно ли он видел что-то или только хотел. — Подслушиваешь, Юра? — легко говорит он, а руки Юри подрагивают, когда он тянется за тростью. Он чувствует себя застуканным за чем-то неприличным. Быстрый взгляд на огонь показывает, что Юрий смотрит в ответ, невпечатленный, искорки сверкают в его волосах и приземляются в пепел. Он не злится, потому что когда он зол, искорки летят дальше, приземляясь на ковер и начиная маленькие пожары, которые Юри тушит ногами. (Это заставляет Юри в тысячный вспомнить, что он делит кров с двумя могущественными магическими существами, которые несравнимо более могущественны, чем он.) — Невозможно вас не слышать, — огрызается Юрий. — Вы такие громкие. Виктор усмехается и встает, чтобы подбросить ему еще одно полено из кучи: — Ну, в следующий раз, когда мы решим обсудить нечто важное, будем делать это шепотом. — Хмпф, — отвечает Юрий и зло смотрит на них обоих прежде, чем отвернуться так далеко, как только может. *** Юри помнит, как быстро проходили дни, когда он жил в Хасецу, и это остаётся неизменным: полторы недели пролетают прежде, чем он успевает осознать это. Виктор проводит много времени дома, закопавшись в книги в комнате с очагом и обсуждая что-то с Юрием, а иногда и с Юри тоже, когда тот оказывается поблизости. Юри всего лишь удостоверяется, что они регулярно питаются, несмотря на заверения Виктора, что все в порядке, и гуляет по улицам, которые знает наизусть, в любую погоду. Стариком он стал ниже ростом, но вместе тем и смелее благодаря времени, проведенному в замке. Он достаточно смел, чтобы заводить разговоры, на которые не решился бы ранее, достаточно смел, чтобы сходить в пекарню и поболтать с кассиром, расспросив ее о Юко. (Юко все еще не родила. Это забавно: она выглядела уже давно готовой и это было больше месяца назад). Он ходит на Пустошь, где Репка все еще балансирует на балконе Ходячего Замка, остановившегося у озера, на котором они как-то побывали. Юри смотрит на пугало, а пугало смотрит в ответ. У него зеленые глаза и слегка приподнят уголок рта с одной стороны, как будто оно ухмыляется. — Ты тоже проклят, — однажды говорит ему Юри. — Мы с тобой не то, чем являемся. Оно сильно раскачивается вперед-назад, так, что его соломенная голова почти кивает. — Кажется, мне нужно снять так много проклятий, — бормочет Юри, оглядываясь на пугало. — Но я постараюсь что-нибудь придумать для тебя. То в ответ раскачивается еще сильнее. Юри улыбается. Еще он узнал, что исчезнувший шляпник — довольно популярная тема для обсуждения в Хасецу, но едва ли кто-нибудь может описать его как-нибудь еще, кроме приятный молодой человек, тихий, старший ребенок, ну, вы знаете — темные волосы и симпатичное лицо. Его беспокоит тот факт, что всю его жизнь можно уместить в нескольких предложениях так просто. Гораздо сильнее его беспокоят последствия заклинания: он и вправду полностью исчез из собственной жизни и никто не обеспокоен достаточно, чтобы начать его искать. Он идет домой — и это приятно странная мысль: считать замок домом — к Юрию и Виктору, и рассказывает последнему, что он стал поводом для сплетен у молодежи на рынке, отчего Виктор смеется, отдавая Юрию яичную скорлупу, пока он готовит обед. (Юри не может не замечать, что, несмотря на хорошую еду, Виктор все еще выглядит усталым и обеспокоенным, а искорки Юрия не такие яркие. «Ты не умрешь, — сказал он Виктору. — Я не позволю», — но ему становится все более и более очевидным, что сказать подобное легко, но сдержать обещание гораздо труднее). Юри наполовину дремлет, наполовину пытается расшифровать разочаровывающе расплывчатые условия проклятия, которое лежит на Викторе и Юрии, когда кто-то стучит в дверь, твердо и ритмично. Юрий щурится. У них давненько не было много посетителей, скорее всего, с переезда сюда и разрывом соединения с Кингсбери. — Дверь в Хасецу, — говорит Юрий через пару мгновений, и стук только усиливается. — Ох, — говорит Юри и раздраженно встает, чтобы открыть. — Если это кто-нибудь, все еще считающий, что это шляпный магазин, я… Он обрывает себя и моргает, как только открывает дверь, чувствуя биение своего сердца: на ступеньках стоит Мари, с решительным взглядом и несколькими новыми металлическими гвоздиками в ухе. Ее руки сжаты в кулаки, а глаза горят. Юри помнит, что все их детство она выглядела именно так, когда люди смеялись над ней, когда люди смеялись над Юри. Готовая сделать все, что угодно. Готовая, как он думает, поступать храбро. — Я хотела бы поговорить с вами, — говорит она, и он зажмуривается, и лишь после замечает еще двух человек рядом: Юко, которая выглядит сильно беременной и ее мужа, Такеши, который выглядит очень обеспокоенным. — Стоит ли ей стоять? — спрашивает Юри и чувствует себя идиотом. Он больше не имеет права волноваться о Юко. Они его не знают. Это гораздо больнее, чем должно быть. Он говорит себе, что скоро все это закончится. И он сможет обнять Мари так сильно, как только сможет. — Заходите, — быстро добавляет он, прежде чем кто-то успевает сказать что-нибудь. — Она сможет присесть, а я… поговорить с вами. Хотите чаю? — Да, спасибо, — отвечает Юко, опуская руку на плечо Мари в немой просьбе успокоиться. Плечи Мари тяжело опускаются. — Я бы хотела присесть на минуточку. Нам пришлось стоять в поезде, понимаете? — Прошу вас, — говорит Юри, внезапно с ужасом осознающий, насколько скрипуч его голос, насколько стар он сам и насколько ничтожным выглядит. — Проходите. Когда все рассаживаются вокруг стола, а чай налит трясущимися руками в чашки, Юри делает глубокий вдох и пытается улыбнуться. Это странно, так странно сидеть вместе с ними за одним столом, видеть их и понимать, что они не знают его. Он бросает быстрый взгляд на очаг, но Юрия нигде не видно, есть только храпящий Маккачин. Хорошо, что Юрий прячется, но Юри не может не думать, что ему было бы спокойнее, будь в комнате хоть кто-нибудь, кто знает, кто он на самом деле. (Юрий — и спокойнее. Странная мысль.) Мари обхватывает ладонями кружку с чаем и смотрит на него, ее взгляд твердый и ищущий. Она не выглядит как его сестра, она выглядит одинокой и усталой. — Я хотела бы поговорить с вами насчет человека, который живет… жил здесь до вас, я имею в виду, — говорит она с трудом. Ох, нет, думает Юри. Хотя он отчаянно рад, что она здесь, что она ищет его и скучает. Что его исчезновение — это трагедия, а не повод почесать языками на рынке. — Конечно, — говорит он вслух. — Хотя не думаю, что смогу многое рассказать. — Вы встречали его, когда покупали это место? — давит Мари. — Он не говорил вам, куда отправится или… или почему вообще уходит? Я пыталась, я искала везде, где только могла подумать, но я не могу его найти — все всегда думали, что он будет здесь, — она выглядит опустошенной. — Я думала, ему здесь нравилось, думала, он был счастлив, он всегда казался счастливым, но он… он просто ушел. Даже не попрощался. — Кажется, вы знаете о нем гораздо больше, чем я, — тихо говорит Юри. — Он мой старший брат, — отвечает Мари, и ее глаза сияют. Она не выглядит храброй в это мгновение, она выглядит юной и одинокой. — Наши родители… Он все, что у меня есть. Было. Черт. — Не понимаю, как кто-то по своей воле мог оставить вас, — говорит Юри. — Не в этом случае. Не по своей воле, — он молит, чтобы она поняла, говорит, что будет соблюдать все правила проклятья, лишь бы она поняла. — Уверен, он вернется. — Мы волнуемся, — говорит Юко. — Прежде, чем он исчез — или ушел, или что он там сделал — он вел себя странно. Казался отстраненным. Смотрел в Пустошь таким взглядом, как будто искал там что-то, — а еще он столкнулся с колдуном на Майский праздник. Помог тому выбраться из переделки или что-то вроде. А потом он говорил о замке Виктора Никифорова, о том, как он вообще может работать… Я не знаю. Это не… Я имею в виду, наш Юри слишком умен, чтобы попасть в ловушку, но… Теперь вы понимаете, почему мы волнуемся? Умный, думает Юри и на какой-то момент почти чувствует головокружение от этого слова. Умный. Не «обыкновенный» или «слишком тихий». Слишком умный, чтобы попасться на такие фокусы. Приятно, что кто-то описывает его так незнакомцу. — Он всегда был мягким, — говорит Мари, ведя подушечками пальцев по ободку чашки. — Не в плохом смысле, я просто хочу сказать… Он любит людей так просто и так сильно. Это… Это могло ударить по нему так быстро, от кого-нибудь, кто его не заслуживает. Если он каким-то образом столкнулся с Виктором… если он… Не знаю. Не люблю чувствовать себя такой бесполезной. С самого нашего детства он был рядом со мной, он вдохновлял меня следовать за мечтой, и никогда не находил и секунды для себя, я… Я волновалась, что однажды он очнется и поймет, что я не стою его веры. А теперь я волнуюсь, что именно это он и сделал. Юри отпивает из своей чашки и надеется, что они спишут его трясущиеся руки на возраст, а не на бешено бьющееся сердце. Он хочет сказать ей: «Мари, Мари, я люблю тебя, ты достойна каждой капли моей веры в тебя». — Понимаю, — говорит он вслух. — Я… Я хотел бы помочь. Правда. — Не стоит жалеть, — отвечает Юко, вежливо улыбаясь.- Мы знали, что прошло довольно много времени. Если уж никто в городе его не видел, то как могли вы? — Я помню… — начинает Юри сомневающимся тоном, размышляя, заткнет его проклятье или нет. — Слух о парне, который… сбежал. Кое-что… Кое-что было украдено у него, мне кажется, и он отправился, чтобы вернуть это. Не знаю, правда это или сказка, но это все, что я знаю, — с чувством облегчения от того, что смог рассказать хоть что-то, он садится обратно. Мари очень умная, она определенно сможет понять что-нибудь из его рассказа — определенно! — Понятно, — говорит Мари. — Ну, все равно спасибо вам. Ее голос такой усталый. Юри болезненно хочет дотянуться и обнять ее, вызвать ее улыбку, сделать хоть что-нибудь. Он сжимает кружку сильнее, потому что он не может, не может, он стар и больше не ее брат… — Если узнаете что-нибудь еще, я остановилась в пекарне — вы же дадите мне знать? — спрашивает она и он без проблем кивает, стиснув чашку в руках, глядя, как Юко обнимает Мари за плечи и как его несгибаемая, храбрая сестра рассыпается под грузом от его потери, а он не может ничего сделать. Дверь захлопывается и Юрий выглядывает из пепла. — Это были… — начинает он, но не заканчивает: Юри уже кивает, наполовину в слезах от необходимости прощаться. — Это моя сестра, — удается произнести ему, прежде чем он падает в кресло с трясущимися плечами. — Чертово проклятье!.. — Все не так уж и плохо, — отвечает с сомнением Юрий. — Ты же здесь, с нами, да? Юри пытается ответить, но он может только плакать по Мари и Юко, по своей потерянной молодости, по своей потерянной жизни, по себе. Юрий закапывается обратно в очаг и наблюдает за ним. Он не пытается успокоить Юри, но Юри не уверен, это потому, что ему все равно или же он просто не знает, как. — Я просто так сильно по ним скучаю, — всхлипывает он в тишине комнаты, ослепленный собственными слезами. — Они не знают, кто я, а я не могу им сказать… — А мы тогда кто? — зло говорит Юрий. — Какой-то заменитель семьи или… Юри давится словом нет, которое не может произнести вслух, потому что после всего проведенного с ними времени они его семья, не заменитель, а просто новая, но он не может потерять кого-то еще, не может дать им надежду, а затем разочаровать, вернувшись к нормальной жизни, не может… — Вы… Вы — Юрий и Виктор, — удается ему сказать. — И замок, и Репка, и Маккачин, я… Не то чтобы мне хотелось уйти, просто… моя сестра, — говорит он, не способный объяснить, не так, как смог бы понять Юрий. — Я хотел бы, чтобы она меня узнала. Она моя сестра. — Некоторые сестры, — говорит Юрий сварливо, — не способны понять, что на тебе проклятье… — Юра, — говорит Виктор, появившись из ниоткуда, мягко, но твердо. — Оставь его. Юри поднимает на него взгляд, стоя посреди коридора, и ему почти кажется, что Виктор подойдет сейчас, положит руку на плечо и попытается успокоить. Но тот не подходит. Он только стоит и смотрит. — Вы находите это забавным, — бормочет Юри. — Когда я плачу. — Никогда, — так горячо отзывается Виктор, что Юри поднимает взгляд и моргает. — Я просто… Просто не знаю, что вы хотите, чтобы я сделал. — Вы могли бы сказать, что в конечном итоге я разрушу проклятье, — говорит Юри. — И вернусь к ним. — Но я точно не знаю, — отвечает Виктор. — А лгать вам не буду. — Это и не ложь, — объясняет Юри. — Это вера и… и мне бы хотелось, чтобы кто-нибудь верил в меня больше, чем я сам. Виктор ничего не говорит пару секунд, затем вздыхает: — Тот молодой человек, у которого что-то украли и он сбежал… это вы. Юри кивает, чувствуя, что комок в горле слишком большой, чтобы говорить. Хотя это и не от проклятья, а от слёз. — Я должен был понять это раньше, — бормочет Виктор. — Вы — пропавший шляпник. И это был ваш дом. — Пф, — говорит Юрий. Виктор делает в его сторону грубый жест, пытаясь заставить того замолчать. — Мне жаль, — говорит Виктор. — Я… Мы можем переехать в другой дом. Другой город. — Нет, — отвечает Юри, чувствуя, как истерический хохот поднимается в нем. — Нет, я… я счастлив здесь, — и Виктор поворачивается, чтобы посмотреть на него, его профиль очерчен светом огня. Он такой настоящий, сияющий в свете пламени Юрия. Юри смаргивает слезы. — Я здесь счастлив. — Ты плачешь, — замечает Юрий. — Аргх. Это не имеет никакого смысла. Виктор пересекает комнату и садится рядом с Юри: — Вам будет легче, если вы расскажете мне про нее? Про вашу сестру. Юри вспоминает последний раз, когда он плакал перед Виктором, как кричал, что никогда не был красивым. Думает, каким своенравным и растерянным был Виктор и как изменился сейчас, как мягко он кладет руку на плечо Юри. Он закрывает глаза, чтобы не заплакать еще сильнее: — Да, - отвечает он еле слышно. — Думаю, поможет. Некоторые истории глупые, но Виктор сидит и слушает их со слабой улыбкой на лице, и сердце Юри перестает биться так сильно, оно все еще болит, но теперь он может игнорировать эту боль. Виктор подталкивает его рассказывать еще и еще, о себе в этот раз, и теперь Виктор знает, что проклятье его не остановит, а он рассказывает, как воровал сырое тесто из пекарни, принадлежащей родителям Юко, как ребенком смотрел в небо, как летом обыскивал реки и озера в поисках лягушек с Такеши и Мари, а зимой выбирался ночью танцевать на замерзшем озере в полумиле пути. Все его детство в стольких предложениях. Когда он устает, когда у него не остается больше историй, Виктор еще раз касается его плеча, нежно сжимая: — Однажды вы мне сказали, что если что-то попытается меня ранить, вы не допустите этого. — Я говорил серьезно, — отвечает Юри. — Тогда позвольте ответить вам тем же, — говорит Виктор и ловит его взгляд. — Вы разрушите проклятье. И все, что попытается вам помешать, сначала будет иметь дело со мной. Юри борется со слезами. А Виктор улыбается и вскакивает: — Я тут поискал в своих книгах похожие проклятья! Ваше действительно захватывающее. Проклятие несомненно должно разрушиться, если тот, кто его наложил, не может больше его поддерживать. Но ваше продолжает действовать. Похоже, что это теперь совершенно новое заклятие, но такого не может быть, учитывая… Юри честно пытается слушать. Но он стар, устал от историй и слез, так что он засыпает на стуле, окутанный теплом, исходящим от Юрия, под голос Виктора. Так спокойно.