sign language

       комната Олега - колыбельная солнца, она всегда светлая и теплая. На стенах и потолке живут солнечные зайчики, ковер горячий как песок летом в песочнице, а на белое постельное белье без очков было невозможно смотреть. Рому колотило битый час в углу, пока он пытался успокоиться, спать, кутаться в куртку, но получалось лишь скользить кроссовками по ковру, скулить, как забитая собачонка, но за Савченко наблюдать. Парень отлично помнил его, точь - в - точь, момент в момент, ведь этот парень ещё во дворе десять лет назад был похож на модель какого-нибудь детского глянца (если такой есть), на садового ангела, на крылатых на иконах. Слишком маленький, слишком хороший, слишком не такой как все. Сащеко усмехается, по своему горько, но хвалит себя, что тогда отпинал ребенка, ведь хуй знает, чем бы занималось это создание, а не слушало какие-то потрёпанные жизнью кассеты, не имело около сотни шнурков к ярким кроссовкам, выпивало противный лимонад, гуляло с девочками, а не собирало пьянь по ночным и противным клубам. Шорох в постели заставляет Сащеко покоситься в сторону младшего, по максимуму прикрывая глаза, но тот лишь улыбается, пряча блестящие глаза за подушкой и одеялом. Как девчонка, чесслово, видимо, Рома его мало пиздил. Наверное, следует добавить, но пока..а не пока. Старшеклассник только решил, что все хорошо, что он в тепле, добре и уюте, где пахнет цитрусами и пирожками с яблоками, где в коридоре не стоят винные бутылки, где утром лишь медленно гудит холодильник, убаюкивая остальных. У него же этого ничего нет. Пьяные родители, мертвые друзья, его убитое тело и нервы до того, что он снова бросается на Олега, холодными длинными пальцами сжимая шею подростка, пока тот ничего не осознает. - все десять лет я страдаю из-за тебя, - Сащеко шипит, вкладывая весь яд в слова, - твои чёртовы слова легли вечным грузом как проклятье. Олег испугано и бешено смотрит, словно загнанная в угол лань, зашуганный зайчик, но цепляется за запястья душителя, пытаясь повоевать за жизнь. - тебе некому отдать свои детские обиды? - хрипит, чувствуя давление сильнее, - тебя мамка не жалела от пинков старших? Хватка на шее слабеет, давая парню свободно вдохнуть, но тот лишь начинает кашлять, словно у него последняя стадия гриппа, переворачиваясь на грудь и сбрасывая Рому на пол. - мне кажется, ты должен извиниться за слова, - зубы стучат, а тело снова начинает ломить так, что Рома находит силы только отползти в свой законный угол. - я даже тебя не помню, чувак, а ты чуть меня не убил, - Олег нервно потирает шею, все ещё чувствуя холод пальцев и сильную хватку, поставив в голове плюсики на пункты, что незнакомых, а тем более пьяных домой не тащить, - может хоть что - нибудь объяснишь? Обвинения в клубе, проклятия, что это? Голос танцора совсем спокойный, ровный, плавный и медленный, он не гонится за временем, не торопится и не страдает чем-то неебически важным, раз сейчас сидит в углу напротив, выводит потенциального убийцу на диалог. - я в детстве, - пальцы стискивают футболку, а взгляд потупляется, - во дворе отпинал тебя, со своей свитой моральных уродов, а ты.. - я сказал, что ты к двадцати с чем-то там сдохнешь? - Олег берет ответственность вспомнить все так, как было, внимательно оглядывая собеседника. Савченко было не страшно. Не в клубе, не дома, не перед смертью, когда перед глазами поплыли бензиновые пятна от нехватки кислорода, ведь пацан, который сидел в потёртых и побитых жизнью шмотках, вжимался в стену и кусал от нервов губы, бегал взглядом по комнате, теперь причинить вреда ему не мог. Его хотелось больше прижать к груди, накрыть одеялом, говорить, что все будет хорошо, нужно только потерпеть, подождать, но Сащеко это было нахуй не нужно. Сейчас Ромке нужен был только друг, который заменит всех семерых, будет за них болтать, творить хуйню и проводить все время вместе, а Олег был тому идеальной, но временно ненавистной заменой. Кудрявый болтал без умолку уже третий час, вспомнил все, начиная с того избиения, заканчивая тем, как в десять папка купил ему боксёрскую грушу, как до пятнадцати он упорно качался, а год назад его втянуло в ритм хип-хопа, в его жизнь, в клубы, где он немного, но пил, а вчерашний инцидент оторвал его от работы. Они ставили наимоднейший танец, когда в зале поднялся шум, завизжали девчонки, а Ди - Джей решил заглушить свои колонки - сердца, что в консульсиях бились со всей здешней толпой. - я увидел, как парни буквально ломают тебе руки и мне стало тебя жаль? - Савченко задаёт вопрос сам себе, потому что на это Сащеко лишь усмехается и закуривает. Ему плевать, что танцор сказал, что не курит, а мать не переносит дым, наверняка потом устроит ему истерику, а Рома такой истерике был бы рад. Это не пьяное чудовище, разбивающее бутылки и кромсающее все, что есть живое. Будь то отец или он, дальше ещё не уходила. Олег смотрел все это время внимательно и пронзительно, замечая все резкие вздрагивания парня, резкие выпады из мира и глюки, ввиде шипящего телевизора в голове, а того хуже, когда все плыло или парень проваливался сквозь землю. Пусть и сейчас Рома сидит с этим мальчишкой, голову не покидает это стрёмное и страшное пророчество, явно брошенное зря, как говорил Олег, но в холодный пот до сих пор бросало. - у тебя все настолько плохо? - Сащеко поднимает тяжёлый взгляд, желая усмехнуться, но выдает оскал, - понял, больная тема, но может я все же могу помочь? - вены вскроешь мне своими руками? - сбрасывает тонким указательным пепел на пол, поджимая сухие губы. - помогу начать новую жизнь, - Олег звучит серьезно, а Рома опять стучит зубами, понимая, что шестнадцатилетнему хиппи не вытащить его из пьянок, наркоты и бродяжного образа жизни, не вытащить из компании, что носит в карманах траву, не вытащить из езды в жёлтой "десятке", где явно не один раз его дворовые ребята возили чужие трупы, получали деньги и делили, что в любой никому не нужный момент за это покрывательство преступлений его могли навсегда упаковать, но он податливо кивает, на что Савченко довольно улыбается. На данный момент он единственная соломинка Ромы, из которой он может хлебнуть жизнь, как из алкогольного коктейля. - тогда, я Олег, та самая сволочь из клуба. - Рома, по общему признанному мнению, отброс, - со вздохом пожимает плечами, собравшись уходить, бросая окурок за кровать Олега, заранее сваливая вину за курево на него, как видит по - доброму протянутую руку. И эта теплая мягкая ладонь идеально помещается в его большую и шершавую, а потом и он сам, мерзкий, колючий, огромный, оказывается в солнечных объятиях дворового дитя, что ласково зовёт его Ромка, а тот лишь как маленький цепляется пальцами за футболку, уткнувшись носом в ключицу, боясь, что шанс на жизнь без всякой поеботы у него отберут. Единственный шанс на жизнь с солнцем, которое он ненавидит, у него отберут.