Чарльз
Бумаги. Ненавижу их! Эти документы, где каждое слово на вес золота. И если не отнестись к ним с должным вниманием, то можно нажить себе кучу неприятностей. Пока я работал в ЦРУ, у меня накопилась гора документов и отчетов, связанных с компаниями, основанных моим отцом, которые после его смерти перешли ко мне. И если я не разберусь с ними сейчас, пока идет послеобеденный перерыв, то ко мне начнут съезжаться директора компаний для переговоров с глазу на глаз. Поэтому лучше не рисковать. Прихватив с собой чашку чая, я, устроившись за письменным столом в своей комнате, начинаю самую скучную работу в мире. Ненавижу их…***
Раздается тихий стук в дверь, и в комнату входит Рейвен. В ее руках большая белая чашка. — Принесла тебе чаю, — улыбается. В голове сразу же всплывают моменты из прошлого, когда Рейвен точно так же приносила мне чай, когда я засиживался надолго с подготовкой к занятиям в университете, либо с документами. Кстати, сколько времени? Бросаю взгляд на часы. Без четверти девять. Черт… То, что должно было занять час, уже отобрало у меня два с половиной. Но этого и следовало ожидать. Работа с бумагами всегда занимала у меня много времени. А тут еще и накопилось за несколько дней. — Спасибо, Рейвен. Сестра подходит, ставит кружку на стол и садится на край кровати, оперевшись на нее руками. Чувствую, что она хочет что-то сказать, но сдерживается. Молчит. Я такое от нее ощущаю, чаще всего, когда она собирается сказать нечто «ужасное», типа кто-то увидел, как она меняет внешность, и она хочет, чтобы я стер бедолаге память, либо хочет начать разговор, который приведет к спору. Ждать пока она созреет для разговора нет времени, так как бумаг, требующих моего внимания, еще много. — Рейвен, что ты хочешь сказать? — Ничего. Я просто хочу посидеть с тобой. Не очень-то я ей верю. И она это знает. Даже, если я и обещал ей не читать ее мысли, я все равно чувствую все, что чувствует она. И это для нее не секрет. Вопросительно поднимаю брови, но не настаиваю. — Хорошо. Когда созреет, скажет. И снова углубляюсь в ненавистную работу. Она просто сидит и смотрит на меня. И собирается — внутренне собирается, чтобы мне что-то сказать. И мне это мешает. Но я ее не тороплю. Я знаю, что скорее отпугну ее, чем заставлю говорить, если потороплю. Но через несколько минут мне это все-таки надоедает. Очень сложно концентрироваться, когда рядом облачко давящих своей недосказанностью чувств. Опираюсь локтями на стол и смотрю на сестру. Небо заволокли тучи и начало темнеть, поэтому в комнате довольно мрачно. — Чарльз, я тоже хочу тренироваться, — наконец, заметив, что молчать уже нет смысла выдает она то, что крутилось у нее в голове, похоже, с утра. — Я знаю. — Тогда почему ты мне не разрешаешь? Почему не учишь меня, как остальных? Я прямо чувствую, как все ее слова и мысли кричат: «Я ненужная и бесполезная!» Она всегда комплексовала из-за своей мутации. А сейчас, когда все заняты подготовкой к борьбе с Шоу, а она нет, она еще больше ненавидит свои способности. — Потому что ты лучше каждого из нас умеешь контролировать свои способности. Ты их прекрасно контролировала еще до того, как я тебя встретил. — А борьбе? Не понимаю, почему ее так тянет быть как все? Делать то, что делают все? Неужели и так непонятно, что она очень важна? Даже если она не выглядит как все. Но, видимо, непонятно. — Если хочешь, можешь тренироваться. Но, Рейвен… Ты должна понять. Я не пущу тебя в бой, потому что несколько тренировок не сделают из тебя бойца. Ей не нравятся мои слова. Она хочет принять участие в борьбе против Шоу. Поэтому я убиваю в ней все оставшиеся возражения следующими словами: — Я не могу позволить, чтобы с тобой что-то случилось. Но она, все равно, уже более слабо, возражает: — Я уже не маленькая. — Знаю, — подсаживаюсь к ней на кровать и обнимаю ее. — Я уверен твои способности когда-нибудь спасут нам жизнь. Но они тебе не помогут против урагана или других более сильных способностей. Она не пытается освободиться от моих объятий, утыкается носом в мою шею и слушает. И помаленьку успокаивается. — Но я думаю, что ты все-таки должна научиться постоять за себя. Я погорячился, когда запретил тебе учиться борьбе. — Хорошо, — шепчет она, от этого, начиная от шеи, по коже бегут мурашки. В голове всплывают воспоминания о том, как я точно так же успокаивал Рейвен, когда кто-то обижал ее, или она сама себе придумывала причины впадать в депрессию. Жаль, что мы не можем застыть в одном времени, чтобы отношения между нами всегда оставались настолько простыми и понятными…Эрик
Когда изнуренные мутанты расходятся по своим комнатам отсыпаться, мы с Чарльзом остаемся наедине. Он выглядит утомленным, и я списываю это на работу с ненавистными ему документами, потому что во время обеда он выглядел довольно свежо. Ему нравится учить мутантов, поэтому это не забирает у него много сил. Друг поднимается с кресла и придвигает его ближе в моему. Я вопросительно поднимаю брови, наблюдая за его действиями. Теперь наши кресла стоят напротив друг другу параллельно к камину, в котором Шон с Алексом разожгли огонь. От этого комната выглядит довольно уютно. — Вспомнил, что отец частенько играл в них в своем кабинете, поэтому я нашел их… — говорит Чарльз и достает с книжного шкафа шахматы. Я усмехаюсь. Игра с другом очень хорошо снимает напряжение после целого дня, хотя, по логике, она должна приносить хоть какое-то умственное напряжение, а не наоборот. Чарльз начинает расставлять фигуры на доску. Я рад, что наша традиция каждый вечер играть в шахматы не развалилась, вместе с отделом ЦРУ. Ведь за каждой партией мы словно становимся ближе, даже если не говорим ни слова. Как, например, сейчас. Начинаем молча. Нет дискомфорта. Иногда комфортнее помолчать. Подумать о своем в присутствии друга. Чарльз сидит, уперев сосредоточенный взгляд на доску. Что-то важное занимает его мозг, но игра совершенно не мешает ему думать. Если бы я не знал друга, то подумал бы, что он просто сосредоточен на игре. — Эрик, мне кажется я что-то упускаю, — вдруг, начинает он после моего хода. — В чем? — В Алексе, — Чарльз поднимает взгляд. — Он не может контролировать свои способности и, мне кажется, что я выбрал неправильную тактику обучения. Ясно. Друг начал перебирать в голове все события этого дня. То есть рефлексировать. Искать, что он сделал не так, и как можно было поступить по-другому. Я это не в первый раз за ним замечаю. И не могу понять плохо это или нет. Вроде, ты так можешь поменять себя в лучшую сторону, а вроде, начинаешь себя потихоньку есть. Укорять за каждый шаг, за каждое слово. А ведь ничего не поменяешь… Я предпочитаю оставить прошлое в прошлом. Совершил ошибку, хорошо. Значит, исправляй, либо забудь о ней. На постоянное прокручивание в голове своих неудач нет времени. Но у Чарльза не все так просто. — У нас еще есть время. Уверен, ты научишь его контролировать свои лазеры. Он усмехается и качает головой. — Он умеет их контролировать, Эрик. Только что-то ему мешает. Вот здесь, — он показывает на висок двумя пальцами, как всегда, делает, когда хочет забраться в чужую голову. — Так разберись с этим, Чарльз, — я чуть наклоняюсь вперед и ловлю его взгляд. Чарльз очень самоуверенный и самостоятельный, и чаще всего в советах не нуждается, но иногда, чтобы что-то сделать, ему нужен толчок от близкого человека. Нужна опора. Мозг, который хотя бы частично думает так же, как и он, — согласен с ним. — Ты в этом специалист. Не думаю, что кто-то в этом разберется лучше, чем ты. Друг благодарно наклоняет голову и сдвигает ферзя. Дальше игра проходит в молчании до самого конца.