In the Dark of the Night

Впервые прошедшая встреча вызвала у Гарри не ощущение облегчения от выполненного долга, а чувство гнетущей недоговорённости и некоторого раздражения. Во-первых, он так и не понял, о чем говорят Пожиратели в его отсутствие. Что-то о Гермионе и о том, как отослать её подальше? Верная мысль, тут и не поспоришь, лишь бы они воплотили её в жизнь так деликатно, как только можно (Гарри напомнил себе сделать им внушение при следующей встрече: наверняка за теми, кто работал в Министерстве и подозревался в связях с Волдемортом, была особая слежка). Во-вторых, надо же, этот гордый самодовольный павлин Люциус Малфой решил, что сможет управлять им! Ничего, ему предстоит узнать, что Гарри Поттер не тот наивный добрый герой, каким он его представляет. Жаль, что неудачный опыт ничему не научил благородного лорда: не зря Гарри обхитрил его ещё на втором курсе. При одном воспоминании о красивом надменном лице, перекошенном злостью, хотелось рассмеяться. Тогда Люциус Малфой поразил его, но за последний год стало прекрасно видно, какой он жалкий и трусливый. Во время недавней болезни страх за свою жизнь не сходил с его лица, и он хватался за его руку как за величайшую ценность, лишь бы восстановить силы и снять проклятье. "Выходит, ты быстро забыл, от чего я тебя спас, — подумалось Гарри, — ну ничего, подожди, я напомню. Посмотрим, сколько ты продержишься". Даже Драко на его фоне не выглядел таким омерзительным — в нем по крайней мере была искренняя привязанность к родителям. Да и особенно жестоким он, надо признать, не был, не считая дурацких стычек в коридорах школы. С другой стороны, разве он не отвечал хорьку тем же? Здесь все было справедливо. Жаль, что его придётся наказать из-за отца, но как иначе он сможет испытать его на верность? Он много раз клялся ему и обещал дать всё, что угодно, и, в общем, Гарри действительно нуждался в том, чтобы доверять хоть кому-то из их неблагородного собрания. А главное — дать понять Люциусу Малфою, что тот зря рассчитывает вертеть им через своего сына. Надо сказать, встреча произошла раньше, чем можно было ожидать: после услышанного он успел выйти во двор Мэнора, вздохнуть несколько раз глубоко, чтобы успокоиться, но только разозлиться ещё сильнее, проведя в голове несложную логическую цепочку от слов Люциуса Малфоя до дружественного и мирного поведения его сына, — и собирался было уже отправиться в Хогвартс, как его почти бегом догнал Драко. — О, не стоило меня ждать. — Я и не собирался. Но раз уж ты догнал меня, то спрошу: скажи, предательство — это принцип? Или образ жизни? Или семейная скрижаль? — Нет! Почему ты так говоришь? Что произошло? По настороженному лицу было видно, что он догадывается, о чем речь, но боится признаться вслух, и это взбесило Гарри ещё сильнее. Он заорал: — Ах, тебе непонятно? Нет, правда? Я так похож на придурка? Или нет, спрошу по-другому: вам в вашей семье известно значение слова "благодарность"? — Не могу поручиться за отца — но я сам не замышлял ничего дурного! Я был верен тебе! — Не "тебе", а "Вам, господин". Драко окаменел не то от страха, не то от обиды, и молчал, но это и к лучшему: по крайней мере, нечем было спровоцировать. — Хочу, чтобы в следующую неделю ты даже не приближался ко мне. Я подумаю, как стоит вести с вами дела, раз уж не могу быть ни в чем уверен. Так что следующую неделю Гарри скрывался от Драко и вел себя равнодушно, почти с презрением, как в старые времена. Когда как-то за обедом маленькая белобрысая девочка со Слизерина передала ему белый прямоугольник, записку с надписью "Г.П. от Д.М.", Гарри демонстративно выкинул её прочь, и тогда, кажется, даже Рон с Гермионой удивились. — О Мерлин, вы что, всерьез думали, что между нами нежная дружба? — фыркнул он. — Я трезво оцениваю хорька. — Да-да, мы не сомневались, — кивнула рассеянно Гермиона и уткнулась обратно в учебник, от которого не отлипала, несмотря на еду. — Ну, после того, как ты его так эффектно спас... — протянул Рон. — А что, надо было позволить ему эффектно разбиться вдребезги? — огрызнулся Гарри. — Ладно, ладно, не бесись, мы поняли... — упреждающе поднял руки Рон и тут же обратился к Герми: — Может, его папаша ему заплатил, вот и вся разгадка? Оба рассмеялись, и Гарри волей-неволей последовал их примеру. Главное было не оборачиваться назад, на слизеринский стол, чтобы Драко прочувствовал как следует, что Гарри Поттер без него проживет отлично, а вот он сам... Тот и правда не выдержал вынужденной отлучки, ради которой Гарри даже пришлось пропустить пару занятий. Он бросался к нему после пар, стоял в ожидании у входа в гостиную, нарываясь на оскорбления со стороны гриффиндорцев, и к концу недели был более чем встревожен. Обычно и без того бледное лицо показалось изможденным, и как будто тайное страдание сделало его черты тоньше и изящнее. От высокомерный улыбки не было и следа, один лихорадочный блеск в глазах и потерянный вид отбившегося от матери олененка. Гарри даже не думал, что вынужденная мера подействует на него так сильно. Это вызывало сомнения — ведь остальные переносили недельную разлуку с новым хозяином спокойно, по крайней мере, без такого видимого страдания. Может, здесь сыграло роль ещё и персональное недовольство, как было у Волдеморта с Люциусом? К концу недели он не выдержал и стал маскироваться хуже. Очередной аккуратный прямоугольник пергамента, вывалившийся из его тетради и, видимо, подсунутый туда кем-то ещё из слизеринцев, сочувствовавших своему принцу, гласил: "Скажи, в чем дело. Что произошло?" Гарри хмыкнул. Приятно было, что Драко не унижался и сохранял достоинство. Но и этот краткий вопрос выдавал его крайнее волнение: почерк был угловатый и неровный, и строчка шла по косой вниз, будто он уже потерял всякую надежду. Перо окунулось в чернила, и Гарри твердо вывел внизу: "Спроси у своего отца, не считает ли он меня идиотом?". Вряд ли он последует совету, но, может быть, это наведет его на некоторые размышления? А если дело станет совсем плохо, то Люциуса ждет неприятный сюрприз. С этими мыслями он сложил обрывок пергамента в угловатого мотылька и, прошептав несложное заклинание, выпустил его из окна спальни, наблюдая, как тот неровно порхает и опускается вниз, к слизеринским подземельям. Хлопнула за спиной дверь, после чего ввалились Симус и Рон. — А, ты не спишь? Так что там у вас с Малфоем? — У меня с ним ничего общего нет и быть не может, ты что-то путаешь, — процедил Гарри сквозь зубы. — Просто... Все говорят, что ему плохо из-за тебя. Будто бы ты наложил на него заклятье или вроде того... — А ты и рад собирать всякую чушь и чужие выдумки? Он вскочил и хлопнул дверью, но та не закрылась, а распахнулась ещё сильнее. В спину доносилось: — Стой, Гарри, ты куда? — Дежурить, — бросил он на ходу, спускаясь низ. — Вспомню хоть раз за год об обязанностях, раз уж я тоже староста! — Но сегодня же Джон дежурит! Джон был мальчик двумя годами младше, не слишком смелый и совершенно боготворивший Гарри. — Я ему помогу! Всё лучше, чем выслушивать от вас собрание сплетен со всего факультета! — Ну и проваливай! — Рон сплюнул и возвратился назад, больше не пытаясь его догнать. — Надо же, наша знаменитость снова взбесилась на ровном месте, — проворчал он, обращаясь к Симусу. В коридоре, в отличие от спальни или гостиной, стояла непроглядная темнота, и Гарри споткнулся на ровном месте несколько раз, прежде чем зажег простенький Люмос. Тишина и прохлада мало-помалу успокоили его нервы, и через минуту он готов был просить прощения за то, что вспылил, но возвращаться с таким детским извинением было бы глупо, так что стоило пройтись хотя бы по своему этажу для вида. Довольно скоро он обнаружил Джона: мальчик очевидно не слишком жаловал темноту, шел вперед с ярким огоньком люмоса на кончике палочки и несмотря на это стремился держаться галереи, куда хотя бы с одной стороны сквозь окна падал серый свет растущей луны. Увидев Гарри, улыбнулся несколько ошарашенно: — О, вы решили подежурить вместе со мной? Как здорово! А то мне тут скучновато одному, если честно, — затараторил он, и Гарри как никогда захотелось поживее от него отвязаться, чтобы не выслушивать бесконечных восторженных дифирамбов и любопытных вопросов. — Прости, но старосты должны обходить все этажи. Ты уже был внизу, ближе к подземельям? — Н-нет. Извините. — Да ничего! Хочешь, я схожу туда вместо тебя, пока ты обходишь весь верх? — Ох, да. Спасибо. Хотел бы я быть таким же смелым! — Обязательно станешь, — пообещал Гарри и развернулся, уходя вниз по ближайшей лестнице. Там было темнее, но теплей, а воздух казался более затхлым. Вздох облегчения, — и он наконец почувствовал себя спокойно и в одиночестве. Нет, темнота совсем не пугала. Будь тут диван, он бы даже прилег, да так и проспал бы до утра, но коридор оставался пуст и чист. О! Есть же тайная комната! Как можно было забыть про неё! — и он быстрым шагом отправился на её поиски, надеясь, что магия подчинится ему и искомое место окажется за следующим поворотом. Так и произошло: вскоре он высветил еле заметные очертания двери в торце коридора. Ровно посередине между двумя колоннами. — Алохомора! Она неслышно отворилась и Гарри шагнул внутрь, но углубиться слишком далеко не удалось. Кто-то бросился к его ногам, всхлипывая и прерывисто вздыхая, сжал его руку... Гарри вздрогнул, быстро отступил — но ничего нового, ни боггарта, ни кошки завхоза Филча, ни плаксы Миртл не увидел. Перед ним был Драко Малфой, с безумием и надеждой вглядывавшийся в его лицо, будто опасаясь, что его оттолкнут или хуже, ударят. — Драко!? Что ты здесь делаешь? — Жду вас... Господин. Гарри тяжело вдохнул. Видеть его в таком отчаянии было печально, но разве он не сам хотел этого? В конце концов, он не такой уж истязатель. — Но почему тут? И почему так поздно? Разве я не велел тебе не являться мне на глаза в эту неделю? — Я думал, что вы наложили на меня проклятие, господин. Такое же, как на отца. — Что? Нет, — Гарри рассмеялся, но смех прозвучал холодно, почти презрительно. — Конечно, я мог бы наказать тебя за появление вне стен спальни ночью — но не буду. — Я только хотел... — но голос оборвался и замолк. Драко молча вздрагивал, сидя перед ним и не сводил глаз. — Я знаю, чего ты хочешь. Нечего стесняться. — Гарри протянул ему свою руку, но тот медлил, будто все ещё ожидал удара. — Ну же! Мы тут одни. Мягкие разгоряченные губы коснулись тыльной стороны его кисти — это было странно, неправильно, но так... Завораживающе. Он не нашёл сил отнять руку. Хотелось, чтобы это мгновение длилось, не кончаясь, — и Драко хотел того же. Ощущение смирения и подчинения, преклонения перед своей властью. В самом деле, почему он должен был стыдиться его, разве не было оно заслуженной наградой? Или, по крайней мере, законным наследством? Драко целовал его руку, опустив глаза, и, наверное, было бы неправильным заставлять его смотреть на себя насильно, чтобы насладиться покорностью. Ему все же стало неловко, и он постепенно отнял руку, а потом жестом указал Драко на стоящее рядом кресло и сам сел рядом. — Что с тобой происходит? Я рассчитывал, что несчастную неделю ты сможешь продержаться спокойно. — Я сам не знаю, господин. Просто не могу... Без того, чтобы видеть вас, — проговорил он с усилием. — Эти дни превратились в такой кошмар, что я решил, что это проклятие, через которое вы решили лишить меня сил. Гарри выслушивал это не без тайного удовольствия. "Что, Люциус, ты вздумал привязать меня намертво к вашему кружку старых друзей через своего сына? Ты решил, я сойду с ума по нему? — подумал он. — Но что, если случится наоборот?". — А может быть, нет? Может быть, это какое-то другое чувство? Подумай, Драко. Тонкая слабая улыбка появилась на его губах. В ней не было ничего открытого или приглашающего, но Драко все же решился на отчаянный шаг — и через секунду приник к нему, так что Гарри и сам не сразу понял, что случилось. Искусанные в кровь и припухшие губы коснулись других, тонких и холодных, но улыбающихся. — Тсс... Ты точно уверен, что хочешь именно этого? — Да. Шепот был тихим, и этот ответ достиг ушей Гарри не сразу. Но что ему стало ясно мгновенно - то что можно праздновать свою победу. — Не знал, что ты настолько сходишь с ума по мне. — Это как одержимость. И она терзает меня все эти дни. Голос Драко со свистящего шепота сорвался во всхлип, и он отвернулся, вздрагивая. Уткнулся в спинку кресла. — Ну, успокойся. Тише, тише. Нечего смущаться. Мне не хотелось так сильно мучить тебя — просто преподать урок твоему отцу... Чтобы он не считал, что я буду игрушкой в его руках! Драко махнул рукой. — Я его не слушаю! Он бредит. Живет в мире собственных иллюзий, где чуть ли не миром правит, а что на самом деле? Сделал наш дом пристанищем шайки беглых преступников, заставил всех вокруг ненавидеть нас и считать предателями... — Как минимум Лестрейнджи и другие чистокровные семьи с тобой не согласятся. — Из-за родства. Все мы связаны им, и как будто гнием изнутри. — В тебе говорит слабость. — Да. Я чуть не сошел с ума... И я без сил. — Иди сюда, — позвал его Гарри снова, и Драко встал, прижавшись к нему в объятиях; Гарри больше не отталкивал его. Положил руки ему на плечи, потом обнял за пояс, прижав к себе стройное высокое тело. Можно было понять Тёмного Лорда: такое повиновение и преданность не могли не восхищать... Особенно тогда, когда они исходили от младшего Малфоя. Гарри попытался представить себе на его месте кого-нибудь из старой гвардии, Мальсибера или Долохова, и признался себе в том, что это было мерзко даже в мыслях. Но вот Драко, Драко... Он был другое дело. Гарри всмотрелся в его покрасневшие и увлажненные голубые глаза, затем взгляд его привлёк рот, когда-то гордо изогнутый в усмешке, сейчас — со страдальческой улыбкой. Если расчет Люциуса и был в чем-то верен, то только в том, что Драко был симпатичнее всех остальных этих мерзавцев, вместе взятых, поколения благородных магов не могли пройти даром, и это было заметно в тонких и красивых чертах его лица. Он прижал его к себе чуть сильнее, потом отстранился и сел обратно, пока Драко переводил дух, по-прежнему неотрывно смотря. Кажется, он так и не утолил свой недельный голод, и Гарри разрешил: — Поцелуй ещё раз, если хочешь. Драко снова взял его ладонь в свои, целуя, но быстро перешел выше, касаясь губами его скул, щек, и наконец губ, — всё несмело, осторожно, очень мягко. Гарри хотелось сделать в этот момент простенькую колдографию, где бы тот целовал его в приступе своего обожания, и выслать её Люциусу с подписью "Твой сын сошел с ума по мне, а не наоборот", — правда, его терзали сомнения, что в своей низости и развращенности тот и такой исход сочтет за удачу. — Не бойся меня. Не надо бояться, если ты мне верен. — Я принадлежу вам, господин. — Хорошо. На следующем собрании можешь не появляться. — Но... — Не волнуйся. Думаю, мы с тобой снова встретимся здесь ещё не раз. Он обнял его крепко на прощание — и вышел.