house of cards

12.1

      В особняке за городом тихо. Под высоким потолком висит громоздкая люстра, переливающаяся в свете луны, что выглядывает из-за окон. Комната наполнена смешанными чувствами, когда смотришь на неё со стороны.              Неброские обои, на столе опрятно расставлены вещи, которые смутно видно в тенях: мелкая канцелярия, открытая тетрадь и распечатки домашнего задания. В углу комнаты лежит сумка, на вешалке аккуратно повешена школьная форма с нашивной эмблемой престижной школы.              Дверная ручка тихо щёлкает — в комнату входит молодой человек, одетый в деловой костюм чёрного цвета. Он снимает пиджак и остаётся в бархатном бордовом жилете. Тяжёлый вздох вырывается у него из груди. Этот день был долгим.              Он включает настольную лампу, и взгляд его тут же падает на рамку с фотографией. На ней двое маленьких мальчиков в пёстрых футболках и шортах сидят на берегу моря, перед ними выстроен замок из песка. Один из них, тот, что в соломенной шляпе, держит в руках губную гармошку, на которой видна гравировка.              От этого ещё тяжелее стало на душе. На фотографии они безобидные дети, которых поначалу даже часто путали родители — близнецы всё-таки. В какой момент всё пошло наперекосяк? Где они пришли к тому, что говорят раз в неделю, делают на людях вид, что никогда друг друга не знали, а стоят рядом только на церемониях открытия, подобных той, что была сегодня? Простая игра на публику и формальность, которыми они поддерживают имидж порядочной влиятельной семьи.              Но разве этого ему хочется? Он видит на лице брата каждый день раздражение, злость, недовольство, вечное напряжение и усталость. Но брат так искусно перед вспышками камер улыбается самым приветливым образом… Репортёры считали старшего сына застенчивым, потому ссылали его частое молчание на неловкость, но они не знали правды — он такой всегда. Просто семью он не удостоит даже этой лживой улыбки.              Всё всегда ложится на него — младшего сына, что смотрит на фотографию в своей комнате. Из них двоих по формальному времени рождения он младше на целый час. Открытый и общительный, вежливый, но до глубины души запутанный всю свою сознательную жизнь. Он стремится к счастью и быстро старается отпускать, но не может отпустить эту братскую проблему — что случилось в их семье в один далёкий день, раз всё переменилось в мгновение ока?              Ему всегда хотелось знать, почему более брат не смотрит на него и не говорит. Почему родители вдруг стали к брату строже, а его, младшего, заставили заниматься с репетиторами брата? С детства шли разговоры о том, что старший сын займёт место отца, но однажды стали говорить, что «старшему-убийце» никогда не видать власти.              В этой путанице приходится жить всю жизнь и закрывать глаза. Все вокруг выглядят так, будто смирились с расколовшейся семьёй: родители холодны и настороженны, старший брат теперь ненавидит его и обходит стороной. Неужели только ему хочется, чтобы всё было как раньше?              Тоскливо и грустно. Мысли тяготят голову к подушке: прилечь, отдохнуть, чтобы завтра найти в себе силы снова выдерживать эту тяжелую обстановку в собственном доме. Каждый день приходится жить и чувствовать тепло от батарей снаружи, но бороться с холодом, царящим внутри.              Дверь открывается без стука. Открывается резко и едва не бьётся о стену, когда старший брат врывается в комнату.              Этого взгляда младший всегда боится, потому что становится больно осознавать — это ненависть.              — Ты думаешь, это смешно? — цедит озлобленный юноша сквозь зубы, тяжело дыша.              На нём тот же чёрный костюм и бархатный бордовый жилет. Его лицо один в один как у него самого, будто каждый раз смотришь на собственное отражение.              Отражение, которое хочет избавиться от своего хозяина.              — Чан, прошу, давай не будем, — просит он, совсем не желая этой ссоры. — Ты же знаешь, что я не могу влиять на их решения.              — Не строй из себя жертву. Ты можешь выбрать всё, что пожелаешь, — перебивает Чан, хлопая рукой по столу. — Но ты специально не делаешь этого. Тебе весело? Весело забирать у меня всё, чего я хочу, да? Ты, Уджи, посмотри на себя, кто ты такой? Кто ты, чтобы отбирать у меня всё?!              — Я не отбирал у тебя ничего, сколько можно?! — Уджи сам срывается на повышенный голос. — Ты себя слышишь? Это их решение, чтобы я поехал туда учиться! Ты сам видишь, когда я вру, чего тогда сейчас хочешь, зная, что я сам был не в курсе? Они сказали, что я поеду учиться в Канаду, значит, так тому и быть.              Уджи знает, нужно быть терпимее. Нужно сдерживаться и не ранить Чана больше, чем ранят родители своим отношением. Они каждый день будто сажают его на цепь и ограничивают каждый его шаг, и Уджи знает, что ему тяжело. Поэтому старается держаться и быть добрым, старается при первом случае как-то помочь в чём угодно, даже в мелочах.              Возможно, где-то внутри он верит, что они всё ещё братья, и те слова Чана много лет назад были просто глупой шуткой и затянувшейся обидой.              «ты мне не брат, ты никогда им не был»              Чан усмехается в ответ на его слова, глядя с вызовом.              — Думаешь, ты достаточно умён для этого университета?              Но с каждым днём эта надежда гаснет, когда холодным ушатом воды Чан окатывает его новыми грубыми словами.              — Не говори так, ты же знаешь, что…              — Что ты глуп в половине точных наук? Или что твой английский всё ещё В1 и не двигается выше? Может, что ты даже выше восьмидесяти пяти баллов набрать не можешь? Кроме истории, конечно, по ней у тебя всегда сто, куда бы деться. В исторический собираешься вместо управления бизнесом? Или готовишься в Чосон упасть и там промышлять ремеслом?!              — Почему ты всегда такой?!              Почему все требуют от Уджи невозможного? Ждут от него высших оценок и грандиозных свершений прямо со скамьи начальной школы, сразу после того, как на него решили повесить управление компанией. Никто не хочет его спросить, как он? Что с ним? удобно ли ему за этим стулом и комфортно ли в этой новомодной школе? Все просто хотят, чтобы он был идеальным.              Уджи с детства смотрел на брата и брал с него пример, даже если их перестали сравнивать ещё в далёком прошлом. Чан умён, Чан первый в школьном топ-листе после каждого экзамена, Чан всегда был способным и быстро просчитывал шаги людей наперёд.Чан был тем, кто идеально удовлетворяет все желания родителей, так почему же не он? Зачем они мучают Уджи и требуют невыполнимого, когда уже есть Чан, который может всё?              Для чего Уджи так старается быть тем, кем он не является? Зачем они заставляют его чувствовать такую же ненависть, какой затравили Чана? Уджи хочет примирения и спокойствия, но отчаяние и обида накрывают с головой.              — Раз у меня не хватит ума, думаешь, у тебя хватит здравомыслия? Твой больничный лист тебе позволит?              Режет без ножа и видит, как лезвие достигло чужого сердца. Лицо Чана меняется от услышанного, и Уджи понимает — он сказал то, чего не должен был говорить. Он сорвался всего на секунду от того, как сильно не хочет чувствовать ненависть и зависть, но эти слова вырвались наружу.              Он знает, что Чану есть, что скрывать, есть то, за что его боятся и избегают. Но Уджи всегда хотел только сказать, что ему не важно, что с Чаном не так. Пусть он просто расскажет, чтобы они могли решить это вместе. Потому что они братья, потому что Уджи хочет ему помочь.              Но разве Чан даст ему сказать хоть слово?              — Здравомыслия? — взгляд у Чана снова меняется, всегда слишком непредсказуемое поведение. — Ты упрекаешь меня этим?              Чан делает два медленных шага, заставляя отступить на один назад, и указательным пальцем тычет Уджи в грудь.              — Ты, — шепчет он, диким взглядом сжигая младшего брата. — Никогда не будешь для этого достаточно хорош.              И терпение лопается, потому что Чан всегда был единственным, кто никогда не говорил Уджи подобных вещей.              Уджи перехватывает руку брата и вцепляется в воротник, намереваясь в этот раз дать сдачи без страха и робости. Но уверенность гаснет, когда Чан с лёгкостью вырывает руку и хватает Уджи за грудки, встряхивая.              А на первом этаже тихо. В большом зале стоят два удобных пушистых кресла перед горящим камином. Женщина средних лет с прибранными в хвост волосами пьёт чай из маленькой фарфоровой чашки и периодически перелистывает страницу своего журнала, пока мужчина в соседнем кресле с прищуром читает статью на экране планшета. Там яркое фото их семьи на фоне дверей большого торгового центра, открытого сегодня на одной из людных улиц, и журналисты достаточно положительно пишут об открытии. Видимо, это успех.              Идиллию прерывает грохот сверху и оглушительный лязг стекла. Женщина вздрагивает, едва не роняя кружку на пол от неожиданности. Она смотрит на мужа в непонимании и первой подрывается с места, забывая домашние тапочки на мягком ворсе персидского ковра. Муж встаёт следом, скидывая очки и планшет на кресло, и торопливо бежит следом за женщиной, что, запыхавшись, перескакивает через ступеньки в своей длинной домашней юбке.              Она заглядывает в первую комнату на втором этаже — старшего сына нет. У неё замирает сердце от мысли, что грохот был в комнате младшего. Что, если Чан навредил Уджи?              Этого она боялась всю жизнь.              Она распахивает дверь в комнату младшего сына, забегает и замирает в ужасе посреди комнаты. Её окружил хаос: сброшенные со стола вещи, порванный в потасовке красный жилет у края кровати, вешалка у стены сломана пополам под тяжёлым ударом. Перед ней разбита стеклянная балконная дверь, и на коленях сидит её сын, дыша тяжело и сбивчиво. Его руки дрожат, упираясь в холодный каменный пол на балконе, он разворачивается, и его плечи тоже начинают дрожать, когда он видит её позади.              — Мама, — сорвано выдыхает он, его глаза начинают блестеть от слёз. — Мама, я не хотел, мама… я не хотел этого… что я сделал? Как это произошло…              Внутри у неё срывается груз, и она чувствует облегчение, но этот тяжкий груз расшибается с таким же стеклянным звоном, как балконная дверь, когда она понимает — умер. Её старший сын умер только что, потому что её младший ребенок толкнул его с балкона. Она смотрит в перепуганные глаза Уджи — её разбитый ребёнок, без того слишком мягкий и чистосердечный, теперь чувствует кровь на своих руках.              Муж позади неё стоит в ступоре, пока она выбегает на балкон по осколкам стекла и смотрит вниз — вот он, её второй сын. Такой же её ребенок с идентичным лицом, которого в детстве она за руку водила по берегу моря, рассказывая, как в будущем приведёт его к океану, когда они достигнут высот.              Они достигли высот, но потеряли дорогу, которая вела даже к тому банальному пруду в саду. Что говорить про океан, когда они забыли, как прийти друг к другу?              Но она ищет внутри больше оправданий себе, чем силы признаться, как виновата в случившемся. Она ссылается на всё: страх, непонимание, на защиту своих детей и на то, что так было лучше для них обоих.              Она хотела как лучше, и теперь уже ничего не поделаешь с тем, что произошло.              Под телом внизу начинает разливаться кровь. На лице у Чана застыло выражение ей непонятное, как и всегда. Даже умирая, он выглядит для неё загадкой. Страшной загадкой, которую ей уже никогда не разгадать. Она хотела понять его, но так сильно боялась его, что закрылась, оставалась холодной и строгой. Люди всегда боятся того, чего не могут понять.              — Надо вызвать полицию, — уверенно говорит она, прокашливаясь в ладонь.              — Что?! Ты с ума сошла? Об этом тут же напишут сотни статей! — мужчина смотрит на неё и замолкает, видя холод в расчётливых глазах.              Она садится перед младшим сыном и берёт его под локоть, стараясь поднять, пока тот еле-еле держится на ватных ногах.              — Вставай, — она всё же поднимает его и берёт его лицо в свои ладони, заставляя смотреть на себя. — Успокойся, ты не виноват в этом, ты понял меня? Это был несчастный случай.              — Но, но, я его…              Она перебивает, грубо тряхнув его.              — Ты нашёл его таким. Он упал сам, потому что устал после банкета, принял лекарства от простуды, и это я не уследила за ним, ясно? Это был несчастный случай, в котором виноваты все и одновременно никто. Такая трагедия могла случиться в любой семье, это просто несчастный случай. Вы поняли меня?              Она чеканит последние слова медленно и размеренно, чтобы дать понять — возражения не принимаются. Это решение далось ей быстро, чтобы избежать внутреннего упадка — если сейчас она даст слабину, это разобьёт ей сердце. Это раздавит её, быстро скинув с вершины, на которую так долго они пытались взобраться.              Променяв океан на бетонные стены, она навсегда закроет в себе тайное чувство, загоняющее людей на самое дно, то единственное, что делает их людьми, заставляя исправлять ошибки.              Она утопила в себе Раскаяние.              Утро настало быстро. Бессонная нервная ночь закончилась новым рассветом и тишиной в огромном особняке, где раздаётся приглушённый голос ведущего новостей:              «Сегодня ночью в семье директора RIA Group Кан Иёна произошла трагедия — старший сын после торжественного открытия нового филиала в Пхенаме выпал с балкона под действием жаропонижающих препаратов. Сообщают, что несчастный случай произошёл около часа ночи, когда семья вернулась с торжества. Старший сын Кан Чан принял жаропонижающие из-за плохого самочувствия и в бессознательном состоянии перепутал дверь из комнаты с балконной. Чана нашёл первым его младший брат Уджи, пришедший на шум. Увы, старший сын скончался сразу после падения. Наш репортёр смог взять интервью у матери — госпожи Кан Хеюль»              «— Я… я не могу сказать много, ведь… вы понимаете, это такое горе — потерять своего ребёнка. Для меня это так трудно… эта несправедливость могла случиться с кем угодно, такие несчастные случаи случаются и не раз, но… мне так горько, что он произошёл и в нашей семье. Я должна была остаться с ним и присмотреть, мне так жаль, что я этого не сделала…»              В особняке за городом на рассвете в своей комнате закрылся младший сын, пока мать даёт интервью на канале новостей. Отец выключает телевизор и дом вновь отдаётся в когти тишине.

12.2

      Тэхён распахивает глаза и растерянно глядит на потолок. Он уснул в комнате Чимина этим утром, потому что рядом с кем-то спокойнее. Всю ночь было неуютно, но сейчас это чувство усилилось.              Внутри изворотливая тревога, и Тэхён не понимает, почему сердце колотится так сильно? Почему всё естество колышется, как соломинка на ветру в преддверии шторма?              Тэхён сосредотачивается на этих колебаниях, кладя руку на сердце, чтобы понять, ухватиться за тревожное чувство и узнать причину. Но чем глубже он погружается в себя, тем больше ему закладывает уши, и он с опаской выныривает из собственных чувств, страшась таких невиданных ранее эмоций.              Может, когда-то давно такое и случалось, в его памяти жив момент. Он привязался к человеку достаточно сильно, чтобы переживать о нём. Это было так давно… когда Тэхён сам ещё был взрослым, с одной стороны, а с другой — таким неопытным и слабым. Он просто прибился к человеку, который был никем: ни медиумом, ни колдуном. Был обычным.              Рыбак из деревни, такой старый, уже своё отживший. Он подобрал Тэхёна на улице, подавшись диву — откуда такой интересный зверь? Была зима, Тэхён как раз спускался с гор в Скандинавии, чтобы пройти через моря обратно на восток, и сам не заметил, как пригрелся в тёплом доме на окраине леса вдалеке от основной деревни.              Он жил там десять лет, так ни разу и не показавшись перед стариком в истинном виде, был для него маленькой рысью, которые тогда только появлялись в тех горах. Тэхёну нравилось слушать легенды и жизнь, которую прожил старик, и лишь в его отсутствие Тэхён становился собой, чтобы убрать дрова, погасить свечу или перетащить тяжеленую бочку. Сделать что-то, что могло бы облегчить одинокому рыбаку жизнь хотя бы чуть-чуть.              Тэхён показался, пытаясь защитить рыбака от того, против чего никак нельзя пойти даже такому фамильяру, как он. За рыбаком пришла Старость.              Старик не встал с постели в один день, дышал тяжело и слабо. Тэхён был напуган и не знал, что его сердце может биться так быстро и громко, как тогда билось в ушах. Он обернулся в свой истинный облик, схватив рыбака за руку, он не знал, чем помочь умирающему человеку, с которым так не хотел расставаться.              Но тот только улыбнулся, сказав: «Наконец, ты явился, удостоил чести напоследок».              Было страшно и больно терять человека, и впервые в тот день Тэхён понял Божьи слова, что твердили им при создании:              «Быть людьми это счастье и горе. Однажды каждый из фамильяров должен это понять».              Фамильяры при создании жали плечами, совсем не представляя, что значит быть человеком и испытывать на себе чувства других, будто это собственные. Переживание и тяжесть разлуки не свойственны фамильярам, в тот день Тэхён испугался их так сильно, ощутив чужую боль в своём сердце, что даже проснулся на шкуре в зало от мирного сна.              Спустя столько веков тот день стал забываться, как и всё прошлое, что осталось у Тэхёна за спиной на его длинном пути. Он встречал людей, они покидали его, они приносили в его жизнь новые чувства и оставляли ни с чем. Он разбивал сердца сам, и некоторые даже сумели разбить сердце ему. И сейчас он здесь, с очередными людьми, но чувствует в сердце тиски. Такие же, как в тот день, когда он проснулся в потрёпанном зало.              Что-то происходит.              Он подскакивает с кровати, запинаясь о порог комнаты, и выбегает на первый этаж, замечая Чимина за прилавком, где он копается в почтовом ящике стены.              Чимин роется среди трав и конвертов, ворча на какой-то неведомый Тэхёны «спам».              Одной рукой Чимин держит телефон, слушая долгие гудки, и закатывает глаза — ну где носит этого Хосока? У него даже занятий нет сегодня, неужели опять забыл дома свой телефон?              Чимин чувствует со спины резкий наплыв холода и оборачивается на топот, как тут же в него влетает побелевший Тэхён. Едва не роняя всё, что держал в руках, Чимин глядит на него с удивлением, замечая в круглых глазах панику. Кто напугал этого флегматичного кота так сильно?              — Чимин, что-то не так, — Тэхён дёргает опешившего Чимина, вцепившись ему в руки. — Что-то происходит, я не понимаю что. Ведь я привязан к тебе, и я думал, что ты умираешь, но что тогда, если ты не умираешь? Тогда что-то должно случиться…              Чимин видит, как Тэхён старается держать себя в руках, но он колеблется в собственных страхах. Чимин впервые, хоть и расплывчато, может читать Тэхёна, потому что тот теряет контроль.              — Тэхён, — Чимин зовёт его, а тот всё бормочет себе под нос, и Чимин встряхивает его, зовя громче. — Тэхён!              Фамильяр вздрагивает и замолкает, глядя на Чимина во все глаза. Чимин оглядывает его оценивающе и говорит размеренно, медленно, пытаясь повлиять на чужое взвинченное состояние.              — Теперь вдохни поглубже, — Чимин вдыхает вместе с ним и задерживает воздух ненадолго в груди. — А теперь выдыхай, вот так. Не тараторь, посмотри на меня, я не умираю, вот он я, и ничего пока не происходит. Всё хорошо. Не торопись. Что тебя встревожило?              — Смерть, — выпаливает Тэхён, стоило Чимину закончить, и Чимин хмурится на его слова. — Это чувство случалось раньше, когда я привязывался к людям. Они были в опасности, и я знал об этом, это мне знакомо. Но я здесь привязан к тебе, а с тобой всё в порядке, и я не понимаю, откуда во мне это беспокойство, если ты в безопасности?              У Чимина и самого отличная интуиция, его сила бы подбросила и ему беспокойства, если бы надвигалась угроза. Тут что-то другое, и Чимин тут совершенно ни причём.              Чимин далёк от фамильяров, но знает — они чувствительны к людям. У Тэхёна нет хозяина, на протяжении всего существования он сам устанавливает с людьми связи. Чимин бы заметил новую нить в своём сердце.              Его мысли останавливает голос автоответчика — телефон всё ещё у Чимина в руках.              — Подожди, сейчас мы со всем разберёмся, — говорит Чимин, завершая вызов, чтобы написать сообщение. — Хосок, ну, как только ты возьмёшь трубку, я тебя за уши оттаскаю, как в лету канул и не предупредил…              Тэхён меняется в лице. Чимин долго сопоставляет в голове факты, пока Тэхён для себя явно стал делать выводы, которые его разочаровывают. Он мотает головой, отгоняя все ненужные мысли, и вновь берётся за чиминов свитер.              — Чимин, нам надо к Хосоку.              —Думаешь, что почувствовал его эмоции? — Чимин сомневается, потому что Хосок не связан с магией, Тэхён ведь никак не мог привязаться к нему без повода. — Ты уверен?              — Я не хочу быть уверенным, но ты думаешь, я не понимаю, что я уверен? — Тэхён разворачивается, намереваясь идти к двери. — Где он? Это далеко?              Но Чимин вовремя ловит его за ворот футболки.              — Воу, притормози-ка, — берёт с собой телефон и маленький портфель с прилавка. — Надень мою толстовку и своё пальто, иначе на нас будут коситься. Я вызову такси. И не паникуй! От твоих истерик мы быстрее не приедем.              Но от этих слов Тэхён не мельтешит меньше. Путается под ногами и смотрит в окошко каждые десять секунд, словно вызванное Чимином такси просто возьмёт и уедет, если его не поймать.              Такси, наконец, подъезжает, и Тэхён выпрыгивает впереди планеты всей, шлёпая по подтаявшему снегу, пока Чимин закрывает лавку. Он переступает через лужу, залазит на заднее сиденье и называет адрес студии Хосока.              — Откуда ты знаешь, что он там?              Чимин только хмыкает.              — Опыт показывает, что если он не у меня и не дома, то он всегда будет в студии. Для него это второй дом.              Это достаточно странно для Чимина — видеть Тэхёна таким. Чимин привык к нему, играющему на планшете в аквариум и ферму, крутящемуся под рукой с пультом от телевизора или телефоном. Вечно липнущему по пустякам и шутящему свои старые шутки из семидесятых годов, которые Чимин понимает только потому, что хорошо знает историю. Тэхён умиротворённый и беспечный — по нему не скажешь, что он горазд на глубокие эмоции. Тем более у него нет хозяина, кто вообще мог научить его чувствовать?              Но Тэхён искренен. Чимин видит в его крепко сжатых кулаках, что тот испытывает волнение и переживает за чужую безопасность, боится что-то потерять. Возможно, в прошлом бывали такие случаи. Всё, что может Чимин, так только дать немного поддержки и своего покоя.              Фамильяры должны поддерживать людей, но кто сказал, что это не работает в обратную сторону?              Чимин достаёт из кармана своей дублёнки телефон и невзначай падает головой на тэхёново плечо, отчего тот возвращается в реальность и смотрит на него сверху вниз. Тэхён сглатывает комок нервов и вновь отворачивается, упираясь подбородком в свою ладонь.              — Ты не обязан, — говорит он, отлично понимая, чем Чимин сейчас занимается.              — Не обязан, — соглашается Чимин. — Но я хочу поддержать друга.              Не глядя на Чимина, Тэхён прикусывает губу, что-то сдерживая в себе, но Чимин чувствует это в его энергии— благодарность и какое-то тихое ликование. У Чимина ощущение, что он заново открывает чужое сердце, доселе закрытое на чугунный замок. Так же однажды к нему в жизнь ворвался Хосок, а теперь они тем же путём оказались в жизни Тэхёна — мелкими шагами подбираются к доверию.              Когда они приезжают к студии, Тэхён уже не мельтешит, потому что всё равно не знает, куда идти. Он семенит следом за Чимином, который уверенной походкой идёт к крайнему зданию и входит в стеклянные двери.              Приёмный зал достаточно просторный, здесь несколько диванчиков и маленькие кофейные столики, а посередине стоит широкая стойка регистрации. Чимин подходит к чёрной лакированной стойке и нажимает на настольный звонок.              Вместе с резким звоном, раздающимся по всему помещению, из-за стойки вдруг выныривает молодая девушка в форменной толстовке с логотипом студии. В её руках стопка бумаг и степлер, волосы убраны в хвостик, а на бейдже написано «стажёр».              — Добрый день, — вежливо улыбается Чимин. — Где Хосок?              — Эм, он, я не уверена, — она жмёт плечами, почёсывая испачканную в чернилах от принтера щеку. — Был где-то тут, кажется?              — Ладно, в какой он студии занимался?              — Простите, а зачем Вам Директор-ним?              Чимин тяжело вздыхает, немного теряя терпение, — она новенькая и не видела его ни разу, где же Юрэ-нуна, которая здесь всегда до этого работала? Так невовремя.              Но девушка ахает, когда Тэхён появляется из-за спины Чимина и срывается дальше по коридору в сторону комнат для практики. Чимин забывает про кричащую им вслед девушку, коротко благодарит её и следует за фамильяром. Тэхён уж точно не дурак — почуять Хосока для него как два пальца об асфальт. Слишком много времени он с ним проводит.              Тэхён врезается в дверь четвёртой студии, стремясь её открыть, но только безуспешно дёргает ручку. Отодвигая фамильяра в сторону, Чимин вводит пароль на кодовом ключе от двери, что закреплён сбоку, и ручка под давлением Тэхёна послушно опускается, пропуская их внутрь.              На секунду у Чимина падает сердце в пятки, когда он видит лежащего на полу Хосока.              Но, прежде чем впадать в агонию, Чимин снимает ограничение и смотрит — жив. Вздох облегчения вырывается из груди, когда он видит отчётливо — жизни Хосока ничего не угрожает, он просто без сознания от банального, чёрт его дери, переутомления. Опять поди-ка закрылся здесь на трое суток и вешал Чимину лапшу на уши, что домой исправно ходит, пока сам тут ловил новую музу для номера в театре. У Чимина рука чешется ему хорошенько пропесочить эту бестолковую голову.              — Ох, Директор!              Стажёр-администратор в шоке закрывает рот ладошкой, и Чимин делает совсем серьёзное лицо, чтобы казалось, будто он в таком же неведении, как и все вокруг.              — Скорее, иди вызови скорую, — говорит он ей, и девушка, быстро кивнув, уносится прочь.              Тэхён исчезает в груде одежды, рыжим котом выскальзывая из рукава толстовки. Топая мягкими лапками по танцевальному полу, он забивается Хосоку под руки, жмётся к груди и замирает. Из него струится золотая энергия, которой переливается его шерсть. Чимин добродушно вздыхает — всё же не на него Тэхён среагировал, и привязался он не к Чимину.              Люди хрупкие, за ними постоянно нужно приглядывать. Но это не главная проблема, о которой, скорее всего, расстроится Тэхён. Хосок ведь не является ни магом, ни медиумом, потому их с Тэхёном ничего не могло связать вместе. А раз эта связь появилась, то инициатором её может быть не кто иной, как сам Тэхён. А так ли легко вольному коту осознавать, что он стал зависимым от простого человека?              Медленно Тэхён начинает восстанавливать ауру Хосока, зная, что резкое восполнение может только ухудшить ситуацию для непривыкшего к перепадам человека. По сути, Хосоку ничего не угрожает, но вряд ли Чимин сможет отлепить этого чувствительного фамильяра от объекта своего обожания сейчас, поэтому решает пойти на компромисс. Чимин подбирает его одежду с пола и присаживается на корточки перед лежащим другом.              — С тобой мы ещё побеседуем, — просто говорит спящему Хосоку Чимин, потрепав по волосам, и поддевает рукой Тэхёна, чтобы поднять. — Тэхён, тебе надо превратиться обратно.              Как и ожидалось — не хочет на ручки к Чимину, мяучит и просит отпустить. Чимин глаза закатывает и когти Тэхёна отцепляет от хосоковой толстовки, поднимая тревожное животное перед собой, чтобы посмотреть в зелёные глаза с очень мягкой улыбкой.              — Если останешься так, тебя с ним в больницу не пустят, — говорит Чимин и продолжает в этом направлении, завидев навострившиеся уши. — А как человек можешь с ним даже в палату зайти вместо меня, хочешь?              Компромисс найден, и Тэхён послушно превращается назад, он едва успевает влезть в свою одежду до приезда медиков. Те сразу же просят всех отойти, но Чимин сообщает им, что, скорее всего, этот трудоголик просто переработал, не заботясь о себе, вот и свалился в обморок голодный. Мужчина принимает слова Чимина к сведению и кивает, начиная быстрый осмотр, по рации передаёт, что нужны носилки.              — Я думаю, Вы правы, но всё равно нужно убедиться, что всё в порядке, — подводит итоги мужчина, и Чимин кивает ему.              — Конечно, пусть врач решит, что делать с его состоянием. Мы тоже поедем.              По правде, смешно немного со стороны, какой Тэхён во всём этом человеческом рассеянный. Куда идти, куда садиться, далеко ли поедут и что делать будут — он же сто лет проспал в сомниуме, а тут за сотню лет такой скачок, что сразу всё не изучишь. Вот и сейчас за Чимином, как хвостик, идёт, не зная, когда заходить в машину скорой помощи, куда там сесть и можно ли что-то трогать.              Достаточно забавный контраст, учитывая, что как фамильяру Тэхёну нет равных в поддержке, знаниях и силе. По крайней мере, Чимин таких не встречал.              Они едут без разговоров. Работник передаёт на пост, что у них не очень критический случай, водитель шутит что-то про слишком старательную молодежь, Тэхён продолжает держать Хосока за руку, занимаясь тем, что умеет лучше всего, — восстановлением. А Чимин роется в контактах, находя там Юнги-хёна, с которым, на секундочку, у него должно быть свидание, и теперь он совсем не уверен, что на него успеет.              Время уже три, билеты в кино у них на шесть вечера, встретиться они договорились в пять, чтобы просто поболтать о прошедшей неделе, в которую не смогли ни разу пересечься. Чимин закрывает диалоговое окно в надежде, что всё-таки может успеть.              Они все невольно дёрнулись, когда Хосок зашевелился на кушетке, протянув страдательное «м». Он приоткрывает глаза и не сразу понимает, где он, дезориентированно присматривается, замечая очень недовольное лицо Чимина и, что его удивило, точно такого же раздражённого Тэхёна.              — Что происходит? — в непонимании спрашивает он, берясь за голову. — Ухъ, меня чем-то огрели?              — Да что ты говоришь, хён? — наигранно поражается Чимин, всплёскивая руками. — А знаешь, чем я тебя огрею, когда тебя выпишут? Я в санитары не нанимался.              Голос у Чимина с каждым словом всё более громкий, и наигранность из него пропадает, сменяясь угрозой. Он достаточно прозаично смотрит Хосоку в глаза, чтобы к тому начала потихоньку возвращаться память о произошедшем.              — Чимин, ты только не переживай…              —Как здорово ты придумал, «не прееживай» — передразнивает Чимин. — Твоё счастье, хён, что мы тут не одни. Я тебе выскажу, что я думаю, когда тебя выпишут.              — Тэхён! — Хосок смотрит на фамильяра умоляюще, а тот только отворачивается в сторону, но не выпускает чужой руки. — Ну, хоть ты не обижайся.              — Я слышу звон, но не знаю, где он… — задумчиво тянет Тэхён, показательно глядя в потолок машины, и Хосок протяжно вздыхает, рушась обратно на кушетку.              Их ожидаемо привозят в Тэсан, где Хосока, всё ещё не способного ровно стоять, пересаживают в инвалидное кресло к медсестре. Она спрашивает, кто пойдёт с ней записывать все рекомендации как опекун, и Чимин сразу же выталкивает вперёд Тэхёна — обещал же. Правда перед этим суёт в руки блокнот и ручку, которые нашёл в портфеле, чтобы тот записал всё, что скажет врач.              Он остаётся один в зале ожидания, оглядываясь вокруг. Всё светлое и сияющее, за большими окнами солнце освещает зал, отбрасывая блики от стеклянных надписей. Чимин снова чувствует, как в нём включается какая-то слабая апатия к этому месту: словно внутри него выключается режим жизни, и включается режим наблюдателя. Тот самый режим между миром людей и мистическим. Чимин давно не был в этом нейтральном состоянии. Друзья узнали о его секрете, он снова изгонял призраков, вмешивался в чужие жизни и тратил столько сил, сколько не использовал последние несколько лет.              И он больше не чувствует себя одиноким в этом большом мире, каким был после смерти бабушки. Всё стало проще, когда он смог понять, что не всё нужно тащить на своих плечах.              Он вдруг слышит громкий плач, на который невольно обращает внимание, как и некоторые другие пациенты. Женщина стоит на коленях перед палатой, горько роняя слезы и к груди прижимая что-то похожее на шарф. Над ней стоит, кажется, её муж, немного промокнув глаза рукавом рубашки, и присаживается перед ней, прося подняться. Чимин снимает ограничение и видит, в чём дело. Одна важная нить слабнет в их сердцах, а в палате, у которой они стоят, суетятся врачи над койкой маленькой девочки. Чимин, увы, раньше всех понимает, что её не спасти. Даже жнец уже здесь, чтобы забрать её с собой.              Грусть забывается, он видит медсестру, ту самую, что увозила Хосока. Она сталкивается с ним взглядом, и Чимин подымается, идя ей навстречу.              — Простите, пожалуйста, а сколько времени займёт осмотр?              — Около часа, — добродушно отвечает она, улыбаясь. — Мы проведём несколько анализов, и Вы сможете забрать своего друга домой.              Чимин понимающе кивает и отступает назад, давая ей пройти дальше.              — Спасибо.              — Всегда пожалуйста. У той стойки Вы можете подойти к доктору Ан, она продублирует рекомендации в выписке.              Чимин послушно идёт к сестринскому посту, на бейдже одной взрослой женщины находя нужную фамилию. Он неловко мнётся в шаге от врача до тех пор, пока она не заканчивает разговор с медсестрой, которая замечает Чимина первая. Она кивает доктору Ан на Чимина, и та поворачивается с немым вопросом.              — Здравствуйте, доктор Ан, я опекун Чон Хосока, расскажете мне, как он?              — Ох, конечно, сколько у него опекунов, оказывается, — смеётся она, протягивая руку медсестре, чтобы та дала ей назад планшетку с записями. —Точно, вспомнила. У него банальное переутомление, его тело устало, и ему нужен отдых. Мне сказали, он танцор и занимался несколько дней… В будущем проследите, чтобы он так не делал, это повышает риск травмы. Конечно, в больницу класть его не будем, раз уж он так быстро оклемался, но я выпишу строгий постельный режим и никаких нагрузок.              Действительно, благодаря кому же Хосок так быстро оклемался… Чимин вздыхает, возводя глаза к потолку, ведь без Тэхёна, должно быть, Хосок проспал бы в больнице до утра.              — Я обязательно прослежу за ним, не беспокойтесь. Спасибо Вам.              — Рада помочь. Подождите здесь, Ваш второй друг сопровождает господина Чона на процедурах, он же и приведёт его сюда.              Но раз уж Чимин застрянет тут ещё на час, то свидание для него точно потеряно. Ну, не то, чтобы совсем, но придётся немного опоздать. Не поедет же он в скатавшемся свитере и растянутых джинсах на свидание? Чимин даже причесаться ещё не успел с утра, пока разбирался с почтой, какое уж тут свидание.              Кому: Юнги-хён 15.32       «Хён, кажется, я немного опоздаю на наше свидание т.т»

От: Юнги-хён 15.32 «Я весь во внимании»

      Чимин диву дался, как быстро он ответил, — телефон что ли не выпускал из рук? Но Чимин вздыхает, продолжая.              Кому: Юнги-хён 15.34       «Хосок-хён свалился в обморок в своей студии от переутомления, я сейчас с ним в Тэсане, его отпустят только после анализов…

От: Юнги-хён 15.36 «Почему я даже не удивлён»

От: Юнги-хён 15.36 «Хорошенько проедь ему по ушам от моего имени тоже»

      Кому: Юнги-хён 15.37       «Я ему такую взбучку устрою, как только он будет выглядеть получше, мало ему точно не покажется»       Немного неуверенно Чимин прикусывает губу, набирая следующее сообщение, и не сразу решается его отправить.              Кому: Юнги-хён 15.38       «Ты ведь не злишься?»       Ответ не заставляет себя ждать долго.

От кого: Юнги-хён 15.38 «Конечно нет. Главное, что ты вовремя нашел этого оболтуса и он в порядке, не переживай из-за нашей встречи, мы что-нибудь придумаем»

      — Чимин!              Чимин поднимает глаза от телефона и видит Тэхёна, который активно машет ему. Они идут, не торопясь, и Хосок всё ещё держится за Тэхёна. Он тоже машет, хоть и выглядит уставшим со своим посеревшим лицом и мешками под глазами.              — Ну, что в итоге сказали? Ничем он не ударился больше? —спрашивает Чимин, и Тэхён отрицательно мотает головой.              — Полностью здоров, — и передавая Хосока в руки Чимина, он добавляет: — Ты можешь его бить, пока я схожу за его вещами.              — Не надо бить, — сразу предупреждает Хосок, опасливо поглядывая на Чимина, но Чимин только головой качает и усаживает его на сиденья.              — Если в следующий раз ты затанцуешься до смерти, я притащу твою душу назад, только чтобы прибить тебя лично.              — Я просто забыл про время, если честно, — оправдывается Хосок, вздыхая с блаженной улыбкой. — Давненько такого со мной не было.              — Ты забыл про время на семьдесят два часа? Чему ты там улыбаешься? Мне надо побыть мамочкой звонить тебе проверять каждый твой приём пищи?              — Господи, только не снова, — Хосок едва ли не крестится. — Никогда не начинай так делать опять. Ты был хуже, чем моя мать, это было ужасно.              — Тогда ешь нормально и спи, если не хочешь, чтобы я стоял над тобой, как надзиратель.              — Как будто тебя… — Хосок отвлекается и глядит Чимину за спину, делаясь удивлённым. — О! Я знаю её.              Чимин оборачивается и видит всё ту же картину — плачущую семью. Кажется, дочь умерла. Теперь окончательно, раз врачи удрученно качают головами.              — Девочку? — уточняет Чимин, и Хосок кивает.              — По новостям видел много раз, у неё паралич всего тела был и травма головы после той жуткой аварии перед школой, когда грузовик наехал на детскую площадку.              — Правда? — Чимин новости совсем не смотрит, потому слышит эту историю впервые. — Ну, кажется, теперь она больше не мучается. Видимо, ей не о чем сожалеть, раз она скоро уйдёт.              Её призрак уже вне тела, она стоит около своей койки и с маленькой печалью в глазах глядит на родителей, что-то говоря. Должно быть, она прощается или говорит, что они для неё много значат, но в конце этой речи она улыбается лучезарно и бежит к ждущему её жнецу, берёт его за руку, и они уходят вместе, исчезая в коридорах.              — А почему она теперь может ходить? — спрашивает Хосок.              — В смысле?              — Она же парализована была.              Ох, ну, возможно, это логичный вопрос, но объяснить ответ на него немного проблематично человеку, который не знает, как устроены тело и душа.              — Вообще, — начинает Чимин. — Болячки тела не переходят на твою душу. Всё, что было неладно с телом, остаётся в теле, когда душа из него выходит, обретает первозданный вид, и при ней остаётся только память и чувства.              — То есть наше тело для души типа простой оболочки?              — Ну, что-то типа того, душа принимает форму тела, поэтому выглядит по внешности, как сам человек. Как театр теней. Если ты на лампочку накинешь ткань с дырками в виде сердечек, свет будет проходить только через дырки. Но если уберёшь ткань, лампочка светит всё так же. От дырок в тряпке зависит, в виде чего свет пойдёт… Блин, по-моему, я ещё больше тебя запутал?              — Нет, я понял, — смеётся Хосок с его попыток, после чего вновь недолго смотрит на развернувшуюся драму, и его осеняет новый вопрос. — Кстати, а почему тогда та девушка не могла с нами говорить?              — Какая?              — Юкджон, — уточняет Хосок. — Та, что защищала Сокджина. Она была немой, но её призрак тоже не говорил. И Джеюн тоже молчал до победного.              — Ах, это… они просто не осознали, что теперь могут говорить. Это происходит инстинктивно, — Чимин указывает кивком головы в сторону палаты, где лежит тело ушедшей девочки. — Она не поняла, что случилось, и просто встала по инерции. А Юкджон не смогла заговорить, потому что даже не пыталась, будучи уверенной, что у неё нет голоса. Джеюн же был убеждён, что ему нельзя говорить под запретом отца. Поэтому хранил молчание до того момента, пока отец не перестал быть для него угрозой.              — А-а, значит всё, что болело, остаётся в теле, а что на уме, то передастся и душе. Тогда понятно.              — Призраки вообще достаточно аномальные создания, — добавляет Чимин, немного погодя. — Никогда не знаешь, что у них там выщелкнет. Замучаешься каждые новые случаи фиксировать. Мне жаль в этом плане летописцев, что этим занимаются.              Дальнейший монолог прерывает явление Тэхёна в коридоре. Он держит в руках сумку Хосока и бумажки — рецепты на лекарства. Едва не врезаясь в девушку с капельницей, он извиняется и, запыхавшись, плюхается между ними.              — Если вам интересно, я немного заплутал, пока медсестра не выловила меня в лабораторном корпусе.              — Что ты в нём вообще забыл? — поражается Чимин, зная, что лабораторный корпус вообще в другой стороне, и туда только по второму этажу можно перейти в коридоре между зданиями.              — Лучше спроси, как он туда вышел, он же даже лифтом пользоваться не умеет нормально.              — Неправда! — тут же ощетинился Тэхён, пихая Хосоку его вещи. —Сто лет назад лифты уже были.              — Но не сенсорные же, — продолжает смеяться Хосок, и Чимин видит, как чешутся руки Тэхёна отключить ему участок энергии, отвечающий за речь.              Чимин берёт в руки телефон, смотрит на табло времени и вздыхает. Совесть не позволяет ему оставить Хосока и уйти по своим делам. Разочарованный вдох вырывается сам собой.              — Что-то ты кислый больно для того, кто проведёт с лучшим другом три дня, — тут же замечает Хосок. — Что-то произошло?              — Ты произошёл, — Чимин беззлобно тыкает его в бок, убирая свой телефон в карман. — Мне придётся отменить своё свидание снова. Ты будешь в ответе за это, хён, я буду ныть весь вечер о том, что не увижу Юнги-хёна.              Хосок смотрит на него в непонимании, потому что Чимин и словом не обмолвился, что у него на неделе планы.              — Разве у тебя свидание?              — Оно должно было быть, — поясняет Чимин, тыкая пальцем по времени на экране. — Оно должно было быть в пять. Но так как я твой единственный опекун в этом городе, мне придётся заняться тобой и твоим лечением, чтобы ты не совал своего длинного носа в зал до тех пор, пока у тебя не истечёт больничный.              — А почему я не могу?              Они оба поворачиваются на Тэхёна, что сидит между ними. Фамильяр смотрит на них по очереди. Хосок ведь всего лишь человек. Что уж, он за человеком не усмотрит?              — Зачем тебе отменять свои планы? — продолжает Тэхён, замечая, что Чимину не много надо, чтобы согласиться сейчас. — Я весь день сижу дома, чем я не опекун? Я побуду с ним, мне не сложно.              У Чимина отпускает напряжение. Если с Хосоком останется кто-то вроде Тэхёна, то даже переживать не стоит. Тэхён же лучше любой таблетки разберётся с его восстановлением и точно не даст уязвимого Хосока в обиду всякой мелкой нечисти, которая так любит приставать вечерами.              — Правда? — с надеждой смотрит на него Чимин, тут же переводя взгляд на Хосока. — Хён, ты не против?              — Быстро же ты меня сплавил, — шутит Хосок и одаривает фамильяра достаточно неоднозначным взглядом и улыбкой. — Я никогда не против Тэхёна.              Тэхён гордо вздергивает подбородок, отвечая на этот взгляд чем-то наподобие вызова, с чего Хосоку больше смешно. Он треплет Тэхёна по макушке, и Чимину правда тревожно от того, как осторожно и ласково хён относится к фамильяру. Чимин тоже бережёт Тэхёна, но Чимин не слепой и достаточно хорошо знает Хосока, чтобы понимать: тут уже есть небольшой повод для волнения.              Однако пока что он решает в эти взгляды не лезть. Это не его дело до тех пор, пока никому из этих двоих ничего не угрожает. Пока что Чимин принимает решение остаться в стороне.              — Ну, — Чимин оценивающе смотрит на время снова и вздыхает обречённо. — Время уже больше половины, мне в любом случае надо написать ему, что я опоздаю. Я одет совершенно не для того, чтобы соблазнять парня, который мне нравится.              — Оу, так сегодня в планах было моё соблазнение.              Чимин чувствует, как к нему на талию ложится ладонь, притягивая назад — сбоку оказывается Юнги с лукавой улыбкой. У Чимина щёки горят от осознания сказанного, он отводит взгляд, прикрывая лицо ладонью. Это подлость со стороны Юнги приехать сюда раньше времени и, прости боже, подслушать их разговор. Сколько он там стоял? Слышал ещё что-то, кроме поползновений соблазнить его этим вечером? Чимин вообще не это имел в виду, а просто выразился образно, не собирался он соблазнять никого. Может, только чуть-чуть.              А сейчас что? На нём простые синие джинсы и свитер с пятном на рукаве, волосы всё ещё жутко растрёпанные, и вообще он не был готов к их встрече сейчас. Юнги его уже всяким видел, но как-то всё равно неловко.              — Ну, так что там с соблазнением?              — Зачем ты приехал сюда, я же говорил тебе забрать меня из дома, — Чимин пихает его локтем.              — Ты сказал, в какой вы больнице, и я решил забрать тебя прямо отсюда, чтобы мы не опоздали, — он смеётся такой довольный этой встречей. — В мыслях не было уличать твои планы по захвату моего сердца.              И первым этого не смог выдержать Хосок.              — Господи, Тэхён, уведи меня отсюда подальше, я сейчас задохнусь от концентрации приторного розового в воздухе. Парочки — это ужасно. Флиртуйте не в моём присутствии.              — Зависть глаза режет? — Юнги подначивает его.              — Ой, иди, пока я не натравил на тебя Тэхёна.              Юнги кивает, но его внимание приковал к себе Тэхён, что поднимает Хосока с сидений и даёт на себя опереться.              — Кстати, вы нас не познакомили, я вижу его впервые.              — Это Тэхён, — Чимин берёт инициативу в свои руки, как только замечает растерянные лица этих двоих, ещё не хватало попасться перед Юнги-хёном. — Он наш общий друг, и сейчас у него небольшие проблемы в семье, поэтому он живёт у нас с Хосоком. То у меня, то у него…              — О, надеюсь, скоро всё наладится, — Юнги протягивает руку, которую Тэхён тут же спешит пожать. — Приятно познакомиться.              — Взаимно, — бросает Тэхён, кивая Чимину. — Мы пошли. Развлекайтесь.              Чимин глядит им в след и поворачивается у Юнги в руках, глядя на то, как невероятно он сегодня выглядит. Прямо с иголочки: на нём так хорошо сидят эти чёрные джинсы и свитшот с логотипом бренда, он даже сегодня волосы уложил. Юнги-хён всегда выглядит в глазах Чимина обворожительно, но когда вот так наряжается, как для камер папарацци, Чимину с ним рядом в обычном виде даже стоять неловко. Если их так сфотографируют, будет даже стыдно.              — Это не честно, мы не можем поехать так. Ты одет так, словно идёшь на интервью, а я, будто я просто из дома вышел. Хотя, погоди-ка, я действительно просто вышел из дома!              — А что не так с твоей одеждой? — искренне не понимает Юнги.              — Она домашняя. Я хотел блеснуть сегодня так, чтобы ты дар речи потерял, ты же сам слышал.              Мягкий вздох вырывается у Юнги, и он тихо смеётся, опускаясь лбом Чимину в плечо. Даже если у Чимина есть осадок от несостоявшихся личных планов, он не может перестать улыбаться от того, как скучал по Юнги: по его голосу, смеху, по его улыбке и парфюму. Когда Юнги отстраняется от него, Чимин смотрит в его глаза и находит столько обожания к себе, что невольно становится гордым от мысли, что все эти чувства только для него.              Почему никто раньше ему не говорил, что чувствовать любовь так здорово?              — Мне нравишься ты, а не твоя одежда, поэтому приходи хоть в мешке из-под картошки. Цитата одного хорошего человека.              — Ах, какой мудрый, должно быть, человек, — Чимин поражается, театрально качая головой, и отступает на шаг назад, чтобы не привлекать внимания в людном месте. — Значит, мы идём прямо так?              — Если тебе будет спокойнее, я сделаю это, — Юнги запускает пальцы в волосы и пару раз проводит, превращая свою укладку в обычный, будничный беспорядок прежде, чем Чимин успевает его остановить. — Смотри, теперь мы оба, будто только вышли из дома.              Чимин прыскает со смеху в кулак и пристраивается рядом, чтобы невзначай взять его теплую ладонь в свою.              — Дурак.              — Зато весёлый.              Когда они двинулись на улицу, Чимин чувствует, как их руки быстро оказываются в кармане куртки Юнги ещё до того, как они покинули здание. Эти мелочи свиданий делают из Чимина какую-то аморфную вату. Он совершенно не хочет к этому привыкать.              Хотя люди часто долго привыкают к нежности в свою сторону.              — Так значит, наша следующая остановка — кино? — просто говорит Юнги, первым завязывая беседу. — В какой кинотеатр мы едем?              — Который у торгового центра рядом с улицей Кандо. Там не так много народу на сеанс в наше время.              — Я слышал, там только карамельный попкорн, — задумчиво тянет Юнги, притормаживая перед автоматическими дверьми больницы.              — Ты любишь солёный?              — Вообще, я обычно не беру в кинотеатр еду. А так я люблю любой попкорн.              — Ты тоже берёшь еду только для домашних просмотров? — у Чимина как от сердца отлегло, он думал, придётся всё же что-нибудь купить, если хён захочет. — Когда мы ходим с Хосоком, он всегда набирает весь фудкорт с собой, а мне как-то неловко есть в кино.              — Я просто как-то раз был там с Чонгуком и опрокинул всю нашу еду на сидящих спереди людей на неожиданном моменте в фильме. Мне после этого что-то не хочется покупать еду в зал…              Чимин пытался делать серьёзное лицо, но с треском провалился, просто представляя эту картину. Юнги-хён достаточно социально неловкий человек, чтобы словить травму на полжизни от фиаско в кинотеатре. По нему не скажешь, но он очень стеснительный, и Чимин это не раз замечал, когда они были где-то вместе.              — Смешно тебе? Ну, смейся, пока можешь, — предупреждает Юнги, закатывая глаза на хихиканье, пока они садятся в машину, но несмотря на это он всё равно улыбается. — Как будто у тебя самого не было неловких ситуаций.              — Ну…              Чимин в этом даже не очень уверен, потому что ситуаций было неимоверное множество, но почти все они связаны с тем, что он видит духов. В средней школе он часто путал сильных духов с людьми, и пару раз было дело, когда он смеялся над учителями, к которым пристал дух, и его выставляли из класса.              Был момент, когда Чимин перепутал туалеты и вошёл в дамскую комнату, где его сразу закидали каблуками, — дух переставил таблички, а он спросонья не заметил.              — Если говорить про самый-самый неловкий, это когда я в супермаркете опрокинул целый стенд с алкоголем, испугавшись покупателя, — Чимин немного переиначивает историю, потому что в оригинальной на него выпрыгнул дух. — Нам чек в пять миллионов выкатили, бабушка меня чуть не прибила чугунным тазом.              — Пять миллионов?! — в ужасе смотрит на него Юнги, останавливаясь на светофоре. — Это ты прямо целый стенд уронил? Прямо целиком?              — Прямо целиком, — Чимин смеётся и отворачивается к окну, рассматривая улицы и людей. — Сейчас это кажется смешным, но тогда я правда думал, что бабушка меня самого продаст, такой долг схватили… Её знакомый тогда помог нам. После её смерти он и мне помогал, когда у моей лавки после грозы рухнула крыша. Вот это я тогда знатно удивился утром, когда не смог выйти из дома из-за завала.              Сейчас это всё, и правда, кажется смехом, даже если тогда было чем-то великим. Было много моментов, в которые Чимин думал, что его жизнь закончится: он провалил экзамен по английскому, разбил огромный бабушкин телевизор и на велосипеде врезался в чьё-то дорогое авто. Он впечатлительный, а бабушка была строгой, Чимину казалось, что проблемы всего мира хотят его потопить. Но в итоге всё оказывается мимолётным, и жизнь ни на шаг не остановилась от разбитого стенда, сломанного телевизора и потерянного телефона. Экзамен можно пересдать, телефон купить новый, долги выплатить постепенно — ничего нерешаемого нет.              «Жизнь не заканчивается на одном горе. Самое страшное в ней — только твоя собственная смерть. Остальное ты можешь пережить»              — Понимаю, выживать одному тяжелее, чем с кем-то, — соглашается Юнги. — Я жил в приюте до выпуска из школы, а тебе пришлось одному разбираться с семейным делом. Представляю, сколько там подводных камней.              — Не особо, скорее было сложно, когда я сталкивался с проблемой и было не у кого спросить, как поступить, — Чимин помнит, как у него нарушился контакт с рунами, и они раскидывались неправильно. — Были проблемы с толкованием, но разбираться приходилось самому. Раньше мне бабушка помогала и указывала на ошибки.              Чимин помнит время, когда она ещё была жива, и, что ж, сложно не признать, что жизнь тогда была намного проще. Он всегда знал — что угодно может произойти, но он придёт домой, и ему помогут решить проблему. Будь то скачок силы или страшный призрак, у бабушки всегда были ответы на все вопросы, были связи, и она всегда знала, что делать в любой ситуации. Если бы она была здесь, она бы наверняка уже исправила ситуацию с нитью в первую неделю её появления, она бы подсказала, где искать решение и направила в нужную сторону. А Чимин уже так долго топчется на месте, прячась за замок Вар и прикусывая язык каждый раз, когда появляется желание излить кому-нибудь душу о том, как ему тяжело драться с проклятьем Судьбы.              — Иногда… да, и сейчас, — добавляет Чимин. — Мне не хватает её.              Он падает в свои мысли, чувствуя в груди тяжесть от сказанных слов и не озвученных мыслей. На него редко это накатывает, особенно после того, как один из главных секретов его жизни оказался в руках у других людей. Но всё же остаются вещи, которые он не может никому доверить, и они камнем тащат его вниз, пока он пытается бежать вперёд и искать ответы. В моменты, когда апатия побеждает, он понимает, насколько малы люди в сравнении с этим миром, где нет нерешаемых проблем, но всегда найдётся вещь, которая кажется недосягаемой.              Его рука оказывается в ладони Юнги. Они стоят на очередном светофоре, за окном ходят люди по освещённой закатными лучами улице, пока Юнги переносит их сцепленные руки на коробку передач, чтобы дальше ехать в таком виде. Чимин повернулся в его сторону, но Юнги смотрит прямо на дорогу.              — В такие моменты я думаю, что мне повезло никогда не знать родителей, — он вздыхает, с иронией улыбаясь самому себе. — Я никогда не испытывал поддержки и не думал, что могу спросить у кого-то совет до встречи с Намджуном. Ты действительно крут, раз справляешься со всем этим, Чимин.              — А ты разве не крут? — тут же замечает Чимин, хмуря брови, но Юнги перебивает его, чтобы придать своим словам истинный смысл.              — Мы оба пережили много, прежде чем пришли друг к другу. Все проходят через сложные периоды, но я рад, что мы оба смогли найти опору и дошли до этого момента, где я могу взять тебя за руку и сказать, что всегда поддержу тебя, даже если ты не можешь рассказать, что в твоей жизни не так. И я спокоен быть рядом с тобой, потому что в сложный для меня момент я знаю, что ты сильный, и я могу опереться на тебя и не переживать, что сломаю тебя. Такие люди бывают, ты же знаешь… хорошо, что мы оба закалённые, да?              Чимин в очередной раз думает, а проклятье ли эта встреча? Любящий взгляд, с которым Юнги сейчас смотрит, его тёплые пальцы и счастливая улыбка — это больше похоже на подарок, обвязанный алой лентой, нежели на злой рок.              Чимин не может сдержать улыбки, тяжелые мысли его отпускают после этих слов.              — Я хочу обнять тебя, — честно говорит Чимин, сжимая чужую ладонь, и Юнги ухмыляется.              — Мы выйдем на парковке, и можешь обнимать, сколько захочешь, — Юнги выкручивает руль, заворачивая к торговому центру. — Всегда, когда тебе трудно, мои объятия открыты.              «Мои объятия открыты, Мин»              Эти слова звучат в голове словно эхо, они слышатся издалека. Чимин не подаёт виду, но он понимает, откуда в его голове звучит этот насмешливый голос Юнги. Так звучит кусочек прошлого, о котором он уже успел забыть. Чувство дежавю расцветает внутри, и Чимин старается на нём не зацикливаться, чтобы снова не падать в пропасть своих мыслей и чувств.              Когда последний отголосок этого шёпота гаснет в сознании, Чимин улыбается. Они припарковались — он забудет об этом до вечера.              — Идём, — зовёт Юнги и выходит из машины первым.              Народу действительно не так много, но треть зала на их сеанс выкуплена. Чимин проверял это в телефоне на сайте, пока Юнги заказывал им чай. Пока есть ещё некоторое время до сеанса, они просто говорят о своих буднях в красках, которых не передать в сообщениях.              — Но профессионал должен уметь работать и без музы, — подытоживает Юнги, ставя пустую чашку на стол.              —В песне не будет пустовато без музы? — Чимин тоже ставит опустошённую чашку, и они потихоньку идут к залу.              — Знаешь, надо уметь работать без музы, чтобы натолкнуться на неё. В конечном итоге каждый композитор сам себе муза. Если бы я вечно вдохновения ждал, меня бы давно уволили.              — Наверное, ты прав, — кивает Чимин и усаживается в своё кресло.              Чимину говорили, что фильм интересный и даже неплохой, но советовал ему Чонгук, который чаще всего бывал с Юнги на сеансах. Он уверял, что Юнги будет в восторге, и Чимину с этого фильма тоже будет выгода.              «Узнаешь пару секретов, тебе понравится»— так он сказал.              — Кстати, а что за фильм-то? — спрашивает Юнги.              В зале гаснет свет, и начинается реклама, Чимин даёт ему брошюру из сумки.              — Страшные истории для рассказа в темноте.              Юнги кивает, улыбаясь.              — Слышал о нём, говорят, он крутой.              — Ага, и говорят он даже страшный, вот и узнаем.              — Ага.              Фильм начинается с красивых пейзажей конца шестидесятых годов в США, когда в Пенсильванию пребывает один из главных героев. Начинает закручиваться банальный сюжет: Хэллоуин, школьники решают залезть в заброшенный особняк некой Сары Беллоуз, которая писала страшные сказки кровью в своей книге, они находят там книгу и будят дух этой Сары.              Но всё становится интереснее, когда показывают, как Книга сама пишет страшные истории о людях, и истории в реальном времени претворяются в жизнь. Чимин окунается в фильм, даже разрешает себе не быть «привыкшим медиумом» и просто смотрит, как чучело по имени «Гарольд» ловит одного из персонажей и превращает в себе подобного. Чимин даже вздрогнул пару раз, но это всего лишь обычный рояль в кустах сыграл с ним злую шутку.              Юнги-хён вздрагивает в соседнем кресле, и Чимин одобрительно ухмыляется— неплохой фильм, держит атмосферу. Дрожь по телу приходит к Чимину на следующей самопишущейся истории «Большой палец». За другим героем приходит в дом труп, атмосфера действительно становится холодной и напряжённой от игры музыкального сопровождения и выжидательных моментов.              Свет в доме главного героя гаснет, он в ужасе от того, что слышит чужой голос, пока друзья пытаются по рации вынудить его бежать из дома. Герой прячется в комнате, держась у самой двери, в тишине весь зал слышит шаги и тяжёлое дыхание, с которым вперевалочку труп женщины идёт по коридору.              — Кто… взял… мой… палец…              Голос сиплый и надрывный, шаг за шагом она приближается к комнате, в которой отчаянный мальчик отходит от двери на пару шагов, дыша глубоко от душащей паники. Все ждут резкого звука, но слышат только тишину и шарканье ног трупа, пока герой пытается спрятаться.              Ручка двери поворачивается до дрожи медленно, убегавший герой лежит под своей кроватью и дышит как можно меньше. В гробовой тишине со скрежетом открывается дверь, так мучительно медленно и со скрипом, герой жмурится и молча лежит, молясь про себя о спасении.              Но проходит пара секунд, и ничего не происходит. В зале всё ещё тишина, как и на экране. Герой открывает глаза и оглядывается, видя из-под кровати открытую дверь и пустую комнату. Он с опаской выползает из своего укрытия лишь наполовину, чтобы заглянуть на саму постель и убедиться, что чудовище ушло.              Но вот и долгожданный резкий звук, музыка громыхает, героя затаскивают под кровать, и монстр пронзительно орёт ему в лицо, герой тоже кричит, пока его окончательно утаскивают под кровать. Но Чимин больше вздрагивает от того, что рядом с ним подпрыгнул в кресле и вскрикнул Юнги.              В недоумении Чимин поворачивается на хёна, что рукой зажимает себе рот и прячется за собственной челкой, съехав с кресла уже наполовину. Чимин соображает первые пару секунд и понимает, что сейчас происходит.              Он снимает ограничение со зрения, чтобы убедиться в своей правоте, и, да, это действительно происходит.              — Хён, — шёпотом зовёт Чимин, но тот только мотает головой и отворачивается, пока Чимин ловко ловит его за руку и наклоняется ближе. — Хён, ты что, боишься ужастиков?              — Нет, — тут же выпаливает он, а у самого рука трясётся от напряжения. — Я не боюсь, просто момент резкий.              — Кому ты рассказываешь? У тебя слёзы выступили. Если тебе страшно, нет ничего плохого, — Чимин берёт его руку крепче, переплетая их пальцы в замок и прижимая к себе, едва не перегибаясь через подлокотник. — Посмотри на меня, хён, я не буду смеяться, я обещаю.              Уговоры сработали, Чимин действительно не смеётся — чужие страхи для него не шутки. Чимин проглатывает подступающий к горлу стыд. Послушал этого мелкого шутника на свою голову… стоило выбрать тот скучный боевик. Он Чонгуку в чай слабительного подсыплет, чтоб неповадно было.              — Хён, надо было сказать мне сразу. Хочешь, мы уйдем?              — Ну уж нет, — Юнги выпрямляется в кресле и снова садится в нём, уверенно смотря в экран. — Это уже дело принципа, я тут уже слишком много жути пережил, ничего хуже уже точно не будет.              — Ты уверен?              — На все сто, мы досмотрим этот сраный фильм и уйдем раньше только через мой труп.              Чимин опасается, как бы это не стало пророчеством. Тут ещё четыре героя, которых потенциально можно убить какой-нибудь жуткой историей.              — Ты только руку не убирай, ладно? — просит Юнги, кивая на ладони, пока на экране какое-то затишье и паника главных героев от происходящего с друзьями.              — Давай лучше вот так.              Чимин жмёт на подлокотнике кнопку и убирает его наверх, к спинкам сидений, подсаживается ближе, перебрасывает руку Юнги через своё плечо и обнимает его, устраиваясь удобнее. Юнги начинает отвлекаться на его тепло, иногда дышит свободнее от ощущения тела рядом, чувствуя, что он не один в зале, и это всего лишь фильм. В реальности Чимин обнимает его и ласково гладит большим пальцем рёбра, что ощущается намного сильнее, чем монстры на экранах.              Возможно, Чимин из этого кино извлёк выгоду, но Чонгука всё равно за уши оттаскает.              Они сидят так остаток сеанса, Чимин слушает, как у Юнги колотится сердце, чувствует, как тот напрягается от резких звуков и матерится себе под нос. Это такая ирония, на Юнги-хёна с его-то аурой ни одна даже мелкая живность мистическая не налепится, а он ужастиков боится так, словно видел призраков вживую. Вообще, чтобы перестать бояться таких фильмов, надо просто чаще на них ходить и постепенно привыкать к этим выскакивающим тварям, орущим героям, громким звукам и резким кадрам.              Когда фильм заканчивается, Юнги лежит на кресле, откинув голову на спинку, и шумно вздыхает.              — Я пережил этот кошмар, и теперь мне уже ничего в жизни не страшно. На неделю про сон можно забыть.              — Призраков же не существует, чего ты боишься? — смеётся Чимин, вставая с кресла и широко потягиваясь.              — Кто бы мне это говорил, — удивлённо смотрит на него Юнги и тоже встаёт. — Мне слышится, или наш медиум только что признал, что призраков не существует? Жаль я не записал на диктофон для Намджуна.              — Ой, не начинай.              — К слову, признаю, фильм хорош, если не учитывать всех этих страхошлёбин. Почему не могли без них снять?              — Потому что антураж бы пропал, это же ужастик, хён.              Фильм действительно оправдал свой рейтинг. Всё же, за любой историей всегда стоит человек, и дело-то было даже не в чудовищах.              У Чимина есть запасной план на случай, если кино провалится. И, он считает, что отчасти оно не хило так провалилось, потому что Юнги-хён чуть пару раз инфаркт не схватил.              — Ну, куда мы идём дальше? — спрашивает Юнги. — Или подвезти тебя домой?              — Нет, раз уж у нас не удалось с кино, то я знаю, куда мы пойдём. Тебе точно понравится, поверь мне.              — Я, конечно, тебе верю, Чимини, но вообще не верю тому, с кем ты советовался, планируя наше свидание.              — Сохраню его имя в тайне, чтобы лично надрать ему зад за выходку с кинотеатром.              Далеко идти не нужно, потому что место, куда Чимин хотел сходить, находится в этом же здании на пятом этаже. Они идут в лифт, и спустя пару этажей оказываются в зале с игровыми автоматами.              — Знаешь, я прищучу Чонгука раньше тебя, мы в одном здании работаем.              — Ты по автоматам догадался?              — Намджун тут со мной не был, Джин не играет в игры, а вот с мелким мы тут зависали. Шутник чёртов.              — Но ведь тут тебе точно будет весело, меня не обманули? — уточняет Чимин, кивая на кассу. — Я хорош в играх на реакцию.              — Но в шутерах и стрелялках тебе меня не сделать.              — Бросаешь мне вызов?              Чимин вздёргивает подбородок и играет бровями.              — Приз — желание, — уточняет Чимин. Юнги кивает, принимая условия.              Чимин был в подобном месте последний раз с Хосоком, которому приспичило спустить деньги в никуда. И в тот, и в этот раз Чимин понимает, что быть здесь весело, когда приходишь с кем-то. Он безоговорочно побеждает в играх, где нужно быстро жать на кнопки, уступает Юнги во всех автоматах с пистолетами и гонками, и они оба с треском проваливаются, когда пытаются решать игры на логику — пустая трата игровых монет.              Вообще, Чимину в руки пистолеты давать — себе дороже. Он вместо стрельбы по зомби дважды застрелил Юнги и один раз себя, но так и не убил ни одного монстра. А Юнги руку отбил, пытаясь выбить больше кротов, но всё равно проиграл Чимину целых десять очков. И они не уверены, но, кажется, они сломали руль у какого-то симулятора, но решили тихо свинтить, пока никто не видел этого.              Чимин львиную долю своих побед забрал в подвижных играх, особенно на танцах. Когда они были тут с Хосоком — поставили новый рекорд на этом автомате с огромным отрывом, и, к слову, этот рекорд всё ещё не побит, чем он гордо похвастался Юнги-хёну.              В одной из комнат по полу было раскатано огромное пианино для игры ногами, на котором Чимин криво сумел сыграть собачий вальс, а Юнги вполне сносно оттопал «Маленькую звезду» и «к Элизе».              — Я даже не буду пытаться тут играть что-то большее, потому что для этого мне придётся сесть на шпагат.              Он, и правда, чуть не сел в короткой попытке сыграть «Реквием», и Чимин не удержался от громкого смеха и протопал знаменитую часть пятой симфонии Бетховена, пока Юнги пытался встать с этого недо-поперечного шпагата и ничего себе не сломать.              — А я в своё время мог сесть на шпагат, — хвастается Чимин, пока они сидят на диванчиках и отдыхают.              — Ты танцевал классические танцы, я бы больше удивился, если бы ты не мог. К слову, почему ушёл-то? Хосок говорил, что тебе нравилось.              Чимин задумался. Да, ему нравилось, но у него была в жизни совсем другая миссия. Ему нужно было заниматься больше своей силой и учиться читать на древних языках, бабушка готовила его к своей смерти, учила быть самостоятельным и вести бизнес с Советом и другими медиумами. Приходилось жертвовать либо знаниями, либо своими увлечениями. Это было трудное решение, но Чимин сделал выбор в сторону магии, потому что он последний потомок своей семьи, и, если бы он отказался, все сокровища и ценные знания пошли бы по рукам неумельцев.              Со временем он привык к тому, что некоторые вещи пришлось бросить несмотря на то, что у него был к этому талант. Он не жалеет об этом ни на секунду, потому что любит то, что делает, и то, кем является. Если бы он выбрал танцы, то так же любил бы и их, ведь человек сам решает, как относиться к своей жизни. Чимин просто расставил приоритеты и выбрал более значимое в жизни дело.              — Мне нравилось танцевать, но и дело моей семьи мне нравилось не меньше. Моё наследство — сокровища со всего мира, древние реликвии исчезнувших цивилизаций. Я единственный наследник своей семьи. Я не мог допустить, чтобы труд всех моих предков ушёл к незнакомцам по миру. Я хочу сохранить историю для будущих поколений.              — И не жалеешь? Ты мог стать знаменитым или даже разбогатеть, как айдол.              — Не жалею, — жмёт плечами Чимин. — Я могу танцевать, когда захочу, и от этого ни мне ни миру не убудет. А потерять огромный кусок истории досадно многим. Но как-нибудь я покажу тебе видео с моих вступлений.              Юнги решает испытать свою удачу, и они оказываются в лотерейных автоматах. Тут они играют не на деньги, а на призы и билеты. Билеты можно потом обменять на призы в кассе. Юнги использует одну монетку, и рулетка лотерейного автомата начинает раскручиваться — ожидаемый проигрыш. На вторую попытку Юнги получает леденец, на третью — брелок на ключи в виде камелии, который Чимин решил забрать себе. Но если так подумать…              Да, это плохо, да, так нельзя, но один-то раз можно, верно? Юнги решает четвёртый раз попытать удачу и не замечает, как Чимин облокачивается на автомат, глядя на экран. В рулетке пять ячеек, и Чимин смотрит внимательно, чтобы ловить момент и на каждую ячейку с билетом про себя сказать уверенное «Band» и остановить колесо.              Вот так с маленькой хитростью они выбили все проигранные ранее в автомате билеты, их было около девяти тысяч. К счастью, автомат не выдал им рулон билетов, а просто выдал чек с точным числом, чтобы потом они могли обратиться с этим в кассу.              Во второй раз Чимину пришлось немного поколдовать, когда Юнги принципиально было вытащить какую-то фигурку из автомата с игрушками.              — Чонгук за этой штукой по трём торговым центрам охотился, я буду шантажировать его этим.              Фигурка из какого-то аниме в пластмассовой прозрачной коробке — она единственная осталась в автомате среди мягких игрушек. И Юнги спустил половину кошелька на жалкие попытки достать желаемое, прежде чем Чимин заметил одного проказного призрака, который мешал выиграть хоть что-нибудь. Конечно же, как только Чимин шугнул его куда подальше, Юнги смог вытащить игрушку с первого раза, потому что, и правда, оказался в этом хорош.              Вот уж какое сокровище Чимин для себя выпросил, так это полароиды в фото-будке. Юнги отнекивался и вредничал, Чимин его за руки тащил, потому что хочется совместное фото хоть где-нибудь. Юнги не выловишь ни для селфи, ни просто сфотографироваться. Не любит он, и всё тут.              Так и получилось, что на первом фото Юнги всё ещё закатывает глаза со смешным лицом, пойманным во время нытья. На втором Чимин тычет его в щёку, упрашивая улыбнуться хоть разочек для него, на третьей он держит удивлённое лицо Юнги в своей руке и целует в щёку, а на четвертом всё же добивается долгожданной довольной улыбки. Вот и любуется Чимин на этот выпрошенный с боем шедевр человечества и очень злорадствует, когда Юнги признаётся, что им нужна вторая копия этих фото.              К десяти вечера Чимин утомился первый. Сам Чимин не знал, куда пойти дальше: они отдали все свои билеты девочке, у которой был день рождения, и ей не хватало на огромного зайца за три тысячи билетов.              Они идут к парковке со стаканчиками горячего шоколада в руках, и Юнги предлагает съездить к реке, показывая Чимину фото из инстаграма знакомого продюсера, — он там с женой на каком-то празднике. Так и решили, что прогулка на свежем воздухе будет хорошим завершением дня.              Что за праздник им так и не сказали. Видимо, это что-то спонсорское от имени кого-нибудь из баллотирующихся депутатов. На берегу реки стоят палатки, расшитые цветными гирляндами, столбы по периметру украшены декоративными фонариками, колыхающимися на ветру под перезвон музыки ветра. Чимин вспоминает, что его самого звали тут поставить палатку для антуража, но он тогда отказался из-за какого-то экзамена — ему было не до этого. Он видит знакомую гадалку, что сидит тут вместо него, и машет ей рукой невзначай. Она тоже узнаёт его не сразу и приветливо улыбается, кивком спрашивая, кто это с ним. Но Чимин только качает головой, мол, не кто-то из наших.              С самого порога их ловит девушка, держащая в руках огромную стопку бумажных фонариков. Она одета в традиционный расшитый ханбок, и волосы её сдержанно убраны, как у придворной дамы. Она предлагает загадать желание и красноречиво рассказывает, что оно исполниться, потому что фонарики заговорённые.              Чимину слабо в это верится, потому что любой заговор на предметах он бы распознал издалека. Но прежде, чем он успевает что-то сказать, Юнги уже достал свой бумажник и начал отсчитывать деньги.              — Я сам так работал в школьные годы, хочу помочь ей продать всё.              Ненадолго они тормозят у палатки с едой, где есть стол, и, закрывшись ладонями друг от друга, они пишут желания ручками, которые выпросили у продавщицы этой палатки. Чимин некоторое время просто тычет ручкой в листок, не зная, что бы такого пожелать, он поднимает глаза и глядит на Юнги, что сидит напротив. Тот слегка высунул кончик языка, чешет макушку ручкой, пока думает над своим желанием, и в один момент замечает, что Чимин смотрит на него. Его взгляд тут же меняется с задумчивого на тёплый, и уголки губ приподнимаются.              — Что?              Чимин качает головой, утыкаясь в свой листок.              — Да так, думал, что загадать.              Он пишет на своём листочке «Мин Юнги» и заворачивает, помещая в фонарик. Юнги тоже заканчивает писать, они возвращают ручки и отпускают свои фонарики на берегу. Правда, пока они их поджигали, чуть не сожгли мусорку, куда бросали погасший десяток.              Стаканчик в руках греет ладони, Чимин грызёт леденцы, те самые, что Юнги вытащил из автомата в первые пару попыток. На улице потеплело, они с Юнги идут расстёгнутые, такая погода — праздник для стильных людей. Можно распахнуть модные пальто и показать свой образ целиком.              Чимин давно не был на таких мероприятиях. Атмосфера тут, несмотря на зиму, тёплая, и отчего-то хочется улыбаться каждому встречному. Как в детстве, грызть карамельные яблоки и пить сок из сахарного тростника. Попросить маму, которая всегда была очень умной, выиграть ему вон ту вещь, а папу утащить к карамельным формочкам, чтобы он иголкой выколол ему самый большой леденец в Сахарных сотах — он был в этом хорош.              Но вместо руки родителей он держит в своей ладони длинные пальцы Юнги-хёна и слушает его рассказ о том, как они были тут с Намджуном и пьяные упали на палатку, где вылавливают золотых рыбок. И Чимину кажется, что под этим вечерним чистым небом вместе с музыкой ветра куда-то уносится его душа. Иначе как объяснить лёгкость в груди?              Чимин чувствует себя свободным, и сам не понимает, почему придаёт этому чувству такое большое значение.              — Хорошо хоть дело было летом, и мы ничего не отморозили, — подытоживает Юнги. — Тогда были не лучшие времена для меня, так что буянили мы много.              — Те самые времена?              Они садятся на лавочку, где людей почти нет, у самой воды, и Юнги ненадолго замолкает, размышляя над чем-то своим. Видимо, он думает, пришло ли им время об этом поговорить. Чимину показалось, что этот момент подходящий и достаточно легкий для обсуждения тяжёлых тем прошлого.              — Те самые, — Юнги кивает, но не говорит ничего более.              Чимин и так знает, что произошло, но ему нужно, чтобы Юнги рассказал сам.              — Расскажешь?              — Тут нет ничего особенного, — Юнги жмёт плечами как-то неловко, ведь ему не приходилось кому-то раньше рассказывать об этом.              Но это не тот случай, когда надо подсылать Намджуна. Чимину он должен собраться и рассказать сам, иначе в чём смысл их отношений? Он мнётся ещё немного, прежде чем начать.              — Когда я выпустился из школы, мне пришлось покинуть приют. Академия, куда я поступил, дала мне общежитие. Я хорошо учился, преподаватели меня любили. Намджун привязался ко мне из-за того, что, как он говорил, я был талантлив и не стремился этим гордиться, а просто делал своё дело хорошо. Если честно, это странно, но я никогда не думал, что со мной что-то не так, я просто жил, пока в один день не понял, что мне страшно смотреть в зеркало.              Чимин видел это в его памяти, которая так остро реагировала на любое прикосновение. В этих отрывках прошлого Юнги был моложе, ещё с чёрным цветом волос и потерянным взглядом. Он думал, что это нормально — чувствовать себя так, думал, что все люди ощущают то же самое, думал, что эта вездесущая тоска у каждого на душе висит таким же камнем. Юнги думал, что это он слабый. Юнги тащили на дно собственные чувства, и он проклинал себя за то, что все вокруг справляются, а он нет.              Но, на деле, он был единственным, кто ведёт эту войну внутри себя.              — Мне казалось, что, если я подожду, всё снова пройдёт. Знаешь же, бывает нахлынет… а потом проходит. Всегда проходило. Но оно не прошло. Я постоянно злился, что не могу взять себя в руки и жить, я винил себя за слабость. Я просто не знал, что был болен, пока мне не диагностировали параноидальную психопатию. Даже когда врач говорил мне диагноз, мне казалось, что это какая-то шутка и я сам себе всё придумал, чтобы оправдать свою слабость. Это произошло, потому что я ребенок из приюта. Врач сказал, что это может быть наследственным, и родители с такими проблемами всегда ставят детей наблюдаться у врача. Моих родителей никто не знает, поэтому всё дошло до крайней стадии. В один день я стал скрытным, а потом перестал ходить на учёбу. Намджун был тем, кто нашёл меня спустя три дня отсутствия. Я хотел умереть. В такие моменты я думаю, что, если бы не Намджун, я бы в тот вечер так и умер в собственной ванной.              Это часть памяти была для Чимина блеклой, потому что Юнги был в бессознательном состоянии, но Чимин чувствовал ту же боль и тот же страх. Ему казалось, что эмоции захватывают его в тиски, страх был повсюду, даже от простых предметов — вдруг они упадут и поранят? Это кажется таким абсурдом сейчас, но тогда Чимин действительно понял, как страшны болезни психики. Эти чувства просто есть внутри тебя, они растут, они становятся необъятными, вырастают больше тебя самого и захлёстывают тяжёлой волной, оставляя ни с чем. Страх сменяется апатией и чувством пустоты, внутри остаётся ледяное поле и от этого холода не избавиться.              Чимин помнит чувство тошноты, таблетки, что принимал Юнги горстями в таком количестве, превращались из лекарств в яд. Острая ноющая боль справа под рёбрами заставляла его плакать, и тошнота только росла. Голова становилась ватной, всё вокруг казалось одним большим сном, тело становилось лёгким. Страх угасал глубоко в груди, оставляя абстрактное чувство невесомости, в котором расплывчато Юнги видел собственную комнату за дверями ванной.              — Когда я пришёл в себя, чувствовал себя просто ужасно. Я даже дышать сам мог с трудом, искусственная вентиляция — мой самый страшный кошмар, после неё говорить было невозможно. Когда Намджун рассказывал, что произошло, мне было… было ужасно стыдно перед ним. Как там говорят? Самое жуткое в попытке суицида — это выжить и принять последствия. Я помню, когда трубку достали, я извинялся, пока не заснул              Чимин чувствовал за Юнги тот самый стыд, которого не заслужил никто. Юнги хотелось извиняться ещё в момент пробуждения, но трубка мешала, и всё, что получалось, — слабо держать пальцы близкого друга и жмуриться, чтобы не лить слёз — нельзя.              Юнги не был виноват в том, что сделал. Он не смог справиться со своей болезнью, он не получал лечения, но этот стыд всё равно сжигал сердце.              Юнги никогда не хотел умирать. Он просто хотел, чтобы это закончилось.              — В итоге, конечно, меня отправили к психиатру, где и повылазили все причины моих проблем. Мне объяснили, что моё состояние — не норма. Что я не виноват во всём произошедшем. Долго думали, какое из аффективных расстройств я получил в подарок от родителей, пришли к выводу, что мне досталось параноидальное расстройство личности и депрессия. Мне сказали, что такой резкий скачок в настроении был из-за стресса, неврозов и паранойи. Но сейчас всё в порядке, я прошёл курс лечения, я принимаю лекарства, которые держат меня в стабильности. По правде, я рад, что теперь чувствую себя обычным человеком.              Чимин кивает. Ему никогда не понять в полной мере, как это, когда ты не можешь себе доверять? Каково ставить под сомнение свою нормальность, каково жить на пороховой бочке и ждать, что в один день ты можешь проснуться без желания подниматься с постели и жить? В идеальном балансе с собой Чимин судорожно проглатывает остаточное ощущение чужого страха.              Теперь Чимин знает эту историю от самого Юнги и может не прикрывать своё беспокойство «догадками».              — Ты, к слову, всё равно знал об этом, — осадил его Юнги. — Зачем спросил?              — Я не знал, только делал предположения, — Чимин оправдывается. — Я же говорил тебе, что учился у фармацевтов. Ещё моя бабушка вообще-то врач по образованию, книги по медицине меня тоже заставляли читать. Я просто сделал некоторые выводы. Вот и переживал.              — Сейчас всё нормально. Если я почувствую себя плохо, я сразу пойду к своему врачу.              Чимин снова кивает и облегчённо вздыхает. Юнги не до конца откровенен, говоря, что сейчас чувствует себя нормально, но, если что-то начнёт выходить из-под контроля, Чимин сразу же заметит это. Даже если у Юнги снова начнётся обострение.              — Давай обмен, — вдруг говорит Юнги, тряхнув плечом, на котором лежит голова Чимина. — Я рассказал тебе свой секрет, а ты расскажи какой-то из своих.              — Рассказать свой…              Чимин усмехается — разве такое расскажешь? Даже самый близкий друг не поверил ему с первого раза, только разозлился.              У Чимина на всю жизнь всего лишь два секрета. Первый заключается в том, что Чимин видит призраков и несёт в себе силу более чем пятидесяти поколений медиумов семьи Пак. Второй в том, что Чимин связан с Юнги алой нитью, которая может привести мир к апокалипсису.              Дарованная второй раз любовь стала в этой жизни проклятьем. Как романтично — Шекспир, должно быть, в гробу перевернулся.              — У меня есть секрет, даже два, — начинает Чимин, поднимая глаза на Юнги. — Но для первого сейчас не время, а второй… второй пока что я не могу раскрыть. Дашь мне немного времени для него?              Юнги выдыхает, смеясь, ведь ему ли требовать чужих тайн, когда сам вынашивал свою бомбу столько месяцев? Он понимающе кивает и встряхивает плечами, от чего голова Чимина соскальзывает.              — Нам пора, — говорит Юнги, поднимаясь. — Время к двенадцати, ты же не выспишься.              — Боишься Хосока — так и скажи, — Чимин смеётся, следуя за ним по дороге к выходу.              — Ещё мне его бояться. Я просто беспокоюсь о твоём благополучии.              — Я ему так и передам.              — Не надо.              Они едут домой без разговоров под тихую музыку. Чимин всё же купил карамельных яблок, потому что о них говорил Тэхён, взял пачку кандисов у той самой знакомой для Хосока, чтобы сильно не грустил дома. Народ по улице шлёпает по подтаявшему снегу, температура того гляди уйдёт в плюс, лишая новогоднего настроения, ведь какой новый год без снега?              Чимин чувствует себя сонным — режим даёт о себе знать. Но ему капризно не хочется, чтобы этот вечер заканчивался. Кажется, что, если упустить сейчас этот момент, он станет последним спокойным в его жизни. Словно так выглядит идеальная жизнь: он едет домой, глядя периодически на профиль сосредоточенного на дороге Юнги и его улыбку. Клиентов утром было несколько человек, в магическую лавку заходил европейский старьёвщик, принёс пару любопытных книг. Чимин выбрался с Юнги в эти выходные погулять, в понедельник снова пары и поставка для людской лавки.              Эта спокойная жизнь перестала казаться чем-то непредсказуемым и серым, сделавшись размеренной, как течение реки. Чимин улыбается, прикрыв глаза, не замечая, как боковым зрением на отражение его лица в окне смотрит Юнги.              Они приезжают к дому быстро, Чимин даже не успел задремать. Перед лавкой совсем растаял снег, оставляя одни только лужи. Юнги стоит перед ним со своей мягкой улыбкой и смотрит так тепло, Чимин вдруг думает, что это не может закончиться вот так.              — Ну, я думаю, мне тоже пора, завтра на работу и всё такое, — вздыхает Юнги как-то разочарованно. — Выходные пролетели на раз-два. Но я, наконец, увидел тебя, это самое большое достижение за неделю.              — Даже больше, чем первая строчка в «Melon»? — подначивает Чимин.              — Ай, не заставляй меня выбирать между тобой и профессией, это низко! — Юнги морщит нос, вспоминая, что завтра опять будут гореть дедлайны и пятая точка от общения с руководством. — Спасибо за сегодня.              Юнги крадет с чужой горячей щеки такой же поцелуй, какой у него украли в фото-будке. И это уже не кажется чем-то возвышенным, а просто обычным жестом, которым он хочет сказать, что будет очень скучать до их следующей встречи.              Чимин остаётся стоять, когда Юнги разворачивается, чтобы уйти к машине. Чимин вспоминает, что вместе с ним останется эта апатия и снова нападёт прошлое, которое он так сильно боится узнать. Даже сейчас он снова слышит эхо далёкого голоса, слышит «спасибо за сегодня» среди яркого солнца и цветущего сада, где распустившиеся яблони осыпаются белыми цветами. Он не хочет оставаться с этим один на один.              В два шага он догоняет уходящего Юнги и ловит за руку. Юнги не ожидает, что его резко развернут и обнимут так крепко, он лишь неловко обнимает Чимина в ответ, поглаживая по спине.              — Мы продолжаем прогулку?              — Может, останешься?              Юнги сомневается, и Чимин это чувствует.              — У нас четырёх свиданий не было, — зачем-то напоминает Юнги, словно пытаясь пошутить и разрядить обстановку, но Чимин совсем не шутит.              — Четвертое авансом.              Это снова сыграло на памяти у обоих. Прошлое окружает их каждый день в знакомых словах, в уже однажды сказанных фразах и в местах, где они раньше могли бывать. Этот круг вырисовывается медленно, с такой же скоростью, с какой Судьба в знакомом пальто из песочного молескина очерчивает в воздухе абстрактное кольцо, глядя на тех, кого свела, пока стоит на чьей-то крыше. В один день этот круг сомкнётся, и откроется целая жизнь: прошлое, что пряталось на углах настоящего.              И тогда начнётся новая война.

12.3

      Как и ожидалось, снег начинает таять. Чимин обращает внимание на этот весенний пейзаж за окном, потому что в окно лавки стучит знакомая клиентка и приветливо машет рукой, а ей на голову капает снег с крыши. Она неловко закрывает голову и идёт дальше.              На дворе ноябрь, а по ощущениям март.              Чимин возвращает взгляд к накладным, которые не разобрал до конца вчера из-за неожиданной поездки к Хосоку в студию. А вечером он был слишком занят вниманием Юнги, чтобы вообще про эти накладные вспомнить.              Остаток вечера они пили чай и смотрели фотографии. Чимин показал пару своих выступлений, где подловил хёна на достаточно неоднозначной реакции на короткие шорты для классического танца. Последнее, что помнит Чимин, так это то смешное видео с кошками на «YouTube», во время которого он не смог удержать сознание и выключился у Юнги на коленях.              Проснулся он укрытый пледом и первое, что увидел, — спящего Юнги на другой половине кровати. Подглядывать за спящими людьми нехорошо, но Чимин полежал лишних пять минут, рассматривая умиротворённое лицо и дрожащие веки. На самом деле, Чимин не отказался бы от ночных объятий и, скорее всего, не усни он первый, он бы эти объятия получил.              Юнги-хён слишком вежливый, чтобы обнимать спящего без спроса. Но шансы на утренние обоюдно-согласные объятия ещё не потеряны, потому что Юнги из пушки не разбудишь, если не звенит будильник.              Чимин любезно его завёл, когда уходил на кухню, и, к слову, аппарат уже звенел, просто кто-то его выключил и, видимо, решил, что на работу не пойдёт. Но Чимин-то помнит, что сегодня будут истекать сроки по какому-то проекту, ждёт, когда сварится кофе в турке, переливает его в чашку и идёт на второй этаж будить своего засоню.              Чимин накрывал хёна одеялом, а теперь у того из-под одеяла торчит одна только мятная макушка. Будильник снова начинает работать, разнося по комнате противный писк, одеяльный кокон страдальчески стонет и неохотно разворачивается, раскинувшись на подушках звездочкой.              — Ненавижу.              Чимин испускает смешок, ставя на тумбочку кружку с кофе дымиться и распространять запах по периметру кровати. Юнги трёт глаза, открывая только один и щурясь от яркого солнца, напротив которого любезно встаёт Чимин, чтобы бросить на разбуженного тень.              — Меня или солнце? — спрашивает Чимин.              — Даже не знаю, кто из вас ярче с утра светится, — Юнги потягивается на постели, ища глазами источник запаха. — Кофе? Ты говорил, что мне вредно.              — Один разок можно. А ещё можешь не торопиться, ты ещё успеешь позавтракать, я разбудил тебя на час раньше.              — На… на час? — Юнги смотрит на него в недоумении, выгибая бровь. — Зачем?              Без стеснения Чимин, расправив руки в стороны, плюхается прямо на Юнги, от чего тот охает и инстинктивно ловит его в свои объятия. Чимин ногу свою на него забрасывает, лишая шанса на сопротивление, и наполовину ложится ему на грудь, упираясь в неё подбородком, чтобы иметь возможность говорить.              — Ты лишил меня объятий ночью, я получаю их сейчас.              — Я… я был не уверен, что можно.              Что поделать, если Юнги-хён такой? Ему нужно знать, что он делает всё правильно, что не перегибает. Чимин ждёт с нетерпением, когда Юнги станет уверенным в их отношениях и осмелеет, когда в прикосновениях можно будет чувствовать желание, а не страх ошибиться.              Но это не страшно. За это очарование Чимин и влюблён в Юнги.              — Что?              — Что? — переспрашивает Чимин, моргая и совершенно не понимая, какую часть их диалога он прослушал.              — Ты только что… ты признался мне?              Посмотрев в пустоту пару секунд, Чимина осеняет, и уже его очередь быть неловким и смущённым от собственной догадки.              — Я вслух сказал?              — Да?              — Почему ты переспрашиваешь? — смеётся Чимин. — Ты что, не уверен в том, что мои губы двигались в этот момент?              — Просто это было неожиданно, — Юнги глаза отводит куда угодно, но на Чимина не смотрит, прикрывая лицо рукой. — У меня сейчас приступ будет.              — Как будто я не слышу.              Чимин щёки изнутри прикусывает, чтобы не улыбаться так очевидно, но губы всё равно растягиваются. Ему хочется смеяться, но он просто падает лбом Юнги на грудь и тихо хихикает в место, где под футболкой вдвое быстрее колотится чужое сердце.              — Это не честно, — выдаёт Юнги. — Я должен был первым сказать, что влюблён в тебя. Чувствую себя проигравшим.              — Как будто у нас тут соревнование.              На самом деле, теперь Чимин ощущает важность признания. Знать это в голове — одно, но открытое признание будто снимает все табу. Говорить о чувствах вслух важно, чтобы подобные слова перестали быть чем-то фантастическим. К ним привыкают, чтобы эти чувства стали просто частью жизни, а не чем-то отдельным.              Но внутри нет ощущения новизны. Чимин будто подбросил дров в тлеющий костёр или подул на гаснущую спичку. Снова короткое чувство дежавю, словно ему не только что признались, а он всю жизнь любил и ждал, чтобы это чувство ожило по новой.              Прошлая жизнь снова играет в свои игры?              «Я чувствую себя проигравшим, потому что должен был признаться первым!»              «Ты такой ребенок, Минни»              Да, оно снова здесь. Слова Юнги в голове сказаны собственным обиженным голосом, а Юнги насмешливо зовёт его ребенком и сипло смеётся. Какое забавное прозвище, так Чимина звали в прошлом? Он уже слышал подобное вчера.              Нить светится у сердца Юнги. Чимин близко к ней, она зовёт его снова, чтобы рассказать свою историю, но Чимин игнорирует это. Он надеется, что не узнает, потому что это прошлое его пугает.              Однако от этого прошлого веет сильная древняя энергия, которая действует, как магнит. Разумом Чимин боится правды, но его душа рвётся навстречу. От этого хочется спрятаться.              Над головой появляется одеяло, руки Юнги обнимают его за плечи, притягивая вплотную и поворачивая их на бок. Юнги вздыхает шумно и всё ещё сонно, Чимин чувствует его дыхание на своей макушке, когда тот носом тычется Чимину в волосы, прикрывая глаза. Со всех сторон становится тепло, руки Чимина всё ещё сцеплены за спиной Юнги, одеяло теперь кажется каким-то мягким колпаком, который закрывает их от окружающего мира. Время встало на паузу, чтобы дать Чимину шанс выдохнуть и успокоить своё сердце, слушая чужое так близко.              Чимин чувствует себя в безопасности от всех мирских проблем, когда у него снова появился этот заботливый и ласковый Юнги, перебирающий его волосы между пальцев. Чимин игнорирует в голове навязчивое «снова».              — Я так счастлив сейчас, — тихо говорит Юнги, словно вот-вот уснёт.              — Потому что я признался тебе?              — Скорее потому, что я влюбился именно в тебя. Ты такой… не знаю. Невообразимый? Я не заслужил тебя.              — Я тебя сейчас укушу, — Чимин ёрзает, чтобы поднять голову и очень грозно посмотреть на него, но получает только тягучий поцелуй в лоб. — Задабриваешь меня?              — Что-то типа того.              В этот раз Чимин даёт фору и не придирается к словам, больше сосредотачиваясь на комплементах и приятному чувству взаимности. Он лежит так несколько минут, чувствуя, как дыхание Юнги становится глубже —снова засыпает, этого допускать нельзя, иначе он не поест и опоздает.              С неохотой Чимин начинает ворочаться и выпутываться из одеял и рук, попутно пару раз пощекотав Юнги под ребрами, чтобы тот вынырнул из дрёмы. Тот опять ворчит себе под нос, и Чимин оставляет его валяться, пока сам хоть пойдёт тосты ему доделает.              Чимин заглядывает на кухню, оставляя хлеб во власти тостера, а сам идёт в лавку, заслышав глухой перестук баилей — кто-то пришёл. Чимин сразу снимает ограничение, когда ступает на лестницу, чтобы оценить пришедшего человека, но впадает в ступор, остановившись на середине лестницы.              В лавке стоит молодой человек лет двадцати. В глаза бросаются зачёсанные в модельную укладку волосы, дорогое кашемировое пальто и синий костюм с сидящим по фигуре жилетом. У него нечитаемый взгляд, и лицо будто застыло — мимика не отражает никаких эмоций. Он просто стоит со стаканчиком кофе в руке и обводит глазами помещение, словно приценивается. Но для Чимина важно другое — он не видит этого человека.              Нет ни ауры, ни нитей, ничего — пустота вокруг, словно Чимин вдруг сделался бездарным и перестал видеть миры. Только окружающая энергетика и собственные нити давали понять, что это не так.              Даже без виденья Чимин щурится, наблюдая за игрой эмоций на лице этого человека. Он вдруг делается таким беспечным и высокомерным: нахальный взгляд, расслабленная поза и ухмылка. Какая резкая перемена настроения.              Кто-то из знакомых той женщины? Не похоже…              Это другой случай. От той важной дамы в песочном пальто веет пустотой, силой, которая неподвластна глазу, а от него… ничем. Словно что-то просто мешает увидеть его натуру, какой-то барьер. Что-то этого парня защищает.              — Утро доброе, — громко говорит он, всплёскивая руками в абстрактном приветственном жесте. — Интересная у Вас конторка тут, даже жаль такую эстетическую красоту сносить.              — Прошу прощения? — не понимает Чимин, сводя брови от растущей неприязни к этому человеку.              Парень делает пару шагов по помещению, присвистывая, когда замечает лестницу на второй этаж.              — Значит, и второй этаж тоже Ваш, вот это да. Много рубите на чужой вере? Такая аренда больших денег стоит.              — Какая цель у Вашего визита? — Чимин становится раздражённым от такого наплевательского отношения, но не показывает этого, сдержанно наблюдая за тем, как парень руками проводит по витрине.              — Я думал, Вы догадливее. Я говорю, что Вам придётся съехать.              У Чимина чуть глаза от удивления не выпали. Съехать?              — Я Вас не очень понимаю, — уточняет Чимин, встрянув головой для освежения мыслей. — На каком основании?              — Эту землю мне подарили, я её владелец. Ваш дом на моей земле, где я хочу открыть торговый центр. Я снесу тут всё, съезжайте.              Чимин растерялся с ответом. Куда он пойдет? У него нет родственников и другого жилья, он живёт тут всю жизнь после смерти родителей, их дом был продан, чтобы Чимин мог жить на вырученные деньги и в случае чего их использовать… однако их не хватит на обеспечение нового жилья и лавки, иначе он останется без еды и обучения.              А парень продолжает:              — Я даю Вам месяц на то, чтобы Вы покинули помещение и… всё, я полагаю? Я к Вам пришлю человека, чтобы оформить расторжение контракта на аренду, но неустойку, по сути, мы Вам выплатим.              Чимин хочет хоть слово вставить, но чувствует себя глупым и наивным не зная, как контратаковать.              — Я думаю, твой торговый центр построится в другом месте.              На ступеньках появляется Юнги, чей топот Чимин даже не заметил, заплетаясь в собственной панике. Он лохматый, на нём та самая спальная футболка, которую ему дал Чимин, а в руках чашка с кофе. Юнги опирается на стену, делая пару глотков.              — Это не арендатор здания, — продолжает Юнги. — Он его владелец. Земля, на которой стоит этот дом, тоже его собственность. Если не хочешь вместо фонтана в холле дом медиума, придётся своё строительство переносить в другое место. Или научиться вести переговоры, тоже хороший навык для бизнесмена.              Вздох облегчения избавляет Чимина от тревоги. Юнги-хён ведь старше, он уже снимал квартиры и покупал тоже, он сталкивался с большей частью этих «взрослых» проблем, когда Чимин хорош в основном только во всём, что касается магии.              — Эм, ну тогда договоримся по цене, выкуплю и съедет.              — Ты сам сказал, что этот дом дорогого стоит, он влетит тебе в копеечку, — Юнги дожимает его, замечая, что начинает побеждать. — Готов отвалить половину стоимости земли за один участок? Тут полный ремонт, метро рядом, парк, все дела…              — Не думаешь, что не имеешь право указывать мне, сколько отваливать? — цедит он, с прищуром глядя на Юнги. От напускной беспечности не осталось и следа.              — Тогда иди и придумай стратегию поумнее, чем пытаться обмануть незнающего. Дальнейшие переговоры прошу вести в юристом, представляющим наши интересы. Номерок запишешь?              Так вот оно что — он заметил, что Чимин растерян, и решил просто обмануть. Чимин бы съехал по незнанию, что его не имеют права выгонять из дома, если он собственник. Этот парень хитёр и выглядит умным, он, наверняка, знал, что Чимин владелец, и просто сделал ставку на неопытность. Ставка бы сыграла, если бы сегодня в этом доме не оказалось Юнги-хёна.              Парень цыкает, разворачиваясь на каблуках в сторону выхода, и уверенной походкой покидает помещение, напоследок бросив короткое:              — Ещё увидимся.              Через окно Чимин видит, как ряженый бизнесмен стоит у входа и разговаривает со своим водителем. Юнги же спускается с оставшихся трёх ступенек и ставит на стол кружку, присаживаясь.              — Ну ты и трусишка, — усмехается он. — А если бы меня не было? Послушал бы и вещи паковал?              — Нет, я бы потом спросил. Просто, когда на меня так резко нападают в сфере, где я имею только поверхностные знания, я впадаю в ступор.              Чимин неловко чешет затылок и идёт наверх, чтобы принести тосты и джем. Они тихо завтракают, и никто их не отвлекает, словно все клиенты решили дать им время друг на друга. Юнги говорит, что свяжется со своим знакомым риелтором и спросит, что им делать в этой ситуации и как спровадить этого горе застройщика.              Теперь это даже не кажется такой пугающей и нерешаемой ситуацией. Есть какое-то отдельное чувство удовлетворения, когда ты сам с чем-то не мог справиться, а потом кто-то щелчком пальцев решил эту проблему.              Юнги уходит на работу в этой же футболке, в которой спал, и обещает вернуть потом назад, объясняя это тем, что всё равно сегодня заночует в студии — ему житья с этим проектом не дадут. А Чимину что? У него тут толстовка, полностью пропитанная чужим парфюмом, которую ему, на секундочку, разрешили носить, как нравится. Конечно же, Чимин этим воспользуется.              В лавке снова воцаряется тишина и покой, когда Юнги-хён дожидается такси и уезжает. Хосока нет и не будет — он скорее всего спит дома, Тэхёна тоже нет, и Чимин его вряд ли увидит, пока болен Хосок. Разве что, если не пойдет проверять их. Парочка «Ким» застряла каждый на своей работе: Сокджин писал, что у них нет времени даже нормально обнять друг друга вечером — настолько они устают. И Намджуна днём с огнем не сыщешь дома, он уже три дня торчит на работе.              Давно в этой лавке не было такого покоя. Чимин оглядывая светлое просторное помещение, в котором всегда так приветливо в свете солнечных лучей летают пылинки, поднятые с сухих трав и старых книг. Здесь всё ещё пахнет ароматическими маслами и цветами, пахнет чаем и сухофруктами, которые Чимин поставил на прилавок для гостей. Они лежат под стеклянным колпаком, и чаще их едят только бабушки и сам Чимин.              Это место — его дом. Он любит одинаково обе лавки, что магическую, что людскую. Он живёт на два мира и безгранично ценит каждый из них, потому что и там, и там у него есть то, чем он дорожит. Люди, предметы, цели — они разные, но до безобразия ценные и родные. В такие тихие моменты, когда Чимин один и его душу ничего не тревожит, он понимает, насколько счастливым человеком он родился. Вокруг него мир, безмятежность и множество возможностей, а рядом близкие люди. Разве можно в жизни желать чего-то ещё, чтобы быть счастливым?              Ушей касается стук баилей, но со спины Чимина обдает знакомым холодом, пробирающим по позвоночнику. Давление гнёт его к земле чужой силой, которую он не в состоянии даже увидеть, потому что у неё, кажется, нет какого-то потолка.              Женщина в сером костюме и молескиновом пальто всё с тем же выражением лица и убранными в низкий хвост волосами — в свете дня Чимин видит, что они более русого цвета. Но глаза такие же тёмные и бездонные, но совсем не страшные. Скорее загадочные — Чимин в них всегда пытается найти хоть один ответ на свой вопрос.              — Иногда я думаю, что лучшим подарком от Вас было бы узнать Ваше имя, — говорит Чимин и впервые на её лице видит что-то кроме дежурного выражения.              Она совсем немного улыбается ему, опуская ненадолго глаза вниз, будто смущаясь.              — Ещё не время, но скоро ты его узнаешь, — она делает несколько шагов, цокая широкими каблуками по деревянному полу. — Сейчас я только принесла тебе знамение о том, чем выльются твои неосторожные слова. Скоро придёт час отстаивать свои решения и поступки.              — Снова так много загадок и никаких ответов, — Чимин бы больше удивился, скажи она хоть что-то понятное. — Я имею право хоть на одну подсказку?              — Ты не замечаешь, но все ответы уже есть в твоих руках. Страх мешает тебе их получить. А подсказки ты бы мог найти, если бы встал хоть на секунду и оглянулся бы вокруг. Ты уже знаешь это, Чимин, ты сам чувствуешь это.              Чимин вздыхает, глядя в окно своим истинным зрением. Он знает. Еще до их встречи с Юнги, летом, он замечал, как переменилась атмосфера в мире. Нити колыхаются, тучи энергетических потоков становились всё беспокойнее с каждой неделей. Чимин замечает эти перемены, но он не знает, что является источником. На верхах судачили о том, что Боги вновь играют в свои игры. А после объявления об алых нитях вовсе поднялся переполох во всех мирах — отсюда и могло пойти волнение. Но раз теперь его внимание на это обратила женщина-загадка, то это что-то большее, нежели простые эмоции людей.              Здесь Боги и миры сыграли свою роль.              — Я чувствую, что в мире что-то происходит, но я не вижу что. И Вы явно в курсе, но не хотите мне сказать.              — Ты должен был задуматься над этим ещё в тот момент, когда услышал звоны бубенцов. Тебе стоило быть осторожнее с желаниями, — её слова наводят Чимина на недавние воспоминания и возвращают в летний день, когда он встретился с Юнги впервые на дороге.              Бубенцы Смерти и Любви. В роковой день встречи, Чимин услышал звон, но понять, который бубенец звонил, он так и не смог.              — Вы знаете, как понять, который из бубенцов звонил в тот день? — решил попытать счастье Чимин, но тщетно.              — Скоро ты всё поймёшь. А пока я привела того, кто частично даст тебе ответы на будущие вопросы. Заходи.              Пока Чимин отчаянно вздыхает с формулировки «ответы на будущие вопросы», баили снова стучат и впускают в лавку юношу, одетого с иголочки. На нём классический чёрный костюм с роскошным бархатным жилетом красного цвета. Он выглядит так, словно только что вышел со светского вечера, но Чимин сразу понимает, что он не живой человек.              Паренёк улыбается неловко, неуверенно заходит в помещение и аккуратно прикрывает за собой дверь. Он кланяется в приветственном жесте, и Чимин кивает ему в ответ, оценивая на вид: он же ещё школьник? На вид старшеклассник, просто одет больно богато, скорее всего, он из влиятельной семьи.              — Это как же ты погиб, раз умер в такой элегантной одежде? — спрашивает Чимин.              — А это тебе предстоит узнать, если ты хочешь быть готовым к буре, — женщина одарила его таинственной улыбкой и, негромко цокая каблуками по полу, направилась к выходу.              Чимин знает, что останавливать её бесполезно, потому просто смотрит ей в след в надежде, что она скажет ещё хоть что-нибудь.              — До скорой встречи, Чимин. И до нашей следующей встречи тебе лучше разобраться с его незавершённым делом. Подсказка. Тебе пригодится помощь раннего гостя.              Она уходит, и в лавке остаются только Чимин и призрак. Чимин вздыхает — раз уж его привела эта женщина, значит, это действительно что-то важное. Или сложное. Разве разберёшь этих Богов или кем она там является? Эти происки судьбы уже у Чимина в горле сидят. Хотел бы он однажды посмотреть ей в глаза и поинтересоваться, сама она эти игры сочиняет или ей кто-то идеи накидывает? Ему иной раз кажется, что Боги всем дворцом там развлекаются, внося свою лепту в чиминов жизненный сюжет.              — Ну, рассказывай, как тебя зовут, что тебя держит на Земле? — начинает Чимин, и призрак совестливо отводит глаза, переминаясь с ноги на ногу. — Не стесняйся, я уже решал проблемы призраков.              — Я… я не помню.              — Что? — не расслышал Чимин.              — Не помню. Ничего не помню, что было при жизни.              — Что?

12.4

      — Нет, Тэхён, вон та кнопка, красная. Красная, Тэхён, это синий, ты что, цвета не отличаешь?              — Тут две красные, и одна из них синяя.              — Какая, интересно, какая? — Хосок приподнимается, уже пожалев, что сам не пошёл сделать несчастный кофе. — Это индикатор у неё горит красным, а кнопка-то синяя. Поэтому нажми на просто красную кнопку.              — Жму, — озвучивает действия Тэхён, тыкая пальцем на кнопку, и смотрит, как кофе-машина начинает жужжать и работать. — И она сама сделает тебе кофе?              — Да, такие чудеса.              — Не держи меня за дурака, это просто технический прогресс, а не чудеса. Я же не подтруниваю над тобой, когда ты путаешь призраков и людей.              — Это было один раз!              — Врать себе — плохо.              Хосок рушится обратно на подушки дивана, отмахиваясь от Тэхёна. Он продолжает мельтешить на кухне — Хосок хотел выпить латте, и Тэхён вызвался саморучно соорудить ему чашечку. Конечно, Хосок не против заботы в свою сторону, но Тэхён и техника всё ещё никак не хотят дружить между собой. Видимо, к инновациям так быстро не приспособишься.              По телевизору идут новости, там говорят что-то о пропаганде в рекламе, и Тэхён спрашивает его, что нынче считается пропагандой.              Хосок думает, что пропаганда в наше время — достаточно абстрактное понятие. Лучше бы вместо того, чтобы обсуждать высосанную из пальца «пропаганду безработицы» в рекламе магазина видео-игр, обсудили бы сексуализацию в модельном бизнесе или алкогольную рекламу. Проку было бы больше.              — Так что в наше время пропагандируют? — дублирует вопрос Тэхён, выплывая из-за кухонной перегородки с блюдцем и кружкой.              — Права и свободу, — Хосок жмёт плечами, ведь это то, чего вечно не хватает людям в мире.              Тэхён задумчиво останавливается посреди комнаты и сосредотачивает внимание на телевизоре. Показывают митинги в Европе, поддерживающие свободу прав женщин и сексуальных меньшинств, ведущая называет митингующих «пропагандистами», а лозунги на плакатах скандируют «свободу слова» и «у нас тоже есть права».              Глаза у него задумчивые, в такие моменты он напоминает Хосоку какого-то андроида, который учится познавать человеческий мир. Часто Тэхён вот так останавливается и смотрит на что-то, анализирует, разглядывает людей или какие-то их действия.              Но вот он сделал свои выводы, перенёс вес на другую ногу и приподнял одну бровь в недоумении.              — До сих пор? — неоднозначно говорит он, Хосок не понимает его.              — Что «до сих пор»?              — Права и свобода, — Тэхён кивает на телевизор, где уже начинается другая новость. — Разве у вас их всё ещё нет?              — Ну… Нет? — Хосок почувствовал себя неуверенным от такого тона, но постепенно в голову начали приходить мысли, подтверждающие его ответ. — Людей с нетрадиционной ориентацией унижают и притесняют, к девушкам относятся предвзято на работе, разделяя мужской и женский труд. И если ты, девушка или парень, лезешь не в «свой труд», получаешь ненависть. Да и в целом, если как-то выделяешься, скорее всего, тебя осудят. Сложно назвать это свободой.              — В законах написано, что женщины не могут заниматься мужским трудом, а мужчины женским? — на лице Тэхёна неподдельное удивление, но Хосок качает головой.              — Нет, конечно. Ну, не везде.              — А люди всё ещё смешные.              Тэхён делает два оставшихся шага к дивану, на низкий кофейный столик ставит кружку, а сам заваливается на диван, перекатываясь через Хосока. Он пристраивается под боком, между спинкой и самим Хосоком, укладывается ему на плечо и снова начинает заниматься своими фамильярскими обязанностями — перебирает чужую ауру и зашивает дыры, заполняя своей.              — В плане «смешные»?              — У вас всё есть. И свобода, и права, но вы сами себя лишаете и того и другого, — тихо говорит Тэхён, прикрывая глаза, словно собирается спать. — Одни пишут бессмысленные законы, вторые создают навязчивые убеждения, а третьи почему-то идут у всех на поводу. По крайней мере, теперь вы не воюете между собой.              — Без законов бы преступность стала неограниченной, все бы грабили и убивали.              — А ты из всех моих слов зацепился только за эти? — веки Тэхёна поднимаются, и Хосоку почему-то кажется, что его осуждают. — Есть полезные законы, но есть и бессмысленные. Есть те, кто придерживается своего виденья, а есть те, кто считает его единственно верным. Как ты думаешь, почему люди всю жизнь требуют свободы? Потому что другие люди придают слишком много значения чужой жизни и суют в неё свой нос. Закон должен был разграничить черту между приемлемым и неприемлемым поведением с точки зрения добра и зла, а не заниматься банальным закрепощением и подсудобливать личные мысли туда, где это не нужно. Потому и смешно — Боги дали вам всё для жизни в мире, а вы играете в театр, кого-то возвышая, а кого-то опуская на дно. Это забавно.              И сказать на это Хосоку нечего. Тэхён наблюдает за миром с его основания: он видел, как развивается цивилизация и эволюционирует в своих решениях человек. И если так задуматься — Тэхён прав. За каждым законом стоит писавший его человек, за каждым комментарием в сети есть живой пользователь, за объявлением войны стоит человек, руководящий государством. Хосок видел своими глазами, как мать указала маленькой дочери на идущих за руку коротко подстриженных девушек и называла их неправильными и ужасными.              С одной стороны, и правда, кто наделил группу людей властью решать за всю страну? По сути, горожане и наделили, добровольно подчиняясь каждому выпущенному закону. Ведь, по сути, если все начнут просто игнорировать какой-то бессмысленный закон, что сделает Национальное собрание? Ничего, это просто группа людей, которая руководит другими, им просто придётся переиздать закон.              Но Хосоку кажется, тут есть и обратная сторона — не все люди компетентны для важных решений, не все люди единогласны в решениях. Так в один день кто-то решит, что убивать — в порядке нормы, и начнётся анархия.              Видимо, человечество ещё не доросло до уровня жизни, в котором не будет ненависти по принципу идентичности.              — Так, погоди секунду, — Хосок берёт в руки телефон и открывает поисковик, вбивая искомое. — А-а-а, так подсудобливать — это навязывать. Говори в следующий раз «навязывать», а то никто не поймёт.              — Но Чимин понимает, — озадаченно смотрит на него Тэхён, приподнявшись.              — Ой, Чимин вообще отдельная история, у него багаж знаний втрое больше, чем у остальных людей, — Хосок делает небольшую паузу, складывая руки под голову и устремляя взгляд в потолок. — Что ж, не будь строг к людям. Просто мы ещё не выросли настолько, чтобы приходить к таким высоким выводам. У нас в обществе слишком много идиотов. Думаю, ты ещё увидишь расцвет человечества, не так ли?              Тэхён на него смотрит, сканирует, а Хосок отворачивает лицо к экрану, начиная щёлкать каналы. И слыша это, Тэхён вдруг с ужасом понимает, какая жуткая мысль пронеслась в голове, оставшись не озвученной.              «Я не хотел бы»              Он живёт уже так долго, что все встречи и расставания принимает как должное. Ему не присущи тоска и скорбь, для него это мимолётные чувства, далёкие и неясные, как и для каждого фамильяра.              В его волосах пальцы человека, что дарит ему покой. Другой покой, не тот, с которым он живёт, как наблюдатель. Это чувство иного спокойствия, которое не выразить словами. Оно приходит к Тэхёну, когда в лавке мимо него проходит Чимин и ворчит, угощая вкусностями, когда они с Хосоком препираются и втягивают его в обсуждение, которого он совсем не понимает. Когда он падает к Хосоку на колени в любом обличии, и тот уже по наитию начинает рукой водить ему по спине и гладить за ухом.              Это чувство селится внутри, когда он прикладывается к чужой груди головой и слышит ровное сердцебиение и в прикосновениях ощущает то, чего не достаётся другим. Тэхён смотрит каждый день в глаза, которые обожают его уже не так, как тот же Чимин. Его греют руки, что относятся к нему по-особенному, и это не то, чему Тэхён должен так легко поддаваться.              Просто такова сила фамильяра, она так работает — это она влечёт Хосока к нему, а не сам Тэхён.              Магия фамильяров очень своеобразно действует на людей. В случае Тэхёна — у него талант располагать к себе, в некотором смысле даже очаровывать. Люди по-разному поддаются этому. Именно в этом причина, по которой Тэхён не должен обращать так много внимания на тёплое отношение со стороны Хосока.              Привязываться к людям опасно, потому что они уходят. Они непременно уйдут и оставят его вновь, поэтому Тэхён ради них не рискует ничем: ни своим сердцем, ни жизнью. Тэхён позволял себе эмоции, позволял переживать и учиться понимать людей, проникаясь их чувствами, но все они всего лишь подвластны его притяжению. Он уверен, что отношение бы их изменилось, исчезни этот магнетизм.              Такого не случалось давно. Тэхёну немного страшно, и он запутан, он пытается не поддаться этому наваждению и вздыхает. Он подставляется под уветливую ладонь и жмурится, глубоко дыша. От Хосока вечно пахнет чем-то сладким, от частых посиделок в пекарнях, и от него идёт что-то такое же солнечное, как от самого Тэхёна.              Ощущение солнца кажется Тэхёну очень родным и близким. Внутри разгорается счастливое ликование, будто вот так с Хосоком он может пролежать остаток дней или впасть в ещё один сомниум. Как сильно Тэхён ослабил хватку, раз позволил так приручить себя?              — Тэхён, — голос Хосока звучит обескураженно и неуверенно, Тэхён слышит его будто сквозь дрёму. — Ты, эм, ну… ты светишься?              Сон снимает одним щелчком, разум проясняется, и Тэхён открывает глаза. Перед ним слегка подсвеченное лицо Хосока, по комнате разлился слабый желтоватый окрас у белых стен. Тэхён подносит к себе руку, рассматривая, как на коже играют блики, собственная аура переливается, и, должно быть, его глаза сейчас тоже горят, налитые льющейся изнутри энергией.              Он давно не загорался, последний раз это было во времена аннексии Японией, когда одним вечером он наблюдал за закатом на окраинах и почувствовал себя близко к солнцу, по которому скучала его сила.              — А, такое случается, это нормально, — отмахивается Тэхён, ведь это просто такая особенность его организма.              Периодически он становится лампочкой.              — А почему так? — ожидаемо спрашивает Хосок. — Фамильяры могут светиться?              — Не все, — Тэхён снова опускает голову и устремляет взгляд в телевизор. — Солнечные фамильяры могут светиться, когда испытывают сильные эмоции. Мы созданы из солнечных лучей, оно и понятно.              — Что ты чувствуешь?              Слишком сложный вопрос, на который Тэхён отвечать не хочет. А Хосок всё ищет с ним встречи взглядом, пока Тэхён, напротив, избегает, опасаясь, что тот всё сразу поймёт. Иногда он не понимает людей: они могут не видеть очевидного в упор, но некоторые тонкости могут подмечать на раз-два.              Тэхён светится, потому что Хосок заставил его загореться. Тэхён светится, потому что чувствует счастье от нахождения с ним рядом, и это счастье отличается от обычной людской привязанности.              Пока не поздно, от этого нужно избавиться.              — Я не знаю. Видимо, я просто давно не чувствовал людей, вот и тревожусь по пустякам сегодня, — этот ответ Хосок принимает, кивая.              — Это от тревоги? Это как-то можно успокоить?              — Скоро пройдёт. Ты успокаиваешь меня, потому что я доверяю тебе.              Хосоку отсюда видно только серую макушку, за чёлкой лица Тэхёна он не видит. Слова приятно греют сердце — Тэхёну рядом с ним спокойно. Плохо радоваться такому, но Хосок ничего с этим поделать не может — очаровался магическим созданием и совсем теперь не знает, как с этим быть. Если Чимин узнает, то прибьёт его.              Тэхён ведь бессмертный, создание Богов, он даже не человек и чувствовать не умеет. Разве можно рассчитывать хоть на малейшую взаимность? Для Тэхёна он — этап жизни, и как бы сильно Хосоку ни хотелось стать чем-то большим и показать, что люди могут быть больше, чем просто пуговицами, он не может. Разве что, если ему на голову вдруг не упадёт философский камень, дарующий бессмертие.              Эта идея осеняет его. Ведь в обратной стороне чиминовой лавки был чёртов венок Аполлона и рог единорога, может, и философский камень будет?              — Я чувствую твоё волнение, о чём ты там думаешь?              — Что? Ни о чём, — тут же отнекивается Хосок, а Тэхён, наконец, показывает ему лицо и смиряет его подозрительным прищуром. — Я думал, что просто ты очень тёплый, вот и всё. Обнимашки?              Тэхён цыкает и сам укладывается ближе, давая простор рукам Хосока на объятия, и Хосок выдыхает тихо — пронесло.              — Мог бы не спрашивать о таком, уветливый какой.              — Что это опять за слово?

12.5

      Цель Чимина на сегодня: не присесть за попытку проникновения на частную собственность.              Высокий забор из красного кирпича не даёт Чимину разглядеть обстановку, но через маленькую лазейку в железных воротах немного видно двор. Посередине стоит беседка и гриль, сам дом большой и белый, к нему от ворот ведёт достаточно длинный подъезд, и, кажется, Чимин видит бассейн за парой деревьев.              Он нашёл дом того парня-бизнесмена, но на этом план у Чимина закончился. Как действовать дальше — непонятно.              Вычислить этого землевладельца оказалось нетрудно, ведь он сам оставил Чимину след, по которому дал себя найти — поленился выкинуть свой стаканчик из-под кофе в урну и оставил его на подоконнике у лавки Чимина. На нём остались хорошие следы энергии, которой Чимин без труда зарядил самый простенький маятник и нашёл адрес на карте. Правда, пришлось смотреть на пяти картах в разных масштабах, но никто не виноват, что пришлось такие доисторические методы применять, чтобы найти человека. Если бы Чимин видел что-то кроме его следов, было бы проще в разы.              — Ну, и как? Видишь то, что тебе поможет? — спрашивает призрак за его спиной, и Чимин жмёт плечами, качая головой.              — Там не видно никого, кроме собаки в будке. Сходи, осмотрись, вдруг ты что-то вспомнишь или узнаешь. Я тебя тут подожду.              Призрак кивает и исчезает, просачиваясь через стену, Чимин остаётся один.              Что только они вчера ни перепробовали, чтобы вернуть память этому парню — ничего не вышло. Чимин даже заново открыл все справочники по душам людей, чтобы убедиться, не упускает ли чего-то, но нет. Амнезия у призраков всё ещё достаточно неизученное явление, которое летописцы объясняют несколькими предположениями исследовательского комитета: либо призрак травмирован, и его память утеряна, иногда заблокирована, либо спрятана где-то ещё. Бывали случаи, что у призраков извлекали память или намеренно уничтожали её… много объяснений амнезии, но вычислить причину фактически нереально. До такого уровня сканирования призрачной материи не достигает ни один человек, чтобы посмотреть, чего не хватает душе.              А этот парень не помнит вообще ничего, даже собственное имя. Чимин назвал его Рубер из-за его броского красного жилета, и они решили, что это будет его прозвище до тех пор, пока они не узнают настоящее имя.              На табличке ворот написана фамилия «Кан», знай Чимин раньше, мог бы называть Рубера именно так, по фамилии. Но это не так важно. Чимин здесь, чтобы узнать, как же связаны владелец Кан и этот призрак, утративший воспоминания о жизни. Нельзя не заметить, что у них безумно похожие лица, просто невероятно, почти один в один Рубер точная копия владельца Кана. Но видно, что Рубер явно младше владельца, это сбивает Чимина с толку — кто они друг другу? Не факт, что они братья, ведь это могут быть дядя и племянник или вовсе дальние родственники, просто очень похожие друг на друга. И разница между ними на вид в возрасте не маленькая, лет пять, не меньше…              Чимин озадачился этим делом, потому что та женщина привела Рубера к нему, но постепенно его начинает одолевать азартное любопытство — что-то тут нечисто. Ему внутреннее чутьё шепчет на уши, что разгадать эту загадку было бы интересно: что случилось в этом большом доме между этими двумя? И почему владелец Кан укрыт какой-то защитой от глаза медиума. Причём не абы какой защитой, Чимин ведь далеко не из слабых медиумов. На этом парне висит мощная защита, которую Чимину не проглядеть с его потомственным даром.              Шаги заставляют Чимина отойти от двери и зайти за выпирающую из стены колонну, чтобы взглянуть на выходящего. Во дворе с рыком громко залаяла собака, Чимин слышит звон цепи — должно быть, она рвётся сильно от желания облаять человека. Им оказывается владелец Кан, он выругивается на животное, с досадой глядя ему в след, пока ворота медленно смыкаются. Владелец садится в подъехавшую машину и уезжает дальше по дороге.              Немного погодя, Чимин решает обойти дом по периметру и посмотреть, не найдёт ли он ещё какую-нибудь подсказку. По сырому асфальту он старается не шлёпать громко, ноги сами несут его по периметру забора в промежуток между соседним участком и домом семьи Кан. Чимин заглядывает — пусто, только длинный коридор, выходящий на ту сторону улицы. Он идёт вперёд, высматривая в заборе бреши и немного заглядываясь на соседский не такой уж большой домик в сравнении с этим поместьем — тоже ничего интересного.              Чимин оглядывает улицу, на которую вышел — такие же крупные и средние дома, видимо, район построен для влиятельных людей. Всё чисто прибрано, и на асфальте даже не лежит слякотный грязный снег, только лужи и клумбы. Совершенно бесполезная вылазка, неужели придётся в дом лезть?              Сбоку раздаётся тихий писк ключа, и, оказывается, у поместья есть ещё один выход — небольшая дверь из такого же чёрного железа, как и ворота. Хрупкая молодая девушка спиной вперёд выволакивает четыре огромных пакета. Её щеки красные от напряжения, дыхание сбилось, Чимин видит, как она стискивает зубы, занимаясь этой работёнкой, и замечает, что у калитки стоят ещё два пакета помимо этих.              — Ох, позвольте, я помогу, — тут же Чимин оказывается около неё, она охает от удивления и лёгкого испуга, тут же отпустив все пакеты и схватившись за сердце.              — Напугали! — обречённо вздыхает она, переводя дыхание, после отряхивает пыльные пятна со своих джинс, смотря на Чимина с благодарной улыбкой. — Не стоит, спасибо Вам, это моя работа, я справлюсь.              — Ничего страшного не будет, если один раз я помогу Вам, Вы ещё успеете потаскать их в одиночку, — настаивает Чимин, стараясь выглядеть максимально бескорыстно, хотя у самого на уме не только мысль помочь, но и разведать некоторые детали.              — Ну, — девушка неуверенно гнёт пальцы, глядит Чимину куда-то за спину и смиряет пакеты грузным взглядом, словно прицениваясь. — Эх, почему бы один раз не воспользоваться случаем.              Чимин улыбается ей в ответ и берёт два пакета, пока она в свои руки берёт один — с ним ей вполне по силам справиться. Как выяснилось, за спиной Чимина она высматривала мусорные баки в сорока метрах от калитки и, видимо, думала, хочет ли одна всё это таскать.              — Что же за дом такой, раз столько мусора? — начинает разговор Чимин. — Ты всегда таскаешь такие тяжести?              — Нет, — она вздыхает, делая небольшую передышку, и Чимин останавливается вместе с ней, тоже ставя свои пакеты на асфальт. — Обычно его не так много, но сейчас все на ушах и готовятся к поминкам, вот и выносить некому всё это. И помочь, как видишь, тоже некому, все суетятся.              — Оу, поминки… — Чимин кивает понимающе, а она берёт пакеты, и движение возобновляется. — У вас кто-то умер?              Первые пакеты летят в бак, открытый ногой Чимина, что держит педаль. Он забирает её пакет тоже, чтобы забросить, и отмечает, что он был тяжелее в весе, чем те, что нёс он сам.              — Ну, скорее у господ Кан, на которых я работаю, — она тяжело вздыхает, и они не торопясь идут обратно. — Один из их сыновей умер шесть лет назад, когда учился в старшей школе. Я тоже там училась, на пару классов младше. Знаешь, очень жаль господ, потому что братья много ругались между собой, хоть в детстве и были дружными, а когда Чан умер, и вовсе посыпалась вся семья. До сих пор каждый день, как на поминках, в доме один траур.              Чимину повезло натолкнуться на эту разговорчивую девчушку. Пока что она очень настроена поболтать, видимо, для сплетен в особняке у неё не так много подружек. Она уже попалась на наживку, теперь говорит совсем свободно, Чимин уверен — она ответит на любой вопрос.              — Кажется, я по новостям слышал эту фамилию, никак не вспомню, где…              — Господин Кан — политик, а госпожа помогает ему вести бизнес. У них даже комплекс в Шанхае свой есть, они очень знаменитые инвесторы и акционеры разных компаний. И бизнес у них наплаву уже больше пятнадцати лет держится.              — Вау, и такая семья плохо ладит? Их дети, наоборот, должны быть счастливы.              — Они были, — её взгляд наполняется чистым сожалением, и, на самом деле, Чимину эта девушка кажется очень хорошей для этой семьи. — Когда мы все были детьми, я помню, они жить друг без друга не могли. А потом вдруг начали ссориться и перестали общаться совсем, Чан вообще не хотел больше говорить ни с кем, потому я лишь иногда говорила с Уджи и поддерживала его. Но после того, как Чан умер, Уджи совсем закрылся и впал в депрессию.              — Ох, — Чимин принимает её слова уже без игры. — Это звучит грустно, правда. Наверное, ты тоже переживаешь, ведь они тебе не чужие люди.              — Есть такое, — последний мешок из её рук оказывается в урне. — Мы росли вместе, и в школе я даже была влюблена в Уджи, поэтому теперь за них у меня очень болит сердце. Ведь я желала им обоим счастья и покоя, мне жаль, что так вышло.              На этом она заканчивает, проверяя время на своём телефоне. Чимин быстро адаптируется под диалог и глядит на свой экран, негромко охая.              — Что ж, мне пора, я был рад помочь. Надеюсь, ты больше не будешь таскать такие вещи сама, тебе стоит поберечь своё здоровье, тебе ведь их нельзя носить.              — Откуда ты знаешь? — она смотрит на Чимина широко открытыми глазами, прижимая свой телефон к груди.              Чимин подмигивает ей, засовывая руки в карманы.              — Доктора замечают такие вещи. Посети больницу и не терпи боли в животе. Тебе же лучше.              Он машет ей рукой и быстро ретируется назад в проход, из которого пришёл, пока она не опомнилась, действительно приняв его за врача. Иначе сразу бы пошли вопросы вплоть до обсуждения симптомов троюродной бабушки по чьим-то линиям. В принципе, Чимин узнал и так достаточно много, и теперь дело за малым.              — Чимин!              Рубер появляется из стены прямо перед Чимином, примостившись рядом.              — Ну, как? — спрашивает Чимин с надеждой. — Вспомнил что-нибудь?              Но призрак только качает головой и вздыхает досадно:              — Нет, глухо, как в бочке. Ты уверен, что это мой дом?              — Да, — Чимин уверенным шагом выходит из этой подворотни и идёт по улице к остановке. — Я скажу тебе даже больше, теперь мы знаем, как тебя зовут.              — Правда?! — он выглядит восторженным. — И как же?              — Чан, тебя зовут Кан Чан.              Призрак вдруг замирает, вынуждая Чимина тоже резко остановиться. Лицо у парня неопределённое, брови нахмурены, словно он очень тщательно что-то обдумывает в своих мыслях. Он, наконец, поднимает на Чимина сосредоточенные глаза и выдаёт вердикт:              — Совершенно не помню этого имени.              Чимин громко цыкает, закатывая глаза, и идёт дальше, слушая причитания Рубера.              — Пока что можешь дальше звать меня Рубер, я уже даже прикипел к этому. Как будто я какой-то крутой гангста!              — Как скажешь.              Чимин иногда смеётся с него — забавный он парень, этот Рубер. Не знает Чимин, что у них там произошло при жизни, но у него есть ощущение, что этот призрак вряд ли был кем-то плохим.              На такси они возвращаются домой, во время поездки Чимин надевает наушники и периодически задаёт Руберу вопросы о том, что он видел в доме. И, судя по рассказам, детей действительно было двое. Он видел свои фото в рамках в доме, висела даже огромная картина в позолоченной раме — это был семейный портрет, где на переднем плане сидят родители, а за их спинами двое сыновей с абсолютно одинаковыми лицами, но разными выражениями эмоций.              Рубер говорит, что в доме никто не сидит на месте, и все готовятся к чему-то. Чимин сообщает ему, что скоро у семьи Кан буду поминки. Но Руберу эти слова не так информативны — он даже не сразу понял, что именно его будут поминать.              Чимин входит в лавку и плетётся в каморку, но, доходя до скрытой двери на магическую торговую улицу, он осознает — а зачем ему, собственно, туда? Он по привычке пошёл купаться в книгах и древних знаниях, потому в этот раз ему даже непривычно выходить обратно и садиться за столик в лавке с ноутбуком.              Искать информацию об известной семье не так уж и трудно — достаточно вбить имя. Чимин смотрит некоторые фотографии, изучая лица и пытаясь разобраться в отдалённых чувствах на фото. Он касается экрана пальцами, даже прикрывает глаза и сосредотачивается сильнее обычного, но это не помогает — слишком много помех от посторонних людей на фото, ведь всё сделано в людных местах. Выставки, церемонии, выборы, благотворительные вечера и собрания, но так мало отдельных фото.              Чимина спасло не что иное, как Инстаграм. Оставшийся сын семьи весьма популярен среди девушек, и те часто фотографируют его везде, где ни попадя. Но от фото идёт один девчачий восторг — Чимин по-прежнему не видит энергии владельца Кана.              — Ах ты… так вот в чём дело.              На одном из фото с пляжа на каких-то островах Чимин нашёл свой камень преткновения.              — Чёртов кельтский узел, — цыкает Чимин, едва не хлопая по столу рукой от досады, даже Рубер с любопытством заглядывает на экран. — А я-то думаю, за чем же он от меня прячется, жук подколодный.              — Что там? — спрашивает Рубер.              — Кельтский узел на нём, вот что случилось. Подвеску видишь? Даже когда нет необходимости использовать, кельтская магия всё равно найдёт способ подгадить мне жизнь, терпеть её не могу, будь она неладна.              — Значит, из-за этого ты не можешь его, эм, посмотреть? — Руберу объясняли суть проблемы, но для него вся эта магическая лабуда в новинку, он не понимает до конца, как всё работает.              — Типа того.              Чимин убирает телефон в сторону, вздыхая, — чёртова кельтская магия. Чем, по мнению той женщины, он должен убрать кельтский узел с человека, который носит его так долго? Подбросила задачку, теперь придётся думать, как разрушить это маленькое создание Сатаны.              Конечно, его создал не Сатана, но по уровню усложнения жизни кельтская магия явно была его идеей.              Чимин роется по нескольким сайтам и даже находит отдельные страницы с информацией, на которых написано всё. Ведь отец семейства часто даёт интервью и советы новичкам в бизнесе, а мать помимо бизнеса семьи содержит модные бутики, разбросанные по Сеулу. Чимин читает интервью семилетней давности, когда оба сына ещё были живы.              У них действительно было всего двое детей, потому что госпожа Кан не может их более иметь — первая беременность была для неё большой надеждой. Они с мужем счастливы, что у них именно близнецы и оба мальчики — это была их мечта. Конечно, то, что она говорит на интервью, разнится со словами служанки. Госпожа говорит, что её дети очень общительные и дружные, не могут друг без друга жить и всегда поддерживают, когда та девушка говорила, что братья последние годы совместной жизни совсем не ладили. Любопытно.              Даже в школьном возрасте у братьев Кан были скандальные статьи. Вот статья о драке в школе, вот статья о странном инциденте на улице, где кто-то из братьев толкнул человека. Статья, где один из них поцарапал чьё-то авто, и вот кого-то поймали курящим в школьной форме. Какие бы статьи ни находил Чимин, во всех грехах в итоге сознавался старший из близнецов — Чан.              Ближе к моменту икс Чимин замечает резкий скачок популярности семьи Кан из-за того, что в тот год они открывали огромный торговый центр. Чимин даже не знал, что этот ТЦ в соседнем районе принадлежит им, хотя это одно из самых проходимых и популярных мест.              И вот та самая статья:              

«Смерть одного из близнецов Кан, трагедия после триумфа».

      

      СМИ сообщают, что после открытия Кан Чан чувствовал себя плохо из-за простуды и принял жаропонижающие лекарства, поэтому перепутал дверь из комнаты с балконной. Грубо говоря, вышел с балкона. Он выпал со второго этажа из комнаты своего брата, пока тот ходил вниз принести ему воды. Брат первый обнаружил тело.              Чимину кажется сомнительной вся эта статья в целом. Он ищет видео с открытия торгового центра: вот все четверо членов семьи приветливо машут публике и режут ленту перед дверями нового развлекательного центра. Как раз вот этот чёрный костюм и красный жилет Рубера, на его брате точно такой же костюм. И совсем он не выглядит больным, скорее, выглядит очень фальшиво и притворно, Чимину не нужно быть медиумом, чтобы читать его по лицу. Рубер не хотел там находиться, и то, как периодически на него зыркала госпожа Кан, тоже о многом говорит — она раздражалась, глядя на него.              Что-то тут не вяжется. Если Руберу было плохо, зачем он пошёл в комнату своего брата? И если на церемонии с ним было всё отлично, как он умудрился так разболеться, что даже не смог отличить двери? Почему брат пошёл куда-то вниз, оставив Рубера одного в таком состоянии, видя, что тот неадекватный из-за болезни? Чимину неспокойно, ему кажется, что он упускает что-то важное.              — Посмотри, — Чимин зовёт Рубера, и тот на стуле придвигается ближе. — Ты не припоминаешь ничего из этого? Это был последний день твоей жизни.              — Хм, — Рубер разглядывает фото с вручения и, недолго думая, спрашивает. — А который из них я?              Логичный вопрос.              — Вот этот, слева, дальше ты снимешь пиджак, и будет проще.              — Интересно, а нас путали родители?              — Рубер, сосредоточься.              — Ладно, — он снова глазами пробегается по тексту.              Чимин даже включает видеорепортаж и запись трансляции, но в итоге Рубер откидывается на спинку стула и удручённо качает головой.              — Пусто, я совсем этого не помню. Вроде бы и выглядит как-то знакомо, но ничего не могу понять.              — Ничего, не переживай, — Чимин снова разворачивает к себе ноутбук, и Рубер поднимается, решив размяться и посмотреть разные товары в лавке. Он говорил, что ему нравится тут читать и рассматривать витрины, выглядит тут всё загадочно и красиво.              Немного отчаявшись, Чимин уже хочет закрывать новостной сайт, как вдруг замечает сбоку рекомендованную статью со ссылкой на какой-то форум обсуждений.              «Кан Чан страдает психическим расстройством?»              Тут оказалось развернуто целое расследование какого-то журналиста из второсортной газеты. Он утверждает, что Рубер при жизни страдал каким-то расстройством, доводя к этому целый ряд фактов. Первым было то, что навело журналиста на мысль, — Рубера засняли выходящим из психиатрической клиники у чёрного входа. Он был одет, как обычный подросток, и старался максимально спрятаться под капюшоном, но пользователи согласились, узнав одежду и фирменные тёмные очки, которые часто носил Рубер. Далее журналист рассматривает скандалы, в которые попадал Рубер, и его поведение — агрессивное, вспыльчивое, судя по фактам, он был первым, кто нападал, когда ввязывался в потасовки.              Журналист отметил поведение на официальных приёмах, когда камеры направлены не на Рубера — он отстранённый, безэмоциональный и совершенно пассивный. На одном таком видео к нему подошёл брат, и он прогнал его, что-то грубо ответив.              И вот долгожданное фото с лекарствами. Журналист пишет, что это фото тогда обставили как приём витаминов с магнием, так как их сын очень много учится. Но журналист показывает другой кадр, где приближает название препаратов: Азенапин и Галоперидол. Это достаточно популярные нейролептики, которые применяются в лечении психических расстройств. А конкретно эти препараты распространены в лечении маниакально-депрессивного психоза.              — У него было биполярное расстройство? — сам у себя спрашивает Чимин, почёсывая затылок.              Далее журналист приводит примеры маниакального поведения Чана и депрессивные упадки. Он делает акцент на том, что, может быть, всё не так плохо, и это просто тревожное расстройство, которое решили резко купировать сильными препаратами. Ведь он так и не смог поймать Чана с седативными в руках.              — Хм, тут список болезней должен быть пошире, вряд ли тревожные расстройства будут лечить такими препаратами, — задумчиво тянет Чимин.              Он сам не очень разбирается, и сейчас пригодилась бы помощь бабушки, ведь друзей с медицинским образованием у него нет.              Всё же, Чимина ещё больше удивляет, что призрак скитался по Земле целых шесть лет, и с ним ничего не случилось. Он не обратился злым духом и не рассыпался, его не поймал за шиворот жнец, и он сам не ушёл ни в одни ворота — ни наверх, ни вниз, а ведь так бывает, что призраки без суда оказываются в преисподней или в саду на небесах.              Должно быть, дело тут как раз в беспамятстве. У Рубера за плечами ни тяготящих его сожалений, ни привязанностей, он даже своего характера и личности не знает из-за того, что не помнит своей жизни.              Рубер сказал Чимину, что просто бродил и смотрел на людей и их жизнь, ведь у него самого внутри было пусто, и ему некуда было пойти. Иногда он общался с другими духами и мелкой нечистью, чтобы разнообразить будни.              Если смотреть на всё, что Чимин нашёл, то это просто: Рубер мог страдать от психического расстройства и принимать лекарства, мог элементарно перехватить чего-то на открытии из алкоголя и вызвать этим усиление эффекта. Или произошла несовместимость лекарств, если он действительно был болен. Предположим, что его брат действительно ушёл за водой и оставил Рубера одного в комнате с расчётом на то, что тот в таком состоянии никуда не денется. Если дело в алкоголе, тогда становится понятным, почему не позвал родителей — не хотел, чтобы брату влетело. И вот Рубер встаёт, путает двери, выходит на балкон, вышибает двери, запинается и падает вниз. Младший брат возвращается на шум, видит происходящее и зовёт родителей.              История кажется полноценной, но у Чимина внутри стойкое чувство — что-то не так.              «Когда то, что мы находим, недостоверно, истина посылает сигнал, что стоит начать поиски заново. Это называется сомнениями. Если не можешь увидеть полную картину происходящего, появляются сомнения. В момент, когда ты отпускаешь свои подозрения, правда скрывается»              Так говорила бабушка, когда учила его отличать ложь. Это тонкое чувство внутри него — так натягивается ниточками его сила, она колышется едва заметно, посылая вибрации в сознание. Так работает внутренняя интуиция, чей язык медиумы понимают на уровне чувств. И сейчас Чимин сомневается, он чувствует, что где-то в этом всём скрывается ложь.              Поэтому Чимин решает поискать ещё. Открывает разные статьи, девчачьи форумы, новостные сводки и даже сканы газет. Спустя час у него уже рябит в глазах, ему кажется, что он сам сын семьи Кан — настолько хорошо он уже их знает. И он находит кое-что достаточно интригующее.              Кто-то, якобы, слил полицейский протокол допроса свидетелей и заключение о смерти. Все, как один, допрошенные говорят, что пришли на грохот разбитого стекла и уже увидели труп, а про отношения членов семьи уверенно рассказывают тёплые истории о понимании и заботе.              Но это натолкнуло Чимина на хорошую мысль — полицейский протокол. Если ему дадут почитать настоящий протокол и заключения экспертов, он, возможно, узнает что-то большее. И у него даже есть тот, кто может помочь ему не только достать протокол, но и разобраться с этим делом.              Кому: Намджун-хён (скептик №2) 20.29       «Привет, хён, есть минутка?»       Чимин решил, что уже поздновато, и лучше он напишет, чем позвонит, мало ли, вдруг он там всё ещё на работе чем-то занят. Или кем-то.

От: Намджун-хён (скептик №2) 20.30 «минутка есть, что у тебя?»« привет»

      Чимин с ликованием быстро строчит свою просьбу, пока Намджуна не сдуло ветром по работе.       Кому: Намджун-хён (скептик №2) 20.31       «У меня есть проблема по работе, ну, сам понимаешь, какого рода, и мне нужно узнать информацию по одному делу. Если ты попросишь следователя Рю показать нам протокол, он сможет это сделать? Это дело шестилетней давности, и оно уже закрыто»       Проходит несколько минут, и Чимин так и не получает ответа. Но сообщение прочитано. Он уже думал, что не успел уложиться в «свободную минутку» Намджун-хёна, но нет — ответ всё же приходит.

От кого: Намджун-хён (скептик №2) 20.35 «Мне безумно любопытно, что у тебя там снова происходит, поэтому я выпросил себе выходной на завтра и мы поедем разбираться с твоим этим делом. Заодно ты расскажешь мне, какого черта́ ты подобрал на этот раз»

             Чимин чувствует облегчение — раз Намджун-хён даже взял себе выходной, значит, ему точно дадут посмотреть материалы и помогут разобраться. Поэтому Чимин со спокойной душой закрывает дверь в лавку и идёт на сторону торговой улицы, чтобы почитать пару книг по кельтским амулетам. Но засыпает в кресле спустя пару страниц под тихий шум торговой улицы из приоткрытого окна.

12.6

      — Я всё ещё не понимаю, зачем тебе смотреть материалы дела, если ты всё то же самое начитал в интернете? — спрашивает по итогу рассказа Намджун.              — Потому что в деле должна быть его медицинская карта. Надо хотя бы посмотреть, действительно ли он наблюдался у психиатра.              Они с Намджуном около получаса сидят на диванчиках в следственном отделе, ожидая, когда следователь Рю найдёт нужное дело в архиве. По пути в участок Чимин рассказал Намджуну всю эту ситуацию с призраком, немного переиначив историю: он сказал, что этого призрака к нему привела уважаемая женщина, которой он должен по семейному обещанию, и она попросила его упокоить скитающегося Рубера без воспоминаний о жизни. Рубера, к слову, они с собой брать не стали, чтобы не мельтешил под ногами, да и ни к чему ему видеть фотографии своего распластавшегося по асфальту трупа. Но Чимин сказал ему ни в коем случае никому двери не открывать, ведь пока Рубер находится в лавке, он виден и для простых людей, а чем не шутит чёрт, если приведёт вдруг кого-то из знакомых Рубера? Его неугомонный братец, например.              Чимин поделился с Намджуном всем, что он нашёл, начиная с полной биографии семьи Кан и заканчивая своими подозрениями о мнимости «смерти по неосторожности». Чимин показал статью про психическое расстройство и добавил, что сам не знает, какие заболевания можно предполагать по этим симптомам и таблеткам, но круг расстройств точно должен быть шире двух указанных в статье.              Ещё в машине Намджун предложил помощь. Пусть Чимин разбирается в том, что ему близко — в магии. А с остальным попробует разобраться Намджун, в конце концов половину детства Намджун провёл у дяди, врача высшей категории. Задача Чимина будет после поездки в участок выяснить, как разрушить кельтский узел, чтобы иметь возможность влиять на владельца Кана, а Намджун проверит все остальные факты и разберётся с подозрениями на психические расстройства.              Порой Чимину кажется, что Намджун за свои года успел везде залезть. Иначе как объяснить, что он разбирается буквально во всём?              «Просто он любознательный. И до жути дотошный», — как говорил Сокджин.              — Ух, пришлось повозиться, у нас слишком много преступности в городе, — в комнате появляется следователь Рю с тонкой папкой в руках. — Это для какого же реферата тебе понадобилось это забытое дельце?              — Эм, — запинается Чимин, но Намджун реагирует быстрее.              — «Сопротивление слову Божьему и последствия», — выдаёт Намджун, и Чимин прикусывает щеку изнутри, чтобы не начать смеяться в этот же момент. — Это ему по Богословию задали. Он вычитал, что при жизни погибший Кан Чан вёл себя не по-божески, и решил взять его как один из примеров.              — Ну и ну, даже не думал, что такие уроки бывают… я могу ещё пару дел подкинуть.              Чимин сдерживает внутренние порывы к смеху и вступает в разговор, блистая благодарной улыбкой.              — Спасибо, этого хватит. Я сам не в восторге, тема мне кажется глупой. Но спасибо большое, я только прочитаю и возьму как пример, фотографировать не буду.              — Да, без проблем, — следователь Рю отсалютировал двумя пальцами, идя к выходу. — Уверен, ты не подставишь меня. Я пойду проинструктирую стажеров, крикните, как закончите.              Они берут папку в руки, беря каждый по листу, — Чимину выпал допрос. Любопытно, что в протоколе с места происшествия родители дают единые показания: что пришли, потому что их позвал младший сын с криком о помощи. Прислуга, которую поймали на месте происшествия, тоже говорила одно и то же: пришли на шум, увидели труп. Но как только на следующий день вызвали на допрос оставшегося сына и ещё двух людей из рабочего персонала, что уехали раньше, чем их допросили, в показаниях начались расхождения.              Электрик, что чинил в тот вечер люстру на этаже у близнецов, слышал перебранку в их комнате. Он уже уходил, когда обратил внимание на шум и громкие голоса, и решил, что братские разборки — не его дело. Он закончил работу и уехал домой, лишь утром узнав о произошедшем. Сын не сказал ничего вразумительного, только повторял одно и то же: ему очень жаль. Следователь спросил, не вздорили ли они с братом накануне инцидента, и, судя по записям, у парня случился нервный срыв прямо во время допроса, пока его мать не оказалась в помещении. Она объяснила, что перед банкетом мальчики поссорились из-за девушки и не успели помириться. А после того, как их оставили одних ненадолго, мальчик просто пересказал слова родителей: та самая байка о жаропонижающих и о том, что он ушёл за водой.              — Смотри-ка, — пихает его локтем Намджун. — А у мозгоправа-то он реально был.              Чимин заглядывает в распечатки и следит за пальцем Намджуна, читая пару строчек. Кан Чан с детства наблюдался у психиатра. В шесть лет у него случился первый приступ агрессии, когда он убил домашнее животное в состоянии аффекта и после этого закрылся в шкафу, откуда его никто не мог вытащить. Врача пришлось вызывать прямо на дом, и после пары сеансов выводом был диагноз — пограничное расстройство личности. На этом фоне у Чана постоянно были проблемы с контролем гнева, депрессивные эпизоды, и он часто предавался фантазиям в детстве.              Чимин читал раньше, что пограничное расстройство одними медикаментами не купировать, а так как оно обнаружилось в детском возрасте, можно было в разы облегчить течение заболевания. Однако Чимин примерно представляет, что произошло.              Он читал, что из двоих братьев в первенстве всегда был Чан, и в совсем старых интервью госпожа Кан говорила, что муж мечтает передать старшему сыну бизнес, потому что уже с детства он проявляет прекрасные результаты и отличный ум. Но в поздних статьях Чимин читал, как младший из сыновей — Уджи — ходит к репетиторам и постоянно пропадает в компании с отцом. Господин Кан не раз называл его «преемником» на разных церемониях.              Видимо, ребёнка не стремились поддержать во время заболевания, а бросили силы на то, чтобы воспитать из младшего сына руководителя.              — Что-то не сходится тут в диагнозе, — вдруг говорит Намджун, листая дальше медицинскую карту. — Тут ни слова про те нейролептики, которые ты мне показывал. Если у него пограничное расстройство, ему бы выписывали антипсихотики по-популярнее для этого расстройства, по типу арипипрозола или оланзапина. Учитывая симптомы и то, что он принимал, я бы, и правда, быстрее подумал на биполярное расстройство, нежели на ПРЛ.              — А я вот думаю, что это не биполярное расстройство, — спорит Чимин, тыкая пальцем в самую первую страницу. — У него были припадки ярости, он в шесть лет убил домашнее животное и бывал в драках. В биполярном расстройстве он бы убил животное из-за мании его убить, а не из-за того, что не смог руки удержать.              — Но и ПРЛ тут не вяжется, если оно у него запущенное, он бы что-то делал с собой — резал бы руки или жёгся чем-нибудь, я не знаю. Но он чистенький, смотри, — Намджун показывает фото трупа в медицинском отчёте. — У него даже шрама нет ни одного. А восемьдесят процентов больных пограничным расстройством облегчают эмоции, нанося себе вред. Как у него за десять лет жизни с ПРЛ ни одного шрама?              — Но есть ещё оставшиеся двадцать процентов, — Чимин вдыхает, чтобы продолжить, но выдыхает, так и не начав спор дальше. — Так, раз это ни то, и ни это, значит и врач, и журналист поставили неверный диагноз. Дай-ка… да у него всю жизнь один врач, и на момент первого приёма этот психиатр только окончил университет. Он мог по неопытности допустить ошибку.              — Ну и чем же он тогда болел, раз кинулся с окна? Заболеваний кукушки с суицидальными наклонностями пруд пруди.              — А ты думаешь, он выпрыгнул сам?              Чимину же так совсем не кажется. Эта история от начала до конца пропитана враньём, среди всех показаний и допросов Чимин верит только словам электрика. Все говорят одно и то же под копирку, и только один человек, уехавший до инцидента, отличается в показаниях от остальной прислуги, которая была в доме всё это время. Как так вышло, что никто не заметил перепалки?              Что, если все показания в этом деле — ложь, подстроенная кем-то? А электрик был тем, кого подговорить попросту не смогли, ведь во время происшествия его не было в доме, чтобы рассказать ему накатанную версию трагедии.              Сам ли Чан выпал с балкона в ту ночь?              — Я вот думаю, — Чимин разглядывает кучу листов, разложенных по столу. — Что это было и не самоубийство, и не несчастный случай.              Намджун смотрит на него со стремлением понять точку зрения.              — Обоснуй.              — На фоне одинаковых показаний выделяются показания электрика. Плюс, когда младшего сына спросили о ссоре, он сразу же расплакался, будто бы чувствовал себя виноватым. А после, когда его оставили с матерью, — раз, и он уже тоже говорит разученную песню. Тебе это не кажется странным?              Пока Чимин говорит, Намджун начал читать тот самый лист с показаниями электрика, и согласно кивнул, задумываясь.              — Предполагаешь, они подрались, и младшенький выкинул старшего с балкона?              — Да, — Чимин начинает складывать листы в том же порядке, в каком они лежали. — И знаешь, что меня ещё больше наталкивает на мысль, что в этой семье что-то скрывают?              — Что?              — Посмотри ответ на запрос судебной медицинской экспертизы, — Чимин подаёт ему лист. — Они не дали сделать вскрытие, сами от него отказались и кремировали тело, хотя следователь, который вёл дело, делал запрос.              — Наверняка он тоже засомневался после показаний электрика, — соглашается Намджун. — Они и забрали тело буквально на следующий день. Выглядит так, будто они торопились его кремировать.              Намджун помогает составить листы по порядку и убирает их в архивную папку, которую принес следователь Рю. Они выходят из комнаты отдыха, сразу же замечая Рю, который отчитывает двух стажёров за неправильно составленный протокол. Чимин ждёт, когда он закончит, и отдаёт папку с благодарностью. В голове мелькает мысль, и Чимин решает попытать счастье.              — А тот, кто вёл это дело, всё ещё работает?              — Кто его вел-то, — задумчиво тянет Рю, открывая папку, и на его лице отражается непонимание. — Соныль-хён, ты же работал шесть лет назад уже в следственном?              За одним из столов выглядывает мужчина лет сорока — одни глаза видны за перегородкой.              — Да, а что?              — Знаешь следователя Хан Джихуна? Он ещё работает?              — А, не-а, его уволили за превышение полномочий. Громкое дело у него было с богатенькими близнецами. Это… как его там. А, точно, «Дело братьев Кан», вот так он называл. Зачем он тебе?              Следователь Рю смотрит на Чимина, и тот только качает головой отрицательно, потому Рю отмахивается.              — Да так, встретил имя его в старых списках, стало интересно, кто это.              Они ещё раз благодарят следователя Рю, и тот хвалит Чимина за усердную учебу, говоря, что Чимин может обращаться с вопросами по любому поводу и без Намджуна. Перед участком на парковке они садятся в машину, и Намджун заводит двигатель, глядя на Чимина, что упал лбом на бардачок и удручённо вдохнул.              — Сдаётся мне, следователю заткнули рот за большую преданность делу, — тянет Намджун, точно так же откидываясь на сиденье. — «Дело братьев Кан», значит. Видимо, у него были схожие с твоими подозрения.              Чимин пытается включить свою совсем не созданную для таких загадок голову — он привык всё знать и добиваться знаний путём воздействия на реальность своей силой. А на такие человеческие головоломки у него не хватало смекалки: из него следователь, как из Юнги-хёна медиум. Как, по мнению женщины в пальто, он должен разгадывать эти ребусы, если все вокруг только врут?              — Кстати, а почему, напомни мне, ты не можешь, как обычно, просто полазить в чужих головах и всё узнать? — спрашивает Намджун.              Ещё более тяжёлый вздох вырывается у Чимина из груди.              — Потому что память призрака заблокирована не весть чем, а этого засранца владельца Кана защищает чёртов кельтский узел, за который мне не прорваться. Его родителей трогать вообще не вариант — у них дома охрана, в офисе охрана, и при попытке лазить в их головы я быстрее сяду за проникновение или вандализм.              — А тебе прямо обязательно нужно их коснуться?              — Нет, — Чимин поворачивает голову, глядя на Намджуна. — Можно использовать личный предмет, чтобы я мог извлечь немного запечатлённых моментов. И где брать у них личные предметы? Один шесть лет назад умер, второй живёт в огромном особняке, где поди попробуй найди хоть один его личный предмет, который не трогает никто, кроме него.              Намджун вдруг резко берёт свой телефон. Чимин с любопытством поднимает голову с бардачка, глядя Намджуну на экран.              — Что ты делаешь?              — Гуглю фото с похорон.              — Зачем? — не унимается Чимин. — По фото я не пойму, уже пытался, помех много.              Но Намджун не обращает внимания и замирает, приближая одну из фотографий и рассматривая её с особым пристрастием. Его глаза заблестели ликованием.              — Дело не в фотках, — он показывает Чимину вкладку с фотографией и показывает на табличку. — Я был уверен, что пресса снимала процесс. Это крематорий в Инсадоне, у моего богатого сокурсника там стоит прах бабушки, я был с ним в этих залах. Если они не перенесли урну с прахом в другой крематорий, то мы найдём там Кан Чана.              — Ты предлагаешь мне щупать прах?! — таращится на него Чимин.              Намджун глядит на него в ужасе.              — Боже, нет! — у него трясутся плечи от пробежавших по спине мурашек. — Фу, гадость. Там в ячейках часто стоят фотки и какие-нибудь памятные вещи. Туда могли положить что-нибудь вроде личных вещей, чем чёрт не шутит?              Они доезжают до крематория и идут мимо поста охраны с максимально постными лицами, словно у них, и правда, умер кто-то, кроме нервных клеток по этому делу. И теперь им пришлось ходить около получаса по всем залам крематория, в итоге, они даже разделились, пытаясь найти тот самый зал — все они тут на один дизайн.              В итоге после часовой прогулки по колумбарию Намджун первый находит эту злополучную ячейку. Чимин поражается, как охрана ещё не заметила их скитания по залам. Несмотря на достаточно крупную камеру хранения, в ней не так уж и много всего лежит. Посредине стоит белая урна с прахом, рядом фотография в позолоченной рамке. Фото похоже на то, что ранее описывал призрак, когда был в доме семьи Кан. Чимин рассматривает стеклянную награду за выдающиеся успехи в научно-биологическом региональном проекте, Намджун, глядя на награду, присвистывает.              — Воу, престижная так-то победа, я в своё время тоже хотел её взять, но ума не хватило. Дальше городского этапа я тогда не прошёл.              — У тебя? Ума не хватило? — ошарашенно смотрит на него Чимин, не веря своим ушам. — Это же насколько он был умным, раз даже ты эту награду не взял?              — Ну, у богатых могут быть свои причуды. Либо купил, либо он был почти гениальным ребёнком… Ладно, что из этого ты можешь взять для своих магических штучек?              В том то и дело, что ничего тут особо не возьмёшь: фото не будет информативной вещью, награда наверняка держит в себе только кусок воспоминаний с той победы в проекте. Чимин упирается руками в колени, рассматривая предметы за закрытым стеклом, пока Намджун примеряет покупной цветочек из маркета на входе к стеклу. Он специально играет на камеру слежения для охраны.              Чимина привлекает кое-что за рамкой. Он меняет угол обзора, и, ох, что это тут? За рамкой оказалась спрятана железная губная гармошка. На вид ей уже достаточно много лет, и идёт от неё что-то такое крохотное и притягательное. У Чимина есть своеобразная чуйка на предметы, и эта гармошка точно не лежит там просто так.              — Я выбрал, — Чимин выпрямляется и кладёт руку на сердце, опуская голову, чтобы добавить шепотом. — Сделай вид, что ты скобишь и молишься и стой так, пока я не скажу, что можно двигаться.              Одарив его достаточно скептическим взглядом, Намджун складывает ладони вместе и замирает, тоже немного наклонив голову.              Но он не может не обратить внимание, как Чимина окутывает голубое пламя — проявилась его взыгравшая сила. Чимин подкопил силы, сейчас их достаточно, чтобы провернуть трюк минимум на минуту. Минуты должно хватить.              Чимин мысленно целится прямиком в объектив камеры слежения. Его глаза загораются голубым, когда он достигает нужного пика энергии и выпускает её наружу с тихим щелчком пальцев и выдохом:              — divaar.              Сразу после этого Чимин наклоняется к ячейке, он привыкает к резкому опустошению будничного запаса сил и открывает внутри резерв из глубины ауры. Он касается пальцем замка на стеклянной дверце.              — kholo, —маленький замочек щёлкает, и дверца сама собой приоткрывается.              Чимин быстро лезет в ячейку хватает желанную гармошку в носовой платок и, заворачивая, убирает в карман.              Захлопывая стеклянную дверцу, Чимин встаёт в ту же самую позу, кладя руку на сердце, и стоит так ещё несколько секунд. Намджун пялится на него во все глаза, но положения тела так и не меняет.              — Теперь мы можем идти, — говорит Чимин, выдыхая, и разворачивается к выходу из зала.              — Я не понял, а ты что сделал-то?              — На минуту выключил всю систему камер слежения, — поясняет Чимин, указывая пальцем на несущегося техника в зелёном костюме. — Для них это был минутный баг в системе наблюдения, в эту минуту камеры не фиксировали происходящее. Но когда они будут отсматривать их, нас не заподозрят ни в чём — мы просто молились в течение этой минуты.              — Я просто сделаю вид, что вообще не удивлён, но, просто чтобы ты знал, я ахренеть в каком восторге от увиденного. Как фэнтези-фильм какой-то.              Чимин тихо смеётся.              — Хосок так же сказал, когда увидел изгнание призрака.              — С его впечатлительностью странно, что он жив вообще остался.              С чувством выполненного долга Чимин садится в машину первый и достаёт драгоценную гармошку из кармана. Он разворачивает платок, разглядывая её, — выглядит так, словно что-то в себе несёт. Есть от неё какая-то энергетика, словно что-то в ней прячется. Дома, в магической лавке, Чимин найдёт ту старообрядческую книгу и посмотрит способы, как вытащить из этой гармошки все секреты. На обороте стенки есть небольшая гравировка, где печатным шрифтом выгравировано имя «Кан Уджи».              Намджун паркуется перед лавкой и первым обращает внимание на горящий в ней свет — кто-то нагрянул в гости? Или призрак решил, что без света ему скучно?              Пока Намджун берёт что-то из машины, Чимин идёт в лавку с настроем устроить втык Руберу — Чимин ведь велел сидеть на втором этаже ниже воды, тише травы. Чего его в лавку понесло, ещё и свет включил? Клиенты же могут увидеть и начать стучаться.              Чимин дёргает дверь и обнаруживает её открытой, он уже чувствовал, как закроет этого призрака на ночь в Шкатулке Шахерезады подумать над своим поведением, но его праведный гнев испаряется, когда он видит роющегося за прилавком Тэхёна.              — Тэ? — удивляется Чимин. — Ты что тут делаешь?              — Давай ты первый, — Тэхён виляет хвостом, указывая пальцем на Рубера, что сидит на ступеньках. — Это он тут что делает? Или тебе мало меня, и ты решил ещё одну зверюшку завести?              — Ты ему что-нибудь говорил? — спрашивает Чимин у Рубера, но тот только жмёт плечами.              — Ну, ты велел никого не пускать и ни с кем не говорить. Но он, как я вижу, тоже не человек, поэтому я сидел тут и смотрел, не украдет ли он чего.              — Я же тебе сказал, что я тут тоже живу, просто сейчас нянчу одного неумелого человека, чтобы он соблюдал постельный режим. И то чёрт его там удержишь. Вернётся, я его к кровати привяжу.              Чимин зацепляется за некоторые слова и тут же чувствует, как тэхёново раздражение загорается и в нём тоже.              — Ты хочешь сказать, что Хосок сейчас не пролёживает дома диван, а куда-то уехал?              — Да, — фыркает Тэхён, его хвост резко дёргается в сторону от недовольства. — У него в студии эта девушка не справилась с проводкой, и кодовые двери не открывались для занятий. Он сбежал, пока я спал, поэтому я пришёл навестить тебя, нажаловаться на него, взять для него чай и желательно кандалы. А ещё я хотел, чтобы кто-нибудь научил меня пользоваться современным телефоном, чтобы я хотя бы мог с вами связываться.              — Что тут у вас? — в лавку входит Намджун с пакетом в руке. — Это тебе от Джина. О, Тэхён, давно не виделись. Как кошачьи будни?              Тэхён кокетливо машет одними пальцами руки, после подпирая ей свой подбородок.              — Есть небольшое желание отцарапать кое-кому ахилловы сухожилия, но он тогда и танцевать не сможет. А в целом, меня всё так же тут все обожают.              Останавливаясь рядом с Чимином, Намджун улавливает нотки напряжения в воздухе, поворачиваясь к Чимину.              — О чём он?              — Хосок сбежал в студию, хотя ему прописали после обморока постельный режим. И двух суток не прошло, я даже Тэхёна с ним оставил, а он всё равно улизнул. Наверняка подумал, что раз чувствует себя нормально, то тело вместе с аурой восстановилось. Наивный хён, это так не работает.              Намджун разувается и проходит дальше в комнату, ставя пакет на стол. Кивает призраку, с которым уже познакомился с утра, и располагается на привычных стульях вокруг одного из столиков. Пока Чимин и Тэхён ворчат, он достает из пакета всё, что съедобно, вроде сладостей из Исландии, куда все они летали по работе для съёмок клипа.              — А у вас что? — всё же интересуется Тэхён, пока Чимин собирает ему травы для чая. — Что за призрак? Куда вы ездили с Намджуном?              —Это такая долгая история… давай я расскажу тебе, когда ты вернёшься, — вздыхает Чимин и бросает многозначительный взгляд на Тэхёна. — Если, конечно, ты планируешь возвращаться.              Тэхён молчит. Он смотрит куда-то сквозь пол, и Чимин почти чувствует, как все тяжёлые мысли разом проносятся в его ушастой голове. Он не озвучивает их, потому что таковы фамильяры — вырабатывается привычка доверять только себе и хозяину. Хотя, Чимин бы сказал, что таков Тэхён.              — Я… — Тэхён неуверенно вдыхает воздух, будто собирается сказать что-то важное, но выдыхает, просто добавив: — Я вернусь. Когда он будет в порядке.              — Когда ты вернёшься, мы поговорим и об этом тоже, — Чимин кивает на самого Тэхёна, намекая, что тот не отвертится. — Когда будешь готов поделиться со мной, мы поговорим.              В глазах у Тэхёна что-то сродни облегчению, он уголками губ улыбается Чимину смущённо.              — Спасибо.              — Не кисни, — Чимин легонько щипает его за поникшее рыжее ухо и даёт в руки крафтовый пакет с травами. — Лучше скажи, знаешь какие-нибудь способы, как извлечь из личного предмета связанную с ним память?              — Смотря, что за предмет, — Тэхён снова становится заинтересованным, забывая о своих тяготах. — Может, я и сам вам достану их.              — Хён, — зовёт Чимин, и Намджун поднимает голову от ноутбука. — Покажи гармошку.              Одной рукой Намджун берёт платком гармошку и поднимает в воздух. Он вздрагивает, когда неожиданно её забирает в свои руки Тэхён без всяких платков. Фамильяр осматривает вещицу, крутя перед собой. Тэхён резонирует с инструментом, и над его ладонью гармошка поднимается в воздух, проявив круглую ауру вокруг себя. Но она так же быстро приземляется обратно, и Тэхён поворачивается к Чимину с заключением.              — Я могу проиграть с неё последнюю мелодию, которую на ней играли.              — И всё? — разочаровывается Намджун.              — Ну, — Тэхён жмёт плечами. — Она говорит, что умеет только играть. Это единственное действие, которое на ней доступно.              Не сказать, что Чимин многого ждал, но раз Тэхён говорит, что большего они от этой гармошки не добьются, значит это действительно так.              — Давай, дерзай, — соглашается Чимин, взмахнув рукой. — Хоть послушаем, что на ней играли.              Тэхён кивает и вновь поднимает инструмент в воздух, входя в резонанс. Аура гармошки расслаивается, разгоняя застоявшуюся энергетику. Золотая сила Тэхёна проникает внутрь и выпускает из потёртых механизмов никому неизвестную мелодию.              Песенка незамысловатая и простая, слышно, что её играет кто-то совсем неумелый и неопытный, но очень старательный. Есть от этой старой мелодии какое-то детское восторженное чувство, словно сердце загорается радостью и надеждой. Чимину на секунду кажется, что у него внутри зеленеет лето, и ветер гладит его по волосам, солнце греет спину с заката, а вокруг него трепещет пух одуванчиков, поднимаясь в небо. Видимо, это атмосфера того самого момента, в котором эта короткая детская песенка однажды зазвучала.              — Эй, а ты чего ревешь? — басит Тэхён, глядя в сторону лестницы.              Чимин поворачивается и видит дорожки слёз на щеках застывшего призрака. Он глядит в пустоту, а в районе груди проявляется раскол, и по всему телу с призрака крошатся будто прозрачные осколки стекла, рассыпающиеся с первым прикосновением о пол. На сердце появляется зияющая чёрная дыра, где виднеется прочная оранжевая нить, на ней смыкается маленькое чёрное пространство.              Резко подрываясь с места, пока ещё есть возможность, Чимин хватает ускользающую нить, которая оторвалась под действием черноты. Без малейшего сомнения Чимин ловит нить и сжимает ладонь в кулак, закрывая глаза и проваливаясь в пустоту.

12.7

      Чимин приходит в себя от ветра, обдающего его тёплым порывом по лицу. Вокруг много зелени, он стоит в середине сада, окружённый белыми камелиями и замысловатыми фигурами из кустов. Чимин оглядывается, доверившись своему чутью, и слышит голоса.              За рядом кустов сидят двое детей, совершенно одинаковых на лицо, и отличие их было лишь в футболках — одна была красной, вторая зелёной, хотя на них был один и тот же робот.              Этим детям на вид нет и шести лет — совсем крохи, но уже лопочут о чём-то своём, детском, будто о совсем серьёзных вещах. Чимин присаживается на корточки, словно бы его, и правда, могли заметить — это же просто память. Но внутри него есть что-то заставляющее присесть, он не хочет рушить этот момент, когда мальчик в зелёной футболке поднимает с земли разукрашенный листок, протягивая брату.              — Чан, смотри, это мы!              — А это что? Мы на реке?              — Нет же, это океан! Мама сказала, что мы совсем скоро поедем туда. Она сказала, что он больше, чем целое море.              — Конечно, больше, — фырчит мальчик в красном, он смотрит на рисунок и замечает деталь. — А чего не подписал?              — Ну, — его брат стеснительно мнётся, потупив глаза в землю. — Ты же знаешь, я не очень, ну, хорошо ещё пишу…              — Растяпа. Давай сюда!              Чан забирает у него красный карандаш, такой же, как его футболка, и ровными линиями выводит их имена над рисованными человечками, стоящими на фоне яркого заката посреди острова в океане.              — Спасибо, — Уджи любуется на подписанный рисунок и грустнеет. — Наверное, мама снова будет ругаться, что ты писал. Няня сказала ей, что я глупый…              — Как посмела?! Ты не глупый! — возмущённо подскакивает Чан, упирая руки в бока. —Я старше! Я учусь всему первый, чтобы потом тебе помогать. Пойдём, сделаем твои прописи, ты будешь писать ещё лучше меня.              Чимин сидит на корточках в кустах и упирается подбородком в сложенные на коленях руки. Он смотрит на то, как Чан за обе руки тащит Уджи за собой, на ходу теряя карандаши и ещё какие-то вещи. Вокруг всё пропитано этим звенящим чувством детского восторга и счастья, будто Чимина самого на время отправили назад в прошлое. В такое беспечное прошлое, какое было у него примерно в их возрасте, до того, как родители разбились.              Это приятное чувство, которое заставляет Чимина улыбнуться. Он замечает, как листья кустов вокруг осыпаются, а трава под ногами сменяется песком. Шелест волн и крики чаек разносятся над головой. Ног Чимина касается волна — облизывает стопы тёплой водой, пенится и ускользает назад.              Красивый алый закат, и всё ещё веет этим ребячеством: высокая женщина в соломенной панаме за руки ведёт по берегу двух братьев, что отбиваются от её рук и визжа убегают, громко шлёпая по мокрому песку. Им навстречу раскидывает объятия мужчина, ловит их в свои руки и заваливается на спину. Женщина бранит их, что пора возвращаться в отель, а не плескаться вечером в воде.              Чан достаёт из кармана ту самую гармошку и показывает, чему научился, играет незамысловатую мелодию. Именно эта мелодия была той, что разнеслась по лавке Чимина.              — Это я сочинил для Уджи!              Этот пляж несёт в себе какую-то особую память. Чимин встаёт и идёт за ними следом, а в голове звучит тихий голос этой женщины.              «Уджи, вот мы с папой немного поработаем, и когда окажемся на вершине, я покажу вам океан»              Чимину кажется, что он отстаёт, но стоит ему ускорить шаг, как песок и волны исчезают, и он оказывается на той же лужайке. Но здесь поселилось что-то тихое и леденящее — Чимин чувствует это. Словно тонкий осколок льда оказался где-то в его сердце, распространяя по телу необъяснимую тревогу и дрожь.              — Что ты сделал?!              Голос пронзительный и громкий, наваждение спадает, он оборачивается на крики. Совсем рядом неожиданно оказывается застывший Уджи, который смотрит на пространство между двумя фигурными кустами. Чимин заметил уже, что красный и зелёный цвета словно индикатор для родителей, где который сын. Так и сейчас на них галстуки этих оттенков.              Чана за руки тащит женщина, совсем не та, которую Чимин видел на пляже и дома в интервью. Седые волосы этой дамы собраны в тугой пучок, от неё идёт что-то гневное и агрессивное — Чимин бы не допустил её работать с детьми. Если она няня, этот человек некомпетентен, у него нарушена психология понимания и восприятия. Они стоят вместе с Уджи в смятении, когда видят опустошённое лицо Чана, которого волокут, словно кукольного.              Что-то происходит. Чимину показалось, будто он слышит тонкий хруст, с которым трещат под давлением стёкла.              Сад сменяется просторной комнатой с приглушённым светом — окна зашторены, но сквозь них просачиваются солнечные лучи. Все цвета вокруг кажутся выцветшими, Чимин ощущает чужое отчаяние и хрупкий огонь надежды, тлеющий внутри.              Уджи держит маленького Чана за рукав рубашки, они выглядят чуточку взрослее.              — Скажи мне, что случилось, я помогу тебе, правда!              Но его только толкают грубо в плечо так, что он оказывается сидящим на полу.              — Я сказал тебе — не подходи ко мне.              — Но мы же братья! Если тебе трудно, давай пойдём и расскажем маме? — просит Уджи, он хватает Чана за штанину, и на его глазах появляются первые непрошенные слезы.              Его голос дрожит, а вместе с этим внутри Чимина натягивается тонкая струна.              — Ты мне не брат, — сквозь зубы цедит Чан.              Струна лопается с режущей болью внутри. Чимин погружается в звенящую тишину, пока Чан уходит, захлопнув двери.              Это продолжается снова и снова. Чимин сжимает ткань на своём сердце, его чем-то острым бьют по груди раз за разом, когда он видит эти ссоры. Он знает, что эти чувства не его, но в полной мере проникается ими. Когда Уджи ходит за братом хвостиком по школе, не решаясь к нему подойти, когда садится рядом с ним на диване и остаётся один — Чан тут же уходит. Когда хочет спросить, начать разговор хоть как-нибудь, и Чан отворачивается от него.              Каждый взгляд ненависти, который получает Уджи, жжётся у Чимина на коже. И он понимает — это только начало.              Снова школа, где классный руководитель разговаривает с одним из братьев. Чимин видит на бейдже — это Уджи.              — Прошу вас, не нужно выговора и дисциплинарного комитета, — просит он, умоляюще глядя на недовольного учителя. — Я как его брат и председатель совета прошу Вас, не нужно таких крайний мер. Ему сейчас очень тяжело, он старается справиться, как может.              Учитель качает головой, но принимает просьбу, соглашаясь. По кабинету разлетается облегчение, но оно же оседает в груди тяжестью. Уджи выходит за дверь, опираясь на неё спиной, и собирается с силами.              «Будь терпимее»              Эти слова звучат в голове Чимина, словно мантра. Он чувствует, как Уджи мечется и разрывается. Чимин слышит в своей голове чужие мысли. Мысли о том, как Уджи всё ещё не может смириться с тем, что брат от него отвернулся, уже не волнует причина. Уджи хочет помочь, поддержать, сделать всё, что может, лишь бы брата перестали упрекать, перестали тыкать носом в каждый проступок.              Откуда столько презрения к нему, за что? Они первыми нападают на Чана, отзываются о нём грубо, не пресекают прислугу, когда те называют его невменяемым и позволяют ему слышать каждое слово.              Уджи понимает, за что брат его ненавидит, — ведь Уджи стал заменой. Всегда недостаточно хорош в отличие от брата, но вынужден делать это всё, потому что хочет привлечь больше внимания на себя.              «Не трогайте его, смотрите на меня»              Что ему сделать, чтобы всё было, как раньше?              Он безумно хочет вернуть всё назад.              Перед Чимином сменяется за пару секунд огромный круговорот картинок и частиц: сцены громкие и немые, секундные и слегка продолжительные — Уджи старается. Старается стать опорой, отгораживает, просит за Чана. Уджи выходит за пределы собственных возможностей, чтобы только о его достижениях шла молва. Он старается заговорить, предложить своё плечо, но словно стучится в закрытую дверь.              Чан не подпускает его и смотрит, как загнанный. Уджи уверен, что всё можно вернуть назад однажды, если он будет очень стараться.              «Ты не ненавидишь меня, я знаю, тебе просто не оставляют выбора»              Эти слова отзываются внутри тоской и смирением. Чимин чувствует, словно внутри него разлилось такое же море, и оно полностью состоит из мысли о том, как один сын скучает по своей семье из прошлого. О том, как ему не хватает родного брата, который понимал его лучше всех.              «Тебя просто загнали в угол, но я всё ещё верю в тебя»              Чимин думал, что это конец, когда вокруг снова стало темно, но цепкое прошлое чужой жизни всё ещё не отпустило его. Есть что-то ещё.              В комнате не горит свет, Чимин чувствует, как его трясут за грудки и толкают к стене. Он открывает глаза, видя перед собой озлобленное лицо близнеца. Тот, словно безумный, глаза полыхают и блестят в свете луны. Но Чимин знает, что этот фрагмент выглядит так, потому что его затянуло очень глубоко в чужую память.              Он проживает произошедшее так, как видел и чувствовал это один из братьев.              Чимин отбивается, хватая парня точно так же, и пытаясь вырваться. У него у самого внутри жжётся обида, он чувствует, что, кажется, вот-вот заплачет от разъедающей его горечи и усталости. Тело совсем не слушается Чимина, потому что он не хочет драться — он хочет просто лечь и заснуть.              Соперник прикладывает ещё больше силы, почувствовав намёк на сопротивление, и пихает Чимина в грудь, отчего они оба заваливаются. Нога у Чимина соскальзывает с деревянного порожка, спина резким движением сталкивается со стеклянным балконом. Дверь трещит и бьётся, они оба вылетают на балкон.              Нападающий спотыкается и рывком опирается на Чимина, но оседает на колени и падает, а Чимин всё ещё под действием толчка отступает назад, пока поясницей не врезается в каменную перегородку.              Чимин чувствует невесомость, не успевая никак среагировать, всё вокруг как будто замедлилось и покрылось туманной пеленой. Его перевешивает вес собственного тела, и его за плечи обнимает неистовый ветер.              Картинка перед глазами отдаляется в считанные секунды, в ушах свист и чей-то вскрик, и Чимин в ужасе трепещет перед чужой душой, что вот-вот покинет тело.              Боль пронзает затылок, и сознание гаснет. Чимин чувствует, как дышать становится тяжелее, легкие его не слушаются. Боль быстро тупеет и рассеивается, будто Чимина опоили большой дозой какого-то снотворного. Дыхание замирает, когда он приоткрывает глаза, расплывчато разглядывая синее ночное небо, на котором разлеглась полная луна. На краю балкона Чимин рассматривает лицо, точно такое же, как у него самого. И впервые за столько лет он видит слёзы такого же отчаяния, которое испытывал все эти годы сам.              Теперь это всё. Больше в этой истории не на что смотреть.              Чимин отстраняется, закрывает глаза и позволяет силе внутри себя всколыхнуться — путы чужой жизни рассеиваются, осыпаются, и Чимин тянет себя назад, туда, где его душе есть место быть.              Он выныривает из чужой памяти, его слегка пошатывает, но рядом уже был Тэхён, чтобы взять под руку и дать на себя опереться.              — Куда тебя вечно дьявол кличет, Чимин? — поражается он, отводя его в сторону, чтобы усадить на стул. — Зачем в его жизнь полез?              — Само как-то вышло… среагировал быстрее, чем подумал, — Чимин осмысляет увиденное, чтобы скомпоновать в голове отрывки.              Так он и думал — всё было не так просто, как думают люди. Один брат таки поучаствовал в смерти другого, но под конец Чимин запутался, однако факт остаётся фактом: Уджи убил своего старшего брата.              — Я видел, как Чан умер, — говорит Чимин. — Уджи толкнул его с балкона, но это было случайностью. Не думаю, что он этого хотел…              — Что? Чан мертв? Я убил его?              Намджун не успевает ответить, все присутствующие оборачиваются на призрака. На его лице смятение, он смотрит на Чимина с искренним удивлением и становится суетным, продолжая:              — Этого не может быть. Как я мог его убить, если сам мёртв?              — Чего? — не понимает Намджун, хмурится, совсем теряясь. — Уджи убил тебя и живёт себе дальше, если ты об этом.              — Какой Уджи меня убил? Это я Уджи.              Единственный, кому более-менее на всё это плевать, — Тэхён. Он смотрит на говорящих поочередно с не особо заинтересованным лицом и просто наблюдает за растущей в комнате атмосферой смятения.              Чимин вновь вспоминает всё увиденное — тут действительно не угадаешь, когда и чьи воспоминания он видел, ведь эта нить соединяет двух людей, в ней заключена их история. Угадать, где были чьи чувства, достаточно сложно, но иногда по наитию можно понять. И это сейчас у них, получается, призрак Чана утверждает, что он Уджи?              — Нет, ты, может, путаешь, — первым выходит из ступора Намджун. — Кан Чан погиб шесть лет назад, то есть, ты. А Кан Уджи — нынешний наследник корпорации своей семьи и молодой предприниматель.              — Это вы путаете, — голос призрака становится более настойчивым и уверенным. — Кан Уджи это я. А мой брат Кан Чан, и он должен быть жив.              Чимин решает прервать этот бессмысленный спор, вмешиваясь.              — Ты, — он обращается к призраку. — Как ты умер?              — Я упал с балкона.              — Ты это только что при нём сказал, это логично, — жмёт плечами Намджун, явно настроенный скептически.              Но Чимин и сам это понимает, подумав немного над новым вопросом.              — Какое обещание в детстве дала тебе госпожа Кан на берегу моря?              — Океан, она обещала, что мы поедем к океану.              Призрак отвечает сразу, не задумываясь, и у Чимина нет ощущения, будто ему нагло врут в лицо. И если задуматься, то всё, что он видел, было очень двояким — что-то в прошлом у этих братьев, и правда, случилось, но, кажется, Уджи никогда не был в курсе того, что произошло в тот день в саду. А это, скорее всего, был именно тот момент, когда всё пошло под откос.              Даже если предположить, что призрак говорит правду, и он действительно Кан Уджи, то Чан сейчас живёт под его именем и притворяется уже около шести лет. Какая ему с этого выгода? Зачем было кидаться на брата, доводить всё до драки? А после что? Испугался ответственности?              — Это всё равно не аргумент, Чимин, — вновь вмешивается Намджун. — Это можно было угадать, или же велика вероятность, что он просто знал об этом обещании. К тому же, он ведь болен, ты помнишь? Мы не знаем, что у него на уме…              — Все его болезни остались там, где появились — в теле, — поясняет Чимин. — Его душа больше не зависит от тела, а значит, сейчас его разум чист.              «Только если он не злой дух», — Чимин думает про себя, чтобы лишний раз не выказывать чрезмерных подозрений и не провоцировать призрака. Никто не знает, о чём там думают в своих осквернённых головах злые духи.              — Что за болезнь у Чана? Вы расскажете мне? — никак не уймется призрак, и Чимин указывает кивком головы именно на это действие.              — Именно поэтому он вызывает доверие. Кан Уджи в видениях нити с самого начала действительно не знал, что произошло с Чаном.              — Значит, веришь ему? — уточняет Намджун, но Чимин качает головой.              — Не верю, но сомневаюсь, что он говорит неправду. В любом случае, кто-то один из них врёт.              — Значит, — Намджун подытоживает, присаживаясь напротив. — Тебе надо прямо увидеть одностороннюю версию событий, да?              Чимин кивает — а Намджун быстро схватывает. Так как Рубер уже призрак, считать его ауру и прошлое очень проблематично. А вот просканировать простого человека для Чимина плевое дело. Вот только…              — Мне нужно разобраться с защитным амулетом на нём, чтобы прочитать. Пока ты будешь разбираться со справочниками по психиатрии, я разберусь с тем, что является моим профилем.              — Чимин, — рядом оказывается Тэхён, про которого Чимин и позабыть успел. — Мне нужно идти обратно. Дашь мне вещи, которые я просил?              — Конечно, пойдём.              У себя комнате Чимин находит свой старый телефон и включает — наполовину он заряженный. Чимин коротко объясняет Тэхёну, как блокировать и заряжать, как звонить, пока заносит отпечаток пальца фамильяра в настройки. Для Тэхёна пока хватит и этих функций. На пробу он звонит Чимину и пишет сообщение. Медленно, но пишет, у него получается достаточно успешно, чтобы с миром отправить SMS Хосоку.              Правда, кандалы у Чимина не завалялись. Только наручи Локи, да и те совсем не в целях удержания были созданы…              Тэхён уходит, обещав позвонить и отчитаться по возвращению Хосока, за ним следом выскальзывает и Рубер, видимо, решив проветриться. Вдогонку ему Чимин кричит, чтобы на всякий случай заходил через задний двор. А он сам с Намджуном остаётся в лавке. У них долгий вечер впереди — они садятся за столик, и каждый погружается в профиль своей деятельности. Намджун в ноутбук с разными документами по психиатрии, а Чимин в стопку ветхих книг.              Чимин делится в процессе, что всё же не считает случай Чана поведенческим расстройством личности. По памяти неясно видно ауры, но энергетика от воспоминания всё равно сохраняется, она несёт в себе душевные ощущения, застрявшие в памяти. И когда Чимин чувствует на короткий промежуток времени состояние Чана, его пробирает этим шквалом неопределённости. Будто сносит лавиной сумбурных образов и эмоций — таких перегружающих чувств в поведенческом расстройстве быть не должно.              Намджун принимает это к сведенью и уже отталкивается в поисках от слов Чимина. Они сидят так долгих два часа, Чимина от кельтского уже тошнит.              Телефон вибрирует, и Чимин лениво переводит взгляд на аппарат. Но скука начинает развеиваться, когда он видит, от кого сообщение.       

От: Юнги-хён 19.20 «Привет, ты дома?»«У меня освободился вечер, может, я заеду? Поужинаем?»

      Чимин улыбается в экран — мысль поужинать очень манящая и приятная, но максимум, что его ждёт сегодня, это перекус. Ну, либо Юнхи-хён согласится на компромисс.       Кому: Юнги-хён 19 24       «Я с радостью, но мы будем не одни. У меня тут Намджун-хён в лавке. Хочешь присоединиться?»

От: Юнги-хён 19.25 «Джун — последний человек на планете, чье присутствие остановит меня от приезда к тебе. Жди, скоро буду»

      — Что-то ты больно радостный для того, кому ещё четыре книги посмотреть, — замечает Намджун, выглядывая одними глазами из-за крышки ноутбука. — Юнги пишет?              — Я настолько очевидный? — усмехается Чимин.              — Даже слишком.              — Ну, он пишет, что заедет и составит нам компанию, — Чимин придвигает книгу поближе, пока чувствует прилив энергии. — Поужинает с нами.              — К слову, — Намджун постукивает указательным пальцем по столу, привлекая внимание. — Объясни мне, почему Юнги не в курсе твоего секрета, если вы скоро встречаться начнёте? Или ты хочешь скрывать от него всю жизнь?              Этот разговор всплывает в жизни Чимина уже достаточно часто, и, чёрт, как же он утомляется объяснять, что пока не время для этого. Ему никак не выдать друзьям волнения вокруг алой нити, не рассказать о том, что связывает их с Юнги. Ещё немного нужно подождать. Он уже так близок к решению этой проблемы, и, как только эта кровавая тайна останется позади, Чимин сразу поделится с близкими тем, что так долго вынашивал внутри.              — Я… я пока не могу ему рассказать, но на это есть весомая причина, — уклончиво говорит Чимин. — Необходимо рассказать ему, я знаю, но сейчас с этим есть проблемы, поэтому не рассказывайте ему. От этого очень многое зависит.              Намджун смотрит на него пару секунд прежде, чем бросить короткое «ладно» и вновь вернуться к экрану ноутбука. Напряжение отпускает Чимина, и он дальше продолжает читать толстую книгу о кельтской магии, пока внутри нарастает предвкушение — он соскучился по Юнги.              Чем дольше они общаются и чем ближе становятся, тем больше Чимин замечает за собой желание проводить с Юнги едва ли не каждый день. Между ними не такое уж большое расстояние, они созваниваются и переписываются, но это так мало. Чимин хочет погулять, подержать Юнги за руку и посмотреть вместе фильм, чтобы можно было облепить Юнги конечностями со всех сторон и проговорить до ночи. Такие абстрактные желания, в которых Чимину кажется, что он будет чувствовать себя неимоверно счастливым.              Юнги пишет, что скоро будет, и Чимин идёт заранее достать из холодильника что-нибудь съестное: там оказываются только пирожные и салат. Вот пирожные он и возьмёт.              Стоило Чимину только присесть на свой стул, как баили глухо застучали, и дверь в лавку открылась. Вместе с тихим ворчанием порог переступил закутанный в шарф Юнги-хён, держа в руках картонную корзинку с двумя стаканами из кофейни, а на локте у него висит пакет из закусочной. Но Чимину сразу в глаза бросается, как он отряхивает своё пальто от грязи и снега — одна штанина у него тоже вся мокрая до колена.              — Что случилось, хён? — удивлённо спрашивает Чимин, поднимаясь.              Намджун, развалившийся на своём стуле, лениво переводит взгляд с экрана на Юнги и сразу начинает флегматично смеяться:              — Ха-ха-ха, ты что, навернулся?              В ответ Юнги бросает на него раздражённый взгляд, но отвечает Чимину сдержанным голосом:              — Чимини, не обижайся, но у тебя перед домом пиздец как темно, вкрутил бы уже лампочку в фонарь.              — Я, если честно, никогда не думал, что кто-то может там упасть, — Чимин хихикает, замечая в окно то самое место, где именно скорее всего и упал Юнги. — Ты первый, хён.              — Он просто лошара, Чимин, — гогочет Намджун.              — А я ещё твой кофе спасал в падении, надо было пролить.              — Ты принёс кофе? — спрашивает Чимин, будучи неуверенным, что будет пить.              — Тебе я принёс горячий шоколад. Сегодня как раз хороший день для него.              Чимин действительно редко пьёт кофе, ему нравится в холодные дни пить горячий шоколад — эта привычка у него из детства. Он рассказал об этом всего один раз, вскользь, когда они ещё только начинали созваниваться, и больше об этом речи не шло. Но всё же Юнги запомнил.              Понимать, что твои слова кому-то важны, и кто-то запоминает детали, чтобы знать тебя лучше, — это вызывает у Чимина на лице улыбку, с которой целует Юнги в щёку и пробирается руками под расстегнутое пальто, обнимая. Юнги холодный, и ладони у него ледяные, когда он в ответ приобнимает свободной рукой и улыбается в шарф, туда же и ворчит что-то неразборчивое. А Чимин просто рад видеть его: у Юнги бледное лицо и уставшие глаза, в которых Чимин всё равно находит такую же взаимную радость короткой встречи.              Сбоку громко фыркает Намджун, закатывая глаза:              — Комнату вам не снять?              — Себе и Сокджину сними, — тут же отбивает Юнги, на что Чимин смотрит неодобрительно.              Намджун решает не продолжать этот бессмысленный «обмен любезностями» и тянет руки к пакету в руках Юнги.              — Доставай, чего притащил, я чертовски есть хочу, мы даже не обедали.              — Да на здоровье, тут мясо и якисоба, я на тебя тоже взял, — Юнги ставит перед ним стакан с кофе и контейнер с лапшой, попутно заглядывая на экран. — Эм, к слову, какой фигнёй вы занимаетесь?              — Делаем Чимину реферат, — тут же отвечает Намджун.              Чимин даже вдохнуть не успевает — над отмазкой их увлекательному занятию он ещё не думал, но, в принципе, Юнги знает, где и на кого учится Чимин, поэтому не удивительно будет застать их за подобными вещами.              — Про… — Юнги читает заголовок на экране со скепсисом в голосе. — Корсаковский психоз?              — Что-то типа того, — как нив чём не бывало говорит Намджун, набивая рот якисобой. — Про психиатрию в целом.              Видимо, ответ Юнги удовлетворил, он просто покачал головой, мол, не его это дело. Он подаёт Чимину стаканчик с шоколадом и рассматривает разбросанные по столу ветхие книги. У него резко расширяются глаза, когда он пододвигает к себе одну такую и пролистывает пару страниц, исписанных кельтскими языками.              — Что за жуткие книги? Как будто кто-то детские каракули в книгу вставил…              — Среди индоевропейских специалистов были хорошие эксперты в психиатрии, — поясняет Чимин.              Намджун смотрит на него со скрытым уважением. Ещё бы, Чимин больше двадцати лет брешет людям, он при желании выкрутится и если с поличным поймают.              — Что за язык? — интересуется Юнги.              — Кельтский.              — Жуть, — Юнги передёргивает, и он откладывает книгу туда, где взял, визуально решив, что вернул её на прежнюю страницу. — Ну и давно эти специалисты лечили?              — Где-то в первом веке до нашей эры.              — Ясно.              Юнги, должно быть, спросил бы что-то ещё, если бы в диалоге не появился Намджун, разворачивая ноутбук.              — Я бы сказал, что раз у него не биполярное расстройство, то, может, просто депрессивный синдром? Хотя при таком раскладе он бы попытался и счёты с жизнью свети уже не один раз.              — Вы о ком? — не понимает Юнги.              — Эм, это ситуационная задача от преподавателя по психологии, — Чимин сочиняет на ходу, но старается звучать убедительно. — Он дал нам симптомы и препараты, и мы должны сделать выводы о диагнозе. Я попросил хёна с этим помочь, потому что его родственник врач.              — Что за симптомы-то?              Намджун разворачивает свой блокнот, в котором делал пометки, и с телефона снимает блокировку — там у него фотография с медицинской картой.              — Так, нам сказали, что тут может быть не всё. Но у нас мужчина, двадцать два года, с шести лет наблюдался у психиатра. Первый привод был из-за приступа агрессии — убил домашнее животное. Проявлял социофобию — отгораживался от людей и прятался в шкафу. На лицо были проблемы с контролем гнева, частое состояние аффекта, путанность сознания, регулярные депрессии. В разговорах часто предаётся фантазиям, речь бессвязная. Приступы купировались Азенапином и Галоперидолом во взрослом возрасте помимо других препаратов. Ну, что думаешь, эксперт? У нас были ставки на пограничное расстройство, биполярное расстройство и сейчас, вот, мы решили мыслить проще и глянуть что-то более распространённое и менее тяжёлое.              Юнги анализирует сказанное и качает головой:              — Это не биполярное расстройство — в нём нет выраженной социофобии и боязни людей. И первый привод бы был быстрее с депрессивным периодом, чем с приступом агрессии. И это не пограничное расстройство — в таких препаратах ребёнку не было бы необходимости, — Юнги рассуждает вслух, но в итоге сдаётся, махнув рукой. — Чёрт, не знаю, правда. Вам достался какой-то шизоид неадекватный, с таким набором вообще сложно поставить точный диагноз.              Последнее предложение Юнги явно говорит в шутку, усмехаясь, но у Чимина в голове отчётливо звучит щелчок. Он переглядывается с Намджуном, читая в его глазах то же самое: а вдруг? Да, сложно скрыть от всех такое тяжёлое заболевание, но жить с ним в нынешнее время вполне можно. Что если у живого близнеца действительно шизофрения?              — Хён, — на выдохе говорит Чимин, звонко чмокая сидящего на соседнем стуле Юнги в скулу, прежде чем захлопнуть книгу. — Я тебя обожаю.              Намджун разворачивает к себе ноутбук, начиная что-то стремительно строчить и щёлкать мышкой. Чимин распахнул другой справочник, разглядывая новые строчки, в которых замечает нужную себе информацию — кажется, тут будет что-то полезное.              Лавка погружается в тишину — Юнги жмёт плечами и садится к Чимину поближе, чтобы смотреть, как сосредоточенно тот, одними губами, беззвучно прочитывает слова на древних языках. Юнги голову опускает Чимину на плечо: по сути, Юнги смотрит в эту книгу и видит фигу. Ему просто комфортно сидеть вот так рядышком с тёплым Чимином под тихий стук клавиш и шелест потёртых страниц.              Чимин совсем не против, щекой ложится Юнги на макушку и на столе перехватывает ладонь Юнги, переплетая их пальцы, но продолжая листать страницы сцепленными руками. Этих прикосновений Чимину вечно не хватает, но когда он получает их, то не чувствует себя так, словно получил долгожданное. Скорее испытывает чувство привычности, нормальности, будто это просто такой каждодневный ритуал, который должен быть тут. Чимин в чужом тепле и нежности чувствует себя на месте, словно ему уже не нужно привыкать к кому-то настолько близкому.              Время идёт, Чимин вычитывает долгожданный абзац, который так искал, — он не помнил, в какой книге были эти две небольшие страницы о том, как кельтский кузнец ковал свои узлы как обереги для воинов и вещих старцев. Ведь здесь же были и заметки о том, перед чем узлы готовы распуститься и ослабнуть.              У Юнги вдруг звонит телефон, пробуждая его от легкой дремы. Видимо, это с работы, раз голос его тут же сделался резким и недовольным, будто бы он и не спал вовсе. Обрывками Чимин слышит что-то про дорожки и «кривость», на которую Юнги особенно нервно рыкнул в трубку, что сейчас приедет.              — Что, опять раскривожопили сведённую дорожку? — буднично интересуется Намджун, даже головы с места не двигая.              — Их дёрнул чёрт там что-то подрезать, и теперь «звучит не так». Дебил, если ты не продюсер, так не лезь туда, куда не просят, чего его в готовый микс-то потащило? Я готов поспорить, что он просто стёр какую-то из побочных драм партий и бит стал отличаться.              — Или опять скинули компрессию и эквалайзер, как Ынхо в тот раз, — усмехается Намджун, на прощание махнув рукой. — Удачно разобраться.              — Ага.              Чимин ни слова не понимает. Сами разговаривают на неизведанном профессиональном, ещё Чимину что-то говорят.              Юнги быстро собрал свои вещи и укутался в подсохшее пальто — Чимин ещё по приходу немного отчистил его, чтобы падение в слякотный снег не было таким уж очевидным. Он сам наматывает на Юнги шарф, чтобы успеть, пока он не сбежал, неторопливо обнять его и оставить поцелуй совсем рядом с ухом.              — Позвони мне вечером, — говорит Чимин, и Юнги улыбается, кивая.              — Отпишусь, как буду дома.              Дверь за ним Чимин запирает на замок, чтобы никто лишний не зашёл, пока в лавке их не будет. Он собирает книги в стопку.              — Ну, — выдыхает Намджун, широко потягиваясь. — Я уверен на девяносто процентов, что это шизофрения.              — А остальные десять что?              — Что-то другое. Адекватные сомнения — это признак здравомыслия, — подытоживает Намджун и смотрит на то, как Чимин книги придерживает подбородком. — Ты тоже уже всё нашёл? Давай помогу?              — Да, кельтские узлы вполне можно разорвать моими ресурсами, просто надо выбрать в магической лавке, как именно.              Намджун забирает часть книг себе и смотрит с непониманием, когда следует за Чимином в подсобку. Опирая книги на себя, Чимин освобождает руку, ладонью касаясь выгравированного на гипсокартоне знака.              Линии знака подсвечиваются на секунду и гаснут, а на месте обычной пустой стены проявляется непримечательная деревянная дверь, ручку которой Чимин дёргает на себя прежде, чем ошеломлённый Намджун успевает что-то сказать.              На торговой улице точно такой же вечер: за большими окнами видны фонари, освещающие затворенные и открытые лавки. В лавке Чимина круглые сутки горит свет, ведь под самым потолком в кристальном шаре заключён вечный огонь, оставшийся от великого пламени Прометея, лучи которого ночью освещают лавку, а днём плескаются сами с собой.              Намджун глазеет на огромное помещение, вздрагивая, когда за ним захлопывается массивная с этой стороны резная дверь. Он цепляется взглядом за артефакты и книги, расставленные по широким полкам шкафов, что тянутся во всю стену от пола до высокого потолка. Он останавливается перед роскошной шкурой, висящей на стене, — эта шкура была истинно золотая, начиная с хвоста и заканчивая бараньими рогами.              — Если ты сейчас скажешь, что это настоящее Золотое руно, то, прости, Чимин, но я ахуею, — заворожённо говорит Намджун, не сводя глаз с переливающейся золотистой шерсти.              — Хах, да, хён, оно самое, — Чимин не сдерживает доброго смешка, пихая его в плечо, чтобы продолжил идти. — Положи вот сюда, на стол, я потом уберу.              Намджун опускает на дубовый стол свою стопку, прилипая к полкам с разными магическими предметами. Он проходит мимо индийских шлейфов, арабских шкатулок и останавливается около навесной полки.              — Копьё Одина? — спрашивает он, оборачиваясь к Чимину, но пальцем показывая на копьё, лежащее на подушке. — Это чёртово копьё Одина?              — Гунгнир, — Чимин кивает. — Как догадался?              — Тут скандинавская писанина, и у них только одно знаменитое копьё, и, чёрт… тут всё настоящее? Это настоящий Кадуцей, настоящее кольцо Драупнир, или я не уверен, что за кольцо, а это топор, блять, Перуна?              Чимин прикусывает губу, чтобы не рассмеяться в голос. У Намджуна глаза, как стеклянные, по пятьсот вон, ведь кому-то вроде него увидеть нечто мистическое необычно, он же скептик. Но для скептика он осведомлён получше многих медиумов — с ходу отличил артефакты. Видимо, тут виной его начитанность.              — Да, хён, всё-всё тут настоящее. Можешь даже потрогать.              И, конечно, Намджун тут же пальцем проводит по холодному металлу копья, дёргаясь, будто по нему пробежались мурашки. Он возвращает себе самообладание, более осмысленно глядя на Чимина.              — К этому надо привыкнуть, правда, — говорит он. — Так, ладно, к делу. Всё, я собрался. Что будешь делать с тем узлом? Какие варианты?              —Можно перекрыть кельтский узел более сильным амулетом, например, я мог бы задавить его кельтским крестом, — Чимин садится на корточки перед чугунным маленьким сейфом, открывая Намджуну стоящий на каменной подставке серебряный крест. — Вот им, но, видишь, тут на подставке руны? Мы его просто из-за тяжести не дотащим. И вообще, если он с этой подставки слетит, то центр земли пробьёт к едреням и с обратной стороны вылетит.              Чимин захлопывает сейф и поднимется, из незапертого ящичка доставая коробку, точно так же расписанную неизведанными для Намджуна знаками.              — Вот, я бы мог взять пейнит и просто прожечь узел, но я рискую так обжечься сам и спалить там всё, пока ловлю того парня, чтобы жечь ему амулет. С такими темпами проще взять крест.              — Предлагаешь прибить его крестом?              — Нет, — качает головой Чимин, заглядывая за изящный прилавок, и, не найдя искомого, идёт к углу комнаты, опускаясь под деревянный столик. — У меня есть для этого кое-что получше.              На полу между столиком и шкафом стоит непримечательный ящик с инструментами, из которого Чимин достаёт не какой-то нефритовый меч или светящуюся стрелу, а вытягивает самый обыкновенный на вид молоток.              — Я надеюсь, ты не собираешься пробить ему голову молотком? — неуверенно спрашивает Намджун.              — Скорее собираюсь выбить узел с медальона.              — Но это же… молоток? — Намджун смотрит на вещицу в руках Чимина, не находя на ней никаких надписей и особенностей. — Или он какой-то зачарованный или волшебный? Я без понятия, как это тут у вас работает.              — Это молот Гоибниу, — Чимин вылезает из-под столика, задвигая ящик под него. — Он был кельтским кузнецом, который создал кельтские узлы, и он же был тем, кто придумал, как их разбить. Молот из потина. Этим молотом он рушил созданные узлы. Мастерство Гоибниу было великим, начиная примерно со сто пятидесятого года до нашей эры, для того времени это был колдовской прорыв, который ставил его в один ряд с друидами. Но я до конца не уверен, что он разобьёт новые узлы. Магия сейчас другая.              Намджун выглядывает за его спину, сканируя задвинутый ящик с инструментами.              — В то время были плоскогубцы и напильник?              — Что? — Чимин оборачивается, следя за его глазами. — А, нет, это обычные инструменты.              — А почему он, — Намджун кивает на молоток, — лежал там?              — Я прибивал им полки, когда потерял свой молоток.              Повисает тишина, в которой слышен гам с улицы и тиканье часов вместе с мелким шумом волшебной лавки. Намджун посверлил взглядом Чимина, выискивая, шутка это или нет, и, убедившись, что Чимин на полном серьёзе, он вздохнул.              — Эм, Чимин, а у магов есть какая-то лицензия на колдовство и хранение разных магических штук?              — Нет, а что?              — Просто я сомневаюсь в твоей компетенции…              Чимин фыркает, безобидно закатывая глаза. Он разрешает Намджуну ещё недолго остаться, чтобы он позадавал вопросы, которые его интересуют, и в конечном итоге тот уходит уже под ночь только после звонка встревоженного Сокджина. Они договариваются встретиться утром, чтобы раз и навсегда решить эту загадку братьев Кан и вычислить лжеца.

12.8

      Кожу обжигает холодом. Тэхён разлепляет глаза, едва сумев поднять тяжёлые веки. Его тело тянет вниз, будто лишённое сил, руки не слушаются. Он оглядывается, рассматривая смутные очертания комнаты, и не может сфокусировать своё зрение на зеркале, что отражает его самого.              На ватных ногах Тэхён поднимается, будто ведомый, его плечи тяготит объёмный расшитый ханбок, а где-то издалека он приглушённо слышит крики. Его грудь сдавливает страх, а под рёбрами словно щекочут иголки, он едва ли может сделать вдох. Ему кажется, что он задыхается.              Перед ним просторный домус, усаженный тропинками и ручьями, под мягким светом луны, что расплывается у Тэхёна в глазах. В нём разрастается страх, он босой выскакивает во двор и бежит, пока не выпрыгивает за пределы широких ворот в лес.              Его преследуют. Слышно, как громко рычат позади сторожевые духи, их зубы клацают где-то у самых пяток. У Тэхёна в ушах колотится сердце, как в угол загнанное, оно вот-вот выпрыгнет из груди — страшно. За спиной крики и звон мечей, по щекам бьют колючие лапы пихт и размазывают слезы, струящиеся вниз.              Дождь льёт крупными каплями, превращается в ливень. Тэхён перескакивает через лужи, в ладонях держит подолы запятнанного ханбока, но не выпускает из рук небольшую книгу в коричневой коже. Из-за дождя книжка так и норовит выскользнуть, но Тэхён цепляется за неё, будто за жизнь.              Едва ли он не спотыкается, совсем теряясь в зрении. Над его головой гремит гром, заставляя вскрикнуть, но он не слышит — чувствует, как резко сжалась под этим вскриком диафрагма, но не слышит звука. Молнии сверкают, бросая тени на этот бесконечный лес. Будто даже деревья смотрят на него кровожадно, стараясь поймать, удержать, не дать Тэхёну прорваться.              В голове оглушительно звонят колокола, будто он прямо сейчас стоит на верхушке огромного храма. Это так сильно давит на уши, но под этим резким звоном не слышно, как за спиной яростно кричат, нагоняя.              Лес заканчивается так неожиданно, оставляя под ногами голые камни. Тэхён чувствует, как режутся о них ступни, но продолжает бежать, пока не тормозит, совсем сдирая ноги в кровь.              Пропасть.              Перед ним край Земли, будто он достиг горизонта. Чёрные тучи кружат по небу и сереют лишь ближе к линии того самого горизонта, на котором начинает светать. Ветер подобен ураганному, норовит снести Тэхёна с ног, толкает в разные стороны, шатая, но Тэхён держится на ногах, к груди прижимая заветную книгу.              Ему больно, так больно в груди, словно его сжимают в тиски. Он чувствует горечь во рту, его горло саднит от того, как сипло он дышит, совсем лишившись дыхания в лёгких — связки жжёт.              Голова поднимается, и тлеющий пепел отчаяния разгорается яростным пожаром — праведным гневом. Тэхён вздёргивает подбородок, насчитывая десятки людей, что направили на него свои длинные мечи. У их ног рычат шальные звери, окутанные рыжим огнём, они делают выпады на передние лапы, будто только ждут команды атаковать.              Тэхён не видит их лиц, всё так размыто, так нечётко, и этот ветер с дождём бьют ему прямо в глаза. Он отвечает сорванно и громко, ему вновь что-то кричат в ответ, но ничего не слышно. В ушах только звон колоколов и грохот небес, что тоже собираются его проклясть.              Словно его предали. Отвернулись от него все: весь мир, и люди перед Тэхёном — одни из тех, кто был тому пособником. Он чувствует себя пустым, разрушенным, всё кажется таким неправильным и глупым, и он прикусывает дрожащую нижнюю губу, собирая себя по частям.              «Я не позволю пленить себя оковами чужой лжи»              Тело перестаёт дрожать, драгоценная книга — Тэхён смотрит на неё последний раз и отворачивается к краю Земли, встречаясь глазами с первым солнечным лучом. Рассвет.              Один только шаг, словно под ногами не твёрдые скалы, а ватные перины, его несёт невесомостью. Кисти рук расслабляются, выпуская кожаный переплёт, и Тэхён падает вниз, чувствуя ветер. Он открывает глаза за секунду до того, как всё исчезло, и его в объятия ловит пустая, безграничная тьма.              И это заставляет его задохнуться, паниковать. Тьма вокруг, никакого света, не видно совсем ничего, и прочным пузырём давит глухая тишина. Зыбучий холод ползёт по конечностям, связывает по рукам и ногам, опутывает скользкой щупальцей горло, и Тэхён уже не просто боится — внутри него кричит остаток солнца, который лишили света.              Тэхён задыхается в темноте, не может от страха вдохнуть, перестать метаться. Он бьётся, барахтается, как рыба в воде, но всё ещё не находит ничего, за что может схватиться. Он беспомощный, роняет тихие слёзы и кричит, не слыша собственного голоса.

12.9

      Хосок сонно трёт глаза, проснувшись от сильного удара под дых. Он не сразу понял, где он, и который час, пока к нему не вернулось осознание, — он дома, на диване, где ещё вечером уснул, болтая о разном с Тэхёном.              Сбоку копошение, Хосока снова бьют под рёбра, от чего сон совсем рассеивается, и он приподнимается на локте, намереваясь дать Тэхёну хорошую затрещину.              — Эй, ты решил меня убить во сне? — спрашивает Хосок, тряхнув фамильяра за плечо.              Но стоило только сжать руку на его предплечье, как Тэхён подскакивает на постели и вскрикивает так, что Хосок сам едва не валится с дивана от неожиданности.              — Ты ошалел что ли?! — хватается за сердце Хосок, вздыхая, хочет, и правда, стукнуть его, но так и не поднимает руки. — Тэхён?              У Тэхёна глаза дикие, на краях ресниц застыли слёзы, что начали капать одна за другой, стоило ему моргнуть пару раз. Тэхён громко дышит, будто его гнали собаками пешком бежать до Пусана, от одного такого резкого выдоха Тэхён кашляет, закрыв ладонью половину своего лица.              — Тэхён? — снова зовёт Хосок, но тот словно не слышит, смотрит в одну точку, его спина содрогается от непрерывного кашля. — Тэхён, на меня посмотри, эй.              На пробу Хосок легонько касается его плеча вновь, привлекая к себе внимание. И наваждение с лица Тэхёна будто спадает, возвращая его к реальности. Он смотрит на Хосока потерянно, но осознанно, всё ещё рвано дышит.              — Ты чего? Кошмар приснился? — осторожно спрашивает Хосок, совсем не зная, чего ожидать.              Он не знает, что у Тэхёна на душе. Как фамильяры реагируют? Было ли это какое-то видение или просто ежемесячная перезагрузка силы — он не знает. И старается не обращать сейчас внимания на это непонимание. Он успеет наверстать, пусть только сейчас Тэхён объяснит — всё ли с ним в порядке. Хосоку нужно знать, звонить ли Чимину прямо сейчас.              — Я, — начинает Тэхён, но на этом у него будто закончились силы, он трёт пальцами переносицу, стараясь собраться. — Да, это был кошмар. Наверное. Я не понимаю, если честно, что это было, но, да, это кошмар. Я бы сказал, это кошмар. Чёрт, успокойся!              Тэхён нервно бьёт себя кулаком в грудь, будто вот-вот сорвётся и упадет в истерику. Хосок, правда, растерян, он видит Тэхёна впервые таким уязвимым, открытым и простым — ему страшно. Всё же, Тэхён такое же живое существо, у него есть страхи и слабости, есть то, что выбивает его из колеи и заставляет забиться в угол. А он по инстинктам ещё и такая кошка, что точно так же жмётся в угол между спинкой и подлокотником, будто желая уменьшиться в размере и в него забиться мохнатой мордочкой.              Хосок ловит его дрожащие руки, разжимая ему кулаки, наклоняется к нему, сгорбившемуся, и притягивает к себе. Тэхён лбом врезается Хосоку в грудь, и Хосок ладонями медленно гладит его по спине, от поясницы и до шеи, где большим пальцем щекочет шею по выступающим позвонкам. Ощущение чужой дрожи кажется ему, спокойному и расслабленному ото сна, чем-то непривычным, но он старается хотя бы чуть-чуть представить то, что говорил ему Чимин о конвертации чувств. Он хочет немного забрать себе, чтобы дать Тэхёну хотя бы ровно дышать.              — Не нервничай, всё нормально, — тихо говорит Хосок. — Ты просто испугался. Это был дурацкий сон, теперь ты дома.              На последних словах Хосок чувствует, как напряглись плечи Тэхёна и расслабились через пару секунд с шумный выдохом.              — Да, я дома, — шепчет Тэхён.              Он принимает объятия, пряча лицо у Хосока в изгибе шеи. Чужое судорожное дыхание щекочет ключицы, Хосок чувствует влагу на коже — остатки от слёз. Полностью в руках Хосока Тэхён кажется сейчас разбитым и уставшим, и Хосок правда чувствует себя немного беспомощным — не может, как Чимин, тронуть и забрать всё себе, не знает, что сказать, потому что совсем Тэхёна не понимает.              Тэхён для него такая большая книга с загадками, и проще со временем не становится. Много вопросов, никаких ответов, и спрашивать так неловко — мало ли что было за эти тысячи лет?              Как много всего несёт Тэхён за простой улыбкой, Хосоку сложно даже вообразить.              Всё, что может сейчас Хосок, — обнять его и дать понять, что он здесь. Тэхён не один лицом к лицу с вещами, которые его пугают.              — Хочешь поделиться тем, что приснилось? — делает попытку Хосок, даже не рассчитывая, что ему хотя бы немного пояснят, но Тэхён говорит.              — Тьма, — его голос негромкий, но в нём Хосок узнаёт более обычные нотки, флегматичные. — Я — солнечный фамильяр, поэтому для нас это стресс. Темнота нам не особо страшна, в ней всё равно есть какой-то свет, но непроглядная Тьма делает нас беспомощными. Ненавижу это, долго не могу прийти в себя.              — Если честно, я даже не думал, что у тебя есть уязвимые места, — честно говорит Хосок, и в ответ Тэхён что-то неразборчиво мычит. — Что?              — Не понимаю, мне жарко или холодно? — он дезориентированно трётся виском о плечо, и Хосок поднимает его лицо за подбородок.              Хосок сдвигает тэхёнову челку и прикладывает ко лбу ладонь, усмехаясь.              — Это называется «лихорадит», нервишки у тебя шальнули, — Хосок вытирает влагу с чужого лба тыльной стороной запястья. — Голова болит? Или слабость чувствуешь? Хотя зачем я спрашиваю, даже лекарства тебе дать не могу… Точно!              С другой стороны дивана лежит удлинитель, к которому Хосок перегибается через подлокотник. Он щелкает кнопку и комнату заливает жёлтый свет гирлянды. Она как декоративное украшение ползёт по стене, овивая сетку с закреплёнными фотографиями.              — При свете тебе же лучше будет?              Тэхён смотрит на загоревшиеся маленькие лампочки как-то рассеянно, взглядом пробегается по фотографиям между ними и улыбается слабо, будто сам своим мыслям.              — Да, при свете лучше, — соглашается он, руками ведя по своим предплечьям. — Дашь что-нибудь тёплое? Думаю, ты прав, знобит.              — Хочешь какао?              Это было первое, что пришло на ум. Но зимой, когда Хосоку самому холодно, а отопление ещё не включили, он обычно этим и согревается.              — Какао? — не понимает Тэхён.              — Ты, эм, не пил какао раньше?              — Видимо, меня это новшество как-то стороной обошло. Что это?              — Ну это… — Хосок медленно жестикулирует руками, мысли не хотят ему сформулировать ответ на такой простой вопрос. — Перетёртые какао бобы? За… залитые кипятком и молоком?              Тэхён хихикает в ладонь, наконец, показывая искреннюю улыбку, что не может не поднять Хосоку настроение.              — Кто-то догадался перетереть бобы и залить горячей водой? Может, ты не так объясняешь?              — Если честно, никогда не думал, что буду объяснять такие простые вещи, — Хосок неловко чешет затылок и подрывается с дивана, оставляя Тэхёна наедине с пледом. — Давай я проще сделаю, и ты попробуешь. Я обещаю, тебе понравится. Ты любишь сладкое.              Он щелкает на телевизоре кнопку включения, чтобы Тэхёну не было скучно, но чувствует на себе его взгляд.              В голове заевшей пластинкой крутится мысль — наконец, ему начали доверять. Хосок ликует от осознания, что Тэхён совсем чуть-чуть, но открылся ему, позволил быть рядом на равных и утешить себя. Тэхён выбрал не переживать всё в одиночку, а рассказать Хосоку — это ведь не просто так? Это ведь что-то значит?              Хосоку собственные чувства сложно понять — он радуется тому, что они стали ближе на такой маленький шаг. Ему казалось, что его привлекает этот магический шарм, который для него весь такой новый и восхищающий. Тэхён казался диковинным, пока Хосок не начал разговаривать с ним проще. Пока не побывал с ним в том красивом храме, в комнате, наполненной длинной жизнью Тэхёна. Пока не подержал в руках увесистую банку с пуговицами и не заметил у Тэхёна на шее новую, такую же желтую. Она болтается там уже некоторое время, и Хосок понимает — она будет для кого-то из них. Тэхён заранее начал готовиться к моменту, когда жизнь отправит его в свободное плаванье.              Или он просто напоминает себе о том, что люди для него не вечны.              Хосок хотел сначала просто узнать его, потом доказать, что ничего в жизни не может умереть до тех пор, пока сам Тэхён об этом помнит. А теперь он начинает понимать, что здесь это так не работает, потому ему просто хочется остаться. Обмануть время и обмануть жизнь, попасть потом после смерти в адский котёл — ну и пусть. Он хочет остаться, чтобы каждый раз, когда Тэхён закрывает голову руками в отчаянии, обнять его и сказать «я здесь».              «Ты дома»              Именно таким человеком для него хочет стать Хосок. Не очередным принёсшим утешение, а первым, кто остался навсегда.              Хосок в кружке размешивает дымящуюся жидкость с молоком, грустно улыбаясь самому себе. Снова он лезет во что-то непоправимое, и его желание настолько абсурдное, что скоро, скорее всего, Чимин начнёт вести на эту тему разговоры.              И в этот раз Хосок не уверен, хочет ли так просто отступить. Может, он просто одержимый этой навязчивой идей быть важным?              — Вот, держи.              Хосок рядом с ним садится, протягивая кружку.              — Спасибо.              Укрытый пледом по пояс, Тэхён носом утыкается в кружку, а глазами в упор на телевизор — что-то новостное. Тэхён такое любит, потому что старается каждый день навёрстывать упущенное за сто лет.              Хосок вздыхает тяжело, прежде чем сказать:              — Прости.              — За что? — искренне не понимает Тэхён.              — Я не могу помочь тебе как-то дельно, как помогаешь ты. Или как делает это Чимин, чтобы забрать твою тревогу…              — А ты думаешь, что помогать можно только так?              Разговор странный, будто не в сторону Хосока, он чувствует себя проигравшим в очередной раз. Но Тэхён смотрит на него в ожидании ответа.              — Наверное, это было бы полезнее для тебя, умей я что-то такое, мистическое. А так, что я могу? Я же не медиум.              Хосок рассматривает свои сцепленные руки, чувствуя себя неловко, старается с Тэхёном взглядом не сталкиваться. Ему бы хотелось быть кем-то большим, но он, по сути, никто. Ни для Тэхёна, ни для этого огромного волшебного мира.              На его плечо опускается чужая голова — Тэхён виском опирается на него, в руках крутя пустую наполовину кружку.              — Ты человек, — заговорчески шепчет Тэхён, прикрывая глаза. — И ты можешь дать больше, чем многие медиумы в такой ситуации. Люди согревают объятиями, и это куда ценнее любой созидательной магии. Я хочу, чтобы ты это помнил.              Слова проникают Хосоку под кожу. Он часто думает, что делает для людей вокруг слишком мало. Особенно сейчас, когда всплыла вся магическая чехарда, в которой он абсолютный профан.              — Я ценю тебя именно за это.              Тэхён говорит это, потому что его сердце сегодня открыто для Хосока настежь. И он чувствует, Хосок внезапно тихонько выпрямился и даже затылком Тэхён ощущает его улыбку, счастливую — так мало нужно, чтобы Хосок улыбался снова. Ему просто необходимо знать, что он важен.              Искать поддержи в людях для Тэхёна всё ещё странно, и он не хочет привыкать к этому тёплому чувству. К объятиям, на которые Хосок никогда не скупится, к рукам, которыми он гладит ласково, и словам, таким добрым и метким. Он говорит Тэхёну, у которого даже нет хозяина, что теперь у него есть дом, и это правда кольнуло в сердце.              Пробуждать в себе эмоции людей никогда не было хорошей идеей, но в этот раз Тэхён их и не выпускал. Они пришли сами, потому что Хосок до чертей настойчивый. Тэхён в себе путается, хотя так старается не вестись на такое внимание — это просто влияние его силы. Рано или поздно Хосок адаптируется и не будет таким уж радушным, он станет обычным.              Нельзя привыкать к его защите. Тэхён должен сам себя защищать, всегда. Но когда его окружила тьма со всех сторон, когда он думал, что задохнётся в собственном сне от страха и ужаса, ему казалось, что единственный, кто может защитить, — Хосок и его тихий голос, говорящий, что он рядом.              Хосок уже для него больше простой жёлтой пуговицы на шее. Хосок станет позолоченной солнцем стрелой, которой Тэхён добровольно пробьёт своё сердце, в очередной раз научив себя части людского бытия — новой грани, из которой состоит чувство любви.              Время уже половина второго — Хосок прикидывает, когда у него завтра занятия, на которых он в коем-то веке просто будет сидеть на стуле ровно и контролировать процесс, а не показывать и танцевать со всеми. Тэхёна надо будет отправить домой до вечера, чтобы не сидел один весь день.              Хосок просто невзначай спрашивает про рыцарские турниры, как те, которые показывают по телевизору на фестивале косплея. Тэхён вдруг говорит, что бывал в средневековые времена в Европе, насмотревшись быта того времени. Он находит почти десяток ляпов и отличий, рассказывает, как должно быть. И рассказывает длинную историю о том, что дракон действительно однажды был, и никто из рыцарей так и не смог забрать у него похищенную девушку.              Это был старый друг Тэхёна — огненный фамильяр, который полюбил дочь знатного герцога. Тэхён был тем, кто их свёл тогда, вывел девушку прямиком из дворца, чтобы она могла улететь с драконом, но их поймали рыцари на площади, откуда они собирались улетать. Так и повелись эти сказки о драконах и похищенных принцессах. Только вот совсем дракон в них был не злой и кровожадный. Влюблённый просто до одури, вот и всё.              Разговоры о простых вещах заканчиваются тихим шёпотом и молчаливыми паузами. Телевизор что-то вещает, Хосок собирается спросить о Греции, но Тэхён неожиданно широко зевает.              — Ты устал? — спрашивает Хосок, забывая про Грецию. — Может, ляжем спать дальше?              Тэхён мнётся, как-то неуверенно глядя на диван, словно про себя что-то обдумывая. Его брови сведены, и в глазах есть сомнение, но Хосок вдруг догадывается — он боится снова оказаться во сне в каком-нибудь мерзком месте? Вроде той самой Тьмы?              — Ты ложись, — говорит в итоге Тэхён, выпутываясь из пледа, чтобы встать. — А я попозже приду, прогуляюсь немного…              — Останься.              Хосок не говорит «со мной», хотя оно так рвалось сорваться с языка. Хосок ловит его за запястье, глядя прямо в глаза, — пусть он поймёт, что не выход вечно искать какие-то обходные пути от всех проблем, чтобы решать их внутри самому. Конечно, если сейчас Тэхён всё же решит уйти, Хосок его отпустит и не станет возражать, но всё же, пока есть шанс уговорить ещё немного положиться на простого человека, Хосок попробует.              И Тэхён действительно остаётся. На свои плечи вновь натягивает плед и валится прямо на Хосока сверху, придавив поначалу так, что Хосок кряхтит под ним от неожиданности. Они лежат так же, как засыпали вечером: Тэхён устраивается удобнее, медленно переходя в медьюм форму, чтобы за ухом Хосок погладил его тёплыми пальцами. В ней Тэхён чувствует себя легче, спокойнее, всё же в животной форме он пробыл достаточно долгое время.              — Давай я включу по телевизору что-нибудь не очень интересное, и ты сразу уснёшь? — предлагает Хосок, так предсказуемо почёсывая за ухом и заставляя жмуриться.              — От этого засыпают?              — Поверь, глядя в ящик отрубает моментально, — Хосок клятвенно ладонь прикладывает к груди. — Проверено.              — Да? — сонно усмехается Тэхён, закрывая глаза. — Ну, доверюсь тебе.              И он действительно засыпает через пару минут. Проваливается в безмятежный сон под монотонный шум телевизора, тихий стук чужого сердца и нежные пальцы в своих волосах.

12.10

      Чимин никогда не думал, что социальные сети годятся для чего-то помимо прожигания жизни. Оказалось, если у человека есть инстаграм и фанаты, то вычислить его местонахождение становится плёвым делом.              Они с Намджуном потратили буквально один час, чтобы по историям фан-аккаунтов отследить весь маршрут Кана, у некоторых даже было предполагаемое расписание на неделю. Он ведь всего лишь предприниматель, даже если красивый, откуда такой интерес к нему? Видимо, красота всё же играет большую роль в жизни.              Около двенадцати дня Чимин встретился с Намджуном на арт-улице, буквально в паре кварталов от офиса, в котором большинство времени обитает Кан вместе со своим секретарём. Это отдельное здание высотой в десять этажей, где в подчинении Кана находится около двухсот сотрудников, лично им отобранных для продвижения проекта «Шанхай». Чимин не стал грузить себе голову подробностями, но ему было на руку, что здание отдельное, — он может изолировать звуки личного кабинета Кана и поговорить без лишних свидетелей. Только им нужно куда-то спровадить секретаря.              Или надеяться, что он спровадится сам.              С собой они взяли Рубера, которому не сиделось в лавке. Он сказал, что это его брат, и он хочет увидеть его, даже если Чимин и Намджун не верят в его правду «кто есть кто». Если честно, Чимин верит, но ему необходимо узнать, что же случилось на самом деле.              А это знает только выживший близнец.              На улице людно — выходные. В шуме толпы Чимин не сразу слышит вибрацию собственного телефона.

От: Хоби-хён 12.25 «Ты вчера звонил? Что-то срочное?»

      Чимин тут же нажимает на кнопку вызова — раз пишет, значит, уже может говорить. Вчера вечером Чимин писал и звонил, но Хосок будто нарочно игнорировал свой телефон. Такое редко случается, поэтому Чимину было неспокойно.              — Там реально что-то срочное что ли? — тут же спрашивает Хосок, не здороваясь.              — Нет, не срочное, просто ты вчера не брал трубку, — Чимин говорит это громко, поэтому Намджун и Рубер обращают внимание. — Чем вы там были заняты вообще?              Чимин показывает экран телефона с открытым звонком, и парни отворачиваются, переговариваясь между собой.              — Мы, ну, спали? — говорит Хосок, будто это самая очевидная вещь, и Чимин вздыхает.              — Кому ты рассказываешь? Когда ты вообще ложился-то раньше одиннадцати? Я вам вообще-то в восемь позвонил. Тэхён тоже не брал трубку.              — Ты хуже матери иногда, честное слово, — смеётся Хосок. — Нас на диване выключило где-то в семь. Ночью мы просыпались, но мне было не до телефона, если честно. Тэхён меня до усрачки напугал, я даже думал звонить тебе, если не смогу его успокоить.              Чимин напрягается, замедлив шаг. Неужели у Тэхёна взыграли звериные инстинкты? В голове сразу начинают крутиться Солнечный и Лунный календари, от которых напрямую зависит активность силы Тэхёна. Хищник в нём попытался навредить Хосоку?              — Он что-то сделал?              — А он мог?              — Хён, — начинает Чимин, зная, что сейчас не лучший момент, но коротко стоит изъяснить некоторые вещи. — Во-первых, нам с тобой пришло время обсудить ваши отношения. Во-вторых, в этом есть необходимость, потому что ты многого не знаешь о Тэхёне, и тебе нужно быть готовым к особенностям его организма. Сегодня двадцать девятый день Солнечного календаря, его сила на пике, и его внутренний зверь может запросто выйти из-под контроля. Поэтому я спрашиваю, не сделал ли он что-то?              — Нет, он вообще никогда не проявлял агрессии! — тут же оправдывает фамильяра Хосок. — Ему кошмар приснился, и его трясло десять минут, я думал, что у него начнётся истерика, и мне придётся звать тебя, потому что у меня нет волшебных штучек. Но это был обычный плохой сон, поэтому мы просто посмотрели телевизор и уснули.              — П- плохой сон?              Чимин останавливается — такого не может быть. Это просто невозможно. Фамильярам никогда не снятся сны, если у них нет хозяина. А если он есть, то им снятся либо сны хозяина, либо предзнаменования, которые повлияют на текущие события. Но у Тэхёна нет хозяина, каким образом он умудрился увидеть сон?              — Судя по твоему голосу, то, что я сказал, либо невозможно, либо хотя бы не типично, я ведь прав?              — Ну… это, наверное, не типично. Точнее… чёрт, хён, мы обсудим это, когда встретимся, ладно? Но не спускай с Тэхёна глаз.              — Но я отпустил его домой! — восклицает Хосок. — Он должен быть у тебя в лавке примерно через час. Я еду в студию контролировать тренировку и прежде, чем ты начнёшь свои мамские речи, информирую тебя, что буду сидеть на стуле и вообще не собираюсь шевелиться.              — Лучше бы тебе сдержать обещание, иначе я правда прикую тебя к кровати кандалами, — Чимин вздыхает, возобновляя шаг следом за Намджуном. — Ладно. Я напишу тебе, когда мы встретимся и обсудим твои любовные дела.              — Чего?!              — Ничего, — дразнится Чимин. — Я сейчас по одному своему делу отошёл из лавки, возможно, буду недоступен. Не теряй.              — Ладно, до связи. Я тоже сегодня с парнями встречусь, пить не буду, но может ответить не смогу.              Чимин скидывает первым и убирает телефон в карман, нагоняя два шага, чтобы идти с Намджуном и Рубером вровень.              — Ну, мы на месте, — констатирует Намджун, оглядывая здание снизу вверх. — Ты говорил, что у тебя есть план для проникновения средь бела дня?              — Есть, но я в нём не до конца уверен, лови, — Чимин бросает ему в руки монетку и ещё одну такую вертит в своих руках.              — Это что? — не понимает Намджун.              — Израильский шекель, — Чимин касается монеты губами и подбрасывает одним пальцем, снова ловя в ладонь. — Оставь на нём поцелуй и подбрось, с ним мы пройдём без лишних вопросов. Никто не обратит на нас внимания.              — Почему? — подает голос любопытный Рубер.              — У творца в иудаизме для людей десять имён, но, на самом деле, у единого творца их религии просто десять ликов, и каждый имеет обязанности. Создательница этих шекелей — Шхина, её имя означает «присутствие» на иврите. Эти шекели искажают восприятие и рассеивают обладателя для мира. Мы всё ещё существуем для людей, но они не заметят нас, пока мы не заговорим с ними напрямую. Шхина раздавала шекели беженцам, желающим спастись от гнёта и инквизиций.              Намджун смотрит на монету с сомнением, вздыхает, но всё же касается шекеля губами и подбрасывает. Чимин усмехается:              — Я хранил их в шкатулке, зря брезгуешь, хён.              — Знал бы я ещё, где их хранили до того, как ты положил их в шкатулку…              — Эти монеты разве что побывали в очаге чёрной оспы, но мы оба знаем, что вирусы не живут так долго без носителя.              Чимин жмёт плечами, а Намджун заметно напрягается, поглядывая на старый шекель в своей руке. Но быстро сдаётся, просто следуя за Чимином в стеклянные автоматические двери.              На них действительно не смотрят, словно они стали прозрачными. Охранник не ведёт и глазом, когда они проходят мимо поста, а на раздвижные турникеты никто не обращает внимания, пока те открылись под чиминовыми руками — он приложил их вместо ID-карты к сканерам.              И теперь началось самое интересное. Им приходится разделиться, чтобы найти нужный кабинет. На это уходит добрых сорок минут, пока они обошли все этажи, пока осмотрели коридоры и придумали пути отхода на всякий пожарный случай. Чимин думал, что кабинет будет где-то на последних этажах, ведь у богатых есть такая причуда — любоваться видами. Но, кажется, это просто стереотип, потому что кабинет Кана был на пятом этаже.              — Я чувствую себя максимально странно, мы собираемся вломиться в чужой кабинет среди бела дня, — шепчет Намджун, разминая руки для подготовки.              — У меня в портфеле молоток, которым мне надо выбить кельтский узел из подвески на шее левого парня, а перед этим заглушить все стены в комнате парой валлийских слов, чтобы на его ор никто не прибежал. Добро пожаловать в клуб.              — Ещё и язвит, — хмыкает Намджун, заглядывая в кабинет. — Секретаря нет. Путь открыт.              — Какой план? — Рубер выглядывает одним лицом в середине деревянной поверхности двери, от чего дёргается Намджун.              — Ты останешься здесь и подержишь дверь закрытой, я, конечно, заговорю её, но мало ли что, — говорит Чимин Руберу и переводит взгляд на Надмжуна. — А мы пойдём туда, и после того, как стены будут звукоизолированы, тебе просто нужно завалить Кана на стол. Так я смогу выбить узел и посмотреть всё, что мне нужно. Но после, возможно, я буду дезориентирован и стану тормозить.              — Ага, окей, хватаю тебя, и бежим нафиг оттуда.              — Типа того.              — Камеры?              — Я разберусь.              Чимин достаёт из портфеля молоток, и они заходят с секретарскую. Он особо не волнуется, когда заговаривает дверь тихим «band karana» и без колебаний открывает дверь в кабинет Кана.              Кан сидит в кресле, боком к двери. На нём синий костюм в тонкую полоску, на столе аккуратно разложены по стопочкам бумаги, которые пролистывает молодой человек, глазами пробегая по строчкам.              — Встреча уже назначена? — не отрывая взгляда, говорит он, видимо, ожидая своего секретаря.              Но Чимин не отвечает ему, пропуская Намджуна в кабинет. И прежде, чем Кан поднимает голову, Чимин захлопывает двери и касается ладонью стены:              — y distawrwydd.              По стенам ползёт слабая искажающая волна, и ровно через секунду всё возвращается на круги своя. Но теперь, если прислушаться, создаётся ощущение, будто сидишь в мыльном пузыре — все звуки с улицы не могут проникнуть в комнату. Как и звуки из комнаты не могут вырваться за пределы этих стен.              — Звучит реально стрёмно, — комментирует заклинание Намджун.              — Вы кто?              Кан обращает на них внимание и медленно поднимается с кресла, не давая им времени на раздумья. Стоит ему оказаться на ногах, как Чимин в спину со всей силы толкает Намджуна, чтобы тот стал для Кана пушечным мясом, — пусть дерётся на передовой.              Намджун, должно быть, смирившись, стиснул зубы и первым схватил Кана за галстук, встряхивая, но тот оказался не так прост. Кан тут же сгибает ноги в коленях, принимая устойчивую стойку для самообороны, хватает Намджуна за запястье и пихает под дых, прижимая к стене.              Всё, что может Чимин, нервно стоять и не путаться под ногами, держа в руках молоток, — он ждёт нужного момента. Магия на Кана сейчас не подействует, от вмешательства с заклинаниями не будет никакого толку.              Но Чимин не стоит, сложа руки. Он замечает провод от удлинителя, тянущийся вдоль комнаты к столу, и невербальной магией смещает его под ноги Кану. Чимин свободной рукой взмахивает и отбрасывает Намджуна от стены так, что тот врезается в Кана, тот запинается о провод и заваливается назад.              Намджун вовремя реагирует и хватает Кана за плечи, переворачивая на живот. Он скручивает ему руки за спиной, вкладывая в это максимум своих физических возможностей. Чимин без промедлений подскакивает к столу и ослабляет Кану галстук, пролезая руками под рубашку.              Небольшой серебряный медальон оказывается в руках Чимина, и он кладёт безделушку на стол кельтскими узлами вверх. Кан заметно напрягается, вылупившись на Чимина во все глаза и зажмурился, когда тот занёс над его головой молоток.              Чимин прицеливается и попадает ровно посередине медальона — узлы кривятся и трескаются в одном месте, отчего сила амулета рассеивается, и скрытая аура Кана вырывается наружу.              Поле, энергетика, нити — всё это расцвело в изолированной комнате, Чимин видит отчётливо разворошённую по слоям энергию и вместо пучка нитей, как это бывает у большинства людей, видит всего одну.              Такая же потёртая, какая была у Рубера, оранжевая нить, которая слабо светится у Чимина прямо перед носом. Он не упускает момент и хватается за неё.              В этот раз всё иначе.              На Чимина накидывается волна, захватывающая его сразу в кричащий омут. В голове всё будто скручивается в трубочку — он хватается руками за затылок, но не чувствует ничего, кроме невыносимой тянущей боли. Но всё это исчезает в один миг.              Словно он нырнул в воду, и та выплюнула его обратно, опуская на зелёную траву. Тело непривычно маленькое — чужое. Моргнув пару раз, Чимин различает перед собой детское лицо и чувствует на собственном улыбку.              «Уджи, рисуй океан, потом сравним с настоящим»              Чимин говорит, но это не его слова, всё происходит само собой. Чужое тело, чужая память, и в этот раз всё случится только с одной стороны.              Ощущения самые обыкновенные — банальная детская забава, а в голове разные мысли о рисунках, завтрашнем дне, репетиторе, отце и подарке матери на день рождения. Чимину сложно уследить за всем — откуда в детской голове столько складных мыслей рушится необратимым шквалом? Сложно.              Внутри что-то не так. Чимин чувствует этот надлом, но не понимает, будучи запертым в чужой памяти, — не видит со стороны.              Он моргает, и руки начинают дрожать. Чимина трясёт так, словно все внутренности дрожат от спазма, он не может даже опустить плечи. Обрывистое дыхание никак не восстановить, перед глазами всё размыто, в голове туман, а под рёбрами жжёт так, будто горит огонь.              Гнев. Он клокочет внутри, разрывает, Чимин не выдерживает такого напора — ему страшно. Ему кажется, что его изнутри топит лава, которая убьёт его, если прямо сейчас не прольётся наружу. Он стискивает зубы и руки сжимает в кулаки, чувствуя, как что-то под пальцами хрустит и ломается, но совсем этого не слышит.              Тепло. Оно щекотно струится по дрожащим рукам, а Чимин пытается разжать пальцы, но не может, только сильнее давя их в кулаки, пока не отрывает кусок чего-то.              Что-то в его руках. Он порвал что-то.              Чимин дышит чаще, подпитывая свою ярость. Он рвёт ещё, ощущая, как гнев выливается с каждым движением, не может остановиться, пока его не поглощает пустота — злость вытекла сквозь пальцы, проясняя зрение и освобождая разум. Но сердце Чимина пропускает удар, когда он открывает глаза.              Его руки в крови.              Детские руки, всё так же дрожащие от пережитого потрясения, намертво сжимают что-то небольшое и склизкое, вымоченное кровью насквозь. Чимин опускает глаза и видит сначала лапу, потом куски шерсти, слипшиеся в красной луже, и ему хочется кричать.              Во втором кулаке зажата уродливая маленькая кошачья голова, чей рот открыт, а глаза смотрят в пустоту. Но Чимину кажется, что этот взгляд отпечатался у него на сетчатке.              Скользко, мокро, страшно и мерзко, его тошнит, ему хочется расплакаться от этого зрелища, но он не может даже разжать пальцев, в своей руке болтая разодранную тушку и изувеченную голову.              Чимин не понимает ничего, ему просто страшно. Он не может сдвинуться с места и старается дышать глубоко, но всё, на что он горазд, — короткие вдохи полные ужаса.              «Что ты наделал?!»              Озлобленный крик позади не приводит его в чувство, только заставляет дрожать вновь. Это няня, Чимин понимает это, но боится её до трясучки, когда старая женщина хватает его за шиворот и встряхивает.              «Отпусти, маленькое чудовище, что ты натворил?!»              Чимин вздрагивает, глядя на неё в непонимании. Он пропускает мимо ушей все её угрозы, когда пальцы, наконец, расслабляются, и руки пустеют. Котёнок лежит на траве в красных пятнах, а сиделка тащит его волоком за собой, крича прислуге убраться.              В голове пустые глаза на отодранной голове, что смотрят ему вслед.              «чудовище»              «убийца»              «живодёр»              «а если на людей кинется?»              Голоса звучат отовсюду. Чимин остаётся один в светлой комнате и забивается в угол, руками закрывает голову в надежде перестать их слышать, но они звучат не снаружи.              Они в его голове. Они над ним смеются.              Страшно.              Чимин не выдерживает и бежит, врезается в первую попавшуюся стену, которая оказывается дверцей шкафа, и залазит внутрь, громко плача. Он кричит, срывая голос, просит его оставить, просит уйти, впадает в истерику, когда горничная открывает дверцу. Он бьёт её руками и вырывается, пытаясь забиться к самой дальней стенке.              В попытках спрятаться Чимин только слышит громче этот ехидный смех со всех сторон и шёпот голосов, что называют его маленьким убийцей и страшатся. Он хочет, чтобы его спасли, но всё идёт наперекосяк.              Перед ним молодой человек сидит в кресле напротив с маленькой записной книжкой в руках. На столе непримечательно лежит диктофон, который Чимин сразу же замечает. У него совсем нет доверия к этому человеку, он кажется врагом, но хочет помочь, Чимин знает.              «Расскажи мне, как ты себя чувствуешь?»              Ему интересно, раз он спрашивает, ведь так? Он ведь хочет знать, чтобы помочь? Чимин опасливо начинает говорить, из него вытягивают слово за словом, но он, правда, старается не заикаться, говорить складно, но получается какой-то детский лепет.              И в итоге это заканчивается ничем.              «С ним всё поправимо, это пограничное расстройство личности, оно исправимо, и с ним можно жить, но стресс и нагрузки теперь под запретом, и от управления компанией придётся отказаться»              После слов этого человека родители стали смотреть с презрением. И всё переменилось безвозвратно.              Чимина изнутри съедало одиночество, в нём росла большая пропасть, в которой он тонул. Боль в голове стала постоянной, но оставалась всё такой же невыносимой. Голоса остались с ним, но он старается не слушать, — всё тщетно. Чимин устал, сопротивляется всё меньше и поддаётся отчаянию всё больше. Он оттолкнул всех, ополчился против семьи и людей, потому что никто не понимает, что он чувствует. Почему все смотрят так? Что это?              Жалость.              Ему не нужна эта жалость, пусть ею подавятся. И раз за разом Чимин видит, как Чан отвергает младшего брата, любую его заботу. Но не понимает — зачем? Чимин заперт в теле Чана, чувствует всё, но не может понять, какого чёрта творит Чан с этой жизнью?              Чимин чувствует эти припадки, и в каждый из них ему кажется, что его разрывает на части. Он не выдерживает, задыхается, плачет, мысли скачут туда-сюда, и через пять минут он уже смеётся сквозь слезы, развлекаясь с темнотой перед глазами. Ясность приходит с горстью таблеток, часто, когда за окном уже темно. Но Чимин чувствует, что ничего не исчезло, — оно где-то внутри, закрытое хрупким колпаком, и ждёт момента, чтобы вырваться снова.              Чимин понимает — Чану уже всё равно. Ему никто не нужен. Никто не важен. Внутри осталась только одна точка, за которую он цепляется, сохраняя рассудок.              Родители говорят, что он бесполезный, учителя смотрят косо, прислуга сплетничает прямо в его присутствии, люди смотрят на него в поисках выгоды, и от всего этого общества его тошнит.              Он просто хочет уехать.              У него всё забрали и отдали Уджи. А тот, словно губка, всё впитывает, всем пользуется, забирает охотно каждое событие и вещь, которая принадлежит Чану.              В один миг самый дорогой человек превратился в лик, затмивший Чана своей тенью.              Темнота закутывает Чимина, будто неосязаемое одеяло, и вкидывает в комнату с открытым балконом. Где внутри снова горит пожар. Магма бурлит под рёбрами и жаждет выхода, он хватает за грудки Уджи, в чьих глазах такая же злоба, что ещё больше раззадоривает гнев у Чана в груди. Но его тормозит то, как быстро во взгляде брата ярость сменяется сожалением и грустью, однако остановиться уже нельзя.              Он толкает Уджи в балконную дверь, и та разбивается. А брат теряет равновесие, когда поясницей сталкивается с каменными перилами.              Уджи заваливается назад и падает, скрываясь за перилами.              Хруст, который на этот раз слышен отчётливо. Глухой удар эхом раскатился в голове от виска до виска, Чимин выглядывает вниз и ужасается.              Трещина в нём разрывается, будто ломая его пополам. Он падает назад, руками приземляясь на выбитое стекло. Горько, страшно, больно — в горле смешивается коктейль липких чувств, что сковывают его по рукам и ногам.              «Нет»              «Назад»              «Я…»              »…»              Чимин не слышит конца предложения, потому что в ушах звенит, по голове словно бьют чугуном, и всё пропадает. Он смотрит перед собой и ощущает пустоту, в которой закрывает сам себя. Телом владеет не он, говорит не он, Чимин будто стал сторонним наблюдателем в квадрате, потому что его слитую с Чаном душу закрыли.              Он стучит, но всё без толку.              Связь слабнет, и Чимин тут же хватает этот шанс — если сейчас он не выберется, то рискует тут застрять. Его силы на исходе.              Тяжесть обрушивается на него сверху, как только он оказывается в своём собственном теле. В голове непривычно спокойно, и всё поддаётся контролю, мысли здесь не разбегаются в разные стороны, а чувства лежат в безмятежности, словно тихая гавань.              Чимина мутит, голова кружится от таких перелётов — его тошнит. Это было больно — перенести в себе чувства душевно больного человека. Чимин в смятении, в растерянности, в нём держится стойкое непонимание — какого чёрта сотворил Чан? Чем он думал, убивая собственного брата? Чем думал, когда решил притворяться им? Как можно было обвинять всех вокруг в непонимании, если единственного, кто стремился ему навстречу, Чан отталкивал больше десяти лет?              Эгоист.              — Ты, ты, — Чимин подбирает слова, но чувствует себя сломленным. — Ты чёртов лгун. Это всё-таки был ты.              — Какого чёрта?! — не понимает Чан, и Чимин видит знакомый взгляд.              Взгляд, с которым Чан теряет контроль. Оно просыпается.              — Ты убил его, чёрт возьми, — Чимин не выдерживает, пихая его в грудь. — Он пытался помочь тебе, а ты, чёртов эгоист, думал только о себе. Я видел, как ты убил его и просто решил занять его место. Место, которого он, блять, никогда не забирал!              — Да что ты знаешь?! — орёт Чан и бьёт ослабшего Чимина в плечо.              Чимин легко поддаётся толчку и падает на пол, всё ещё испытывая головокружение. А Чан рукой зачёсывает назад волосы, смотрит на него сверху вниз, и теперь в его глазах потерялись нотки спокойствия.              На его душе пляшет безумие.              Аура трещит по швам, разбитая годами, от неё отваливаются куски и рассыпаются. Взгляд у Чана одержимый, он смеётся так, что больше это похоже на истерику, но он всё ещё просто стоит. Чимин в ужасе смотрит на его взгляд, пустой и маниакальный.              — Что ты можешь знать? — тише повторяет он, и его лицо вновь меняется, делаясь раздражённым. — Я сделал это ради него, он не должен был умереть. Не должен был, это должен был быть я, я — тот, кто не заслужил жить. Я убийца, убийца должен был умереть. Уджи должен был жить, несмотря ни на что.              — Но ты убил его! Это, по-твоему, всё оправдывает? Ты хочешь сказать, это были благие намерения?! — срывается Чимин, но всё ещё сидит на полу, ужасаясь, как тихо Чан наклонился к нему.              — У меня забрали всё, что по праву моё. Я просил так много? — шепчет он, замирая в десяти сантиметрах от лица Чимина. — Я ничего не просил, просто хотел жить. Я любил его, дорожил им, дорожил всем, что имел, но что со мной сделали? Меня выбросили на помойку. Он занял моё место, стал мной, что, по-твоему, я должен был чувствовать?              Чимин подаётся вперёд последним рывком и хватает этого чудилу за воротник, притаскивая ближе.              — Но разве он когда-нибудь этого просил?! — кричит он ему в лицо, дышит так же тяжело и переходит на точно такой же шёпот. — Разве он хотел быть тобой? Ему не было тяжело жить чужой жизнью? Думаешь, легко быть чьей-то заменой? Теперь ты должен понять, через что он прошёл, пытаясь стать тобой и принять на себя весь удар. Он пытался защитить тебя, а ты, ублюдок, убил его, не дав сказать и слова, нашёл себе оправдание и продолжаешь жить. Ты вернул своё — любовь, уважение, состояние… и как тебе? Чистая одежда не сотрёт кровь с твоих рук, ты никогда не вернёшь его, заменив собой. Ты убил его.              Эмоции клокочут внутри, сила бьётся о печать браслета, чувствуя, что Чимин на пределе. Его доступный резерв пуст, сила начинает заполняться капля за каплей, но так медленно. Чимин отпускает Чана, сбитого с толку, и едва не заваливается на пол — рука становится его последней опорой. Собравшись духом, Чимин делает рывок и едва может подняться, ему всё ещё кажется, что сейчас в голове засмеются мерзкие вездесущие голоса, а ноги свяжет оцепенение. Но он всё ещё чувствует своё тело и проходит мимо Чана, хватаясь за плечо оцепеневшего Намджуна.              Тот приходит в себя и тут же подхватывает Чимина за пояс, давая на себя опереться.              — Мы уходим. Теперь всё ясно. Я знаю, кто из них лжец. И кто из них убийца.              Намджун кивает и выводит его, оборачиваясь пару раз на Чана, но в итоге ногой он захлопывает дверь, как только они переступают порог, оставляя его стоять в своём кабинете, и ведёт Чимина к выходу из здания. Намджун просто будет следовать его указаниям — Чимину ведь виднее.

12.11

      За окном проносятся улицы и деревья, Чимин сидит на пассажирском сидении, уперевшись лбом в холодное стекло. Внутри всё ещё тлеет осадок от чужих чувств, пропущенных через собственное сердце, и спустя двадцать минут, как они едут в машине Намджуна, он переосмысливает всё произошедшее.              Возможно, он погорячился, говоря всё так прямо, но он не понимает. Не может понять, почему в итоге Чан поступил именно так, если мог бороться со всем этим? Люди могут жить в современности со многими ментальными заболеваниями, тем более имея средства для того, чтобы уделять своему здоровью время и деньги.              Чан струсил, просто отвернувшись от жизни и проблем, в итоге убив самого близкого себе человека. Чимин не хочет давать ему скидок на это.              — Значит, — вновь говорит с ним Намджун спустя некоторое время. — Он всё-таки убил младшего брата и притворяется им из чувства вины?              Чимин объяснил ему коротко то, что увидел, ещё когда они только выезжали с парковки. После этого Намджун тоже был под впечатлением, и они ехали молча. Уджи, видимо, остался с братом и не пошёл за ними.              — Он просто трус, сбежавший от проблем. Прикрылся болезнью и творил беспредел, — фыркает Чимин, чувствуя злость от всей этой ситуации. — Он знал, что с ним, уже в шестнадцать, он ходил к психотерапевту и лечился от шизофрении в тайне от родителей, и продолжает до сих пор это делать. Если бы он сказал семье о том, что врач допустил ошибку, и лечение было неправильным все эти годы, всё могло быть иначе. Но он выбрал путь труса.              Помолчав, Намджун спрашивает:              — Ты сам-то, ну, как? Ты сможешь зайти домой?              — Не знаю, — Чимин вздыхает, откидываясь головой на сиденье. — Я пуст сейчас, чувствую, будто разваливаюсь. До сих пор ощущение, что на руках кровь. Буду благодарен тебе, если ты доведёшь меня до кровати, хён.              — Без проблем.              Они тормозят перед аптекой по просьбе Чимина, и Намджун покупает там пару тонизирующих напитков, один из которых открывает Чимину прямо в машине. Они выезжают на дорогу, ведущую к лавке Чимина, когда он вдруг спрашивает, не отрываясь от дороги:              — Ты всегда так живёшь?              — Как? — не понимает Чимин.              — Ну, буйно, — как-то невесело усмехается Намджун. — Бьёшь молотками узлы, ловишь людей, раскрываешь лица убийц, смотришь на чужие страшные воспоминания и вообще разгребаешь какое-то непонятное дерьмо.              — На самом деле, я давно не занимался этим. Со старшей школы, я думаю. Это последнее время я ударился снова в экзорцизм по стечениям обстоятельств. Но в целом, это, наверное, не самый жёсткий случай на моей памяти. Бывали и похуже.              — Звучит, как полный отстой, — Намджун прикусывает губу, и добавляет. — Больше не буду смеяться над тем, что быть гадалкой легко. Врагу бы не пожелал.              Чимин усмехается.              — Жаль, что ты видишь только эту сторону моей профессии. Если вычеркнуть такие случаи, я занимаюсь тем, что люди зовут волшебством. Если захочешь окунуться в сказку, приходи, я пущу тебя в лавку. Магическую лавку.              Намджун слабо улыбается в ответ, он тормозит перед дверью в лавку и выходит первым, чтобы помочь Чимину выйти и дать на себя опереться. Чимин открывает дверь и не ожидает, что кто-то будет в лавке кроме них.              — Точно, Хосок же отправил тебя ко мне, — вспоминает Чимин, а Тэхён в ужасе подскакивает с насиженного кресла.              — Какого дьявола случилось с твоей силой?! — Тэхён оказывается рядом в два коротких шага и подбирает его под другое плечо. — Ты по пути споткнулся и упал в опустошающий чан? На тебя напали Сангуисугаи? Или ты снова копался в чужих нитках?              — Я копался в чужих нитках, — Чимин даже чувствует некую вину перед Тэхёном. — Хён, ты иди домой, раз Тэхён тут, он поможет мне.              — Да уж, я вижу, — Намджун кивает на слабое свечение, которым покрылся Тэхён с ног до головы, он отпускает Чимина и идёт к двери. — Ладно, разберётесь сами. Пойду тоже отдохну. Слишком много впечатлений.              Тэхён ведёт его на второй этаж и усаживает на диван. Он сидит, закинув на Чимина ноги и держа за руку, его способность начала интенсивно работать на восполнение сил Чимина. У Чимина перед глазами плавает изображение комнаты — он так устал. Он чувствует, как Тэхён укладывает его на свои колени и укрывает чем-то мягким и тёплым. Тело Чимина послушно ведётся, он такой уязвимый сейчас, слабый и не имеет возможности снять с себя браслет. Печать на нём уже некоторое время неприятно жжётся, но Тэхён касается его запястья, заполняя своей текучей солнечной энергией его опустевшую душу — сила Чимина прекращает рваться наружу, резонируя с фамильяром.              Сон кажется Чимину беспокойным первое время. Его мутит от страха перед голосами, он словно плывёт в пустом пространстве среди чужих бед и воспоминаний. Но его уносит неведомым течением, пока не выплёвывает в безмятежный пролив, полный тёплого нежного света, гладящего его по лицу. Чимин ощущает эту воду на своей прилипшей одежде и приоткрывает веки — это солнце совсем не жжётся.              Невесомость в теле сменяется постепенно ощущением привычного контроля. Разум проясняется, и Чимин моргает, чувствуя, как в действительности открывает глаза, а не во сне. За окном светает, и Чимин не понимает, сколько времени прошло, — солнце на этой стороне бывает только по утрам.              Он отчётливо видит перед собой лицо Тэхёна, на котором играют блики — телевизор работает на минимальной громкости, потому фамильяр в своей медьюм форме сидит, навострив кошачьи уши в сторону экрана. Одну его руку Чимин чувствует в своих волосах на затылке, а вторая покоится на груди в районе сердца — он снабжал самые важные чакры энергией.              Тэхён замечает копошение и отвлекается от экрана.              —Хорошо же тебя помотало, я тебя таким ещё не видел. У тебя случился посттравматический стресс?              — Слишком много вопросов, я не осилю, — Чимин поднимается с его колен и широко потягивается, разминая плечи. — Есть такое, я слишком поддался влиянию нити и оказался в ней целиком. Не того человека я для таких погружений выбрал.              — А что с ним? Где вы вообще были?              — Тот парень, ты разгадал его мелодию гармошки, помнишь? У него есть брат-близнец, и мы не могли понять, кто из них кто, и кто в итоге кого убил. Одна важная женщина привела ко мне это дело, чтобы я разобрался. А в итоге я влез в голову убийцы и труса, окунувшись в его шкуру с головой.              — Убийца? — с сомнением переспрашивает Тэхён. — Но тот призрак, кажется, говорил про падение с балкона.              — Он упал, потому что брат толкнул его с балкона. А теперь он отнекивается своей шизофренией и живёт жизнью умершего, водя всех вокруг за нос.              — Стой-стой, — Тэхён тормозит его, тоже поднимаясь с дивана. — Отмазывается шизофренией? Ты считаешь это отмазкой?              — А, по-твоему, она оправдывает убийство?              Тэхён смотрит на него растерянно, и Чимин замирает, совсем не понимая этого взгляда. Одним широким шагом Тэхён сокращает между ними дистанцию и хватает Чимина за запястье.              Зелёные глаза фамильяра загораются золотом на несколько секунд, его аура вспыхивает, и Чимин удивлённо зажмуривается от резкого света. Когда он приходит в себя, взгляд Тэхёна заставляет его сердце пропустить удар.              Горечь.              — Ты понимаешь, что натворил? — спрашивает Тэхён, но Чимин всё ещё растерян его поведением.              — Что ты имеешь в виду?              — Ты, правда, назвал его убийцей? За что? За то, что он не смог перебороть болезнь? — Тэхён отпускает его руку, но Чимин всё ещё не может сдвинуться с места и открыть рот, хоть и хочет ответить. — Ты же видел, что происходило с ним, как ты можешь говорить такое?              Чимина отпускает оцепенение — влияние гнева фамильяра. Должно быть, Тэхён теперь в курсе всего, что произошло. Это вызывает у Чимина ответное раздражение.              — Это был его выбор, как он поступит — будет доверять близким или разрушит семью. Он мог рассказать им о врачебной ошибке, и всё было бы нормально. К тому же, ты сам видел, что он не боролся, а просто подчинялся! Люди могут перебороть свою болезнь, если у них есть желание.              — И ты в итоге смог?              Чимин прикусывает свой язык, не найдясь с ответом, и Тэхён тут же ловит эту заминку, чтобы продолжить:              — Ты был в его теле две минуты в реальном времени. Ты прожил его жизнь урывками, и что в итоге? Я больше двенадцати часов выпихивал из твоей головы остатки этого безумия, тебя трясло, я чувствовал твой страх. Ты пробыл в этом теле две минуты, а он живёт с ним всю жизнь, Чимин. Как ты можешь понять его, если никогда не был в его положении? С детства такие, как ты, обыватели, зовут его убийцей, потому что он не смог контролировать себя. Его звали никчёмным из-за ошибки врача, от него отвернулись родители, и брата он вовсе не хотел убивать. Он пытался его спасти, пока болезнь пыталась убить их обоих. Он никогда не был убийцей, Чимин. Он сам был убит, но он никогда не хотел умирать. Люди, которые считали, что могут его судить, убили его. Почему ты решил, что ты сам Бог и можешь клеймить его убийцей?              На щеках Тэхёна выступает слабый румянец от злости, его дыхание сбито. Он смотрит с вызовом, каждым словом будто вбивая гвоздь на всех невысказанных аргументах Чимина. с каждой секундой Чимин теряет дар речи, осознавая свою ошибку.              — Я, — Тэхён сглатывает и вздыхает, делаясь спокойнее. — Я знал кое-кого. Тогда люди не знали, что это за недуг, и как с ним бороться. Смерть той, кого я встретил, стала основой для открытия этой болезни. Её тоже звали убийцей, Чимин, она убила мать и очень горько плакала мне в холку, сидя в темнице за то, в чём не была виновата. У неё не было сил бороться, когда все против неё, никто не понимал, кроме матери. Но самые близкие всегда первыми попадают под удар, когда мы взрываемся. Она взорвалась. Но в этом не было её вины. Ни она, ни этот парень не были убийцами, они никогда не хотели убивать. Они просто люди, у которых кончились силы. И у них нет фамильяра, который восполнит их. Их судили не те. И ты не должен был.              «Нет»              «Назад»              «Я…»              »…»              Всё внутри напрягается, Чимин слышит голос, который рассеивается на подкорках сознания. В голове прокручивается этот момент раз за разом, пока звон, покрывавший слова, не стихает.              «Я не хотел»              «Прошу, вернись»              — Чёрт, — выдыхает Чимин, закрывая лицо рукой. — Чёрт, чёрт.              Он никогда не чувствовал себя большим дураком, чем сейчас. Глупая ошибка, совершённая на горячую голову. Чимин испытывает стыд и страх, именно им гонимый он хватает с дивана куртку и бежит вниз по лестнице.              — Чимин, не руби с плеча! — кричит Тэхён, догоняя его у входной двери.              — Я должен всё исправить прямо сейчас, пока ещё не поздно, — он наспех натягивает ботинки, замечая, что Тэхён тоже надевает обувь, цыкая себе под нос.              — Так я тебя одного и отпустил.              Чимин вызывает такси и называет адрес офиса, где они сегодня были просто в надежде, что Чан будет именно там. Интуиция это или надежда, Чимин не уверен, но всё, чего он хочет, — приехать и сказать, что он был неправ.              Он хочет извиниться за то, что ранил, извиниться за то, что осудил, не зная. Такси едет так быстро, как может, по этой пустой дороге, но Чимину кажется, что оно тащится с черепашьей скоростью.              Ему же всегда говорили, что рот нельзя открывать до тех пор, пока он не подумал о том, что собирается сказать. Он жил с этой установкой все эти годы и впервые за шесть лет совершил эту ошибку. Снова.              В прошлый раз Чимину повезло, и всё закончилось хорошо, но никто не застрахован на постоянное везение.              Таксист высаживает их на парковке рядом со зданием, и Чимин вылетает, как ошпаренный.              — Его энергетика развеяна по ветру, он где-то тут, — говорит Тэхён, ведя носом по воздуху, и Чимин забегает в здание, наспех околдовывая охранника забвением — тот садится в кресло, впадая в сон.              Чимин бежит по знакомой лестнице вверх, спотыкаясь на третьем пролете и расшибает колено о бетон. Он быстро поднимается и бежит дальше на чистом адреналине, выскакивая на пятом этаже, выбив дверь плечом.              Кабинет Чана открыт, но самого его нет. Здесь разруха: перевернутый стол, битые вазы и рамки с фотографиями, раскиданные по полу бумаги и перевёрнутый огромный горшок с пальмой. На ковре растеклось огромное вишнёвое пятно, а рядом осколки от винного бокала, и бутылка целёхонькая лежит у стены.              Тэхён сказал, что Чан тут, где тогда? Куда он мог пойти? Может, он только что уехал домой? Тогда этот беспорядок он не оставил бы вот так на всеобщее обозрение.              «Его энергетика развеяна по ветру»              Чимина осеняет догадка, которая заставляет его задохнуться на месте. Он снова бежит, в голове повторяя «нет», как мантру. Он снова выбегает на лестничную клетку и бежит вверх, пролёт за пролётом, пока не запинается на предпоследнем.              Но бежать дальше уже не даёт оцепенение. Мимо окна вниз проносится тело.

12.12

      Дверь захлопывается, и в кабинете повисает тишина. Секретарь выключает свет в своём помещении и уходит, в дверных окошках видно, как в коридоре становится так же темно. Здание пустеет, последние работники уходят по домам.              Окно открыто. С улицы тянутся шум и гомон — ночная жизнь начинается прямо сейчас, когда работа остаётся позади. Чан сжимает руки в кулаки с новым озорным вскриком под окнами, и первый на пол летит дырокол.              Ручка между пальцев трещит и ломается под давлением — изнутри разрывает от злости. Чан бьёт кулаком по столу, хватаясь за остатки своего разума, но теряет тонкую нить.              Он снова стоит на тонком льду и ощущает, как медленно по синей глади идут трещины, расползаясь вокруг него. Он снова сделал всё не так.              Сколько это будет продолжаться?              Прямо здесь, в выдвижном ящике, есть лекарства, стоит только протянуть руку, но всё кажется снова таким бессмысленным. Таким пустым.              «Убийца»              Это слово преследует его всю жизнь, потому что он не может контролировать свою личность. Он рассыпается с каждым годом всё сильнее, прогресса нет, доктор говорит, что нужно срочно снова лечь в стационар. Но его слова пустой звук, потому что у всего есть предел.              Чану кажется, что он своего вот-вот достигнет.              Ему обещали, что он сможет с этим жить, но ничего не меняется. В нём снова растёт чудовище, ему снова некуда бежать от самого себя. Он слышит эти радостные крики и хочет выйти, чтобы заткнуть их рты, разорвав их надвое, чтобы они больше никогда не смогли говорить.              «Снова»              Чан подскакивает с места и руками хватается за край стола, опрокидывая его. Вещи летят на пол, ноутбук гаснет, лампа разбивается о паркет. В воздухе кружат бумаги, он ловит их, те, до которых дотянется, и рвёт на месте с громким рыком. Он кричит и раскидывает обрывки документов, переключая своё внимание на стоящие по углам цветы и шкафы. Самый первый горшок он пинает ногой, и тот разлетается черепками, отскакивая от стены. Из стеклянного шкафа летят награды, что он получил, грамоты оказываются хрупкими и легко рвущимися, Чан раскидывает их под ногами.              На них чужое имя. Имя, под которым он живёт.              «Кан Уджи»              Сколько лет уже прошло? Он думал, что выдержит все годы вплоть до самой смерти, проведёт всех, чтобы сохранить Уджи то, что он у него отнял. Жизнь.              Но, по сути, он пытался обмануть себя. Пытался забыть то, что сделал, ведь он не смог защитить его. Своими руками он столкнул его с того балкона, не сумел удержать ни его, ни себя.              Кубки ломаются, и следом летит сервантный шкаф, чьи стеклянные дверцы разлетаются по полу сотнями осколков, а Чан падает на колени — острая боль совсем не приводит в чувство.              Снова внутри пусто, дышать тяжело, горло жжётся, беспомощность сыплется по рёбрам, становясь мурашками. Слёзы наворачиваются на глаза и не хотят срываться с ресниц, просто держатся и не дают нормально видеть — Чан слеп, и от этого он слышит их громче. Они смеются, визжат намеренно, чтобы он закрывал руками уши, потому что знают — это не поможет.              — Прочь, — хрипит Чан, сгорбившись. — Прочь!              Он срывается на крик, но разве хоть раз это помогало? Они всё ещё здесь и насмехаются над ним ещё больше. Но он не даст себе выйти за пределы этой комнаты. Он разрушит всё в этой комнате, разрушит репутацию бизнеса, разрушит себя до конца, но не выйдет отсюда. Больше никто не умрет.              Силы заканчиваются, связки сорваны, кричать уже не получается. На ватных ногах он идёт к уцелевшему шкафчику и достаёт одинокую бутыль вина. Она стоит тут уже два года, и он не думал, что хоть раз она ему пригодится, ведь лекарства не совместимы с алкоголем. Но уже всё равно.              Внутри пусто, в голове звон, а руки уже не дрожат. Чан открывает пробку и берёт один из своих винных бокалов.              Вино горькое и сильно жжёт язык — он не пил никогда в своей жизни. Хоть раз ведь можно? Это оказалось забавно — ощущать тепло там, где уже ничего не осталось. Он чувствует опьянение: постепенно расслабляется его тело, разум туманится, как только заканчивается второй бокал. Желудок быстро скручивает, и Чана начинает тошнить, отчего он усмехается.              Он так устал. Его преследует это сумасшествие, в перерывах между которым одолевает бесконечное чувство вины.              Он рассыпается, почти слыша под собой этот треск, с которым лёд расходится, и вода ловит Чана в ледяные объятия, ненадолго погружая в тишину. Сюда голоса не достают, и сам он был тут лишь единожды, когда провалился в себя после смерти Уджи.              Здесь тихо и холодно, и это должно было дать долгожданный покой, но в этом покое, где Чан ненадолго становится собой, сердце больно бьётся в груди, и пустота становится слишком обозримой.              Он остался здесь один. Он умер для всех, никто по нему не скорбит. И никогда не будет. За этим он наблюдает уже около семи лет. Он всё потерял, и первым, кого он потерял, был он сам.              На щеках долгожданные слёзы, Чан понимает это, только когда снова к нему возвращается более-менее чёткое зрение. Он всхлипывает громко, сжимая рубашку на своей груди, роняет четвёртый бокал на пол, и тот разбивается тоже. Примерно с таким же звуком сам Чан разбивается изнутри.              Здесь, в тишине, ему горько от собственной жизни. За окнами смех давно стих — подступает утро. Каждое новое утро для него просто продолжение старой каторги. Это не жизнь. Ему кажется, что с тех пор, как он убил свою последнюю надежду, этот мир превратился в Ад на Земле.              Ад, в котором он каждый день горит, но никогда не сможет загореться.              Зачем он здесь? Он остался только потому, что знал — Уджи не может умереть вот так, от рук невменяемого брата. Чан хотел, чтобы Уджи стал счастливым человеком с большим сердцем, он желал ему всего, чего не смог получить сам. Но разве это помогает?              Чан не знает, кто эти парни, что ворвались в его офис днём, откуда они всё знают, пойдут ли они кому-то рассказывать, может, они всё-таки и журналисты? Но они были правы в одном. Как бы Чан ни пытался прикрыть свой поступок этим благим намерением, это не оправдывает того, что он убийца. Он убил брата и занял его место, и от этого никто не станет счастливее.              Он убил свою надежду.              Уже давно незачем оставаться здесь. Пора всё прекратить.              Проходит полчаса, и он идёт по лестничной клетке, медленно преодолевая пролёт за пролётом. В кабинете осталась записка, написанная от руки и сложенная вдвое. Но там только четыре слова.              «Простите, я не смог»              Дверь на крышу открывается ключ-картой, и в лицо сразу ударяет лёгкий прохладный ветер.              Уже светает. Новый день на подходе.

FINNEAS — Die Alone.MP3

      Облака окрашиваются в оранжевые, издалека слышен гул автострады, и Чан вдыхает воздух полной грудью, чувствуя — кажется, он действительно может дышать. Ничего не сжимает его в тиски, он действительно остаётся собой, словно жизнь даёт ему один единственный и последний шанс, чтобы сделать выбор: умереть в одиночестве или смотреть, как всё сгорает.              Он предпочтёт умереть в одиночестве, потому что дальше никого не сможет сделать счастливым. Но Уджи будет тем, кого в этой семье будут помнить, как лучшего сына.              Уджи будут помнить, как драгоценного, даже если его жизнь оборвётся вот так.              Чан шагает по бетонной крыше, стремительно приближаясь к её краю, пусть эта тайна умрёт вместе с ним, так и оставшись для всех загадкой. Дело братьев Кан закроется раз и навсегда.              Прикрывая глаза, он встаёт на парапет, чтобы сделать последний шаг, пока он всё ещё в себе, но его дёргают назад.              — Стой!              Слыша этот голос, сердце пропускает удар. Чан думает, что ему показалось, не понимает — неужели он настолько сошёл с ума? Его разум пытается играть с ним? Нет, он всё ещё чувствует свой контроль.              Это не игры разума.              Его локоть цепко сжимают чьи-то пальцы, но Чану страшно обернуться — его сердце бьётся так быстро и впервые не от гнева. Медленно он оборачивается, совершенно не веря своим глазам.              — Уджи? — он не узнаёт собственного голоса после стольких криков, но локоть сжимают сильнее.              — Ты что творишь? Помереть надумал? — у Уджи губы трясутся, он прикрикивает, а сам еле сдерживает слёзы.              Чан горько усмехается:              — А на что это похоже?              Он не знает, как это возможно. Новые ли это шутки его разбитого сознания, или галлюцинации от алкоголя и таблеток, но Уджи действительно выглядит так, будто никогда не умирал, но застрял в возрасте старшеклассника. Всё в том же дурацком костюме с бархатным жилетом, который им тогда пошили на заказ специально для банкета.              Такой же крикливый и чрезмерно заботливый. Кто из них, спрашивается, старший?              Чан вздыхает и кладёт свою ладонь поверх его руки, убирая её, но задерживая пальцы на чужой коже — холодная.              — Я не знаю, что ты делаешь тут, но отпусти, пожалуйста, пока у меня ещё есть время, чтобы всё закончить. Продолжать это у меня уже нет никаких сил.              — Да что продолжать?! — не выдерживает Уджи, хватая его за грудки и встряхивая. — Что ты не можешь? Что, чёрт возьми?! Ты всю жизнь прячешь от меня что-то, скрываешь, никогда не говоришь, только огрызаешься и прогоняешь, так как, по-твоему, я должен понять, что происходит? Как мне отпустить тебя сейчас, сигануть с крыши, назови мне чёртову причину, по которой я должен тебя отпустить, если я желаю, чтобы ты жил!..              — Да потому что я убил тебя!              Чан срывается, хватая его в ответ и отпихивая от себя. Если перед ним действительно каким-то непонятным чудом оказалась эта предсмертная галлюцинация, он не может молчать больше. Он устал задыхаться в отчаянии. И устал молчать.              — Я убил тебя, — шепчет он, сглатывая боль в горле. — А должен был защищать. Я столкнул тебя, когда должен был поддерживать, я вёл себя, как мудак, всю жизнь, а ты ходил за мной хвостом, когда я говорил тебе оставить меня. Ты думаешь, я просил просто так? Я пытался защитить тебя от этого всего.              — Да от чего?              — От себя! — Чан не даёт ему закончить. — Родители тоже пытались отгородить тебя, и это единственное, за что им спасибо. Но разве ты слушал их когда-нибудь?              Чан тихо смеётся сам своим мыслям — Уджи всегда был таким. Ему больше всех надо. Он сомневался много, преодолевал себя и всё равно шёл к тому, чего хочет. Всегда докапывался до правды. Но эту слишком сильно от него пытались скрыть.              — Я уже мёртв, — начинает Уджи, вдруг делаясь спокойным. — Уже ничего не поменять, сейчас или никогда. Расскажи мне, почему? Почему ты ушёл? Почему убегал? Что произошло, когда нам было шесть?              «Я уже мёртв» больно колет по сердцу, но Чан вздыхает, поднимая взгляд.              В глазах напротив горит уверенность. Уджи не меняется даже после своей смерти.              — Стать наследником компании должен был я, — Чан не знает, зачем продолжает говорить с этим, как с человеком, но ему это всё кажется реальным. — Потому что мне всё давалось легко, а тебе было трудно, они не хотели тебя нагружать. Но потом наш кот пропал и… Я был тем, кто… кто убил его. Я порвал его на части, потому что разозлился, а когда очнулся, уже всё было в крови. Я испугался. Мать отвела меня к врачу, и он поставил неверный диагноз. Он говорил, что дети легко с ним справляются, а я не мог, за это они возненавидели меня ещё больше. Они скинули на тебя всё, что врач запретил мне, и решили, что лучше воспитают достойного наследника из того, кто не так одарён, чем пустят на бразды правления слабака, не способного побороть «детскую болячку».              Они молчат оба некоторое время, пока Чан собирается с мыслями, а Уджи принимает то, что от него скрывали годами.              —Я решил разобраться сам. Я не хотел втягивать тебя или просить о помощи родителей — я для них был куском мусора, не способным удовлетворить их требования. Тот врач ошибся в диагнозе, а я сходил с ума все десять лет. Я не смог, кхм, не смог сдержать гнев и… я убил тебя в тот вечер, потому что хотел сбежать из того дома, но всё перевернулось. Я боялся навредить тебе, я не хотел, потому что ты был единственным, кто всегда оставался на моей стороне, даже когда я просил тебя уйти. Ты был моей надеждой, что всё однажды может поменяться.              Чан чувствует, как взрывается, потому что в нём действительно это всё тлело много лет, почти всю сознательную жизнь. Он хотел однажды наладить всё, чтобы рассказать правду, но испортил всё.              — Ты даже сейчас здесь, — снова слёзы, которые уже должны были закончиться. — Не знаю как, кто ты или что, но ты снова здесь, а я снова прошу тебя уйти. Я притворялся тобой, украл твою жизнь, стал причиной твоей смерти… Я сам всё разрушил.              — Ты не виноват в моей смерти, так получилось… Судьба…              Чан прерывает его:              — Судьба здесь ни при чём, я был тем, кто за нас её решил.              Так всё должно было закончиться. Чан просто хочет остановить этот бесконечный бег в колесе, где каждый пал настолько низко, насколько только мог упасть. Мать стала безразличной и холодной, погрязла в тернии бизнеса и стала расчётливой, забыв о том, что она всё ещё мать и жена. Она отреклась от понимания и во всём искала выгоду, лишь иногда слушая внутри себя отголоски любви к близким людям. Отец просто превратился в игрушку, которой крутит мать. Он был хорошим бизнесменом, пока не пошёл на поводу у бесстрастной жены и не начал вести подпольную торговлю в угоду лишь себе. Родители превратились в чудовищ, пожирающих только деньги.              В памяти ещё жив момент, когда под ногами песок и тёплые волны лижут пятки. В руках серебристая гармошка, на которой он играет неумелые песни, а мать танцует, придерживая свою соломенную шляпу рукой. Отец ловит в объятия разбежавшегося со всех ног Уджи, пока солнце на закате моря заменяет им свет офиса.              Они променяли живой мир на бумагу.              «Разменяли богатство души ради славы и блеска монет»              Мать пела строчки колыбелей, которые утонули в лживых обещаниях.              — Но, — тишину прерывает Уджи, чей голос дрожит. — Почему?              — Уджи, — Чан улыбается ему сквозь слёзы самой искренней улыбкой из всех, которые может ему подарить. — Я никому здесь не нужен. Для них я умер шесть лет назад, и они забыли обо мне, как о кошмаре. Ты был единственным, кто желал мне счастья. Но тебя больше нет.              Ему самому больно от сказанных слов, но то, что перед ним, настолько реальное, что он уже, и правда, верит, что это действительно он. Уджи, которого он потерял, с которым хотел ходить в одну школу и вместе играть в одной команде по баскетболу, с которым хотел пойти в один университет и устроить розыгрыш с близнецами и подменой; с которым на мизинцах поклялся, что несмотря ни на что они останутся теми, кого не смогут заменить, — братьями.              Но сейчас всё уже разбито.              — Я, — Уджи вытирает нос рукой и стирает слёзы, словно сдерживается. — Я понимаю. Теперь понимаю. Прости, что… прости, что не смог быть рядом. Прости.              — И ты, — кивает Чан, вздыхая с облегчением. — Прости меня за всё, что я скрывал.              Разве всё было так просто? Почему всё решилось только сейчас, когда ничего уже нельзя исправить?              Потому что так всегда происходит в мире. Люди доводят себя до крайности, чтобы потом сожалеть о последствиях. Это делает людей такими печальными в нашем мире: прошлое разбивает нам сердце, а будущее пускает контрольный выстрел в голову.              Чан оборачивается на пропасть позади. Теперь она кажется ему пугающей и отталкивает, ему снова страшно теперь, когда алкоголь отпустил его, седативные уже не действуют, и он чувствует, как руки начинают дрожать.              Кажется, оно снова здесь. Нужно торопиться.              — Чан.              Уджи зовёт его, и он отвлекается, видя перед собой протянутую руку. Уджи слабо улыбается, его глаза блестят от слёз, но в них нет былого горя. Только печаль от того, что ничего не изменить, и другого выхода уже нет.              — Последний раз позволишь мне быть рядом?              Не думая, Чан берёт его руку в свою, оставляет страх на дне сознания и переступает парапет. Больше нет дрожи, нет ничего, только ветер, дующий в лицо. Голоса молчат, и он слышит только один совсем рядом с собой.              — Держись за меня.              Светает. Новый день начался рыжим рассветом, когда одна жизнь ушла на закат.

12.13

      Ступор сковывает Чимина по рукам и ногам, он стоит на месте, медленно приходя в себя.              Опоздал.              Верить не хочется, но эта мысль упала на его голову подобно тяжёлому камню, и страх вырывается наружу. Оживший страх, который умирал в нём долгие годы, — по его вине только что умер человек.              Его слова убили человека.              Словно ведомый чем-то иным, Чимин забывает всё на свете и бежит вниз. Бежит, не чувствуя ступеней под ногами, не замечая стен и перил, просто несётся вниз, часть его всё ещё не верит в происходящее.              Это бред, Чан ведь жив? Чимину показалось.              Он пробегает пост охраны вновь, выбегая на улицу, и замирает, чувствуя, как звонко разбивается его сердце.              Здесь уже появились зеваки: кто-то шёл на работу, кто-то прогуливался: здесь есть бегун, что оперативно вызывает службы. Они толпятся вокруг тела, раскинувшегося по асфальту в неестественной позе. Под головой Чана алая маленькая лужица, белая рубаха вся в красных подтёках.              Чимин смотрит на его лицо, и это нагоняет на него ужас — он пропитывает изнутри, Чимину кажется, что он по его рукам скользит липкой массой, от которой никак не отмыться. Безупречный баланс рушится, контроль Чимина рассыпается, и это заставляет его бежать в страхе дальше от этого места.              Ему нужно спрятаться, закрыться, чтобы никто его не нашёл.              Чимину на душе горько, когда он открывает глаза, оказываясь за каким-то домом. Спиной он скатывается по стене, держась за голову, где без конца слышит собственные слова.              Слова всегда были заряженной обоймой, и люди стреляют бездумно. Чимин не думал, что окажется среди их числа.              Его столько учили, столько в него вкладывали знаний, чтобы прежде всего он думал, чтобы не совершал ошибок, чтобы сохранял хладнокровие, смотрел на чужие оплошности и извлекал урок. Но что в итоге? Он поставил себя слишком высоко над людьми, но совершил такую глупость и даже не смог осознать её без чужой помощи.              Теперь, оставшись с этим чувством один на один, Чимину страшно. Он боится сказать хоть что-нибудь — шевелит губами, но не может произнести ни звука. Как дальше колдовать и помогать людям, если на его руках кровь?              На его губах кровь. Его слова измазаны в ней.              Перед глазами чужое лицо, в ушах звенят голоса, которыми он говорил, и он сгибается, прячась за собственными коленями.              Впервые сегодня из-за Чимина умер человек.              Среди этого гомона он слышит отголоски здравого смысла. В нём есть ещё та часть, которую воспитывал он сам, которую создавал вместе со своим воспитанием. Есть то, что досталось ему ещё от всех поколений, прошедших через эти ошибки.              Сила.              Она говорит ему спасти себя от тьмы, которой он покрывается изнутри. Чимин дышит глубоко, втягивая носом воздух, стирает с щёк влагу и старается думать, зацепиться за что-нибудь, лишь бы не пропасть в темноте, не пустить прахом по ветру старания нескольких поколений. Он ищет кусочек света, что остался, и находит его в вибрации собственного телефона.              Какое-то глупое сообщение от оператора, но Чимин трясущимися руками открывает контакты и набирает первый номер, что был в списке. Гудки идут, но на том конце тишина, Чимин ждёт, пока в итоге не включается автоответчик. Хосок не берёт трубку, и это заставляет трястись ещё сильнее. Вот-вот Чимин сорвётся на истерику, в которой захлебнётся прямо в этом переулке.              Пальцем Чимин ведёт по дисплею и, прикусывая губу, тыкает другой номер, на который высыпает всю свою оставшуюся надежду. Он хочет спасти себя, но в этот раз ему нужно, чтобы хоть кто-то помог ему вытащить себя из этого болота.              Гудки тянутся один за другим, проходит два, три и пять, но всё ещё нет ответа. Чимин роняет голову на колени, зажмуриваясь до белых мушек перед глазами, ему кажется, что он прокусил свою губу.              — Алло? Чимин?              Чимин распахивает глаза и выдыхает остатки задержанного воздуха, когда слышит сиплый заспанный голос.              — Х-хён, — собственный голос кажется непривычно надорванным, Чимин еле шевелит языком, заикаясь от выплаканных слёз. — Юнги, помоги, пожалуйста, я сам не справлюсь, Юнги.              — Что произошло? Скажи мне, где ты, я приеду за тобой, Чимин, ты слышишь?              — Я не знаю, — чем больше Чимин слышит его голос, тем сильнее чувствует свою слабость перед всем этим миром, и к горлу снова подступают новые слёзы. — Не знаю, где я, я не понимаю.              — Послушай меня, — Юнги говорит медленно и размеренно, заставляя вслушиваться в свой голос. — Соберись немного и посмотри вокруг. Вспомни, в каком ты был районе, посмотри вокруг и найди глазами любой опознавательный знак. Магазин, номер дома, улицу, что угодно, просто помоги мне найти тебя.              — Сити-молл, я был в районе Сити-молла, — выговаривает Чимин и хочет подняться, чтобы выглянуть из-за переулка и осмотреться, но тут же шлёпается обратно.              Ноги его не слушаются.              — Что вокруг, Чимин?              — Я, — неуверенно начинает он. — Кажется, не могу встать.              Юнги встаёт с постели вдвое быстрее и натягивает свои джинсы — беспокойство растёт с каждым чиминовым словом. У Юнги сердце рухнуло в пятки, когда он понимает, что Чимин сидит где-то в потёмках и не может даже встать — какого чёрта там случилось?              — Так, хорошо, это ведь телефон, и у тебя на нём есть сеть, ты можешь просто открыть карту и скинуть мне свою геолокацию, хорошо? Понимаешь?              — Понимаю.              — Отлично, ты молодец, давай вместе, поставь меня на громкую связь.              Юнги хватает со стола свои ключи от машины и выскакивает на лестницу в своих домашних трениках, едва влезая в кроссовки. Он говорит с Чимином, потому что боится сбрасывать звонок — лучше он будет слышать, что происходит, чем гнать в неведении и надумывать себе невесть что.              Ему приходит сообщение с геолокацией, и Чимин действительно не так далеко от этой развлекательной улицы. Юнги проскакивает два светофора, попутно стараясь звучать максимально непринужденно, пока заговаривает Чимину зубы всякой будничной ерундой. Если Чимин продолжит так всхлипывать, Юнги от безысходности тут с ума сойдёт.              В прошлый раз, когда он получил от Чимина такой звонок, всё было терпимо — Чимин просто просил помощи и был вполне вменяемым. Сейчас всё иначе, он сидит там на грани срыва и вряд ли что-то понимает, раз всё, на что он горазд, это звонок с невнятной мольбой о помощи.              На парковке уже есть некоторые машины — люди приехали на работу. Юнги тормозит совсем не по дорожным правилам, перегородив выезд двум припаркованным авто, и выскакивает из машины. На улице ещё пустовато, потому он не стесняется заглядывать за каждый разъём между домами в поисках Чимина.              — Юнги!              Юнги оборачивается, когда его окликает незнакомый голос. Его нагоняет запыхавшийся парень, руками поправляя свои растрёпанные каштановые волосы. Юнги сразу обращает внимание на его необычные для их страны зелёные глаза — иностранец? Но когда он подбегает ближе, Юнги узнаёт его лицо — тот парень с проблемами в семье, чьё имя он запамятовал.              — Мин Юнги, — повторяет он, выдыхая. — Я знаю, зачем ты здесь. Я хочу, чтобы ты забрал Чимина и увёз отсюда. Я приберу здесь и позвоню тебе, назови мне свой номер.              Сбитый с толку таким резким потоком информации, Юнги приходит в себя:              — Ты?..              — Тэхён, друг Чимина, но позже мы поговорим, я объясню тебе, что произошло, но запомни: не верь тому, что скажет Чимин. Он не в себе, просто увези его отсюда и успокой. Знай, что он ни в чём не виноват. Назови мне номер своего телефона.              Это всё странно и быстро, Юнги не поспевает за событиями, но называет этому Тэхёну свой номер. Эта ситуация вызывает у него всё больше вопросов: в чём он не должен верить Чимину?              Но он не успевает спросить, потому что Тэхён пробегает мимо него и уносится дальше по улице. Юнги ничего не остаётся, кроме как приложить мобильный к уху и вновь начать говорить с Чимином, что висит на том конце звонка.              Очередной поворот, и Юнги выдыхает с облегчением — вот он. Сидит, скрючившись в три погибели, сжимает собственные плечи до побелевших пальцев, а телефон лежит рядом с Чимином, всё ещё на громкой связи.              Юнги скидывает звонок и телефон запихивает в карман, быстрыми шагами сокращая между ними расстояние, и падает на колени рядом с ним. Щёки у Чимина всё ещё мокрые, но он уже не плачет, глаза пустые, и он реагирует совсем заторможенно, будто напился успокоительных.              — Ты цел? Нигде не поранился? — Юнги за плечи его поворачивает на себя и оглядывает. — Что с коленом? Ты упал?              Джинса на одном колене порвана и запачкана бурым пятном. Юнги оценивает его с ног до головы и больше не замечает повреждений.              Наконец, Чимин приходит в себя и смотрит на него, возвращаясь в реальность. Его глаза снова блестят, когда своей холодной ладонью он хватается за руку Юнги.              — Юнги, что мне теперь делать? — дрожащим голосом спрашивает Чимин. — Он умер из-за меня, как мне теперь всё исправить?              У Юнги тянет сердце от того, как Чимин разбит. Сейчас Юнги понимает, о чём говорил тот парень, когда просил не верить Чимину на слово и подождать внятных объяснений. Поэтому Юнги даёт себе ментальную оплеуху и собирается с мыслями.              — Сейчас мы поедем домой, хорошо? — он берёт лицо Чимина в свои ладони, чтобы тот смотрел в глаза и внимательно слушал. — Ты всё мне расскажешь, и мы разберёмся. Я здесь, чтобы помочь тебе. Я здесь, ладно?              Чимин кивает, сжимая губы, и охотно поднимается, когда Юнги даёт ему на себя опереться. Аккуратно доведя Чимина до машины, Юнги усаживает его на переднее сидение и пристёгивает, после чего садится за руль. Он проверяет, всё ли на месте у Чимина: телефон и ключи. И только после этого заводит авто и выезжает с парковки.              Они едут в тишине, пока Юнги не включает магнитолу со своими треками — тихие мелодии фортепиано разбавляют поездку. Чимин смотрит в окно нечитаемым взглядом, но держит Юнги за руку, пока тот переключает коробку передач. Юнги хотел бы забрать то, что сейчас висит на плечах у Чимина, но он может только вести машину и держать его руку, пока они не приедут домой.              Неудивительно, что Чимин быстро начинает клевать носом. Он много плакал и устал. Юнги не будит его окончательно, когда они приезжают, — тормошит Чимина за плечо слегка и просит вылезти.              Тот, сонно приоткрывая глаза, идёт, пошатываясь, и в основном держится на ногах только за счёт опоры в виде Юнги. Они заходят в квартиру, и Юнги сразу ведёт его к незастеленной кровати, перекидываясь парой предложений.              — Тебе переодеться надо, я хочу, чтобы ты поспал, — говорит Юнги, доставая из шкафа футболку и штаны. — Дай-ка мне свой лоб.              Он рукой сдвигает пшеничные пряди Чимину со лба и прикладывает ладонь — температура нормальная, его не лихорадит. После Юнги уходит в ванную и мочит тёплой водой маленькое полотенце.              — Вот, умойся, чтобы потом не жгло щёки, — Чимин слушается его, будто кукольный, протирает лицо и отдаёт полотенце назад. — Посмотри на меня.              Нехотя Чимин поднимает глаза и смотрит. Он действительно разрушен, и Юнги видит это в его опустевшем взгляде. Смятение и страх танцуют в его образе, и Юнги понимает, что сейчас ничего они не смогут с этим сделать. Юнги может только понять и побыть рядом.              — Послушай меня, — говорит Юнги, присаживаясь перед ним на корточки. — Я не знаю, что произошло, но, будь уверен, что всё поправимо. Ты не один, мы всё решим. Я знаю, что ты никогда нарочно не причинил бы никому вреда, ты самый добрый и заботливый человек, которого я знаю, ты очень понимающий, и на твоём месте в первую же нашу встречу я бы дал себе по лицу, но ты не дал. Если ты сделал что-то не так, это нормально, потому что все ошибаются.              — Но что, если, — тихо начинает Чимин. — Что, если из-за моей ошибки умер человек? Мои слова убили человека, я стал убийцей и даже прощения за них попросить не могу…              — Чимин, — Юнги перебивает, уповая, что это заблуждение, в котором потерялся Чимин, ведь Тэхён велел не верить ему. — Убийца — это тот, кто хочет чужой смерти и делает всё, чтобы убить. Ты ведь не хотел никого убивать?              — Нет, — горько соглашается Чимин, и Юнги видит, что вот-вот, и он опять начнёт плакать.              — Поэтому ты не убийца. Даже если ты совершил ошибку, не ставь так просто на себе это клеймо. Ты не убийца, я знаю это.              — Мне просто так жаль, я так хочу извиниться, мне правда жаль.              Плакать снова Юнги ему не даёт, приподнимаясь, чтобы обнять. Чимин руками держится за его плечи и понемногу успокаивается, уткнувшись в ворот футболки Юнги. Что-то неразборчивое Юнги говорит ему на ухо, прежде чем немного отстраниться.              — Пусти меня сделать тебе чаю, и мы просто поспим. Тебе надо отдохнуть, да и мне тоже.              Это утро светлое и тихое. В нем Юнги приносит Чимину кружку тёплого чая и ложится с ним рядом на постели, позволяя использовать свою руку как подушку, на которой пристраивается сонный Чимин, обхватив его руками за пояс. Юнги гладит его по волосам совсем недолго, потому что сам точно так же хочет спать. Чимин в его белой футболке и хлопковых штанах, их ноги запутались под одним одеялом, Юнги губами касается его макушки, уже засыпая, и чувствует на своей груди тёплый выдох.              Несколько часов пролетает незаметно. В них Юнги не засыпает окончательно, но дремлет, периодически выныривая из туманного сознания и глядя на часы. Чимин тихо сопит, вымотанный всей этой суетой, и совсем не реагирует, когда телефон Юнги начинает вибрировать на подушке.              Юнги свободной рукой дотягивается до него — номер незнакомый, но он догадывается, кто это.              — Алло?              — Я Тэхён.              — В принципе, я догадался, — негромко говорит Юнги, удостоверяясь, что Чимину действительно всё равно. —Чимин спит. Если ты там «прибрался», то отвечай, что случилось? Он считает себя убийцей, потому что его слова убили человека.              — Это не так, — тут же прерывает его Тэхён. — Он… дьявол, это сложно, потому что я не могу сказать, что Чимин в этом не виноват, но он совершенно точно не убийца, коим себя окрестил. Чимин помогал другу в одной ситуации, которую понял неправильно. Поэтому он сказал лишнего, это действительно было слишком. Он не знал, что у человека, которому он высказал своё недовольство, было тяжелое психическое расстройство. Сегодня тот человек спрыгнул с крыши. Чимин пытался всё исправить, но не успел. Он пришёл как раз тогда, когда всё произошло. Поэтому часть его вины в этом действительно есть, ему стоит это принять и вынести урок.              — Он лучше всех понимает, насколько он виноват, — тихо говорит Юнги, глядя на безмятежно спящего Чимина с сожалением. — Ему жаль, он в отчаянии, я не знаю, как его утешить.              — Зачем его утешать? Это то, что ему стоит пережить. Пусть запомнит, чем оборачиваются слова, которые он отпускает на эмоциях.              — Ты предлагаешь мне просто смотреть, как он убивается? — Юнги немного закипает, но быстро его злость сходит на нет после следующих слов Тэхёна.              — Будь с ним, если хочешь помочь, поддержи его, и помоги справиться. Но если ты будешь его утешать, только зря обнадёжишь, и однажды он повторит эту ошибку снова.              В его словах есть логика. Юнги не знает, сколько Тэхён и Чимин знакомы, но почему-то ему кажется, что они ближе, чем просто знакомые. Тэхён говорит, что, когда Чимин проснётся, Юнги должен отправить его в лавку на такси, и попросил не спрашивать к чему такая срочность. Юнги уважает чужие секреты, поэтому условился записать контакт Тэхёна и написать, как только посадит Чимина в такси. Ему хотелось бы увезти Чимина на машине и вообще взять пару выходных, чтобы закрыться дома и всё это время просто лежать на диване и смотреть вместе всякие глупости, но, видимо, не в этот раз.              Они прощаются с Тэхёном, и тогда Юнги стало интересно, где носит в такой тяжёлый для Чимина период его лучшего друга. Он пишет Хосоку, но тот последний раз в сети был в четыре утра — кажется, у кого-то была бурная ночка, раньше обеда вряд ли на него можно рассчитывать.              Он пишет Сокджину, чтобы тот сегодня не поднимался его будить, оправдываясь, что объяснит всё позже. А дальше просто листает ленту телефона до тех пор, пока глубокое дыхание Чимина не становится более поверхностным. Чимин начинает ворочаться, пока лениво не разлепляет глаза, дезориентировано моргая.              — Доброе утро, — первым говорит Юнги, улыбаясь. — Как ты себя чувствуешь?              — Будто по мне проехал самосвал, — сипло говорит Чимин и руками трёт глаза. — Голова бумажная.              — Я много слышал описаний головной боли, но бумажная голова.              — Ещё и смеётся надо мной, над больным человеком издеваешься, не стыдно, хён?              — Юнги.              Чимин замолкает, впадая в ступор, а Юнги только тихо смеётся.              — Вчера ты звал меня Юнги. Продолжай, мне нравится.              — Но, — Чимин мнётся, неуверенно отводя глаза. — Я был на взводе, а ты ведь старше меня. Это немного неловко.              — Я всю жизнь буду старше тебя, так и будешь звать меня «хён»? Я буду делать тебе предложение, а ты скажешь «я согласен, хён»?              — А, то есть ты уже уверен, что я буду согласен? Как самонадеянно с твоей стороны, — ловит его на словах Чимин, пихая в плечо.              — Но всё-таки я больше не «хён»? — не унимается Юнги.              Чимин вздыхает и сдаётся:              — Ладно, просто Юнги. Юнги.              Улыбка сама растягивается на лице, Юнги лбом касается лба Чимина, оказываясь настолько близко, что их носы соприкасаются друг с другом. Чимин тихо смеётся, ворча что-то о том, что вставать нужно, а Юнги хочется немного задержать момент и запомнить, как закутанный в мягкое белое одеяло, растрепанный ото сна Чимин улыбается ему и тихо смеётся.              Они постепенно вылезают из постели. Юнги уходит на кухню сделать им по кружке чая, пока Чимин ушёл принять душ и переодеться — Юнги просто снова дал ему свои вещи. Взгляд Чимина упал в этот раз на чёрную толстовку и спортивные штаны.              Чимин выходит, руками встряхивая высушенные волосы, когда Юнги как раз ставит на стол кружку. Пришло время немного поговорить, прежде чем Чимин уйдёт.              — Я хотел сказать, что выслушал от Тэхёна эту историю о том, что вчера произошло, поэтому ты можешь не заставлять себя рассказывать мне её снова, — Юнги замечает в глазах Чимина вопрос и сразу понимает, что его смущает. — Вчера мы столкнулись, когда я искал тебя. Он велел мне увезти тебя и привести в чувство.              Чимин молчит, пальцами водя по краю кружки и рассматривая чаинки в чае. Юнги даёт ему время, чтобы собраться, и Чимин спрашивает:              — Что он рассказал?              — Что ты сболтнул лишнего не тому человеку, — Юнги садится напротив него со своей кружкой. — Я понимаю, что сказанных слов не вернуть, и время назад не отмотать. Ты действительно сгоряча сказал не то, что должен был, но это не то, что делает тебя убийцей. Ты никогда не желал ему смерти, ты не знал, что так будет. Ты совершил ошибку, но их совершают многие. Ты раскаиваешься, и тебе жаль, поэтому не вини себя всю жизнь. В будущем ты будешь осторожнее со словами. Ты ведь просто человек, Чимин, кем бы ты ни был, ты остаёшься просто обычным парнем. Не загоняй себя в яму, потому что оступился.              — Я слишком серьёзно оступился, чтобы так просто дать этому сойти с рук и забыть.              — Не забывай, я этого не говорил, — подмечает Юнги. — Запомни, к чему приводят неосторожные слова. Но продолжай жить. Мне кажется, меньшее, чего хотят умершие, чтобы из-за них кто-то страдал.              Сейчас Чимину сложно принять эти слова, но он понимает — Юнги прав. Нужно взять себя в руки и смириться с произошедшим. Рано или поздно такое могло произойти, он не один раз слышал рассказы от бабушки и от других медиумов, как люди умирали по их вине или от их бездействия. Такое происходит, поэтому нужно научиться на этих ошибках и впредь думать головой.              Слова имеют больше веса, люди должны помнить об этом, прежде чем кого-то осудить. Никогда нельзя знать, куда ударит невзначай брошенное слово — слегка заденет или полностью разрушит человека изнутри.              Чимин кивает, слегка улыбаясь, — он понимает, но ему нужно время. Поэтому они допивают чай с более безразличными разговорами, и Юнги вызывает такси. Они спускаются на парковку вместе, и Юнги сажает его в машину, прося написать, как доедет, а сам уходит, ссылаясь на работу.              Пока Чимин едет, он задумывается о многом, что произошло за последние сутки. Во-первых, когда Чан разбился, вокруг не было ни жнеца, ни его призрака. По сути, момент смерти должен был быть предрешён, и жнец должен прийти забрать душу. Но и самой души не было — Чан словно исчез или вовсе не имел души, что просто не может быть. Может, она рассыпалась?              Во-вторых, Чимину любопытно, почему его всё ещё не ищут? Ведь он засветился на всех камерах, когда проник утром в здание. Но его осеняет идея — там был Тэхён. Скорее всего, он доверил Чимина Юнги именно потому, что подчищал всё, что осталось от безрассудного поведения Чимина. Если это так, то стоит сказать фамильяру отдельное спасибо. Когда он только научился с камерами видеонаблюдения управляться?              Получается, Чимин не справился с заданием той женщины? Он не решил проблему братьев, только всё усугубил, убив одного из них. Что он ей скажет — не знает. Если бы только он мог её найти, чтобы спросить, ради чего всё это было.              Лавка встречает его тишиной. Тэхёна, на удивление, здесь нет — нужно позвонить ему. Чимин разувается и щёлкает термопот — не включается, видимо, удлинитель сломан. Чимин приносит из коморки обычный чайник и подключает напрямую к розетке, а сам усаживается на стул, разглядывая редких людей, проходящих за окном.              Раздаётся тихий стук, прежде чем дверь открывается. Чимин тихо вздыхает.              — Простите, лавка ещё закрыта, — говорит он, оборачиваясь.              — А ты говорил, что для призрачных клиентов ты всегда открыт.              Чимин встаёт со стула и тут же падает на него обратно. Из-за двери выглядывает Уджи с яркой улыбкой на лице. Он входит в лавку в припрыжку, но двери не закрываются, и следом за ним в деловом костюме входит высокий молодой человек, застенчиво опустив лицо вниз.              — Кан Чан, — зовёт Чимин, не веря своим глазам. — Куда тебя унесло? Я не нашёл твою душу там, перед зданием, где ты был всё это время? Почему тебя не забрал жнец?              — Но там не было на крыше никого, кроме нас, — объясняет Уджи. — Я знаю, где ворота на Божий суд, мне показывали другие призраки. Но без него я уйти не мог. Я тоже ждал, что придёт жнец, но этого не случилось. Может, это потому, что я забрал его?              — Что? — Чимин в непонимании смотрит на них, пока они закрывают за собой двери. — Как забрал? Он разбился насмерть, я видел это своими глазами. Или ты умер не от падения?              — Я не умирал, — Чан жмёт плечами, указывая на брата кивком. — Я хотел, но он вытащил мою душу прежде, чем я сделал что-то.              — Не нарочно, я просто взял его руку, а душа вышла из тела. Мы сами не поняли.              Чимину кажется, что они несут какой-то бред. Он ни разу не слышал, чтобы души сами выходили из тела, просто потому что им так вздумалось. Эти два брата-акробата до последнего решили трепать ему нервы.              Но это не отменяет того, что Чан оборвал свою жизнь сам. На суде это будет очень долго обсуждаться — Иудэксы, что выносят приговор, обычно не прощают такой произвол над человеческой жизнью. Многое будет зависеть от ответов Чана на вопросы.              — Ты понимаешь, что этот поступок наверху будет сложно оправдать? — спрашивает Чимин. — Всё можно было решить, они всегда говорят, что это не выход из положения.              — Я знаю, — Чан согласно кивает, на его лице необъяснимое сожаление, которое сбивает Чимина с толку. — Это худшее, что я мог в итоге сделать. Я ненавижу то, что мне пришлось так поступить, сама мысль об этом заставляет меня тосковать. Но я знаю, что не умирал, потому что этого хотел. Я не прыгал. Уджи сказал мне держаться за него, но я не прыгнул. Я остался стоять. Но тело упало.              Это нонсенс. Феномен, который Чимин никак не объяснит. Это останется между братьями, которые мало того, что увидели друг друга, так ещё и смогли контактировать. Границу двух миров пересекли, пускай субматериальный и материальный мир не так и далеко друг от друга, но между ними есть грань.              Видимо, тут роль сыграли нити и узы. Никто никогда не сможет сказать полностью, на что способны сердца людей, соединённые тонкой привязанностью.              — Чан, — Чимин сглатывает свою неуверенность, прежде чем продолжить. — Прости меня за то, что я сказал. Я был неправ, я не понимал тебя, я сказал это бездумно. Мне жаль, что я не понял сразу, что ты за человек. Я знаю, что уже не вернуть сказанного, и тебя тоже уже не воскресить. Но я должен сказать, что ты не убийца. Ты никогда не желал людям зла. Ты просто человек, которого не поняли. Прости.              — Ты, ох, чёрт, ты тоже прости меня. Ты вывел меня, но будь я кем-то более, ну, нормальным, я бы не делал этих глупостей. Ты… ты не виноват, правда. Уджи сказал, что ты пытался разобраться в нашей семье, спасибо, — Чан делает шаг вперёд и протягивает Чимину руку, указывая на брата. — Я никогда не думал, что смогу увидеть его снова и извиниться. Спасибо, что привёл его ко мне.              — Хорошо, что судьба решила привести его к нам, правда? — вмешивается Уджи.              — Я думаю, судьба тут ни при чём, — усмехается Чан. — Он сам пришёл.              Чимин без тени сомнения жмёт ему руку, прикусывая щеку изнутри. Они уходят, и он замечает, когда Уджи машет ему рукой с другого конца улицы, что помимо улыбки на его лице слёзы.              Призраки не могут плакать. Но, видимо, в любом правиле всегда есть исключения. На то жизнь и значится самым непредсказуемым понятием на Земле.              Чимин вздыхает, возвращаясь в лавку. Он не понимает, справился ли с заданием, но он точно знает, что из этого вышло слишком много уроков. Эта жизнь со своими нравоучениями, и правда, хочет загнать его в могилу. Или слепить из него в будущем очень сварливого, вредного деда. Юнги придётся смириться, что кто-то будет сдвигать его с пьедестала ворчуна.

12.14

      Юнги вымотался — работа высосала из него все силы, а он ещё и поспать нормально так и не сумел. Всё, что ему удалось урвать, — короткий сон, пока они ждали опоздавших артистов на запись.              Дома темнота, он включает свет в коридоре и уходит в комнату, попутно проверяя сообщения — они с Чимином созванивались, пока он ехал домой, тот обещал прислать что-то, от чего Юнги не сможет отказаться.              Юнги скидывает с себя кофту в комнате и раскидывается на кровати звёздочкой. Голова трещит, и он резко распахивает глаза, когда слышит шорох, переходящий в шёпот. Он дома не один?              Нет, он уверен, что здесь пусто, но он слышит это снова. Глазами Юнги скользит по предметам в комнате, смотрит с подозрением на шкаф, к которому подкрадывается и распахивает резко — пусто.              «Господин, вы долго там?»              Отчётливый голос, в котором Юнги узнаёт его снова. Чимин, с которым он говорил совсем недавно, его голос такой яркий и звонкий, словно он кричит издалека.              Юнги встаёт посередине комнаты, рукой закрывая глаза, — что опять за чертовщина? Галлюцинации?              «Господин»              Игривый окрик, на который Юнги оборачивается, — тумбочка. Верхний ящик, на который он смотрит, словно магнитом тащит его к себе, вынуждая подойти вплотную. Юнги берётся одним пальцем за ручку и выдвигает его.              Но там только некоторые бумаги, сигареты и коробочка с кольцом, что подарил ему Чимин.              Юнги забыл про него совсем после того странного случая с головокружением. Но сейчас он берёт коробку в руки и открывает. Снова пальцы щекотит чёрный бархат, и стоит открыть коробку, как собственные слова звучат в голове:              «Всю жизнь будешь звать меня «Господин»?»              Голос свой, но кажется, будто он звучит не из этого дня. Юнги смотрит на кольцо, сковавшее его чёрным пленом, и слышит всё больше: смех, скрип качелей, шелест листьев, и чувствует запах цветов. В его голове звенит музыка ветра, с которой открывается знакомая дверь.              Юнги берёт в руки кольцо, надевая его на безымянный палец, и падает на пол, провалившись в выстрелы и лепестки цветов, запятнанные кровью и дождём.              Перебирая пальцами подол молескинового пальто, женщина, сидящая чуть поодаль в кресле, поднялась из тени со своего места, захлопнув карманные часы.              — Первая печать пала. Как и было предсказано, однажды падёт и сама Судьба.              Она выходит из квартиры, и дверь за ней захлопывается с тихим писком электронного замка. Рядом с креслом остаются часы Мнемозины. Часы рассыпаются в воздухе, будто их там никогда не было.