Искупление Гренгуара

      «Женщина на корабле»… В самой этой фразе уже заключен целый роман с непредсказуемым финалом. Да вы сами, любезный читатель, попытайтесь вообразить ситуацию, когда в суровый, опасный и абсолютно мужской мир под парусами внезапно вторгается легкое, воздушное существо из абсолютно другого измерения. Представили? Все взгляды тут же устремляются к нему, тому самому существу. С таким трудом установленная дисциплина начинает трещать по швам. Электризуется атмосфера и в воздухе пахнет грозой. Суеверные моряки начинают бормотать классическую мантру: «Женщина на корабле к несчастью». И хотя никто из них не сможет вам поведать об истоках данного утверждения, верят в него безоговорочно, как в Святое Писание.       Внезапное появление прекрасной Графини на борту «Странника» стало самым обсуждаемым событием на корабле. В матросской среде велись оживленные разговоры на животрепещущую тему:       — … «трое передрались насмерть…» «… сильнейший шторм и потопил корабль…» «…капитан бросился прямо в море…» «… а в воде мелькнул зеленый хвост…» — отовсюду только и слышались обрывки жутких морских баек, связанных с появлением женщины на корабле.       — Эта Графиня точно опасная бабенка, — мрачно вставил свое слово Боцман. — Повидал я таких на своем веку.       — И чем же она так опасна, по-твоему, Кольбер? — насмешливо поинтересовался совсем молодой матрос по имени Франсуа. Он только что подавал на стол в кают-компании и чуть шею себе не свернул, стремясь разглядеть гостью получше. — По мне так весьма недурна.       — Да тем и опасна, что недурна, — проворчал боцман. — Согнет она нашего капитана, как тростинку. Помяните мое слово.       — Да ты что, Кольбер? — возмутился Франсуа. — И охота тебе подобную чушь про капитана нести. Сколько я на «Страннике», ни разу с ним историй с бабами не случалось. Они уж с ним и так и эдак, а он ни в какую.       — Жизни ты еще не знаешь, юнец. А туда же, спорить со мной. Говорю, чертовка она. Для таких, как наш Гренгуар погибель. Он хоть и капитан что надо, да только стихоплет еще. Они как увидят такую вот… чаровницу, так и вспыхнут соломой. Умом повредятся и такое творят, что ни в какие ворота не лезет. А потом, коли жив останется, в стихах-то и жалуется честному народу, какой дурак я был, бес попутал. И называется это у них… э-э… — боцман почесал в затылке, — как же… «здохновение»… вот как.       Гренгуара бы чрезвычайно позабавило подобное рассуждение о творческом процессе, доведись ему услышать разговоры в кубрике. Матросы же только с сомнением покачали головами:       — И откуда ты, Кольбер, про это самое… э…э… «здохновение» знаешь? — поинтересовался один из матросов, без пальца на руке.       — Да хозяин мой прежний больно стихи уважал. Тоже сочинитель был. Сгубила его такая вот… бестия. А я на корабль вот подался. И здесь от них спасу нет, от баб этих. Тьфу на них.       — Да погоди хоронить, боцман, — продолжал защищать Пьера Франсуа. — Хочешь, пари? Сойдет через день эта краля в порту, а мы спокойно пойдем дальше. А с тебя выпивка на всех.       — Дурак ты, — усмехнулся Кольбер. — Согласен, только чтобы тебя, молокососа проучить.       Матросы же одобрительно загудели, потому что в любом случае они-то уж точно оставались в выигрыше.       Обстановка в кают-компании в это время очень напоминала те страсти, которые кипели в кубрике. Только кипели они глубоко внутри. Вчерашним вечером Пьер проводил графиню в ее каюту и больше никто не имел чести лицезреть Ее Сиятельство. Но на завтрак в кают-компанию она появилась, привлекая к себе всеобщее внимание своим крайне экстравагантным видом: льняная камиза и шоссы, облегающие стройные ножки. Пурпуэн и котарди* синего цвета довершали образ. Иными словами, на ней был мужской костюм.       — Простите, мое платье все еще не просохло. А здесь нашлась только мужская одежда, — плутовка опустила длинные ресницы, вроде бы смущаясь, однако легкая улыбка все-же мелькнула на ее губах. Графиня прекрасно осознавала, что мужская одежда выгодно подчеркивает ее точеную фигурку и придает сходство с фарфоровой статуэткой. В глазах мужчин читалось явное восхищение.       — Прошу вас, графиня, — Пьер помог ей сесть и придвинул стул к столу.       — Благодарю, — прекрасная дама одарила его самой сияющей улыбкой. — Вы можете называть меня Жаклин.       — Слишком большая честь для скромного капитана торгового судна, — ответил ей Пьер, бросив мимолетный взгляд на насупившегося Тео. — Боюсь, наша пища будет грубовата для вас, графиня. Зато бургундское, кажется недурное.       — Весьма пикантный букет, — Жаклин сделала глоток, глядя в глаза Гренгуару, который сидел напротив. — Бархатистый вкус. Есть легкая терпкость.       — Немного кружит голову, — Пьер ответил самым лучистым взглядом, который ласкал, не прикасаясь.       «Вот чертов стихоплет, — выругался про себя Тео, наблюдая этот обмен взглядами. — Уже хвост распустил. В бабах запутается, а из петли потом я его вытаскивать буду». — Он сильно толкнул под столом приятеля. Пьер закашлялся, не допив вино.       — Вам нехорошо? — в голосе Жаклин сквозило беспокойство.       — Ничего, сейчас пройдет, — прохрипел Пьер, метнув бешеный взгляд в сторону Тео. Тот с невозмутимым видом стукнул приятелю между лопаток здоровенным кулаком.       — Это вы слишком, — укоризненно взглянула на Жженого графиня.       — Ничего, жить будет, — проворчал Тео.       — Не обращайте внимания, графиня, — Пьер уже пришел в норму. — Он сегодня просто не выспался.       — Вы очень не любите женщин, мсье Тео? — с улыбкой поинтересовалась Жаклин.       — Вам показалось, — Жженый спокойно смотрел ей в глаза. — Я прекрасно чувствую себя в женском обществе.       — Если только женщины не слишком болтливы, — закончила за него Жаклин. — Я поняла.       — Ну зачем вы так, графиня? — вмешался Пьер. — Мы все здесь несколько отвыкли от хороших манер. И совсем не хотели испортить вам завтрак. Вы должны нас простить.       — Сегодняшняя трапеза проходит весьма увлекательно, не беспокойтесь, капитан, — Жаклин захватила небольшой кусочек мяса. — Но я ведь еще не успела рассказать вам о том, почему оказалась на «Кружевнице».       — Да, я как раз собирался спросить вас об этом, — согласно кивнул Гренгуар. — Но не хотелось снова заставлять переживать тяжелые моменты.       — Это все уже в прошлом. Я выспалась. Погода чудесная. Солнце светит. Вчерашнего ужаса будто и не было.       — Ценное качество, — тихо заметил Тео. — Оставлять кошмары в прошлом и без страха смотреть в глаза настоящему.       — Кое-что я так и не смогла забыть, — на ясное чело графини будто тень набежала. Нахмурились брови, губы сжались в узкую линию. Совсем другим человеком показалась она. Но тут же сделала над собой усилие, заиграла ямочками на щеках: — Простите, господа. Это нервное. Не имеет значения. Итак, мой муж, граф де Бриссак был назначен посланником при испанском дворе. Должность весьма желаемая, у него было достаточно конкурентов. Однако наш король Людовик счел именно моего мужа достойным представлять свои интересы при испанском дворе. Разумеется, я отправилась вместе с ним. Жена обязана всюду быть там, где ее муж, не так ли? — какой тонкий сарказм прозвучал в этих словах. — Два года мы жили при дворе Изабеллы и Фердинанда. Муж усердно, как мог, защищал интересы своего короля. Однако разлад все-таки случился. Неделю назад мой супруг получил депешу от Людовика срочно явиться во Францию. Собрав основное наше имущество, граф помчался домой, как можно скорее. Меня же и Флоранс, мою камеристку, предпочел отправить морем. Нам казалось, так будет безопаснее. Да и «Кружевница» была прекрасным, быстроходным судном, с великолепным экипажем. Ничто не предвещало беды. Однако… Все мы игрушки судьбы. Я оказалась здесь. И еще раз хотела бы поблагодарить весь экипаж «Странника» за наше спасение. Думаю, вы присоединитесь ко мне, господин Родригес, — Жаклин обратила свой взор к молчавшему до сей поры помощнику капитана «Кружевницы».       — О да, конечно, — он поднялся с легким поклоном. — Благодарю вас, господа. Узнать бы еще о судьбе нашего экипажа.       — Это не настолько гиблое место, — задумчиво произнес Тео. — Спастись возможно. Во всяком случае, я бы не исключал такой вероятности.       — Amen, — тихо произнес Родригес и набожно перекрестился. А вслед за ним и все остальные. Дальнейшая трапеза прошла в разговорах о потерпевших кораблекрушение, которые благополучно спаслись.       Весь день Гренгуар чувствовал себя немного на сцене. Несколько подзабытое ощущение. Его сатирические пьесы для площадной труппы «Беззаботные ребята» имели неизменный зрительский успех. Пьер вдруг вспомнил восторженные крики, смех, аплодисменты. Все то, что так возбуждает и опьяняет душу автора и актера. Бессознательно Гренгуар скучал по всему этому. И вдруг, совершенно неожиданно на этом корабле появился зритель. Его зритель. Златокудрая Сирена, возникшая из пены морской. Все, что происходило сегодня на «Страннике», происходило для нее. Пьер ставил спектакль и был в нем исполнителем главной роли. И ждал. Нет, не аплодисментов. Ждал нежного взгляда, легкой полуулыбки, поворота головы. Отношения актера и публики в чем-то похожи на флирт влюбленных. И те, и другие хотят нравиться. Вполне невинное желание. Напрасно Тео так хмурится, будто он изменяет Мари. Это всего лишь игра. В конце концов, он так давно не встречал женщину, которая бы увлекла его воображение.       В голове Пьера все еще стоял легкий туман, когда после долгого дня он вошел в свою каюту, дабы отдаться в объятия Морфея. Поэт слегка улыбался. Такое приятное наваждение. В голове вертелись обрывки фраз. Наверное, он снова напишет стихи. Гренгуар с наслаждением скинул тяжелую робу** и подошел к столу, бормоча какие-то рифмы. Однако что-то смущало его. Что-то странное в каюте. Непривычное. В воздухе витал аромат не то вербены, не то ландыша. Удивительно знакомый запах.       Пьер медленно повернул голову в сторону собственной постели и шумно вздохнул. Златокудрая головка покоилась на его подушке. Ну, вот и доигрался.       — Графиня, — голос плохо повиновался Гренгуару. — Что вы делаете в моей каюте?       — Простите, — она виновато опустила ресницы. — Я, кажется, немного перепутала. Моя каюта совсем рядом.       — Тогда я провожу вас, если позволите, — Пьер подошел к самой кровати.       — Право же, мне не хотелось бы вас затруднять, — лукаво улыбнулась Жаклин.       — Ну что вы, беспокойство небольшое, — Гренгуар бессознательно продолжал эти игры в любезность, а у самого сердце колотилось, как бешеное.       — У вас здесь так уютно, — графиня села на кровати, простыня сползла, открыв взору поэта белоснежную грудь безупречных очертаний, и такую маленькую, что она могла бы поместиться в его ладони.       Пьер почувствовал, что его бросает в жар, и весь он становится мягким, как воск. Колени ослабели, Гренгуар присел на кровать:       — Жаклин, — прошептал он. — Что ты со мной делаешь? Это уже не игра. У тебя ведь муж…       — Муж, — повторила графиня. Глаза ее сузились, а в интонациях голоса почувствовался такой яд, что Гренгуару стало не по себе. — Мужа мы пока оставим в Париже       — Но ведь это… неправильно…       — А разве ты всегда поступаешь правильно? — она приблизила свое лицо почти вплотную к его.       — Нет, но… я не могу… — он все еще пытался сопротивляться нежному натиску.       — Не оставляй меня одну, пожалуйста, — простынь сползла еще ниже, открывая крутой изгиб бедра, точеную ножку…       «Нельзя, — молотком стучало в мозгу, — ты дурак. Завтра ты обо всем пожалеешь и изведешь себя». Но это будет завтра. Он так долго был один. Он устал быть один. И кто знает, сколько это продлится еще? А сейчас с ним рядом женщина. Такая прекрасная, желанная, такая теплая и податливая в его руках…       Разум замолчал. Исчез. Осталась только жаркая тьма. И бездна, в которую они летели вдвоем, сплетясь в упоительном восторге, наслаждаясь друг другом с какой-то жадной ненасытностью. Тьма поглотила их без остатка и ночь показалась одним мигом.       А утром наступило прозрение. Пьеру казалось, что он внезапно вынырнул из темной морской пучины на поверхность, и теперь с трудом переводя дыхание и унимая сердцебиение, оглядывается вокруг. С ужасающей ясностью Гренгуар осознал, что предал свою любовь. Не выдержал разлуки, поддался чарам прекрасной незнакомки. Снова не выдержал.       Все это время Пьер, конечно, не жил беспорочной жизнью монаха. Он был мужчина и, нужно признать, очень страстный мужчина. Плоть требовала своего. И у него случались время от времени необременительные, краткосрочные романы, которые не оставляли следа в душе, не задевали сердца. Но этой ночью все было не так. Совсем не так. Что-то другое ворвалось в его жизнь.       Пьер потер виски. Перед его мысленным взором мелькнула Мари. Она не осуждала его, о нет. Никогда бы он не услышал от нее ни слова упрека. Но в огромных ее глазах была такая глубокая печаль, что это просто выворачивало наизнанку душу Пьера. Он раздваивался, разламывался напополам. Мучительно хотелось выйти на палубу, глотнуть свежего воздуха, прочистить сердце и мозг. Море всегда помогало ему. И Гренгуар принялся быстро одеваться, стараясь движениями разогнать ночное наваждение. Однако когда Пьер уже натягивал сапоги, то вдруг почувствовал, как вокруг его шеи обвились маленькие ручки, и теплая ладошка, проникнув в вырез льняной камизы, заскользила по его торсу, опускаясь все ниже и ниже. Пьер прервал эту нежную атаку, крепко сжав «захватчицу» своей рукой:       — Жаклин, — в его голосе одновременно зазвучали оттенки печали и нежности. — Прости, но я… не могу. Не могу любить тебя.       — Я знаю, — грустно произнесла графиня. — Ее зовут Мари. — И улыбнулась, увидев изумление в его глазах. — Ночью ты назвал меня Мари.       Гренгуар смущенно отвернулся и забормотал какие-то извинения.       — Дурачок, — тихо засмеялась Жаклин. — Ты не должен оправдываться. Я ведь не твоя жена.       — Ты удивительная, — Пьер нежно поправил непокорный золотой завиток. — И наша ночь была волшебной. Но только… ты взяла лишь мое тело. Дать тебе что-то большее я не в состоянии.       — Ничего больше я и не прошу, — графиня прижалась лбом к его плечу. — Я давно смирилась с тем, что вызываю в мужчинах лишь телесную страсть. Большего мне не дано.       — Зачем ты так? — Пьер взял ее лицо в ладони. — Я наоборот, хотел сказать, что ты из тех женщин, которым нельзя отдавать себя наполовину. Лишь целиком, всю душу, все помыслы. Лгать невозможно.       — Как тонко, — в ее глазах сверкнули слезы. — Не по-мужски. Но ты ведь поэт. Потому и чувствуешь нас, женщин.       — Иными словами, я не мужчина?       — Ты редкий мужчина. Который и плечо подставит, и поймет женщину, почувствует ее.       — Пока выходит, я только предаю, — Пьер опустил голову.       — Не кори себя за то, что подарил чуть-чуть счастья той, которой не суждено его узнать, — Жаклин тихонько ласкала его кудри. — Только с тобой и только нынешней ночью я вдруг ощутила себя Женщиной, любимой и желанной. Ты единственный, кто смог мне подарить это ощущение. Пусть даже иллюзорное. Подари же еще одну ночь на прощание. Завтра я сойду в Рошфоре, и больше обо мне ты не услышишь. Останется лишь воспоминание о случайной встрече. Да и оно скоро испарится и ты обо всем забудешь.       — Боюсь, что тебя я забыть не смогу, — Пьер привлек ее к себе и нежно поцеловал. — Пообещай мне, что этот день пройдет спокойно.       — Обещаю, мой капитан, — улыбнулась Жаклин. — Женщина на корабле не принесет несчастья «Страннику».       — Вот ты смеешься, — вздохнул Пьер, — а мне совсем не улыбается усмирять бунт на корабле. И вставай. Нужно еще в твою каюту незаметно пробраться.

(окончание главы следует)