*Три года назад*
POV Исаак Фид Ветер просачивался сквозь деревянные плиты. Занавески, некогда являвшиеся белыми, превратились в однотонное месиво. Странноватая атмосфера, со сломанными каталками и инвалидными креслами, заползала внутрь тела, внутрь твоего «Я», которое спустя мгновение переставало слушать голос сознания. Сквозь судорожные смешки пациентов, которые то и дело прерывали долгие речи психиатров и медсестёр, метались из одной части палаты в другую, будто ошпаренные. Часы перестали тикать в бесконечной глуши, едва ли с чем-то сравнимой. К моим соседям по палате приходили родственники и приносили что-то такое, чего у нас не было в достатке и что являлось невероятно ценным. За днями шли дни, за ними — месяца. Внутренняя отделка палаты начала белеть, мои ногти срывались и кровоточили от скрежета по стене, на которой я отмечал дни своего пребывания в этом захолустье. Множественные мысли мешались в одну большую кашу, которая не могла похвастаться логичностью и закрученным сюжетом. Мелькающие линии во тьме с каждым днём становились больше, а глаза перестали закрываться; я чувствовал, что вдоль моих рук начинает хлестать энергия, о которой я не мог и мечтать раньше. Одна молния за другой, что возникают во время грозы, после которой идёт дождь, опуская на землю миллионы капель. Сквозь череду принятых через силу лекарств моё сознание понемногу уходило куда-то, будто в глубь тумана и лесов. В глубь речных водоёмов или полей ржи, сквозь которые я вновь и вновь слышал своё имя. Каждый раз я находил выход из тех полей и лесов и всё время оказывался здесь, в диспансере. В один прекрасный день, когда волшебные таблетки не прибыли к моему столу и мне разрешили прогуляться до столовой, мой взгляд пал на молодого парня. Его потупившийся в стену взгляд наводил меня на грустные мысли, отчего захотелось завязать с ним разговор. — Новенький в этих стенах? — пробубнил себе под нос я, ожидая хоть какой-то реакции от молодого шатена. — Новенький, говорю? — переспросил я незнакомца, который на секунду пришёл в себя и обратил на меня внимание — Что-то вроде этого, — ответил парень, продолжая смотреть на часы, которые давно остановили свой естественный ход. — Будем знакомы, Исаак, — проявил каплю дружелюбия я, протягивая руку парню. — Том. Томас, — пожал он мне руку, при этом будто витая в облаках, словно был не от мира сего. — Тебя за что сюда приволокли? — спросил я, попутно поглядывая на его руки, покрытые синяками и бесконечными ссадинами. — Болтливые соседи, — сухо ответил Томас, в кои-то веки посмотрев в мои глаза. — Ты не похож на человека, больного морально. — Ты тоже, — парировал парень, так и не желая отвечать на вопрос. — Может быть, девушка? — не успел я договорить это, как Томас моментально сменился в лице. — Разве кого-то могут волновать чужие проблемы? — сквозь обиду на весь мир проговорил Томас и посмотрел на меня. — Если ты думаешь, что мир — это набор случайных событий, с различной вероятностью проявления, то ты прав. Но я не сделаю для тебя открытие, если скажу, что сквозь призму плохих событий можно увидеть себя. Себя настоящего. Понимаешь? — спросил я парня. — Не думаю, что плохие события в жизни делают из тебя человека, живущего внутри себя, — безэмоционально ответил парень, поглядывая на окно и приколоченные к тому железные прутья. — Знаешь, кого ты мне напоминаешь? Моего сына, в недалёком прошлом. Скажи, вот у тебя есть мечта какая-нибудь? — желал я откровений от парня, который продолжал борьбу с самим собой. — Есть, но это скорее не мечта, а желание, из-за которого я очень виню себя, — ответил Томас, поглядывая на свои руки. — Ты не будешь торчать здесь и больше суток, парень. Твои соседи — это сборище глупых созданий, которые питаются и живут исключительно за счёт других людей. — Надеюсь на это, — проговорил Томас и протянул мне руку, я же поднял свою в ответ. С помощью рукопожатия он передал мне спичку и загадочно исчез в толпе однотипных костюмов. Противный запах очередного ужина, который точно таким же отвратительным образом подавался. Мозг не мог получать достоверную информацию относительно состава сего прекрасного блюда, из-за чего я неоднократно отказывался от ужина. Мои множественные протесты подавлялись насильственной кормёжкой таблетками и инъекционными успокоительными. Мысленные потоки то уходили, то приходили, чем напоминали волнующееся море, чьи волны попутно бились о скалы или затапливали части городов. Плывущая вдоль небосвода луна нагоняла тоску. Сквозь лунный свет пробирались грозовые тучи, и в этот же момент явился ветер, такой сильный, что начал ломать деревья, будто они походили на спички, чьи головки давно утеряли свой непосредственный функционал. Дождь явился из ниоткуда, целые литры выливались на Крайд-Боу. Мне казалось, будто я телепортировался в другую часть города, ведь вокруг меня не было ничего, кроме высоких елей, которые гнулись от порывов сильного ветра. Ветки падали на сырую землю с огромными шматками грязи. Я пытался идти вдоль этой гущи событий, но меня преследовало непонятное чувство дежавю, будто бы я это уже видел, будто бы я опять вернулся туда, где был раньше. Громкие звуковые сигналы распространялись по всему городу, были слышны чужие крики, которые прорывались сквозь падающие деревья и летающие объекты, то и дело задевающие то здания, то автомобили. Я шёл далее, в глубь леса, грязь прилипала к моим босым ногам, а капли воды продолжали капать; дождь усиливался с каждой секундой. Невероятной силы ливень бил так, как не бил бы никто другой. Я шёл до тех пор, пока не поскользнулся и не упал лицом в грязь. В этот же момент из носа пошла кровь, а на щеках появились ссадины. Я долгое время не мог встать и лежал, истекая кровью, чувствуя себя настолько отвратительно, насколько это возможно, но, взяв себя в руки и стерев с лица грязь, пошёл далее. Я увидел нечто завораживающее и пугающее одновременно. Огромной вихрь, звук которого напоминал грохот от товарного поезда, чей состав состоял точно из нескольких сотен вагонов. Я не понимал, откуда пришла эта природная опасность, почему именно Крайд-Боу? Чем больше я смотрел на этот вихрь, тем больше вопросов у меня появлялось. Вместо того, чтобы куда-то бежать сверкая пятками, я стоял на месте и разглядывал его, как он гипнотически закручивал в себя всё больше и больше объектов городской инфраструктуры. Смотрел до тех пор, пока сильный порыв ветра не толкнул меня с обрыва прямо на острые камни. Упав на них, я открыл глаза и понял, что это всё был лишь сон. Весьма реалистичный, напоминающий о прошлом сон. Скрипучие двери и звуки будущей грозы за окном продолжали транслировать мне мои больные фантазии, но я прекрасно понимал, что это реальность, а я нахожусь в бетонной клетке, из которой не могу выбраться. Я вставал с кровати и ложился обратно, но глаза нельзя было сомкнуть; голову посещали странные мысли, от которых я не избавился бы даже спустя несколько лет принудительной кормёжки таблетками и инъекциями. Чуть блёклый лунный свет проникал сквозь окно и падал на мои руки, напрочь покрытые следами от шприцов. Меня начало трясти; мне становилось смешно каждый раз, когда я начинал смотреть на них. Под властью эмоций я рисовал на стенах узоры: то обычные римские цифры, то кроссворды и мысли, известные тогда только мне. Стены всё больше и больше напоминали витражи из церквей, а я продолжал смеяться. Смех разносился так стремительно, что его было слышно в тёмных коридорах первого этажа, но никто не приходил на него. Никто не пришёл. Я смеялся над их глупостью, смеялся над тем, что наконец-то я придумал такой план, от которого у меня бурлила кровь в жилах. Я рисовал кровью на белых стенах, и смотрелось это крайне эстетично, только вот привкус железа оставался во рту, но на что только не пойдёшь ради своей цели. Мое обычное времяпрепровождение закончилось утром, когда смех сошёл на улыбку, а в мою камеру ворвалась медсестра с двумя охранниками, которые тотчас скрутили меня. Медсестра неспешно достала скляночку, шприц и наполнила его до отказа какой-то неизвестной жидкостью. Я не видел её лица, но, кажется, ни одна клеточка внутри неё не дрогнула, она была будто роботом, выполнявшим свою задачу. Мой разум в тот же час оказался во власти тумана и неразберихи, вокруг была сплошная вода, всё происходило невероятно медленно, а медсестра, смотря на меня, скромно улыбалась, но эта улыбка была до ужаса чудовищна. Как и мой смех, который раздавался всю эту ночь. — Ты меня любил когда-нибудь? — послышался детский голос из угла комнаты. — Конечно, я тебя всегда любил! — сквозь слёзы отвечал я ребёнку, который стоял в углу и со страхом косился на меня. — Ты бросил меня, ты бросил нас! — начал кричать маленький мальчик, вводя меня в состояние овоща. Оттенки реальности сгущались, я не мог их различить. Секунду за секундой они меняли свой тон, а я продолжал истекать кровью, осознавая, какие грехи стоят за моей душой, ведь творящее начало, он же Бог, прислало меня сюда отмываться от грехов. — Я всегда любил вас! Я всегда любил всю нашу семью! — кричал я и бился головой об стену, да так, как никогда раньше. Капли крови начали превращаться в ручейки. Комнату наполнила гнетущая атмосфера. Стены заполонили бесконечные рисунки треугольников и точек в круге, схемы и рисунки непонятного наполнения. Сказы о том, что после смерти останутся только кратеры и две или три Библии. Место на стенах уже подходило к концу, и я начинал рисовать на полу, ибо до потолка не смог бы дотянуться. Изображения разбитых зеркал и вихря заполнили весь пол, на руках появились иллюстрации и пункты, которые нужно было выполнить для прекращения всемирного конца, но, когда я начинал выполнять их, что-то постоянно случалось и отталкивало от начала пути. Раз за разом стены казались всё более исписанными, пока я не начал вырывать страницы из Библии. Грехи были повсюду, и тогда я понял, что мне нужно было делать. Мне нужно было бежать, но это ведь противоречит плану, да?***Некоторое время спустя***
В кои-то веки я смог выйти из своей камеры и пройтись до столовой, где всё так же пахло сумасбродом. Громко хрустящие суставы, кашель и чей-то тихий безумный смех; среди этого цирка уродов выделялся лишь один парень, и это был не Томас, который попал сюда из-за соседей, вовсе нет. Его отпустили, ибо не нашли симптомов какого-либо психического заболевания. То был невысокий мужчина лет тридцати, с лёгкой щетиной и выступающей рыжей чёлкой. Он пересел за другой стол, чем удивил меня, ведь у нас в столовой царила своя иерархия и свои правила. Все те, кто пересаживался за другой стол без веских причин, становились объектом насмешек и насилия. И в тот же момент на него начали накидываться один за другим, но что-то заставило меня заступится за него, кинуться в драку. — Не надо со мной шутить, лучше сидите себе смирно и не трогайте никого, ясно? — начал орать я, угрожая спичкой. — Да что ты нам сделаешь своей спичкой-то? — посмеялся один из заключенных. — Я могу с лёгкостью всё здесь сжечь. А начать с тебя, попутно рисуя на тебе разные символы. Вы же не любите их, да? Осуждаете меня, я знаю об этом, знаю, даже не выходя из своей клетки. Смешно, правда? — спросил я и начал смеяться, да так, что кровь пошла из носа. Снова. Каждый новый раз становился для меня всё более обычным. Таким обычным, как для кого-то поход в продуктовый магазин. Охрана стояла в сторонке и ничего не делала. Она никогда ничего не делает, лишь поглядывает на нас как на тех, кто может их развеселить. Мужчина долгое время озирался по сторонам, но я не стал ему мешать, ибо заступился за него не потому, что хотел, а потому, что какая-то внутренняя сила заставила это сделать. — Хэнк, — вытер мужчина пот со лба и представился, — меня зовут Хэнк. — А меня, — вытерпел я паузу и ответил, — Исаак. — Но заключенные называют тебя другим именем, — был в замешательстве мой новый знакомый. — Они могут называть меня кем угодно и делать со мной что угодно. Это система, она делает всё, что хочет, она не соответствует каким бы то ни было правилам. Но я знаю, кто я такой и как меня зовут. Хэнк пугался меня, но мне казалось, что я говорю очевидные вещи. Он садился в столовой каждый раз со мной и даже не сопротивлялся, когда я начинал рисовать на его руках разные картины и фразы. Он был нормальным. Я не понимал, как он сюда попал. Очередная жертва несправедливой системы? Кем он был? Он никогда не отвечал. Когда Хэнк покинул это заведение, он не забыл обо мне. Присылал мне письма, бумагу и другие вещи, до тех пор, пока не вытащил меня из этого диспансера. Я не понял, зачем он это сделал, ведь он боялся меня и после того, как мы встретились. Хэнк рассказал мне, что ранее подделывал документы и что связей у него много, только вот эти связи не смогли вытащить его оттуда, откуда он смог вытащить меня. — Ты тот, кто нам всем нужен, — проговаривал Хэнк, продолжая смотреть на меня. — Ты обязан свергнуть нынешнего мэра, ведь он лично открывал этот диспансер, спускал установки на воду, из-за которых и пришёл ураган, а ты долгие годы не мог выбраться из завалов. Именно из-за него ты пострадал. Ты и многие другие. Ты должен участвовать в предстоящих выборах, понимаешь? — Зачем оно мне? Я могу и без того уничтожить всех и вся. — Он сделал больно не только тебе и другим людям, но и твоей семьей. Он коррупционер, убийца. Он уничтожил демократию в Крайд-Боу. — Так чего же ты сам не пойдёшь на выборы? — У меня нет таких знаний, которые есть у тебя. Я видел твою клетку, ты читал множество книг, я видел твои рисунки, — проговорил Хэнк, протягивая мне новый паспорт и пакет документов. Я стоял на крыльце, вдыхал холодный осенний воздух и поглядывал на листья, которые, кружась, падали на землю. Небо начало чернеть, оно темнело из-за десятков облаков, которые появились так же неожиданно, как и исчезли. Есть ли у нас прошлое? Отныне его нет. Спустя мимолётное мгновение с неба начали падать капли, и я, полный надежды, потянулся и увидел свой истинный путь. Путь того, кого отныне будут звать Исаак.