***
— Мадам, там какие-то бродяги. — Николя, работник на ферме Ленуар, неторопливо вошел в кухню. — Я предложил позвать хозяина. Но они хотят поговорить с вами. — Странные бродяги, — мадам Ленуар вытерла руки о передник. — Ну, хорошо, идем, узнаю, что им надо. — Там девушка и маленький мальчик, — добавил Николя. — Добрый день, — хозяйка фермы подошла к воротам, где ее поджидала группа из четырех человек. — Вы, очевидно, голодны. Проводи их на кухню, Николя. — Здравствуй, Мадлен. — Вы… разве мы знакомы? — мадам Ленуар вгляделась в изуродованное лицо человека, назвавшего ее по имени. — Ваш голос… мне кажется … — Труппа Жака Безродного, — слегка улыбнулся «Красавчик». — Десять лет назад. — Жерар? — полувопросительно произнесла Мадлен. Затем осторожно, дрожащими пальцами коснулась страшного шрама на его лице. — Да. Это он. Десять лет… десять лет… — повторяла она со слезами на глазах. За окнами уже была глухая ночь. Все обитатели фермы и гости давно спали. И только Мадлен и Жерар все говорили и говорили. Им было, что вспомнить. — Я очень испугалась, когда в нашу повозку ворвались солдаты, — вспоминала Мадлен. — Они искали тебя и перевернули все. Я так боялась, что ты не успел уйти. И они найдут тебя. — К тому времени я был уже далеко, — успокоил ее Жерар. — И вообще, я везучий. Из стольких передряг выворачивался. — Да я уж вижу, — вздохнула Мадлен. — По шраму твоему вижу. Расскажешь? — Не сейчас. Когда-нибудь потом. — Мне кажется, у нас с тобой не может быть «потом», — тихо сказала женщина. — Я ведь любила тебя. — Я знаю, — Жерар осторожно погладил руку Мадлен, загрубевшую от тяжелой работы. — Любила твою дерзость, какую-то бесшабашность, отчаянность. Ты никогда не искал легких путей. Я часто думала, где ты? Что с тобой стало после того, как ты вынужден был бежать из-за того злосчастного памфлета. Вот и довелось свидеться. Хотя бы жив, — невесело усмехнулась женщина. — А ты? — осторожно спросил Жерар. — Ты ведь была одной из подающих большие надежды в нашей труппе. — Я получила известие, что отец очень болен. И ухаживать за ним некому. Мама умерла. Двоих моих братьев тоже забрала холера. Я приехала на ферму. И осталась. Отец простил мое бегство «в актрисы». И оставил мне ферму. Но женщине одной трудно с таким хозяйством. И тогда отец настоял, чтобы я вышла замуж за немолодого соседа-вдовца. Франсуа оказался хорошим человеком и никогда не попрекал моим прошлым актрисы. А я стала матерью для его троих детей. Правда, в церкви мне пришлось принести покаяние, прежде чем заключить этот брак. Да и соседи долго еще обходили меня стороной, ожидая, очевидно, что я стану устраивать тут пьянки и гулянки. Но я просто работала. И постепенно все вошло в колею. Хотя особой дружбы мы ни с кем не заводим и по сей день. Вот так. Жерар молча слушал эту жизненную повесть. Он слишком хорошо понимал, сколько унижений пришлось вынести этой маленькой женщине, и мысленно преклонялся перед ее мужеством. А когда-то она была королевой подмостков. — Девочку твою мы, конечно, смогли бы приютить, — после долгого молчания, наполненного печальными воспоминаниями, продолжила Мадлен. — Я думаю, Франсуа не станет возражать. На ферме работы всегда полно. Да только она такая худенькая. — Она сильная, — уверенно сказал Жерар. — Ты только в душу ей не лезь. Не ломай. Рана слишком глубока. А работу она любую потянет. — Я понимаю, — кивнула Мадлен. — А ты сам? Не хочешь остаться? — Нет, — покачал головой Жерар. — Я не хочу нарушать размеренность твоей жизни. Не хочу стать непрошенным гостем в чужой семье. Ты и так достаточно настрадалась в жизни. А за мной тянется слишком мрачная тень. — Ты всегда был таким, — Мадлен нежно провела рукой по его темным волосам с уже проступающей сединой. — Со своими правилами. Таким и остался. Вот так Мари осталась на ферме. И хозяева ни минуты не жалели, что взяли такую работницу. Любое дело спорилось в ее руках. Будь то работа на кухне или уборка в комнатах. Но особенно хорошо Мари справлялась с животными. Куры, утки, корова, собаки и кошки просто обожали ее. И всегда по-своему приветствовали, когда Мари появлялась во дворе. Девушка отвечала им взаимностью. Всегда знала, кому какое лакомство принести, как приласкать. — Как тебе удается так ладить с животными? — удивлялась Мадлен. — Корова наша, например, не слишком ласкова. Не каждому удается с ней справиться. А тебя она признала почти сразу. — Мне проще с ними, чем с людьми, — тихо отвечала Мари. — Животные более искренние. Подлости от них не ждешь. Мадлен только грустно качала головой, слушая такие речи. Сколько понадобится времени, чтобы душа этой девушки оттаяла, и она снова научилась жить и верить людям. Прекрасная работница, к себе она никого не подпускала близко. Почти всегда молчала, погруженная в собственные мысли, явно невеселые. Арман, младший сын хозяев, тронутый печальной красотой девушки, попытался было ухаживать за ней. Но Мари подчеркнуто сторонилась его. — Не тревожь ее, Арман, — увещевала его Мадлен, — не нужно. — Но это глупо, — недоумевал парень. — Хоронить себя заживо, хранить верность тому, кого может, и в живых-то нет. — Для нее он всегда будет живым. Когда-нибудь ты это поймешь. Вечерами Мари тоже не сидела сложа руки. Она потихоньку учила читать малыша Биби, который был довольно частым гостем на ферме. Он служил неким связующим звеном между Жераром и Мари. Приносил им новости друг о друге. Для Мари и Мадлен они были не слишком утешительные. Жерар и Бернард промышляли своим опасным ремеслом на местных дорогах. И у Мари болело сердце теперь еще и за них. Как бы они не попались. Но пока, по крайней мере, они были живы. А еще Мари вышивала. И нужно сказать прекрасно вышивала. И Мадлен, и Клэр, ее падчерица, только восторженно ахали, глядя на ее рукоделие. А однажды Мари расшила воротничок и манжеты на воскресном платье Клэр. И девушка произвела фурор среди местных жителей, появившись на службе. Ее знакомые внимательно разглядывали вышивку, и, разумеется, поинтересовались, откуда такая красота. С того дня у Мари стали появляться заказчицы. И с каждым днем их становилось все больше. Девушка стала хорошо зарабатывать. Ее мастерство росло и совершенствовалось. Мари много работала, стараясь этим заглушить душевную боль. Но ничего не помогало. Печаль, казалось, навечно поселилась в ее сердце. Клэр тоже заинтересовалась рукоделием и старалась перенять хотя бы кое-что из мастерства Мари. Они очень сблизились за работой. — Мари, ты рассеяна сегодня, — заметила однажды Клэр. — Что-то случилось? — Ничего, — покачала головой девушка. — Это все сон. Я стояла на берегу и видела плывущий парусник. На палубе стоял Пьер. Такой красивый. Он улыбался мне. Парусник приближался, но так медленно. И Пьер не выдержал, прыгнул в воду и поплыл ко мне. Я тоже вбежала в теплое колыхание волн ему навстречу. И вот мы рядом, в объятиях друг друга. Я вижу его сияющие глаза совсем рядом, чувствую его губы, прильнувшие к моим. Сердце готово вырваться из груди от счастья. А потом я проснулась. И все оказалось прежним. Серым и будничным. А я хотела остаться там, во сне. Навсегда. — Это был вещий сон, — убежденно затараторила Клэр. — Я знаю, с четверга на пятницу сны сбываются. Так и будет. Ты только верь. Нельзя без веры. Никак. — Спасибо тебе, — слабо улыбнулась Мари. — И всем вам. Вы замечательные люди. А через день ферму посетили важные гости. Местная богачка, мадам Тардье, прогуливаясь по окрестностям вместе с мужем, оказала ферме Ленуар неслыханную честь. Заехала к ним. Мадам Тардье была наслышана о мастерстве Мари и решила сделать ей большой заказ. Девушка внимательно выслушала пожелания важной клиентки, согласовала с ней сроки и пообещала все исполнить, как следует. Мадам Тардье снизошла даже до того, чтобы отведать наливки, которую Мадлен изготовляла собственными руками. А Мари удалилась в коровник, чтобы проведать свою любимицу. Она возилась с сеном, когда услышала какой-то шум за спиной. Девушка обернулась и увидела мсье Тардье, стоящего на пороге сарая. Плотоядное выражение его лица, плоского, будто рыба камбала, заставило Мари содрогнуться. — Вот значит где ты пристроилась, шлюха вальдамурская, — нагло усмехаясь Тардье вразвалочку подошел к застывшей от ужаса девушке. — Вышивальщица, значит. В порядочность играем. Ну что же, я готов подыграть тебе. Оставим все, как есть, — он прижал Мари к стене. — Но за это, как ты понимаешь, нужно будет заплатить. Мы найдем уютное местечко. Ты станешь приходить, когда я захочу и будешь ласковой и послушной, не так ли? Иначе вся сказка о вышивальщице развеется. И все узнают, кто ты на самом деле. Жаль, сейчас времени маловато. Впрочем, кое-что мы успеем, — мерзавец навалился всей тяжестью на девушку, а руки его шарили по ее телу, путаясь в длинных юбках. Как вдруг он резко остановился, почувствовав, что в живот впилось что-то острое. — Ну что сударь, — севший от гнева голос Мари заставил Тардье поднять голову, — пыл немного остыл? Руки убери, иначе кишки выпущу. — Глаза девушки горели дикой ненавистью. — И не думай, что дрогну. У меня хорошие учителя были. А впрочем, таких сластолюбивых выродков, как ты, следует лишать кое-чего другого. — И нож заскользил ниже, разрезая рубашку и оставляя на коже тонкую кровавую полоску. — Мари, ты что задерживаешься? — в дверях сарая возник взволнованный Арман, позади которого маячила фигурка Биби. — Там мать тебя на кухню требует. — Сейчас иду, — отозвалась девушка, опуская нож. Тардье на негнущихся ногах направился к выходу. — Сударь, — остановил его Арман, — колет застегните. Негоже перед супругой в неподобающем виде предстать. Тардье, дрожащими руками кое-как привел себя в порядок. А через пять минут супруги покинули ферму. — Арман, спасибо тебе, — пробормотала Мари. — Ты спас меня. — Думаю, я спас скорее его, — усмехнулся юноша. — Мальчишка предупредил, что ты попала в беду. А для тебя, ты знаешь, я что угодно… — Не надо, Арман, — умоляюще подняла на него глаза девушка. — Хорошо, не буду, — успокоил ее парень, провожая к дому. На семейном совете Мари поблагодарила всех за приют. Однако оставаться здесь ей больше невозможно. Обозленный Тардье разнесет по всей округе ее тайну. Она должна уехать. — Но куда же ты поедешь? — обеспокоенно спросила Клэр. — Не знаю. Знаю только одно: оставаться здесь невозможно. — Я знаю, — вмешалась в разговор Мадлен. — В Тур тебе нужно. Там живет одна моя родственница. Дальняя. У нее своя швейная мастерская. С твоим талантом, она непременно возьмет тебя. Еще спасибо мне говорить будет. А мне будет так тебя не хватать. — Нам, — поправила ее Клэр и обняла Мари. — И мне тоже. Очень,— голос девушки впервые за все время дрогнул. Было решено, что Арман рано утром отвезет Мари в город. А дальше по обстоятельствам. Главное уехать, пока не распространились слухи. Мари ждала Биби, чтобы попросить его передать прощальный привет Жерару и Бернарду после того, как она уедет. Но мальчишка, как назло исчез. И появился лишь под утро. Но не один. — Жерар! — испуганно воскликнули Мари и Мадлен. — На тебе лица нет. — Дайте воды, — прохрипел «Красавчик». — Ты не должна уезжать, — тяжело дыша, проговорил он, когда опустошил целый кувшин. — Он ничего не скажет. — Ты убил его? — Мари была близка к обмороку. — Нет, — успокоил ее Жерар. — Мы просто с ним поговорили. Возможно, слишком усердно. Жена его поехала домой. А этот решил еще в кабак податься. Вот мы его и подстерегли на дороге. Когда Биби мне все рассказал, я действительно готов был его убить. Но все же оставил мерзавцу его никчемную жизнь, внушив, что если он еще раз раскроет свой поганый рот, тогда уже точно не выживет. Так что ты можешь остаться, Мари. А нам с Бернардом уж придется снова податься в бега. — Не он, так другой найдется, — грустно сказала девушка. — Париж слишком близко. И мое прошлое здесь меня не отпустит. Тем более я не стану жить спокойно, зная, что вы оба снова попали в беду из-за меня. Вместе будем выпутываться. Проклятая судьба, — вырвалось у Мари. — Я только несчастье всем приношу. — Не надо так говорить, — воскликнула Мадлен. — Все было слишком спокойно, чтобы остаться так надолго, — пробормотала Мари. — Я буду помнить о вас. Телега с девушкой и остатками «Адовой кухни», управляемая Арманом, уже растворилась в лучах восходящего солнца. А Мадлен и Клэр все стояли и смотрели ей вслед. У обеих на душе было тоскливо.Воскресшее прошлое
3 июля 2018 г. в 01:20
Примечания:
В этой главе нет Гренгуара. Уж извините. Он появится в следующей части.
Спустя неделю после описанных событий по дороге, ведущей из Парижа в Тур, двигалась группа бродяг, состоящая из двух мужчин, ребенка и девушки, закутанной от пронизывающего ветра в мужской плащ. Мари (а это была она), не расставалась с плащом Пьера с тех пор, как разлучилась с возлюбленным. Это была единственная память о нем. К тому же очень полезная в той кочевой жизни, которую ей приходилось теперь вести. Однако девушка не роптала. Можно сказать, она никак не выражала своего отношения к происходящему. Мари будто заледенела в своем горе. Молча брела по грязным дорогам, нечувствительная к холоду, голоду, усталости. Жерар с тревогой вглядывался в ее замкнутое, бескровное лицо, на котором остались лишь огромные глаза. Днем Мари без устали шагала по дорогам, никогда не интересуясь, куда же собственно ее ведут. Ночью же чаще всего грезила, обняв руками колени и завернувшись в столь драгоценный плащ. Мари нравилось думать, что это руки Пьера обнимают и согревают ее. В такие минуты приходила какая-то странная уверенность, что когда-нибудь он непременно вернется к ней, обнимет крепко-крепко и больше никогда не уйдет. Но, увы, это были всего лишь мечты, безжалостно растворявшиеся в лучах рассвета нового дня, такого же тоскливого и безрадостного, как и все предыдущие.
Единственным существом, способным вывести Мари из ледяного оцепенения, был малыш Биби. После того, как мальчик так ловко и бесстрашно доставил на пристань табличку с обещанием ждать, он стал для девушки просто героем, маленьким братом. И она старалась оберегать его в тяготах трудной дороги. Укутывала плащом от дождя и ветра, укладывала спать поудобнее, иногда рассказывала интересные истории о дальних странах, или сказки о цветах и эльфах. И конечно изо всех сил старалась его подкормить. Делила свой скудный кусок таким образом, чтобы мальчику доставалась большая часть. То, что доставалось самой Мари, было уже едва различимо человеческому глазу. Весь этот дележ, разумеется, происходил втайне от Жерара. Однако он вскоре заметил подобное распределение трапезы и отвесил Биби подзатыльник.
— Еще раз увижу такое, надеру уши так, что надолго запомнишь, — грозился бывший предводитель «Адовой кухни». — Ты меня понял? А ты тоже не смотри на меня умоляюще своими глазищами, — повернулся он к Мари. — Разбалуешь мне мальчишку.
— Но Жерар, — пыталась возразить девушка, заступаясь за своего любимца, — он растет. Ему нужно побольше есть. А мне достаточно. Я совсем не хочу есть.
— Конечно, не хочешь, — продолжал бушевать «Красавчик», — ты на себя посмотри. Тень, не человек. Свалишься где-нибудь на дороге, я тебя на горбу тащить не стану. Околеешь и все.
— Если говорить по совести, — тихо сказала Мари, — то я и этой порции не стою. Из-за меня вы все вынуждены были покинуть насиженное место и разбрестись кто куда.
— Вот истинно бабский ум, — ехидно заметил Жерар. — Все вертится только вокруг ее особы. Ради тебя вот прямо вся банда разбежалась. Да мы это решили еще раньше, чем твой полоумный поэт появился. Нам бы все равно покоя не было. Боюсь, что у Бородавочника есть влиятельные знакомства в высшем свете. Из тех, кто мало обременен нравственными законами. И пользуется услугами сомнительного толка, предоставляемыми этой мразью. Все мы перешли ему дорогу. И расплачиваемся за это. Но не смей мне заживо в гроб ложиться. Вернется твой ненаглядный, черт бы его побрал. Не такой человек Жженый, чтобы дать ему умереть просто так. Иначе покоя не будет обоим ни на том, ни на этом свете. Дождись только. Голодом себя не мори.
— А зря ты, Жерар, мне ее в подручные не отдаешь, — вмешался в разговор Бернард. — Такие ловкие пальцы. Просто удовольствие смотреть. Чем она жить по-твоему станет?
— Не нужно ее в наше ремесло впутывать, — нахмурился «Красавчик». — Слишком много в нем ужасных случайностей. А ты выучил ее ножом владеть — и хватит. Пригодится. А чем жить будет — не твоя печаль. Я позабочусь об этом. Хватит болтать. Нам еще много пройти сегодня нужно.