house of cards

*

      

Aspen Grove — July 19.mp3

      Этот город всегда был шумным. Гул на улицах не утихает ни днём, ни ночью — голосов людей не разобрать, в них только и различимы детские вскрики и сигнальные гудки. Но автомобили тут не часто увидишь, ведь настолько состоятельных людей на всё Кэйдзё можно по пальцам пересчитать.        По каменной кладке с грохотом проезжает один из таких дорогих автомобилей, перед ним расступаются люди и в сторону оттаскивают арбы, забитые новым товаром. Этой модели ещё не было видно на улицах — видимо, она принадлежит кому-то из приближённых генерал-губернатора.       Август и сам недавно смог позволить себе приобрести автомобиль, вот только ездил на нём лишь пару раз. Так и стоит его красивый чёрный «Рено» перед входом в бар, затягивая туда посетителей. Привлекает зевак и создаёт дополнительный престиж.       В этот погожий день хорошо сидеть здесь, в углу улицы, за маленьким обшарпанным столом. Август смотрит на людей, устроившись подбородком на своей ладони, и вновь записывает приходящие мысли в кожаный блокнот, что в раскрытом виде лежит перед ним на столе. В тени навеса кажется, что сам Август в своём сером костюме сливается с бледным кирпичом, делаясь незаметным наблюдателем для всего мира.       Августу нужен был этот перерыв — он устал сидеть и ловить за хвост вдохновение в душном баре. Свежий воздух позволил ему дописать недостающую часть главы своего романа.       Вскоре он закончит этот роман. Конечно, вряд ли Август покажет свое творение хоть одному издательству в Кэйдзё, разве что отошлет в Лондон, где роман рассмотрят без традиционной японской цензуры. И, конечно же, не догадаются, о ком писал автор.       Эта история дорога его сердцу, но люди, которым она посвящена, уже давно ушли из этой жизни. Август около десяти лет собирал в себе мысли и чувства, чтобы однажды написать жизнь, через которую прошли его родные люди в погоне за своими мечтами.       Ан Ёнсон — мать Августа — была образованной женщиной не только с ясным умом, но и золотыми руками. Семья со стороны матери была достаточно состоятельной, чтобы вырастить дочь выгодной партией для достойного мужчины. Они очень тщательно искали ей супруга.       Но Ёнсон не хотела выходить замуж, ведь это значило бы, что она закроет себя в клетке до конца жизни. Будет ждать в своих покоях визитов мужа и гулять по саду с прислугой, вечерами вышивая цветы на его магоджи. Это не то будущее, которого она хотела.       Тогда на помощь ей пришел старый друг. Он приехал из соседних земель, когда до него дошли вести о выданье Ёнсон, и предложил её родителям свою кандидатуру. Квон Кёнмун был душевным человеком и бескорыстным дворянином, хорошо знал Ёнсон с детства и не позволил бы ей жить в несчастье, ведь был в неё влюблен с юных лет. Однако, увы, Ёнсон так и не удалось полюбить его в ответ и как супруги они остались лишь добрыми друзьями.       Кёнмун никогда не ограничивал действий жены, но путешествовать её не пускал — как же она поедет одна? А он земель своих оставить не может, ведь стоит дать чиновникам спуску лишь один раз, так они, подобно волкам, руки ему по локоть откусят — все земли разорят и людей оберут до нитки.       Однако, как только появились первые агрессивные действия со стороны Японии, которые переходили в активную интервенцию, Кёнмун принял решение одобрить мечты Ёнсон о путешествии. За пределами страны ей будет безопаснее, ведь никто не может прогнозировать, чем обернётся вторжение японских войск состоятельным землям.       С лёгким сердцем Кёнмун обрадовал жену новостью, честно объяснив своё решение предстоящей войной. Единственной его просьбой было держаться сопровождающего и беречь себя в чужой стране. Так он вверил Ёнсон в руки самого близкого друга, и их корабль отплыл прямиком в Америку в ноябре 1900-х.       Там, в чужой стране, Ёнсон открыла для себя целый мир. Новая культура, новые люди, новая мода и совершенно непривычный язык, который она лишь отдалённо учила в молодости. Но постепенно чужая страна становилась для неё привычной и любимой, со всеми её насущными проблемами и каменными улицами. Нью-Йорк отличался от Корейской Империи, и Ёнсон нравилось искать эти мелочи, пока ещё не пришло время ей отбывать обратно.       Однако всё изменилось, когда в жизни Ёнсон вдруг возник мужчина. Она встретила его в книжном магазине: высокого, статного, в ушитом белом кителе с крупными резными пуговицам и увесистым золотым аксельбантом. Он повернулся к ней, растягивая тонкие губы в улыбке, и светлые глаза его обрамили морщинки. Отступив в сторону, он галантно уступил ей место перед стеллажом и затянул ненавязчивую беседу, после которой Ёнсон согласилась пройтись по центральной улице в сопровождении чуткого обходительного мужчины в форме.       Люк Фрай — так его звали. Он был адмиралом на побывке после военных конфликтов на Филиппинах. В магазине Фрай искал последнюю книгу полюбившегося писателя, за рукописью которого как раз и приходила Ёнсон. Так их разговор и продлился до позднего вечера, пока Ёнсон не забрал сопровождающий.       Между ними вспыхнул роман. Внезапно и очень быстро их отношения развивались и горели, ведь в любой момент сопровождающий мог прийти и назвать дату отплытия, а адмиралу скоро нужно было отбывать на службу — никто не хотел напрасно терять время на переживания.       И вот настал тот день, когда Люку пришлось попрощаться. Ёнсон проводила его на корабль, оставив лишь адрес сопровождающего, куда и будут приходить все письма горячо ею любимого адмирала, если он вернётся невредимым с очередной войны. Вскоре ей самой нужно было возвращаться в родную страну.       Но по приезду в дом мужа она неожиданно узнала, что ждёт ребёнка.       Ёнсон честно призналась Кёнмуну в своём предательстве и была готова понести наказание, но разумный муж простил её и решил, что они сохранят это в тайне. Никто не узнает, чей это ребёнок, будь он похож на мать больше, чем на биологического отца. А Кёнмун вырастит его как собственного сына. В глазах общества они останутся дружной крепкой сёмьей.И лишь между собой будут знать правду.       К счастью, новорожденному Августу от биологического отца досталась только светлая кожа и имя.       Так и продолжалась эта история. Несколько раз Ёнсон ездила в Нью-Йорк вместе с Августом, где показывала ему город и встречалась с возлюбленным. Это происходило нечасто, ведь Кёнмун отпускал их только на одном корабле вместе с другом, чтобы их семейная тайна не раскрылась. Август помнит ту путаницу в своей голове, когда его впервые познакомили с настоящим отцом и привезли в другой город, полный иных людей. Но в своём детстве, будучи сообразительным ребёнком, Август быстро понял, кем приходятся ему все близкие взрослые, окружающие его вниманием. И он любил в этой сложной семье всех без исключения.       Однажды весной, когда Августу было семь, его матери пришло письмо, в котором говорилось, что возлюбленный получил тяжелое ранение в бою и находится в Нью-йоркском военном госпитале, и ей стоит приехать увидеть его, быть может, в последний раз.       Ёнсон сорвалась налегке, упрашивая друга их семьи вывести корабль на воду. Вместе с мужем им удалось убедить капитана отплыть тем же утром, а Августа было решено в этот раз оставить в доме, чтобы не вызывать подозрений, — Ёнсон собиралась быстро уладить все незавершённые дела и вернуться насовсем.       Но в то время морские границы уже держал японский флот, подготовленный к военным действиям. И как только они засекли незарегистрированное в расписании судно, сочли его вражеским –сбили корабль, и он затонул со всем экипажем.       Так Ёнсон погибла в крушении, Август остался в поместье, а сведений о смерти или дальнейшей жизни адмирала Фрая по сей день так и не удалось найти. Тогда Август остался жить с приёмным отцом и со знанием, что в этой семье он не родной по крови. Он знал правду своего рождения, и всё вокруг первое время казалось ему чуждым без матери. Поэтому он писал о своих детских переживаниях в небольшом дневнике. Август старался привыкнуть к мысли, что он не один, потому что на его стороне всё еще остаётся надёжный приёмный отец, который о нём заботится.       И первый в своей жизни короткий рассказ Август написал в своём дневнике, посвятив его любви между людьми, которой, будучи ещё ребенком, не мог до конца осознать. Но он отчаянно хотел понять, как случается эта многогранная любовь, заставляющая людей идти на риск, прощать, выбирать и жертвовать.       Кёнмун нашёл дневник пасынка и заметил в нём скрытый талант — он говорил, что у Августа уже был слог и глубокая мысль. Поэтому, когда новый японский генерал-губернатор издал первый образовательный указ об открытии школ, Кёнмун отправил Августа в одно из таких учреждений для детей знатного рода. На момент прибытия в школу Август уже знал два языка, но в школе, по приказу властей, вынужден был учить и японский.       Обучение было серьёзным. На дом Кёнмун приводил к Августу учёных языкам людей, сам преподавал ему литературу и историю, учил пасынка думать и размышлять над сутью проблем. Поэтому к подростковому возрасту Август владел тремя языками и мог вести беседы о философии и литературе наравне с преподавателями университета.       Кёнмун стал для Августа не то чтобы отцом, скорее наставником духовным и творческим — Кёнмун делился с Августом своей мыслью и философией, на основе которой Август построил своё собственное мировоззрение. Кёнмун привил ему либеральные качества и воспитал в нём свободного гражданина. Даже если Август не был ему родным ребёнком, все знали, что он искренне любил его как своего собственного сына.       В памяти живы дни, когда Кёнмун давал Августу право писать и оценивал его тексты лично — доступ к разным языкам открывал возможность получать критику иностранных специалистов и рецензии из Америки и Англии. Благодаря всем вкладам Кёнмуна в образование ребёнка, уже в пятнадцать лет Август начал выпускать под именем их семьи первые статьи о культурном образовании.       Но всё то время после смерти жены Кёнмун скрывал от Августа важную часть своей жизни. С тех пор как в Корейской империи начался японский протекторат, в стране появились первые оппозиционные движения против аннексии со стороны Японии. Кёнмун был одним из ключевых участников крупномасштабного мартовского восстания, которое потерпело крах. Так Кёнмун погиб первого марта 1919-го вместе со своими соратниками, будучи расстрелянным на месте.       Августу было семнадцать, и, поскольку Кёнмун считался ему отцом, его должны были казнить как члена семьи за измену. Но скрепя сердце Август отрёкся от отцовской фамилии, забрал оставленное от Кёнмуна последнее письмо и уехал из родного города, с тех пор называясь фамилией матери.       Эта история длиною в целую жизнь, и сейчас Август продолжает идти по тропе этой истории. Но в своём романе он поставит точку на смерти Кёнмуна, ведь это история не о нём, а о людях, болевших разной любовью. О его близких, за которыми Август наблюдал всё детство, чьи письма он читал ночью украдкой и чьи дневники листал, пытаясь найти ответы на вопросы. Этот роман рос в нём долгие годы и до нынешних дней, пока, наконец, не пришло время ему расцвести на бумаге этой весной вместе с цветами.       Теперь его жизнь благоустроена, и в свои тридцать лет он достаточно солидный мужчина, нежели в былые годы. Когда в семнадцатилетнем возрасте он остался без крыши над головой с грошами в кармане, ему пришлось выкручиваться самому. Август зарабатывал на мелких статьях, пока не был нанят редактором одной хорошей газеты.       К счастью, знание трёх языков, в числе которых грамотный японский, дало Августу возможность выпускать подхалимные статьи для японской верхушки; английский открыл ему двери в англоязычную газету; а на корейском всегда было актуально писать объявления для среднего рабочего класса. Сотрудничество с редакциями позволило Августу перебраться в Кэйдзё, где он начал обустраивать жизнь.И продолжил дело Кёнмуна, пытаясь освободить страну.       Август был вдохновлён идеями погибшего наставника. Он хотел свободы для людей и мирной жизни, а не быть полем брани для чужой войны. Август и по сей день желает освободить страну общими усилиями от японской аннексии и почувствовать себя истинно свободным. Он сам считает, что на его характер и желания также повлияло пребывание в Америке в раннем детстве и общение с биологическим отцом, который никогда не знал ущемления своих прав.       Организовывать целую революцию оказалось делом кропотливым и долгим. Август был готов терпеливо ждать и осторожно продумывать все свои последующие шаги. Он начинал с создания своего безупречного имиджа, после стал медленно приобретать выгодные связи и налаживать контакты с нужными людьми. Незаметно, прямо под носом у генерал-губернатора, в самом сердце столицы Август пустил в людские мысли червоточину, собирая подпольное антияпонское движение.       К двадцати трём годам Август организовал группу сопротивления и начал разрабатывать первые шаги к освобождению корейской империи от японского гнёта. Это был утомительный путь, в котором он писал книги, продавал статьи и налаживал связи, чтобы иметь доступ к оружию и контрабандам, собирать компромат и переманивать людей на свою сторону. Было много неудач и потерь, когда операции проходили из ряда вон плохо, особенно первое время. Август терял своих людей, и это сделало его чёрствым и осмотрительным. Он огрубел и стал более замкнутым, со стороны люди называли его холодным и серьёзным. Но с этим ничего не поделаешь –такая деятельность требует концентрации и тотального контроля, ведь один неверный шаг будет стоить нескольких людских жизней.       Но даже в этом балагане двойной жизни Август обзавёлся верными друзьями: Мёнбок и Тэран. Они появились в его жизни одновременно со своим книжным магазином. Август встретил их, когда собирался вытащить информацию у наркоторговца, но оказался не единственным, кому были нужны сведения. Так он и познакомился с этими двумя.       Мёнбок стал ему первым близким другом, которому Август действительно мог доверить свои мысли и планы. Мёнбок держит книжным магазин на углу, но в условиях оппозиции является проводником в контрабанде оружия. А Тэран с детства таскалась за Мёнбоком, словно сестра, потому в итоге тоже оказалась втянутой в антияпонские движения. Но Август уверенно может сказать, что стрелка лучше, чем Тэран, он не знает во всей столице.        Они — самые верные друзья и соратники, которые прошли с ним весь путь с начала и, скорее всего, пройдут до конца.       И вот он, Август, поднимается с насиженного места и убирает блокнот в небольшую солидную сумку. Ему тридцать, и он твёрдо стоит на ногах: стабильный доход, за спиной огромная группировка, готовая в любой момент действовать согласно новому этапу плана. Прямо сейчас они проводят рискованную вылазку, где должны ограбить одно из хранилищ японской армии на окраине Тайкю, чтобы достать материалы для самодельной взрывчатки и новое оружие, импортированное из Англии.       Но команда пошла туда под руководством Мёнбока и Тэран — Августа любезно не пригласили. Точнее, ему запретили. Крайне взволнованная женщина запретила лидеру оппозиции возглавлять эту вылазку, потому что ранение на боку у Августа, полученное в прошлой стычке с японскими солдатами, ещё до конца не затянулось.       «Ты — ключевая фигура оппозиционной партии, и твоя рана всё ещё льёт кровавым водопадом по утрам, поэтому прижми свой зад к стулу и доверь это здоровым людям» — так Тэран отчитала его позавчера перед тем, как хлопнуть дверью кабинета Августа у него же перед носом и уйти.       Поэтому у него начался внеплановый недельный отпуск: он гуляет по городу, иногда пишет в блокноте, а вечером возвращается в кабинет и переписывает свои тексты на печатной машинке. В бар Август пока не ходит — ещё насидится там, когда Мёнбок с Тэран вернутся.       Сегодняшний день был особенно погожий, и возвращаться так быстро домой не хочется. Август бродил по улицам, постепенно уходя из центра. Дороги здесь традиционно просёлочные, ещё не уложенные брусчаткой — ведь сюда не так часто заезжают автомобили государственных деятелей.       Местность постепенно переходит в глубинку. Домики тут у людей простенькие, как и сами люди. Реже встречаются дорогие костюмы и ткани, всё больше народу в обычных одеждах — тех же конопляных ханбоках. Пережитки бедности для новоприбывших здесь особенно подчёркнуты на фоне богатых столичных районов, но если приглядеться…       Люди учатся искать счастье в условиях своей жизни. Независимо от статуса и социального уровня им необходимо вычерпывать свой кусочек радости, чтобы не терять надежду на лучшее. Август видит это в улыбках на смуглых лицах стариков, находит капли беззаботности в молодых девушках-артистках, что на балконе гостевого дома наигрывают игривую мелодию, под которую пляшут их же подружки-танцовщицы. Это видно в детях, живущих в своём невинном мире, в мужчинах среднего достатка, что пьют макколи в забегаловке, и в рабочих, играющих в доски.       В условиях своей не самой лучшей жизни все пытаются поймать момент и жить. И Август бы очень хотел изменить это и каждому дать возможность чего-то добиться без ограничений сверху.       Эти размышления приводят его на пустую дорогу, уходящую из города. Пространство стало свободным от зданий, вокруг появилось больше зелени: с одной стороны на холмах растянулись поля, а по другую сторону цветут сады.       Август сворачивает с дороги, не жалея своих импортных туфлей, и, перешагивая через колтуны земли, уходит вглубь. Постепенно кусты айвы сменились цветущей хурмой, и, бродя среди жёлтых бутонов, Август вышел к небольшому пространству, переходящему в совершенно иные деревья.       Яблони. Цветущие белые деревья, что при первом же лёгком порыве ветра отпускают свои лепестки танцевать на ветру. Август теряется в их красоте, виляя среди тёмных невысоких стволов и заходя поглубже.       Ему кажется, что это его момент радости. Момент, когда в ароматных яблоневых садах он обретает надежду белого цвета. Надежду найти то, за чем так долго и отчаянно гонится, — свободу.       Он вышагивает из-за крупного дерева и на небольшом пригорке видит стоящую чуть поодаль более крупную яблоню. Под ней так удобно стелется тень её кроны, и там, упираясь спиной в массивный ствол, сидит молодой парнишка в потрёпанных одеждах с узорчатой книгой в руках.       Август искал путь к надежде в яблоневых цветах, а нашёл босого ребёнка. Так и доверяй этой жизни.

*

      

Aspen Grove — You & I.mp3

      Мин не помнит своих родителей и родственников. Его первые воспоминания начинаются с тёмных пыльных улиц, по которым он скитался в одиночестве. Он помнит это смутно, потому что был очень маленьким, но тогда ему казалось, что мир вокруг очень страшный, огромный и жестокий. Он сидел в тени грязных улиц и выглядывал на снующих людей, опасаясь выйти в свет.       Однако вскоре он понял, что ему нечего бояться, потому что никому нет до него дела. Всегда все проходили мимо и даже не фыркали.       Сколько он так скитался по улицам? Месяц, год или больше? Он не знает. Наверное, в итоге Мин бы просто умер от голода или болезни, если бы где-то в четыре года его не пожалела старая женщина.       Она никогда не говорила ему своего имени и просила звать её «бабушка». Она подобрала Мина с улицы, как щенка, когда сама еле сводила концы с концами. Её жилищем была старенькая деревянная хибара, где она сама спала на полу в куче старых одеял и соломе. Носила она старое пыльное платье, завязанное на поясе.       Мин помнит её добрую улыбку и сухие костлявые руки, которыми она гладила его по голове, пока он не заснёт. Так началась его рабочая жизнь.       Старая женщина работала на местного феодала и каждое утро ходила стирать и работать в поле, в остальное время она молола муку. Утро начиналось с раннего подъёма, Мин смотрел, как она собирала седые волосы в скудный пучок на затылке, поправляла своё старое платье и оставляла Мину еду на отдалённом подобии старого стола. Возвращалась она обычно поздно вечером, когда солнце давно скрылось за горизонтом, рассказывала Мину интересные истории из своего рабочего дня, под которые он засыпал.       Позже она стала приобщать Мина к работе — ей были нужны свободные молодые руки, а Мину нужен был кров и еда. Она стала брать его с собой на работу и учить своему ремеслу: как правильно стирать, как обрабатывать поля, как лучше перетирать зёрна в муку — и даже делилась хитростями.       Один раз Мин спросил, почему пока они работают, те дети — сыновья хозяина — во дворе не делают ничего из того, чем занимается сам Мин. Старая женщина потрепала его по голове и обыденно улыбнулась. Она усадила Мина на камень и сказала:       — Потому что у них другая работа, не такая, как наша. Но здесь тоже должен кто-то работать. Пока нам платят за нашу работу, мы должны стараться работать хорошо. Чтобы жить, нужно работать, нужно что-то делать.       «Чтобы жить, нужно работать, нужно что-то делать» — это стало основой жизни, которую Мин повторял себе каждый раз, когда не хотел ничего делать. Поэтому постепенно он привык работать и терпеливо делать то, что должен.       Он должен работать.       Позже старая женщина рассказала ему, что его родители, скорее всего, погибли в мартовском восстании. Она объяснила, что их страной сейчас управляет чужой человек из другого государства, поэтому всем тяжело жить. Но Мин тогда был слишком мал, чтобы это понять.       Мин часто болел. Они жили в старой исхудавшей хибаре, где осенью становилась сыро и зябко, а зимой так холодно, что старые протёртые одеяла едва ли спасали от мороза. Там всегда гуляли сквозняки, и во время дождя текла дырявая крыша, поэтому каждую осень и вплоть до весны Мин боролся за то, чтобы пережить зиму. Он рос слабым ребенком, и сколько бы старая женщина ни пыталась покупать лекарства для его лёгких, ей никогда не хватало денег на достойные травы.       Каждый раз Мин думал, что завтра может не проснуться. Поначалу ему было страшно засыпать, но старая женщина всегда говорила ему, что в этом нет ничего страшного. Все они зависят от судьбы, и если Мину суждено завтра проснуться, то у них будет ещё один день, чтобы бороться. А если нет… чему быть, того не миновать.       И тем не менее, Мин прожил вместе с ней пять лет. Старая женщина научила его говорить, думать и размышлять, даже немного научила его писать и читать. Она всегда говорила Мину быть снисходительным и добрым к людям и просила в своей работе быть упорным — хороший работник должен уметь трудиться.       «Мы с тобой — рабочий класс, поэтому любовь к труду нужно воспитывать смолоду, иначе трудно будет жить»       Поэтому она так и воспитывала Мина: закладывала в нём совесть, сострадание и любовь к труду. Последнее, чего она попросила, умирая, чтобы Мин был покорным. Она сказала, что дальше будет легче, когда он привыкнет жить и работать. И Мин сдержал слово. Даже после её смерти он продолжил работать и не чурался даже самых трудных поручений — ему за это платят, значит, он должен работать.       Она умерла, когда Мину было девять, — не смогла пережить зиму и скончалась ранней весной. А Мин остался жить в её старой хибаре и работать на феодала вместо неё — там ему платили, и, собственно, больше ему пойти было некуда.       Особенно тяжело было впервые переживать зиму одному. Но он нашёл себе небольшой дополнительный заработок — он чистил сапоги японским солдатам. Как-то раз они хотели было пошпынять Мина смеха ради, но он предложил чистить их комнаты и мыть сапоги. Конечно, они не скупились на едкие комментарии и исправно подпинывали его во время работы, но стоит отдать им должное — платили. Поэтому Мин смог на слабеньких вялых травах протянуть до весны.       Но вскоре пришла новая беда — земли феодала начали разоряться. Генерал-губернатор сменился и начал отбирать у корейских феодалов земли и поднимать на них налоги. Через два года поместье было разрушено, а земля передана японским солдатам.       Мин остался без работы, и мужчина-аптекарь сказал ему побыстрее покинуть город прежде, чем его отловят на улице и продадут в рабство японским военачальникам. Поэтому, собрав свои скудные пожитки, Мин ушёл той же ночью с небольшим страхом в сердце.       Дорога была длинной, и, казалось, Мин так и умрёт здесь на обочине, как вдруг на его пути появились торговцы. С ними Мин поделился, что держит путь в город, который стоит в конце дороги и ищет новую работу. И ему было радостно, ведь в итоге эти люди не оказались алчными и злыми.       Один из торговцев сказал, что их группа держит путь в столицу с новым товаром, и ему на время не помешал бы смышлёный подмастерье. В столице его ждёт свой работник, но пока что… Мин согласился — деньги лишними не будут.       Так он дошёл с этими торговцами до Кэйдзё. Столица казалась огромной в сравнении с прошлой маленькой деревушкой, где единственным роскошным местом было поместье феодала. Здесь же подобных себе людей Мин видел лишь на окраинах в черте города, но даже среди них почти нет оборванцев подобно Мину. Люди выглядят… чисто.       Мин проработал на торговца недолго — пока его новый работник задерживался, Мин продолжал выполнять его работу. Торговец давал ему кров в гостевом доме и в качестве благодарного жеста доброй воли даже подарил одежду. Это был первый раз, когда Мин тщательно вымылся и оттёр с себя всё, чтобы надеть эти чистые вещи, — для него это первая нормальная одежда. То были простенькие бежевые штаны, жилет и светлое чогори, но Мину они казались самым прекрасным и роскошным, что ему довелось трогать.       Ходить по улице было теперь не так стыдно. Но после того как он попрощался с торговцем, жить ему снова стало не на что. Да и негде.       Мин не хотел снова остаться на улице, но бродил бесцельно, высматривая для себя потенциальные варианты заработка. Он шёл так, пока устало не опустился на корточки — ничего на ум не приходило.       Тогда он поднял глаза на шум — гостевой дом. Точнее, у этого заведения два входа: один гостевой, а второй публичный. Так сказать, поразвлечься и сразу отдохнуть.       На входе стояла с иголочки одетая женщина в изящном узорчатом ханбоке. В глаза особенно бросались украшения на её волосах, собранных в аккуратную, но достаточно простую причёску. Мин обратил внимание, как молодая девушка выскочила из публичного дома, отчитываясь перед женщиной, и тут же убежала обратно, оставляя даму курить свою сигарету перед входом в гостевой дом.       Мин тут же поднялся и выпрямился, подошёл к ней, совершенно не стесняясь, чем немало удивил — женщина никак не ожидала, что её окликнет ребёнок. Мин спросил, может ли он поработать в её домах в обмен на жильё, пока не найдёт работу.       Что она — хозяйка, догадаться несложно. Не только её одежда, но и манеры, взгляд, её аура говорили о том, что она не просто артистка в возрасте. Она тогда только смерила Мина оценивающим взглядом, усмехнулась и спросила, не рановато ли ему в публичный дом.       Мин было зарделся, стал оправдываться, что он имел в виду не такую работу вовсе, а она лишь рассмеялась — шутила над ним, неопытным мальцом. Но всё же, когда Мин уже подумал, что его затея провалилась, она затушила свою сигарету и пошла в гостевой дом, зазвав его с собой.       Госпожа Сон — так звали её все вокруг, и точно так же звал её Мин. То была и по сей день есть женщина невероятной красоты, но она так холодна и отстранённа от жизни, что ни один мужчина к ней не мог подступиться, как ни старался. Однако она, всё же, оказалась сострадательным и бескорыстным человеком.       Мин не первый, кому она помогла по доброй прихоти. Работая у госпожи Сон, Мин не только помогал с уборкой в гостинице, но и частенько проводил время в публичном доме с музыкантками и танцовщицами. Там были девушки разных возрастов и талантов, разных красот и историй, и среди них много тех, кого в своё время госпожа Сон точно так же подобрала с улицы и всему обучила.       И жить вместе с ними было весело. Артистки стали первыми, с кем Мин болтал просто так. Ему было ново простое человеческое общение, совершенно не связанное с работой, ему были необычны шутки и эти «вечерние посиделки», когда девочки собирались в одной комнате, сплетничали, делились секретами и проблемами. Конечно, Мин не артист и далеко не девочка, но его охотно пускали в это тайное общество девичьих секретов, потому что он умеет держать чужие тайны в себе. И Мин прекрасно помогал им с причёсками и косметикой.       Девочки порой отвлекали его от работы, завлекая в свои песни и танцы. Пока одни ловко водят смычком по хэгыму и перебирают струны каягыма, другие подхватывают веера и порой босиком на траве танцуют совсем не традиционные изящные танцы, а что-то своё. В такие моменты Мин понимал, что действительно является в артистах искусством — искренность. Искусство — это не только заученные жанры и правила, но и то, что ты создаёшь сам.       Не мудрено, что, когда Мину предлагали немного поучиться музыке и танцам, он с радостью соглашался.       Однако Мин сдержал своё обещание и вскоре сообщил госпоже Сон, что нашёл работу и более обременять её не собирается. Она лишь пожала плечами, сказав, что в случае чего их двери для него открыты.       «Заглядывай иногда, девочки без тебя заскучают. И кто теперь им по утрам будет причёски делать… сами поди разучились уже шпильки в руках держать»       Мин стал работать на заводе и, сказать честно, это было тяжело. Он не думал, что когда-то работа станет для него самой настоящей каторгой, ведь привыкнуть к таким нагрузкам не получалось от слова совсем. На заводе он работал, там же спал и там же жил, ведь перерывы на сон были буквально на пять-шесть часов посменно — один ложился спать, второй работал за двоих.       Сложно. Да, здесь сухо и относительно тепло, зима не казалась сущим адом, да, здесь стабильно раз в день выдавали еду, но у Мина не оставалось сил. Здесь люди не говорят, здесь всегда серые стены и пахнет дымом, а в воздухе всегда витает пыль. Света было немного, и от этого болели глаза, а рабочей пыли порой было так много, что становилось трудно дышать.       Мин знал, что его лёгкие слабые, поэтому не выдержал. Через полгода он едва ли мог поднять аппаратный рычаг оттого, как болит его спина и ломит ноги. Дышать стало совсем сложно, и его постоянный грудной кашель начинал смущать остальных работников.       И вот одним зимним тихим вечером, едва ли дойдя на негнущихся ногах до публичного дома, Мин осел на землю прямо перед узнавшей его музыканткой. Он совсем не помнил, как оказался в своей старой комнате и как прошли последние три дня, но проснулся окружённый десятком любопытных взволнованных глаз над своей постелью — девочки облепили его со всех сторон, расспрашивая, как же получилось, что Мин так сильно заболел.       Госпожа Сон, как оказалось, привела к Мину доктора и оплатила лекарства. Впервые Мин чувствовал, что травы действительно лечат, а не просто облегчают его состояние — позволяют дышать и растворяют тяжесть в груди. Но, конечно, он поставил перед собой цель отдать ей этот долг.       В этот раз так просто из публичного дома Мину уйти не дали. Девочки протестовали все в один голос, что не выпустят больше Мина горбатиться на заводах в таком юном возрасте, а госпожа Сон, поразмыслив, решила, что попробует сама поспрашивать, куда Мину устроиться.       «Коли так рвёшься работать, позволь взрослым решить за тебя этот вопрос. От детских смертей на каторге ещё никому в мире не становилось лучше»       Госпожа Сон подошла к вопросу с привычной для неё серьёзностью — поговорила с Мином о его умениях и прошлых работах. И спустя три месяца действительно нашла место, где Мину предоставят и жильё, и работу, и точно заплатят. То был предприниматель, который раньше посещал их публичный дом — этот человек занимался поставкой продуктов.       Условия были не идеальными, но куда лучше, чем были до этого. Мин занимался рисовой мукой, работал в полях и следил за складами. А позже, когда он освоился и показал себя с хорошей стороны как работник, предприниматель доверил ему следить за яблоневыми садами.       Так и пошло время: с утра до вечера Мин работал на предпринимателя, а к вечеру до ночи уходил в публичный дом, чтобы расплатиться с госпожой Сон за дорогое лечение. Постепенно работа в садах для Мина стала постоянной и привычной, он выплатил свой долг и съехал от госпожи Сон в выделенную ему хижину.       Но всё же с того дня Мин мог позволить себе глоток свежего воздуха — раз или два в неделю прийти в публичный дом и отдохнуть душой в компании людей, что стали ему как родные. В один день госпожа Сон дала ему преинтереснейшую вещь — книгу. Мин ведь и читать-то умел совсем немного, его учила этому только старая женщина в далёком детстве, и первое время он думал, что ни одного иероглифа не вспомнит.       Девочки помогли ему c учебой. Госпожа Сон лично проверяла его успехи, заставляла читать вслух с выражением, учить стихи и писать прописи до тех пор, пока Мин не начал выводить ровные символы, не запачкав рукава. И вот, постепенно Мин, наконец, смог в четырнадцать лет начать читать свою первую книгу.       Это книга сказок. Простые корейские поверья и короткие истории. Последняя из тех, что Мин прочитал, была особенно уморительная — «Почему лягушки плачут, когда идет дождь». В этой книге не было каких-то невероятных событий, но Мину нравилось в перерыве сесть в саду или перед хижиной, чтобы протянуть ноги, скинув сандалии, и, не торопясь, изучить одну-две новые истории.       Сегодняшний день был замечательным, чтобы присесть с книгой под любимой яблоней и пожевать рисовую лепёшку. Мин плюхнулся на траву, листая страницы своего бумажного сокровища, пока не долистал до веточки, лежащей между ними, — здесь он остановился.       Вдруг его отвлекает шелест травы — шаги, кто-то идёт. Мину подумалось, что господин предприниматель лично заглянул в свои обожаемые сады, но нет. То был совершенно иной мужчина. Его лицо задумчивое и немного разочарованное, на нём свободный костюм из серой, очевидно дорогой, ткани. О состоятельности говорил также его кожаный портфель и лаковые туфли, на пальцах у него блестят серебряные кольца.       Должно быть, очередной феодал из столицы заплутал. Но Мину отчего-то не хочется его выгонять — этот потерянный мужчина не выглядит, как кто-то, желающий плюнуть в яблоню или оттоптать древесные корни.

*

      

Aspen Grove — A Part of Me.mp3

      Август замирает в ступоре. Мальчик поднимает глаза, отрываясь от книги, и смотрит непроницаемо, но с любопытством. Страницы книги в его руках перелистываются, когда он больше не следит за ними — дует ветер, расшевелив кроны цветущих яблонь. А между ними всё так же висит неловкая тишина.       Собравшись с мыслями, Август разрушает молчание первым. Он негромко прокашливается, прежде чем помахать рукой.       — Привет? — неуверенно говорит он, на что мальчик тут же поднимается с насиженного места.       — Добрый день, — паренёк сгибается на пару секунд в приветственном поклоне, прижав к животу свою книгу. — Вы пожаловали к Господину?       Август замечает, что этот мальчик так и не двигается. Стоит, сложив руки, и не поднимает на него глаз, спокойно смотря в одну точку под своими ногами. Август же неловко выставляет руки перед собой:       — Нет-нет, не нужно, не кланяйся. Я не из высших господ, — мальчик впервые смотрит на него краем глаза, и Август жестом просит его выпрямиться. — Просто проходил здесь мимо. Дивные сады, прежде я их не видел.       — Ох, да… они прекрасны. И молоды, не все о них знают.       Между ними снова остаётся только шелест листьев. Август сам себе диву даётся — так неловко чувствует себя перед этим ребёнком, словно без спросу пришёл сюда яблоки воровать и был с поличным пойман.       Эту же неловкость, видимо, испытывает и мальчик. Он не садится, просто продолжает стоять дальше, и не говорит — явно ждёт разрешения на оба этих действия, неуверенный в своих возможностях.       От этого Августу становится досадно на душе. Видимо, этот ребёнок всю жизнь находится в рабстве — от него веет покорностью. Это читается на его лице, в его податливых движениях и терпеливом ожидании. Август видит в его глазах безразличное смирение, с которым, наверняка, этот паренек слушается своих господ. Вряд ли его хоть раз наказывал феодал с такими-то безупречными манерами.       Август выдыхает свою неловкость, расслабляя плечи. Он привлекает к себе внимание щелчком пальцев и кивком указывает на место под деревом.       — Могу я тоже присесть тут с тобой?       Мальчик всё же поднимает голову и смотрит Августу прямо в глаза. Смотрит проницательно и не отвечает, прежде чем слабо улыбнуться и чуть отступить в сторону, будто уступая часть дерева. Он ловко понимает, что Август имел в виду, поэтому сам тоже садится, только чуть поодаль от насиженного места.       Август кладёт свой кожаный портфель рядом и усаживается прямо на траву, чем знатно удивляет мальчика. Тот глазеет, рассматривая Августа оценивающе, словно пытается угадать, кто же перед ним. И Август может его понять — пришёл тут, расселся и молчит, как картина Мона Лизы, одну улыбку тянет до ушей.       — Простите мне любопытство, — робко начинает паренек. — Но могу я спросить Ваше имя? Мне неловко от того, что Вы можете быть известны в столице, а я Вас не признаю и не могу выказать почтения.       Август приятно удивлён, что этот парень заговорил с ним. В душе он ликует, но на деле лишь разворачивается вполоборота и старается быть дружелюбным.       — Не стоит, — отмахивается он. — Я писатель и не нуждаюсь в почтении, банальной вежливости будет достаточно. Ты с этим отлично справляешься. Меня зовут Август. Ты мог слышать обо мне, только если любишь читать газеты и журналы, скажем, на английском или японском. В них я издаюсь чаще.       — Что Вы, — неподдельно ужасается мальчик. — Я едва ли могу достойно читать на родном языке, куда мне до заморских.       — Значит ли это, что ты в своей книге просто любуешься картинками и красиво напечатанными иероглифами?       Август подтрунивает над ним без злого умысла, и тот действительно искренне улыбается, хихикая в свою ладонь, и качает головой.       — Не поверите, но и такое случается. Порой попадется заковыристое слово, а мне и не понять, что оно значит, — мальчик бережливо проводит рукой по старенькой обложке, обводя пальцами выцветшие узоры. — Но она, на самом деле, детская, поэтому я могу читать её без особых трудностей. Это всего лишь сказки, Господин, но пока что это мой предел чтения.       Август досадливо кривится от такого обращения к себе.       — Ты зовёшь меня «господином» и мне, если честно, неловко. Звучит так, словно ты для меня какой-то слуга.       Паренек жмёт плечами, наконец, решая повернуться к Августу лицом — до этого Август видел лишь его профиль.       — Если угодно, — предлагает мальчик. — Я могу звать Вас «Господин писатель». Это звучит не так формально для вас, но достаточно пристойно для меня как низшего по статусу.       Август стискивает зубы, слыша это, — ему ненавистна эта лестничная система общения. Будто этот ребёнок обязан пресмыкаться перед людьми просто потому, что работает в поле, а не считает золотые кольца в потомственном ларце. Стоит ли ждать, когда эта ранговая и сословная система изживут себя? Смогут ли они дожить до этого момента?       Всё, что ему остаётся, кивнуть. Ведь мальчик, и правда, предложил хороший выход из положения.       — Итак, — начинает Август, вынуждая ребёнка вновь посмотреть на себя. — Ты знаешь, кто я, но я совсем не знаю, кто ты. Кто же ты, загадочный любитель сказок?       — Оу, — опешил мальчик, теряясь в вопросе, и, видно, немного паникует. — Рядом с Вами я, по сути, и вовсе никто. Куда мне сравнивать себя рядом с состоятельным человеком — я простой работник.       — И почему ты решил, что я состоятельный? — интересуется Август.       — У Вас, Господин писатель, костюм иностранный и часы дорогие, наручные. Я такие у своих господ не часто вижу.       — Так ты разговариваешь со мной или с моим костюмом и часами?       Паренёк смущённо уставился на свои руки, растерявшись. Августу стыдно, что он как образованный человек переигрывает ребёнка в диалоге, но ему любопытно. Ему хочется знать, что ответит ему этот мальчик, и хочется немного показать — каждая история важна несмотря на дороговизну. Вряд ли прежде кто-то спрашивал у этого ребёнка, чего он хочет, и интересовался его историей.       Август знает, как это бывает — принятие своего положения и его никчёмности. Но он никогда прежде не говорил с кем-то похожим на этого ребёнка. Видно, что этот паренёк работает давно, его руки грубые для подростка и пестрят как шрамами, так и свежими ссадинами. С какой-то стороны, Август хочет узнать историю этого мальчика.       И краем своего сердца чувствует, что хочет её изменить.       — Не поймите меня неправильно, — спешит поправить себя парень, наконец подняв голову. — Просто я прежде видел людей Вашего полёта лишь издалека. Да и житейские обсуждения мне чужды, я забываю, что значит разговор. Обычно я слышу только поручения и свои обязанности. Сложно за пару минут привыкнуть говорить о чём-то простом.       — Разве ты работаешь в этих садах один? — Август абстрактно окидывает рукой сад. — Другие работники с тобой не говорят?       — Только с членами семьи. У нас не принято болтать без дела, помимо рабочих вопросов я с ними не говорю. Толком и не вижу их — в этих садах я действительно один.       Август оглядывается на обширную территорию и диву даётся — этот малец один на эти несколько гектаров земли? Сам ходит и смотрит за этими садами, поливает, ухаживает… каждый день? Не слишком ли это? Как он справляется с этим один? Каждое дерево нуждается в уходе и поливке, а здесь тысячи одних только яблонь, что уже говорить об остальных деревьях и кустах.       — Ты… — шокировано произносит Август, ощущая растущее внутри негодование. — Правда один следишь за всем этим садом? Это же безумие, как феодал может так измываться над работником? Ты ведь ещё ребёнок, как можно так нагрузить тебя? Али он хочет, чтобы ты загнулся к двадцати годам?       Август замечает, как на лице мальчика появляется озарение, и он тут же вскидывает руки, мотая головой из стороны в сторону.       — Что Вы, Господин писатель, не на весь сад я один, лишь на яблоневый сад! — поясняет он, пальцем указывая на тонкую границу земли между деревьями чуть поодаль. — Ведь тут огромные сады с разными деревьями. Феодал снабжает продуктами господ, а после уже рынок. Поэтому здесь разнообразные деревья. Мне поручено следить за яблонями, за хурмой смотрит другой работник, за айвой третий… полно вам, Господин писатель, редкостный феодал сейчас так станет пренебрегать рабочей силой.       Августа отпускает возмущение, и он с облегчением выдыхает. Если бы этот «феодал» так бессовестно издевался над молодым парнем, нагружая работой до ломоты в спине, он не смог бы оставить это так. Август хочет узнать, кому принадлежат эти земли, чтобы быть уверенным.       — И что же, — Август возвращается к их разговору. — Я единственный, кто говорит с тобой спустя целую жизнь?       Паренёк вновь вздыхает, выдерживая короткую паузу — собирается с мыслями, Август понимает. Видимо, и правда, этот яблочный сказочник не часто заводит разговоры ни о чём, а о себе ему и вовсе ни разу не приходилось рассказывать. Оттого разговор с Августом и кажется ему с непривычки тяжким.       — Знаете, нет, Вы не первый. Я раньше работал в гостевом доме и помогал его хозяйке и работницам. Они были достаточно говорливы, а я любил их слушать.       — Но здесь немного обратная ситуация, ведь я бы хотел послушать тебя, — уточняет Август. –Разговоры такая штука… Лучше начинать с малого. Расскажешь мне что-нибудь?       Сжимая в руках подол своего рабочего чогори, мальчик только делает вдох, готовый, и правда, спросить, что же так интересно этому господину, но реальность бьёт его по ушам звоном колоколов — полдень. Всё это время на книге было написано его имя, которого Август так и не заметил, — «Мин», аккуратно выведенное мелкими иероглифами в углу обложки госпожой Сон, что подарила ему эту книгу.       Итак, полдень пробил. Пора начинать поливку, пора работать и после идти в дом, чтобы заняться стиркой и к вечеру успеть перебрать зерно. Перед проверкой нужно подготовить всё, ведь совсем скоро будет контроль.       Каждый день есть много дел, которые Мин обязан выполнить в бесконечном водовороте одинаковых дней. И он рад был окунуться в этот тихий мир, куда привёл его душу Господин писатель. Стоит признать, ненадолго Мин и позабыл, что Господин писатель всё же господин, и разговор их не мог длиться вечно. Скорее всего, после этого Мин истоскуется по простым душевным беседам и сегодня же, отработав, рванёт в публичный дом. Хотя утром, совсем не выспавшись, явно будет об этом жалеть.       Мин обращает внимание на последние удары по колоколам и вздыхает тихо, смиренно. Он поднимается, подбирая свою книгу и тряпичную сумку, — пора идти, как бы сильно ему ни хотелось остаться.       — Время очень дорого стоит, Господин писатель, боюсь, что мне пора работать. Спасибо за разговор.       Он перекидывает сумку через плечо, шаг за шагом отдаляясь от насиженной яблони, а Август досадливо смотрит вслед мальчишке, прикусывая щеку изнутри. Новый порыв ветра заставляет заговорить листья, цветы мелко посыпались, заметая дорожку, по которой мальчик уходит всё дальше.       У Августа в мыслях зажигается новая искра. Писательское чутьё говорит ему взяться за эту искру, и в ней расцветает новая история. Короткий рассказ, который пойдёт для журнала или, возможно, станет его новым коротким бульварным романом.       «Яблоневый сад»       Переполненный своим вдохновением, Август подрывается с травы, ведясь у смелости на поводу.       — Постой! –мальчик же замирает и оборачивается, будто ожидавший, что его окликнут. — Я приду сюда в понедельник. Надеюсь, ты расскажешь мне историю. И своё имя.       Мин снова чувствует волнение, вытесняющее всё его разочарование. Но в нём появляется что-то ранее неизведанное, чего раньше он никогда не чувствовал. Когда Мин уходил, он понимал, что эта встреча последняя. Уже давно привыкнув, он пропустил все лишние чувства — расстройство и досаду. Мин знает, что проще сразу смириться и утихомирить сердце, так и жить будет легче.       Но Господин писатель смотрит ему вслед и не уходит первым, кричит, что у Мина до понедельника есть время подумать. А глаза у Господина писателя всё такие же добрые, но горящие идеей, такая же пламенная душа и скупая улыбка, наполненная искренностью. Мин кивает ему размашисто и торопливо убегает, оставляя мужчину наедине с блокнотом.       Тогда Мин этого не знал, но то был первый раз, когда в нём появилась крохотная надежда.

*

      — Меня зовут Мин.       Август, как и обещал, вернулся, и первыми услышал эти слова. Хотя у Мина было написано на лице, что он не ожидал увидеть Августа снова.       В тот день их разговор вновь был недолгим, и встреча закончилась в полдень. У Мина строгое расписание, по которому утром он идёт в поместье к смотрителю, узнаёт свои поручения на сегодня, а затем возвращается в сады. Работает с деревьями, после у него и случается тот небольшой перерыв на еду, в который к нему приходит Август. В полдень Мин всегда поднимается и уходит работать в поместье — делать рисовую муку, стирать, убираться или помогать на складе. Его освобождают каждый вечер по-разному: то отпустят с закатом, то продержат до ночи. Это всегда зависит от человека, который руководит его работой. Мин говорит, что ненавидит, когда приходит придворная дама, вынуждающая сдувать пылинки с посуды, и чувствует себя спокойнее с кухаркой, осматривающей муку, — она не бьёт за ошибки и многое прощает.       Август спрашивал о всяких мелочах, например, что Мину нравится, и тот первое время разводил плечами — это расстраивало. Казалось, будто у ребёнка нет совсем никаких увлечений, ведь стоило Августу спросить, чем Мин занимается в свободное время, как тот, подумав, ответил «работаю».       — А чем бы ты занимался, если бы тебе не пришлось зарабатывать? — переформулировал вопрос Август, и это ввело мальчика в ступор на пару минут.       — Учился, — подумав, ответил Мин. — Разному и всему-всему. Артистки из публичного дома учили меня играть на инструментах, бабушка учила меня читать, Госпожа Сон заставляла чисто писать. Мне нравится учиться. Думаю, я бы учился.       Этот ответ заставил Августа улыбнуться. Такое простое желание, но такое недоступное для Мина. Видимо, Мин думал так долго, стараясь выбрать из своих занятий какое-то одно, но в итоге смог найти для себя простую альтернативу.       И Август доволен тем, как постепенно Мин учится думать. Он больше не ляпает первое, что приходит в голову, перед ответом берёт небольшую паузу, формулируя в голове мысль, — привыкает к общению. Даже не так — привыкает говорить о себе.       Август хочет, чтобы Мин начал чувствовать себя человеком, а не объектом существования.       История у Мина достаточно простая. Его родители погибли в мартовском восстании, на его пути много разных людей и преград, но не было как таковых перемен. Всю жизнь он работает, ищет работу и снова работает. Но из разговоров Август понимает — Мина воспитывали как готовый рабский труд.       Та самая форма воспитания, которая повторяет «у тебя нет возможностей». Та самая, которая призывает смириться со своим положением, а не пытаться что-то поменять. Та самая, которая учит свыкаться с несчастьем и существовать без права выбора.       И это кажется самой печальной правдой на свете — половина страны живёт и воспитывает так своих детей.       Сложно не признать, что постепенно Август привязался к этому пареньку. Приходить сюда хочется чаще, а дела не отпускают его сюда каждый день. Он держит на себе всё подпольное антияпонское движение с планами на несколько лет вперёд — куда ему каждый день бегать в сады, это же не уроки у домашнего преподавателя пропустить.       Мину он не рассказал об этом. Это ради его безопасности, ведь такое знание, как лицо главы оппозиции поставит Мину на спину десятки мишеней. Поэтому он говорит о простом, когда рассказывает о будних днях: как закончил роман о своей матери, как строчит статьи и общается с друзьями в баре. Август говорит с Мином о простом, желая ненадолго забыть о том, какой груз положил на свои плечи.       Его убеждения повесили камень на его шею, а Мин несёт за собой такой же волок своей короткой жизни. У них есть повседневность, в которой они пытаются жить, выживать и идти вперёд, но здесь, под отдалённой яблоней, место, куда они оба сбегают от своих зацикленных дней и говорят.       Говорят о простом. Август о планах на будущее и далёких странах, он любит зажигать в глазах Мина интерес к неизвестному. Мин о своих старых и новых моментах вне работы — в публичном доме.       Поначалу Август не так его понял, когда впервые услышал про публичный дом. Но, как оказалось, Мина с его работницами связывает очень длинная и душевная история, которая продолжается по сей день. Август упрашивал Мина спеть или станцевать, но тот всегда отнекивается, стараясь сменить тему. Однажды Август всё равно уговорит его.       Они заключили маленькое обещание: Мин желает первым прочесть роман Августа о его матери. Рассказывать детали Август отказался, но согласился принести Мину более сложную литературу нежели простые сказки. Ради этого Август согласен переписать эту историю на корейский, если Мин желает её прочесть.       Это обещание было на мизинцах, и, как сказал Мин, артистки уверяли, что такое обещание ни в коем случае нельзя нарушать.       Так лето и продолжало тянуться. Деревья отцветали своё и даже начинали желтеть, а Август всё продолжал приходить в эти сады, когда от цветов уже и вовсе ничего не осталось. Август приносит для Мина леденцы, воруя их у друга из бара, и угощает разными заморскими вкусностями. Параллельно он пишет свой «яблочный» рассказ, который неожиданно-таки разросся до бульварного романа. Должно быть, Августу, и правда, нужен был этот свежий ветер в голове, чтобы преодолеть свой творческий застой.       Рядом с Мином Август старается не курить, но иногда это случается. Увидев это новшество впервые, Мин тут же получил лёгкий щелчок по носу, когда попросил попробовать закурить.       — Мелкий ты ещё для таких штук. Подрастёшь — хоть кубинские сигары тебе дам, а пока, вот, леденцы грызи.       Но Августу кажется, что даже когда этот парнишка его самого перерастёт к своим тридцати, Август так и будет подкидывать ему леденцы, считая зелёным юнцом.       Так забавно получилось, что сокровенные мысли он доверяет какому-то ребёнку, работающему в полях. Август понял это, когда стал делиться с Мином своими набросками и короткими рассказами раньше, чем с остальными. Август не склонен показывать свои незаконченные тексты даже близким друзьям, но мальчишке хотел оказать жест глубокого доверия, чтобы получить такое же доверие в ответ.       И это работало. Мин уже совсем не переживает об этих встречах, не ищет подвоха и не вслушивается в каждое предложение в ожидании, когда же Август раскроет истинные мотивы. Время сделало своё дело, ведь доверие не выстроишь за пару дней.       И Август надеется, что его тяга к общению с детьми стоит этих дорогих ботинок, вымазанных в грязи — добираться сюда становится всё более проблематично. А как же зимой-то по сугробам здесь лазить, если ещё даже не разгар осени, а дожди уже вымывают дороги?       Перешагивая влажную траву, Август вспоминает о том, как спрашивал Мина, не хочет ли тот пойти на более лёгкую работу в столице. Ведь порой там и платят больше, даже если устроить его подмастерьем у Мёнбока в книжной лавке уже будет ничем не хуже.       — Да кто ж меня возьмёт-то? — посмеялся в ответ Мин, отмахиваясь. — Я не образован и подобран с улицы, даже не знаю, кем была моя семья и какова моя фамилия. Я рад, что нашёл хотя бы эту работу, — мне дали кров и исправно платят. Этого достаточно для жизни. Работа есть — большего и не нужно.       Это мировоззрение цепляет Августа за живое. Он понимает, что Мин никогда не знал сладости собственного выбора и всю жизнь живёт этими пресловутыми рабскими убеждениями. Быть покорным наёмным трудом без права голоса не то, чего для Мина хочет сам Август. Ведь даже на поведении Мина сказывается это воспитание — он предельно покорен, не перечит и даже не перебивает, будто ждёт, что ему дадут немое разрешение говорить. Он открыт с Августом, но на подсознательном уровне ведёт себя, как слуга. Никогда Мин сам ничего не просил, даже сладостей. Он знает, что у Августа есть средства на эти мелочи, но сам никогда не заикался о том, что хотел бы чего-то. Хотя Август видит на его лице радость, когда приносит что-то новое, будь то еда или книга. Однако все эти желания приходится вычерпывать из контекста диалогов.       «Мин говорил, что никогда не пробовал карамель»       «Мину нравятся короткие рассказы от первого лица»       «Мину нравится тростник»       Эти заметки в повседневной жизни стали для Августа чем-то привычным. Он ловит себя на мысли, что хотел бы облегчить Мину жизнь и показать, что выбор есть.       Большой радостью в жизни Августа будет тот момент, когда Мин впервые попросит у него хоть что-нибудь. Конфету, книгу, руку помощи, чтобы подняться — что угодно. Это станет для Августа знаком, что он изменил подсознание, в котором выбита рабская система. Это бы значило, что Мин начинает чувствовать себя человеком.       А пока он всё ещё воспринимает Августа не как равного, а как высшего по статусу, пускай и неосознанно.       Мин лёгок на помине — бежит, виляя среди деревьев. На нём всё тот же рабочий ханбок, совсем не выглядит как спасение от этой сырой погоды. Август снимает своё пальто, оставшись в утеплённом пиджаке, чтобы сразу укутать мальчика в шерстяную ткань, как только тот подбежит поближе. В руках у Мина старое покрывало, которое, должно быть, он собирается устелить на траву, а через плечо перекинута привычная тряпичная сумка, где он таскает свои обеденные булочки.       Глядя на его улыбку, Август решает, что хочет забрать этого ребёнка отсюда и показать, что значит жить. Он хочет прийти сюда в один день и протянуть ему руку, сказав, что готов помочь исполнить появившиеся в молодом сердце мечты. Он хочет дать Мину первый в жизни выбор: уйти или остаться.       Так же, как Мин до встречи с Августом не знал, как чувствуется в сердце надежда, так до встречи с Мином сам Август не думал, что можно желать свободы не ради возмездия и кому-то назло. Он хочет подарить Мину свободу и независимость во имя наставнической любви, с которой прикипел к молодому пареньку, мечтающему учиться.

*

      Мин тяжело вздыхает, приоткрывая глаза. Он чувствует привычное ощущение тяжести в груди, ему с трудом даётся сделать простой неглубокий вдох. В теле знакомая слабость, приходящая каждую осень и преследующая его до самой весны. Нужно подняться, ведь раз по Минову душу ещё не приходил смотритель — Мин ещё не проспал.       Но ему тепло, Мин ссылается на жар, пока не разлепляет веки. Он лежит на постели, укутанный в одеяла в совершенно незнакомой просторной комнате. Только сейчас он замечает во рту терпкий привкус, на языке чувствуется горький травяной осадок. Мину хочется пить, в горле пересохло, от этого он сгибается пополам, содрогаясь в приступе кашля.       Неожиданно на его дрожащую спину ложится чужая ладонь, бережно поглаживая по рубахе:       — Ой, малыш, не напрягай горло, — говорит женский голос над ним. — Вот так, прокашляйся, держи немного воды.        Мин наугад берётся за кружку перед собой, которую она для него придерживает, помогая сделать пару глотков. Становится легче дышать, сознание понемногу проясняется, и Мин поднимает взгляд на девушку перед ним.        Её длинные волосы собраны на затылке в простую прическу, на ней нет расшитого ханбока и дорогой одежды. Простая светлая подпоясанная блуза, на плечах наброшена толстая шерстяная накидка, и свободные брюки перевязаны на поясе ремнём. Мин ещё не видел, чтобы женщины одевались вот так, даже мужчин в подобных одеждах он не видит, за исключением Августа.       — Как ты? — спрашивает незнакомка, присаживаясь на постель. — Врач сказал, тебе полегчает через пару дней, если мы будем следовать назначенному лечению. Тебе уже должно быть полегче, ты не задыхаешься?       — Н-нет, — Мин прокашливается, чтобы голос не звучал так осипло. — Кто вы? Где я?       — Ты в центре Кэйдзё, милый, — мягко говорит она, подталкивая его рукой в грудь, чтобы уложить на подушки. — Меня зовут Тэран, я осталась присмотреть за тобой, пока ты болеешь.       Она придерживает Мина за спину, пока та не коснулась подушки. Мин, конечно, знает это имя, ведь Господин Август так много говорил о своих друзьях, что не дают ему спокойного житья по выходным и всё таскают по барам.       — Что я делаю здесь? Чей это дом? — не унимается Мин, чувствуя подступающую панику. — Я должен работать, мой смотритель с меня три шкуры спустит, если узнает, что я баклуши бью.       — Всё хорошо-хорошо, тебя никто не будет отчитывать, — тут же успокаивает Тэран. — Это дом Августа, здесь на первом этаже бар, а соседняя дверь в его кабинет. Теперь это и твой дом тоже, тебе больше не нужно работать в садах.       У Мина сердце проваливается — неужели он всё же проспал? Или хозяину надоели его болезные зимы?       — Но… как так? Меня уволили? За то, что заболел? Что они сказали?       — Малыш, тебя никто не увольнял, Август выкупил тебя у предпринимателя. Теперь ты свободен, твой договор расторгнут.       Мин всё ещё не понимает, голова болит, и от этого он туго соображает. Как Господин писатель мог его выкупить, если договор, на котором Мин поставил печать, сковывал его на несколько десятков лет вперед. Даже если бы он очень захотел уйти, долг был бы несоизмерим с жизнью.       — Ты не пришёл в сады позавчера, — продолжала рассказывать Тэран. — И Август пошёл искать тебя. Он нашёл хижину, в которой ты живёшь. Я очень испугалась, когда он тебя, дрожащего, принёс в бар, ты еле дышал, был весь в холодном поту. Мы сразу вызвали для тебя врача, думали, ты умрёшь прямо на постели. У тебя такие слабые лёгкие, тебе же нельзя спать в холоде, что же ты себя так не бережёшь! Ты разве никогда не лечился?       — Это просто… просто моё здоровье такое. Лекарства очень дорогие, поэтому зимы сложно даются мне.       — Кошмар, — причитает Тэран, укладывая смоченную в воде ткань Мину на лоб. — Будь ты моим сыном, я бы тебя зимой только в трёх шерстяных пальто из дома выпускала. А лучше бы вообще держала дома у камина. Теперь будешь лечиться только хорошими лекарствами и наблюдаться у доктора, я не позволю ребёнку в этом доме задыхаться каждую зиму.       Она ласково перебирает пальцами Мину волосы, убирая со лба влажные пряди, попавшие под ткань. Тэран лопочет о всяком, спрашивая, что Мин хочет покушать, когда проснётся в следующий раз. Чужая забота делает Мина слабым и беззащитным, когда девушка сидит рядом с ним, поглаживая по затылку. Кто-то взрослый и знающий рядом с ним, чтобы присмотреть, — внутри просыпается забытое чувство тепла, с которым Мин прикрывает глаза, вслушиваясь в её высокий мелодичный голос — она без остановки тараторит.       Мин борется с желанием заснуть ещё на пару часиков.       — Неужели Господин писатель настолько богат и влиятелен, раз ему так легко позволили меня забрать? — бормочет он.       — Кто богат? Август-то? Хах, тоже мне, богач нашёлся! — Тэран звонко смеётся, махнув рукой на такие лестные слова. — Все деньги у него уходят на… эм, компанию. Он из своих одни медные монеты собирает.       Мин смотрит на неё в ужасе, крепко сжимая одеяло:       — Неужели, Господин писатель влез в долги?       — Нет, конечно, — Тэран усмехается, потрепав его по волосам. — Он же не дурак. Надеюсь, ты любишь пешие прогулки, потому что он выменял тебя на свой автомобиль. Теперь пешком ходит и тебя таскать будет.       Мин резко подскакивает на постели, роняя ткань со лба. За него отдали тот самый автомобиль, которым так хвалился Господин писатель, обещав показать при первой возможности, как Мин будет в городе. Это ведь не деньги и даже не земля, а целый автомобиль. Такая диковинная вещь стоит в этой стране целое состояние, как неплохое земельное имение. И её Господин отдал, чтобы забрать Мина из поместья.       — Такая вещь не стоит даже целой моей жизни, зачем же он так… — понуро качает головой Мин, сгорбившись. — Даже если бы я не дожил до весны, не было б печали.       Он теребит в руках влажную ткань, но Тэран забирает её, смерив его строгим взглядом.       — Не говори ерунды, жизнь всегда будет дороже даже самой элитной вещи, — серьёзно говорит она, но дальше её лицо становится расслабленным. — Раз Август отдал за тебя такую дорогую вещь, значит твоя жизнь для него в разы ценнее. Думай об этом, как о его заботе о тебе, а не как о вековом долге. Забота она такая, как бескорыстный подарок, — прими её, тем более если она от близкого тебе человека.       — И все же, — Мин смотрит на неё беспокойно. — Зачем ему кто-то, как я? Разве нужен ему лишний рот в его доме.       Тэран задумывается на секунду, отведя взгляд.       — Август такой человек… — она вздыхает, пытаясь подобрать слова. — С глубокими мыслями, так сказать. Так что, если тебе интересны его мотивы, лучше спросить его самого. Я к нему в голову не залезу.       Она остаётся в комнате, чтобы поговорить ещё немного, пока Мина не начинает снова клонить в сон. Оказывается, Мин уже проспал два дня в лихорадочном бреду, и всё время был под чутким присмотром врача и друзей Господина Августа. В основном с ним сидела Тэран или сам Господин, но сейчас у него какое-то совещание на работе, поэтому вернётся только к завтрашнему утру. Тэран говорит, что теперь работой для Мина будет присмотр за гостиницей и иногда помощь в баре. А жить он будет здесь, эта огромная полупустая комната теперь вся принадлежит ему. И пустые полки здесь он может заполнить своими вещами.       После Тэран уходит, обещая, что постепенно со всеми познакомит Мина, когда тому станет лучше. В комнате после её ухода повисает непривычная тишина, словно эта тишина вовсе не преследовала Мина почти всю его жизнь.       Здесь, и правда, большая комната, которая теперь полностью принадлежит ему — никогда прежде он не жил в таком большом пространстве. Да ещё и в его собственном. Господин Писатель, и правда, удивительный человек.       «Я просто хочу для каждого человека шанс на свободную и счастливую жизнь»       Так он говорил, когда сидел под яблоней и рассказывал о таких невозможных для Мина идеях. Свобода и выбор… такое это всё забытое и абстрактное — разве существуют они на самом деле в их мире? Лично Мин никогда их не видел, чтобы верить.       «Бога ты тоже не видел, но ты же ему молишься», — ответил тогда ему Господин писатель, вызывая смущение. А ведь, и правда, никто никогда не видел Бога, но почему-то все верят.       «Так может, кто-то один однажды увидел и пытается дать другим понять, что он прав?», — спросил у него тогда Мин, но Господин писатель только пожал плечами, подставляя лицо под лучи зенитного солнца.       «Или пытается им сказать, что Бог всегда будет существовать, пока в него верят люди»       Мин пока не понимает, что значили те слова, но сейчас они вновь прозвучали в его голове. А следом за ними вопрос, который не так давно задал ему Господин писатель:       «Мин, будь у тебя крылья, ты бы ходил с ними по земле и дальше или предпочёл бы улететь?»       Тогда Мин крепко задумался, и несколько минут они провели в приятной тишине. Все вопросы Господина писателя всегда с подвохом, всегда со смыслом, но он никогда не рассказывает о том, что у него на уме.       «Я бы…»— Мин поднял глаза на голубое бескрайнее небо, мечтательно улыбнувшись. — «…улетел. Ведь если бы мне дали крылья, значит, зачем-то они мне нужны?»       Мин считает, что так выглядит продолжение его жизни. И сейчас ему кажется, что он понял часть замысла Господина писателя. Или же попросту хочет так думать, выдавая желаемое за действительное.       Господин Август решил стать для Мина крыльями. Ведь зачем-то тогда его привело в яблоневые сады.       В любом случае, теперь нужно привыкнуть к новой обстановке. Как говорила старая женщина, если жизнь бросает тебе хлеб, прими его, даже если на нём плесень.

*

      Дни тянулись и превращались в месяцы. Мин прожил целый год в доме Августа, затем ещё один, и следующий…       Август неустанно смотрит за тем, как Мин привыкает к новой жизни. Первое время Мин чурался его, стеснялся и прятался по углам, болтая разве что с Тэран или Мёнбоком. Август долгое время не понимал, где успел так провиниться, раз парнишка его избегает.       После Тэран сказала ему быть приветливее.       — Рожа твоя вечно недовольная его отпугивает, он боится, что ты злой и занятой, а ты просто скупую мину кукурузишь, — отчитывала она, когда Август таки решился спросить.       Видимо, Мин не привык видеть его в другой обстановке. Конечно, в садах Август всё время старался оставить все свои проблемы в черте города и приходил к Мину с лёгкой головой и доброй улыбкой. Но здесь нет той атмосферы, что у них была. Здесь Август должен держать лицо, и улыбаться пропадает желание с каждой плохой новостью от соратников из других городов.       Тогда Август пришёл к Мину в комнату поздно вечером, зная, что тот никогда не теряет время и читает книжки вместо того, чтобы ложиться спать. Бежать в комнате было некуда, поэтому беседа всё же состоялась.       — Знаешь, я всегда рад тебе и твоим вопросам, — сказал Август. — Мне не сложно объяснить тебе непонятное, любому в этом здании не трудно. Все рады тебе, все приветливы, и то, что мы иногда заняты, не значит, что мы злимся.       Мин только вздохнул.       — За годы, пока я работал, я кое-что усвоил. Лучше остаться в стороне и сохранить нейтралитет, чем прогадать и натолкнуться на раздражение. Здесь люди другие и относятся ко мне по-другому. Поэтому я стараюсь заново научиться понимать их. Мне просто нужно время, простите, если я Вас расстроил.       И, да, Мин всё ещё называет Августа «Господин писатель». Августу по возрасту уже не положено на такие мелочи обижаться, однако такая привилегия у него одного. Тэран для Мина «нуна», Мёнбок выбил себе приставку «хён», к начальству Мин обращается уважительно, но не зовёт «Господин». Только Август для него как какой-то великий начальник всего и всея, хозяин Миновой жизни.       — Просто ты для него самый большой авторитет, вот он и стесняется! — утешал Августа Мёнбок, когда они сидели вечером в баре. — Он тебя больше всех уважает, ты для него взрослый номер один. Вот увидишь, он подрастёт, и ты ещё скучать будешь по этому «Господин писатель».       И то верно, рано или поздно Мин примет Августа как равного себе человека, просто пока что жизнь без ограничений для него в новинку.       Особенно поначалу было так сложно дать Мину понять, что ему не нужно следовать всему, что ему говорят. Люди здесь ему не приказывают, они просят или советуют, а значит, Мин не обязан слушаться.       Август очень старался показать Мину, что у него есть выбор. Всех о таком не попросить, но самые близкие знали: если есть возможность, ставьте Мина перед выбором. «Что ты хочешь поесть?» или «Куда ты хочешь пойти?», чтобы Мин отвечал, чтобы знал, что его мнение важно и имеет вес.       Потому что Мина просят сидеть — он сидит, говорят что-то принести — он несёт и даже не задумывается. Мин не подрывается сломя голову по первой просьбе, как бывает с теми, кто вежлив и стеснителен. Он спокойно поднимается и делает, не задавая вопросов, потому что прислуживать для него в порядке вещей.       Но Мин больше не прислуга. И этот рабский образ мышления, выбитый у него в подсознании, Август снесёт до основания.       Мин был скованным в действиях и долго оставался таким. Он не делал ничего, пока ему не предлагают, только читал в своей комнате и бегал к своим подружкам в публичный дом, потому что это всегда было ему доступно. И Август всё ещё ждёт того дня, когда Мин попросит чего-либо, даже простую конфету.        Недавно Мин узнал об оппозиции. Август боялся этого больше всего на свете, но Мин услышал часть планов, которые обсуждались в кабинете Августа. Мин был не готов узнать о таком, ведь как объяснить суть антияпонского движения, если Мин даже не принимает свободы выбора? Август бы рассказал ему позже, когда тот был бы готов.       — Объясните мне, — вдруг заявил Мин, когда Август пришёл поговорить с ним в тот вечер. — Я хочу понять Вас. Вы, Господин писатель, ничего не делаете, что было бы глупым, я доверяю Вам. Поэтому объясните, я хочу понять, что такое революция и зачем это нужно. Я хочу знать, что происходит с миром.       Мин был напуган неизвестным, Август видел нервозность в его глазах и движениях. Если бы Мин доверял ему чуть меньше, попросту бы сбежал, посчитав их всех сумасшедшими. Но даже если ему было страшно от незнания, он верил Августу и его уму, поэтому остался.       Но чтобы объяснить молодому парню суть революции, необходимо было рассказать ему всю историю, известную людям. Рассказать, как работает в их стране политика, как решаются вопросы и почему у кого-то есть всё, а кто-то остаётся ни с чем.       — Не потому, что кому-то дано, а кому-то нет. Просто в нашей стране такая система правления, где есть прислуга и есть Госпо́ды. Поэтому вся нищета передаётся с родом, подобно богатству.       Так Август пытался объяснить их государственный строй. Ушло полгода, чтобы Мин, наконец, понял, для чего нужна революция. И он с трудом осознавал, что значит быть свободным человеком, которым никогда не был.       — Истинно свободный человек не только имеет право на выбор, но и на его осуществление. Если я хочу писать романы, то буду писать их без гнёта цензуры. Хочу заняться предпринимательством, займусь им без удушения налогами. Быть свободным, значит иметь возможность осуществить желаемое, а не срубать это на корню.       По сути, никто из них никогда не был свободен. Тэран не может заниматься оружием — женщин не берут на эти должности, Мёнбоку не заняться торговлей, потому что все стоят на учёте у генерал-губернатора. Август не может писать книги и быть журналистом, потому что его давят цензура и одна большая политическая ложь, которую печатают в газетах.       Все здесь чем-то ограничены сверху, если страна в плену другого государства. Никто не будет свободным, пока хотя бы не удастся свергнуть японскую власть.       — Значит, мне тоже нужно вступить в оппозицию? — боязливо спросил Мин, на что Август сразу развеял его заблуждения.       — Тебе не нужно вступать туда против воли. Это опасно, и люди там сражаются за свои убеждения, за свои желания, а если ты не знаешь, за что тебе бороться, нечего тебе делать в этих рискованных операциях. Если однажды ты скажешь мне, что нашёл для себя смысл бороться, тогда я не стану тебя останавливать.        И Мин принял это — он всё ещё не знает, кем ему быть в этом большом и жестоком мире, поэтому Август его не торопит. Придёт время, и Мин сам всё решит.       А пока что дни тянутся. Мину уже семнадцать, Август подарил ему на последний день рождения книгу на английском, о которой тот мечтал, — «Алиса в стране чудес». Правда, сам день рождения у Мина условный, они выбирали его всей компанией, потому что настоящего дня Мин не помнит. Он даже не придавал этому значения до этих пор.       День рождения сделали 4 июня, в день, когда Август впервые встретил Мина в садах. И дата памятная и запомнить нетрудно.       Август понемногу учит его языкам, поэтому книга на английском станет Мину прекрасной практикой. Уроки для Мина уже ежедневная рутина, за которой он проводит время. Август считает, что в учёбе нужна систематизация, иначе толку нет от такой учебы.       Даже если Мин не просит, Август знает, что тому интересно читать самым первым новые рассказы. Когда Август дописывает очередной черновик, обычно отдаёт его Мину на предварительную оценку.       Они даже дожили до того, что Мин несколько раз находил опечатки. Августа невольно стыд пробирал.       Теперь его будни такие: он всё ещё ведёт дела с оппозицией, каждый день всё приближает его к тому, чтобы провернуть один грандиозный план по вытеснению японского правительства. Август возвращается домой, проходит мимо бара, машет рукой хозяину, а дома где-нибудь ютится Мин в компании Тэран и Мёнбока. Иногда они ходят в бар все вместе, правда Мин пьёт один только чай и крутится около музыкантов.       Август пишет статьи и зацензуренные бульварные романы, иногда выходит на прогулку и достаточно часто разговаривает с Мином о всяком. Но сегодня его что-то не видно. Хотя для Мина это выходной, должно быть, убежал опять, сверкая пятками, в публичный дом. Но владелице можно доверять, Август понял это ещё в тот день, когда увиделся с ней в первый раз.       Для Августа этот день тоже свободен. Писать ему не хочется, собраний сегодня нет — пустой выходной в середине недели. Август откидывается на спинку своего кресла, рассматривая пейзаж в окне, — скучно. Уже вечереет, куда бы деть себя до прихода ребят домой?       Неожиданно в дверь его кабинета стучат, и с такой аккуратностью, будто дверь живая и всё чувствует, так делает только один человек.       — Заходи, — громко говорит Август, зная, что без разрешения Мин всё равно не сунется.       Он заглядывает в кабинет, неловко переминаясь с ноги на ногу, — подозрительно. Какой-то он необычно тихий даже для самого себя, и глаза прячет, пальцами подол рубахи перебирает.       На гостевом доме чего-то натворил? Его ещё ни разу даже не отругали за всё время работы, Август не представляет, в чём Мин мог провиниться.       — Какими судьбами? — первым начинает разговор Август. — Я думал, мы тебя днём с огнём не сыщем в твой выходной, ты же всегда в публичном доме.       — Да, но сегодня я хотел заняться кое-чем другим, — Мин неловко улыбнулся, почесав затылок. — Я хотел, эм… попросить.       Август прекращает чиркать ручкой по пустому блокнотному листу, замирая. Он даже задержал дыхание от удивления — Мин хочет что-то попросить, хочет чего-то и просит Августа об этом спустя три долгих года. Этого момента Август ждал первое время каждый день, а после уже привык к этому ожиданию. Поэтому сейчас, когда Мин подбирает слова, Август боится даже перебить его, чтобы не спугнуть, поэтому только смотрит внимательно и молчит.       — Я видел не так давно в городе афишу, — Мин начинает издалека, пальцем указывая на окно. — Она висела на стене. И я подумал… Вы говорили, что если мне что-то станет интересно, то я могу попросить Вас помочь мне.       Он замолчал, нерешительно прикусывая губу, — сомневается. Август выпрямляется в кресле, намереваясь немного подтолкнуть его.       — Конечно, я могу. У меня как раз свободный день, — буднично тянет он, скрывая своё волнение в голосе. — И что же тебе захотелось сделать?       — Кино. Я хочу посмотреть фильм.       Август — взрослый состоятельный мужчина, но от радости сейчас из штанов выпрыгнет. Заветное «я хочу», наконец, прозвучало из Миновых уст, и просьба такая до неприличия простая… Август кивает ему, улыбаясь:       — Хорошо, — разводит руками он. — Пойдём. Заодно прогуляемся.       — Прямо сейчас? — поражается Мин.       — А когда ещё? — Август поднимается с насиженного места, показательно одёргивая лацканы своего пиджака. — Я готов идти, а ты?       — Нет! Минутку, я только оденусь!       Мин выкрикивает это на бегу, уносясь в свою комнату. Пока он не видит, Август сжимает кулак с тихим радостным шипением –этот день он в календаре отметит и праздновать будет. День независимости Мина.       Август первым спускается вниз, осматривая улицу — тепло и шумно, как всегда. Люди снуют туда-сюда, работают, таскают рикши и телеги, некоторые просто болтают или идут, утонув в своих мыслях. И в этой вечной суматохе дней для Августа сегодня время течёт медленнее — он отдыхает.       Мин не заставляет себя долго ждать. Появляется на пороге, запыхавшийся и красный щеками, одетый в свою лучшую рубашку и брюки, которые покупались для важных мероприятий. Мин гордо поправляет простенький свободный пиджак, разводя руки в стороны, красуясь:       — Так хорошо? — спрашивает он, немного поворачиваясь из стороны в сторону.       Август же поправляет свою шляпу, чтобы рукой скрыть смешливую улыбку. Он кивает, подталкивая его ладонью в спину.       — Совсем взрослый стал, смотри-ка, уже костюмы носишь.       — Они просто выглядят… солидно. Мне нравится, — немного смущённо говорит Мин, а Август тут же разражается смехом.       — А раньше, помню, силой было не заставить костюм надеть! — подкалывает он.       — Мне было не очень удобно в них. Непривычно.       — Господин писатель, — Август поднимает свой голос на пару тонов, передразнивая. — Как же я буду носить подобное! Мне совсем оно не к лицу!       — Я никогда не говорил таким голосом! — протестует Мин.       — Как сейчас помню, прямо так и сказал.       — Сказочник Вы тот ещё, Господин писатель.       — Попрошу, — Август незамедлительно исправляет его. — Я романист, писатель и публицист! Иногда занимаюсь благотворительностью.       «А иногда и шут гороховый» — звучат в голове у Мина пьяные слова Тэран, развеселившейся одним барным вечером. Но Мин прикусывает язык, так и не произнося их вслух.       — Как-то лукаво ты улыбаешься, о чём подумал? — тут же замечает Август, а Мин только плечами жмёт, отводя глаза в сторону.       — Да так, — Мин увиливает, скидывая его руку со своего плеча и уходит на два шага вперёд. — О своём.       — Врёт, прохвост, и ухом не ведёт.       Они идут пешком, ведь автомобиль Август как продал, так новый и не купил. На улице приятная летняя погода, уже вечерняя — скоро загорятся фонари, ведь солнце близится к земле. Август спрашивает, как там у Мина его новая книга, ведь английский для Мина подобно языку сатаны — не учится никак и читаться совсем не хочет. Потому Мин и просил книгу в оригинальном издании, ему хочется преодолеть этот барьер.       — Семимильными шагами я иду по три страницы в день, — ворчит Мин себе под нос, цепляясь за фонарный столб рукой и прокрутившись два оборота. — Сложно, но интересно. Я слова выписываю в блокнот и иногда спрашиваю нуну, если не понимаю что-то.       — Лучше у меня спроси, Тэран та ещё языковедница.       — Она уже шутила надо мной, — Мин догоняет Августа, пристраиваясь рядом. — Она сказала мне, что Алиса встретила не гусеницу с трубкой, а кита с кокосовой сигарой, правда я так и не понял эту сложную шутку.       Август недовольно вздыхает — ещё бы Мин знал о «кокосовых» сигарах. А Мин продолжает:       — Но потом Мёнбок объяснил мне, что это про наркот…       Своей ладонью Август тут же закрывает ему рот, не дав закончить — в людном месте ведь идут! Как бы кто не обернулся на простое слово, запрещённое в стране, ведь Мину наверняка всех тонкостей не объяснили.       — Это плохое слово? — тихо бубнит Мин ему в ладонь.       — Не плохое, но не говори его больше на людях, — Август убирает свою руку. — Я тебе дома расскажу, что это. И впредь знай, что Мёнбок и Тэран — одного поля ягоды, уточняй у меня всё, что они тебе говорят. У них шутки из всех щелей лезут.       Они идут вверх по улице к самому центру — там обитают все сливки общества и японской верхушки. Здесь почти не встретишь простых людей в потасканной одежде, все одеты опрятно и чисто, даже если не шибко богато. На этих улицах самые дорогие развлечения и дома, а военных, как пчел в улье — повсюду японские солдаты присматриваются к прохожим.       Август приспускает шляпу, чтобы скрыть от их взора часть своего лица, и улыбается, отворачиваясь к Мину.       — Кстати, — напоминает Август. — Ты же в курсе, что для тебя этот поход в кино будет практикой японского? Фильмы на корейском сейчас не выпускают.       — Да, я видел, что все афиши подписаны только на японском, — Мин согласно качает головой. — Но с ним у меня не так плохо. Я ведь хорош?       — Хорош-хорош, — поддакивает ему Август, закатывая глаза. — Лишь бы не перехвалить тебя, а то зазнаешься.       — Будто Вы часто хвалите, — смеётся Мин. — Если мне будет непонятно, могу я у Вас спросить?       — Конечно, я же твой учитель. Главное, что ты у нас бегло читаешь.       Мин не понимал, к чему это было сказано, пока они не зашли в зал. Кинотеатр со стороны выглядел красивым, он украшен диковинными лампочками и плакатами с фильмами. Вывеска у него броская, яркая со всех сторон улицы, и часть людей тоже идут в залы, разодетые в шелка и дорогие юбки. Вокруг слышен один только японский язык, от этого Мин чувствовал себя немного неловко, но рядом с ним Господин Август, он ведь наверняка не даст его в обиду.       Фильм крутился с характерным щелкающим звуком на заднем плане — то была кинопленка. У Мина коленки тряслись от нетерпения, он ведь этого хотел почти всё лето. Ходил и заглядывался на афиши и сценки по мотивам фильмов, разыгрываемые на улице. И попросить Господина писателя оказалось не так сложно.       Вообще, попросить о чём-то близкого человека уже не кажется таким страшным.       Август читает реплики, отвечает на редкие вопросы Мина с его трудностями перевода. Сам Август не особо любит кинотеатры, не его это способ развлекаться, ему всё время здесь хочется спать и заниматься чем-то другим. Но если Мину здесь нравится, не может же он просто так показывать своё безразличие к ситуации. В конце концов, ему спустя долгое время удалось так разболтать Мина по пути сюда — последние недели у Августа подпольной работы выше головы, только и успевает, что бухтеть и спать с перерывом на рукописи.       Однако, чем дольше идёт фильм, тем больше Август не без забавы замечает, как интерес в горящих Миновых глазах медленно гаснет — всё больше он горбится, сползая по креслу, и через час уже просто скупо читает реплики без особой активности. Август беззвучно хихикает — он же знал, какого ребенка подобрал, под стать самому себе!       До конца фильма Август упирается подбородком в свою ладонь, прячет смешливую улыбку и краем глаза продолжает смотреть в сторону уставшего Мина. «Танцовщица из Идзу» по длительности около полутора часа, вот-вот он закончится. Главные герои уже плачутся на скалах, прощаясь перед долгой разлукой.       И вот фильм заканчивается. Последние кадры показывают черно-белые пейзажи, а Август поднимается с места, разминая затёкшую спину. Мин так же отскребает себя от кресла, потягиваясь, — даже для него сидеть так долго это пытка.       С потоком болтающих людей они выходят на улицу. Уже темно, улицы освещены жёлтым светом фонарей, но лавки всё ещё держат открытыми свои полки — центр Кэйдзё никогда не спит.       У Мина из груди вырывается утомлённый вздох, с которым он возводит уставшие глаза к тёмному небу. Август не может не улыбаться, елейно спрашивая:       — Ну, и как тебе кинотеатр?       Август не ждёт конкретного ответа. Неловкое молчание, с которым Мин всё несёт в себе, — привычное дело. Но неожиданно тот расплывается в смущённой улыбке.       — Если честно… — он почёсывает затылок и поднимает взгляд от дороги. — Я думал, это будет веселее.       И глядя Августу прямо в глаза, он смеётся, говоря, что подобная любовь очень странная — он её не понимает. Август кивает, слушает, а на душе радостно — перед ним в чужой душе словно, наконец, цветут цветы. Мин смеётся, совсем не шугается своей искренности и честного мнения, просто говорит и признаёт — было скучно. Это ли не ценно в его словах, если всю жизнь он давил внутри существование себя как личности, а теперь даже высказывается.       — Простите, — договаривает Мин, когда они начинают идти в сторону дома. — Вы потратили на это время, а я чуть не заснул на фильме. Это, наверное, кажется Вам неблагодарным с моей стороны.       — Ничуть, — пожимает плечами Август, беспечно подпинывая ботинком камушек под своими ногами. –Ты не сможешь узнать, понравится тебе или нет, если не попробуешь. Поэтому и нужно пробовать разное, чтобы понять, подходит оно тебе или нет. Теперь мы знаем, что нам обоим кино не по душе.       — Вам не нравится кино? — удивлённо поворачивается к нему Мин.       — Терпеть его не могу, — Август кривится, сморщив нос. — Для меня это такая тоска, что я бы предпочел два часа слушать болтовню Мёнбока о выпечке, чем смотреть кино.       — А зачем пошли тогда?       — Очевидно, потому что ты попросил.       Август глядит на него исподтишка, не слыша привычных извинений за неудобства или причитаний о том, что всё это не стоило страданий Августа. Но Мин кивает, на его лице всё ещё смущённая полуулыбка, которую Августу не прочесть.       — Спасибо, — говорит Мин вместо извинений.       И Августу кажется, что ради этого стоило терпеть этот допотопный фильм весь вечер.

*

             В баре сегодня особенно шумно — видимо, люди решили оторваться за всю неделю и ещё на две вперёд. Народ заполонил бар до отказа, отовсюду слышен пьяный смех и пустые разговоры, сбиваемые топотом танцующих каблуков и громкой живой музыкой.       Август сдвигает рычаг освобождения влево, когда заканчивает очередную строчку и, подумав, вытаскивает страницу и откладывает её под машинку — мусор. Он уже увидел там несколько ошибок, придётся переписывать.       Вообще, писать подвыпившим он садится крайне редко — одни помарки да опечатки, но тут горит всё сразу: и сроки, и будни. Несмотря на это, душа всё равно немного радуется.       Не так давно с гордым сердцем близкий друг Августа из Англии привёз целый мешок сладостей, которые Мин попросил достать, если будет возможность. Даже денег с парня брать не хочется, но приходится, потому что делать себе подарки Мин позволяет редко — всё желает делать сам, не хочет зависеть от других.       — Будут праздники — подарите. А пока, возьмите, — как всегда сказал Мин утром, протягивая деньги, Август только фыркнул.       — А что, если не возьму?       — Иначе могу сильно обидеться.       «Вот ещё, ишь, чем пугать вздумал» — подумалось Августу, пока он послушно забирал деньги. Не хочется ему, чтобы Мин обижался, хватило и рассказов об этом явлении.       Оказывается, теперь Мин умеет обижаться. И не так, как часто бывает у людей: пакостничает или куксится, на слова язвит… нет, он просто тихо дуется и мало говорит. Вот совсем недавно Тэран рассказала, как Мёнбок облил Мина с ног до головы остывшим кофе, когда тот был в дорогом костюме. Так Мин от него три дня нос воротил, потому что тот не извинился. Август диву дался, да только пожалел, что не застал такое событие — он тогда был в долгой поездке «по работе».       Теперь Мин часто спрашивает для себя книги, вкусности, одежду и даже выходные. Сейчас Август невольно скучает по тем временам, когда только по нервной физиономии и неуверенным взглядам догадывался, что Мину что-то нужно. Когда наблюдал скромную улыбку, подав мальчику то, чего он хотел.       Сейчас же Мин спокойно подходит к нему в свободное время, интересуется, где и как что покупать, сколько потом он будет Августу должен и лишь иногда принимает подарки. Это те редкие случаи, когда Августу нашепчет Тэран, и он наперёд купит Мину желаемое. Мин вырос из того времени, когда был беспомощным мальчишкой и, незаметно для Августа, вдруг стал самостоятельным парнем с уверенностью в голосе.       Однако это желание радовать другого человека для Августа так и остаётся необъяснимым. Несомненно, он стоит горой за своих близких, за своих соратников и друзей, но Мин немного отличается от них. Август не знает, кого он видит в этом повзрослевшем парне и кем его представлял в тот далекий день, когда впервые они встретились под яблоней. Мин всегда был простым мальчишкой, к которому Август сбегал сначала из любопытства и вдохновения, а после обнаружил себя привязанным сердцем к яблоневым корням. Странно оно, но так и есть.       Мин взрослеет на глазах. Теперь он вытянулся, поднабрал в весе, уже совсем не тощий рабочий пацанёнок с улицы. Мин уже давно уверенно смотрит Августу в лицо, а не с ропотом снизу вверх, улыбается искренне и широко вплоть до того, что глаза его от этой улыбки зажмуриваются. Мин громко окликает Августа на улице этим привычным «Господин писатель», и, порой, когда Август видит его в костюме, не может поверить, что Мин уже не ребёнок.       Теперь у Мина развивается собственное мнение, он растёт как личность и внутренне взрослеет. Мин учится каждый день и работает не чтобы жить, а чтобы открыть себе новые возможности.       Больше Мин не раб навязанных убеждений, а живой человек. И думая об этом, Августу кажется, что он готов поставить на кон свою жизнь, лишь бы подарить Мину свободу, с которой ему откроются все двери.       Август берёт свой недопитый стакан с виски, решая, что это звучит, как тост.       — Ты-то и в баре пьёшь за машинкой? Что за горе приключилось?       На соседнем стуле появляется Мёнбок, жестом показывая бармену, что им нужен второй стакан.       — Настроение выпить, — сухо бросает Август. — А сам-то?       — Так скоро и пить-то будет некогда, — Мёнбок жмёт плечами, глядя перед собой. — На носу «последний карнавал».       Август кивает. «Карнавал» — это их кодовое название операций, связанных с грабежом. У них намечается вынос склада с взрывчаткой и патронами, который станет последним, и четыре года дальше придётся переводить силы в постепенное наступление. Сначала локальные вспышки восстаний, чтобы проверить боеготовность японской армии, после подрыв северных складов и ложная атака на маньчжурской границе.       Август хочет вывести основные войска из Кэйдзё в Маньчжурию, чтобы прыгнуть сразу же на первую ступень. Если, как в былые времена, начать с других городов, столица задавит их войсками. Но в этот раз такого не будет, они не допустят повторения мартовского восстания и зайдут с обратного. Выманив все войска к границам под видом ложной атаки со стороны Маньчжурии, Август ударит японскую верхушку в сердце — по главной резиденции в Кэйдзё.       — У нас готовы «мимы» на выступления после «карнавала»? — спрашивает Август, имея в виду людей, которые будут участвовать в локальных нападениях.       — Да, но они будут выступать только зимой.       — Почему так поздно?       Мёнбок повернулся с натянутой улыбкой, явно готовый к этому вопросу.       — «Костюмов» не хватает. И «грима».       Нервный вздох вырывается у Августа слишком громким. Значит, у них опять недоучёт вооружения и запасных путей — нужно срочно искать утечку. Нельзя, чтобы дырка появилась сейчас, когда они на финальных стадиях подготовки. Столько лет пустить псу под хвост Август не позволит.       К тому же, если не залатать эти дыры сейчас, они превратятся в огромные бреши позднее. А в момент атаки на главную резиденцию последнее, чего хочет Август, это засада из-за глупой утечки информации.       За эти идеалы боролся Кёнмун, из-за этой войны умерла его мать и пропал биологический отец. Япония отняла у Августа всё, и хотя бы своё право на счастье и выбор он хочет у них забрать.       — И как ты думаешь латать эту дыру? — спрашивает Август, а Мёнбок играет бровями, затягиваясь сигарой.       — Главное найти, кто эту дыру нам пробил. А то так и карнавалу не бывать, и ярмаркам.       Бармен невольно усмехается, а Август зыркает на него предупреждающе — да, звучит со стороны забавно, но без шифров даже в своём месте лучше не разговаривать. Никогда не знаешь, кем окажется та дама в сером платье или пожилой мужчина на другом конце зала. Повсюду уши и глаза.       — Кстати, — Мёнбок делает ещё одну затяжку и тушит сигарету о пепельницу. — А где моя обиженка?       — А где ему ещё быть, — усмехается Август, соблазняясь на сигаретный дым, и тоже достаёт пачку. — Ускакал резвой ланью в публичный дом. Мне кажется, его там уже за работника принимают.       — Главное, чтоб не за артиста, — хохотнул Мёнбок, награждённый суровым взглядом исподлобья. — Не стреляй в меня глазками, могу и соблазниться.       Август выдыхает клубок дыма прямо ему в лицо, стирая эту его елейную улыбочку и заставляя зажмуриться. И без того сердце не на месте, пускать молодого парня в публичный дом, полный развесёлых любвеобильных девиц. И не так уж страшно, что девицы полезут, как если к Мину кто-нибудь из постояльцев пристанет. Клиенты у них там разные, вдруг богатая особа заприметит статного юношу в деловом костюме из бостона.       Конечно, это огромная редкость, но случается.       Остаётся только рассчитывать, что Мин может за себя постоять, да и любят его там все. Август хоть и называет тамошних артисток «любвеобильными девицами», но пока что они ни разу не дали повода, чтобы им не доверять. К тому же, для Мина все они — первые друзья, ставшие поддержкой и защитой.       — Брось, пусть гуляет парень, тем более, если время с пользой проводит, — говорит Мёнбок, вырывая Августа из своих мыслей. — Он с ними там и пляшет, и поёт, ты же сам знаешь. Ничему плохому они его не научили ещё. Если, конечно, умение наносить макияж не считать.        Мёнбоку как мужчине вообще не понятно, как может парень управляться с кистью и пудрой, а вот Тэран очень даже пользовалась этим умением Мина. Он столько лет красил артисток в публичном доме для самых разных мероприятий и свиданий, что с закрытыми глазами может нанести весь макияж за полчаса.        — Кстати, — вспоминает Август. — Как у него с музыкой?       — Ну-у-у, — уклончиво тянет Мёнбок. — Относительно.       Мин много учился играть на инструментах в публичном доме, и Август слышал, как прекрасно это звучит. Мин достойно играет на каягыме и согонху, очень редко, но достаточно мелодично пользуется хэгымом, и когда они гуляли в садах вместе, Мин оказал ему честь, признавшись, как часто носит с собой маленький хун, и сыграв небольшую мелодию.       Август слышал, как умело Мин обращается с музыкальными инструментами. Конечно, Мин много скрытничает, и Августу редко выпадает честь быть зрителем в его талантах. Однако Август уверен — если Мину что-то понравилось, он не успокоится, пока не сделает это хорошо.       Потому и хочется знать, как продвигаются у Мина дела с иной музыкой — Мёнбок стал учить его играть на фортепиано, когда заметил, с каким огнём в глазах Мин смотрит на джазовых музыкантов в баре. Конечно, Мёнбок сам не виртуоз и далеко не джазовый талант, но его делом было заложить основы, а дальше Мин всегда находит пути, чтобы продолжать учиться.       — Я бы сказал, — добавляет Мёнбок, затягиваясь, и кивает в сторону сцены. — Да ты, кажется, сейчас и сам посмотришь.       В своём повседневном простом костюме Мин вновь улыбчиво крутился у сцены музыкантов. В движении его губ Август видит, как тот подпевает песне в шуме толпы, хлопает и немного пританцовывает, поймав ритм музыки.       Певица замечает его почти сразу, жестом вытянутой руки приглашая к себе на сцену. Она виляет бедрами и крутит плечами, продолжает петь и веселить народ, ожидая привычного отказа. Но Мин ловко скидывает пиджак с плеч на ближайший свободный стул, хватается за протянутую в изящной перчатке руку и шагает на сцену. Лицо певицы расцветает заметной улыбкой, и в её темных глазах проскальзывает озорная искра. Вот, впервые за долгое время, Август слышит, как Мин поет.       Поёт эту именитую, заевшую у всех, как протёртая пластинка, песню, и его голос чистый и счастливый. В нём так отчётливо слышится улыбка, которую он дарит музыкантам, что так долго приглашали его поучаствовать в представлениях.       Они с певицей поют в один микрофон, встав совсем вплотную. Она хватает Мина за руки, когда вступает артистическое духовое соло, полностью импровизированное и спонтанное. Мин, ведомый её шагами, скачет по сцене в стиле лучших джазовых английских плясок и громко смеётся, распространяя вокруг свой восторг и счастье. Даже здесь Август слышит этот звонкий голос.       Подпирая голову рукой, Август выдыхает дым и тушит сигарету, когда Мин ловко садится к пианисту и вместе с ним в четыре руки начинает совсем иной мотив, отличный от привычных корейских пластинок. И тогда певица начинает петь новую песню — Эллы Фицжеральд «I’ve gota feelin’ I’m fallin’», которую Август слышал в английском пабе в том году.       Эта страна свободна душой, но скована по рукам и ногам. Однако сейчас, Август теряет ощущение этих невидимых цепей. Ему кажется, что его душа поёт так же громко, как звучит эта музыка, заставляющая людей танцевать.       Августу думается, что он как никогда похож на свою страну. Он так же свободен нутром, но сидит на цепи под колпаком Японии. Август не знает, что значит быть свободным по-настоящему, что значит иметь право делать то, что захочется, что значит говорить без страха быть расстрелянным на площади. Но в этот момент, когда он сам сидит на высоком стуле со стаканом виски в руке, а Мин смотрит на него сверкающим взглядом со сцены, он почувствовал, что его не удержит ничего в этом городе.       Тогда Август этого ещё этого не понял, но это был момент, когда он впервые почувствовал то самое чувство, за которым гнался полжизни, — свобода.       

«Now I'm flyin' high, but I've got a feelin' I'm fallin' Fallin' for nobody else but you»

*

             Весной двери бара всегда открыты настежь. На улице первые тёплые ночи, это вынуждает поставить дополнительные два-три столика, потому что народу прибавляется втрое каждую новую весну. Сейчас как раз самое время, чтобы поймать эту вдохновляющую атмосферу: дует свежий ветер, воздух ещё немного прохладный, облака развеваются по небу, давая солнцу поиграть на вечерних суетных улицах; музыканты отыгрывают песню за песней, периодически пускаясь в бойкую импровизацию, чтобы дать отдохнуть голосу певицы.       Сегодня в основном играет беспорядочный западный джаз со вставками любимых народных корейских песен. Всех солдат отозвали в центр Кэйдзё и выправили на границы с Маньчжурией, поэтому простой люд может и песни на корейском петь, и беспредельничать, сколько душе угодно. Некому сегодня их разгонять за родной язык вместо японского.       Но конкретно этот вечер не столько празднует отъезд японских солдат, сколько причину их отъезда. Бар полон соратников оппозиции, и празднуют они одну из самых крупных своих вылазок.       На границе с Маньчжурией стоял один из самых богатых на оружие складов, после подписания перемирия так и остались на этом складе залежи пороха, взрывчатки и патронов — Япония берегла их на чёрный день, на случай второй попытки Маньчжурии отбить землю на границе.       Но Август и его люди вынесли этот склад почти подчистую. С таким запасом они могут с осени начинать активные действия по свержению власти и постепенно двигаться к верхушке. Пока генералы разбираются между собой, кто обокрал склад, Август и его люди залягут на дно. Скорее всего генерал-губернатор усилит на улице патруль в летнее время, как всегда, поэтому всей оппозиции придётся взять крупномасштабный отпуск на целых три месяца. Это будет затишье перед бурей.       Многие возмущались такому перерыву, не понимали, чего Август тянет, если с таким арсеналом они могут подорвать всю резиденцию в любой день. Но Август хочет быть умнее. Они убьют одного генерал-губернатора — Япония пришлёт нового. Так было все эти годы, когда одни погибли, а на их место приходили новые. Просто убить нынешнего генерал-губернатора — значит просто продолжить этот замкнутый круг из сменяющейся японской власти. Эта текучка кадров всё равно не приведёт Корейскую империю к освобождению. Поэтому у Августа другой план: он планирует изжить Японскую армию из своей страны и поднять корейских монархов с колен.       Среди империи ещё остались отголоски знати. Да, они скрываются и пускаются в бега под страхом смерти, ведь стоит им показаться, как всех расстреляют на месте. Солдаты до сих пор разыскивают членов императорской семьи, даже если от неё осталась лишь пара сбежавших человек.       Август же знает несколько семей высшего общества, которые ещё до Японского протектората были приближены к Императору. Они владеют сведеньями сбежавших императорских наследников, но пока что не хотят их разглашать.       И в этом Август с ними полностью солидарен. Они заключили договор, согласно которому передадут сведенья только после того, как Август заручится необходимой поддержкой в оружии и людьми. На данном этапе подпольной революционной деятельности Августа глава одной из таких семей на последней встрече уже сказал, что доверяет Августу.       Поэтому действовать нужно осторожно. У них в обороне всё ещё есть дыры, которые выносят сор из избы и распространяют информацию. Август замечает эти периодические палки в колесах, но пока не может понять, кто конкретно ворует у них информацию. У него есть план, как вычислить шпионов, но пока что в этом нет необходимости — ближайшие пару месяцев никаких собраний не будет. И устраивать их только ради поимки крыс Август не горит желанием.       И вот так он и пришёл к сегодняшнему вечеру — он пьёт. Виски приятно греет горло и жжётся в груди, добавляя хорошего настроения. Вокруг него кто-то танцует, кто-то пьёт на брудершафт, кто-то просто смеётся и упивается вдрызг, пока есть время. Счастье приближённых людей — то, что Август хотел бы видеть каждый день. Однажды это счастье придёт, как утреннее солнце на горизонте, и останется навсегда.       Правда теперь ему нервов на операциях прибавится — Мин решил стать частью оппозиции. Стоило только пройти Миновскому восемнадцатилетию, как на следующий же день он пришёл к Августу в кабинет и заявил, что тоже хочет вступить в разведывательные ряды.       Не абы куда: в информационную группу, оружейную или стратегическую — а именно в разведку. Буквально самая опасная деятельность, которой они занимаются, и Мин потащился именно туда.       Август переспросил дважды, точно ли он уверен, но глаза Мина говорили за него — он стоял на своём до последнего.       — Вы же сказали, чтобы я пришёл, только если захочу сам, — упорствовал Мин. — И я нашёл причину, чтобы вступить.       — И что же за причина?       — Пока я не скажу Вам.       Август только вздыхал, не зная, как пускать этого ребёнка в антияпонскую группировку с таким посылом. Конечно, он не проводит каждому вступившему интервью с разъяснением мотивации, но Мин — другое дело. Да, он вырос, но если смотреть на него как на желающего вступить в оппозицию, он совсем ещё мальчишка, ему только исполнилось восемнадцать, и уже нужно пустить его под пули и японские сабли? Только через Августовский труп.       У него есть правило, он принимает в свои ряды только юношей старше шестнадцати, а в разведку пускает, только опираясь на их подготовку. «Если упорство и умения позволяют, хоть в шестнадцать выпущу» — так он говорил, но на деле ещё ни одного юнца не пропустил в разведку, даже при наличии хороших навыков.       Августу хватает смертей, за которые он несёт ответственность. За эти долгие годы под его началом погибло уже больше тысячи людей, среди них были и парни, и девушки, были старики, и пару раз это были дети. Он не помнит лица каждого, даже если хотел запомнить, но знает, что они умирали, желая ему помочь. Август не говорит об этом и сам отворачивается от этих мыслей, но ему страшно терять людей. Он боится проснуться в один день и понять, что он растерял под пулями японских солдат всех своих близких, даже если понимает, что каждый из них бездумно кинется за него под перекрёстный огонь.       И вот Мин с точно такой же уверенностью попросил Августа дать ему разрешение вступить в разведку. И Август хочет сказать ему «нет», но не говорит, оставляя внутри все свои желания и опасения, как и было в остальных случаях. Мало ли чего хочет Август, если это желание Мина, он не будет противиться.       — Хорошо, — сдался Август через некоторое время. — Но сначала ты всему научишься. Пока я не увижу, что ты можешь за себя постоять, не допущу тебя к вылазкам.       Поэтому всю зиму Мин провёл в подготовке. Август лично учил его собирать и разбирать оружие, стрелять, грамотно целиться, защищаться. Мёнбок теперь уже не забирал Мина, чтобы провести час в игре на фортепиано, а тащил учиться самообороне. А из Мина был далеко не самый лучший ученик — сам по себе он хилый и совсем не приученный к борьбе. Конечно, выносливости у Мина хватает, ведь он полжизни с детства занимался тяжёлым физическим трудом, но смекалки в драке у него явно нет.       Да и с пистолетом первое время Мин совсем не ладил. Он Мёнбоку чуть ногу не отстрелил, неудачно прицелившись. Руки у Мина дрожали от тяжести настоящего оружия и страха из него выстрелить. Августу думалось, что в итоге этих самомучений Мин угомонится и оставит это дело, но нет.       Мин очень боялся махать мечом, ножом, стрелять и вообще думать о том, как он калечит людей. И он никогда не сталкивался даже с той самой стороной своей новой семьи, когда они беспощадно стреляют на поражение и убивают японских солдат, чтобы выжить во время вылазок. Мин даже крови чужой на них не видел ни разу, потому что ни Август, ни Мёнбок и Тэран не позволяли себе прийти домой, вымазанными в своей и чужой крови. Никто не приносил домой проблемы оппозиции, потому что у всех есть семьи, а в городе повсюду лишние уши.       И это было негласное правило для всех: дома говорим о доме, в подполье обсуждаем революцию. И одно с другим не пересекается.       Теперь же Мин столкнулся с обратной стороной этого города. Кэйдзё казался ему безопасным и спокойным, потому что Август оградил Мина от всего, что может его ранить и шокировать. Теперь же ему на плечи упала реальность, полная лжи, жестокости и несправедливости.       Август не хотел, чтобы Мина коснулась эта сторона мира. Но Мин сам решил, что хочет сражаться за свою свободу, и если на то действительно есть веская причина, Август ему доверится и не станет его останавливать, даже если хочет.       К тому же, Мин намного взрослее, чем кажется. Август привык считать его ребёнком, помнит его ещё совсем зелёным босым пареньком, который не мог купить себе лекарств и не имел собственных желаний. Но Мин уже давно вырос, и многие здесь повлияли на его воспитание. Мин теперь не тот загнанный в угол мальчик, протирающий ботинки за гроши, — он уверенный в своих решениях юноша, желающий отстоять свои убеждения.       Август вздыхает. Он чувствует себя родителем, чей ребёнок связался с плохой компанией. На душе камнем висит очередное беспокойство, поэтому он опустошает свой стакан и оглядывается вокруг — где-то здесь как раз юлил в толпе Мин, влившийся за год в коллектив. Сегодня он не поёт с музыкантами, хотя, глядишь, ближе к ночи и выберется на сцену.       Август вглядывается в толпу и нигде не видит эту тёмную макушку в клетчатом берете. Сначала ему кажется, что Мин мог бы уже уйти спать, но после Август отчётливо слышит звонкий смех откуда-то из угла. Подозрительно громкий смех.       Спрыгнув со стула, Август подхватывает свой пиджак и идёт на знакомый голос, пока не находит достаточно прозаичную картину: Мин сидит в окружении стрелков у Мёнбока под боком и пьяно хихикает с гранёным стаканом в руках.       Какой стакан по счёту, остаётся гадать. Но Август после недолгого оцепенения уверенной походкой подходит к столу и отвешивает Мёнбоку размашистый подзатыльник.       — Ты что, умом тронулся? Ты зачем ему виски дал?       — А что?! — возмущается Мёнбок, потерев ушибленное место. — Взрослый пацан уже, давно пора было. Я в его возрасте!..       — Да мало ли что ты в его возрасте, он же не ты, — Август замечает, как Мин под шумок пытается допить свой виски. — А ты чего радуешься?       Август забирает уже пустой стакан из его рук, а Мин смотрит на него масляными глазами, ладонью прикрывает лицо и смеётся, бормоча что-то невнятное в свои ладони.       — Сколько он выпил? — шокировано смотрит на него Август, а Мёнбок только плечам жмёт.       — Почём же я знаю? Я не смотрел, как ему наливают.       Август обречённо вздохнул. Ушёл в себя на два часа, а Тэран уже смылась, Мёнбок, скорее всего, проиграл свой месячный заработок местным шулерам, а Мин успел налакаться с чужих рук до беспамятства. Крайне многообещающий вечер. Особенно учитывая, что Август пропустил лишь пару стаканов, даже не успев толком опьянеть.       Музыка продолжала играть, барный шум не стихал и на минуту. Август отвесил Мёнбоку ещё один подзатыльник, после чего подошёл к Мину, на чьём лице растянулась широкая пьяная улыбка, и наклонился к его уху, чтобы не перекрикивать музыку.       — Можешь подняться?       Мин невнятно шевелит губами, но делает усилие и поднимается, Август держит свою руку на его спине, страхуя от падения. Он поднимает Миновский пиджак на локоть и двигается в сторону выхода, ловко лавируя между другими посетителями.       На улице сразу их обдаёт весенней свежестью. Вечерами всё ещё есть отголоски зимы в прохладном колком воздухе. Изо рта вырываются облака пара, Август запахивает своё пальто и прислоняет Мина к ближайшему столбу плечом.       — Надень, а то снова пролежишь неделю, выкашливая лёгкие, — Август помогает ему надеть тёплый пиджак с подкладом, а Мин фыркает, смеясь.       — Полно, Господин писатель, весна на улице, и я уже не ребёнок.       Точно, он уже не ребёнок, а Август вновь пытается его воспитывать. Вообще, быть для Мина авторитетным взрослым с каждым годом всё сложнее. Август уже не может относиться к нему, как раньше, да и Мин уже не зашуганный пацанёнок — за словами в карман не лезет, острит, на заданиях ведёт себя храбро и уверенно. Мин может за себя постоять, может о себе заботиться и даже, в какой-то степени, обеспечивать себя.       Придёт день, и у Августа разобьётся родительское сердце, когда этот ребёнок начнёт заботиться о нём, а не наоборот.       Иногда сложно это признавать, но Мин больше в нём не нуждается, и, с одной стороны, Августа это радует, как никогда. Мин перестал быть просто рабочей силой и стал уверенным в своих возможностях юношей, на которого, хихикая, заглядываются молодые девушки.       Но, с другой, Августу бывает тоскливо осознавать, что его важность падает в жизни Мина с каждым новым месяцем.       — К тому же, — удивительно чётко говорит Мин. — Не так уж и холодно. Приятный вечер.       — Лично я бы ещё одно пальто надел.       — Да Вам, Господин писатель, сегодня не надеть пальто, так завтра опять будет кости ломить и спину тянуть, — прыскает со смеху Мин. — Старость не радость.       Август смотрит на него с театральным ужасом, хлопая наглеца по плечу.       — Вот же пригрел змею, — шокировано говорит он. — Да и один раз оно было! То был непогожий день, и у любого бы разболелась голова!       — А болела только у Вас.       Август пихает его локтем в бок, пристраиваясь рядом. Некоторое время они стоят в приятной тишине, и, кажется, каждый думал тогда о чём-то своём. По небу разливались первые краски заката, но фонари пока ещё не зажгли. Из бара отчётливо слышны не утихающие песни, и, кажется, они продлятся до самого утра.       Мин выдыхает себе под нос едва видные клубы пара. Он чувствует себя не то чтобы пьяным, скорее опьянённым этим прекрасным днём. Медленно, шаг за шагом, оппозиция двигается к своей цели, и Мин начинает всё больше осознавать, как велика цель, за которую они сражаются.       Иногда, когда утром Мин понимается и идёт с группой на очередное задание, он просыпается готовым ко всему.       «Если вступаешь в оппозицию, лучше начинать жить одним днём, а то не понятно, когда тебе тут всадят пулю в лоб»       Эти слова Мин услышал около полугода назад, и они не выходят у него из головы с тех самых пор. Ведь это чистая правда — со сколькими они попрощались за этот короткий промежуток, в котором Мин является частью группировки? Подсчёт заставляет ужаснуться, скольких Господин писатель потерял за то время, что держит антияпонское движение в своих руках.       По сути, Мин понимает, что Господин писатель не сможет оберегать его всегда. В один день, Мин может в лёгкую стать мишенью для наёмника, попасть под пулю на облаве или напороться на саблю в ближнем бою, и Господин писатель не сам Господь, чтобы вытащить Мина с того света.       «Многие считают Августа едва ли не всемогущим, но он такой же человек» — сказала одним вечером Тэран. И Мин был с этим согласен, однако не осознавал этого так ясно до того вечера.       Господина писателя винят в каждой неудаче, каждой смерти, любой оплошности и провальной вылазке. И тот позволяет им делать себя козлом отпущения, потому что людям нужно кого-то обвинять в провалах. Лучше, как говорил сам Август, они поогрызаются на него, чем передерутся и порушат строй.       Мину невольно становится тоскливо от всех этих мыслей. Этот вечер навевает на него осознание, что среди боевых будней лишь единицы вечеров будут такими. Громкими, весёлыми и побуждающими желание выжить в этом сложном мире.       Под ногами Мина катится небольшая веточка с нераскрывшимся цветочным бутоном. Похожие были в садах, где Мин работал в молодости, но он не был там так давно, что, кажется, уже и забыл, как они выглядят.       Ему на ум приходит спонтанная идея.       — Господин писатель, — зовёт Мин.       — Что? — тут же откликается Август.       — А поедемте в яблоневые сады?       Мин всё смотрит под ноги, а Август бросает на него удивлённый взгляд.       — Имеешь в виду на выходных?       — Нет, сейчас, — Мин перебивает его, поднимая голову. — Туда, где мы с Вами встретились впервые. К яблоневым деревьям.       Август смотрит на него нечитаемым взглядом и словно пытается что-то найти. А Мину, собственно, и сказать-то нечего. Ему просто захотелось увидеть яблони ещё раз, увидеть их на закате красочной весны в этот прохладный вечер.       Ведь кто знает, куда его приведёт завтрашний день?       Внезапно Господин писатель звучно усмехается, отталкиваясь от фонаря, и идёт вперёд. Он останавливается, только чтобы обернуться и кивнуть Мину в приглашающем жесте.       — Ну, так, — игриво спрашивает он. — Ты идёшь?       Лицо Мина озаряет улыбка, с которой он нагоняет его, пристраиваясь рядом. Они, неожиданно, идут не дальше по дороге, а на стоянку, где было припарковано всего два автомобиля.       Август подходит к одному из них, просто открывая дверь и усаживаясь на водительское место.       — Это разве не машина Мёнбок-хёна? — узнаёт её Мин, а Август только небрежно махнул рукой.       — А я говорил ему, не оставляй ключи в машине, будет ему урок на будущее. Запрыгивай.       Обойдя машину с другой стороны, Мин усаживается на пассажирское переднее сиденье, с любопытством наблюдая, как Господин писатель возится с автомобилем и, в итоге, заводит его без особых проблем.       — Разве Вы не пили?       — Не успел я напиться. По крайней мере, настолько, чтобы руль не удержать.       Пока они едут, Мин вспоминает один забытый годами день.       — Помнится, — говорит он. — Вы обещали прокатить меня на автомобиле при первой возможности.       — Боюсь, мне пришлось отсрочить это в силу неожиданной продажи предмета обещания. Но, по итогу, как видишь, я держу своё слово, ты же едешь в автомобиле, — Август выруливает плавный поворот и останавливает машину на окраине, где дорога становится просёлочной. — И не упрекай меня, неблагодарный мальчишка. Ты для меня оказался ценнее машины, на которую я год откладывал деньги. Гордись.       — Если бы я смог, то увековечил бы это событие.       Мин выскакивает из машины, и дальше они уже шли пешком. Август встал в подмёрзшую лужу и разжаловался, как тяжко было ходить к Мину осенью.       — Я испортил три пары прекраснейших туфлей из Англии просто потому, что таскал тебе леденцы! — возмущался он, указывая на виднеющиеся деревья. — Вот они! Я помню это дерево, под ним я провалился в земляную яму и не пришёл в один день, потому что был весь в грязи. Ужаснейше.       Мин не прекращает смеяться — куда ему понимать было в том возрасте эти проблемы состоятельных людей. Всё, что его волновало, как долго ещё у загадочного мужчины в дорогом костюме будет хватать терпения приезжать за город в яблоневые сады к слуге феодала.       И по сей день Мин никогда не спрашивал, чем он тогда заслужил эту милость. За что ему такая честь: развлекали, кормили вкусностями, забрали из рабства, отмыли, одели, научили всему и подарили дом.       — Господин писатель, Вы говорили, кажется, что удачи не существует?       — Было такое, — соглашается Август, перешагивая через высокую земляную кочку. — А что?       — Если так, то почему Вы забрали меня? — спрашивает Мин без тени былого смеха. — Почему продолжали приходить? Что это, если не самая большая удача?       Мин не идёт дальше, и Август тоже останавливается, будучи на пару шагов впереди. Над ними ярко горит весенний закат, отбрасывая рыжие блики на изящные яблоневые ветки. Деревья усыпаны бутонами, часть из которых уже начинали цвести.       — Вы изменили мою жизнь, — продолжает Мин. — Выкупили, дали кров, одежду, еду, работу, образование. Я даже не знаю, где бы был сейчас, если бы в тот день Вы не забрели в эти сады, прогуливаясь по окраине города. Наверное, я бы рано или поздно просто не смог пережить зиму и умер, так и не узнав, что кино — это скучно.       На этих словах он тихо усмехается. Ему не видно лица Августа из-за отброшенной на него тени, тот стоит спиной к ярко пылающему закату и всё ещё молчит. Будто даёт Мину сказать всё, что тот давно держал в себе.       — Мне всегда было интересно, зачем Вы сделали это. Здесь много было таких же детей, как я, но именно я сидел под тем деревом в тот день. И если удачи не существует, я не знаю, кого мне благодарить за то, что Вы пришли в сады в тот день, — Мин вздыхает, растрогавшись. — Вы, Господин писатель, подарили мне право на счастье. Я просто хочу, чтобы Вы знали, насколько Вы бесценный человек в своём обществе. У меня никогда не хватит слов, чтобы сказать, как сильно я дорожу июньским днём, в котором встретил Вас впервые.       Видимо, вот о чём говорили ребята, когда назвали виски эликсиром правды. Мин выболтал Августу все самые сокровенные мысли, которые в обычный день он вряд ли хоть когда-нибудь озвучил даже под страхом смерти.       Господин писатель стал для Мина первой семьёй, первым учителем, и когда Мин вступал в оппозиции, он умолчал причину, потому что никогда бы не смог в лицо сказать:       «Вы научили меня быть свободным человеком, и я хочу подарить Вам ту свободу, которую Вы дали мне»       — Ох, — Август, наконец, подаёт голос и вовсе отворачивается от Мина в сторону уходящего солнца. — Видимо, мне старость в спину дышит, я стал слишком сентиментальным. Будь проклят Мёнбок, напоивший тебя тем виски.       — Однажды я бы и без виски Вам это сказал, — посмеивается Мин, давая ему время. — Просто решил сказать сейчас. И Вы не ответили на вопрос.       Мин уходит вперёд и не смотрит на него, зная, что этой пары минут хватит. Господин писатель такой — не показывает никому свою уязвимую сторону, и Мин с пониманием идёт, слушая неторопливые шаги за собой.       — Если говорить об удаче, — говорит Август. — То ты заставил меня задуматься. Я в тот день действительно спонтанно решил пройтись и в эти сады пришёл, просто идя вперёд по дороге. Но я бы назвал это скорее волей случая, а не банальной удачей. Должно быть, я быстрее начну верить в судьбу и красные нити, чем в переменчивую удачу.       — Даже если Вы просто пришли, то почему в итоге остались?       — Сначала я приходил сюда просто отдохнуть. После того как ты уходил, я оставался здесь ещё некоторое время и писал роман. Встречи с тобой давали мне небольшой глоток воздуха в этих диких перестрелках и постоянных конспирациях. Из разговоров с тобой я брал вдохновение и отдыхал. А после, когда роман был окончен, я понял, что привязался к тебе и не могу просто оставить здесь. Забрать тебя из рабства было меньшим, что я мог сделать.       Они поравнялись и спустя десяток метров оказались под знакомой им обоим яблоней. Август первым усаживается на выступающий корень, подгибая своё длинное пальто, а Мин плюхается рядом, сложив ноги бабочкой под себя.       — Вообще, — добавляет Август. — Я не хотел самовольно забирать тебя. Я хотел, чтобы ты выбрал сам, уйти со мной или остаться, но мне пришлось лишить тебя этого выбора. Потому что иначе я бы не смог ничего сделать для тебя и твоего здоровья. Я корил себя за то, что хотел дать тебе свободы, а в итоге сам же лишил выбора.       — Даже если я и не выбирал сам, Вы всё равно избрали для меня лучший путь. Вам не стоило угнетать себя за то, что Вы дали кому-то второй шанс на жизнь.       Август жмёт плечами, смотря перед собой. Неожиданно он достает из внутреннего кармана своего пальто флягу.       — Этого всё равно было мало, — он раскручивает флягу и делает два небольших глотка, выдыхая. — Я помог тебе освободиться от феодала, но не смог освободить твой разум. Потребовалось так много времени, чтобы ты хотя бы чуть-чуть начал жить без рабских установок.       Мин не ожидает, но Август вдруг протягивает ему флягу. Мин охотно берёт её в свои руки и отпивает — виски. Алкоголь дал небольшой согревающий эффект, от которого захотелось расстегнуть пару верхних пуговиц пиджака.       — Однако, — продолжил Август. — Ты всё равно до сих пор зовёшь меня «Господин». Только меня. Я чувствую себя преданным, знаешь?       Мин невольно хохотнул от сравнения, закручивая флягу.       — Ну, Господин писатель, где Вы и где все остальные. Я всех уважаю, но к Вам никак не могу просто обращаться на «ты».       — Может, хотя бы по имени меня назовёшь? — не унимается Август, подпихивая Мина локтем. — Уверен, за глаза ты зовёшь меня так. Зовёшь ведь?       — Никогда бы не позволил себе такой дерзости.       Август только качает головой, не спуская с лица улыбки, — всё же алкоголь веселит. Для них продолжает гореть красивый закат, но долго здесь сидеть не получится — в темноте будет тяжко возвращаться обратно, а Мин уже не помнит здесь всего так детально, чтобы вывести их в случае внезапной путаницы в тропинках.       Мин смотрит, как Господин писатель прикрывает глаза, довольно откинувшись на древесный ствол. По его бледному лицу раскинулись оранжевые солнечные лучи, и так совсем не видно небольших морщин от улыбки в уголках его глаз. Господин писатель всегда напряжён, всегда осмотрителен, а рядом с Мином закрыл глаза, сделавшись открытым для любой опасности. Можно ли считать это доверием?       «Мир полон опасностей, я не могу дремать здесь без прикрытия», — сказал Господин писатель в первый месяц их знакомства, когда Мин предложил ему поспать под яблоней. Это заставляет Мина тихо улыбнуться своему счастью — спустя годы он стал для Господина прикрытием. Он вырос, но так и остался убежищем, только теперь Господин писатель, очевидно, доверяет ему свою жизнь.       Мин ловит себя на мысли, что если бы было можно, он бы сел к Господину писателю поближе, и тут же задумывается — почему это показалось ему странным? Он смотрит на бледную руку, лежащую на траве, наверняка холодную, и тут же ужасается.       В голове проскальзывает юркая мысль, всего на секунду, но её хватает, чтобы сердце забилось быстрее. Мин отнекивается от этого секундного порыва, но чем дольше длится их тишина, тем больше он вязнет в болоте собственного сознания.       Оно подобно илистому дну — поймало его, и теперь он увяз там по колено.       Мин не подаёт виду, по обыденному закрыв свои новые рассуждения под тяжелый замок. Господин писатель что-то говорит ему, и Мин негромко угукает в ответ и посмеивается — Господин писатель красивый и статный мужчина, умный и авторитетный, а Мин достаточно наивный, чтобы засмотреться на того, кто сделал для него так много.       Он питает к Господину писателю высокое уважение и глубокое чувство признания, но он никогда не думал, что в жизни это работает так — одной мысли хватает в простом признании, чтобы глубокое чувство сменило направление.       Одно желание коснуться руки стало для Мина ошибкой. Хотя, должно быть, это стало ошибкой в тот момент, когда он осознал, за что он хочет сражаться.       — К слову, — Мин проглатывает своё волнение, отводя свой взгляд к закату. — Я тогда не сказал причину, по которой захотел в оппозицию.       — И что же? Готов рассказать мне, что за причина?       — Да. Вы дали мне шанс найти свободу, и я хотел, чтобы Вы имели шанс найти свою, Господин Август.       «Потому что Вы сказали, что счастье любимых людей поможет освободиться тебе самому»

*

             — Я уверен, у него что-то случилось, — говорит Август. — Он ведёт себя странно.       Мёнбок устало вздыхает, отмахиваясь:       — Да всё у него нормально, если он по какой-то причине не хочет с тобой разговаривать, это не значит, что его пытают за поворотом. С остальными он нормально общается. Просто это ты опять где-то провинился.       Август звучно цыкает и отворачивается от друга, падая в размышления. Последнее время Мин по абсолютно необъяснимым причинам избегает его при любой встрече. Разговоры между ними сократились к минимуму или вовсе прекратились — раньше они часто беседовали вечером или между делом в баре. Часто Август практиковался в составлении слогов вместе с ним или журил за ехидные шутки. Теперь же Мин в основном молчит с ним, увиливает от разговора и даже в глаза не смотрит.       И это немного расстраивает, но у Августа часто попросту нет времени, чтобы думать об этом. Сейчас же у него свободный день, поэтому посторонние мысли вне оппозиции догнали его за все упущенные недели.       Мёнбок абсолютно не помогает прийти к логичному ответу, а Тэран любезно согласилась помочь — она ушла поговорить с Мином сейчас, оставив их в комнате киснуть в одиночестве. Это кажется Августу верным решением, ведь Тэран тот человек в их небольшой семье, которому Мин доверяет почти все свои мысли. Так повелось ещё с первых дней пребывания Мина в их доме. Возможно, это потому, что Тэран девушка, и женская ласковая рука лучше знает, как завоевать расположение ребёнка.       Объективно, у Августа достаточно дел помимо того, чтобы разбираться с подростковыми закидонами Мина, но в нём играет здоровое любопытство — за что его единственного внесли в чёрный список общения?       Дверь распахивается, и они с Мёнбоком синхронно оборачиваются. По лицу Тэран уже было понятно, что, кажется, ей ничего не понятно.       — Сразу скажу, что толковых новостей у меня нет, — отрезала она, сразу обрубая все надежды на корню. — Я пыталась с ним поговорить, но он только сказал, что последнее время неважно себя чувствует. Такое бывает, когда он заболевает. И сейчас он не хочет тащить заразу к тебе, поэтому и избегает.       — А всех остальных он заразить не боится? — усмехается Мёнбок.       Но Тэран только жмёт плечами.       — Врун из него так себе, поэтому я тоже сразу подумала, что отговорку мог и получше придумать. Логики в его словах нет, он бы не вылезал из комнаты, если бы болел.       — С другой стороны, — Мёнбок задумчиво чешет затылок. — Последний раз Мин болел достаточно давно. А сейчас он уже вырос, манера поведения изменилась. Может, и правда, ходит через силу?       — Может быть, — соглашается Тэран. — В любом случае, ответа на изначальный ваш вопрос я не получила. Он вообще не хочет говорить о тебе, Август. Тебе придётся заняться этим самому, когда он вернётся.       — «Когда вернётся»? — переспросил Август, выгибая бровь. — Он куда-то ушёл?       — Не мудрено куда, — на лице Тэран расцветает ухмылка. — В публичный дом.       И к этому моменту Мин действительно уже унёс ноги, словно чувствуя, что по его душу придёт кто-то пострашнее Тэран.       Но, на самом деле, он просто хотел подумать о том, что происходит с его мыслями. Прохладный воздух заставляет его застегнуть верхние пуговицы пальто, чтобы закрыть шею — заболеть на самом деле он не хочет.       Мин выбрался в публичный дом, потому что ему нужен совет. С артистками публичного дома он прошёл половину своего детства, они для него словно родные сестры и первое некое подобие семьи. С ними он учился доверять, общаться и веселиться. Кто, если не они, способны понять его и помочь разобраться в себе?       К тому же, Мину кажется, что девочки всяко лучше разбираются в делах сердечных, чем он сам. Ведь каждый день он слушал их сплетни о возлюбленных и милых сердцу посетителях — они должны знать, как дальше с этим жить.       И стоит ли вообще обращать на это внимание.       Подобное чувство привязанности кажется Мину достаточно странным. Он был напуган, и до сих пор ему кажется диким само чувство влюблённости в такого мужчину, как Господин Август. В один день Мин подумал, что у Августа очень красивые руки, и эта мысль ужаснула его, потому что он озвучил её в своей голове совсем не с тем чувством, с каким думают о наставнике или опекуне. Разве это правильно? Разве не положено Мину засматриваться на молодых игривых девушек, учтиво целовать руки артисткам в публичном доме и танцевать с женщинами в баре? Мёнбок поддразнивал его и предлагал вместе подсесть к милым дамам в один погожий вечер, но Мин вспомнил о Господине Августе и тут же унёс ноги, промямлив какое-то глупое оправдание.       Мин знает себя — паниковать и отчаиваться не в его духе. Он запутан, чувствует страх перед неизвестностью, но хочет разобраться с этим быстрее, чем люди посчитают его поведение подозрительным.       Мину кажется, что все романтические книги врали ему — у него нет никакого чувства лёгкости и окрылённости, только тяжесть и сомнения. Что, если Господин Август узнает и выгонит его? Что, если всё же испытывать к нему подобное — неправильно, незаконно? Никогда не было необходимости обсуждать подобные вещи, но, сколько он себя помнит, ему пророчили невесту, да и все мужчины вокруг обсуждают лишь красивых женщин.       Что, если Мину изначально нельзя было смотреть на кого-то, кроме женщин? Может ли Господин Август возненавидеть его за это?       Мин вздыхает, поднимая взгляд от дороги — вот он, публичный дом. Там, как всегда, слышен смех и звонкие девичьи голоса. Сегодня они закрыты, и девочки, должно быть, резвятся на заднем дворе в перерыве между уборкой, которой нагружает их Госпожа Сон. Этот день специально у них выделен для того, чтобы навести порядок.       — Мин! — его сразу же замечает Ынха, выскакивая в лёгком ханбоке прямо на улицу. — А мы и не ждали тебя. Ой, и в пальто, какой ты нынче важный стал!       Они с Ынхой примерно одного возраста, она всегда была шумной и громкой. Сейчас она подхватывает Мина под локоть и затаскивает в дом, на ходу оповещая всех о его приходе. Из комнат тут же высовываются головы, и на их лицах появляются озорные улыбки, они машут ему руками и приветствуют. Девочки постепенно начинают увиливать от работы, незаметно оставляя метлы и тряпки, собираясь в большой комнате рядом с выходом во двор.       Завязываются будничные разговоры, по которым, признаться, Мин очень скучал. У кого какая новая заколка от клиента, кому недавно выпал шанс танцевать перед высшими господами, и какое платье лучше надеть на выступление с каягымом. Мин с охотой соглашается помочь Сонни — одна из таких же старых знакомых — собрать волосы в простую причёску. Он замечает, что теперь её волосы стали намного длиннее и мягче — она тоже повзрослела и начала ухаживать за ними. Раньше она это не любила и всегда угрожала отстричь их по самые уши.       — Мин, Мин, — зовёт его Мина́, одна из самых старших девушек. — Как там твоя новая работа? Твой Господин ещё не повысил тебя? А то пальтишко-то вон какое, иностранное, выглядишь уже и сам подобно господину!       — Оно и верно, — подхватывает Ынха. — Не будь ты мне как братец, завидным стал бы клиентом. Я бы тебя за чужестранца приняла.       Мин неловко опускает глаза, останавливая гребень в волосах Сонни, и жмёт плечами.       — Не повысил, — отвечает он. — Но Господин Август очень щедр. Он говорит, что я его семья, и мне необходимо быть тепло одетым. Он заботится обо всех. Такой он человек.       — Он всегда выглядит очень суровым, — Сонни чуть поворачивает голову, чтобы подсмотреть, что там Мин сооружает на её голове. — Такие холодные мужчины, если и заглядывают к нам, с ними так сложно работать! Мало того, что не разговоришь их, так и веселить их сложно. Ты и танцуешь, и поешь, а у него и тени от улыбки не мелькнет.       — Верно-верно! Был у меня такой недавно — как же я намучилась.       Мин откашливается, прося немного внимания.       — Господин Август только выглядит таким, — он закрепляет Сонни волосы заколкой, собирая в пучок. — Он вовсе не холоден. Он очень чуткий человек и заботливый. Если узнать его получше, он очень часто улыбается и любит шутить. Правда, шутки у него совсем не смешные, но это очень забавно. Просто Господин не доверяет людям и больше раскрывается в кругу близких знакомых. У него нужда такая — он не может доверять всем подряд.       Мин кладёт руки на хрупкие плечи Сонни, говоря «смотри», и та поворачивается к зеркалу, довольно разглядывая причёску, и кивает одобрительно.       — Смотри-ка, ещё не разучился, — поддразнивает она. — Жена твоя спасибо нам скажет. Мы подарили тебе столько полезных умений.       — Да чем же они ему-то полезны! Хорошая жена и сама себе прическу может сделать.       — А то тебе бы не было приятно, помоги тебе твой муж красиво собрать волосы в тяжёлый день.       Девочки снова теряют нити разговора и пускаются в новое обсуждение. Мин уже привык идти в их темпе переменчивых тем. Но разговоры о «его жене» заставляют его вспомнить о насущных мыслях.       — А что, если бы я не хотел себе жену?       Он вклинивается в их разговор так внезапно, что они замолкают — ранее он никогда не перебивал их темы. К тому же, с таким неожиданным вопросом.       — Как не хочешь? — не понимает Ынха. — До старости что ли хочешь скучно прожить в одиночестве? Это же так уныло! В жизни нужно любить три вещи: что-то, что делаешь, кого-то, кого обожаешь, и себя самого. Иначе ты её бессмысленно живёшь!       Мин согласно кивает.       — Да, я знаю, просто, — он неуверенно мнётся, подобрав под себя ноги в позу лотоса. — Я подумал, может, я не хочу именно жену? Я имею в виду, эм…       — Мужчину?       Сонни всегда была очень проницательной и сейчас выдаёт догадку первая. Девочки молчат первые пару секунд, а после тут же начинается неудержимый галдёж:       — Батюшки, Мин, неужели на мужчину глаз положил?       — А кто такой? Богат? Красив?       — Что там за мужчина, раз краше женщины будет!       — А так можно? Разве не грешно?       — Тихо! — громогласно крикнула Ынха, придвигаясь к Мину поближе. — Ты нам расскажи, что это за мужчина? Тебе он понравился?       На Мина, замолкнув, смотрят двадцать пар любопытных глаз в ожидании ответа, и это со стороны выглядит так же неловко, как и чувствуется.       — Возможно… — неуверенно тянет Мин, почёсывая пальцем щеку. — Я не понимаю. Я хотел спросить вас, как должен я себя почувствовать, будучи влюблённым. И может ли такое быть? Как мог я полюбить мужчину? Я знаю, что должен любить женщину…       — Не должен, — тут же прерывает его Сонни. — Нет в любви понятия, кого ты должен полюбить. Придаться страсти можно с кем угодно, если есть чувства. Потому, если ты загорелся симпатией к мужчине, такое тоже может быть. Просто о таком не говорят.       — Почему? — интересуется Мин, и отвечает ему уже Мина.       — Это считается неправильным. Конечно, немногие берут в постель человека своего пола, но такие есть, однако говорить не принято, подобное считают стыдным влечением.       — Значит, — Мин делает вывод с сомнением. — Любить его мне нельзя?       Ынха только махнула рукой, звучно фыркнув:       — От чего же, ещё как можно. По обоюдному согласию всё можно. Будешь его добиваться?       Мин таращится на неё в ужасе — добиваться Господина Августа? Немыслимо! Как же такой, как он, будет ютиться рядом с ним в поисках мнимых взаимных чувств, в которых и сам не уверен толком.       — Но как же… — запинается он, прерывая девичий галдеж. — Я для него так юн, он и не посмотрит на меня. Разве могу я хоть немного желать подобных чувств от него.       — Полно тебе, Мин! — голос впервые подала Арым, что до этого наносила себе аккуратный повседневный макияж. — Мы здесь влюблялись и не в таких мужчин! Они, как благородный сорт вина — чем старше, тем прекраснее. Грешно любить хорошего мужчину и чураться его возраста.       Одна из самых младших девочек придвинулась вперёд:       — Я прежде не встречала мужеложцев…       — Тебе ли говорить! — пожурила ее Ынха. — Мы помним, как ты угождала иностранной госпоже!       — И всё же, это опасная затея, Мин, тебе придётся хорошо подумать.       Мнения разделились, от чего Мин ещё больше запутался. Девушки здесь возрастом с шестнадцати и до тридцати, опыт у каждой свой, поэтому одна не считает ситуацию Мина странной или необычной, но вторая в противовес уже говорит, что так в обществе не принято.       Мин провёл в их компании ещё несколько часов, обсуждение его личной жизни уже давно стихло. Лишь иногда они возвращались к этому на пару секунд, когда советовали взять на заметку тот или иной секрет завоевания чужого сердца. Мин же просто кивал, больше пребывая в своих мыслях.       Ему кажется, что он сам себе усложняет жизнь, пока продолжает думать о своём влечении. И без этого так много хлопот у него самого и у Господина Августа — некогда возиться с этими мимолётными желаниями. Сейчас Мину кажется, что он сам себе всё придумал — какое ребячество. Либо же он чувствует себя так, потому что устал от этих мыслей на сегодня.       Девочки опомнились и стали разбредаться по делам, похлопывая Мина на прощание по плечу и обнимая. Они вернули ему пальто и укутали в тёплый ворот — помнят о его здоровье. Дальше Мин сам пошёл по деревянным украшенным коридорам на выход.       Холодный воздух ударил его в лицо, как только Мин открыл дверь. Уже стемнело, и улицы освещены фонарями. Удивительно, но сегодня с неба осыпаются мелкие белые хлопья — пошёл снег.       Мин засматривается на красоту погоды, чувствуя себя немного легче.       — Знатно ты затормозил мне работу в доме в этот раз.       Вздрагивая всем телом, Мин оборачивается. Госпожа Сон в своём тёплом ханбоке стоит, опираясь спиной на стену публичного дома, и тихо курит, выпуская дым изо рта. Она подносит к накрашенным губам свой длинный узорчатый мундштук и снова затягивается.       — Хочешь?       — Спасибо, не нужно, — тут же отказывается Мин и выпрямляется. — Простите за беспокойство. Я редко вижу их, заговорился.       — Да, они тоже часто скучают по тебе. И жалуются, что некому делать им причёски.       Госпожа Сон молчит, прикуривая, а Мин не уверен, о чём с ней поговорить. Обычно она коротко интересуется положением его дел и отпускает. Но есть одна черта у госпожи Сон — если диалог окончен, она всегда уходит первая. Но она всё ещё стоит у стены, молча курит и не уходит. Поэтому Мин не прощается и просто стоит рядом в ожидании, что она хочет сказать ему.       — Я слышала ваш разговор, — говорит она, стряхивая пепел. — Думаешь, влюблён в своего Господина?       Она не смотрит на Мина, взглядом упираясь куда-то в асфальт, и выглядит незаинтересованной. Но Мин знает её хорошо — просто так она бы не спросила.       — Если честно, я в растерянности. Не знаю, как назвать эти чувства. У Вас нет подсказки для меня?       Мин спрашивает это с надеждой, ведь Госпожа Сон всегда была очень мудрой женщиной, советы у неё меткие и полезные. Но она усмехается, от чего дрогнули её плечи.       — Покуда ж я знаю, что творится в твоей голове? Если ты сам не знаешь, я и подавно тебе не помогу разобраться. Но скажу тебе одно, — она тушит сигарету о каменную колонну, кидая в корзину для мусора. — У тебя ещё есть путь к отступлению.       — Почему?       — Если бы ты был бесповоротно влюблён и убеждён в этом, у тебя бы не возникло сомнений в своих чувствах. Но ты не уверен, а значит можешь решать, хочешь ли ты любить своего Господина подобным образом. Откажешься — не убудет. Решишь иначе — в принципе тоже. У любого твоего выбора будут плюсы и минусы.       — Боюсь, Господин не примет этих моих чувств, но из жалости не станет выгонять меня, — вздыхает Мин, так же опираясь на стену рядом с ней. — Это то, чего я больше всего боюсь.       — Значит, хочешь попробовать любить, — она кивает сама себе. — Болезненный ты выбрал первый опыт. Тебе стоит быть осторожным, подобную связь в обществе не приемлют.       — Девочки говорили, что такое имеет место быть.       — Для них — имеет. Не забывай, что они артистки публичного дома. Для тебя они подруги, но для мужчин они предмет развлечения душевного и плотского. Их разум так не обременён моралью, как у простого люда, многие из них были в постели иностранных дам и здешних феодаловских жен. Но в обществе никто не станет искать тебе оправданий — ты столкнёшься с ненавистью и презрением. Это порочно для мужчины — желать мужчину. Поэтому, если ты захочешь признаться своему Господину, проверь его. Будь уверен на все сто и двести процентов, что он может тебе ответить. Иначе, лучше откажись от этого. Ведь пострадаешь только ты сам. И более не говори об этом ни с кем. Твой секрет не выйдет за пределы этого дома. Будь осторожен.       В этот раз она отталкивается от стены и делает первые шаги к двери. Мин стоит так ещё некоторое время после её ухода и глубоко вдыхает морозный воздух. Он получил тот самый совет, которого хотел, но этот совет оказался жестоким до боли в груди.       Госпожа Сон вновь столкнула его с реальностью в его детских мечтах. Глупо было думать, что всё так просто, и надеяться, что сложность ситуации решится по волшебству.       Никто, кроме Мина, не разберётся с этим. Всё зависит от его собственного решения.       Мин вздыхает последний раз и двигается в сторону дома. Людей очень мало, все кутаются в воротники и верхние одеяния, кто-то просто гуляет приятным вечером. Лавочники сворачивают свои товары, а Мин постепенно выходит в более цивилизованный район. Издалека уже виднеется вывеска бара.       Дома тихо, видимо, все ушли в бар или решили лечь пораньше. Лично Мин так и собирался сделать — он устал, и завтра у него день тренировок с Мёнбоком.       — Долго ты у них в этот раз сидел, я ждать тебя утомился.       Мин не успел дверь отрыть, как снова схватился за сердце — что же все сегодня как черти из табакерки на него выпрыгивают. На кровати Мина расселся Господин Август, одетый в свою свободную рубаху и брюки — часто в них он ходит в пределах дома, когда ему не нужно выходить по делам. Он поднимается и уверенными шагами сокращает расстояние между ними.       — Ты почему не сказал, что тебе нездоровится? Я узнаю это от Тэран, а ты ещё и по улице ходишь в одном пальто с открытым горлом.       Голос Господина строгий, но в глазах волнение. Он ворчит на Мина, а на деле переживает, и это заставляет Мина совсем чуть-чуть улыбнуться уголками губ. Незаметно для Господина Августа, он стирает эту улыбку, не подавая виду.       — Это было небольшое недомогание, я не хотел Вас беспокоить этими мелочами, к тому же…       Мин замолкает от неожиданности, когда на его лоб ложится тёплая ладонь, поднимая чёлку. Господин смотрит на него внимательно, пару раз погладив большим пальцем Мина меж бровей. Кивнув самому себе, Господин убирает свою руку.       — Жара нет, — констатирует он. — Но это не повод морозиться на улице без шарфа. У тебя же слабые лёгкие. И если ты чувствуешь недомогание, сразу говори. Я не должен узнавать это последним из третьих уст.       Господин Август не видит за своими нотациями растерянное лицо, которое Мин не может контролировать. Он чувствует, как запылали щёки, от чего Господин вновь идёт к нему с подозрением, а Мину остаётся лишь отнекиваться, уверяя, что это просто румянец с мороза.       Оправдаться сложно, ведь Мин не был к этому готов. Поэтому выпаливает первое, что пришло на ум:       — Сейчас важный для Вас период карнавала, я не хотел отвлекать. В следующий раз буду внимательнее, извините.       — Будь это хоть разгар карнавала, я хочу знать, что ты здоров. Ты не последний человек в моей жизни, мне важно твоё здоровье. Ты один из тех, ради кого я веду этот карнавал, поэтому заботься о себе. Без тебя успех этого карнавала для меня потеряет смысл.       Мин не знает, зачем принял эти слова так близко к сердцу. В его голове звучит голос Госпожи Сон: «у тебя ещё есть шанс отступить».       И в этот момент Мину показалось, что он этот шанс упустил.

*

             Это странно. До ужаса непонятное чувство, к которому Мин привыкает слишком долго, но даже спустя время не понимает, как с ним мириться.       Похоже на постоянное замешательство. Мин видит перед собой человека, хочет поприветствовать и словно видит его впервые: подмечает детали и незаметные вещи, удивляется им и испытывает необъяснимое смущение. Господин Август каждый день один и тот же человек, но радость встречи похожа на долгожданное свидание после долгой разлуки.       Влюблённость, всё же, не похожа ни на что, описанное в книгах, и с хмельными рассказами друзей в баре имеет мало схожего. Мин бы сказал, что это похоже на какой-то ежедневный праздник. Словно он ждёт момент празднования, момент «икс», какой-то внезапный подарок и, завидев на горизонте Господина Августа, получает желаемое. Тревожное ожидание отпускает плечи Мина, он глупо улыбается и молчит, чтобы не сболтнуть какой-нибудь нелепости.       Забавное чувство. Странное, но забавное. Однако всё ещё пугающее.       Мин всё ещё опасается это признавать, боясь переоценить себя, но в жизни Господина Августа он занимает достаточно большое и особенное место. Настолько, что может попросить буквально почти что угодно, и Господин достанет это для него. Мин заслуживает ехидные улыбки, которых не видит почти никто, лукавые взгляды — Мин видел их так много раз и обижался на них наигранно. Господин Август шутит с ним и подкалывает, ведёт себя порой так по-детски для своих солидных лет и показывает эту свою сторону единицам. Господин даёт ему читать свои черновики, разрешает быть в рабочем кабинете без собственного надзора — этого никто не может позволить себе.       Господин Август доверяет Мину на достаточно глубоком уровне, поэтому Мину страшно потерять это доверие раз и навсегда.       Господину и в голову не придёт, как Мин может смотреть на него украдкой. С какими мыслями Мин ждёт похвалы за свои успехи и как ему важны незначительные мелочи, которые получает от Господина именно он. Что будет, если Господин узнает правду?       Хватит ли этого доверия, чтобы перебороть отвращение?       Мин привык тихо наслаждаться своим собственным счастьем. Поэтому даже идеи в его голове не мелькнуло, пока танцовщицы не посеяли в его голову крохотную надежду.       — Я отлично понимаю, что рисковать ты не хочешь, — соглашается Сонни одним вечером и тут же добавляет. — Однако ты можешь просто немного прощупать почву. Не обязательно прыгать на него и кричать слова любви. Давай просто проверим, есть ли шансы!        И с того вечера потянулись самые неловкие будни в жизни Мина — дни, когда не всё вокруг двигается к Мину, а ему самому приходится делать первый шаг.       Главным условием от самого Мина было лишь то, что эти девичьи игры не должны мешать работе. Не только гостиничной, но и той, о которой он не может рассказать подругам.       И, да, эти «идеи» действительно не мешали Мину справляться с поручениями и обыденной работой, но сколько же стыда он натерпелся, пытаясь стоить из себя уверенного казанову.       «Попробуй сделать ему комплимент»       Мин и так восхищается Господином до глубины души, однако, и правда, редко говорит ему что-то лестное вслух. И вот в погожий день, когда Мин вернулся с сумкой полной продуктов, он застал в баре господина Августа, что-то расписывающего в одном из своих кожаных блокнотов.       Не теряя возможности, Мин неуверенно подходит к нему, усаживаясь напротив.       — Здравствуйте, — говорит он, убедившись по выражению лица Господина, что тот не занят чем-то требующим уединения.       — Привет-привет, — тем не менее, Август не отрывает взгляда от блокнота. — Вижу, Мёнбок отлынивает снова и гоняет на рынок тебя.       — Сегодня моя очередь, мы поменялись днями.       Мин пробегает взглядом по Господину с ног до головы — что сказать? Прежде чем пауза станет слишком увесистой, вынуждая уйти и закончить диалог, Мин смотрит и ищет, за что можно зацепиться, что сегодня у Господина нового и заманчивого…       — У Вас такая изящная ручка.       …и это совсем не то, что Мин хотел сказать.       Перо замирает в его руках, и Господин Август поднимает голову, с недоумением глядя Мину прямо в глаза.       — То есть, — Мин отводит взгляд, спеша оправдать себя. — Я имею в виду, она такая… необычная, да, индивидуальная. Прямо сделана под Вас. Вы знаете толк в ручках.       Одному Мину эта повисшая тишина кажется слишком громкой. Ощущение, что стук его сердца слышат даже за пределами бара, и вся паника предательски отразилась на лице. Господин Август смотрит на него ещё немного, прежде чем протянуть ручку Мину.       — Я не очень понимаю, ты так сейчас выпрашиваешь моё фирменное перо или подлизывешься и хочешь чего-то большего? Ты что-то от меня скрываешь?       — Нет, просто…       — Машину чью-то поцарапал?       — Конечно, нет, Господин Август, типун вам на язык, — Мин подхватывает сумку с пола и быстро ретируется, пока его не загнали в угол. — Я, пожалуй, займусь этим. До свидания.       И он улепётывает вверх по лестнице, оставляя Августа наедине со своим недоумением.       «Расскажи ему немного о себе, что тебе нравится, пусть узнает тебя получше»       Господин Август опускает газету, когда Мин усаживается напротив него за стол в баре с одной из своих книг. Мин взял её, как прикрытие, чтобы хоть с чего-то начать разговор и перевести тему в случае, если снова скажет глупость.       — Ты сегодня рано, — замечает Август, посмотрев на свои наручные часы. — Тебе же Чжувон оплачивает всегда ровное количество часов, хоть делай вид, что выполняешь работу дольше.       — Он обязался платить мне за пять дообеденных часов и оговаривал опоздания, но о том, что я могу закончить раньше, запретов не было.       — Важный какой, — наигранно говорит Август, качая головой. — Что нового расскажешь?       — Я люблю яблоки.       Мин в упор смотрит на глубокую пиалу, стоящую на барной стойке. Красные яркие яблоки, крупные и круглые, явно привезённые из-за рубежа, иначе откуда бы им тут взяться в такое время года. И Мин действительно любит яблоки, но сейчас понимает, что преподнести это стоило не так.       Сонни явно не это имела в виду, говоря рассказать о себе.       — Я тоже, — отвечает спустя пару секунд Господин и следит за взглядом Мина. — Их притащила Тэран. Я имел в виду, как ты провёл будни, но мы можем поговорить и о яблоках.       — Да, яблоки замечательные.       Обычный разговор должен сам подбросить идеи. И Мин судорожно вздыхает, понимая, что это провал. Он нервничает, сам себя настраивает на «важную миссию» и с треском её проваливает из раза в раз, а ведь нужно всего-то вести себя, как обычно.       И всё же, ничего не будет хуже той ужасной шутки «у вас белые брюки», которую выдавил из себя Мин, пытаясь следовать совету Ынхи «будь смешным».       «Попробуй сделать ему массаж»       — Прости Господи, Мин, ты мне сейчас спину пополам переломишь! — взвыл Господин, когда Мин надавил ему пальцами на лопатки. — Попроси Тэран научить тебя делать массаж, а то это опасно для жизни.       «Мужчины любят глазами, будь изящным и полным грации, посмотрим, как он посмотрит на твоё тело»       Право слово, Мин в душе не представлял, как ему нужно быть изящным. Он не раз видел девочек, выплясывающих в своих воздушных ханбоках под певучие мелодии хэгыма, они вовремя отпускали заколки с волос и кружились, стреляя озорными глазами в привлекательных клиентов, — вот уж где действительно было само изящество и красота.       Но у него была парочка идей. Проанализировав само понятие «грация» и «изящность», Мин выписал себе несколько основных понятий. Прежде всего, это осанка, размеренность движений и — самое важное — выражение лица. С лицом справиться очень сложно, поэтому Мин потренировался в своей комнате над плавными взмахами рук и шагами, чтобы его повседневные движения выглядели похожими на танец. Он старался держать спину прямо насколько возможно, подражая, как написано в книге, «плакучей иве с ветвями до самой реки».       И вот, настал звездный час, когда время шло к ужину и все они спускались вниз из своих комнат, чтобы вместе поесть. Мин усердно включал свою мышечную память, плавно открыв перед собой дверь. Господин Август был здесь один, сидел в кресле у стены и листал записи в своём блокноте.       — О, Мин, мне сегодня Шон рассказывал про тебя пару хороших вестей, — Август захлопывает блокнот, уделяя Мину всё своё внимание. — Ты сегодня помогал строить маршрут на ярмарку, даже сам провёл путь.       — Да, мне хотелось понять, как работают в нашей структуре стратегического планирования.       Мин пользуется возможностью и меряет небольшими шагами комнату, замечая, как взгляд Господина становится более пристальным. Неужели это работает?       — Я рад, что у меня получилось помочь им, — продолжает Мин и опирается на стол, принимая отрепетированную позу. — Знаю, что говорить о планах дома нельзя. Но я рад Вашей похвале.       Мин выставляет вперед одну ногу, как бы подчеркивая свою фигуру и, самое трудное, начинает настраивать своё лицо на соблазнение. Господин же не отрывает от него глаз, осматривает с ног до головы, останавливаясь на сосредоточенном Миновском лице.       — Мин, всё в порядке? У тебя что-то болит? Ты как-то странно ходишь…       Мин ругается про себя, расслабляя тело и принимая привычное себе скованное положение. Смущение топит его до самых ушей, он отворачивается и защищается, выставив руки перед собой:       — Нет-нет, что Вы, ничего не болит. Просто встал неудобно.       — Точно всё хорошо? — обеспокоенно спрашивает Господин, поднимаясь с кресла. — Ты ничего не потянул, пока таскал коробки с Мёнбоком? Может, позвать врача тебе на выходных.       — Всё в порядке.       Слова звучат чуть боле резко, чем Мину хотелось. Он резко отталкивается от стола прежде, чем Господин успевает к нему подойти, и вылетает из комнаты, бросив на ходу, что поужинает позже.       «Ерунда всё это, уши у мужчин такие же чувствительные, голосом можно многое сделать, шепни ему что-нибудь тихо на ухо»       По словам Ынхи, если говорить тише, собеседник вынужден будет подойти к тебе и наклониться, чтобы услышать. А если самостоятельно приблизится к человеку со спины, можно увидеть более искреннюю реакцию на свою персону.       Однако Мин не видел в этом много смысла — какая может быть реакция на нарушение личного пространства, кроме желания стукнуть человека по лицу? Разве что если ты, и правда, не являешься очень близок с этим человеком, и то не все любят эти эффекты неожиданности.       И на то, чтобы проверить эту теорию, у Мина ушло буквально меньше минуты.       Он застал Господина на тихой улице перед баром рано утром, когда народ ещё не начал создавать привычный галдёж. Мин зашёл к Господину сзади и воспользовался его сосредоточенностью на статье, чтобы наклониться и выдохнуть ему на ухо полушепотом:       — Господин Август.       — Да чтоб тебя, — Господин подпрыгивает на стуле, выронив перо, и рукой зажимает ухо, обернувшись. — Мин, ради Бога, не шипи так мне на ухо, напугал меня до седины. Что ты подкрадываешься как чёрт, жизни меня лишить вздумал?       Чего и требовалось ожидать. Никакой романтики, одно разочарование.       — Извините, — вздохнул он и просто пошёл в бар, слыша позади брошенные ему в спину вопросы.       «Попробуй начать его игнорировать»— это было буквально самым простым из всех заданий, но цель этого, как сказала Сонни, посмотреть на реакцию. По её словам, если есть шансы на взаимность, мужчина точно начнёт задавать вопросы и будет пытаться разобраться в ситуации.       Но Мин Господину не чужой человек, конечно же, он был в непонимании, заметив, что Мин его избегает и намеренно отворачивается. Причём так открыто и показательно, как его научили девочки, но надолго его не хватило. Неделя была его потолком выносливости, так издеваться над собой и человеком — неужели это действительно что-то показывает?       Дальше ему советовали вызвать ревность, но это кончилось очередной глупостью. Он попробовал на глазах Господина пофлиртовать с красивой женщиной, которую часто видит в баре, однако стоило ему отпустить пару красивых слов, как его за шиворот утащил Мёнбок и сказал больше никогда с этой лукавой рыжей дамой не разговаривать. Какой же был стыд, когда Мину объяснили, кто она.       «Хорошо, если бы ты был ему неприятен, он бы уже тебе сказал, попробуй что-то более смелое — начни немного соблазнять его»       Мин думал, что сгорит заживо после того, что вытворил. Он закрылся в комнате и совсем не хотел с кем-то говорить, потому что его красное лицо выдало бы все его мысли. Мин в тот момент не понимал, эти советы нацелены соблазнить Господина или же добить его самого?       Поэтому он унес ноги из бара, закрывшись в комнате, а Господин остался внизу.       Мин не знал этого, но за последние три месяца он извел душу Господина до боли в висках. Август не знает, как воспринимать эти перепады Миновского настроения — переходный возраст взыграл у него, то ли снова он приболел. Не разобраться.       Они разговаривали о простом, как не могли поговорить последние пару месяцев. Август хотел было показать ему свой небольшой черновик и замолк, выискивая в своём портфеле маленькую записную книжку, и по воле случая ухватился своей рукой за пальцы Мина. Он обернулся, чтобы извиниться, и столкнулся с Мином в максимальной близости, как никогда ещё к нему не подходил.       Август не успел даже рта открыть, как глаза Мина распахнулись, и он отскочил от него, как обожжённый, и унёсся в свою комнату, крикнув, что обещал чем-то помочь Мёнбоку. И спустя минуту, пока Август находился в ступоре, дверь бара открылась, впуская внутрь Мёнбока.       Август глубоко затягивается сигаретным дымом, а рядом с ним, по обыденному, сидит Мёнбок, ломая голову над этой ситуацией.       — Слушай, ну, честно, я тоже не знаю, что на него нашло. Может, ты просто страшный, ты не думал об этом?       — Я же не говорю конкретно об этом моменте, — раздражённо цедит Август. — Даже если бы я, и правда, был страшным, то как это связано со всем тем, что происходило последние пару месяцев?       — Ну, согласен, я, как минимум, чуть не поседел, когда он подсел к Оливии.       Август и сам чуть сединой не пошёл, когда не так давно Мин в баре сел к поставщице кокаина, лихо заигрывая с ней. Оливия падка на молодых юношей и быстро повелась на эти игры глазами и бровями, а Август поперхнулся виски, когда Тэран с голосом полным удивления протянула: «Так Мин сейчас приударил за нашим кокосовым поставщиком, или мне мерещится?»       Мёнбок, конечно, тогда быстро оттащил Мина от женщины, лишая возможности прикоснутся к Миновскому красивому лицу. И после они объяснили Мину, почему не стоит с ней связываться, но никто так и не добился внятного ответа, зачем его вообще черти понесли к ней за столик.       — Может, — предполагает Август. — У него переходный возраст?       — Да какой уж там, — Мёнбок отмахивается, беря у Августа сигарету. — Его гоже женить года два как, а ты «переходный возраст». Главное, что его ветер в голове не мешает ему работать на ярмарках. А уж дома мы как-нибудь разберёмся, чего его бросает из радости в печаль по лунным фазам.       В этом есть доля правды. Август начал выпускать Мину в разведку с недавних пор. Пока что лёгкие и безопасные вылазки за сбором информации для стратегической группы, но это всё равно уже совсем другой уровень, нежели отсиживаться в оружейной. Любая такая безобидная вылазка в мгновение ока может стать смертельным походом, если что-то пойдёт не так. Это может произойти с любой операцией в разведке.       Но Мина хвалят все, с кем Август ставит его поработать. Скорее всего, ещё через пару таких проверочных вылазок уже можно будет отправить Мина на настоящее дело. У них близится достаточно важное событие, перед которым Мина стоит подготовить на заданиях посерьёзней.       Но, правда, Август пытается понять, что произошло. Да, в заданиях всё проходит без сучка и задоринки, но дома Мин то избегает его, то наоборот вытворяет что-то немыслимое и нетипичное.       — Слушай, может ему приглянулся кто? — осеняет Августа. — Ведь не зря он в публичном доме пропадает.       Мёнбок в ответ громко фыркает, качая головой:       — Не тревожь своё старческое сердце такими предположениями, нет у него никого. Была бы девчушка, уже б мы его поймали с ней.       — Может он в неё безответно влюблён?       — Да не влюблен он, что ты наговариваешь на парня, — Мёнбок пихает Августа в бок. — А если и влюблен, то не твоё это дело. Умерь свой родительский мандраж.       — Как раз моё, если это кто-то по типу Оливии.       — Ладно, в этом ты прав, но я думаю, что он усвоил урок.       Август жмёт плечами, и они выкуривают ещё по одной. Вечер заканчивается так же мирно за дружеской беседой — им не хватало немного покоя в последнее время. Август отбросил мысли на второй план, но в глубине души всё ещё его тревожило наполненное румяным смущением лицо Мина и застывшие в изумлении глаза.

*

      Темнеет. На центральной улице, как всегда, многолюдно, и Мин легко теряется в толпе, беседуя с достаточно статной, но вусмерть пьяной госпожой. Он приспускает шляпу пониже, чтобы прикрыть глаза, и наклоняется к своей спутнице, спрашивает что-то банальное, лишь бы она продолжала лепетать неразборчивые рассказы о своей жизни. Она — его прикрытие.       Мин отводит взгляд и замечает Мёнбока, проходящего вдоль по улице, тот смотрит в ответ и моргает — всё готово, отряд на позициях. Теперь им остаётся ждать.       Они отправились сюда в составе пяти человек и разделились два на три, где двое проникают в здание и добывают информацию, а трое остаются для них страховкой снаружи. Годы, когда на дело посылали одного только добытчика, давно ушли в прошлое, сейчас Господин Август никогда не пускает людей по одному. Во-первых, в случае гибели одного, информацию всегда принесёт второй, во-вторых, наличие плана «Б» в лице группы поддержки увеличивает шансы на выживание и уменьшает потери. Эта стратегия не раз спасала жизни и информацию.       Сегодняшняя цель — карты. Японское правительство наняло картографов, которые перерисовали заново все маньчжурские подземные тоннели на границе, которые тянутся через ущелья вдоль деревень и выходят прямо к нескольким городам. Согласно плану, Тэран и её партнер — Сонхва — должны попасть в здание и скопировать все три карты. Тэран патрулирует здание изнутри под видом подручной картографа, Сонхва в это время должен заниматься чертежом, Мёнбок наблюдает за солдатами по периметру всей главной улицы, Мин наблюдает за генералами, что развлекаются в баре позади него.       Сам Господин Август ждёт ближе к выезду из этой части города вместе с девушкой команды снабжения. На случай, если будут раненные.       Но с самого начала этой операции у Мина дурное предчувствие. Ему кажется, что они упустили деталь, чего-то не хватает. Но сколько бы Мин ни оглядывался, он не может понять, что или кто вызывает у него это чувство тревоги.       Вокруг него галдёж, Мёнбок в скором времени должен уже идти в обратную сторону. Мин смотрит на японских чиновников, разливающих рисовое вино и сакэ под чутким присмотром с иголочки одетых барышень — они игриво хихикают, прикрывая накрашенные лица, и жмутся мужчинам под бок. Среди этих чиновников Мин выделяет двух, особенно приближённых к генерал-губернатору, трое главнокомандующих, которые вели войска в Маньчжурию, и один из местных, под чьим руководством все патрули в Кэйдзё и близлежащих городах.       С начала операции уже прошло три с половиной часа, вестей от Тэран и Сонхвы ещё не было, на всё задание им отвели пять часов, потому что в среднем это время, которое чиновники пропивают в баре, прежде чем вернуться в резиденцию.       Тревога не покидает его разума, поэтому Мин поворачивается лицом к залу бара, приобнимая свою спутницу за плечи, будто пытаясь быть к ней ближе. Теперь ему открыт обзор на весь бар.       Мин вновь лёгким взглядом осматривает сидящих, проговаривая про себя всё, что он о них знает, подмечает мелочи вплоть до того, какие нашивки на форме у чиновников сегодня. Что же они пропустили?       Но ответ на вопрос находится прежде, чем он сам успевает до него додуматься:       — Когда вернётся этот чистоплюй Ямато? — спрашивает один из генералов.       В ответ ему только пожимают плечами.       — Кто ж его знает, вечно он как пёс бегает за поручениями, сто лет его не сыщешь.       — А если и придёт, то никому и не доложит.       Они продолжают обсуждение на родном японском, а Мин осторожно отталкивается от перил, чтобы не привлекать к себе внимания, и усаживает свою спутницу на стул. Он не может покинуть позицию без причины, поэтому берёт у дамы сигарету и прикуривает, пытаясь не закашляться с непривычки.       — Я отойду покурить на улице, дорогая, — елейно тянет он, проведя рукой по её щеке, и уходит.       Он стоит на улице с тлеющей сигаретой и высматривает Мёнбока, он с минуты на минуту должен быть тут. Мин понял, что его тревожило. Некоторые чиновники уехали по поручениям от генерал-губернатора, поэтому их вычеркнули из списка наблюдения, ведь все эти поездки идут на определённый срок, который ребята-стратеги всегда учитывали.       Но что, если кто-то из чиновников изначально уехал по своим делам и вернётся, не предупредив?       Мин нервно затягивается сигаретой, не пропуская дым в горло, Мёнбока всё нет. Но Мин забывает о нём, когда слышит крики и шум.       На весь район поднялась сирена — созыв солдат к центральным воротам для получения указаний. Мину же не нужно знать, что за указания, — он и так знает, что случилось.       — Какого чёрта?! — возмущается один из генералов, как вдруг к ним врывается рядовой солдат с саблей наперевес.       — Уважаемый Генерал, в резиденцию проникновение шпионов, они пытаются скрыться!       — Их задержали?       — Ещё нет, уважаемый Генерал, мы готовим облаву.       — Оцепите периметр по краям трущоб и дайте им выход только по центральной улице, готовьтесь перехватить их тут. Не стой столбом! Выполняй!       —Есть, сэр!       Когда тучный мужчина в японской форме поворачивается на движение сбоку, Мина уже там нет.       Сейчас начинается игра на опережение. Сонхва находился в западной части резиденции, значит, скорее всего, решит выходить через дворы, и если он вовремя сориентируется, то успеет сбежать через трущобы до прихода солдат. Господин Август уже наверняка знает, в чём дело, но не сунется сюда без надобности, Мёнбок не даст себя раскрыть так просто, поэтому…       Мин осознаёт — Мёнбок не даст себя раскрыть, но его всё ещё нет, он не отступил. Это значит только одно. Кто-то остался в резиденции, и нужна страховка. И есть вероятность, что вместе с этим человеком сведенья.       Думать нужно быстро. Мин игнорирует топот японских солдат и выкрики об оцепе территории, ему нужно понять, кто мог остаться в здании. Кто-то один или двое сразу? Сведенья получены или они у застрявшего человека? Если застрял кто-то один, то это Тэран или Сонхва? У какого из всех возможных раскладов самая высокая вероятность?       Но Мин понимает, дело не в вероятности, а в интуиции. Либо он будет опираться на факты, либо на интуицию. Фактов у него на руках слишком мало, поэтому остаётся угадывать.       Мин выглядывает из-за угла и осматривает центральную улицу — люди в недоумении, их просят покинуть центр. Но солдаты ещё плохо организовали строй. Поэтому Мин пользуется шансом и проскальзывает в соседний переулок, срываясь на бег.       — Эй ты! Куда пошёл!       Слышится выстрел, за которым идёт ещё череда. Мин вовремя скрывается за стенами, но чувствует жжение на своей щеке — задело.       Но останавливаться нет времени, он срывается прежде, чем кто-то успевает пуститься за ним в погоню.       Он петляет меж стен домов по узким улочкам, натыкаясь периодически на бездомных людей под навесными укрытиями. Мин вспоминает план города, тормозит на одной из развилок, но в итоге решительно поворачивает направо, доверяя своим инстинктам, и выбегает на параллельной улице, начиная идти по ней быстрым шагом.       Здесь люди ещё не поняли, к чему поднявшаяся суета, — в барах звонкие голоса, по дороге бесконечное движение пьяного и развесёлого народа. Из публичного дома выглядывают красивые девушки, зазывая проходящих мимо мужчин. Мин идёт к конкретному месту, молясь, чтобы он оказался прав.       Он останавливается у края стены, где начинается рыночная площадь, и упирается спиной в стену, выжидая и вслушиваясь. Мин пытается отдышаться и даже задерживает дыхание, чтобы лучше было слышно происходящее, как вдруг появляется отчётливый топот кожаных ботинок о каменную кладку.       Как только человек выбегает, Мин хватает его за руку, вынуждая повернуть, и сам срывается на короткий бег.       Буквально пара шагов, и они останавливаются у шумного бара. Мин срывает с Тэран кепку и заколку, держащую её длинные волосы. Надевает на её плечи своё шерстное песочного цвета пальто, чтобы скрыть её чёрную одежду, а сам остаётся в костюме.       У них уходит ровно пять секунд, прежде чем Мин слышит топот и крики солдат. Он прихватывает Тэран за талию, прижимая к себе, опирается на деревянную стену на веранде. К ним на крыльцо вываливается ещё пара пьяных мужчин, и Мин пользуется этим моментом, наклоняясь.       Он берёт её руку и кладёт себе на щеку, прикрывая пулевую царапину.       — Прости, — выпаливает Мин, прежде чем прижаться к её губам своими.       Солдаты появляются из-за поворота, крутясь в разные стороны, и разделяются на две группы. Одна из этих групп пробегает мимо них, бросая мимолетный взгляд на потерявшую стыд парочку и на гогочущих мужчин, что выбрались потрещать перед зданием с сигарами в руках.       Они убегают дальше, и Мин отстраняется, выглядывая исподлобья, всё ли чисто.       — Ушли, — тихо бросает он, ослабляя хватку на чужой талии. — Карты у тебя?       Тэран кивает молча, судорожно вздохнув.       — Как узнал? — спрашивает она.       — Сделал все ставки на своё внутреннее чутье, — признаётся он, выставляя руку. — Хватайся, до последнего будем в образе. Нужно дойти до третьего квартала, там ждёт Господин Август. Где Мёнбок-хён?       — Мы разделились в трущобах, территорию оцепили.       — Я знаю, — Мин кивает. — Слышал разговор генералов, но не успел ничего сделать. Думаешь, он вышел?       — Он не дурак, так что справится, — она берёт его под локоть, и они двигаются с основной массой людей вверх по улице. — Он всё равно пойдёт к назначенному месту, даже если ищет меня. А тебе за самодурство прилетит.       — Знаю. Но лучше так, чем мы лишимся сведений и человека.       Как и ожидалось, в назначенное время Мёнбок был на месте. Он только отвесил Тэран легкую затрещину за всё пережитое им волнение, но после этого они выдвинулись в бар каждый своим путём. Мин нарочно пошёл вместе с Сонхвой, опасаясь Господина Августа.       Он бросил на Мина достаточно суровый взгляд, чтобы дать понять — разговор будет.       В подполье бара все скромно обсудили недочёты операции и то, что они из неё выиграли. Мёнбок первым сказал, что всё обернулось лучшим образом для них, но сделал Мину замечание за то, что тот покинул позицию по самовольному маршруту, а не по заранее подобранному. В ответ на это Тэран пихнула его коленом под столом, а Мин решает ничего не отвечать — все и так всё понимают.       По итогу этого собрания его ловит за рукав Господин, лишь бросая короткое:       — Ко мне в кабинет.       И уходит что-то обсудить с Сонхвой и Тэран. Мин же послушно бредёт, куда сказано, чтобы не навлечь на себя ещё больше гнева.       По правде, у Мина много вопросов к Господину и его отношению к деятельности Мина в оппозиции.       Мин начинал с малого, небольших операций, в которых скорее не его тестировали, а он сам проверял, насколько уверенно держит оружие, метко стреляет и соображает в экстренных ситуациях. Если бы он сказал «я не готов», никто бы его не осудил и не стал насильно выпихивать под пули.       Но во всём обучении Мина было кое-что, чего он не понимает до сих пор.       «Сведенья не стоят твоей жизни»       Эти слова звучат в его голове голосом Господина ещё с первых дней в оппозиции. С каждой новой операцией Господин Август напоминал ему о том, что в случае чего необходимо отступать по указанному маршруту, он проверял не готовность Мина к выполнению цели, а его знание плана отхода.       И Мину казалось странным всё, начиная с этих слов и заканчивая поведением Господина. Ведь, по сути, смысл революционной оппозиции как раз в другом — сведенья дороже жизни. Все живут ради того, чтобы добыть сведенья, информацию, принести её в штаб, даже если ради этого надо ползти без рук и ног, и, в случае его, сразу самоликвидироваться, если понимаешь, что ситуация безвыходная. У них были те, кто пускал себе пулю в лоб, когда японские солдаты забирали их в пыточные.       Мин точно так же перенял эту философию ещё до вступления в оппозицию. Он разговаривал с Господином на эту тему, когда тот ещё преподавал ему историю, и потому слова Господина разнятся между его идеалами и тем, что он говорит делать Мину.       Для Мина оппозиция стала чем-то большим, нежели просто подобие работы. Это стало способом отстоять свои убеждения, отбить то, что у него и у других людей должно быть по умолчанию — выбор. Каждый здесь хочет заполучить себе право выбора по разным причинам, потому что счастье у каждого человека заключается в чём-то своем.       У Мина есть причины бороться, именно поэтому он сегодня не отступил назад, а доверился чутью и пошёл следом за Тэран, спасающей сведенья. У них есть общая цель, и они все стремятся к этой цели изо всех сил. И в чём же была ошибка Мина, если, по сути, он следовал правилам?       Дверь в кабинет открывается, и Мин поднимает взгляд от своих колен. Он сидит на небольшом диване сбоку от рабочего стола, к которому и подходит Господин, но не садится за него. Он просто встаёт рядом, упираясь в столешницу бедром, и складывает руки на груди.       — Ты понимаешь, зачем я попросил тебя подняться?       Его голос стал холодным и твёрдым, тот самый случай, когда Мин всё ещё чувствует трепет перед этим человеком. Редкость, когда он ощущает себя перед ним маленьким нашкодившим ребёнком рядом с грозным взрослым. Но сегодня Мин не настроен вжимать голову в плечи и послушно принимать уроки жизни. У него есть вопросы, и он озвучит их, даже если ему страшно.       — Я знаю причину, — начинает Мин и надеется, что его голос звучит уверенно. — Но не понимаю, в чём моя ошибка. Я пошёл по своему пути, но цель была достигнута — сведенья спасены, и все живы.       — А ты уверен, что мы бы не достигли цели без твоего самодурства?       — Уверен, — Мин отвечает сразу же, без колебаний, глядя Господину прямо в глаза. — Солдаты оцепили трущобы, и нуна в любом случае оказалась бы в западне с востока и на западе. Мы могли потерять и карты, и человека, но выиграли всё. Почему я поступил неправильно?       — Потому что если бы вам не повезло, мы бы потеряли двух человек и сведенья.       — Но мы же не потеряли!       — И что, теперь мне всегда уповать на случай? — Господин очевидно раздражается, от чего плохо контролирует эмоции в своём голосе. — Раскладывать карты перед каждой операцией на «умрёт не умрёт»? Или ты думаешь, почему я постоянно тебе повторяю про отступление?       — В том-то и дело, что я не понимаю, почему именно мне, — взрывается Мин, не выдерживая, и встаёт с дивана, чтобы их глаза были на одном уровне. –Почему Тэран-нуна не пересказывает, почему Шинхён и Гоун не пересказывают и должны «отдать всё ради оппозиции», а я должен спасать свою шкуру в любой ситуации? Почему все должны сражаться, а я должен прятаться?!       — Потому что ты не «все»!       Мин вздрагивает от неожиданности и замолкает — прежде Господин никогда не повышал на него голос, даже когда был зол до предела. Его крик Мин слышит впервые, замолкая на некоторое время.       Господин Август же смотрит на него и глубоко дышит, пытаясь усмирить свою злость. Мин видит этот огонь в его глазах и теряется, потому что ранее не сталкивался с этим взглядом, став его причиной.       — Ты- ты просто- чёрт, — Господин отворачивается, собираясь с мыслями, и руками упирается в бока. — Ты отличаешься от них, потому что ты…       Он не продолжает, словно в один момент прикусывает язык и не может говорить. Нижнюю часть лица он медленно прикрывает рукой, словно заклеивая ей рот, но на его лице читается удивление, будто он сам только что открыл для себя что-то невероятное.       Но Мин воспринимает это по-своему. Ему не озвучили никаких мыслей, поэтому всё, что ему остаётся, это додумывать самому. Но он тоже начинает закипать, когда осмысляет свои догадки.       — Потому что я ещё ребёнок? — разозлённо спрашивает Мин. — Так Вы подумали? Господин Август, сколько, по-вашему, мне лет?       — Послушай меня… — начинает Август, но Мин перебивает его.       — Нет, Вы тоже послушайте, — он сокращает между ними расстояние в один шаг и выпрямляется, словно делаясь немного выше. — Вы подобрали меня, когда я был тощим мальчишкой, да, в то время я был никем, и мне нужна была опека. Но сколько прошло с того времени? Сколько ещё Вы будете видеть во мне того пацана с улицы? Вы продолжаете игнорировать тот факт, что я вырос и уже могу смотреть Вам в глаза. Я научился стрелять и держать нож в руках, я могу постоять за себя. То время, когда я нуждался в Вашей опеке, давно прошло.       Мин берёт паузу, чтобы отдышаться, и между ними образовывается звенящая тишина после всех этих громких слов. Мин проглатывает своё раздражение, чувствуя, как внутри уже больше затягивается тоска, вынуждающая его поджать губы.       — Вы же обещали, что дадите мне выбирать самому, — тише добавляет Мин, выравнивая свой голос. — А теперь сами пытаетесь перекрыть мне воздух, запрещая бороться за цели, которые я поставил перед собой. Я ведь здесь не просто так, Вы стали для меня причиной выжить. Я же за Вас решил сражаться, Вы моя свобода, Господин Август.       Мин говорит это прежде, чем успевает обдумать, и осознаёт сказанное уже после того, как брошенные им слова доходят до Августа. И вместе с ними к Августу приходит понимание их истинного смысла, ведь это он сам заложил эту философию Мину в голову.       «Любовь — это своего рода свобода. Потому что когда ты любишь что-то или кого-то, создаётся то самое ощущение внутри. Ощущение, что ты свободен, и тебя никто не сможет удержать»       Август не может скрыть недоумение и удивление, перемешавшиеся у него внутри. Ему поначалу кажется, что это он всё понял не так, и у этих слов совсем другой, чистый и невинный подтекст, но он видит по глазам Мина — это не так. Это именно то, чем кажется, именно так, как это сказано.       У Мина в глазах замешательство и страх, он в таком же ступоре, как и сам Август. Его лицо кажется более бледным, кулаки сжаты, и он отводит взгляд только спустя долгие две минуты молчания, которое никто не в силах нарушить.       Августу нечего сказать. Он сам в растерянности перед большим потоком слов и эмоций, которые они выплеснули друг на друга. Но если Август просто брызнул в Мина водой из озера, то Мин же вылил на него целое море и заставил в нём утонуть.       Раньше Августу казалось, что он не может изменить восприятие в одночасье, но когда он смотрит на Мина сейчас, в его глазах больше нет ребёнка. Нет мальчика, которого он видел так долго, этот мальчик ушёл, посмеявшись напоследок. Но перед ним остался молодой парень, его лицо напряжено, и не осталось следа той беззаботной улыбки. Перед ним повзрослевший юноша, который стал ему ближе всех на свете, и этот юноша только что признался ему в любви.       Так по-детски и так наивно, в какой момент Август перестал быть для него опекуном? Где Мин стал смотреть на него иначе? Когда вёл себя странно? Когда вступал в оппозицию? Когда Август привёл его впервые в этот дом? Когда впервые Август пришёл в сады? Когда?       Но есть другой вопрос, который заставляет Августа испугаться ещё больше. Не так важно, когда Мин переменился в чувствах, как важно то, когда он сам перестал видеть в нём ребёнка и стал лишь прикрываться этой мыслью, чтобы оправдать своё бесконечное желание подарить Мину целый мир к его ногам?       Мысли, которые он так долго формулировал, так и остались в его голове:       «Ты отличаешься от них, потому что, если ты умрёшь, я лишусь смысла, за который продолжаю бороться после твоего появления, если ты умрёшь, мне не за что будет бороться»       Он собирался сказать, что его свобода теперь заключена в одном человеке. А что, если всё это время она была точно такой же свободой, в которой ему признался Мин?       

*

      — Что, чёрт подери, с тобой происходит?       Тэран бьёт рукой по столу в бешенстве, её щеки красные от злости, и если бы можно было пронзать взглядом, Августа бы уже давно не было в живых.       — Ты понимаешь, что творишь? — шипит она, убавляя голос, и наклоняется ниже, чтобы смотреть Августу в лицо, пока тот сидит за столом. — Сколько тебе лет, Август? На тебе держится всё сопротивление в стране, а ты ведёшь себя, как тряпка. Люди идут за тобой, потому что у тебя есть четкая цель, а теперь что? Что подумают люди о лидере, который просрал свою мотивацию, как они за тобой пойдут? Они замечают твою несобранность, люди же не дураки. Что в твоей голове? Хотя бы мне объясни, чёрт тебя дери, чтобы я прикрыла твою задницу в глазах людей!       Август не может ответить ей, только стискивая зубы сильнее. Он лучше всех осознаёт, в какое положение себя загнал своими опрометчивыми поступками. Поэтому опускает голову ниже и прикрывает глаза.       Ему на плечи ложится усталость, под которой он никак не хотел прогибаться долгие три недели. И сейчас кажется, что она окутала целиком, обнимая его сгорбленную спину сзади. И Август не может собраться, пытается каждый день, но его сбили с толку, выбили из колеи, и до сих пор он не может привести мысли в порядок.       Залогом его успеха всегда было то, что он смотрит на себя и на мир через прозрачное стекло. Август всегда находился в гармонии с собой, своими мыслями и чувствами, он знал, чего хочет, знал свои мотивы и был в них уверен. Его действия были заранее продуманы и обоснованы, потому что он сам знал, что происходит у него внутри.       Теперь же он не уверен в себе и утратил это понимание. Столбы, на которых держалось всё его построение из жизненных убеждений, пошатнулись и рухнули в один день, когда он признался себе, что совсем не с родительской любовью смотрит на парня, которого подобрал ещё ребёнком.       Август может ещё понять своё нынешнее влечение к Мину, но когда это началось? Когда всё переменилось? А что, если он изначально подобрал мальчика с такими умыслами — если так, то как он может себе доверять после таких ужасных мыслей? Мин ведь был совсем ребёнком, что же Август будет после этого за человек?       Он запутался в себе, засомневался в своей морали и в правильности своих мыслей. Поэтому всё его командование пошло под откос.       В тот день они с Мином не пришли к логичному завершению разговора. Мин просто ушел, бросив лишь: «простите, сделаем вид, что я не говорил этого». Но как Августу теперь делать вид, что он не думал о своей привязанности к Мину?       Под сомнение теперь вставала каждая «благородная» мысль. Август продумывает стратегию и не может сконцентрироваться на деталях, упуская мелочи, в которые ему тычут пальцем ребята из стратегического планирования. И нельзя вечно ссылаться на недосып и усталость, как говорит Мёнбок.       Но Август, и правда, чувствует это бесконечное утомление, которое не может прогнать своим тревожным сном.       Как бы сильно Август ни хотел разобраться в себе, он не может. Не получается понять себя, ведь теперь ему кажется, что он никогда самого себя не знал вовсе. А обсуждать это с кем-то… он даже Тэран и Мёнбоку рассказать об этом не может, потому что боится их реакции. Боится отвращения в их глазах. Да и как ему не бояться, если он сам на себя посмотреть не сможет, если окажется, что подобрал ребёнка ради собственных утех.       И вот сейчас Тэран кричит на него, пытаясь разобраться. Она знает, что просто так Август бы не подверг опасности людей. Но из-за его ошибки чуть всё не пошло по наклонной: двоих чуть не задержали, а Мёнбоку, который пытался всё исправить, засадили саблю в бок.       Именно поэтому Тэран зла. Ведь несобранность Августа серьёзно отразилась на оппозиции, и если он не приведёт себя в чувство, кто знает, что будет дальше? Какие потери ещё они могут понести?       Тэран хватает его за плечо пиджака, встряхивая, но он всё равно на неё не смотрит, безвольной куклой болтаясь от толчка.       — Слушай сюда, — с нажимом горит она, свободной рукой грубо поворачивая его голову за подбородок. — Я не знаю, какого дьявола с тобой происходит, но если ты не придёшь в чувство, я приду и сама выбью из тебя всё это дерьмо. Мы всё поставили на кон, даже наши жизни, и это было не ради того, чтобы ты всё это пустил ветром из-за своих тараканов. Если тебе есть, о чём поговорить, так будь добр, собери свои сопли на кулак и поговори с нами, чтобы мы могли тебе помочь. Потому что ты не один здесь, придурок, понял меня?       Август сжимает губы, её слова больно колют его в грудь, но он только проглатывает своё сожаление, выговаривая только тихое:       — Прости. Я разберусь.       Тэран на секунду меняется в лице, на нём сверкает короткая вспышка гнева — не это она хотела услышать. Поэтому она отпускает его пиджак, досадно вздохнув:       — Иди ты к чёрту.       Она выходит, громко хлопая дверью. Август прячет лицо в ладонях на пару секунд, и проводит руками дальше по голове, растрепав волосы. Его ладони останавливаются на шее, и он смотрит на древесный узор перед глазами, расписанный на столе. Если бы чувство вины было чем-то материальным, он бы в нём уже захлебнулся.       Прежде Августу ничего не мешало спасать себя самому, но это не тот случай. И безвыходность для него заключается в том, что и попросить кого-то о помощи он тоже не может. Замкнутый круг, похожий на одну большую карусель из мыслей, которые Август не может привести в порядок.       Раздаётся тихий стук в дверь, и Август знает, кто это. Так стучит только он, словно заранее представляясь. И, как бы иронично это ни было, только он знает, почему Август не в себе.       Тёмная макушка показывается в дверном проёме, Мин тихо прикрывает за собой дверь.       — Мин, я сейчас не настроен на разговоры, тебе лучше уйти, — тут же говорит Август, делая свой тон максимально строгим и непреклонным.       Но вместо привычного согласия Август сталкивается с другим:       — Я не часто спорю с Вами, но сейчас вынужден отказаться.       В глазах Мина нет привычного благоговения и трепета, нет опаски, с которой он всегда слушается и уходит. На его лице слабая улыбка, в которой скрывается то, чего Августу так не хватало почувствовать — понимание.       — Сейчас я не могу уйти и оставить Вас так, мне нужно сказать то, что я не смог сказать тогда, — говорит Мин, небольшими шагами проходя от порога ближе к столу с осторожностью. — Я знаю, что Вы сейчас расстроены, выслушайте меня лишь раз, и я уйду. Если Вы, и правда, этого хотите, я уйду.       Август следит за ним взглядом, пока Мин не останавливается перед столом, рассматривая собственные руки.       — Сегодня был трудный день, нам всем нужно от него отойти, и я знаю, почему Вы так себя ведёте. Мы оба знаем, — Мин замолкает на секунду, проглатывая волнение, и формулирует мысли, уже поднимая глаза от рук. — И значение тех слов о свободе мы тоже знаем, ведь изначально мы сами с Вами вместе дали им этот смысл. Я понимаю Вас, Вы запутаны и растеряны, в этих чувствах многое может пугать, но… разве я требую от Вас что-то, Август?       Собственное имя с непривычки бьёт по ушам, от чего Август поднимает голову и сталкивается взглядом с Мином — у него в глазах всё та же легкость, небольшая печаль, но больше в нём того самого, от чего Август бежит уже два месяца. В этих глазах тепло, которое, кажется, осязаемо внутри, когда его замечаешь.       А Мин продолжает, почувствовав уверенность:       — Разве я прошу признаний и огласки? Прошу объяснений? Тороплю Вас? Нам с Вами не нужны долгие разговоры, потому что мы и так знаем, что между нами случилось. Обязаны ли мы отчитываться другим? Нет, это было и есть только между нами и никого не касается.       Должно быть, Мин слышал их разговор с Тэран, хотя его было трудно не услышать. И Август не знает почему, но когда Мин так спокойно об этом говорит, ему кажется, что весь сумбур внутри него выстраивается в ровные ряды. Словно Мин берёт и своими словами складывает его мысли на полочки, а чувства фасует по-правильному.       От этого разговора прошло каких-то несколько минут, но петля на шее Августа уже перестала давить так сильно.       — Я хорошо Вас знаю, Вы всегда слишком зацикливаетесь, — усмехается Мин, пожимая плечами, и вновь становится более собранным, взглянув Августу в лицо. — Но не торопите это. Оставьте, как есть, и подождите. Вам хочется мне что-то сказать? Говорите. Хотите попробовать прикоснуться? Сделайте это. Не думайте об этом, как о чём-то огромном и страшном. Здесь всё точно так же, как с любимым делом. Ведь это вы мне сказали: если чем-то горишь, то позволь этому быть и наслаждайся, пока оно есть. Поэтому оставьте это и продолжайте идти к своей свободе, ведь моё признание никак её не изменит, в чём бы она ни заключалась…       — В тебе.       — Что?       Август засмотрелся, заслушался его спокойным и мягким голосом и ненадолго пропал в этом щедром тепле: Мин словно весь стал его эпицентром, излучает его глазами, делится им в своей полуулыбке и шлёт каждым своим словом это трепетное тепло, в котором Август чувствует — он рассыпается.       Мин показал ему, окаменевшему, чёрствому мужчине, чувства, и теперь Август под ними, как под светом луны, находит дорогу к пониманию себя заново.       — Моя свобода, — повторяет Август, наконец, произнося вслух то, что так долго сдерживал в себе. — Это ты. Она заключается в тебе. Поэтому я просил тебя отступать. Если ты умрёшь, я не найду снова смысл, за который боролся, ведь я посвятил его весь тебе.       — Оу.       Осознание, какие это громкие слова, приходят к Августу, когда Мин от смущения закрывает ладонью свою широкую улыбку. У него вырывается тихий смешок, больше от волнения, и Август невольно сам чувствует, как улыбка тянется по лицу. Внутри легчает, и усталость стекает с плеч, он снова начинает чувствовать в себе уверенность шаг за шагом.       Оказалось, что перед неизведанным до этого чувством в любом возрасте можно впасть в ступор, подобно маленькому ребёнку.       — Смеётся он, посмотрите, — наигранно журит его Август. — Разволновал старика, хоть бы сделал вид, что сожалеешь.       — Вы учили меня не врать, поэтому я не стану — ни грамма не сожалею.       — Смех смехом, а я корил себя, не понимая, вдруг притащил тебя из садов ради утешения дурных фантазий, едва не поверил в это сам.       Мин морщится, отмахиваясь.       — Что за глупости, Вы и сами знаете, что забрали меня, потому что желали дать мне лучшую жизнь. Вы посмотрели на меня иначе, только когда я сам сказал Вам, что люблю Вас. Вы могли прийти к этому сами, а могли и не прийти. Но я подтолкнул Вас к этой мысли, и Вы сами решили, что можете туда шагнуть.       Откидываясь на спинку своего кресла, Август шумно вздыхает от облегчения. С одной стороны, он сам воспитывал Мина, а с другой, и правда не понимает, как он сделался таким мудрым и взрослым в один момент?       — И когда же мы перешли ту черту, за которой ты начал поучать меня жизни, а не наоборот?       — Должно быть в тот момент, когда Вы повели себя по-детски.       Август тычет его носком ботинка под столом, пихая, но тому хоть бы что. Сидит, стреляет своими озорными глазами и посмеивается заразительно, от чего Августу кажется, что перед Мином любая глобальная проблема сделается мелкой неурядицей.       Конечно, Август не сможет изменить ошибок, которые уже наворотил за это время, но у него есть время всё исправить. Он извинится перед Мёнбоком, выступит с речью перед своими людьми, где даст им понять — всё, как раньше, у него всё ещё есть цель.       Она размылась перед глазами на некоторое время, но нарушитель спокойствия объявился и сам вернул всё на круги своя.       — Значит, — говорит Август. — Ты сейчас превращаешь мою жизнь в мой же третьесортный роман?       — Получается так, — Мин кивает, усаживаясь на край стола рядом с Августом. — К тому же, это не так уж и страшно, верно?       С осторожностью Мин тянется к руке Августа, слегка коснувшись её на пробу, и после смелее обхватывает пальцами чужую ладонь. Прикосновение казалось бы обычным, если бы не было таким трепетным и первым в их случае. Конечно, у Августа нет этого пресловутого мандража, и кричать ему не хочется. Он просто не может сдержать довольной улыбки, держа в руках ладонь юноши, к которому испытывает нежные чувства. Потому пальцем гладит тыльную сторону Миновской ладони, понимая, что большего пока позволить себе не может. Да и особо пока не хочет.       Теперь, по крайней мере, Август снова понимает, кто он и за чем идёт.       Внезапно в дверь снова стучат. Мин первым убирает свою руку и слазит со стола, аккуратно вставая рядом, будто что-то докладывает. А сам подмигивает напоследок — маленький лис.       — Войдите, — отвечает Август, и в дверях тут же показывается запыхавшийся парень. Он из поддержки, зовут Усан.       — Сэр, прошу прощения, доклад срочный, — выпаливает он. — Книжный магазин. Нас попытались ограбить.

*

             Август оставляет Мина дома, потому что это уже не его дело. Если кто-то пытался ограбить книжный, он может знать, где у них утечка. Ведь кто попало не может направить человека в книжный.       «Книжный магазин» — это одно большое кодовое обозначение. Изначально он действительно был просто книжным, который держал при себе Мёнбок, но позже его полностью переоборудовали под дополнительный склад. С обратной стороны здания есть котельная, которая уходит в подвальное помещение, и между книжной частью и котельной есть четкое разделение в виде переговорной комнаты, сделанной под кабинет книжного учёта.       В стенах, за бесконечными книжными полками, так же есть пустое пространство, где они держат большую часть личного оружия, пороха и патронов. Если что-то пойдёт не так, то книжный станет подушкой безопасности для оппозиции и для Августа в первую очередь. И кто бы ни был крысой в их рядах, он один из приближённых к самому Августу — про книжный знает только десять процентов всего оппозиционного движения. И всех их Август знает в лицо.       Он идёт вниз по улице и смотрит издалека на потёртую вывеску. На входе уже стоит один из его людей, контролируя, чтобы никто из посторонних сейчас не зашёл в магазин.       Август проходит мимо него, кивая, и идёт сразу в подвал в котельную. Ограбить их, может, и попытались, но преступник был недостаточно хорошо подготовлен, потому ребятам из команды поддержки удалось скрутить его на месте с поличным.       Он пытался украсть записи со стратегией, разработанной на момент восстания. Они уже давно начали прорабатывать некоторые основы по свержению власти и вместе с этим прописывают идеи управления, которые необходимо предложить корейским правителям.       Ведь по сути, если они выйдут из-под протектората Японии и вернутся в ту же самую Корейскую Империю, погрязшую в коррупции и монархизме, то в чём будет смысл?       В котельной несколько человек: пара ребят из команды поддержки, которые и поймали вора, Сонхва из разведки и, что удивительно, Мёнбок тоже тут. Все они занимаются обсуждением того самого парня, что сидит посреди комнаты, крепко привязанный к стулу.       Он молод. Август подмечает шрамы на пальцах его рук, на вид ему около двадцати пяти лет, но паренёк не выглядит, как матёрый вор и убийца. Просто нанятый кем-то за бесценок дилетант.       — Ты что тут забыл? — спрашивает Август Мёнбока. — Тебе ходить нельзя.       Мёнбок усмехается, приподняв руки, словно показывая, что его бок в порядке.       — Всё можно, если осторожно, — он показывает на стол, где лежат сумка с самодельными отмычками, пистолет в кобуре и небольшой нож. — При нём не было ничего значимого для нас. Но он хотел спереть наши записи, весь архив тут перерыл, ему нужно было всё вплоть до начальных наработок.       — На контакт идти соглашается?       Август одним вопросом решает всё, что будет происходить дальше. Эта формулировка означает — согласен ли пленный сдать всех, на кого работает, и выложить всё добровольно.       — Нет, — Мёнбок только качает головой, на что Август только жмёт плечами.       — Понятно, значит, ночь будет длинной, — он оборачивается к остальным. –Поддержка, на сегодня свободны. Сонхва, отпусти охрану и дежурь сегодня сам, пока мы не выйдем.       — Есть.       — Принято.       Все покидают помещение, захлопывая дверь в котельную с той стороны. Тяжёлая железная дверь со скрипом закрывается, заглушая все звуки, идущие из подвала. Август встаёт перед парнем, и тот злобно смотрит на него исподлобья.       — Ну, что, дружок, — елейно проговаривает Август. — Будем в молчанку играть? Ты же понимаешь, что тебя ждёт, если не прекратишь строить из себя бедного немого?       — Мне нечего сказать.       Он отворачивается показательно, делая вид, что он закалённый стойкий парень, но Август видит, что он прячет в своих глазах — страх. Он отворачивается, чтобы скрыть свой ужас перед головорезами, которые беспощадно выбивали всё себе необходимое из сотни людей, которые попадались им на воровстве и предательстве. Август слышит эту мелкую дрожь в его голосе, которая сорвалась в его речи на последнем слове.       Это будет быстрее, чем казалось. Ведь страху не много надо, чтобы из мыльного пузыря он превратился в шар и лопнул с оглушительным хлопком. Достаточно просто подуть.       И Август церемониться с ним не собирается. Он быстро превратит эту искру в пожар.       — Да что ты, — Август наклоняется к нему, упираясь рукой в ручки стула. — А мне кажется, у нас будет отличный диалог.       После этих слов он резким движением всаживает ему в бедро тот самый нож, с которым воришка и пришёл в магазин.       Парень срывается на крик, дёргается на стуле, но Август крепко держит его от падения, даёт ему с минуту побиться в конвульсиях, после чего медленно проворачивает нож по часовой стрелке.       — Ну что же ты, — Август отпускает рукоять и поднимает за подбородок взмокшее лицо, чтобы посмотреть на глаза, заполненные ужасом. — Мы только начали общаться, не теряйся.       — Ты только его до беспамятства не забей, как в прошлый раз, — вставляет свои пять копеек Мёнбок, с комфортом сидя на диванчике со своим ранением. — Нам, вообще-то, сведенья нужны, а не жижа в виде человека.       — Ничего не обещаю.       Август смотрит на зашуганного пацана и выдёргивает из его ноги нож, осматривая красное лезвие. Он не хочет этим заниматься, но ему необходимо быть в чужих глазах беспощадным и жестоким, если он хочет получить желаемое. Колебаться нельзя, иначе так же, как Август заметил чужой страх, враг заметит его сомнения.       — Кажется, если мы оставим всё так, то ты истечёшь кровью, — замечает он, рассматривая кровавую рану у парня на ноге. — Давай лучше заткнём это, как было, чтобы мы могли подольше пообщаться.       Август приценивается и под сопровождающее жалобное «нет-нет-нет» начинает понемногу вводить лезвие обратно, намеренно ковыряясь в ране туда-сюда, превращая бедро в месиво из крови, мяса и ткани. Парень не прекращает кричать, срываясь на хрипы, и Август оставляет нож, как есть.       — Всё ещё не хочешь побеседовать? Кто тебя подговорил?       — Я- я не знаю о ком В-вы.       — А если подумать? — Август присаживается перед ним на корточки, глядя в лицо. — Пораскинь мозгами. Этот человек сейчас сидит преспокойно дома, пока ты терпишь тут всё это. И ты думаешь, он не найдёт тебе замены, когда узнает, что тебя за ночь запытали до смерти?       На последних его словах парень крупно вздрагивает и меняется в лице, и Август понимает, что идёт в верном направлении.       — А я ведь предлагаю тебе более выгодные условия, — Август показательно потыкивает рукоять пальцем, заставляя его вздрагивать и сжимать зубы. — Пока ты ещё похож на человека, а не на кожаный мешок с кровью, можешь просто сотрудничать с нами, и они никогда не узнают о том, что ты вышел отсюда живым.       Парень часто дышит — его начинает трясти от потери крови и паники. Глаза у него бегают, и спина сотрясается от судороги. Август отходит от него ненадолго и подходит к одной из котельных установок. Он открывает нижнюю железную дверцу, глядя на пляшущие за ней языки пламени, подбирает ближайшую кочергу и просовывает один её конец внутрь, накаливая. И по широко распахнутым глазам вора было ясно — он понимает для чего эта кочерга.       — Скажи, ты знаешь, какие у человека три самых чувствительных к боли места? — спрашивает Август, медленно покачивая кочергу из стороны в сторону для полной прокалки. — Это ребра, язык и глаза. Негласное четвёртое это бёдра, с ними мы тебя уже познакомили. Так как ты думаешь, с кем встретится вот эта штучка?       Август вытаскивает раскрасневшуюся в огне кочергу и медленно подходит к парню, поднося остриё к его животу.       — С ребрами? — он ведёт кочергу выше, открывает тому рот и чуть просовывает остриё, давая почувствовать жар. — Прожарить ей твой язык? Или может, насадим на неё твой глаз?       Он держит остриё кочерги в сантиметре от чужого зрачка и нисколько не наслаждается этим бесконечным испугом, который плещется на чужом лице. Парень не двигается и даже не дышит, боясь лишний раз дёрнуться. Ещё немного, и он расколется просто потому, что Август умеет пугать.       И в этот момент он рад, что никто не видит эту его сторону, кроме Мёнбока, у которого тоже есть это второе обличие. Когда всё это закончится, Август хочет похоронить эту часть себя, которая выбивала из людей информацию, лишая их конечностей и чувства гордости.       Конечно же, пара таких угроз и одно прожжённое ребро, и Август добился своего. Через сопли и слезы, с кочергой меж рёбрами парень выложил им, кто его послал. Он не знает этого человека, но по описанию внешности и Мёнбок, и Август догадались, о ком речь — Гоун.       Вот кто тихо сливал информацию, один из поддержки. В принципе, на задания их не отправляют, но все сведенья, добытые разведкой, им известны. Если Гоун не дурак, то знает, кого нанял, и, прознав, что его наёмника поймали, попытается дать дёру. Поэтому Август поднимается наверх и отправляет Сонхву разобраться с этим.       Парня же Август приводит в порядок: вытаскивает кочергу и нож, отводит его в дальнюю комнату котельной и зовёт к нему девушку из поддержки. Она заматывает его раны и даёт пару рекомендаций, суёт в руки некоторое продовольствие и препараты, которыми он будет обрабатывать свои раны.        Напоследок Август оборачивается к нему:       — Впредь не лезь туда, где знаешь, что не справишься. Или хотя бы работай на людей, которые не предадут тебя в первый же миг.       После этого он уходит, оставив Мёнбока разбираться с этим пацанёнком. Как правило, таких они не берут к себе, потому что если этот парень один раз сдал наёмника, точно так же может сдать и их тоже. Поэтому им просто суют в руки небольшое количество припасов для выживания и инструктируют, как покинуть либо территорию под властью Японии, либо страну в целом.       Таких парней они отпускают, потому что то всегда обычные уличные воры, даже не шпионы.       Август же возвращается назад в дом, чувствуя усталость. Он привёл себя в порядок: поправил одежду и прикрыл пятна крови на своей рубахе, чтобы никто больше не видел, чем он занимался половину ночи.       Оказалось, дома его ждали. Август слышит копошение в своей комнате, когда поднимается по лестнице. Когда он заходит, видит у открытого шкафа Мина, который перебирает одну за другой его пиджаки и рубахи. Заметив Августа, он показывает одну из домашних рубах в своих руках.       — Я подумал, что Вам это нужно, обычно без крови в пытках не обходится.       Август усмехается — теперь без стеснения для себя он признаёт, что ему приятна эта забота. Он скидывает пиджак, под которым были спрятаны кровавые пятна и брызги. Мин без колебаний подходит к нему, помогая расстегнуть пуговицы одну за другой, бросает на Августа короткие взгляды, наблюдая за реакцией, но видит на его лице только уставшую ласковую улыбку. Мин стягивает с него грязную рубаху и помогает надеть новую, свежую, и усаживает на кровать, толкая Августа в грудь.       Конечно же, Август не просит его остаться, нет, через пару шуток отправляет его в свою комнату спать. И это кажется ему правильным.       Август никогда не торопил события, идущие в его жизни. Чего только стоит революция, которую он семимильными шагами уже не первый год ведёт к, как он предполагает, успеху. И Август живёт этим правилом так, как научил его в своё время Кёнмун:       «Не подгоняй события и не жди их исполнения, управляй ими, пока они идут своим чередом»       Поэтому Август выстраивает направление и смотрит, как его жизнь понемногу идёт. Но постепенно он начал видеть, как его жизнь прекращает идти и начинает лететь.       Августу кажется, что он твёрже стоит на ногах. Потому что может свободное время посвятить творчеству, за его спиной есть надёжная семья, которая не родная ему по крови, но ближе этих людей у него никого нет. И у него есть секрет, который ждёт его в комнате каждый вечер, чтобы коснуться его руки и поговорить о простом, обычном.       С самого начала Август знал — легко им с Мином не будет. Ведь им не светят вечерние свидания и прогулки рука об руку под луной, потому что никто не может узнать о них. Даже Тэран и Мёнбок не знают и не догадываются, настолько хорошо они прячутся от них каждый день. Потому Август не может каждый день нежиться в лучах своего солнца.        Он неспроста сравнивает Мина с солнцем. Не так давно Тэран привезли из Франции порошки на основе перекиси водорода для покраски волос. И вместо того чтобы опробовать их на себе, она усадила перед зеркалом Мина и его чёрные, как смоль, волосы сделала похожими на один большой куст висячей форзиции. Мин просто пришёл в один день, показывая волосы цвета «блонд», и Август дар речи потерял.       И, может, дело в том, что Август любит этого мальчишку слишком сильно, но рядом с ним у Августа нет ощущения времени. Его руки кажутся Августу вдвое теплее собственных, его смех всегда звучит громче остальных и проникает глубоко, заставляя Августа смотреть на него и всему честному люду на обозрение выставить, как одними только глазами он выдаёт Мину всё своё желание его обнять.       Мин смотрит на него точно так же, поэтому Август знает, о чём говорит.       Тэран сказала ему, что в романах Августа что-то изменилось, и теперь весна в них действительно кажется тёплой, а чувства пылкими. Но он не может сказать ей о том, что просто один мальчик из яблоневых садов принёс в его душу вечную весну и стал в этой весне солнцем.       Август доверяет Мину. Постепенно и пошагово, мысль за мыслью, слово за словом, и Мин становится книгой его секретов и философии. И каждый раз Августу кажется, что Мину наскучат его длинные и нудные речи, рассказы, и периодически он представляет, как Мин скажет ему: «Вы были для меня временным помешательством, и я, наконец, теперь нашёл свою свободу». После чего покинет этот дом и уйдёт в объятиях маленькой красивой девушки, помогая ей придерживать её длинное платье.       Но этого не происходит. Мин слушает рассказы с нежной улыбкой на губах, смеётся только для Августа с такой искренностью, шутит и смотрит этими искрящимися глазами. Между ними огромная разница в шестнадцать лет, которую никогда не перепрыгнуть, но это не мешает Мину показывать Августу книги и спрашивать советы, а Августу подбрасывать Мину на оценку черновики своих новых работ. Эта разница не мешает им понимать и учиться друг у друга чему-то новому.       Спустя время Август понял все странности Миновского поведения, которые теперь действительно имели тот самый эффект, который должны были. Иногда Мин мягко разминает ему плечи, доводя едва ли не до дремоты, и обнимает со спины, когда Август уже почти проваливается в сон. Мин разговаривает чуть тише обычного, заставляет Августа расслабиться и напоследок обычно целует рядом с ухом, прежде чем уйти. Мин по наитию нежничает и ведёт себя игриво, когда это уместно, и Август иной раз просто не в силах ему противостоять.       Августу часто кажется, что он в один день станет для Мина староват, и тому уже не будет так весело с ним гулять и таскать за рукав по базару. Но однажды, когда Август высказал свои опасения, Мин только фыркнул своё привычное «глупости», и Августу остаётся только ему поверить.       Когда любишь кого-то, в целом всё, что тебе остаётся, это доверять. Ведь без этого и любви бы никакой не было. Сама по себе любовь есть чувство, рождённое от глубокого доверия — кому попало нельзя отдавать этот обоюдно острый меч.       Работа над оппозицией идёт полным ходом почти каждый день. Все занимаются своим делом, Август раздаёт указания и ведёт людей, Мин же занимается разведкой, и больше Август не подвергает его такой жёсткой опеке. Мин не раз доказал, что уже взрослый мальчик и в случае чего всегда знает — Август ждёт его дома. Он знает план отступления. Но придумывает лучше и выкручивается по-своему. Август к этому привык.       Пару раз они пытались выбраться вместе куда-нибудь. Сначала это было что-то простое вроде бара и ресторана, где они разговаривали о чём-то своём. Но чем больше в крови повышалась концентрация выпитого спиртного, как хотелось сесть ближе. Даже Августу в его-то возрасте хотелось столько глупостей наворотить, но он понимал — они в людном шумном месте, где никто не сможет их понять. Потом он под скатертью стола может лишь найти Минову руку и сжать её в своей, пока никто не видит.       Повсюду, куда бы они ни пошли, есть глаза и уши, но если Мин чего-то хочет, он это получает.       Август уходил рано утром на встречу. На улице ещё было так пустынно, пасмурно, но уже достаточно светло. Он вышагивал по улице, двигаясь к центру по светлой дорожной брусчатке. Вчера он купил интересную вещицу у ювелира, потому Август остановился в середине улицы, рассматривая небольшую потёртую коробку у себя в руках. Он знает, что Мин мечтал о кольце уже некоторое время и смотрел именно на эту обсидиановую безделушку. Потому Август купил её, но не знает, в какой момент лучше отдать.       — Август!       Знакомый голос эхом отражается от стен. Мин появляется на улице с маленьким блокнотом в руках и бежит навстречу, протягивая зелёную книжечку Августу.       — Ежедневник забыли.       — Оу, да, без него было бы не очень удобно, — Август убирает ежедневник в портфель и вспоминает, как недавно Мин просил о встрече. — Может, после следующей ярмарки нам пройтись вместе?       — Звучит, как самое неромантичное приглашение на свидание, — смеётся Мин, а Август только вздыхает.       — Что поделать, во мне нет такого же азарта, как у тебя, неромантичный я человек. Но целью нашей прогулки будет научить тебя обращаться ко мне на «ты», когда мы одни.       — Боги, снова Вы начинаете. Это труднее, чем кажется.       — Знай, что если ты справишься, у меня будет подарок для тебя.       Мин смотрит на него, прищурившись — заинтересовался. А Август не может сдержать смешка, глядя на него, — хоть бы что, но иной раз Мин кажется ему ещё таким ребёнком, что сил у Август нет, чтобы понять, что Мин находит в нём, без пары лет сорокалетнем старике.       — Ладно, уломали, — соглашается Мин. — Тогда я подумаю, куда мы с Вами можем сходить.       — Договорились.       Август уже разворачивается, чтобы уйти дальше — встреча не ждёт. Но его окликают.       — Август, постой.       На лицо Августу ложится ладонь, которая разворачивает его голову в сторону, и с его губ крадут короткий мягкий поцелуй, касаясь всего на пару коротких мгновений. Этот невинный поцелуй так похож на Мина, дразнящий и быстрый, но Август чувствует улыбку на его губах своими.       — Авансом за свидание, — Мин подмигивает ему, улыбаясь во все тридцать два, и уносит ноги обратно в дом, стуча каблуками своих броги по камню, а Августа оставляет глупо стоять посреди дороги.       Ему просто нужна минутка, чтобы понять, не остановилось ли у него сердце от счастья, которым Мин зарядил его на весь день своим озорством.       На улице всё ещё никого нет, никто их не видел, и это снова стало очередным секретом, который они удержат между собой. И Август вдруг впервые задумался, как бы это было, если бы сидя вечером в галдящем баре, как совсем недавно, он смог бы притянуть Мина к себе за затылок и по-настоящему поцеловать, не боясь осуждения. Хотя бы просто обнять его и с нежностью коснуться губами виска, и при этом не встать под расстрел.       Как бы это было, иметь возможность выбрать, кого тебе можно любить, и не бояться быть за это униженным?       Наверное, единственное место, где никто их не трогает, это публичный дом Госпожи Сон.       Там, в отдельной комнате в компании Миновских подруг, можно было сесть и откинуться на подушки, пить поданный артистками чай и слушать множество занимательных историй о том, каким Мин был в детстве. Сам Мин отнекивался, просил девушек перестать, а Август только посмеивался, закуривая сигарету — ненадолго здесь можно было расслабиться и приобнять Мина за плечи.       Как-то раз он столкнулся с Госпожой Сон, курящей перед входом, пока ждал Мина — он прощался с девочками внутри. Она пожала плечами и сказала:       — Лишь время покажет, насколько правильный выбор ты сделал, Господин писатель. А пока что будем жить и смотреть, куда вас приведёт шутница судьба. Но двери моего дома для вас всегда открыты. Мин мне, как сын, которого у меня никогда не было. И я рада, что он добился взаимности достойного амбициозного человека, который пытается поднять нацию с колен на японском рисе.       Август удивлённо посмотрел ей в след, но так и не понял по её загадочному взгляду и нечитаемому выражению лица, случайно она сказала это именно так или же действительно имела в виду сказанное. Остаётся только гадать.       Когда он возвращается домой, Мин внезапно говорит, что хочет снова посетить сады. Поэтому спустя две недели, когда карнавал успешно завершён, они выбираются в весенний полдень, чтобы уйти далеко от всех туда, где встретились впервые.       Этот день, как никогда, напомнил тот самый, в котором Август забрёл в сады случайно. Яблоневые цветы окружают периметр, и лепестки их кружатся в воздухе с тёплым весенним ветром, взмывая в голубое небо и возвращаясь к зелени травы. Но здесь они оба уже повзрослевшие почти на десяток лет.       С того дня утекло много воды. Мин стал совсем другим человеком, и смотреть на него приятно для сердца — Мин тот самый тип людей, которые внутри всегда свободны. У них нет границ в голове и в душе, потому Август засматривается на его лицо, залитое солнечными лучами, и прищуренные от улыбки глаза.       Когда они сидят под яблоневым деревом, Август достаёт из кармана ту самую коробку, протягивая её Мину.       — Я знаю, что это мелочи, — начинает Август, глядя, как Мин открывает её. — Но это всё, что я могу пока что дать на память о себе. Однако мне хочется верить, что рано или поздно мы окажемся в дне, когда я смогу без зазрения совести взять тебя за руку и надеть тебе на палец кольцо со своим именем, чтобы все знали, кто его тебе подарил.       Мин рассматривает сформированный серебром обсидиан и поднимает глаза, переполненные чувствами.       — А говорил, что неромантичный.       — Уж какой есть.       — И такого я тебя люблю.       

*

             Август иной раз сомневался, сможет ли он довести дело до этого дня.       Двадцать лет он потратил на формирование мысли, собственных идеалов, на построение оппозиции и разработку плана, по которому сегодня должно было свершиться то, что не свершилось в марте 1919 года. Того, чего не добился Кёнмун со своими людьми, Август рассчитывает добиться сегодня за них обоих.       Активные приготовления шли без перерыва целую неделю. Семь дней назад они навели шума на границе с Маньчжурией, чтобы выманить основные японские войска из Кэйдзё. Они взорвали несколько складов и атаковали оружейную крепость, снесли несколько смотровых башен и притеснили японские войска у их казарм, чтобы вынудить их вызвать подкрепление.       С маньчжурских границ до Августа быстро донесли вести, что всё прошло успешно, и через некоторое время из центра Кэйдзё выдвинулись ряды японских солдат в сторону границ. Под командованием генерала Кириямы огромная часть японской армии вышла за пределы столицы под страхом начала новой войны.       На конец недели было назначено большое собрание японской верхушки в главной резиденции для обсуждения вопросов урегулирования конфликтов с разных сторон корейских границ.       Здесь Август с основной группой захвата собирается проникнуть в здание главной резиденции и подорвать его вместе с генерал-губернатором и его приближенными.       В течение некоторого времени по резиденции делали прокладку из взрывчатки, к которой в самом конце вчера установили детонатор. Когда они активируют систему изнутри, им нужно будет успеть покинуть здание и только запустить взрывной механизм, чтобы распрощаться с японским правительством в Корейской Империи.       Август экипирован, равно как и все остальные. В этот раз он пойдёт вместе со всеми как лидер этой операции. Когда здание будет подорвано, им предстоит битва на улице против остатков солдат, а также противостояние японской армии, которая останется без верховного командования в Маньчжурии.       Август проверяет оружие, закреплённое на ремнях под пиджаком, всё заряжено, лезвия на месте. Его берёт легкий мандраж с самого утра, потому что он ждал этого дня двадцать лет, и теперь, наконец, его отделяет один шаг от победы — последний карнавал.       После того, как они снесут японскую резиденцию, на улицы выпустят корейских монархов, которые объявят о своём возвращении к власти и противостоянии Японии. Отныне они перестанут быть колонией и вернут себе самостоятельность.       — Август.       Август резко поднимает голову, и, видимо, слишком резко, чем выдаёт своё волнение. Мин оглядывается вокруг, все заняты своими делами и понемногу готовятся к выходу — по одному покидают здание, чтобы выйти на свои позиции и выдвинуться согласно плану.       — Что такое? — спрашивает Август, но Мин качает головой, опираясь на стол напротив.       — Ничего, просто хотел тут постоять. Как ты?       — Я думаю, ты и так видишь.       — Да, ты волнуешься, — соглашается Мин. — Оно и понятно. Ты шёл к этому с юношества. Я бы, как осиновый лист, трясся на твоём месте, но ты выглядишь уверенно. Поэтому я пришёл, чтобы ты перестал волноваться.       — У тебя есть идеи, как преодолеть волнение?       — Просто я уверен, что ты всё сделаешь правильно, — Мин молчит некоторое время и только потом продолжает. — К тому же, я буду ждать тебя тут всё это время. Поэтому возвращайся, когда всё закончится, хорошо?       В баре никого уже не осталось. Все разошлись по своим местам, и Август замечает это, только когда Мин отталкивается от стола, делая к нему уверенный шаг. Он берёт лицо Августа в свои ладони и тянется к губам, прикрыв глаза, но Август останавливает его.       — Я поцелую тебя по-настоящему, когда мы оба станем свободными людьми.       Мин стоит в ступоре пару секунд, а после согласно кивает, улыбаясь, и только обвивает руками его шею, крепко обнимая. Август не скупится на объятия в ответ, носом уткнувшись в чужую шею — Мин действительно похож на тихую гавань, в которой можно легко успокоить сердце. Постепенно нервозность, сковывающая руки и ноги, утекает сквозь пальцы и оставляет после себя только уверенность. Август готов к этому.       Он выпускает Мина из рук и, всё же не удержавшись, прижимается губами к его лбу.       — Жди меня здесь.       Поправив полы пиджака, Август выдыхает лишний воздух из лёгких и шагает за дверь бара.       На улице сегодня многолюдно — время как раз для базарных покупок. Основная часть населения будет далеко от резиденции, потому что сегодня день поставок местных и зарубежных, даже знать стечётся к портовым навесам, чтобы выкупить своим дамам заморскую косметику или присмотреть себе диковинные вещи.       Август проходит мимо и единственный сворачивает в переулок, чтобы срезать путь к резиденции и не привлекать внимание оставшихся солдат. На пересечении тёмных улочек он встречается с Сонхвой, они кивают друг другу и расходятся в разных направлениях, ведь Сонхва выставлен как боец с солдатами на улице, а задача Августа — проникновение в резиденцию.       Август выныривает на центральной улице и идёт по краю тротуара к тому самому месту, где по плану он встретится с Мёнбоком, Тэран и ещё двумя ребятами из разведки. Здесь обходной путь на территорию резиденции, который они вышлифовали себе сами буквально за неделю до этого дня. Август оказывается здесь первым, потому первым преодолевает высокую стену посредством небольшой импровизированной лестницы, выбитой прямо в каменной стене. Постояв около минуты на территории резиденции, он слышит копошение, и через стену перескакивает Тэран, следом за ней тут же появляется Мёнбок и недостающие два звена операции.       — Все помнят, куда им идти? — спрашивает Август, на что получает четыре равномерных кивка. — Тогда, Тэран, на тебе первый этаж, вы двое, идёте на проверку в подвалах, мы с Мёнбоком пойдём на верхушку, чтобы проверить всё там.       — Есть.       Они расходятся. Людей мало, на груди Августа и Мёнбока эмблема иностранных послов, которые должны прибыть сегодня после обеда, но не прибудут — их корабль осадили люди Августа ещё вчера. Потому он с безупречно безразличным лицом в сопровождении Мёнбока проходит в здание мимо выровнявшейся перед ними охраны. После этого они с Мёнбоком кивают друг другу и расходятся в разные стороны: Август наверх, а Мёнбок прямо по этажу к другой лестнице.       Но Август замечает маленькую деталь — слишком тихо. И на пути им встретились только те два солдата на самом входе, больше никого не было.       Август знает, что сейчас часть его людей входят на территорию резиденции, чтобы встать на позиции для перестрелки, но есть ли тут кого отстреливать. Август в сомнении выходит на второй этаж и прислушивается — гробовая тишина.       Под его ногами тихо скрипнул пол, и кажется, будто этот скрип слышит весь мир, у Августа сердце резво забилось в груди — ему не нравится это до дрожи. Напряжение в его руках усиливается, когда он подходит к ближайшей двери и тихо ее приоткрывает, но за ней оказывается пусто. И это не ударило бы по Августу так сильно, если бы он не подошёл к следующей двери — тоже пусто.       Даже если верхушка на совещании, рядовые солдаты и младшие чины должны быть на местах. Но где же они?       Все его мысли прерывает оглушительная серена — созыв солдатов к резиденции.       Август достаёт небольшой детонатор с датчиком, но внутри у него пустеет, ведь лампа не горит. Взрыва не будет, потому что либо детонатор сломан, либо нарушена проводка.       Срываясь с места, Август бежит наверх, по лестнице выбираясь на четвёртый этаж, где должен быть главный зал совещания. Он забегает в него с разбега, так что двери ударились о стены.       Но там тоже пусто. Это была подстава. Их кто-то сдал.       Август думает на ходу, выбегая снова на лестницу. С окна он видит, как огромное количество японских солдат входит на территорию, и его люди не успевают от них отстреливаться. Их слишком много, но такого не может быть, ведь все войска отбыли в…       Или же они не отбывали в Маньчжурию. Все просто хотели, чтобы Август так думал.       Он чувствует себя самым большим дураком на свете. Сейчас дело всей его жизни катится в канаву вместе с сотней людских жизней, а он в полнейшей растерянности.       — Август!       Мёнбок выбегает ему навстречу, указывая на этаж.       — Какого черта они пустые. Нас предали, иначе как им удалось…       — Я знаю, — Август обрывает его, разворачивая, и подталкивает к проходу. — Генерал-губернатора нет в резиденции. Солдаты заходят на территорию и уже на подходе к зданию. Детонатор не сработает, нужно включать вручную. Где те двое?       — Их подстрелили, — Мёнбок бежит рядом с ним и вдруг останавливается. — Тогда нужно загнать побольше солдат в здание, я займусь детонатором. А ты бери Тэран и отступайте первыми.       — План отхода есть?       Август не может не спросить, потому что сейчас нет заранее продуманной стратегии ни у кого. Но ему важно знать это, когда он отпускает фактически на самоубийство своего лучшего друга. Мёнбок кивает:       — План отхода есть.       — Тогда до встречи.       И в тот момент Август, убегая дальше по коридору, впервые не обернулся назад.       Август намеренно выбегает к главному входу, привлекая к себе всеобщее внимание, и тут же забегает обратно в здание. Несётся вверх по этажам, слыша за собой большую погоню, и через окно видит, как текучка японских солдат вся лезет в здание за ним и его людьми. Добегая до третьего этажа, он захлопывает за собой дверь в одном из кабинетов и вылезает через окно, спускаясь на этаж ниже по рельефной стене.       Он открывает форточку, в которую осматривал периметр, когда только вошёл в здание, и через подоконник запрыгивает внутрь комнаты. В коридоре слышится стихающий топот, и, пока всё чисто, Август выбегает на второй этаж, тут же натыкаясь на Тэран.       — Август, что за херня происходит, кто нас сдал?! Всех наших расстреляли, как собак, на улице просто река крови, мы отбиваемся, как можем! — шипит она, но думать времени нет, потому что топот японских сапог снова приближается.       — Это не важно сейчас, — Август открывает ближайшую форточку и толкает Тэран к ней. — Возвращайся и предупреди всех, чтобы отступали. Пусть собирают вещи и идут в резерв, веди их. И забери с собой книгу. На случай если я…       — Заткнись. Сам вернёшься и заберёшь свою книгу из моих рук!       Она послушно выпрыгивает со второго этажа в кусты и удирает по заднему двору к противоположному месту от того, где они перелезали изначально. Тэран понимает, сейчас уверенности нет ни в одной детали плана, которую продумали заранее, ведь это всё могли выдать.       Август прячется за ближайшей дверью, когда на этаж выбегают солдаты. Они переговариваются между собой:       — Снаружи всё?       — Чисто. Остались люди в подвале и наверху.       — Разделяйтесь!       Когда они на ходу продолжают отчёты, Август выпрыгивает через окно во двор. В подвальной комнате стоит детонатор, а значит, они могут там натолкнуться на Мёнбока.       Август спешит в надежде, что сможет что-то изменить. Он не знает, как много у него ещё времени, прежде чем тормозит перед маленьким окном в подвал. Он понимает, что опоздал, когда раздаётся череда выстрелов и криков.       Мёнбок заваливается назад, к стене, соскальзывая по ней на пол. На его рубахе слишком много дыр, чтобы Август мог надеяться хоть на что-то. Август вспоминает момент, когда решил не оборачиваться назад в первый раз в жизни.       Ведь если бы он это сделал, он бы увидел своим проницательным взглядом сожаление в глазах Мёнбока.       Потому что плана отступления у него не было.       Но он поднимает голову медленно и видит Августа в мелком пыльном окне. Его улыбка в крови, но он растягивает её на лице, глядя Августу прямо в глаза. Одними губами он произносит:       «Всё по плану»       И усмехается. Август стискивает зубы, но не может сделать уже ничего. Он понимает, что от него хочет товарищ, поэтому поднимается и бежит изо всех сил, больше не оборачиваясь. Даже если дорога размывается, Август отказывается пускать эти слезы, он не станет плакать по этому дураку.       Когда Август преодолевает высокую каменную стену, позади гремит взрыв. Столб огня поднимается к небу, а этажи рушатся у самого основания — здание превращается в руины и разваливается на глазах. И всё, что остается Августу, — сжать кулаки и бежать дальше, слыша за спиной крики погони.       Весь город оцепили, и есть подозрение, что все знают Августа в лицо. Ведь как только его замечают, сразу же указывают пальцем и срываются вдогонку. Дыхание сбивается, в голове есть чёткий план города, но не плана отхода, потому что все дороги перекрыты — бежать некуда. Это западня.       Внезапно Августа за шиворот хватает рука, утаскивающая его в переулок за навес какого-то бездомного. Мин держит Августа за край пиджака и сам выглядывает одним глазом из-за затертой ткани. В его свободной руке заряженный пистолет, а на темных полах пиджака виднеются бурые пятна крови. Но это не его кровь.       — Мы в западне, весь город знает твоё лицо, всем раздали портрет, — выпаливает Мин, привставая рядом на одно колено. — Нас предали. Корейские монархи водили нас за нос, они приняли сделку генерал-губернатора, надеясь, что те отдадут им земли феодалов и оставят в живых, но как только генерал-губернатор вытравит оппозицию, их всех тоже перестреляют.       Август не верит своим ушам.       — Откуда информация?       — Вор, которого Вы отпустили, вернулся из Маньчжурии, чтобы сказать нам это. Никто в Маньчжурии из наших ему не поверил, потому что он японец. Но сюда он смог добраться только сегодня. Наша операция там…       — Она тоже провалена?       — Да. Нас обманули с самого начала, чтобы выманить из укрытия и разом избавиться от всех поодиночке.       Август внезапно понимает, почему так долго корейские монархи отказывались сотрудничать. Они согласились только после того, как генерал-губернатор предложил им сделку. И ведь они могли просто ворваться в любой момент в штаб, они знали, где он, знали их планы и могли уже год как уничтожить их всех.       Но генерал-губернатор решил действовать крайне жестоко. Он решил не просто искоренить оппозицию, а убить в людях всю веру в перемены. Япония играла с ними, как с крысами в клетке, разглядывая их стратегии под лупой, и теперь собирается раз и навсегда показать всем — не бывать вашей оппозиции. Потому что никто не будет на вашей стороне. Никто не будет на стороне народа.       Кроме их самих.       Мин теребит его за плечо:       — У нас большие потери, штаб уже разрушен, — Мин сжимает его пиджак, сомневаясь в следующих словах. — Я знаю, как это звучит, но, Август, ты должен бежать. Бежать в Англию с Джонатаном. Они все знают твоё лицо, сейчас тебе нельзя тут оставаться.       — Ты предлагаешь мне бежать первым с тонущего корабля? — зло смотрит на него Август, но Мин качает головой, своей рукой разворачивая его за подбородок.       — Нет, тебе нужно отступить, чтобы продумать новый план. Ты же сам знаешь, отступление — это не бегство, а ресурс для построения новой стратегии. Соберись, Август, мы и так многих потеряли сегодня. Поэтому не теряй себя, без тебя мы точно проиграем. Ты — сердце этой революции, так будь им до конца.       Август смотрит в его уверенные сверкающие глаза — Мин верит в него. Всегда верил и будет верить до последнего, потому что знает, что Август может вывести их к новой жизни. Но сам Август больше не уверен в себе, он одним сегодняшним днём убил сотни своих соратников, потому что доверился не тем информаторам, связался не с теми людьми.       Если бы он был умнее, этого бы сегодня не произошло. Всё разрушено. Он слышит отсюда стрельбу и крики, переговоры японских солдат и своих людей, которые отстреливаются от них, но в таких составах вряд ли они могут противостоять.       И сейчас ему нужно сбежать, как последнему трусу. Но он понимает, ещё большей глупостью будет остаться здесь и лишить себя возможности что-то исправить. Если он не хочет лишать себя будущего, то нужно вставать и идти в порт.       — Джонатан в порту?       — Да, — Мин вздыхает с облегчением, видя, что достучался до чужой головы. — Он ждёт поставку книг, чтобы отплыть, и если мы успеем в течение получаса, то ты отплывёшь с ним.       Август хватает его за руку.       — Мы отплывём.       Он говорит это тоном, не терпящим возражений, и смотрит достаточно строго, чтобы Мин не перечил — он только кивает Августу и поднимается на ноги.       — Тогда нам надо поторопиться.       Мин бросает ему ещё один пистолет и выглядывает первым, он прикрывает Августа, пока тот перебегает улицу. Мин отстреливается, специально целясь в ноги, не давая этой паре японских солдат пройти — они зовут подмогу.       Скрывшись между домов следом за Августом, Мин прокручивает в голове городской план и прикидывает, как им пробиться в порт. Никто из информаторов не знает, что у Августа связи в Англии и в порту есть свой человек. Поэтому они не станут отправлять много людей на причалы и будут акцентироваться на пеших границах. Начинается мелкий дождь, это собьёт следы.       Мин уже один раз растерялся, когда этот японский мальчик залетел в штаб со своим пламенным докладом. Уже тогда на улицах был шум, и Мин думал, что опоздал, но выцепил Августа в момент побега.       Ему необходимо вывести Августа из Кэйдзё, чего бы это ни стоило.       Он не знает, кто где сейчас, но всем известны резервные штабы, которые создавали только внутри оппозиции. Их местоположение не передавали информаторам, эти штабы не тронут, об их сохранности все позаботились. Поэтому все, кто выберется из сегодняшней «охоты на ведьм» направятся сразу в резерв для получения указаний.       Сейчас в нём говорит волнение, спешка, адреналин, поэтому Мин стреляет метко и резво уходит от пуль в маленькие укрытия: стенка, фонарь, вывеска, стойка. Что угодно подходит, что может встать преградой на пути у смертоносного оружия. Мин не успевает думать, только следует инстинктам и пытается выжить в этом водовороте выстрелов и японской брани.       Остаётся главный пролёт, и, прежде чем остановиться, Мин уверенно толкает Августа в спину — бежать. Даже если за ними хвост, это их единственный шанс на побег. Эта широкая маленькая площадь, из которой уже отсюда виднеются портовые причалы. На ней они, как на ладони, и это единственный путь, который дает им шанс сбежать из этой страны.       Мин отстаёт от Августа всего на один шаг и забывает, как дышать. Капли дождя становятся больше, ощутимо стукая по плечам. Он оборачивается в середине площади, видя, как солдаты тоже выбегают из переулка, но не у всех есть огнестрельное оружие. Они целятся, и Мин опережает их, на бегу выстреливая первым.       Выпуская ряд патронов, он замечает, что вся эта погоня будто замедляется. До спасительной стены остаётся три шага, Мин убирает руку, чтобы развернуться лицом вперёд и вложить все силы в бег, но видит её перед собой всего на долю секунды в момент нажатия на спусковой крючок. Пуля с последнего выстрела попадет в цель, она идёт по прямой траектории, и, если Мин сделает шаг в сторону, её целью станет Август.       Мин не думает ни секунды и просто позволяет своему телу совершить этот разворот вперёд. Но сразу после этого он понимает по сильному толчку в спину — вот она. Пуля догнала его, пробив левую лопатку, и Мин чувствует, как теряет опору под ногами.       

DiRez — Отпусти (cover Нервы).mp3

      Мин оседает сначала на колени, ладонями упираясь в каменную кладку дороги. Он чувствует, как в спину обрушивается уже три выстрела, которые он чувствует с запозданием. Становится больно, в груди усиливается давление, словно его сжимают в тисках, и Мин не может сдержать рвущийся кашель.       Кровь течёт по краям его губ, и дышать становится сложно. Мин не может больше держаться вертикально, ему кажется, что вся сила в один миг утекла из его тела сквозь пальцы, оставив за собой только уязвимость.       Мин плохо слышит, когда начинает заваливаться на бок, но знает — это Август. Он держит его с привычной осторожностью, он говорит, и нужно так много сил собрать вместе, чтобы сфокусировать своё размытое зрение у него на лице.       Впервые Мин видит его таким — разбитым. Но ему нужно бежать дальше и оставить Мина здесь. Их история закончится здесь, и Августу нужно отпустить его, чтобы идти дальше.       Холодно, но дрожь постепенно утихает. Шум в ушах вдруг проясняется и уходит, словно Мина контузило лишь на минуту. Мин ясно видит и хорошо слышит происходящее, но совсем не чувствует своего тела. Ему было больно, но сейчас боль слабнет и гаснет постепенно подобно большому костру в дождливый день.       Но вместе с этой болью ему кажется, что он теряет что-то ещё. И Мин знает, что это. Он умирает.       — Нет-нет-нет, смотри на меня, тебе нельзя тут оставаться.       Август не может унять дрожь в собственных руках, его ладони в липкой крови. Никогда прежде он не чувствовал столько страха, он потерял сегодня всё и всех, но всегда он отворачивался от мысли, что может потерять Мина. Август был уверен, что защитит его любой ценой от всего, но на какой момент он забылся?       В голове слишком много мыслей. Дождь превращается в ливень, он на руках держит трясущееся тело, и это не холод. Август знает, что не единственный кому страшно.       Ко лбу Мина прилипли светлые пряди волос, и даже сейчас на его лице совсем слабая полуулыбка. Его бледные губы тоже в крови, он кашляет с каждым разом всё слабее и дышит всё реже. Мин прямо сейчас умрёт от пули в сердце, но Августу кажется, что его собственное прямо сейчас хочет остановиться.       Что он будет делать здесь без Мина? За что ему сражаться? К чему идти?       Его семья разрушена, его дело всей жизни погорело в один момент, и единственное, ради чего он мог продолжать жить, это глаза молодого влюблённого мальчишки. Глаза, наполненные верой в него, Августа.       И кто будет верить в него теперь, если он сам в себя больше не верит?       Даже если он в итоге добьётся того, ради чего шёл, то какой смысл ему будет дышать этим сгоревшим счастьем? Он никогда не сможет жить, потому что бесконечно начнёт искать пути в прошлое. Он никогда не сможет отпустить то, что рассыпалось в сегодняшнем дне.       Своих людей, расстрелянных на улице, свою семью, которая погибла, своего возлюбленного, который закрыл его собой. Свою жизнь, в которой он сражался, но имел всё, чтобы чувствовать счастье, — он будет вечно сожалеть о том, что потерял.       Мин хочет, чтобы Август оставил всё, но он не может исполнить это его желание. Мин взглядом просит его уйти, и Август качает головой. Как бы сильно они не желали всё изменить, этот мир ещё не готов к переменам. И каждого, кто хочет говорить и не хочет молчать, будет настигать тот же конец.       — Тебе нужно уходить.       Эти слова тихие, но будто не последние, а просто сказанные шёпотом в поздний вечер. Август не может сдержать себя сейчас — никогда прежде он не находил повода плакать, но сейчас не может противостоять этому. Мин слабо пытается поднять свою руку, чтобы толкнуть Августа, но тот ловит его ладонь в свою — холодная.       — Куда я теперь пойду? — жалобно усмехается он, игнорируя японские крики.       Руки Августа в крови, что капает с поношенной куртки Мина. Он никуда не двинется с места, потому что осознаёт — он слишком сильно не хочет снова оставаться один. Заново подниматься на ноги, искать выходы и жить новую жизнь, зная, что единственный выжил в старой.       «Не теряй себя, без тебя мы точно проиграем»       Август уже проиграл. Если он выйдет сегодня отсюда живым, что от него останется?       Ничего. Он выйдет отсюда никем ради того, чтобы сгнить в одиночестве. Ведь все, кто сражался за него сегодня, — их всех убили. И стоит ли бежать с этого корабля, чтобы построить новый? У него не хватит сил.       Август теряет свой смысл, ведь этот смысл медленно умирает в его собственных руках. Из него сила утекает вместе с пролитой кровью, давая понять: эта жизнь для них закончена.       «Лишь время покажет, насколько правильный выбор ты сделал, Господин писатель. А пока что, будем жить и смотреть, куда вас приведёт шутница судьба»       В голове голоса, проносящиеся один за другим. Память побрасывает моменты, в которых Август пьёт в баре привычный виски, стукаясь гранёным стаканом с Мёнбоком. В его памяти Тэран без стука входит в кабинет в своей слишком мужской одежде для женщины. Шумная пляска в баре, на которые он любил смотреть каждый раз в конце недели.       Но Август не может видеть в своей памяти поющего Мина, когда сам он лежит у него на руках. И в его глазах Август видит страх, он читает в них слишком ясно: «Я не хочу умирать».       Август рукой гладит его по щеке и прижимает к себе, вынуждая зажмуриться. Мин тоже плачет, их настиг не тот конец, о котором они оба мечтали.       — Не бойся, — шепчет он, свободной рукой беря пистолет. –Это ещё не конец.       Если ничего не изменить, то они уйдут. Туда, где есть шанс всё исправить.       Он стреляет на поражение до тех пор, пока патроны не кончаются в барабане. Август чувствует пули, летящие в спину и в грудь, но тянет время. Перезаряжается и стреляет снова, до тех пор, пока дыхание у него на груди не стихает.       У Мина спокойное лицо, бледное от дождя и потери крови, дорожки из слез с его щек смыло дождем. Он холодный, его ледяные пальцы уже не сжимают руку Августа в ответ. Всё закончилось, и Август усмехается. У него остался последний патрон.       Он подносит обжигающее дуло к виску, криво улыбаясь японским рекрутам. Живым они его не возьмут. Даже если они не добились своей свободы, они попытались. И всю память о смехе и радости успеха Август заберёт с собой в могилу вместе с планами на дальнейшую жизнь.       В его голове светит солнце, и ветер несёт по садовой зелени белые яблоневые лепестки. Он слышит смех и собственное имя чужими устами и чувствует — вот где всё это время была его свобода. Её не нужно было добиваться, он нашёл её одним воскресным утром в саду, и с этого момента она всегда была у него внутри.       «Должно быть, я быстрее начну верить в судьбу и красные нити, чем в переменчивую удачу»       Август смеётся над собственными словами. И подставив лицо под капли дождя, он нажимает на спусковой крюк.

*

      Тэран лежит на земле, сильно кашляя. Бок сильно тянет, она зажимает его рукой, но это вряд ли поможет — по ней открывают новую огнестрельную очередь, и она закрывает глаза, лишь чувствуя, как пули бьют по всему телу.       У неё остаются силы посмотреть в след уезжающей машине. Там в ящиках стопками лежат книги, среди которых та, что она подбросила в последнюю секунду. Труд Августа, на который он потратил двадцать лет, чтобы сказать о том, какую ценность люди должны привносить свободе и своему выбору. Она никогда не говорила, что читала эту дурацкую книгу, пока он не видел.       И она хочет верить, что в один день слова этой книги станут реальностью. И люди увидят выбор, которого себя лишили. Она хочет верить, что умрёт сегодня за свои права, чтобы однажды кто-то жил с осознанием, что может всё.       Она этого не увидит, но хочет верить, что в один день у каждого будет право решать, кем он будет.       «propter cordis libertatem»       И пусть мир увидит, как однажды она умерла за то, что, возможно, у всех будет по умолчанию.