Vivat, Цирк!

      Когда на манеж выкатывают монструозного вида конструкцию «Колеса Смерти», подбирается весь зал. По трибунам пробегает волна взволнованных перешёптываний, сливающихся в тихий гул. Заключительный номер программы, самый зрелищный, призванный захватывать дух у зрителей, даже тех, кто смотрит его сквозь призму собственного профессионализма. Бойкие ассистенты быстро цепляют тросы, натягивают по бокам страховочные сетки, но взгляды приковывают вовсе не они, а тусклый блеск трёх «осей» колеса. И трое мужчин, выходящих из-за занавеса. Юра хмыкает. Сплошь старые знакомцы. Синеглазый зубоскал Жан-Жак Леруа, посылающий залу воздушные поцелуи, и светловолосый Кристофф Джакометти. Канатоходец, ловелас и по совместительству лучший друг Никифорова. На их фоне незнакомый хмурый азиат выглядит белой вороной, не меньше. – Они усложнили номер, как интересно, – нараспев тянет рядом Виктор.       Он кусает губу, чтобы не спросить ехидно, как же так вышло, что за две недели совместных возлияний Крис не успел выдать все тайны любимому собутыльнику. Сдерживается, сосредоточившись на представлении. Ехидство от Никифорова один хрен отскакивает, что горох от стены.       Вообще-то Юра был решительно против похода на заключительное представление Дю Солей в Сочи, за компанию с Виктором, Гошаном и Бабичевыми. Но не киснуть же в номере или тащиться на забитый народом пляж, чтобы обгореть ещё сильнее, а приглашения им прислали на всех. Именно потому, что Витя пропадал в компании Джакометти, забив и на коллег, и даже на мнение собственного парня. Если бы природа не даровала Серёге в комплекте к внушительным мускулам циркового силача ещё и поистине ангельское терпение – давно не сносить бы Никифорову головы за его непрекращающиеся загулы. Мужская часть труппы давно спорит между собой на то, что Витька не только пьёт, но и изменяет Самохину. Женская оправдывает его, заявляя, что после таких доз алкоголя Виктор не смог бы привлечь и самого отъявленного сексуального маньяка. Юра наблюдает молча, но на утренних репетициях мстительно обзывает Витю пидорасом несчастным, припизднутым на всю голову алкашом и конченым хуйлом. Никифоров в ответ бессовестно ржёт и говорит, что завидовать нехорошо, за что посылается ещё дальше, чем до этого.       Конструкция приходит в движение, принимая в стальные объятия одного за другим гимнастов. Зал встречает каждый оборот восторженными криками, свистом и аплодисментами. Юра рассеянно следит за ужимками артистов, вяло хлопает и ловит взглядом детали. Неловкость шагов выглядит, на его вкус, уж слишком наигранной. Хотя для рядового зрителя весь номер с меняющейся музыкой, хорошей пиротехникой и работой на зал наверняка выглядит потрясающе. Да и артисты, ловко скачущие на скакалках, не прекращая движения по кругу, лихо балансирующие на большой высоте в масках из плотной ткани, заслуживают уважения. И за слаженность работы тоже. Наверняка, колесо весит немало, и если раскрутить его задача несложная, то остановить – невероятно. И от действий одного зависит жизнь всех троих. Один неверный шаг, не вовремя выполненный прыжок – и останется только молиться, что сможешь попасть при падении в страховочную сетку или хотя бы отделаться парой лёгких переломов. Это знакомо. Под высоким куполом, когда тебя держит только ремень или трапеция и рука партнёра по номеру, а под ногами или головой двадцать пять метров пропасти, доверие должно быть абсолютным. Безусловная вера, что не дрогнет рука, что поймают, подстрахуют, смогут удержать широкими, шершавыми от незаживающих сухих чёрных мозолей ладонями в белых следах магнезии. Без веры друг другу работать невозможно. Не будет красивого зрелища, когда артиста изнутри сковывает страхом. Вот Вите он за год совместной работы доверять научился, несмотря ни на что. Они притёрлись, прошли через несколько месяцев скандалов и взаимных претензий, а потом ссоры как-то сами собой сошли на нет, превратившись в редкие перепалки, в основном по делу. К тому же, все эмоции уходят в выступление, на следующий сезон они ставят как раз подходящий по настроению номер. Это вовсе не мешает Юре порой материть Никифорова, на чём свет стоит, но никогда он не отрицал его мастерства и упорства.       Именно для того, чтобы работать с Виктором, Юра и пришёл в труппу Московского Цирка, оставив за плечами цирковое училище и несколько лет выступлений в небольшой постоянно гастролирующей по стране и ближнему зарубежью труппе. С бывшей партнёршей по номеру Олесей он поддерживает дружеские отношения до сих пор. Она тоже исполнила свою мечту: наконец-то уговорила директора на сольный номер, и Юра искренне за неё рад. Да и как вообще он может не радоваться за единственную подругу, с которой прошёл огонь, воду, травмы и изматывающие гастроли. Многие коллеги и фанаты считали их парой. Олеся хихикала и при первой возможности убегала на свидание с совершенно не цирковым женихом, а Юра в редкие выходные дни шёл искать свою большую любовь на одну ночь в ближайшем гей-клубе. Он рассказал ей сам. Признание за признание. Знакомство с женихом за изложение короткой истории о том, как в подростковом возрасте пытался завести отношения с девушкой, потерпел сокрушительное поражение и нашёл утешение в объятиях приятеля. Приятель после нескольких встреч сказал, что Юра хороший, но он не разделяет быстро вскрывшихся пристрастий в постели. С тех пор потянулась череда случайных связей. Он даже не пытался искать того, кто смог бы понять его желание подчиниться любому приказу, ощутить над собой власть. Ощутить сильную руку, мотающую волосы на кулак, пальцы, сжимающиеся на горле, обжигающие поцелуи плети на коже, зубы, терзающие губы. Иногда ему везло, и его случайные любовники были готовы поддержать игру. Но куда чаще приходилось довольствоваться малым.       Юра вздыхает и останавливается взглядом на раскланивающемся Леруа. Взгляд прикипает к нему невольно. Джей-Джей является самым раздражающим засранцем из всех знакомых в труппе Дю Солей. Он не вызывает совершенно никаких тёплых чувств, невзирая на то, что ведёт себя вполне дружелюбно, да ещё и красивый, как с обложки журнала. Но в каждую встречу подкатывает с сальными шуточками, бесит своими улыбочками. И ещё больше – своей причёской. Модный андеркат каждый раз заставляет вспоминать о совершенно другом человеке. **** – Ю-ра-чка, – омерзительный канадский акцент коверкает имя самым гнусным образом. Обладатель голоса знает, как правильно произносить, и нарочно этого не делает, чтобы позлить. – Каждый раз, как тебя вижу, у меня резко поднимается настроение, а с ним, знаешь ли, тяжело ходить.       И открыто ржёт, запрокидывая голову. – Отвали, – Плисецкий делает вид, что собственные ногти, покрытые немного облупившимся по краям чёрным лаком, волнуют его куда больше, чем подкативший с бокалом шампанского Жан-Жак. – Как недружелюбно. Стоишь тут совсем один, даже не улыбнёшься. О ледяная принцесса, снизойди до простых смертных, дай увидеть твою прекрасную улыбку.       Юра страдальчески закатывает глаза. Шутка про принцессу была актуальна лет пять назад, когда они впервые встретились на гастролях в Китае. Сейчас он ничем, кроме длинных волос, пожалуй, не напоминает девушку. Но Джей-Джей упорно продолжает его так называть. – Леруа, тебе не надоело? – Как мне может надоесть? Ты так забавно злишься, – а казалось, что шире улыбнуться Жан уже не сможет. – Рожа треснет, – бурчит он по-русски. – Что? – Ничего. Серьёзно, отвали, а? – на банкет его силком притащили Бабичевы и кинули одного без зазрения совести. Да и остальные разбрелись кто куда. Стивен вон о чём-то спорит с Крисом и Витей, Гошан и Санти отдают должное местным девушкам, воркуя с двумя симпатичными танцовщицами неподалёку. Мила и Ростислав отжигают на танцполе, вырвавшись наконец из рутины работы и родительских обязанностей. Рядом топчутся близнецы Криспино. Микеле, по своему идиотскому обыкновению, рычит на любого, кто смеет приблизиться к Саре ближе, чем на полтора метра. Она в ответ огрызается на брата. Благо хоть Некола с ними не приехал – вот было бы шоу. Юра же уже час развлекается, наблюдая за самозабвенно напивающимся возле фуршетного стола парнем азиатской наружности. Незнакомец пьёт, словно в последний раз, почти без перерыва заливая в себя всё новые бокалы шампанского. Хоть бы закусывал что ли, такими темпами стоять на ногах ему осталось недолго.       Жан вроде бы врубается, что Юра не в настроении для пустого трёпа, и, похоже, всерьёз собирается уйти. Юра не успевает вовремя остановить свой порыв. – Погоди. Что это за пацан? – Ты про Юри? Зовут почти как тебя, забавно, правда? – Леруа сияет. – Обхохочешься, – чувство юмора у канадца дебильное, под стать ему самому. – Ты его сегодня уже видел, – прекращает, наконец, паясничать Жан. – В представлении был номер танцора с катанами. Вот, это он. Кацуки Юри, у нас в труппе довольно давно, гимнастом был, теперь вот в национальный номер поставили. – А из гимнастов его выгнали, потому что жрал слишком много? – Кацуки явно не мешало бы немного похудеть, форма у него далека от гимнастической. Впрочем, потерять её не стоит практически никаких усилий. Лишний кусок здесь или там – и начинаешь обрастать жирком в самых неожиданных местах. А потом тебя уже не может удержать партнёр. И Лилия вопит как банши, что если они хотят жрать, как свиньи, то им нечего делать под куполом. Впрочем, Лилия Владимировна, хореограф, бывшая Прима Большого театра, в свои сорок пять сохранившая фигуру двадцатилетней девочки и гнущаяся ничуть не хуже любого из них на тренировках, ничего иного сказать и не могла. – Нет. Я сам толком не знаю, что там случилось. Ушёл – и всё. Теперь с мечами танцует, с ножами работает. А что, нравится? Нашу ледяную принцессу привлекают загадочные азиаты?       Ответные язвительные слова встают в горле комом. Совершенно необязательно сообщать Жан-Жаку, что он чертовски прав. Только речь вовсе не о Юри, который ослабляет убийственно безвкусный галстук, стягивает пиджак и, пошатываясь, направляется куда-то через зал, помахивая бутылкой. А о том, кто остался в Москве, позволив Ростиславу Бабичеву провести отпуск с женой на Чёрном море. О том, чей аккуратно уложенный андеркат так похож на причёску Леруа. На этом их сходство и заканчивается, что внешнее, что в поведении. Тем не менее, каждый раз, когда взгляд останавливается на выбритых висках или затылке, воображение услужливо дорисовывает высокие скулы, непроницаемый взгляд тёмных раскосых глаз, тонкие губы и крепкую коренастую фигуру. – Нет, я просто тащусь от алкашей. И вообще, тайно сохну по Никифорову, только не говори никому, – находится наконец с ответом Юра. Леруа гогочет, как идиот. Интересно, сколько он сам выпить успел? – Я унесу этот секрет с собой в могилу, – патетически провозглашает он, прижав руку к груди. Не верит, разумеется, ни на грош, но этого Юра и не добивается. – Скорее бы, – рассеянно отвечает он Жану, продолжая следить за приключениями Кацуки. Тот щурится в сторону Виктора, то и дело прикладываясь к горлышку бутылки. Жан-Жак рядом ведёт себя на диво тихо, с таким же интересом наблюдая за зигзагообразной траекторией коллеги. Спустя несколько взглядов в сторону Никифорова и стольких же глотков шампанского, Юри мутным взглядом обозревает зал, словно ищет кого-то. И решительно вручает бутылку ближайшему человеку – тому самому третьему гимнасту из колеса. Мила после представления успела сообщить, что зовут его Ли Сынгиль. И что он очень понравился Саре, хоть об этом её Юра и не спрашивал. Ли остаётся стоять с бутылкой в руках, несколько обескураженно хмурясь. Краем глаза Плисецкий успевает заметить неожиданно искреннюю улыбку Жана, обращённую к хмурому парню. Сынгиль, похоже, имеет успех не только у Сары Криспино. Впрочем, Жан не так давно со скандалом расстался с невестой по одним ему ведомым причинам (Бабичева и об этом поведала всем желающим и нежелающим) и имеет право пялиться на кого ему вздумается.       Юри тем временем вклинивается в кучку танцующих, двигаясь в ритме музыки и обнаружив неожиданную для его облика пластику. Вот теперь Юра вспоминает его номер. Облачённую в костюм ниндзя фигуру без пола и внешности – одни глаза, сияющие в свете софитов, отражающие блеск смертоносных, бритвенно острых клинков, с которыми он танцевал. И ещё барабаны, отдающиеся в груди. Правда, сейчас, пьяный и расхристанный, Кацуки выглядит скорее комично, чем привлекательно.       В зале звучит новая мелодия, и на Юру внезапно кто-то налетает со спины. Стивен сверкает улыбкой, способной затмить даже Леруа, и на дикой смеси испанского и английского зовёт танцевать. Спорить с канатоходцем, особенно подвыпившим и услышавшим мотивы родной Латинской Америки, – самое неблагодарное занятие на свете. Да и песня неплоха. Юра пожимает плечами и позволяет увлечь себя к танцующим. Отпираться бессмысленно: благодаря Никифорову и его длинному языку, вся труппа в курсе, что танцевать Плисецкий умеет и даже любит. А сам Виктор уже не сводит глаз с танцующего Кацуки и только что не облизывается плотоядно. – Юреец! – Мила обдаёт его запахом духов и чуть слабее – алкоголя. – Стивен, ты молодец, что его притащил!       Тот в ответ только кивает, продолжая танец. В этой музыке он чувствует себя куда уютнее, чем Юра. Впрочем, нужно только повторять за ним нехитрые движения, чтобы прочувствовать ритм. И наблюдать, как танец японского тёзки медленно, но верно набирает градус, превращаясь в стриптиз. Юра честно пытается не обращать на пьяные танцы Кацуки внимания, пока к ним не присоединяется Виктор, вовлекая Юри в парный танец. Для них словно не существует окружающих, каждое движение на грани приличия, каждое сближение на тонкой грани поцелуя. Был бы тут Серёга… Но Самохин в этот раз с ними в отпуск не поехал, и остановить увлёкшегося танцем Виктора некому. Не Плисецкому же блюсти его моральный облик, в самом деле. Своих проблем по горло. Был бы здесь Алтын, может, и получилось бы подкатить, прикрывшись, как Кацуки, алкогольным мужеством, и танцевать так же, как эта колоритная парочка, прижимаясь, касаясь. Бля. Юра никогда ни о ком столько не думал, сколько за последний год об одном единственном человеке. И это бесит. Собственная свобода, независимость, которую скрашивают редкие ночные приключения, становится настолько привычной, что расставаться с ней не хочется совершенно. И вместе с тем, невыносимо хочется приблизиться, разгадать загадку, так манящую к себе внимательным взглядом тёмных глаз и низким властным голосом. Спустя несколько песен и ещё пару бокалов, которые Кацуки отбирает у девушек, они с Джакометти зажигают уже на пилоне, неизвестно откуда взявшемся в банкетном зале. Не иначе, Кристофф для себя заказал. Виктор щёлкает камерой, как заведённый, поминутно облизывая пересыхающие губы, Мила без стеснения ржёт в плечо мужа и снимает действо на видео. Стивен и Санти поддерживают танцоров свистом и криками одобрения. А подготовка у Кацуки действительно гимнастическая: Крису он не уступает ни на йоту. Победу в неофициальной танцевальной битве засчитывают Юри. Юра с изумлением, пополам с отвращением наблюдает, как пьяный в сопли незадачливый танцор вешается на шею Вите, рискуя снять с Никифорова скальп, и что-то вдохновенно втирает ему на ухо. Тот млеет, розовеет щеками и выглядит до омерзения счастливым. Остаётся надеяться, что Витя не потащит своё пьяное чудо в их общий номер. Завтра они возвращаются в Москву, и последнюю ночь в Сочи совершенно не хочется посвятить поиску свободной койки у товарищей по труппе, если Виктору приспичит воспользоваться шансом. Но безмерно довольный Никифоров в номер возвращается всё-таки в одиночестве, мыча под нос бодрый мотивчик и пританцовывая. Круто жить без царя в крашеной башке.       Юра чувствует неладное с самого утра. Виктор не похож сам на себя, и это раздражает сильнее обычного. Сначала носится по номеру, а потом и по всему отелю, хлопая дверьми и матерясь похлеще Юры. А в самолёте странно затихает, не выпуская телефон ни на секунду, и то нежно улыбается экрану, то начинает дёргать ногой и быстро что-то набирать. Ни с кем не разговаривает, на вопросы не отвечает, а смотрит так, будто его собака умерла. Юра сам пытается с ним заговорить и даже не применяет слов “ебанулся” и “педрила”, что так характеризует обычные их беседы. Виктор раздражённо машет на него рукой, мол отъебись. – Серёге что ли позвонить, рассказать про твоё поведение? – блефует Юра, вынимая телефон. Но тот даже не реагирует. Или не слышит, или уже настолько плевать. Юра уходит ни с чем на своё место. Но чувство, что всё катится к чертям, неотступно следует за ним до самого приземления. ***       Отабек не понимает, насколько в самом деле соскучился по запаху кофе, сваренного Бабичевой по утрам, пока не ощущает его аромат на подходах к гримёрке. Две недели пролетают незаметно: в отсутствие напарника репетиции проходили в ещё большем напряжении. Не обошлось и без неприятностей – рука под повязкой неприятно ноет. Каспер всё-таки добился своего и показал характер. Чего-то подобного стоило ожидать, когда Бабичева нет рядом, но Отабек всё-таки рискнул. Ростислав явно остаётся недоволен его самодеятельностью, судя по сообщениям, но оставлять льва без репетиций на две недели в преддверии сезона тоже не хотелось.       Мила обнимает уже с порога. Ростислав жмёт руку, неодобрительно косится на бинты, когда Отабек снимает косуху, но всё-таки улыбается. Оба загорелые, явно хорошо отдохнувшие, хоть и сонные: отвыкли от ранних побудок. И так умиротворяет горячая кружка в руках и болтовня Милы, в красках расписывающей банкет с артистами Дю Солей и то, что на нём вытворял Никифоров. – Хотелось посоветовать им снять номер. Хотя Витька же с Юрцом жил, этот блядства Никифорова на своей территории не потерпит, – фыркает Бабичева. – По-моему, он слишком много общается с Барановской. Скоро будет у нас вторая Лилия, только ростом метр восемьдесят, блондинка и готовая обложить ближнего хуями в три этажа. – А вчера утром Витя обыскал весь отель в поисках своей зелёной феи, но, по-моему, ничего у него не вышло, – добавляет Слава. – Как и положено ниндзя, этот Кацуки бесследно исчез. Видимо, стыдно стало за то, как он вешался на него. И фиг знает, куда они с банкета упорхнули и чем занимались.       Отабек пожимает плечами. То, что Никифоров – натура увлекающаяся, знают все. Скорее удивительно, что он довольно долго держится Сергея, с которым у него, кроме профессии циркового артиста, нет ничего общего. Но, если уж Виктора заинтересовал кто-то другой, значит, отношениям конец. И тем более, если что-то, кроме пьяных танцев, было не только в воображении коллег.       Последние сомнения оставляют его, когда он сталкивается с Виктором нос к носу. Никифоров необычно молчалив и задумчив, а на общем собрании труппы с утра не слушает Якова, хмуро уткнувшись в телефон. Юра рядом закатывает глаза и пихает напарника локтем в бок, когда Фельцман поворачивается в их сторону. Яков не будет разбираться и достанется обоим, если заметит. А обсуждение плана представлений на первый месяц сезона – не та тема, которую руководитель труппы считает неважной.       Не говоря о том, что с Самохиным они явно в ссоре. Сергей играет желваками и подчёркнуто не смотрит в сторону Виктора. А тот словно и не замечает. Неужели всё из-за тех танцев, видеозапись которых показывает Мила на телефоне? Или из-за одного случайного секса, который и на курортный роман не тянет?       Отабек размышляет об этом ещё немного, приходит к мнению, что, зная Никифорова, он забудет свою неслучившуюся любовь уже через пару недель и вернётся к надёжному и любящему его несмотря ни на что Сергею. И вновь переключает внимание на Юру. По нему он тоже скучал. Но Плисецкий, которому очень идёт лёгкий загар, как раз ведёт себя как обычно, и от этого неожиданно тепло в груди. От раздражённого цыканья, пререканий с Яковом, от того, как он кривится, когда Лилия в своей манере требует не выражаться в приличном обществе. – В приличном и не буду, – шепчет Юра. Сидящие поблизости подавляют смешки. Отабек дёргает уголком губ и встречает испытующий и какой-то голодный взгляд Плисецкого. Уже через мгновение этот необъяснимый голод сменяется привычным равнодушием с оттенком недовольства, но забыть его не так-то просто.       Если бы ещё было время спокойно поразмыслить над поведением Плисецкого. Но две недели его отсутствия были целиком посвящены работе, а сейчас начинается активная подготовка к сезону, и станет совсем не до того. Ещё и Фантина подозрительно шумно дышит с утра. Простуда сейчас будет совершенно некстати. Впрочем, она всегда некстати, особенно у тигров.       С возвращением отдохнувших коллег в труппе на несколько дней устанавливается обычное суетливое спокойствие. Летучки у Якова, репетиции, работа в зверинце, посиделки с Санти. Разве что Виктор так и ходит сам не свой, не выпуская из рук телефона ни на секунду, когда не работает под куполом или не гнётся под бдительным взглядом Лилии, да Самохин обходит его по широкой дуге. Никто не задаёт идиотских вопросов о происхождении вмятины на воротах гаража, которой не было ещё вчера. Как и о том, что случилось между ними. Все просто ждут, когда блажь пройдёт и всё вернётся на круги своя. Но выходит совсем иначе.

***

– Никифоров, ты вообще нахуй отбитый?! – если с самого утра Плисецкий позволяет себе так разоряться – добра не жди. – Юра, это не твоё дело! – Виктор не кричит, но его всё равно слышно сквозь приоткрытую дверь в зверинец.       Отабек оборачивается, встречаясь взглядом со Славой, который выглядит таким же изумлённым, как он сам. Перепалки между Юрой и Виктором – норма, но обычно Плисецкий просто вяло огрызается, а сейчас криками рискует сорвать голос. Да и Виктор не на шутку раздражён, чего за ним, с его неизменной улыбкой и любовью ко всему сущему, никогда не замечали.       Впрочем, до возвращения труппы из Сочи никто из них никогда и не видел Виктора таким задумчивым. – Да, конечно, блядь, не моё! Это же не мой напарник мудак до такой степени, что кидает меня за месяц до сезона!!! Ты вообще помнишь, что мы собирались на конкурс подавать заявку?! На ебучий «Идол»! Или у тебя мозг окончательно в трусы переместился?! – Плисецкий, помолчи, – вмешивается новый голос. – Витя, я тебя не держу. Хочешь увольняться – увольняйся, воля твоя, раз всё обдумал. Только обратно потом не просись. – Не извольте беспокоиться, Яков Васильевич, – на секунду в красках представляется, как Никифоров отвешивает шутливый церемонный поклон, так, что длинные волосы почти касаются пола. – Что значит, пусть увольняется?! Яков Васильевич, у нас до начала сезона месяц, а вы его отпустите?! – задыхается от возмущения Плисецкий. – Юрий, я всё сказал, – рявкает Фельцман. – Иди успокойся и репетируй сольный номер, позже поговорим. Виктор, от тебя я такого, конечно, не ожидал. Ты меня разочаровываешь. – Я уже не маленький мальчик, дядь Яш. Я знаю, что делаю. – Ничего ты, Витя, не знаешь, – конца фразы Отабек не слышит. – Подслушиваете? – Мила появляется со стороны собачьих вольеров так внезапно, что вздрагивает даже Ростислав, старательно не прислушивающийся к перепалке в коридоре и следящий за тем, чтобы Магда не играла с едой. Через полтора часа им предстоит репетиция, и лучше бы им не злить Якова задержками. – Плисецкий так орёт, что подслушивать нет нужды, – Бабичев улыбается жене. Мила опускается на обшарпанную табуретку поодаль и вытягивает ноги, отряхивая с чёрного трико шерсть. – А чего орёт-то? Отабек пожимает плечами. – Судя по крикам, Виктор увольняется. – Что?! – Мила поднимается на ноги так резко, что с двух сторон доносится недовольное утробное ворчание. – Простите. Что? – уже спокойнее повторяет она свой вопрос. – Виктор собрался увольняться. Плисецкому это, разумеется, не нравится. А кому бы это вообще понравилось – ни с того ни с сего перед сезоном напарник, с которым за год сработался под куполом, заявляет подобное? – Пойду узнаю. Вы кофе пить придёте попозже? – Мила даже не пытается подойти к мужу, тигрица и без того принюхивается к ней с настороженностью. – Придём. – Вот и ладушки, я сварю на всех, – она выскальзывает за дверь и плотно закрывает её за собой, отрезав продолжающийся спор между руководителем труппы и Никифоровым. – Думаешь, он это всерьёз? – Отабек вновь пожимает плечами. Виктор вроде бы не настолько легкомысленный, чтобы увольняться без серьёзных оснований, а с другой стороны, где они – эти основания? И настолько ли они веские, чтобы поставить крест на его карьере?       Мила, вернувшись на обед, проясняет если не всё, то многое. От этого решение Никифорова не становится менее глупым, но обретает хотя бы подобие причины. – Короче, ему слили контакты парня из Сочи, с которым они зажигали. А ещё раньше – старую запись, где этот неуловимый повторял его номер на ремнях. Ну помните, с которым он в Монте-Карло ездил? Он, оказывается, всю неделю долбил всех, кого только мог, вплоть до Чао-Чао, и наконец-то его нашёл. И собирается лететь к нему в Неваду. – А виза как же? – У него какие-то там подвязки, сделают в лучшем виде. Классно быть многократным и заслуженным, скажи? – И он всерьёз собирается увольняться ради этого? – Слава буквально снимает вопрос с языка. – Зачем карьеру хоронить? Или он решил продаться в Дю Солей? Так он же знает, Челестино – старый собутыльник Якова, – такой подставы не простит. – Вроде, серьёзно, – печально выдыхает Мила. – К Якову сегодня лучше вообще не соваться – его сначала Виктор вывел, а потом Юрец добавил, как он умеет. Так что оба злые, как черти.       Разумеется, злые. Увольнение Виктора отразится на всех воздушных гимнастах и, в первую, очередь на Юрии. Не будет в представлениях эффектного дуэта, от которого у зрителей всегда захватывает дух. Впрочем, это чепуха, по сравнению с тем, насколько паршиво вообще осознавать, что ради мимолётных чувств человек, которому доверяешь, может вот так запросто бросить тебя и всё, что вы создавали вместе. Отабек чувствует непреодолимое желание найти Юру прямо сейчас и просто увидеть, молча поддержать, может, покурить в уютной тишине. Но сдерживается. И, лишь когда репетиция заканчивается, видит, как Юра сидит, привалившись спиной к борту манежа, запрокинув голову. Рядом о чём-то ожесточённо спорят на родном языке близнецы. Сара на эмоциях жестикулирует в два раза активнее обычного, а Мики кривится и огрызается. Отабек не уверен, что хочет знать, о чём их спор. Хватит на сегодня и одного случайно услышанного разговора.       Юра к их перепалке и вовсе непривычно безучастен, даже не косится в сторону источника шума. Гипнотизирует взглядом высокий свод купола и хмурится. Не обращает внимания ни на суматоху на манеже, ни на Отабека, когда тот проходит рядом, едва не задевая коленом его плечо. Его безразличие тревожит. Юре не может быть всё равно, а что может прятаться за этой маской – одному ему и известно. Лишь когда ассистенты убирают последние тумбы с манежа и начинают растягивать сетку, Юра поднимается и начинает разминаться перед репетицией.       На манеже появляется и Саша, тоже выглядящий пришибленным. И уже на выходе из зала Отабек лицом к лицу встречается с Виктором. Никифоров приветливо улыбается и здоровается, нимало не смущаясь, получив в ответ хмурый кивок. Он вообще выглядит до омерзения довольным. И сейчас его обычная жизнерадостность выглядит чудовищно неуместной. Судя по тому, как темнеет лицом Юра, не только Отабек так считает. И даже Сара смотрит на Витю укоризненно, когда тот пытается растормошить Плисецкого. Отабек уходит раньше, чем тот отвечает, но вряд ли в его ответе есть хоть одно цензурное слово. Всё это кажется нереальным. До самого конца все надеются, что это всего лишь неудачная шутка, и на следующий день Никифоров одумается, заберёт у Якова заявление и останется. Может, даже с Серёгой помирится. Отабек успевает наслушаться разного в курилке и на посиделках. Даже не терпящий досужих сплетен эквилибрист Костя высказывается, что Витя поступает как конченая свинья. Как бы ни свербело у него. Тем более, что, судя по оговорке Лео, виновник всего этого – Кацуки Юри – и не подозревает о том, какую охоту на него открывает Никифоров. Мила вцепляется в Иглесиа клещом и вытягивает признание, что в одной труппе с Юри работает его хороший друг – гимнаст из Китая Си Гуанхун. – То есть Виктор припрётся туда и свалится ему как снег на голову? – Слава хмыкает. – Да. – Очень в духе Никифорова, – Мила задумчиво вертит в руках хлыст. – Нарисоваться, хрен сотрёшь, и навязать своё общество. Хотя, может, ещё и передумает. Или приедет, а его этот Юри пошлёт ко всем чертям. Придётся Витьку возвращаться несолоно хлебавши и учиться просить прощения за свои выкрутасы. – Думаешь, Яков его примет? – Отабек в этом сомневается. – А ты думаешь, нет? Никифоров звезда. У него имя, репутация, титулы. Не примет Яков – желающие найдутся. Помаринует и примет.       Виктор, вопреки всем надеждам, уходит спустя три дня. Три самых напряжённых дня, какие Отабек только может вспомнить. Яков и Лилия ходят с таким видом, словно кто-то умер. Плисецкий, отошедший от первого шока, матерится как сапожник и смотрит так, что приближаться просто страшно. Даже Отабеку, который не страшится заходить в клетки к тиграм и совать голову в пасть льву. Бонифаций, конечно, слишком ленивый, чтобы укусить, но всегда есть шанс непредвиденных ситуаций. Ростислав любит рассказывать цирковую байку о том, как однажды во время исполнения такого номера тигр чихнул. Всё обошлось благополучно, но едва ли дрессировщику было так же смешно, как Миле, которая, пусть и слышала эту историю не в первый раз, но хохотала до слёз. И оправдывалась, что раз никто не пострадал, то можно и повеселиться.