Искупление Гренгуара

      Это был безумный день в прямом смысле слова. Несколько ночей накануне Мари не сомкнула глаз. Ее лихорадило. Пьер указал день своего приезда в письме. Девушка считала не только часы, но и минуты, секунды до желанного свидания. И вот этот день, наконец, наступил. С самого утра в мастерской царило оживление. Белошвейки, конечно, не забросили работу совсем, но общую атмосферу очень сложно было назвать деловой. Взгляды больше были устремлены в окна, чем на лен и кружева. То одна, то другая потихоньку выскакивала на улицу, чтобы узнать обстановку, но возвращались с неизменно разочарованным: «Нет, еще не появлялись».       Жерар дежурил у открытых ворот. Бернард забрался на крышу, чтобы лучше обозревать окрестности. Даже Милу, казалось, заразился всеобщей атмосферой ожидания. Несколько раз он даже выскакивал за ворота и весело носился по улице. Мари же никак не могла ничем заняться. Все валилось у нее из рук. Она ждала Марина, который, вместе со своими беспризорными приятелями носился по центру Тура, выспрашивая, не появлялись ли здесь двое приезжих. Мальчик обещал Мари показать им дорогу и вообще самолично, передать неуловимого поэта его возлюбленной, из рук в руки. Он искренне желал счастья своей названной сестре и старался изо всех сил.       Однако время шло, а в мастерской не появлялись ни Марин-Биби, ни долгожданные гости.       — Мари, сядь, успокойся, — потянул девушку на скамейку Жерар. — Ну что ты терзаешься? Дорога дальняя. Задержались, может. Подожди немного.       — Прости, я не могу сидеть на месте, — девушка резко поднялась и снова принялась мерить шагами двор. — Когда беспокойно, просто не могу.       Ирэн, наблюдавшая за ней только тяжело вздохнула. Она понимала, что Мари сейчас лучше не трогать. Все равно мысли ее сейчас слишком далеко. Она не способна воспринимать ни слова, ни уговоры.       Внезапно весело залаял Милу, первым разглядевший несущегося со всех ног Биби-Марина, который размахивал руками и кричал:       — Мари, Мари, они приехали и идут сюда. Только с дороги сбились, свернули не там. А так длиннее и…       Девушка не дослушала, молнией выскочила в ворота и понеслась легкой птицей по старой дороге, идущей через поле.       — Мари! Ну вот куда она рванула? — воскликнул Жерар. — Одна да в таком состоянии.       — Может догнать? — Бернард уже слез с крыши.       — Да я сам, — Биби перевел дух. Ноги гудели, мальчишка уже достаточно набегался. Но он был намерен довести дело до конца. — Скоро все здесь будут. — И он побежал вслед за Мари.       А в это самое время Пьер и Тео шагали по довольно живописной дороге, разглядывая окрестности с целью убедиться, что идут правильно. Рядом вприпрыжку бежал оборвыш лет шести, который периодически шмыгал носом, но в общем вид имел вполне смышленый.       — Что-то долго идем. Ты точно дорогу знаешь? — на всякий случай уточнил у него Пьер. — Не заведешь нас куда-нибудь в Анжер, например. Или вообще до Парижа дошагаем.       — Не-е, — засмеялся мальчишка.       — Смотри у меня. А то монету не получишь.       — Да скоро уже, сударь. Вы бы раньше дошли, если бы поворот не спутали.       — У вас тут сплошные повороты, я посмотрю. Как в лабиринте.       — А что это, лабиринт? — загорелся интересом мальчишка.       — Когда много дорог разных, — рассеянно проговорил Гренгуар. — Бродишь, а выхода все нет. Долго рассказывать.       — А у нас время есть, — не отставал проводник.       — Зачем пацану голову морочишь? — вмешался Тео. — Сказки ты мастер рассказывать. И меня вот зачем с собой потащил? Я лишний буду.       — Глупости, — отмахнулся Пьер. — Ты лишним никогда не будешь. Для нас, по крайней мере. Я обещал Мари, что с тобой познакомлю. Думаю, ей небезразлично, что ты спас мне жизнь.       — Ну, вот совсем это лишнее, — проворчал Тео.       — И потом там твои друзья. Разве ты не хотел бы снова повидать «Красавчика» или… — Пьер не закончил фразу. Он увидел выскочившую из-за дальнего поворота темную фигурку. Женскую. Она бежала, неслась или летела, трудно подобрать слово. Одной рукой придерживала мешающую юбку темного платья, а другой все время взмахивала, пытаясь сохранять равновесие при этом отчаянном беге. Она все приближалась, и сердце Пьера заколотилось, как бешеное. Он рванулся навстречу. Расстояние между ними сокращалось, и вот уже видно сбившуюся на плечи косынку, растрепавшиеся от безумного бега пряди темных волос, подхваченные порывом ветра, полыхающее жарким румянцем лицо и глаза, в которых только одно устремление, одна цель — обнять его или умереть. Пьер ускорил собственный бег, как мог, потому что видел — Мари уже на пределе сил. Губы ее полуоткрыты, дыхание вот-вот прервется. Она прижимает руку к сердцу, которое трепещет, будто пойманная птица. Еще одно, последнее усилие и он подхватил возлюбленную. Она успела обвить его шею и еле слышно прошептать: «Мой Пьер» прежде, чем потеряла сознание.

***

      Они не знали, сколько прошло времени, минута, час, год? Сидя в густой тени старой липы, ощущали и чувствовали только друг друга — биение сердца, ток крови, неровное дыхание. Мари полулежала в объятиях наконец-то обретенного любимого в каком-то полузабытьи. Лишь время от времени она приподнимала голову, тихонько прикасалась к его лицу, словно желая убедиться, что он здесь, с ней и успокоенная снова уютно устраивалась в любимых объятиях. А Пьер только сильнее прижимал ее к себе и тихонько целовал в висок или в макушку. С момента встречи они еще не сказали друг другу ни слова. Их души были слишком переполнены, слишком потрясены. И в этом благотворном, наполненном молчании они вновь соединялись, исцелялись раны, нанесенные столь долгой разлукой, и в них снова приходил покой.       Вообще-то Пьер смертельно перепугался, когда возлюбленная безжизненно повисла на его руках. Он думал, что потерял ее снова и теперь навсегда. Вдвоем с Тео они приводили Мари в себя при помощи воды из походной фляги и каких-то растираний. Подбежавший к тому времени Марин бестолково метался вокруг, желая помочь. К счастью, обморок не продлился долго. Было решено, что Мари нужно немного отдохнуть. Пьер останется с ней. А Биби проводит Тео в мастерскую. Они будут ждать воссоединившуюся парочку там, вместе со всеми. Пьер на руках перенес Мари в тень дерева. Там они и приходили в себя до настоящего времени.       — Не хочу просыпаться, — прошептала Мари, когда в очередной раз подняла глаза на возлюбленного.       — Ты думаешь, это сон? — улыбнулся Пьер. — А кто кому снится?       — Конечно, ты мне. Ты всегда только во сне приходишь. Когда мне совсем плохо. В последний раз мы оказались в чудесной стране, где цветут апельсиновые деревья, мраморные лестницы уходят прямо в море, а красивые, смуглые люди поют прямо на улицах. Поют, как дышат.       — Эта страна Италия, моя хорошая. Обещаю, что мы непременно побываем там наяву.       — Ты как из сказки, — прошептала Мари. — Девчонки говорят, на Принца похож.       — А то как же, — приосанился Пьер. — Я ведь еще в начале нашего знакомства так и сказал: «Перед вами, сударыня, Принц парижских улиц». А ты — моя Принцесса.       — Ты — счастье мое, это уж точно.       — Ну не такое уж большое счастье, — хитро прищурился Пьер. — Это ты меня еще плохо знаешь.       — Большое, — с улыбкой покачала головой Мари. — Просто огромное. Как океан.       — Милая моя, — пробормотал возлюбленный, склоняясь к ее губам.       «Люблю», — отстукивали их сердца в унисон, а губы искали друг друга, сливались в упоительном восторге, наполняя сладким томлением каждую клеточку тела. В небеса уносились влюбленные, к воздушным облакам и сияющим звездам. Когда Пьер шептал: «Родная моя», он чувствовал, что нашел самое верное слово. Она действительно была ему родной, необходимой, как воздух. Без нее он бы просто задохнулся в этой жизни. То же самое случилось бы и с Мари.       — Сны иногда сбываются, — глаза девушки светились от счастья. — Однако нам пора просыпаться. В мастерской, наверное, уже волнуются. Мы слишком задержались.       — Имеем на это право, — Пьер заговорщицки подмигнул возлюбленной. — Но ты права, мой Ангел. Тео будет ворчать. Так что идем, — он легко поднялся на ноги и подхватил на руки Мари. — Куда доставить, сударыня?       — Ты всю дорогу меня нести будешь? — шутливо отбивалась девушка.       — Подумаешь, тяжесть нашлась. Пушинка, облачко.       — Все равно, нехорошо. Если увидит кто. Разговоры пойдут. Отпусти.       — Ох, мне эти разговорщики, — вздохнул Пьер, опуская драгоценную ношу. — Вечно нос свой суют, куда не следует.       — Теперь идем.       — А за руку-то можно взять? — с убитым видом поинтересовался Гренгуар. — Разговоров не будет?       — Будут, — Мари протянула ладошку. — Но очень тихие. Почти незаметные.       И они вдвоем двинулись по старой, пыльной дороге, взявшись за руки, как дети и абсолютно счастливые. То и дело их глаза встречались, а губы сами собой расплывались в улыбке, которую наши влюбленные безуспешно пытались спрятать.       — Смотри, они все еще не дошли в мастерскую, — Пьер, смеясь, указал на Тео и Марина у дороги. Жженый сидел на камне и что-то чертил на пыльной земле, а мальчик внимательно слушал. Подойдя ближе, Гренгуар увидел знакомые очертания «Странника».       — Не подозревал в тебе таланта художника, — удивленно присвистнул он. — Посвящаешь нашего юного отрока в морское дело?       — Он, кстати, весьма понятливый оказался в нашем деле, — поднял голову Тео. — А вот ты… совесть есть у тебя? Одному мне появиться в этом девичьем царстве неловко. Битый час тут дожидаемся.       — Могли бы и до ночи не дождаться. — Гренгуар в этот момент был ужасно похож на довольного кота.       — Так и я о том подумал. Уже ночлег себе здесь готовил.       — Да будет тебе, — примирительно сказал Пьер и обратился к возлюбленной. — Вот, Мари, перед тобой самый большой ворчун и самый лучший человек на земле. Не будь его — меня бы тоже не было.       — Вот охота тебе чушь пороть, — Тео совсем смешался под взглядом девушки, в котором светилось восхищение и безграничная благодарность. — Не слушайте его, сударыня. Он стихоплет у нас. А у них язык без костей и вообще…       Мари тихонько подошла к другу своего возлюбленного, обняла и легко, словно бабочка крылом коснулась губами небритой щеки, чем довершила смущение.       — Я не знаю, сможем ли мы когда-нибудь отблагодарить вас за все, что вы сделали, — прошептала она.       — Ну какие благодарности, — забормотал Тео. — Если этот вот, болтун, сделает вас счастливой, это и будет лучшей благодарностью. Ради этого он выжил. Ради любви к вам. Знал, что вы дождетесь. Та дощечка на пристани… из-за нее все.       — А это Марин, наш герой, — тепло улыбнулась Мари, прижимая к себе мальчика.       — Тео, а корабль настоящий покажешь мне? — тут же вмешался он в разговор.       — А это вон, у капитана интересуйся.       — Возьмем его юнгой, — Гренгуар слегка подбросил мальчишку на руках. — Сделаем морского волка, грозу морей и океанов. Согласен? Не зря же имя у тебя такое. Морское.       — А не обманешь, Пьер? — глаза Марина радостно вспыхнули.       — Да провалиться мне на этом месте, — засмеялся поэт.       — Он сегодня добрый, так что пользуйся, — Мари взъерошила волосы мальчику. А он смотрел на нее и не узнавал; такой красивой была его названная сестра, так сияли ее глаза, такой нежный румянец покрывал ее бледные щеки. Стоило ждать этого поэта, раз он способен творить такие чудеса, подумалось мальчику. Но вдруг он спохватился:       — Идемте скорее. Там нас всех уже потеряли, наверное. Скоро Милу по следу пустят, — Марин схватил за руку Мари и они побежали вперед.       — А кто такой Милу? — поинтересовался Пьер, с легкостью обогнав их.       — Огромный, черный, мохнатый, — выкрикнула Мари. — Не попадайся на пути. Так что бежим, скорее. — И все четверо прибавили ходу.       Наконец, все в сборе. Пьер сходу попал в свою стихию, то есть в окружение прелестных девушек. Белошвейки, перебивая друг друга, щебетали, как они рады с ним познакомиться. Теперь-то уж, Мари будет абсолютно счастлива. Она это заслужила. Пьер в ответ расточал самые лучезарные улыбки, а также изысканные комплименты, но не выпускал руку любимой, словно боясь потерять ее.       — Он настоящий еще лучше, чем на портрете, — прошептала подруге Анриет. — Я была уверена, что Мари преувеличила. Но эти глаза, эти кудри … А руки какие, плечи … Еще и стихи пишет. Он стоит того, чтобы ждать. Хоть вечность       — Настоящий принц, — вздохнула подруга.       Что же касается Тео, то он еще с порога угодил прямо в медвежьи объятия Жерара:       — Здорово, бродяга. — Голос «Красавчика» слегка прерывался от обуревавших его чувств. — Я так рад тебя видеть. Выжил. Почти в преисподней побывал.       — У морского дьявола, — усмехнулся Жженый.       — Теперь сам морским волком стал, — подошедший Бернард хлопнул его по плечу. — Даже завидую. Скучаю здесь, не знаю, куда руки приложить. А море, поди, скучать не дает. Отметить бы надо. Встречу. Пойдем, расскажешь нам про подвиги свои. И про русалок. Видел их?       — Про русалок это вам капитан хорошо расскажет, — Тео кивнул на подошедшего Пьера, который на время сумел освободиться от чрезмерного внимания со стороны белошвеек.       — Стало быть, теперь капитан Гренгуар. — Взгляд Жерара был пронзительным и невольно напомнил поэту их первую встречу в трущобах. — А ты ничего, возмужал. В плечах раздался, да и во взгляде уверенность появилась.       — Жерар, — взволнованно произнес Пьер, — мне уже в общих чертах доложили и о бандитах, и о пожаре.       — Ну как же, — заворчал «Красавчик», — разве эти цокотухи могли промолчать.       — Ты сберег мою Мари, — продолжил Гренгуар. — Я твой вечный должник. И ты теперь мне как брат.       — Поэт, он и есть поэт, — вздохнул Жерар, стискивая руку Пьера в стальном пожатии. — Много красивых слов. Оберегай Мари, как самое драгоценное сокровище. Не знаю, чем ты ее заслужил.       — Да я и сам не знаю, — счастливо улыбнулся Пьер.       А потом гостей позвали к обеду. Там уже наш поэт вконец очаровал белошвеек, когда достал из дорожного мешка восточные сладости.       — Изысканные лакомства для прелестных дам, — объявил Пьер с интонацией рыночного зазывалы. — Халва, рахат-лукум, шербет, сладкий, как поцелуй красавицы.       У девушек разгорелись глаза. Они и не слыхали о подобном великолепии. Не то, чтобы когда-то пробовать. И как же это было вкусно! Просто волшебно. Елось все медленно и крошечными кусочками, чтобы растянуть удовольствие. Отныне и навеки они будут вздыхать по ночам о том, кто привез им столь чудный подарок, вспоминая его улыбку и сияющие глаза. Счастливица Мари. Она сидит рядом с ним, она растворяется в нем, она любима им.        Пьер же, покончив со сладостями, подошел к Ирэн. В руках его был серебряный кувшин, великолепной работы восточного мастера, с узором из вьющегося винограда и летящими птицами.       — Это для вас, мадам, — Гренгуар слегка поклонился ей. — Ваша доброта не может быть измерена ничем. И все же, примите этот скромный дар, как напоминание о той безмерной признательности, которую я испытываю к вам, — и Пьер почтительно поцеловал руку женщины.       — Изумительно, просто изумительно!— воскликнула Ирэн. — Настоящее произведение искусства. Оно стоит баснословных денег. Разве можно делать такие дорогие подарки скромной белошвейке?       — Мадам, неужели вы огорчите меня отказом?        — Ну, хорошо, — сдалась Ирэн. — Только, чтобы не огорчать. — Она осторожно взяла в руки кувшин, разглядывая его. — У вас отменный вкус, Пьер.       — Это в большей степени заслуга Тео, — Гренгуар притворно скромно опустил глаза, чтобы не видеть молний, которые беззвучно метались в него из угла, в котором сидел друг. — Его идея. Когда я рассказал ему о вас, он решил, что такая женщина, достойна самого изысканного подарка. Он указал на достоинства этой вещи, и я с ним согласился.       — Вы очень внимательны, Тео, — Ирэн взглянула на него с интересом, а Жженый пробормотал какую-то любезность в ответ, мечтая удрать поскорее из этого женского царства.       — У меня тоже иногда бывают те же мысли, — прошептал на ухо другу Жерар, прочитав по его лицу все, что он испытывает в данный момент. Тео взглянул на него с благодарностью. Он так давно не бывал в обществе, где так много девушек и женщин. И чувствовал себя не в своей тарелке.       Зато Пьер разливался соловьем о дальних странах и приключениях на море, вдохновляясь устремленными на него взглядами, полными восхищения. Ну привирал, конечно. Не без этого. Жженый морщился, но молчал. Пусть лучше капитан привлекает внимание к себе, чем оно будет сосредоточено на его помощнике. На то он и поэт. И правильно, что ни слова не говорит он о галерах, о спинах, избитых в кровь, о том, как хотел умереть. Да и о своем геройстве ни словечка. Незачем это знать девушкам. Пусть лучше веселятся. У них и так праздников почти не бывает. Вон и дети носятся довольные. Сладости грызут. Девочка милая какая. Наверное, это и есть дочка мадам. Как смотрит на него. Боится, наверное. Шрамов его жутких боится. Тео покопался за пазухой.       — Вот, возьми, — тихо сказал он и протянул девочке браслетик, сплетенный из ярких лент и серебряных колокольчиков.       Глаза Сильви заблестели при виде такого чудесного подарка. Она сразу же надела его на ручку и стала встряхивать запястьем. Колокольчики при этом мелодично позванивали, чем вызывали счастливую улыбку ребенка.       — Марин, Марин, — позвала Сильви, — тебе нравится?       — Ну, ничего, — снисходительно похвалил он. — Девчачьи штучки. Сороки вы. Любите все яркое.       — А вы задаетесь слишком, — парировала Сильви, продолжая любоваться браслетом. А затем вдруг спохватилась и повернулась к Тео: — Ой, я же не сказала спасибо. Он чудесный. Правда.       — Я рад, что тебе понравился, — Жженый слегка улыбнулся.       — А что у тебя на руке? — Сильви подошла ближе. — И на шее еще.       — Об печку обжегся.       — Надо осторожнее. Мама говорит нельзя близко к печке подходить.       — Правильно тебе мама говорит. Слушайся ее всегда.       — Я слушаюсь, — кивнула Сильви, но взгляд ее упорно был прикован к искалеченной руке. — Тебе очень больно? — сочувственно спросила она.       — Нет, — Тео уже с трудом поддерживал разговор. Мрак наполнял его сердце. — Теперь не больно.       — А давай я поглажу. Тогда совсем больно не будет, — предложила девочка и своей крошечной лапкой осторожно погладила страшный ожог.       У Тео задрожали руки, а из глубин души поднялась боль, которая страшнее ожогов. Боль, которую он сумел затолкать куда-то далеко. Но она ведь никуда не ушла. Она затаилась там, в пыли и паутине сознания, чтобы время от времени подниматься и жечь его раскаленным железом страданий. Его девочка… Она была вот такая. Веселая, резвая, все песни пела. А потом … кровь… много крови…       — Я … мне нужно уйти… — еле выговорил Тео, резко поднялся и почти бегом выскочил на улицу со скрученным воплем в сердце.       Пьер, наблюдавший со своего места всю сцену, сразу все понял. Они с Мари подбежали к растерянной девочке.       — Я его обидела? — в глазах Сильви появились слезы.       — Да нет, совсем нет, — убеждал ее Пьер. — Не обидела. Просто… ему нездоровится. На улице легче будет.       — Да, — понимающе кивнула Сильви. — Рука болит.       — Нет, душа, — поправил Пьер. — Ты только не подходи к нему пока, хорошо? Пока он не поправится.       — А душа долго болит? — беспокойно спросила Сильви.       — Это по-разному, малышка, — погладила ее по голове Мари. — Давай с тобой поиграем. И поищем Марина. А вон и мама идет. — Ирэн уже почуяла неладное, и спешила к ним.       А Пьер тем временем выбежал на улицу. Оглядевшись вокруг, он нигде не увидел друга. Но что-то потянуло его в сарай. Инстинкт не подвел. Тео сидел на полу, сжавшись в комок, и тело его сотрясала крупная дрожь. Пьеру стало жутко. Полтора года они были практически неразлучны. Он видел друга в разных ситуациях. В самых страшных обстоятельствах он не терял присутствия духа. На его хладнокровие можно было положиться. И вот сейчас, прикосновение крошечной детской руки напрочь лишило его и сил и выдержки. Открыло душевные раны, которые никогда не будут залечены. Какой же страшной мукой он терзался. Гренгуар снова содрогнулся и почувствовал себя полнейшим ничтожеством. Как это бывает всегда, когда ты стоишь перед лицом человеческого горя с разрывающейся душой и ничем не можешь помочь. Пьер шагнул к другу, одной рукой сжал его плечо, в знак того, что разделяет его боль, а другой протянул бутылку вина, которую прихватил с собой, предполагая, что она может пригодиться. Единственное, что он мог сделать в этой ситуации. Тео припал губами к горлышку и жадно сделал несколько глотков.       В это время на пороге появился взволнованный Жерар. Уж ему-то не нужно было долго объяснять, что случилось. Пьер сделал ему знак, остановиться и молчать, и «Красавчик» подчинился. Тем временем Тео вернул бутылку Пьеру. Бившая его дрожь прошла.       — Все нормально уже, — глухо пробормотал он, устало привалившись к стене сарая. — Расклеился просто. Ребенка напугал только.