***
Всё оказывается даже хуже, чем он себе представляет. Юри послушно выполняет все рекомендации, бегает по утрам, потеет в спортзале, честно соблюдает диету, лишь смотрит голодными глазами в их с Пхичитом тарелки. Работает на износ, возвращая себе форму, посещает занятия в студии у Минако. Виктор как-то едет вместе с ним и отдаёт должное просторному светлому танцевальному классу. Он ничем, кроме зеркал во всю стену и станка, не похож на тот, в котором их тренирует Лилия. Тренировала, поправляет он себя. Барановская восприняла его уход как личное оскорбление и недвусмысленно об этом заявила. Знакомится он и с ассистенткой Кацуки по номеру – Юко. И даже она с энтузиазмом относится к идее возвращения напарника под купол. Виктор вспоминает лепет Юри в первый день, о том, что она была одной из тех, кто слил злополучную запись в сеть. – Это чудесно, что вы приехали. Юри-кун снова стал походить на себя. Хотелось бы Виктору понимать, что это значит. Так же легко, как принимает его профессиональную помощь, Юри игнорирует любые попытки сблизиться. Проходит неделя, вторая, месяц, они начинают работать и в тренировочном зале цирка, понемногу вспоминать элементы, но, как и в первый день, он зажимается от прикосновений, краснеет и избегает взглядов и разговоров о личном. Это вызывает сначала недоумение, потом злость, а когда Виктор уже готов припереть Кацуки к стене и допросить с пристрастием, свет на реальное положение вещей проливает Кристофф. Удивительно, но к ним в баре присоединяется и Окукава. Она приятный собеседник (и чего скрывать – собутыльник). – Крис, что я делаю не так? Мы, вроде, поладили в Сочи, а теперь он ведёт себя так, словно ничего не было. – Вик, он не помнит ни минуты из того вечера, – фыркает Джакометти. – Да это и не странно. Ты что, не видел, сколько он тогда выпил? Удивительно, как вообще мог на ногах стоять, ещё и танцевать. – И уделать тебя в танцевальном баттле на пилоне. Стареешь? – не может удержаться от шпильки Виктор. – Ты невыносимая язва, Виктор, – Крис не обижен. – Для Юри это совсем нетипично. Он всегда был ужасно застенчивым, хотя у них это семейное – напившись, искать приключения, – Минако задумчиво вертит в руках стакан. – Он столько лет тебя боготворил, собирал афиши, ждал ваших гастролей в Японии больше, чем свой день рождения. Из-за тебя и в циркачи пошёл, уехал из дома. Ни об образовании, ни о семейном бизнесе слышать не хотел. В детстве фигурным катанием бредил, а потом и его забросил. Но ведь добился, чего хотел. Даже в Москву на конкурсы отбирался. Толком ничего не выигрывал, но ему и не это было важно. Про их гастроли в России, правда, ничего не могу сказать, из него и слова не вытянешь, но представь, каково ему жить с тобой под одной крышей. – А если он узнает, что пьяным позволил себе на тебя вешаться – это его раздавит окончательно. – И что мне прикажете делать? – Набраться терпения и не давить на него, – Минако одним могучим глотком опустошает стакан и кивает бармену повторить. – И делать вид, что ничего не было? – А много было? – поднимает заинтересованный взгляд от телефона Крис. – Нет, – со вздохом признаёт он. Но сколько бы ни было – этого хватило для того, чтобы решиться на безумство. И если теперь нужно лишь немного подождать, чтобы добиться своего, то Виктор будет ждать. А пока у него появляется великолепная идея номера для Юри.***
Он мягко опускается на пол под последние гитарные аккорды и замирает, обняв себя руками и посылая стоящему на расстоянии в несколько шагов Юри призывный взгляд. Тот опускает голову, но короткие чёрные пряди волос не в силах скрыть полыхающее лицо. – Ну как тебе? Эта музыка называется: «О любви: Эрос». По-моему, тебе очень подходит. – Мне? Э-эрос? – Юри мямлит и краснеет, так трогательно, что Виктор просто не может сдержать улыбку. – Но я… никогда не ставил ничего подобного. И потом… ну взгляни на меня, я же… Виктора так и подмывает сказать, что большую часть хореографии для программы он почерпнул из видео, которым любезно поделился Пхичит, снимавший почти весь банкет в Сочи. Он стал ещё одним посвящённым в маленький заговор против Юри и поддержал его с искренностью настоящего лучшего друга. Виктор взял на заметку постоянно следить за собой в присутствии Чуланонта, чтобы после не искать компрометирующие фотографии во всех мыслимых и немыслимых социальных сетях. – Почему ты думаешь, что не справишься? Я видел, что ты умеешь – этого с лихвой хватит, чтобы исполнить всё, что я показал. – Но дело же не в этом, как ты не понимаешь, – Юри делает шаг назад, когда Виктор подходит ближе. – Мне никогда не хватало уверенности в себе, чтобы исполнять такие номера. – Так для этого я здесь. Тебе ведь нравятся мои выступления, верно? Так что, как не моё присутствие и то, что я приехал только ради тебя, может придать тебе уверенности? – можно добавить в голос томности и провести кончиками пальцев по руке, погладить плечо, поддеть его за подбородок, чтобы снова увидеть эти чарующие карие глаза. – Прислушайся к себе, может где-то глубоко внутри в тебе есть нечто по-настоящему соблазнительное? То, чего никто ещё не видел? Мы ведь для этого и выходим на манеж, чтобы удивить, очаровать зрителей. Тебе хорошо удаётся их удивить, но решишься ли ты их соблазнить? Виктор застывает буквально в паре сантиметров от приоткрытых губ Юри. Призывая весь самоконтроль, чтобы не коснуться их пальцем, не поцеловать его и не испугать ещё больше. Он всё ещё помнит вкус украденного поцелуя, и он не даёт покоя. Но ещё больше хочется снова увидеть того Кацуки, который танцевал на банкете тёплым летним вечером. Прижимался так бесстыдно, гнулся и следовал за ним, повинуясь движениям рук, смотрел пьяными влюблёнными глазами и совершенно ничего не боялся. Он с сожалением отпускает его и делает шаг назад. Юри, кажется, готов осесть на пол от облегчения, и это задевает неожиданно сильно. Он же не насильник какой, чтобы его боялись до полуобморочного состояния. – Подумай, что для тебя эрос. Что или кто вызывает самые яркие чувства, самое большое желание. И тогда всё получится. – Хорошо, – Юри кивает, как китайский болванчик. Он, похоже, на всё согласен, лишь бы Виктор держался подальше. Только сам Виктор этого не хочет. Не для того в разговорах с Милой Бабичевой – почти единственной, кроме родителей, кто вообще рад слышать его после столь внезапного отъезда из России – притворяется, что дела у него лучше всех, и он плодотворно трудится над постановкой для Юри и наслаждается его обществом. Судя по выражающей одновременно веселье и беззлобное отвращение улыбке Милы, она считает, что они давным-давно спят вместе. На деле же его каждый вечер ждёт довольно неудобный диван, и если бы не растяжка и волшебные руки Пхичита, который с радостью разминает деревянную после сна в неудобной позе спину, то он бы не смог гнуться вовсе. Он задал Юри хорошую задачку. Возможно, Виктор чересчур самонадеян, но отчего-то хочется думать, что именно он вызывает у Юри самые сильные чувства. Нужно только немного подтолкнуть его к этой мысли. Они разучивают элементы, и несложно коснуться запястья, неширокой полоски кожи между трико и задравшейся футболкой на пояснице, беззащитной шеи. Делая вид, что просто поправляет позиции, помогает исполнить элемент правильно. Юри смущается каждый раз. Даже когда Виктор действительно ничего подобного в виду не имеет, а просто продавливает спину, заставляя прогнуться ещё ниже. И тем более странным кажется его радостный крик из кухни, в один из вечеров, что его самая большая страсть – это кацудон. Виктор вообще с трудом представляет себе, что это такое. Пхичит пытается незаметно фыркнуть в тарелку и нимало не смущается под его взглядом. Вот у кого Юри стоило бы поучиться жизнерадостности и уверенности в себе. А ещё Виктор подозревает, что их с Кристоффом отношения далеки от дружеских, но, как ни странно, во всех остальных вопросах живущие буквально с душой нараспашку, Крис и Пхичит не говорят и полслова о личной жизни. Но, тем не менее, эта гастрономическая страсть Юри работает. Он понемногу раскрывается, а занятия у Минако, о которых он отказывается говорить, придают какую-то особенную мягкость и вкрадчивость его движениям. Ещё немного, и Виктор начнёт ревновать. К Минако, к дочкам-тройняшкам Юко, которые как-то раз застают тренировку Юри, но клятвенно обещают никому не рассказывать. Ко всем, кто хоть краем глаза видит его парящим под куполом, когда Челестино неохотно разрешает репетиции. Он не говорит этого прямо, но Виктор видит, что Чао-Чао доволен рвением Юри. – Ты себе не представляешь, в какой он был депрессии после того «Идола», – Виктор хмурится, а Чиальдини усмехается. – Что, Крис не рассказал? – Нет, – Крис пожимает плечам в ответ на его укоризненный взгляд. – Так что там с «Идолом?» – Он тогда первый и единственный раз туда отобрался. Ну, не мне тебе объяснять, насколько это непросто, – Челестино делает хороший глоток из стакана. – Мечтал с тобой увидеться, все уши прожужжал, надоел страшно. А вернулся – как будто подменили. – В каком году это было? – Два года назад, – отзывается Пхичит. – Мы тогда поехали туда все вместе. Мы с парнями со своим номером на полотнах, а Юри со своим. Не заняли, конечно, ничего, а ты тогда победил. И на Юри даже внимания не обратил. Выступил он тогда правда кошмарно, его отсудили хуже всех, даже зрители поняли, что дело дрянь. И Юри это подкосило. Да ещё и Вик-чан тогда умер. – Вик-чан? – Его пудель. Догадываешься, чьим примером он вдохновлялся при выборе питомца? – подмигивает Крис. – Стоп-стоп… он ещё и собаку в мою честь назвал? – Да он тобой столько лет бредил, чему ты удивляешься? – Пхичит согласно кивает, подтверждая слова Криса. – В общем, когда он вернулся, то заявил, что завязывает с воздушной гимнастикой и будет учиться чему-то ещё. Мы всё надеялись, что он одумается, но, когда Юри начал серьёзно набирать вес и окончательно решил, что будет работать с ножами и катанами, поняли, что нет. И вот он уже два года выступает с ними. И, пока ты не приехал, он о возвращении на ремни даже слышать не хотел. Так что, можешь собой гордиться. Виктор и рад бы испытывать лишь гордость от осознания, что его приезд действительно помог. Но его обуревают совсем иные чувства и эмоции. И, когда он уговаривает Чиальдини хотя бы на одно представление поставить номер Юри в программу, им движет не только тщеславие постановщика. – Я-то местечко найду. А выступать он в чём будет? В костюме ниндзя? – Челестино хохочет. – Я решу этот вопрос, – с той же уверенностью и полным отсутствием идей, с которой убеждал Якова, что знает, на что идёт. Сработало тогда, значит, сработает и с Чао-Чао. На помощь, как ни странно, приходит Мила. – Слушай, Яков тут спрашивает, куда твои костюмы увезти? Тот, что на сезон шили, Микеле отошёл, а остальные? – О, дядь Яша решил избавиться от любого напоминания обо мне? – скрывая за наигранным огорчением вполне реальное. Он не жалеет, что уехал, что почти три месяца провёл рядом с Юри, узнавая его, со всеми милыми и немного странными привычками. Но всё-таки хочется вернуться в знакомые стены, к старым отполированным его ладонями и коленями трапециям в светлый, ставший ещё более уютным после реконструкции пару лет назад, зал. И к тем, кто стал для него семьёй. – Афиши в репетиционном зале тоже, небось, сняли уже? – Не идиотничай, Никифоров, – закатывает глаза Бабичева. – Они всего лишь занимают место. К родителям твоим отправить? Одумаешься – привезёшь своё барахло назад. Хотя там, кажется, костюмы копились, с тех пор, как ты в училище был – не влезешь уже. – С училища, говоришь? – Виктор задумчиво барабанит по столу. А ведь это мысль. Когда он только начинал выступать, то не превосходил ростом Юри. А значит, что-то из этих костюмов может подойти ему. Потому что шить костюм Кацуки категорически отказывается. – Слушай, а можешь то, что меньшего размера, отправить мне сюда? Я напишу адрес и переведу за доставку. Только срочно. – Там-то они тебе зачем? Будешь раздавать фанатам с автографами? – Ну, почти, – Виктор одаривает её одной из самых лучезарных своих улыбок. Мила вздыхает. – Пиши адрес. А остальное куда? – Я напишу родителям, они заберут. – Хорошо, Витя. Но ты мне за это будешь должен по гроб жизни. – Иначе разорвёшь меня конями? – Иначе расскажу Лилии, что случилось с её любимыми туфлями, – он вздыхает. Это с самого начала была плохая идея, продиктованная алкоголем, но каблук на бальных туфлях Барановской, который он сломал, лихо отплясывая на вечеринке, изображая девушку, сожалениями было не восстановить. И несмотря на то, что это было ещё в лихие времена последних курсов училища, проверять, насколько злопамятна Лилия, отчего-то не хочется. – Всё, что пожелаешь, о моя госпожа, – Виктор смиренно склоняет голову и прощается с ней. Пересылка стоит маленькое состояние, но то, как Юри смотрит на аккуратно сложенные в коробку костюмы, с лихвой покрывает все расходы. – Зачем это здесь? – Я попросил прислать их. Может, что-то тебе подойдёт, – Кацуки смотрит с радостным изумлением, словно он только что позволил ему прикоснуться к святыне, а не к старым костюмам. И, похоже, не может решиться. Каждый из них – это воспоминания, хорошие или плохие. Первое выступление, международный дебют, множество сезонов и образов. Знакомство с Крисом, встреча с Сергеем, травма, иногда напоминающая о себе ноющей болью от локтя и ниже. Впрочем, нет. Того костюма здесь нет и быть не может. Когда Юри вытаскивает очередной костюм, Виктор почти не сомневается, что это то, что нужно. – О, этот костюм символизирует единство… – …мужского и женского начала. Ты выступал в нём на своём первом международном фестивале, – Юри благоговейно касается чуть потускневших за годы белых кристаллов, расправляет короткую «юбку» с одной стороны. – Никогда не думал, что увижу его так близко. – Да, точно. Давай, примерь его. Хочешь? Он энергично кивает в ответ. И Виктор почти убеждает себя, что он прикасается к Юри только по необходимости, потому что вот здесь складка, здесь завернулся рукав, потайную молнию на спине не слишком удобно застёгивать самому. А ещё Юри слишком мило краснеет, чтобы отказать себе в удовольствии. Он отступает на шаг, окидывая взглядом вернувшую былую тонкость фигуру, затянутую в чёрную ткань, и понимает, что с этим костюмом номер будет иметь невероятный успех. Кацуки даже двигаться не нужно, достаточно стоять вот так, чтобы соблазнить всех. Идеальный образ, от зачёсанных наверх волос, открывающих высокий лоб, томного рассеянного взгляда вдаль (хоть какая-то польза от его катастрофически плохого зрения) и полуулыбки до босых ног. Костюм сидит как влитой, даже удивительно. – Мне нравится. Ты покоришь всех зрителей. – Правда? – Да. Просто взгляни на себя, – Виктор подводит не сопротивляющегося Юри к зеркалу и встаёт за спиной, устроив ладони на его талии. – Посмотри. Ты прекрасен сам по себе, костюм всего лишь помогает это увидеть. Отпусти себя, слушай музыку и думай о том, для кого ты танцуешь, – он знает, что Юри неловко от того, как он шепчет это ему на ухо. О покрасневшие щёки можно обжечься. Но удержаться невозможно. – Х-хорошо, – Юри шумно выдыхает и впервые за всё это время не торопится отстраниться от прикосновений и сбежать. Это крошечный, но всё-таки шаг навстречу. – Попробуешь завтра порепетировать в нём? – Обязательно. Спасибо, Виктор. За костюм и вообще… что возишься со мной, хотя я этого не стою. – Стоишь. Ещё как стоишь, Юри! И ты всем это докажешь. Он не спорит. И даже если не согласен с его словами, то его мнение явно меняется, стоит выйти на первую репетицию в костюме. Юри преображается. Всего-то кусок чёрной ткани, а меняет так много. Движения обретают нужную раскованность, номер – завершённость, и к назначенной дате первого выступления Виктор уверен, что у них всё получится. А ночью перед представлением Кацуки не приходит домой. И лишь сообщение: «Не ждите меня, встретимся завтра на репетиции», останавливает от того, чтобы бежать и спасать его неизвестно от чего. С утра он выглядит сонным и помятым, вызывая неясное раздражение, изрядно напоминающее ревность. И не утруждает себя объяснениями, где он был. Виктор не желает об этом думать, уж точно не сейчас, когда Юри разминается перед репетицией, позёвывая украдкой. Кажется, что он вовсе не нервничает. И первый номер вечера проходит идеально, но когда Юри и Юко, раскланявшись, возвращаются за кулисы, он замечает, что Кацуки бледен и смотрит на него с мольбой. Словно Виктор предлагает ему не выступить на ремнях, а прилюдно станцевать стриптиз – не меньше. Конечно, Эрос призван соблазнять, но не до такой же степени. – Всё получится, – Юри нервно кивает и хмурится. – Виктор. Я… очень ценю всё, что ты для меня сделал. И этот номер, и костюм, и вообще всё. И я очень хочу, чтобы всё было идеально. И поехать поесть с тобой кацудон. Не тот, что в каждой закусочной подают, а настоящий. Поедешь со мной? – Поеду. – И смотри только на меня, пока я буду выступать. Об этом он мог бы и не просить. Можно подумать, Виктор сможет отвести он него взгляд. Особенно после того, как Юри перед самым выходом на манеж порывисто обнимает его. Всего на несколько мгновений, но Виктор успевает почувствовать стук его сердца и тяжёлое прерывистое дыхание на коже. – Глаз не отведу. Обещаю. И не отводит. Он не знает, где Юри ночевал и кто сумел всего за несколько часов придать его движениям такую обольстительную грацию. Но устоять перед ней невозможно. Виктор видит, что весь зал словно замер и даже не дышит, наблюдая за воздушным танцем тонкой фигуры в чёрном, ослепляющей вспышками света, отражённого в кристаллах на плече и на талии, чарующей лёгкой улыбкой, пленяющей и крадущей волю. К его ногам хочется бросить целый мир за один только взгляд. И это больше, чем Виктор мог надеяться получить, когда они только начинали работу над этим номером. Он практически идеален. И, когда улыбающийся Юри возвращается за занавес, обласканный овациями зрителей, он даже не думает сдерживаться. Кацуки успевает лишь ахнуть, оказавшись в крепких объятиях, а все возражения Виктор пресекает на корню, прижимаясь губами к губам под чей-то одобрительный свист рядом. Кто бы из многочисленной труппы Дю Солей это ни был, плевать. Юри не вырывается, только смотрит изумлённо, с робкой надеждой во взгляде, когда Виктор отстраняется. – Я… – Ты был прекрасен. Нужно ещё много работать над элементами, но ты смог всех покорить. Даже меня. Видишь, всё получается, нужно только отпустить себя. Юри вздыхает и утыкается лбом в его плечо. – Я буду стараться изо всех сил, Виктор. Ради тебя. – Нет, мой хороший. Я хочу, чтобы ты делал это ради себя, – на ухо, без стеснения прижимаясь губами и ощущая его трепет. Об остальном они поговорят дома, если, конечно, будет до разговоров.