Искупление Гренгуара

      Галера «Осьминог», принадлежавшая уже знакомому читателю Ахмету, давно стояла костью в горле у правительства сразу нескольких стран. Это было пиратское судно, промышляющее чаще всего работорговлей. Ахмет имел дело с «коллегами» по мерзкому ремеслу из Франции, Англии, Испании. Страшные рассказы ходили о его жестокости и беспринципности. Любой мог стать жертвой этого стервятника: от нищего крестьянина, до знатного дворянина. На галерах все равны. А в гаремы продавались самые красивые женщины, и даже совсем маленькие девочки. Ахмет удовлетворял любые запросы своих заказчиков, не рефлексируя по поводу мерзости своего промысла. Деньги давно затмили для него все.       Ахмет был объявлен вне закона. За его голову назначена приличная награда. И любое судно, встретившееся на его пути, имело полное право уничтожить пиратскую галеру. Многие пытались. Но, до настоящего момента «Осьминогу» удавалось ускользать от своих преследователей. Ахмет тщательно поддерживал слухи о том, что он заключил сделку с морским дьяволом, и потому ему неизменно сопутствовала удача. Гребцы на «Осьминоге» почти не сомневались в этом. Их существование на корабле сильно напоминало ад, из которого, казалось, не было выхода.       Пьер Гренгуар давно перестал вести счет времени. Сколько он уже здесь и сколько еще пробудет; прошлое, будущее — эти понятия потеряли свой смысл. Прошлое казалось нереальным, будто его и не было никогда. А будущего не существовало вообще. Настоящее, в котором ты изнуренная тяжелейшей работой скотина, вынужденная днями и ночами ворочать веслом без чувств, без надежд, без мыслей — вот это и было реальностью. Все остальное мираж и лихорадочный бред, приходивший в его воспаленный мозг во время очередного приступа тропической болезни. Пару раз Пьер пытался свести счеты с жизнью. Хотел перестать есть даже ту скудную пищу, которой Ахмет потчевал своих галерных рабов. А в другом случае попытался разбить голову о железные уключины, чтобы разом прекратить свои мучения. Но, к счастью, рядом был Тео, которому неизменно удавалось найти нужные слова и удержать Пьера от очередного приступа малодушия.       — Туда всегда успеешь, болван, — бубнил Тео. — Тебе есть, ради кого жить.       — Да иди ты… — бесился в ответ Гренгуар. Не будь этой нечеловеческой усталости, он бы, наверное, набросился на приятеля с кулаками. Однако, поразмыслив, осознавал его правоту. «J'attendrai». Прощальная надпись на дощечке иногда всплывала в затуманенном сознании. Ради этого он должен выжить.       «Никогда не знаешь, где встретишь своего Ангела-Хранителя», — неожиданно усмехнулся про себя Пьер. Бродяга, душа которого была выжжена не меньше, чем его кожа, совсем не подходил на эту роль. И все же они делили одну скамью, были скованы одной цепью. Эта цепь соединяла их еще и на каком-то высшем уровне. Пьер и Тео сроднились, как братья, а может еще сильнее. Если бич, до крови рассекая кожу, со свистом опускался на спину одного из них, другой ощущал боль, как свою. И ярость закипала с такой силой, что, казалось, можно разорвать ненавистные цепи и убить мучителя. Каждый удар оставлял рубец еще и в сердце. Гренгуар мысленно вел им счет. Душа его все больше ожесточалась. Когда-нибудь он спросит с этих выродков за все. И они ответят. Оплатят каждый пункт по его счету. С лихвой. Когда-нибудь…       Но пока он вынужден тянуть свою страшную лямку в одной упряжке с другими. Дни похожи друг на друга. Солнце жжет немилосердно. Пьер на минуту опустил глаза, чтобы хоть немного защитить их от слепящего света. Он тупо смотрел на палубу, затем рассеянно перевел взгляд на цепь, ее крепление. Что-то показалось ему странным. Поэт вгляделся внимательнее и с удивлением обнаружил, что гнездо, куда крепилась цепь, слегка расшаталось. Пьер встряхнул головой, отгоняя наваждение. Наверное, это солнце играет с ним дурную шутку. Но нет. Повторно брошенный взгляд подтвердил уже увиденное. Крепление слегка ослабело. И если дернуть изо всех сил… Но хватит ли у него этих самых сил?       Гренгуар тихонько толкнул в плечо Тео и указал взглядом на цепь. Жженый молча оценил открытие приятеля. Хмурое лицо его ненадолго прояснилось. Им, безусловно, открывалась какая-то возможность. Но как правильно воспользоваться этой возможностью? Об этом следовало подумать без спешки. Нужен был еще подходящий момент.       Спустя несколько дней такой момент им был предоставлен. На горизонте показался парусник «Марианна», под французским флагом. Капитан указанного судна именем короля приказал экипажу «Осьминога» перейти под его командование. В ответ полетело тяжелое ядро, сопровождаемое отборнейшими ругательствами. «Марианна» в долгу не осталась. Запахло дымом и порохом. Ахмет приказал своей команде дать полный ход.       Пьер и Тео наблюдали происходящее молча. Затем переглянулись и одновременно скрестили руки на груди, тем самым давая понять, что грести они не намерены. Остальные гребцы после недолгих размышлений стали следовать их примеру.       — Ах так! — воскликнул надсмотрщик. — Бунт! Да я с вас шкуру спущу, добыча шайтана. И начну с вас, гяуры проклятые, — это относилось к Гренгуару и Тео. — Я вам покажу, бунт, — и хлыст заработал с таким остервенением, что казалось, разрывал мясо до кости. Кровь брызгала во все стороны. Боль и ярость удвоили силы Пьера, и он рванулся так, что цепь вылетела из уже расшатанного гнезда, как гнилая нитка. Поэт оказался частично свободным. Никакого оружия, кроме обрывка той самой цепи у него не было. И он им воспользовался. Сильный удар тяжелой цепи пришелся по руке, держащей плеть. Вышло видимо достаточно болезненно, так как орудие пытки выпало из рук палача. Тео дернул его за ноги и свалил на пол. Вдвоем с Пьером они отцепили саблю надсмотрщика, отобрали у него ключи от кандалов и перебросили их дальше, товарищам по несчастью, которые с радостными воплями принялись отмыкать замки и на своих цепях. Жженый тем временем прошелся плетью по самым чувствительным местам своего палача. Один из ударов пришедшийся по глазам, заставил того взвыть и кататься по полу. Мерзавец на своей шкуре прочувствовал дикую боль, которую ежеминутно ощущали на себе пленные гребцы. Дружными криками они выразили свое одобрение действиям Тео. Но к месту бунта уже бежали вооруженные соратники Ахмета. Началась серьезная битва на корабле.       У восставших гребцов не было иного оружия, кроме обрывков их же собственных цепей. Однако ненависть удесятеряла их силы. К тому же многие из них были военными пленниками, которые знали как можно подороже продать свою жизнь. В руках таких неробких людей и цепь могла стать страшным оружием. Кроме того, в их руки переходили захваченные сабли, ножи, огнестрельное оружие. А кто-то уже побывал на камбузе и вооружился там тесаками. Словом восставшие гребцы, осатаневшие от нечеловеческой жизни на галере, представляли собой страшную силу.       А вскоре к ним подоспела серьезная помощь. Отлично вооруженные солдаты с «Марианны» взяли «Осьминог» на абордаж. Это уже было настоящее сражение. Грохот, дым, проклятия на разных языках, стоны раненых, скользкая от крови палуба. Страшное зрелище представлял собой «Осьминог». Впрочем, этот корабль всегда был адом. Ахмет мог существовать только так, за счет крови и слез других. Многих он свел в могилу. Теперь смерть кружила над ним самим. Восставшие гребцы вместе с солдатами «Марианны» долго искали его по всей галере. Рубка, каюта капитана — пусто.       — Плохо ищите, — голос с кормы галеры перекрыл царящий вокруг грохот. Ахмет стоял у входа в крюйт-камеру. В одной руке факел, в другой — заряженное оружие. — Мне терять нечего. Так что всем стоять! Стоять, я сказал!       На палубе постепенно затихало движение. Люди осознали, что пороха вполне достаточно, чтобы весь корабль взлетел на воздух. Осознали также, что капитан «Осьминога», припертый к стене, в состоянии осуществить свою угрозу. Наступившую тишину прервал хрипловатый голос.       — Ахмет, — Гренгуар сделал два шага по направлению к нему и остановился. — Чего ты хочешь? Ты ведь не из тех, кто слишком торопится в объятия гурий. Я прав?       — Прав, — усмехнулся капитан «Осьминога». — Если мне будет предоставлена шлюпка и возможность уплыть, все останутся живы. В противном случае отправимся к праотцам все вместе. Эй ты, не двигайся, — рука с факелом приблизилась к пороховому бочонку.       — Я стою, стою, — Пьер поднял руки в успокаивающем жесте. — Допустим, шлюпку тебе предоставят. Но как ты рассчитываешь пробраться к этой шлюпке? Сквозь строй разъяренных людей.       — Я думаю, в ваших интересах, чтобы я успел добежать до шлюпки, пока горит фитиль. Один бочонок я прихвачу с собой.       — Ну что же, предусмотрительно и …       — А ну остановись, гяур проклятый, — рявкнул Ахмет. — И хватит мне зубы заговаривать. Тащите шлюпку, иначе… Будь проклят Бородавочник. Гнилой товар-таки подсунул. У меня полно военной добычи. Бесплатно. Да уговорил, мерзавец. Товар для гарема дешевле уступил. Теперь вот заморыш какой-то храбреца из себя корчит. А у самого душа в пятках, и руки трясутся. Мало кнут по твоей спине ходил.       Лицо Пьера перекосилось от ненависти. Но он сумел овладеть собой:       — Гнилой товар, говоришь, — криво усмехнулся Гренгуар. — Бесишься, что другим передалось. Сделка оказалась неприбыльной. Спускают уже твою шлюпку. Сам не трясись. Да стою, я стою, — добавил Пьер, краем глаза уловив движение Тео, который бесшумно возник недалеко от крюйт-камеры. В поле зрения Ахмета Жженый не попадал. Легкий свист бича и пламя факела было сбито.       — А, шайтан, будь ты проклят! — заревел капитан «Осьминога», резко развернувшись. Выстрел — и Тео схватился за окровавленный бок. На Ахмета в момент накинулись несколько человек. С трудом его удалось скрутить. А Гренгуар бросился к другу:       — Тео, Тео, — отчаянно повторял Пьер, поддерживая его.       — Пустяки, царапина, — пробормотал Жженый и потерял сознание.

***

      — А, это ты, герой, — приветствовал Пьера Рене Монферан, капитан «Марианны», — проходи, садись.       Гренгуар молча осматривал каюту капитана. Дорогая обстановка. Обшито панелями из настоящего мореного дуба. Массивный стол, заваленный картами и бумагами. Компас и еще приборы, назначения которых Пьер не знал, но они ужасно его интересовали. Перевел взгляд на капитана. Представительный мужчина средних лет, густая седина, пронизывающий взгляд серых глаз. Хорошее лицо, внушает доверие. Поэт опустился на предложенный стул.       — Как самочувствие? — поинтересовался капитан.       — После галер мне везде будет рай, — усмехнулся Пьер.       — Да, хлебнули вы лиха, — в голосе Монферана послышались сочувствующие нотки. — Я уже достаточно историй выслушал. У каждого своя судьба, своя драма. Доберемся до берега, много вопросов нужно будет решать. Ну, а ты вот отчаянный. Отвлекал этого работорговца. Один.       — Да не герой я, — отмахнулся Пьер. — Любой, кто был на этих галерах и не сдох, может называться героем. И потом, в сущности героизма есть несколько оттенков. Я имею в виду минутный героизм. За этим могут стоять как благородные порывы души, так и совсем неприятные чувства: ненависть, отчаяние, страх. Да, самый обычный страх, как это не парадоксально. Еще иногда нечистая совесть. Под действием минутного порыва, на поступок может быть способен даже негодяй. Мной руководили скорее ненависть и отчаяние. Так что я не могу назвать свой поступок геройским. Истинный героизм это когда человек ежедневно борется с жестокой судьбой и не склоняется под ударами. Есть героизм бедняков, которые выживают в условиях голода и холода. Есть героизм увечных, которые выживают вопреки всеобщему презрению и жестокости. И им даже удается сохранять зерна человечности. Есть героизм наших женщин, умудряющихся сохранять доброту и достоинство при полнейшем бесправии. — На этом моменте Гренгуар умолк, чувствуя, что разбередил свою рану. А потом тихо добавил: — Они и есть истинные герои.       — Рассуждаешь любопытно, — Монферан взглянул на поэта с интересом. — Полагаю, что ты грамотный.       — lumen de quibus eruditus,* — пробурчал Гренгуар.       — Даже так, — улыбнулся капитан «Марианны». — А греческий?       — Учили и греческому.       — Расскажи о себе.       Грустная повесть Гренгуара затронула какие-то струны в душе капитана «Марианны». Он слушал очень внимательно, некоторое время размышлял, а потом спросил:       — И что ты собираешься делать дальше? Конечно, прежде всего, искать свою Мари. Это понятно. Однако сдается мне, что этим ты не ограничишься. Вторую щеку ты подставлять не намерен. «Tu ne cede malis, sed contr(a) audentior ito»**.       — «Alitur vitium vivitque tegendo»***, — парировал Гренгуар. — Если уж вы вспомнили Вергилия. И во мне говорит не только личная месть. Злодеяния этих подонков давно переполнили чашу терпения. Должен их кто-то остановить.       — Хорошо, но каким образом? Ты думал об этом? Подобная публика наглухо лишена каких-то моральных основ. Взывать к их совести бесполезно. По ним можно ударить только материальным способом. Но на это нужны средства. И немалые.       — Вы правы, — тяжело вздохнул Пьер. — Нужны деньги. А у меня их нет.       — Есть один вариант. Обещай, что подумаешь над ним. Я хочу предложить тебе стать капитаном.       — Капитаном? — недоуменно переспросил Гренгуар.       — Не сразу, конечно. Сначала поплаваешь на «Марианне» матросом. Я буду помогать тебе в учении. Очень скоро ты освоишь морское ремесло. Ты неглупый малый. Грамотный. Способен размышлять. Вольнодумец, конечно. Твои рассуждения вряд ли понравились бы тем, кто облечен реальной властью. Но мне интересно говорить с тобой. И поддержку свою я тебе обещаю. Когда у тебя будет свой корабль, ты сможешь заработать достаточно для своих целей. Ну как? Согласен?       — Это слишком … неожиданно, — неуверенно пробормотал Пьер. — Я должен подумать.       — Договорились, — кивнул Монферан. — Хорошо подумай. На данный момент это лучший выход для тебя.       — Возможно, — согласился Пьер. — Благодарю вас за столь искреннее участие в моей судьбе.       Гренгуар поклонился, вышел из капитанской каюты и направился в кубрик матросов. Там поместили Тео. Пьер подошел к нему.       — Как самочувствие? — спросил он друга.       — Отвратительно, — проворчал Жженый.       — Что, совсем плохо? — встревожился Пьер.       — Хуже не бывает. Это ж надо было так оскандалиться. Хлопнулся в обморок, как самая последняя придворная кокетка.       — А, ты об этом, — облегченно вздохнул поэт. — Совсем неудивительно после гостеприимства Ахмета. Ты не протянул ноги от его кормежки, вот это удивительно. Кстати я принес тебе еду. Давай ешь, тебе поправляться надо.       — Вот у меня и нянька появилась, — усмехнулся Тео, принимаясь за пищу. — А как там наш Ахмет поживает?       — В нижний трюм его спустили, я слышал. Скован по рукам и ногам. Говорить с ним запрещено. Везут во Францию, чтобы представить перед судом. Но, что-то мне кажется этот мерзавец вывернется. Он знает достаточно скандальных вещей о сильных мира сего. Вполне может пустить в ход шантаж.       — С него станется, — кивнул Жженый.       — Тео, — тихо спросил Пьер. — Ты бы остался со мной здесь, матросом?       — Ты матрос? — слегка приподнял брови приятель. — Что так?       — Временно, — пояснил Гренгуар. — Потом стану капитаном. Нам деньги очень пригодятся.       — Подожди, в Париж мы попадем? Ты же туда собирался.       — Ну да, попадем. Сначала разведаем обстановку там. Вдруг следы Мари обнаружим. А если нет — приму предложение Монферана. Пока я ничего не могу сделать этим негодяям. Разве только памфлет напишу, нервы попорчу Традиво. А вот когда у меня будут деньги, тогда с ними за все рассчитаюсь. Ну так что? Ты со мной.       — Да куда я денусь? — проворчал Тео. — Без меня ты непременно в историю вляпаешься.       — Вляпаюсь, — усмехнулся Пьер и шутливо толкнул приятеля в плечо. — Спасибо, Тео.       По прибытии в Париж Тео велел Пьеру сильно не отсвечивать на городских улицах. А сам тем временем задействовал какие-то свои старые криминальные знакомства, чтобы узнать о судьбе Мари и бывших участников «Адовой кухни». Вернулся он с самым мрачным видом.       — Ничего, — рассказывал он Пьеру. — Как в воду канули. В Париже их нет. И никаких следов. Четыре месяца прошло.       — Вот где ее искать? — вздохнул поэт. — Всю Францию пересечь? И можем не встретиться.       — Зато памфлеты твои разбросали в нескольких местах, — довольно усмехнулся Тео. — Один сунул актерам на рыночной площади. А один прицепили на дом Традиво. Хоть и мало у нас грамотеев, но какой-нибудь непременно найдется.       — Хоть что-то, — пробормотал Пьер. — Ну что же, подойдем к нашей проблеме с другой стороны. Примем предложение капитана «Марианны». Сначала месть. А может, в путешествиях и о Мари что-то услышу или узнаю.       — Море зовет, — задумчиво сказал Тео. — Привык я к нему, к морю то. Даже сам не ожидал.