***
Днем мамка Олега влетела в комнату с возгласами, что он не вылезает отсюда целый день; не пошел на танцы, не ест, не пьет, но пусть хоть выучит уроки, а когда хотела продолжить, то, в суматохе не заметив, запнулась об ноги Ромы. - отлично, у нас ещё и гости, а ты мне ничего не сказал! - женщина всплеснула руками, хлопая глазками, а Олег лишь мило улыбается, обнимая мать за талию, выпроваживая из комнаты ненавязчиво и осторожно. - да, мам, гости. Это Рома, он со мной топчет землю, иди, полей огурцы, - за маленькую дерзость он получает лёгкий подзатыльник и поцелуй в щеку, который так и кричал, мол, балбес ты, Олежка, но, ладно, огурцы полью! Когда дверь с тихим скрипом закрывается, а Савченко дополнительно прижимает ее собой, навалившись спиной на вертикальную опору, судорожно выдыхает. - ну и зачем ты соврал? - Олег морщится от голоса Ромы, который похож на папин, когда младший сказал, что был не в клубе, а на вечерней тренировке по бегу. - ты бы хотел, чтоб я сказал, что ты алкоголик, громящий клубы? Проще научиться танцевать, чем бухать, чувак, - кудрявого парня танцы отлично расслабляли, особенно, когда дело касалось хип-хопа. Он шарил немного в шафле, мог сделать простые движения дабстепа, но первое было адским удовольствием и его будущим. -так научи, все равно дальше этой комнаты я не уйду, - Сащеко усмехается снова, приоткрывая оконную раму, чтобы выпустить едкий дым, что прожёг до дыр лёгкие, пока он не дышал. Дышать не хотелось и тогда, когда Савченко, скептически подняв бровь, но на память делая шаги и движения, что пытались слить в единое целое в клубе, ритмично и быстро повторяет, неслышно касаясь подошвами кед пола, буквально скользя по ковру и не создавая никакого шума как раньше. До этого Олег уверил, что соседи даже ничего не скажут, когда только начал заниматься танцами. Отец оплачивал им ремонт потолков каждые полгода, потому что это выгоднее, чем штрафы за шум, ущерб и нервы, потому что от топота на этаже выше сыпалась известь. - круто? - солнечный мальчик улыбается, присаживаясь на корточки, чуть подтянув джинсы, а Ромка реагирует лишь через пару минут, когда соберётся поднести к губам истлевшую до фильтра сигарету. - впечатляюще.***
Утро летом наступает около четырех, когда в душную комнату хлынет свежий прохладный воздух, все ещё пахнущий ночью, прошедшим дождем, травой и цветущими растениями на подоконнике. Пушистая кошка, что часто там ошивалась, потягиваясь так сильно, как никто из ее породы, хитро щурила глаза, кусала Ромку за пальцы, когтями удерживала за запястья, всячески ластилась, как и сейчас, тыкаясь холодным носом в щеку. - тш, Мурка, - зовет ласково, сгребая в объятия кошку, громко мурчащую на такие теплые ласки, - ещё пару минут и встану. Но если Мурка и мир был согласен, то те, на чьи деньги он жил, были не очень к нему справедливы. Телефон достаточно новой модели и известной марки переодически загорался, оповещая о сообщении одно за другим. "Рома, завтра в пять", - Рома гасит экран, переворачивая телефон экраном вниз, но в сумраке видит, как ковер освещает яркий голубой цвет, - "Рома, сука, только не явись". Старшекласснику похуй, пусть пишут, что хотят. У него теперь есть Мурка, есть Олег, его семья, которая в душе не ебет, с чем стал водиться их любимый танцор; у него все же есть его семья, он как в детстве до сих пор надеется, что однажды мать перестанет пить, а отец придет к ней, красивой, с цветами, но, опять же, на каждую детскую мечту вселенная клала хуй. Сащеко отворачивается к стене, сонно окинув взглядом спокойное лицо Олежки, что мило - тихо сопел, а утреннее солнце грело его лучами. Хорошо, когда везде светит солнце, а в угол, где спит Рома, так же, как и всю жизнь, оно н и к о г д а н е с в е т и л о.***
В семь Ромка делил комнату с вредным мальчишкой, вечно вопящим, что на его сторону светит дурацкое солнце, что он не может из-за него уснуть, спать, проснуться без боли в глазах, что теперь из-за этого он носит очки, а без них все рябит и плывет. Он был туповатым, Рома это знал, ведь на его сторону солнце никогда не попадало. Аккуратная постель постепенно становилась всегда не заправленной, на карте, что папа купил для географии, появлялись плакаты с зарубежными исполнителями тяжёлой музыки, а учебники на тумбе заменили семечки и зелёная "Балтика". Это было ближе к девятому классу. В девятом классе сосед по комнате его покинул, покинуло и солнце. Теперь в бетонной коробке солнца не было, оно как будто обходило это окно стороной, а однажды взбесившись, Рома заколотил его досками так, что не проникал даже дневной свет, и воцарилась тьма. В ней можно было жить так, как хотелось, ровно как и тогда, когда он познакомился с ребятами, что во дворе копали могилу. Сащеко, курнувший какой-то дичи, вставило настолько, что глаза чесались от раздражения, слезы лились около часа, а во рту язык неприятно лип к нёбу, зубам и щекам, даже если он пил. В ту ночь он решил, что это был последний раз, пока не запнулся об труп во дворе, а потом не вписался лицом в машину. - парни, у нас труп похоже ожил, - разнеслось где-то над головой, когда его грубо схватили за ворот, швырнув на землю, - а, нет, пьянь очередная. - кого хороните? - язык говорил сам за себя, хоть и мысленно, как считал Рома, даже шевелиться не мог, но невозможное стало реальным, - если да, то могу помочь. В ночь они клятвенно жали руки, обещали друг другу молчать, под рваное дыхание и тишину ночи долбили лопатами мерзлую землю осени. Сейчас над противным дядей Виталей из десятой комнаты росла акация, ужасно пахла, когда цвела, но Сащеко добросовестно ее поливал. Все же это был живой человек. Настоящий, в отличии от Ромы, который оценил жизнь человека в двадцать пять поганых тысяч.***
- Ром..Ром..Ромка! - Сащеко жадно хватает воздух, пытаясь увернуться от холодных струй душевой лейки, от рук Олега, что трясли его за плечи, пытаясь привести в чувства и разбудить. - телефон принеси, быстро, - ломающимся, но требовательным голосом просит старшеклассник, обнимая себя руками, чувствуя, как сильно все промокло, какая холодная и тесная ванная, каждую секунду становящаяся меньше, опаснее и ледянее. - вот, держи, - Савченко сует телефон в дрожащие руки, придерживая их в своих, боясь, что старший утопит единственную вещь, что выглядела дорого и никак не сочеталась с хозяином. Взволнованный взгляд Олега, его нахмуренные брови, сухие от волнения губы, все, что кричало о переживании за н е г о, заставили Ромку погасить экран и закрыть глаза. - ничего важного, - оповещает танцора, надеясь, что они ещё отметят вместе его восемнадцать через несколько месяцев, потому что бояться есть кого, пока в стёртых сообщениях горит крупными буквами чёрное: "молись, Сащеко, тебе пиздец" И помолился бы, если умел.