Тон Другого Оттенка: Кровь и грех

      POV Мориарти Гардер       Туман дождливого дня держал город в оковах мистики и некой меланхолии, вводящей в апатию и безосновательную грусть. Мимо проезжающие легковые автомобили собирали кочки и с лихвой опрыскивали всех идущих по тротуару грязной, упавшей с неба дождевой водой. Острые капли падали настолько болезненно, что казалось, будто они режут лицо вдоль и поперёк.       Стив ни с того ни с сего уехал, ничего не рассказав, бросив меня. А также Тича, Хлою и всю его семью. Меня это вводило в некое замешательство и грусть.       Тогда я дико загорелся ролью журналиста, расследовавшего какое-то странное дело, покрытое пылью, паутиной и старым древним проклятьем. Я, конечно же, утрирую. Замыслив долгое раскрытие дела, я надел капюшон своего свитшота и неспешно пробежался до дома. Пока бежал, пытался огранить свою мысль так, чтобы она стала настоящим бриллиантом, с зацепками и подсказками. Я подошёл к двери своего дома, потёр кеды о коврик и зашёл. Гостиная была убрана, флаг США снят со своего законного места. Тич маячил посреди квартиры, махая тряпкой и слушая музыку в наушниках.       Злобная сторона меня не смогла успокоиться, и я, тихо передвигаясь, взял в руку вилку, лежавшую на столе, и накинулся на Тича, который сразу же перепугался. Уронив тряпку и наушники, он упал на пол.       — Мориарти, я тебя сто раз просил не делать так! Дебил, блин.       — Я тоже рад тебя видеть, хозяюшка — ответил я, протянув парню руку. Он же взялся за неё мёртвой хваткой и потянул меня за собой, а в совокупности со скользким полом моё падение было не остановить. Я упал прямо на него сверху, и мы лежали так, что наши с ним лица были друг от друга буквально в десятке сантиметров.       — Что же будем делать дальше? — заигрывал я, положив свою руку на его. Парень не ответил взаимностью и убрал ладонь. С его лица пропало хорошее настроение, и как ни в чём не бывало он ушёл на кухню, с которой доносился звук греющей микроволновки.       — Ты обиделся на меня из-за этой ерунды? — искал я в себе причины и хотел вывести Тича на чистую воду.       — Нет, — сухо парировал парень и, достав из микроволновки две порции лазаньи, сел за стол.       Парень без какого-либо огонька в глазах закидывал в рот небольшие кусочки пропечённого фарша и протирал рот рядом лежавшей салфеткой. Я решил составить компанию и, достав из холодильника апельсиновый сок, поставил на обеденный стол два стакана. Надев полотенце, чтобы не испачкаться, начал есть лазанью, напоминающую мне о моей поездке в Новый Орлеан. После урагана, который был здесь, мне захотелось попутешествовать, и я на пару дней остановился там. Помню, посетил несколько баров и опрокинул кружку-другую пива. Честно сказать, у нас в Крайд-Боу оно повкуснее будет.       — Мориарти, мне нужно тебе кое-что сказать, — нарушил тишину Тич и грустными глазами посмотрел на меня.       — Внимательно тебя слушаю. — Я дожевал кусочек теста и положил вилку на тарелку.       — Когда мы ездили на матч и… не знаю, как сказать, — сбился Тич и попытался выжать из себя весь свой максимум.       — Скажи как есть.       — Я поцеловал Хлою. Думаю, она уже рассказала Стиву.       Меня буквально осенило, как гром среди ясного неба. Я улыбнулся и продолжил есть предложенную мне еду. Делал вид, будто всё порядке, а глаза моего товарища были размером с монету. Он даже перестал есть, только скрипел вилкой о поверхность тарелки. Немного качнувшись на стуле и открыв дверцу холодильника, я вытащил небольшое блюдце с кусочком торта.       — Знаешь, — начал говорить я, доедая лазанью, — если тебе нравится Хлоя или кто-то ещё, я ведь тебя не держу.       Тич немного съёжился, потирая свои потные ладошки.       — Тот факт, что мы вообще оказались вместе, — случайность, да? Просто так было суждено, и то, что ты заменял мою роль у Стивена на время моего отсутствия, тоже случайность.       Парень в тёмном свитере открыл форточку на кухне и, отвернувшись, закурил сигарету. Он вдохнул дым, задержал его на мгновение во рту, вытащил сигарету и выдохнул. К его счастью, всё табачное облако ушло на улицу, и, видимо, довольный собой нарушитель экологии сел обратно, благо, мы больше не говорили до тех пор, пока я не попросил у него ключи.       — Ты уходишь? — грустно прозвучало в кромешной тишине квартиры, и лишь журчание нагревательного бака нарушало её.       — Ухожу, — сухо пробормотал я и покинул квартиру.       Немного пройдя вдоль коридора, я облокотился о стену и захотел кричать. Закрыл рот рукой, чтобы никто не мог услышать мои стоны. В поисках помощи я набрёл на номер телефона Стива, но ни на первый звонок, ни на второй мне не ответили. И тогда, полный злобы и непонимания, я отправился всё туда же, к Исааку, который не хотел видеть нас больше, но меня жизнь ничему не учит.       Церковь святого Протериала, на самом деле, ничем не отличалась от всех обычных церквей, стоящих в нашем бедном районе. Белоснежное здание, рядом растущие большие и мощные столбы ели. Остроконечный шпиль, уходящий прямо в небо, и главное в церкви — колокол на самом верху. Смотрелось это весьма аристократично и даже в каком-то смысле радовало глаз, но осознание того, что там происходит, меня ни в коем разе не радовало. Стоило мне услышать песнопения из этой церкви, серое, как пепел, небо исчезло. Осталась лишь яркая пелена голубого цвета в неком дуэте с солнцем, чей луч падал именно на церковь.       Я наблюдал за всем действием со стороны, конечно же, до тех пор, пока в главной двери не появился Исаак, за которым мигом же вышла орава мужчин и женщин. Они маниакально скандировали его имя, а наш пророк лишь хлопал в ладоши, будто раззадоривал публику. Его зрение было прекрасным, и тот увидел меня, мирно сидящего на лавочке. Я хотел было дать дёру, но какой в этом смысл, если я пришёл к нему в его, так сказать, дом и просто убежал бы в очередной раз?       «Нет, я не убегу», — сказал сам себе я и вытер слёзы запястьем.       Он ждал меня и стоял как ни в чём не бывало. Слова были громкими и непонятными, его голос лишь прерывисто выделялся из толпы, скандирующую молитвы вместе с ним. Он увидел меня, и его глаза загорелись, голос сбился всего на секунду, но Исаак продолжал петь, но уже держа мою руку в своей. Он провёл меня обратно в здание. И когда его песнь пришла к концу, Исаак похлопал меня по плечу и протянул руку, но я не ответил взаимностью и сел рядом.       — И вот он, всадник конца света Божьего. Ради какой злодейской цели ты вернулся в наше святое место? Сатане здесь не место, ни для кого из всадников нет места, но я чувствую, будто от тебя идёт какой-то свет, будто ты нуждаешься в помощи, да? — Исаак направил обе руки ко мне, но я всё так же отстранённо сидел, не проявляя ни капли эмоций.       — Я вижу тебя насквозь, знаю, как тебя зовут, знаю, через какое количество боли ты прошёл. Боль — это часть жизни, и именно она помогает нам чувствовать себя живыми, понимаешь? Я вижу твоё эмоциональное состояние и считаю, что ты пришёл сюда не ради того, чтобы в очередной раз посмотреть на то, кто я или что МЫ такое. Ты пришёл, потому что тебе нужна помощь, да? — мужчина в красных перчатках махнул рукой, и вся орава его охранников и покорителей моментально покинула здание. — Хочешь, расскажу тебе историю, м? — заинтересованно проговорил Исаак и сел рядом со мной.       — Да.       — Мало что помню из своего детства, но в шесть лет я мечтал стать фотографом. Насмотрелся передач по телевизору, начитался глупых журналов и купил себе полароид. Полароид для меня — очень ценная реликвия, но я до сих пор помню, как отец, пришедший с работы, со всего размаху ударил этим фотоаппаратом меня по голове. Потом отец ушёл, оставив нашу семью ни с чём, он забрал у нас всё: телевизор, холодильник, даже мебель, и мы спали на полу. Тогда мать и начала спиваться. Вечерами по бокальчику вина, потом с утреца пару рюмок водки, а следом она начала бухать каждый день. И я стал игрушкой для издевательств: она била меня железным черпаком, отыгрывалась на сыне, так сказать, за то, что отец ушёл от нас. Через пару лет собственная мать сдала меня в приют, где меня уже избивали нянечки, проповедующие садистские методы воспитания: удушения, пытки голодом, даже запирали в гардеробе на сутки. Я помню тот день, когда в приют пришёл отец с пакетом конфет. Он улыбался и обнимал меня, но потом… Потом случилось ужасное. Мать разозлилась, что он пришёл ко мне, и убила его. Выстрелила из револьвера, который купила у дилера. А потом покончила с собой. Боль — часть жизни, и если ты её чувствуешь — значит, живёшь.       — Это так грустно… — ответил я и, не сдерживая эмоций, заплакал.       — Мориарти, я пошёл в политику не ради того, чтобы сделать жизнь людей лучше, нет, совсем не для этого. Я хочу лишь каждому указать путь к Богу, который лежит через миллион препятствий. Посмотри на наш Крайд-Боу — огромный город с отличным экономическим состоянием, минеральных ресурсов хватит и тебе, и твоим детям. Если я выиграю на следующих выборах, то смещу того мэра, который боится всего этого. Он боится тебя, он боится меня, он подавляет митинги и забастовки с помощью силы полиции, а это просто нарушает наши права. Мэр — старый плешивый дурак, боящийся изменений. Благодаря нашему союзу, Мориарти, я смогу начать для Крайд-Боу новую страницу в истории. Мы сможем стать чем-то большим, чем просто знакомыми. Весь город будет наш, понимаешь?       — Понимаю, — шмыгая носом, отвечал я, — но я так не хочу, — дерзко остановил Исаака, продолжая смотреть в его глаза, которые наливались кровью.       Исаак моментально вытащил из-за пазухи шприц с мутно-синим раствором и воткнул его мне в шею, и уже через пару секунд я перестал чувствовать своё тело. Упал, будто мешок, наполненный бумагой.       — Мы покорим этот мир, — сказал напоследок Исаак.       Когда я пробудился от сна, то увидел, что замотан верёвками, а рука завязана под особым углом. На противоположной стороне помещения стоял Исаак, читал свою паству и, закончив, схватил нож. Он надавил на острие, и из его ладони пошла кровь. Он держал руку прямо над чашей, куда стекала алая жидкость. Затем он надавил ножом и на мою ладонь, из-за чего я испытал боль, и пустил мою кровь туда же. А в конце пожал мне руку.       — Отныне ты часть нашего клана. Добро пожаловать в семью. — Исаак налил пару бутылок вина в чаши с кровью и, размешав, выпил сразу полную чарку, а потом насильно залил вторую мне в рот.       — Твой грех, Мориарти, — уныние, и я тебе помогу с ним справиться.