Милу лежал на пороге сарая, довольно жмурясь в теплых солнечных лучах. Раны уже не беспокоили пса, и он даже готов был снова нести свою нелегкую службу. Однако девушки считали, что защитника необходимо еще поберечь и потому сильно его не нагружали. А уж кормили просто до отвала.
— Бездельничаешь, — проворчал Жерар, присаживаясь рядом. — Испортят они тебя окончательно, девчонки эти. Из боевого пса комнатную болонку сделают. Тебе самому не противно, а? — «Красавчик» слегка потрепал Милу за уши, а тот виновато вздохнул и положил свою большую голову на колени напарнику. — Вот точно, болонка. Впрочем, я тоже скоро таким же стану, по их милости. Я понимаю, они из добрых побуждений и все такое. Но эти бесконечные хороводы с вкусной едой и теплым одеялом. Шарф этот шерстяной. А главное, смотрят, как на героя. Неловко все это. Нехорошо. — Пес смачно зевнул. — Скучно тебе, да? Конечно. И нынешнее положение вещей тебя вполне устраивает. А меня вот совсем нет.
Жерару действительно было тяжело сейчас. После того, как во время болезни у него вырвалось это полупризнание, которое он мечтал похоронить вместе с собой в могиле, Мари старалась избегать его. Тогда как раньше вела себя спокойно и по-дружески. Жерару очень не хватало этого сейчас. Он старался убедить девушку, что все это ерунда, дело было всего лишь в высокой температуре и не стоит обращать внимание на то, что он тогда наговорил. Мари кивала и соглашалась, но прежняя сердечность в их отношениях исчезла. Оба считали себя виноватыми.
— Дурак старый, — покаянно бурчал Жерар. — Седых волос уже полно, а туда же. Не забудешь никак, что когда-то первым любовником сцены был. То сцена, а то жизнь. Последняя любовь. Пошло и глупо. Да еще и больно, к тому же. Она, глупышка, не понимает, что мне вполне достаточно просто рядом быть и оберегать ее. Разделить хоть немного ту ношу, что взвалила она на свои хрупкие плечи. И тащит молча, не жалуясь. Она ведь слепнет, Милу. Пока еще ей удается это скрывать от всех. Но я-то вижу. И походку иногда неуверенную, и взгляд с прищуром, и вышивку она близко к глазам стала подносить. — Пес тихо заскулил и грустно посмотрел на «Красавчика». — Вот, и ты тоже понимаешь. А я со страхом думаю, что если этот ее поэт так и не появится? Жив ли он вообще? В конце концов, он человек. Мог и разлюбить… — тут Милу недовольно заворчал. — Ну ладно, ладно. Не буду. Но не представляю, как он сможет ее найти в огромной Франции. Так что я должен быть с ней. На случай если… Даже думать об этом жутко. А вместо этого взял и сам все испортил.
Из мастерской донесся женский смех, оттуда вышел улыбающийся Бернард. Вот кто казался полностью довольным жизнью.
— Пустили козла в огород, — Жерар поднял глаза на подошедшего приятеля. — Вчера видел вас с Жилеттой. Как вы мило ворковали на заднем дворе. Смотри, сломаешь здесь хоть один цветок …
— Да что ты, в самом деле, меня за свинью держишь, — Бернард даже обиделся. — Не понимаю, что ли? Девчонки из сил выбиваются, работают. Выходили меня. Кормят, поят. Честно говоря, даже стыдно. Здоровый лоб. Загостился я здесь. Пора и честь знать. Да вот куда податься не знаю. Прежнее мое ремесло здесь как-то не прижилось. Другого не знаю.
— Дрова ты колешь неплохо, — задумчиво проговорил Жерар. — А вообще я тебя понимаю. У самого те же мысли. Остановилась будто жизнь. Может, поменяться что-то должно?
— Ты прямо в прорицатели метишь, — усмехнулся Бернард, пожевывая соломинку.
— Поговори мне еще, — пригрозил Жерар. — Смотри лучше. Карета господская. К нам, похоже. А мадам уехала. Иди ворота открой, да поживее.
— Слушаюсь, господин мой, — Бернард дурашливо поклонился и ловко увернувшись от толчка в спину, побежал к воротам.
Появление Жаклин (а это именно ее карета остановилась во дворе мастерской) произвело настоящий фурор. Девушки столпились у перил второго этажа, разглядывая важную гостью. Ее роскошное платье, прическа и драгоценности явились предметом восторженного обсуждения громким шепотом.
Сама же графиня, привыкшая к повышенному вниманию, лишь неторопливо разглядывала образцы роскошного рукоделия, выставленные в лавке. Она рассеянно кивала на возгласы Флоранс: «О, Госпожа, какой чудесный кошелек! Посмотрите, какие перчатки! Как раз на вашу ручку. А этот платочек! Если бы мне такой!»
Жаклин скользила взглядом по шелковым шторам и подушечкам, отдавая должное тонкому мастерству вышивальщицы, пока свет свечи не выхватил на стене то, что заставило сердце остановиться: с портрета, с легкой улыбкой, прямо на нее смотрел Пьер. Ее Пьер. Стало быть, женское чутье не подвело, приведя ее в эту лавку. Жаклин вдруг показалось, что она снова там, на «Страннике». Буквально кожей ощутила графиня этот взгляд, теплый и мягкий, который ласкал, не прикасаясь. Просто какое-то наваждение. Приди в себя, ну же! Раз, два… Огромным усилием воли Жаклин удалось придать лицу ничего не значащее выражение.
— Я могу вам чем-нибудь помочь, Ваше Сиятельство? — худенькая девушка за прилавком обратила к ней взгляд своих огромных глаз.
— А вы, наверное, мадам Гасьон? — несколько неуверенно уточнила графиня. — Хозяйка мастерской.
— К сожалению, мадам сейчас нет, она уехала по делам. Я всего лишь одна из ее работниц, Мари Депре. Но все, что нужно, я могу показать. Почему вы так… странно на меня смотрите.
— Н-н-нет, ничего, — графиня уже полностью овладела собой. — Это все мигрень. В дороге часто донимает.
— Это мучительно, — посочувствовала Мари. — У нас есть ароматическое масло, если нужно.
— Не стоит беспокоиться, — Жаклин слегка улыбнулась, стараясь не смотреть на портрет за спиной Мари. — Покажите мне лучше вот ту пару перчаток. Да-да, с орнаментом из ирисов.
И пока девушка доставала нужный товар, графиня незаметно следила за ней. Отмечала про себя немного болезненное, усталое лицо, тени под глазами. Глухое, темное платье без малейших украшений. Скромное достоинство в манере себя держать. Жаклин хотела понять для себя, что же было в ней такого особенного? Почему любил ее Пьер? Он ведь видел ее, Жаклин во всем блеске изумительной красоты и здоровья. Он подарил ей две жаркие ночи, и она знала, что в те минуты он принадлежал ей. И все же полностью завладеть его душой блистательной графине не удалось. Пьер, ее Пьер, всегда помнил эту хрупкую девушку с огромными глазами. Искал ее повсюду. Она одна была ему нужна. И похоже, его чувство взаимно. Об этом шептал каждый стежок на портрете, окружая лицо Пьера каким-то тихим сиянием. Мари будет ждать его хоть всю жизнь. Жаклин размышляла об этом, пока примеряла перчатки.
Однако и у самой Мари общение с блистательной аристократкой вызывало какое-то совершенно непонятное ей беспокойство. Девушку смущала яркая красота незнакомки. На ее фоне она казалась себе какой-то серой мышью. Раньше Мари не задумывалась об этом, была слишком занята работой. А теперь, ей было больно осознавать превосходство графини. Но почему вдруг, допытывала себя Мари, но не могла понять. К тому же девушку тревожило что-то в поведении незнакомки, какая-то легкая лихорадочность, странные взгляды, которые она иногда ловила на себе. И еще Мари казалось, что им нужно о чем-то поговорить. О чем-то очень важном. Но вместо этого, они обсудили пару перчаток.
— Я возьму их, — сказала Жаклин. — Как раз впору. Ирисы я люблю. И еще вот эту подушечку для коленопреклонных молитв.
— И платочек с кошельком, пожалуйста, госпожа, — взмолилась Флоранс.
— Хорошо, — слегка улыбнулась графиня. — Посчитайте сколько всего. Мы и так задержались. Мсье Родригес, наверное, весь извелся от нетерпения. Поторопись, Флоранс.
Камеристка едва не запрыгала от радости и быстрее унесла покупки в карету. Мари почтительно провела важную гостью.
— Прощайте, мадемуазель Депре, — кивнула на прощание Жаклин, садясь в карету. — Рада, что случай познакомил меня … со столь искусной мастерицей. Я слышала о вас много лестного. В городе.
— Слишком большая честь для скромной вышивальщицы, — Мари поклонилась с достоинством. — Счастливого пути, Ваше Сиятельство.
Все обитатели мастерской еще долго провожали глазами карету и перебивая друг друга обсуждали происшедшее. Мари же еще какое-то время бродила будто сомнамбула. Все вспоминала какие-то странные мелочи, которые не давали ей покоя.
— Анриет, — обратилась она к одной из вышивальщиц. — А эта графиня появлялась здесь раньше? Вы знаете ее?
— Нет, — возбужденно выпалила девушка. — Она явно нездешняя. Может вообще какая-нибудь фрейлина королевы.
— И вы даже имени ее не знаете? — настойчиво продолжала расспросы Мари.
— Она не назвалась, по-моему, — нахмурилась Анриет. — Не знаем ничего. А почему ты спрашиваешь?
— Да потому, что, кажется, я круглая дура, — в голосе Мари явно звучало отчаяние.
— Да что с тобой? — забеспокоилась Анриет.
— Эта женщина… она что-то знает… о моем Пьере.
— Мари, дорогая моя, успокойся. Ты просто перенервничала, устала. Давай присядем. Вот так. Сильви, принеси нам, пожалуйста, воды.
— Ты решила, что я уж и умом повредилась, — грустно улыбнулась Мари. — Спасибо, Сильви, — она пригубила воду из кружки. — Нет. Я в здравом рассудке. Пока еще в здравом. И как-то вдруг поняла, что она смотрела на портрет.
— Ну, допустим, смотрела, так что с того? — продолжала увещевать ее Анриет. — Чудесная работа. Да и Пьер твой красавец.
— Нет. Она по-особенному смотрела. Если бы только я сразу поняла это. Ее лицо… глаза… Она, несомненно, увидела знакомого человека. А я… я дура последняя… упустила свой единственный шанс, — Мари закрыла лицо руками. — И обо мне ей известно именно в связи с Пьером. Она так странно смотрела на меня. Но почему, почему ничего не сказала? Почему?
— Почему-то мне не кажется, что она дурная женщина, — подошедший Жерар мягко положил руку на плечо Мари. — Еще сегодня утром я говорил Бернарду, что в воздухе будто витает что-то. Возможно, что-то изменится. Вот и случилась ваша встреча.
— Но она ничего не дала, ничего, — глаза Мари были полны слез.
— Как знать, — Жерар слегка улыбнулся ей. — Ты только не теряй надежду. Особенно теперь. И не плачь, пожалуйста. Не то мадам вернется — будет нам всем нагоняй. Довели до слез ее любимицу.
— Не плачь, Мари, пожалуйста, — обняла ее Сильви. — Все будет хорошо, вот увидишь.
— Видишь, уже не плачу, — Мари улыбнулась сквозь слезы. — Спасибо тебе, Жерар. — Она тихонько сжала его руку. — Ты мой самый верный … Лучше не бывает.
У «Красавчика» потеплело на сердце. Вот она, Мари прежняя. Его нежный, доверчивый друг. Пусть будет так. Отныне и во веки. А любовь… Глупо это и смешно. При его-то сединах.
***
— Госпожа, ужин уже подан.
— Спасибо, Флоранс. Письмо почти готово, — Жаклин аккуратно присыпала чернила мелким песком. — Сейчас спущусь. — Она еще раз пробежалась глазами по строчкам, несколько раз кивнула собственным мыслям. Ну что же, вполне убедительно.
— Вы все-таки хотите его известить обо всем? — в голосе камеристки зазвучала легкая грусть. Она была очень привязана к своей госпоже. Была ей скорее подругой и наперсницей, чем служанкой. И все, что касалось сердечных тайн Жаклин, вызывало живой отклик в сердце Флоранс.
— Да, — твердо произнесла графиня. — Через неделю король дает бал в честь нашей победы над испанским флотом. Капитан Монферан нынче герой. «Марианна» под его умелым командованием показала себя с наилучшей стороны. Разумеется, мсье Рене — самый почетный гость на балу. Мы тоже приглашены. Я смогу вручить ему письмо, где изложены подробности моей случайной встречи в Туре. А Монферан знает, как найти Пьера.
— У вас благородное сердце. Только так вы и могли поступить, — вздохнула Флоранс. — Но все же… когда я вижу, как вы терзаетесь…
— Перестань, прошу…
— Простите, простите, меня госпожа, я такая дуреха, — девушка опустилась у ног графини. — Сама разбередила рану. Я только хотела спросить, а не проще ли было известить эту вышивальщицу, Мари?
— Ох, Флоранс, ты совсем глупая, — Жаклин печально взглянула на камеристку. — Да разве я имею право говорить с ней об этом после… после всего, что было на «Страннике»? Нет. Да я бы и не смогла. Я все еще люблю его. Но ухожу в сторону. Что толку от того, что он тоже будет страдать? Пусть будет счастлив. Я соединю две любящие души. Любовь это так прекрасно. Даже если твой удел — это удел нищего: слегка погреться в ее лучах. — Последние слова графиня произнесла тихо, почти шепотом. Душа вновь заныла, наполняясь горько-сладкими воспоминаниями. Однако, сделав над собой усилие, Жаклин прогнала их и решительно поднялась. — Идем, Флоранс. Не стоит заставлять моего супруга ждать ужина слишком долго.
***
Пьер вошел в портовый кабачок Малаги и нетерпеливо огляделся. Резкий переход от яркого испанского солнца к полумраку тесноватого помещения заставил его ненадолго зажмуриться. Когда зрение наладилось, Гренгуар с радостной улыбкой направился к столику около окна.
— Рене, вы не представляете, до чего я рад вас видеть, — воскликнул Пьер, сжимая в объятиях друга и благодетеля.
— Ну почему же, — засмеялся Монфреран. — Очень даже хорошо представляю. Потому что тоже рад тебя видеть.
— Наслышан о ваших ратных подвигах. Просто сгораю от желания все услышать из первых уст.
— Об этом после, — Рене жестом пригласил сесть.
— Уж больно вид у вас загадочный, — Пьер внимательно посмотрел на собеседника. — Сказать по правде, я был весьма удивлен вашему письму. Встреча здесь, в Малаге. Да еще срочно. Уж не собирается ли Его Величество купить у меня партию толедских клинков. Ах, Рене, вы только взгляните на это чудо, — глаза Гренгуара заблестели и он осторожно вынул из ножен новенький клинок.
— Хорош, — с видом знатока разглядывал оружие Монферан.
— Какая сталь, закалка, — продолжил восхищенный панегирик Пьер. — А эфес! Чеканное серебро, пантера в прыжке и два изумрудных глаза.
— Пожалуй, я зайду к тебе на корабль, посмотреть всю партию, — задумчиво пробормотал Рене. — Однако и это отложим на потом. Хочу тебя спросить, когда возвращаешься во Францию?
— Да… через месяц… примерно, — Гренгуар был немного удивлен резкой смене темы.
— В Париж?
— Да, там много заказов: серебро, ткани, клинки опять же.
— Что-то подсказывает мне, что в этот раз ты немного дольше задержишься во Франции. Съездишь в Тур, например.
— В Тур? — растеряно переспросил Гренгуар. — Зачем? Там у меня нет никаких дел.
— Будут, — с ударением произнес Монферан, глядя в глаза собеседнику. — В белошвейной мастерской мадам Гасьон.
— Рене, — тихо сказал Пьер, чувствуя, как бешено заколотилось сердце, — перестаньте говорить загадками.
— В мастерской висит твой портрет, вышитый шелком. Один человек рассказывал мне: портрет чудо, как хорош.
Гренгуар мучительно сглотнул и почувствовал, что его бросило в жар. Стало больно и тяжело дышать. Сердце теперь остановилось, мысли и чувства исчезли, на миг в душе воцарилась абсолютная пустота. Руки задрожали. Пьер, с трудом переводя дыхание, вцепился пальцами в свои волосы. Потом быстро отпустил их, вытер вспотевший лоб. Все это он проделывал чисто автоматически, без мысли. Бедный поэт совершенно потерялся. Рене сочувственно сжал его плечо одной рукой, другой же придвинул полную кружку. Пьер в момент осушил ее и с шумом выдохнул. Соображение постепенно возвращалось. Однако взгляд еще был слегка безумным.
— Вы… нашли ее, — с трудом выдавил из себя поэт.
— Не я, — покачал головой Монферан. — Другой человек, который просил его не называть. Сейчас ты не в состоянии говорить об этом. После.
— Да, да, после, — Пьера вдруг прорвало. Он схватил руку друга, стиснул в стальном пожатии и принялся трясти изо всех сил. — Рене, вы не знаете, что сделали. Вы… вы … жизнь мне вернули. — Глаза его сияли. Лицо пылало. Наш поэт с трудом удерживался, чтобы не пуститься в пляс. Ему хотелось запеть во весь голос или выкинуть еще что-нибудь экстравагантное. — Если бы не вы… вы и Тео… Спасибо, Рене. Моя благодарность… она безбрежна, как океан. Я ее увижу. Неужели это случится, Рене?
— Раньше случится то, что ты оторвешь мне руку, в порыве благодарности, — засмеялся капитан «Марианны».
— Ох, простите, ради Бога, — смутился Пьер. — Я не понимаю, что делаю. И должен ей написать. Сейчас. Сию минуту. Хозяин! Перо, бумагу! Живо!
— Si señor.
— С трудом соображаю, что писать, — поэт на миг задумался, а потом быстро заскрипел пером:
«Мари, родная моя! Только что Ангел принес мне весть о тебе. Ты знаешь, что Ангелы иногда принимают человеческий облик. В нашем случае это Рене Монферан, мой друг и благодетель. Я расскажу тебе о нем непременно.
Кажется, впервые в жизни слова и рифмы покинули меня. В голове полный сумбур. Решительно не знаю, что еще тебе написать, моя девочка.
Я выжил на галерах. Благодаря Тео, которого мне не иначе, как Бог послал. Я тебя с ним познакомлю. Он потрясающий. А я теперь капитан торгового судна «Странник». Сейчас в Малаге. Примерно через месяц буду в Париже. А оттуда мой путь будет в Тур. И это будет самое счастливое путешествие в моей жизни. Потому что в конце его я смогу обнять тебя, моя голубка, моя прекрасная возлюбленная. Обнять, чтобы не отпустить больше никогда. Я хочу, чтобы ты увидела наш «Странник» и полюбила его. Хочу увезти тебя под парусами туда, где мы будем счастливы.
Как долго еще ждать. Целый месяц. Но … мы с тобой ждали дольше. Неужели это случится? Я снова увижу тебя, моя любовь, мое счастье, моя Мари. Прости слишком сумбурное письмо. Я наверное слегка обезумел от счастья. Люблю тебя бесконечно и целую бессчетно. Я напишу тебе еще. Потом. Когда немного приду в себя. До встречи, моя родная. До нашей скорой встречи. Твой Пьер.»
— Отправлю сейчас же, с первой почтой, — Гренгуар вскочил из-за стола. — Рене, идемте со мной. Не то боюсь с собой не совладать и натворить глупостей.
— Да, пожалуй, насчет глупостей и я опасаюсь, — насмешливо блеснул глазами Монферан. — Поэт, он всегда поэт.
— Расскажите мне все-таки о сражении, — попросил Пьер, когда они вышли из таверны. — А впрочем, нет, лучше на «Страннике». Вы ведь обещали зайти. Эгоистично будет с моей стороны лишить этого рассказа Тео, да и всю команду. Идемте же скорее.
***
«Солнечный теплый ветер развеял мрачный туман. Пьер уже не невольник, Пьер теперь капитан», — тихонько напевала Мари, вышивая очередную подушечку. Дело в том, что в этот день в мастерскую заглянуло солнышко в лице юной певицы. Да-да, той самой. Марин-Биби, шныряя по городу в компании своих беспризорных приятелей, забрел на ярмарку. И там услышал песенку. С большим трудом мальчик уговорил отца девочки заехать в мастерскую, чтобы они рассказали Мари о важной для нее встрече.
Возлюбленная Пьера разволновалась так, что просто не знала, куда посадить свою дорогую гостью и чем ее угостить. И все расспрашивала девочку:
— Он капитан? А как называется корабль?
— Не сказал, — пожала плечами девочка. — Не успел.
— Как жаль, — вздохнула Мари. — А каким ты его нашла?
— Ну… он… — маленькая певица подняла глаза к небу и сморщила носик. — Он смешной. Все время руками размахивал. И добрый. Он мне две монетки дал.
— Я дам тебе еще, — засуетилась вышивальщица, потянувшись к кошельку.
— Ох, Анаис, — отец девочки только головой покачал.
— А вообще он у тебя красивый, — снизошла до похвалы юная певица. — И смотрит так хорошо. Ласково. Так мама на меня смотрела, когда я мальнькой была.
— Ты моя хорошая, — растрогано пошептала Мари, прижала девочку к себе и чмокнула в теплую макушку. — Скушай вот еще яблочко.
— Анаис, нам пора, — прервал трогательную сцену отец. — Спасибо вам за столь радушный прием. Подарки… не стоило. Избалуете ведь.
— Ну не сердитесь, пожалуйста, — попросила Мари. — Анаис такую радость мне принесла. Можно мы еще раз споем? Вместе?
— Да ладно уж, — проворчал отец, пряча в усы усмешку. — Вот Анаис, — продолжил он, когда дочка уже сидела рядом с ним в повозке. — Никогда не влюбляйся. А то будешь похожа на них, обоих. Поглупеешь в один миг.
— А мне они понравились, — заявила девочка.
— Конечно, понравились, — проворчал отец, понукая лошадь. — Двое сумасшедших. Но … наверное счастливых сумасшедших.
— Ирэн, ты понимаешь, даже названия корабля не сказал, — жаловалась в это время Мари. — Это так на него похоже. В море тысячи парусников. Где искать его?
— Ну не расстраивайся, моя дорогая, — утешала ее подруга. — Главное жив-здоров. Ищет тебя.
— Да, — улыбнулась Мари, — жив и ищет. Жерар, — вдруг вспомнила она, — а Жженый похоже тоже жив. Анаис говорила, что видела там мужчину с изуродованной рукой.
— Рад это слышать, — глаза «Красавчика» потеплели. — Надеюсь, что мы еще встретимся в той жизни.
Спустя две недели Мари получила письмо Пьера.
