Искупление Гренгуара

      «Странник» бесшумно скользил по волнам. Стоя на палубе корабля, Пьер Гренгуар изучал горизонт в подзорную трубу. Его беспокоило появившееся темное облако, которое могло внести коррективы в установившуюся хорошую погоду.       Минуло уже почти три месяца с тех пор, как Пьер стал капитаном «Странника». В глубине души он считал, что обязан этим лишь своему доброму гению в лице Рене Монферана. Однако последний был иного мнения о способностях своего протеже. Капитан «Марианны» смог угадать в нем глубоко скрытую любовь к морю, о которой сухопутный поэт и сам не подозревал. Глаза Пьера как-то по-особенному светились, когда он вглядывался в синюю бесконечность. Он впитывал в себя всю эту глубину и великолепие красок, наслаждался солеными брызгами, и казался абсолютно счастливым в такие минуты. Гренгуар умел понимать море, как понимают возлюбленную. Интуитивно чувствовал его переменчивый и капризный нрав. То ли море настроено игриво, и можно поддаться его игре. То ли оно становится грозным и страшным противником, испытывающим на прочность тебя и твой корабль. Тогда игры заканчиваются. Ты втягиваешься в битву не на жизнь, а на смерть, из которой непременно должен выйти победителем. Подчинить себе стихию. Это страшно и одновременно захватывает. Море полюбило Гренгуара за то, что он смог постичь его мятежную душу. Оставалось лишь понять свой корабль. Чтобы диковинный птичий язык стал для него родным. Все эти «шкоты», «брамсели», «фок-мачты», «бизань-мачты»... тарабарщина какая-то. Однако постепенно они вошли в сознание, впечатались в мозг, влились в кровь. Корабль стал родным домом для Пьера. Не зря же свою карьеру он начал с простого матроса.       Морская братия встретила Пьера настороженно. Как это бывает там, где мужчины связаны опасной профессией. К новичку всегда присматриваются: чего он стоит, можно ли на него положиться в трудную минуту? А Гренгуар, к тому же, пользовался явным расположением капитана «Марианны». И к нему приглядывались с удвоенным вниманием: а вдруг он стукачом окажется? Испытывали. Задевали, вроде бы случайно, отпускали соленые шуточки, подстраивали мелкие пакости. Однако Пьер достойно отражал удары, в прямом и переносном смысле. Тео уже обучил его основам самообороны. И в случае необходимости Гренгуар мог за себя постоять. Ему помогало не столько умение, сколько злоба и ярость, которые периодически просыпались в душе поэта после того, что он пережил на галерах. К тому же за спиной Пьера всегда маячила темная тень друга. Тео спокойно относился к мужским забавам, справедливо полагая, что все это только закалит характер Гренгуара. Но Жженый впадал в ярость, наблюдая откровенную подлость либо унижение личности. А в матросском кубрике слишком быстро поняли, что разозлить Тео - значит разозлить десяток тигров и леопардов вместе взятых. Он редко впускал кого-нибудь в свою душу. Но уж если находился такой счастливец, защищая его, Жженый шел до самого конца, то есть мог убить. Связываться с ним находилось мало желающих.       Словом, матросы приняли Пьера в свой круг. И тому поспособствовало еще одно обстоятельство. Поэт Гренгуар умел цветисто писать любовные письма. У многих на суше осталась жена или возлюбленная, воспоминания о которой скрашивало тяжелую жизнь моряка. Разлука иногда длилась долго. Хотелось подать весточку о себе: мол жив, здоров, скучаю. Но грамотеев среди матросов отродясь не бывало. А тут откуда-то свалился этот поэт. Как было не воспользоваться манной небесной?       Первым заказчиком Пьера стал тихий юноша по имени Стефан:       — Ты, говорят, грамоту знаешь? — застенчиво поинтересовался он. — Стихи сочиняешь.       — Сочинял в Париже, — неохотно признался Гренгуар.       — Письмо бы мне написать, — Стефан переминался с ноги на ногу.— Домой. Ждут меня там. Поможешь?       — Ладно, помогу, — вздохнул Пьер. — Зовут ее как?       — Луиза, — щеки матроса слегка порозовели.       — Луиза, — задумчиво повторил Гренгуар. — Ну начнем так: «Восхитительной Луизе самый нежный шлю привет…» — перо заскрипело по бумаге. — Глаза какие у нее? Волосы?       — Какие глаза? — испуганно переспросил Стефан. — Да не помню я. Не приглядывался. Волосы… Да она чепец никогда не снимала.       — Ну ты даешь, — не мог сдержать усмешку поэт. — И пиши ему любовное послание. Ладно: «Чудесный взор очей твоих и шелк волос передо мной встают в часы мечтаний…»       — Как ты… умеешь, — парень восхищенно посмотрел на Пьера. — У меня так не выходит.       — Да ладно, — в Гренгуаре проснулся поэт и он вдохновенно продолжал: — «Твой голос — звонкий колокольчик… "       — Колокольчик? — в голосе Стефана прозвучало сомнение. — Скорее труба Иерихонская. Она как гаркнет на лугу, коровы все до одной приседают.       — До чего ты любезный кавалер, — насмешливо глянул на заказчика Пьер. — Ты хочешь, чтобы она любила тебя сильнее? Хочешь, вижу. Говори и пиши ей почаще приятные вещи. Уверяй, что для тебя она самая прекрасная. Понял? Тогда продолжим: «Как хрупкий стан твой я б хотел обнять…»       — Не такой уж и хрупкий… Молчу, молчу.       — «И перси, что снегов белее, во мне огонь желанья разжигают …»       — Эй, эй, — воскликнул возмущенно Стефан, — ты не очень то… А то вам, поэтам только волю дай. Это моя невеста.       Пьер с трудом сдержал смех и дописал в завершение: «Как я хочу тебя скорей увидеть. Люблю. Навечно твой. Стефан».       — Вот так-то лучше, — сменил гнев на милость матрос, разглядывая письмо. — В ближайшем порту отправлю.       — Она сможет прочитать? — засомневался Гренгуар.       — Да есть там писарь, прочтет ей. Складно получилось, — заулыбался опять Стефан и хлопнул Пьера по плечу. — Ты нормальный мужик, вообще. Хоть и поэт.       — Ну и на том спасибо, — Гренгур ответил тем же. — Обращайся, если что.       И к нему обращались. Довольно часто. Получая заодно навыки куртуазного поведения. Изумляясь, как к месту сказанный комплимент или легкая нежность зажигали глаза возлюбленной. Привыкшая к грубым, примитивным выражениям чувств на уровне животных инстинктов, девушка просто расцветала от таких мелочей и возвращала своему изменившемуся к лучшему кавалеру все сторицей. А кавалеры после нежного свидания, отводили Пьера в сторону, и бубнили ему неуклюжие слова благодарности: «Она была такая… Я и не подозревал… Как ты их понимаешь…» Поэт лишь грустно улыбался в ответ. Помогая другим в делах амурных, сам он часто мучился приступами страшной тоски. Душа его рвалась к Мари, нежной и храброй возлюбленной. Их могло ждать немыслимое счастье. А вместо этого Пьер уже почти год мечется между небом и землей на утлом суденышке. И понятия не имеет о том, где она, что с ней? А может она уж и ждать перестала? Столько времени прошло.       — Хороша же твоя любовь, — ворчал, как всегда Тео. — Никакого доверия.       — Да я ей больше, чем себе доверяю, — горячился Гренгуар. — И не могу быть эгоистом. Она достойна счастья. И если ей встретится хороший человек… Бывают же такие…       — Дурак, — качал головой Жженый.       — А если мы не встретимся никогда? — окончательно вскипел Пьер. — Ей что, заживо себя похоронить?       Снова это ощущение полнейшего бессилия перед жестокой судьбой. Снова отчаяние и злость. Как хорошо, что у него такая опасная работа. И Пьер, обдирая руки в кровь, карабкался по вантам как можно выше, ставил либо убирал паруса, вязал сложные морские узлы. Новых ощущений и впечатлений было слишком много. Они помогали затолкать внутрь рвущуюся из его души тоску. И рождались стихи, в которых причудливо переплетались северо-восточный пассат и соленые брызги, летучие рыбы и затонувшие корабли, бескрайняя морская синь и черноокая дева, ждущая на берегу. В стихах этих была такая чарующая простота, столько искренности, что у слушавших его матросов, нет-нет, да и посверкивала скупая слеза в уголке глаз. А через день Пьер услышал, как вахтенный матрос тихонько напевает его стихи, положив их на нехитрый мотив. Позднее песни эти зазвучали в портовых кабаках. Словом, окончательно ушли в народ.       — Это наш Пьер, — гордо сообщали коллегам матросы с «Марианны». — Такие стихи… всю душу переворачивает.        Гренгуар становился морской знаменитостью, хотя совсем не стремился к тому. Он был занят уроками с Монфераном. Капитан «Марианны» щедро делился с Пьером познаниями в области навигации и других морских науках. Цепкий ум и большое желание помогали поэту в освоении всех этих премудростей. Он стал свободно мыслить морскими и корабельными категориями. Находил выход из сложных ситуаций, которые предлагал ему Монферан, ориентировался в море, как по компасу, так и по звездам. Учитель был очень доволен своим учеником. Через полгода Пьер стал помощником капитана. Монферан, всячески ему покровительствуя, ввел в морское общество. При случае знакомил в портах с капитанами других кораблей. Гренгуар умел быть обаятельным собеседником. К тому же слава морского поэта шла впереди него. С ним хотели познакомиться многие. Кто-то сказал, что читал памфлет о Традиво в Париже и добавил, что эта бумага наделала много шума. Пьер тут же стал расспрашивать, не знает ли кто о судьбе Мари. Капитаны только грустно качали головами.       — Господа, — вздохнул поэт, — у многих из вас есть жены и дочери. И я полагаю, что вам бы совсем не хотелось, чтобы их жизнь была изломана из-за вторжения в нее такого мерзавца, как Традиво. Скольких он уже сломал и скольких может сломать, подло пользуясь беззащитностью и отчаянным положением девушек. Не следует ли раздавить эту мерзкую гадину? Я нуждаюсь в вашей помощи в этом деле.       — А конкретнее ты можешь изъясняться? — пыхтя трубкой, поинтересовался Гастон Лепаж, капитан «Мелюзины».       — Кто-нибудь направляется в ближайшее время в Париж? — ответил вопросом на вопрос Пьер.       — Ну допустим я, — проворчал Лепаж.       — И я, — подал голос с другого конца стола Мильтон, капитан «Святой Анны».       — Хорошо. У меня есть памфлет. И если бы вы, господа капитаны, сделали так, чтобы и он был услышан на улицах Парижа, я был бы вам весьма признателен. Я прочту его вам. Минутку внимания.       Новое творение Гренгуара было просто убийственным. В нем перемешивались горечь, ирония и тонкий сарказм. Капитаны за столом то усмехались в усы, то хмурились и, в конце концов, у каждого из них выработалось стойкое отвращение к герою памфлета.       — Сильно ты его, — пробормотал Мильтон. — Без ножа зарезал. Первый памфлет уже стоил мерзавцу некоторых, особенно набожных клиентов. А уж после такого удара ему сложно будет оправиться. И я, пожалуй, соглашусь донести эту «оду» до ушей адресата.       — Я в деле, Гренгуар, — кивнул и капитан «Мелюзины».       — Благодарю Вас, господа, — искренне сказал Пьер. — Вы содействуете такому благому делу. Даже сами не представляете, как важно то, что вы делаете. Но памфлет не свалит Традиво окончательно. Только пошатнет. Репутация для таких, как он мало значит. Я хочу раздавить его совсем. Разорить. И с этой целью излагаю вам суть одного заговора. Примкнуть или не примкнуть к нему, решать вам.       И Гренгуар предложил капитанам судов, торгующих тканями, прекратить любые деловые отношения с Традиво. А тем, кто уже вез ему товар, завысить цену, так сильно, как они захотят. Объяснить можно повышением закупочных цен, дефицитом товара, мором среди шелкопряда, забастовкой ткачей, да чем угодно. Это должно сработать на разорение. Нераспроданные ткани пообещал купить сам.       Таким образом, Пьеру удалось вовлечь в свой заговор капитанов торговых судов в разных портах. Дело казалось им справедливым. И они соглашались. Традиво взбеленился от злости, узнав о взлетевших к облакам закупочных ценах. Он взял только часть товара, остальное рассчитывая закупить у других лавочников. Однако дурная слава бежала впереди торговца. Второй памфлет уже читали на улицах. Торговцы тканями смекнули, что Традиво находится в сложном положении и с ним можно особо не церемониться. Одни просто не пускали его на порог. Другие взвинчивали цену, как хотели. И он вынужден был платить, потому что товар в лавке заканчивался.       Богатые покупатели стали обходить лавку Традиво стороной. Нанять судно за новым товаром он не мог. Капитаны, все, как один отказывались иметь с ним дело. А вскоре и денег на это у него не оказалось. Традиво влез в долги, стал выписывать векселя. Никто не пришел к нему на помощь. Разве сам он проявил милосердие хоть к одной живой душе? Традиво остался в полном одиночестве. Жена его давно умерла, замученная придирками супруга о том, что не может подарить ему наследника. Будто в том была ее вина. Старшая дочь сбежала из мрачного отцовского дома с одним матросом, едва ей минуло шестнадцать. Младшая же, бедная хромоножка, приняла приглашение стать компаньонкой своей очень дальней бездетной тетки, такой же одинокой, как она сама. Традиво изводил бедняжку попреками о том, что никто не позарится на такую жалкую калеку, и она вечным камнем будет висеть на его шее. Ну что же, она избавила его от своего присутствия. Дом опустел. Традиво не мог появиться днем на улице, из-за всеобщего презрения. Он сидел, уставившись в стену, вздрагивая от каждого шороха. В полном и абсолютном одиночестве.       Но все это будет потом. Мы забегаем вперед. Если наш достопочтенный читатель еще помнит, в начале главы мы оставили Пьера, стоящим на палубе собственного корабля и хмуро наблюдающим за изменениями погоды.       — Думаешь, дело к буре? — Тео подошел как всегда неслышно.       — Сам посмотри, — Гренгуар указал на горизонт. — Небо темнеет и ветер усилился.       — Будет жарко, — констатировал Жженый.       Спокойствие друга оказало свое обычное магическое действие на Пьера. С тех пор, как последний стал капитаном собственного торгового судна, он, не колеблясь ни минуты, назначил Тео своим помощником. Преданнее человека невозможно было отыскать. К тому же, Гренгуар высоко ценил тонкое знание людей, присущее много повидавшему в жизни Жженому.       На друга Пьер возложил обязанности по формированию команды и соблюдению дисциплины на корабле. Грозный вид, а также справедливость помощника капитана невольно внушали уважение матросам. Телесные наказания и любое унижение человеческого достоинства были категорически запрещены на «Страннике». За мелкие прегрешения Тео делал грозное внушение. За более крупные, вроде драки, воровства или пьянства, провинившийся мог получить зуботычину от помощника капитана. Ну, а если совершалась явная подлость либо подстрекательство к мятежу, виновного запирали в трюме и высаживали в ближайшем порту, как говорится, без выходного пособия. Но подобное почти не случалось. О капитане "Странника" шла хорошая слава. Пьер честно платил жалование, не был скуп, обстановка на корабле была спокойной. Что еще требовать матросу?       Тео также неизменно сопровождал Пьера на заключение сделок. Гренгуар вел переговоры, расточая любезные улыбки. А в обязанности помощника и друга входило вовремя буркнуть: «надувает», «товар гнилой», «осторожно» либо «годится», «горизонт чист». И не было случая, чтобы Тео ошибся.       Пьер же командовал кораблем и с явным отвращением вел счета. Колонки цифр вызывали в нем стойкую ненависть. Но Гренгуар каждый раз убеждал себя в необходимости этих действий. Ему нужны деньги. Только таким образом он сможет отомстить всем мерзавцам за поруганную честь его возлюбленной, за их разлуку и его собственные мытарства. Окончив нудную работу, Пьер с удовольствием выходил на палубу «Странника» и вдыхал свежий морской воздух. Вот она, его родная стихия, всегда такая разная, никогда не надоедающая. И пусть сегодня волны неспокойны. Пьер уже чувствовал знакомое покалывание в кончиках пальцев и усиленное сердцебиение. Это значило, что он сосредоточен и готов к схватке с грозным противником.       «Странник» вышел победителем и в этот раз. Хотя грозная стихия, казалось, приложила все усилия, чтобы сломить его экипаж. Черное небо периодически освещалось яркими вспышками молнии. Гром грохотал так оглушительно, будто разрывались снаряды. Свинцовые волны перекатывались через палубу, грозя снести всех, кто там находился. Сумасшедший ветер играл кораблем, будто скорлупкой. «Странник» то возносился на самый гребень волны, то срывался вниз, в темную бездну, от чего обрывались сердца моряков. Кто-то шептал про себя молитву Святому Николаю, покровителю тех, кто в море. Но не забывал при этом четко исполнять приказы капитана. Никто не терял присутствия духа. И стихия отступила.       Буря стихла также внезапно, как и началась. Ветер угомонился, небо прояснилось, выглянуло солнце. Еще недавно такое грозное свинцовое море заискрилось зайчиками на волнах. Будто и не было ничего.       Пьер, как обычно в таких случаях, коротко поблагодарил команду за мужество и слаженную работу и дал разрешение на дополнительную порцию рома, попросив при этом соблюдать порядок.       — Да здравствует наш капитан! — хором воскликнули матросы.       — Разбалует вас окончательно ваш капитан, — пробурчал Тео и отправился наблюдать за раздачей рома, чтобы не было излишеств.       А «Странник» заскользил дальше по тихой, гладкой воде. Солнце уже клонилось к закату, когда раздался крик вахтенного:       — Капитан, слева по борту шлюпка!       Гренгуар распорядился принять людей. На борт «Странника» вскоре поднялись трое мужчин и две женщины.       — Наш корабль попал в шторм, — докладывал один из мужчин, представившийся помощником капитана с судна «Кружевница». — Затонул. Одному Богу известно, как мы спаслись. О судьбе остальных ничего не знаем.       Пьер слушал доклад и вполглаза наблюдал за одной из женщин. Вот она присела на подставленный бочонок. Скинула с головы капюшон плаща, встряхнула влажными волосами. Золотой водопад рассыпался по плечам. Бросила быстрый взгляд на Пьера, чуть усмехнулась. «Будто Сирена из морских глубин», — вдруг подумалось ему.       — Вверяю вашим заботам Графиню де Бриссак и ее камеристку, — закончил свой доклад помощник капитана погибшей «Кружевницы».       — Экипаж «Странника» счастлив приветствовать вас, Графиня, — Гренгуар подошел к прекрасной даме.       — Я благодарна вам за наше спасение, капитан…?       — Пьер Гренгуар, к вашим услугам, — слегка поклонился он.       — Мне доводилось слышать ваши стихи, — Графиня взглянула на него с интересом. Во влажных волосах ее бриллиантами сверкали капельки, скатывались по нежному лицу, опускались по шее и исчезали где-то там… в соблазнительном декольте, прикрытом газовой косынкой. А глаза ее, окаймленные длинными темными ресницами, были совсем кошачьи, погибельные, искрящиеся, будто изумруды,       — Вы слишком любезны. — Пьеру была хорошо знакома игра взглядов, которую она вела. Невольно он поддержал ее. Глаза поэта засветились мягким светом и стали совсем бархатными. — Однако ветер довольно прохладный. Я провожу вас в каюту, где вы сможете отдохнуть и подкрепить силы.       — Мне приятна ваша забота, капитан Гренгуар, — прекрасная Графиня одарила его легкой улыбкой и в сопровождении камеристки направилась в каюты. Пьер пошел следом.