***
Тем временем Мари ждала мужа, и тревога не оставляла ее. Молодая женщина прислушивалась к каждому стуку, подолгу замирала у окна, вглядываясь в прохожих. Все спешат по своим делам. А Пьера все нет и нет. До чего же мучительно оставаться вот так, в неизвестности. Аудиенция короля … чем она закончится для них обоих? Они ведь только-только начинали привыкать к своему счастью. Что если, оно оборвется, едва начавшись? Не нужно думать об этом. Мари прижала руку к груди и прошептала слова молитвы, прося о защите для себя и мужа. Ей стало чуть-чуть легче, но окончательно тревога не ушла. Внезапно раздался громкий стук дверного молотка. — Наконец-то, — Мари ринулась к дверям. — Тео! — удивленно и слегка разочарованно воскликнула она, увидев входящего. — Мадам, прошу прощения, — смущенно взглянул на нее Жженый. — Я, кажется, явился некстати. — Ну что за глупости, — Мари улыбнулась, чтобы его ободрить. — Здесь вы всегда желанный гость. Идемте. Только Пьера, к сожалению, нет дома. Но вы можете подождать его. Вместе со мной. — А я пришел не к капитану, — пробормотал Тео, следуя за хозяйкой в гостиную. — Я к вам. — Ко мне? — удивленно переспросила Мари. — К вам. Если, конечно, захотите выслушать меня. — Ну на это, по крайней мере, вы всегда можете рассчитывать, — хозяйка дома ободряюще улыбнулась гостю, который все еще чувствовал себя неловко. — Люсиль, принеси, пожалуйста, пива для мсье Тео. И что-нибудь из закусок. — Да, мадам. — Не нужно, зачем вы? — запротестовал гость. — Лишние хлопоты. Я совсем не хочу есть. — Милый Тео, — Мари успокаивающим жестом положила прохладную ладонь на руку мужчины, — давайте договоримся раз и навсегда: в семье Гренгуар вы родной человек. Родной, понимаете? И принимать вас здесь всегда будут по-королевски. — На этом слове она поморщилась. — По-дружески, лучше так. Вы должны чувствовать себя здесь, как на вашем «Страннике» в ясный день. Так что приступайте к трапезе. Вы поможете мне скоротать время ожидания. Ждать это так мучительно, — и женщина тяжело вздохнула. — Он скоро вернется, вот увидите, — пробормотал Тео, сочувственно глядя на жену друга. — Там ведь мсье Монферан. Он хороший человек, понимает во всех этих придворных тонкостях. И при случае не даст нашему Пьеру попасть впросак. Уж поверьте мне. — Я верю, конечно. Но что-то слишком уж долго. Однако вернемся к вашей просьбе. Признаться, я заинтригована. — Дело собственно вот в чем. — Тео опустил глаза и слегка постучал пальцами по столу. — Вчера я зашел к мадемуазель Эжени, — Жженый отломил кусочек хлеба и принялся скатывать шарик из мякиша. По всему было видно, что разговор дается ему с трудом. — Принес ей костыль получше. Ее палка… это что-то ужасное, необработанное. Руки занозить можно. Ну и осмотрелся заодно, как она устроилась. Мадемуазель за палку уж так благодарила. Такая легкая, говорит. Ну и проводил я ее в лавку заодно, посмотреть, что там да как. Запущено все. Но если постараться, то все можно восстановить. Мадемуазель Эжени говорит, что вы были очень добры к ней. И непременно хочет долг отцовский вам выплатить. — Пускай об этом даже не думает, — с жаром воскликнула Мари и даже приподнялась с места. — Отец ее получил по заслугам. А у нее я не возьму ни одного су, так и передай. — Да так-то оно так, — помялся Тео. — Я тоже так ей сказал, насчет вас. Да ведь жить ей на что-то надо. Ну дом, конечно, можно сдавать внаем. Но она вот что надумала: лавку восстановить. Я сперва отговаривал, а потом вижу, глаза-то у нее разгорелись. И подумал, а если получится? Она ведь грамотная, мадемуазель Эжени. Считать умеет. И писать тоже. Тетушка ее научила. Да вот товар где брать для лавки? И тут пришла мне мысль одна. А если у Ирэн ... мадам Гасьон? Ей, поди, тоже для дела было бы неплохо в Париже торговать. Вот и просьба моя, — Жженый помолчал, покатал хлебный шарик, собираясь с духом. — Мари, я ведь совсем не грамотей. А вы писать умеете. И мадам Гасьон вам как сестра. Не могли бы вы ей письмо написать? Про все, что я вам здесь рассказал. Обеим женщинам от того польза бы вышла, я так думаю. — Он вопросительно посмотрел на жену друга. На какое-то время в комнате повисла напряженная тишина. Мари молчала, слегка озадаченная его просьбой. С одной стороны, во всем этом не было ничего для нее неожиданного. Тео был верен себе. Он видел одинокую, обездоленную девушку и рвался ее опекать. Палку вон сразу отметил. Все верно, но только как же… — Тео, а как же Ирэн? — тихо спросила Мари и тут же пожалела об этом. В лице Жженого что-то странно дрогнуло. Он отвернулся, а потом машинально поднес руку к медальону со Св. Христофором. Загрубевшие пальцы нежно, а главное очень привычно погладили украшение. — Ирэн, — глухо повторил он. — Ирэн — прекрасная сказка, в реальность которой я вдруг поверил. Но наступило отрезвление, и я понял, сколь глупы были мои надежды. — Ну зачем вы так? — в отчаянии воскликнула Мари. — Нет никакой сказки в том, что Ирэн, с ее чуткой душой смогла почувствовать человека в вас. Хорошего человека. — Вы правы, у мадам Ирэн возвышенная душа. Она бесконечна добра. Тем более я не имею никакого права ломать ей жизнь. — Может быть, мы все-таки предоставим ей самой право определять свою судьбу? — фраза прозвучала довольно резко. — Это невозможно, — упрямо повторил Тео. — И вы сами прекрасно знаете, мадам. После вчерашнего срыва невозможно. Я ведь не контролировал свою ярость. Не мог. А там девочка, Сильви, — здесь в его голосе прозвучала боль. — Я опасен для них. — Вчера я тоже испытала страх, — призналась Мари. — Страх за Пьера, за его такую же неконтролируемую ярость. Но я люблю его и вместе мы все преодолеем. — На руках Пьера нет крови, — отрезал Тео. — А вы жалеете теперь, что пролили ее? — Нет, — жесткое и тяжелое слово дало понять, что тема закрыта. В комнате снова воцарилось молчание, которое тихо и как-то нерешительно прервала Мари: — Тео, можно задать вам один … очень личный вопрос? Если не захотите, не отвечайте. — Что случилось с моей женой, вы это хотите спросить? — Жженый поднял глаза на свою собеседницу, которая согласно кивнула головой, удивляясь его проницательности. — Она умерла. Полоскала белье в проруби, простудилась. Сгорела за три дня. — А вы … любили ее? — Любил? — полувопросительно повторил Тео. — Нас не учили любить своих жен. Учили только, что женщина повинна во всех бедах человечества. Что это существо коварное и опасное. А потому мужчина должен держать ее в подчинении и как можно чаще учить уму-разуму. Нам было лет по пятнадцать, когда нас поженили. Какая уж тут любовь? Однако, когда я видел, как мое «исчадие ада» надрывается, выполняя свою часть работы, во мне упорно складывалось убеждение, что не учить ее нужно, а жалеть, беречь. Но в деревне для всех работы хватает. С избытком. Разве уследишь? Убережешь? Мы только начинали узнавать и понимать друг друга. Роды ей здоровья не прибавили, конечно. А потом она покинула нас. И у меня осталось какое-то чувство вины, не уберег. И всю любовь, на которую был способен, я отдал моей девочке. Она стала моей жизнью. Моим солнечным зайчиком… — Не надо, Тео, — резко оборвала его Мари и сжала искалеченную руку. — Простите меня, пожалуйста, что затеяла этот разговор. Я хочу стать вашим другом. Но как-то неуклюже все выходит. — А вы уже мой друг, Мари, — лицо Жженого посветлело, а в глазах появилась теплота. — Вы и Пьер самые близкие мои люди сейчас. Именно потому я пришел к вам с просьбой. Был уверен, что вы поймете. И давайте договоримся: дела сердечные это вопрос времени и размышлений. Это не решается вот так, с наскока. А мадемуазель Эжени нуждается в помощи именно сейчас. Ей не на кого больше рассчитывать. К тому же она «повинна» сразу в двух «преступлениях», которые наше общество не прощает. Она калека и старая дева. Наши «милосердные» граждане могут пролить слезу даже над убийцей, но одинокая женщина в их глазах практически ведьма. Каких только мерзостей о ней не плетут. И своей холодной расчетливой жестокостью, дружно либо сводят несчастную в могилу, либо доводят до безумия. Я не хочу такого для мадемуазель Эжени. Она должна выжить и она выживет. Если мы ей поможем. — У вас благородная душа, — вздохнула Мари. — Но ведь обездоленных женщин так много. Разве возможно помочь каждой? — Я могу хотя бы попытаться, — последовал ответ. — Да, я так и знала, — молодая женщина вдруг улыбнулась, наклонилась к своему собеседнику и тихонько поцеловала его в щеку, слегка смутив его. — И вы, сударь, еще смели утверждать, что не умеете любить. Это мы не умеем. А вы, мой друг, овладели этим искусством в совершенстве. Я напишу письмо. — Мари направилась к секретеру, провожаемая взглядом Тео, исполненным самой горячей благодарности.***
Гренгуар медленно шел по луврскому парку. Ему нужно было дождаться Монферана, которого задержал король. Встречу назначили на природе и вот уже четверть часа Пьер бродил по аллеям, предаваясь невеселым думам. Король явил ему милость. А говоря проще, купил со всеми потрохами. И он продался. Вот так взял и продался. Пообещал исполнить политический заказ. Но мог ли он поступить иначе? Не смалодушничать. В тех условиях, пожалуй, нет. Ведь на кону была не только его жизнь, но и жизнь Мари. А стало быть другого выхода не было. Незачем терзать себя. И все же … Гренгуар тяжело вздохнул, продолжая плутать по аллеям парка. На пути ему попалась небольшая, ажурная беседка, в которой сидела одинокая дама в трауре. Не желая нарушить ее скорбное уединение, Пьер хотел было тихонько развернуться и пойти назад. Но тут гравий скрипнул под его сапогом, дама подняла голову и Гренгуар на минуту остолбенел: — Жаклин! — вырвалось у него. — Да, я, капитан Гренгуар, — слегка улыбнулась графиня. — Но у тебя такой вид, словно ты внезапно увидел привидение. — Она сделала рукой приглашающий жест. — Что-то в этом роде, — Пьер слегка смутился и вошел в беседку. — Как раз сегодня я вспоминал тебя. Хотел расспросить Рене, да времени не нашлось. По ком носишь траур? — Супруг покинул меня. Вчера минуло две недели со дня его кончины. — Почему-то мне не хочется выражать соболезнование по этому поводу, — глухо сказал Гренгуар. — Разве что из вежливости. — Ты прав, не стоит. Мне глупо было бы изображать убитую горем вдову, — Жаклин прямо посмотрела ему в глаза. — Особенно перед тобой. — Жестко, но правда, — Пьер выдержал ее взгляд. — Без уверток. Ты не изменилась. А что все-таки случилось с мужем? — Сердечный припадок. После не в меру эмоционального разговора и тяжелого разочарования. Мой горячо любимый супруг решил приумножить земельные богатства своего рода, путем женитьбы младшего сына на дочери графа де Сен-Симон. У них уже давно все было решено. Девушку, конечно, никто не спрашивал. Незадолго до своей кончины, Бриссак решил ускорить дело с женитьбой и обговорить детали с графом. Однако разговор принял неожиданный оборот. Граф сказал, что торопиться не стоит. Муж вскипел. Тут-то и выяснилось, что Сен-Симон уже нашел дочери более знатного и богатого жениха. Бриссак обвинил его в вероломстве и поведении, недостойном дворянина. Однако Сен-Симон остался невозмутим. Более того, заявил, что всякий ищет свою выгоду. А влияние Бриссака при дворе уже не то. Об этом давно перешептываются по углам Лувра. Так что пусть рассчитывает на более скромное приданое для сына. Разговор перешел на повышенные тона. Гость удалился. А мужу к вечеру стало плохо. Пока пришел лекарь, его уже разбил паралич. Я ухаживала за ним. Что с больным-то счеты сводить? Все кончилось за неделю. Преданные сыновья, даже не дождавшись папенькиной смерти, принялись грызться за наследство. Кара за мужское тщеславие, — здесь Жаклин мрачно усмехнулась. — Они ведь так жаждут обессмертить свое имя, оставив после себя как можно больше потомков. Иллюзия. Загвоздка заключается в том, что смерть приходит все равно, холодная и равнодушная. А потомки готовы убить друг друга за наследство. Там уже двое объявили войну. Еще сколько народу положат. Старший и на мой кусок земли косится. Тот, что от родителей мне достался. Пришлось искать защиты у короля. Ничего из того, что принадлежало мужу, я не взяла. Отдайте мне мое и оставьте, наконец, в покое, — в голосе графини послышалась усталость. Вся эта борьба стоила ей слишком много сил. — А что же король? — осторожно спросил Гренгуар. — Его величество повел себя весьма великодушно. Сказал, что помнит меня еще с того бала в честь победы над испанцами. И обижать вдову де Бриссак никому не позволит. Я думаю, не обошлось без участия Рене, то есть капитана Монферана, — закончила Жаклин с улыбкой. Пьер мысленно отметил «Рене», прозвучавшее из ее уст. Стало быть, их отношения уже вполне дружеские. И, пожалуй, он даже рад этому. Вслух же Гренгуар мрачно пробормотал: — Достойные отпрыски своего отца, ничего не скажешь. Мерзкая семейка. Но, во всем этом есть и светлый момент. Теперь ты, наконец, свободна. И вольна строить свою жизнь так, как сама захочешь. Появился шанс встретить человека, с которым ты сможешь узнать истинную любовь и счастье. Ты заслуживаешь этого, как никто другой … — Молчи, — внезапно прервала его графиня и отвернулась. Пьеру показалось для того, чтобы скрыть слезы. Тоска, прозвучавшая в этом ее восклицании, болью сдавила сердце поэта. — Неужели ты не понял, — продолжила она после паузы, — что единственный человек, способный дать мне все это, сидит сейчас рядом и болтает всякий вздор. — Жаклин, прости, — виновато вздохнул Пьер, склонившись над ее руками и с жаром целуя каждую. — Прости, я дурак. Вместо того, чтобы коленопреклоненно благодарить за твое благородство, сделавшее меня счастливым, я лишь мучаю тебя. — Как ты сказал? Мое благородство? — нахмурившись переспросила графиня. — Неужели Рене … — Рене ничего не сказал мне, — горячо уверял ее Пьер. — Он сдержал данное тебе обещание. Это Мари… — Значит она все поняла, твоя Мари, — задумчиво произнесла Жаклин. — Ну что же, ничего удивительного. Любящая женщина становится прозорливой. А ты действительно счастлив? — Да, — Гренгуар поднял на нее глаза. Он был слегка смущен, отвечая. — Очень счастлив. — Значит, все было не напрасно, — на лице Жаклин мелькнула немного печальная улыбка. — Ты изменился с тех пор, как мы расстались. Исчезла неприкаянность, какая-то угловатость и то самое отчаяние, что толкнуло тебя ко мне. Теперь ты будто светишься изнутри. А стало быть, обрел свою любовь. Твоя Мари обладает спокойным достоинством и неким внутренним стержнем, который не позволяет ей согнуться перед обстоятельствами. Иными словами, она прекрасная подруга для человека благородного. — Благородный это ты обо мне? — криво усмехнулся Гренгуар. — Впрочем, конечно, Принц парижских улиц, беспризорник, никогда не знавший своих родителей. — Пьер, я ведь не шучу. Когда у тебя за спиной тридцать поколений благородных предков, волей-неволей научишься чувствовать кровь в ком угодно. Один из твоих родителей, несомненно, был знатного происхождения. Можно только гадать, но скорее всего это была печальная история мезальянса. Теперь эта тайна уже не выйдет наружу. — Чего только не узнаешь о себе, — пробормотал Гренгуар, слегка озадаченный ее словами. — Но только все это уже не имеет значения. Жизнь моя сложилась так, как сложилась. И ничего не изменить. — Не изменить, — согласилась Жаклин. — И все же, если ты будешь знать, что в тебе течет благородная кровь, это не даст тебе согнуться в сложных обстоятельствах жизни. — Что ж, может быть ты и права, моя прекрасная Пифия, — Пьер тихонько сжал ее пальцы. — А о своем будущем можешь мне рассказать? Что ты намерена делать теперь, когда стала свободной? — Есть кое-какие мысли. Прежде всего, хочу заняться наследием Дианы де Круа, первой жены Бриссака. Если помнишь, я говорила тебе о ее прекрасной музыке. Я хочу собрать все. И действительно обессмертить ее имя. Потому что прекрасное остается в человеческой памяти. Хотя, ужасное тоже, к сожалению. Мы помним имена кровавых тиранов и маньяков, вместо того, чтобы предать их забвению во веки веков. Но помним и творцов, что подарили нам минуты красоты. Я соберу музыкантов, буду устраивать вечера, где они будут играть чудесные произведения, слушая которые люди будут грустить и улыбаться, становиться чуточку лучше. И каждый унесет в своем сердце память о светлом образе Дианы да Круа. Это и обессмертит ее имя. А еще хочу создать школу для девочек и женщин на основании той, что сделала мадам Ирэн. Я восхищаюсь ею и буду помогать. В этой школе девочки будут учиться мастерству дорогого рукоделия. А также письму и чтению. Чтобы они имели в руках профессию и в случае чего могли прокормить и себя и своих детей. Чтобы не кидались замуж за первого встречного, панически боясь остаться одной и умереть с голоду. Муж это не панацея. Он может умереть, заболеть, его могут забрать в солдаты. В конце концов может оказаться просто скотиной. А женщина при этом не должна быть обречена на смерть. Или на какое-то обязательное новое замужество. Хоть за последнего подонка. И еще при этой школе будет приют для женщин, испытавших семейное насилие. Они должны знать, что есть на земле место, где их приютят и защитят, как могут. Так я смогу принести настоящую пользу. И думаю, здесь пригодится мой печальный жизненный опыт и мои скромные теперь средства, — закончила с воодушевлением свои планы графиня. — Жаклин, душа мятежная, — произнес Пьер, глядя на подругу с нежностью и легкой печалью. — Прекрасная моя бунтарка. Ты не ищешь легких путей. Будешь всю жизнь идти самой трудной дорогой к одной лишь тебе видимой прекрасной цели, пока не упадешь на пути. Но не сдашься. Никогда не сдашься. Домой Гренгуар попал уже ближе к вечеру. Рассеянно поцеловал выбежавшую навстречу жену. В ответ на ее взволнованные расспросы, сказал лишь: «Все хорошо. Потом расскажу подробнее». Однако «потом» все не наступало. И за ужином Мари имела удовольствие наблюдать, как муж без аппетита ковыряет в тарелке еду, а мысли его при этом витают где-то совсем уж далеко. В конце концов, нужно возвратить его на грешную землю. — Тео заходил, — как можно более спокойным и равнодушным тоном сообщила Мари. — Чего хотел? — вяло поинтересовался Пьер. — Я вообще-то предупреждал его, что меня не будет сегодня. — А он не к тебе заходил. — А-а, — равнодушно протянул Гренгуар. Потом вдруг слегка поперхнулся и поднял взгляд на жену. — То есть, как не ко мне? — А вот так, — усмехнулась Мари. — Ко мне он заходил. По делу. — Какому такому делу? — Пьер почувствовал укол ревности. — У вас что, от меня уже секреты завелись? — Ну у тебя же от меня завелись, — Мари невозмутимо направилась к выходу. — А ну стой, женщина, — Гренгуар вскочил из-за стола. — Догони сначала, — весело закричала супруга. — Ах, так, значит, — Пьер понесся за ней по лестницам. Оба с громким хохотом вломились в спальню и свалились на кровать. — А ну признавайся во всем, дражайшая супруга, — прорычал поэт, грозно нависая над ней. — Ты еще не знаешь, в гневе я страшен. — Я все скажу, о муж и господин мой, — Мари изобразила притворный испуг. — Письмо он просил к Ирэн, чтобы помочь Эжени. — Что ж, Тео всегда Тео, — усмехнулся Пьер. — И это все? — Не все. Еще я … его… поцеловала. — О горе мне! Неверная жена! — театрально воскликнул Гренгуар и повалился рядом с ней на кровать. — Не умирай, любимый мой супруг, — проворковала Мари, наклоняясь к нему. — Совсем невинный поцелуй. — Невинный? — переспросил Пьер, приоткрыв один глаз. — Абсолютно, — заверила его жена. — Тогда прощаю. Но за него потребую не меньше тысячи. — Хоть миллион, — засмеялась Мари. — Ну, а теперь слушаю тебя, — она удобно уселась в подушках. — А я удостоен королевской милости. Стал практически придворным поэтом, — в тоне Гренгуара засквозила ирония. — Блюдолизом королевским стал. — И он поведал все, что случилось с ним во дворце. — Да не кори ты себя так, Пьер, — Мари успокаивающе провела рукой по кудрям мужа, устроившего голову у нее на коленях. — Ты сделал все, что мог для нас. Просто обстоятельства порой бывают слишком сложными. Кто знает, может это принесет тебе славу в веках. И в книгах последующих поколений будет записано: «Пьер Гренгуар — средневековый французский поэт и автор народных фарсов, один из «великих риториков». Создал много сатирических комедий и пародий на современные нравы». — «Великий риторик» мне нравится больше всего, — проворчал Гренгуар, пряча улыбку в ладонях жены, которые он в это время целовал. — Мари, — тихо сказал он после паузы, — а когда ты говорила с Арманом, у тебя не было … как бы сказать… чувства вины, что ли? — Было, — не сразу откликнулась она. Интуиция подсказала, что муж виделся сегодня со своей графиней. Сейчас ему нелегко. Однако вернулся ведь он к ней, Мари. И она должна ему помочь. — И с Арманом, и с Жераром. Вроде и не виновата ни в чем. А сердцу неспокойно. — Да, именно так, — вздохнул Пьер. — А между тем, вся моя вина лишь в том, что я люблю тебя и только тебя. — Эту вину тебе можно простить, — слегка улыбнулась Мари. — Я думаю, нам стоит быть вечно благодарными тем, кто любит нас за то, что они для нас сделали. Примириться с тем, что изменить мы не можем. И жить дальше. — Мудрая моя женушка, — нежно сказал Пьер. — Что ж, будем жить дальше. — В его глазах сверкнул огонек: — Слушай мою команду. Все грустные мысли за борт. Собрать необходимые вещи. Через день «Странник» уходит в открытое море. Всем быть готовыми к отплытию. — Слушаюсь, мой капитан, — Мари наклонилась к любимому и губы их встретились.***
— Мадам, там пришел тот человек, со шрамом. Мадлен охнула и побежала к воротам. — Пришел. Ты все-таки пришел, — прошептала она — Примешь? — спросил Жерар. — Приму, конечно. Тем более, что Тардье, из-за которого тебе пришлось бежать, полгода, как помер. Перепил да замерз. — Туда ему и дорога, — сказал Жерар. — А я ведь не один. С другом мы. — И он указал на Милу. — Что ж, и для друга место найдется, — улыбнулась Мадлен, оглядывая пса. Тот принюхался к новой знакомой. От нее восхитительно пахло молоком и гусиными потрохами. Милу облизнулся и слегка замахал хвостом, на свой лад приветствуя хозяйку фермы. — Ну, кажется мы дома, наконец, Милу, — весело выдохнул Жерар, оглядываясь вокруг. И в ясных глазах Мадлен он прочел: «Конечно дома, милый мой бродяга. Не ищи, лучше все равно не найдешь. Ведь дом человека там, где его любят и ждут».***
Стройный силуэт "Странника" четко выделялся на ярко-синем фоне моря. Мари, впервые видевшая и то и другое, замерла в восхищении. Идеальные пропорции парусника, легкое изящество линий, делали его созданием совершенным в глазах молодой женщины. А уж о море и говорить не стоит. Оно просто ослепило ее. А вот Люсиль, сопровождавшая ее горничная, поглядывала на море с опаской. Вокруг них носился Марин, выкрикивая какие-то птичьи слова. Это были названия частей корабля, которые он успел выучить. И все вместе, море, парусник и птичий язык сливалось в какую-то непередаваемую чудесную картину, которая осталась в памяти Мари навсегда. Неподалеку вели вполголоса разговор друзья-капитаны. Монферан приехал проводить супругов Гренгуар в свадебное путешествие, а пока передавал Пьеру последние дворцовые новости. — Не довезли Бородавочника до суда, — сообщил он. — Как-то нескладно все вышло. Король послал во главе гвардейцев графа де Флориньи, отца той девочки, помнишь? Ну и там то ли гвардейцы зазевались, то ли погорячился он, да только когда хватились, нашли только труп Бородавочника. Да еще очень покалеченный. Так что и бывалые гвардейцы содрогнулись. Ну доложили, конечно, королю. Его величество, само собой, покричал на графа, насчет превышения полномочий. Но тем дело и кончилось. А еще кое-кого из королевского окружения не досчитались при дворе. Выслали говорят ночью из Лувра куда-то за пределы Парижа. — Нашел, выходит, Людовик, крысу в своем окружении, — криво усмехнулся Гренгуар. — А Бородавочник свою смерть. Что ж, по крайней мере, справедливо. Не верил я в это. — Зато теперь можешь ехать спокойно в свою Италию, — похлопал его по плечу Монферан. — Ты сделал все, что смог. Теперь тебя здесь уже ничего не держит. — Если и сделал что-то, то благодаря вам, Рене, — Пьер крепко обнял друга. — Спасибо за все. — В добрый путь. Попутного ветра. — Вы прощаетесь так, будто никогда больше не увидитесь, — к друзьям легкой походкой подошла Мари. — А между тем, мы едем всего на месяц. Это так немного. И потом увидимся снова. — Твоя жена, как всегда права, Пьер, — сказал Рене и поцеловал руку молодой женщины. — Не нужно тяжелых прощаний. Скажем друг другу: «До встречи» и разойдемся с легким сердцем и улыбкой на устах. Будьте счастливы, друзья мои. Команда «Странника» выстроилась на палубе, встречая своего капитана и его молодую жену. Пьер отдал команды к отплытию и работа закипела. Тео, наконец, почувствовал себя в родной стихии. Он с явным удовольствием знакомил новых членов команды, Бернарда и юного Марина с кораблем и матросами. Шустрый мальчишка сразу завоевал расположение всей команды. А Бернард покорил матросов немного позже, когда показал несколько карточных фокусов. В кубрике еще долго стоял удивленный гул и всех занимала одна мысль: "Как он это делает?" В общем, настроение на "Страннике" царило праздничное. — Ну что, Кольбер, — толкнул боцмана в плечо Франсуа, — снова у нас женщина на корабле. — Эта женщина уж точно к счастью, — боцман спрятал улыбку в усы. — Можешь мне поверить. Гренгуар, приобняв жену, еще долго смотрел на берег, где оставил друга. И внезапно ему показалось, что рядом с Монфераном мелькнула хрупкая фигурка в пестром платье. Она улыбнулась Пьеру и помахала рукой. Он узнал ее и тоже улыбнулся. — Прощай, Эсмеральда, — еле слышно прошептал капитан «Странника» и внезапно почувствовал какую-то удивительную легкость. Он искупил свою вину, свое предательство. Он прощен. А значит, теперь имеет право на свое маленькое счастье. — Ты что-то сказал? — супруга вопросительно подняла на него глаза. — Я люблю тебя, моя Мари, — тихо ответил Пьер, и счастливая возлюбленная спрятала лицо на его груди. Вместе отныне и навсегда. Это и было их тихим маленьким счастьем. «Странник» превратился уже в крошечную точку, а Жаклин, спрятавшаяся высоко в скалах все вглядывалась в морскую синеву до боли в глазах. — Нам пора, графиня, — тихо прозвучал за ее спиной голос Монферана. — И вы обещали, что слез не будет. — А я не плачу, — тряхнула головой Жаклин. — Это все солнце. Так слепит глаза. Рене, он не знает? — Нет, я не сказал ему, что вы здесь. Он уехал счастливым. — Благодарю вас, мой друг. — Жаклин, вы ведь знаете, что ради вас я все на свете сделаю. Горы сверну. — Не надо, Рене, — покачала головой графиня. — Вы тоже знаете, что мое сердце он увез с собой. — А я все равно буду ждать, — упрямо произнес Монферан. — Год, пять лет, десять. Сколько потребуется. — Милый, милый Рене, — Жаклин нежно провела рукой по его лицу. — Вы мой верный рыцарь из легенды. Пьер как-то сказал, что я не хочу искать легких путей. Так вот в этом мы с вами похожи. Все мы в этой жизни странники, пилигримы в поисках счастья на крутых поворотах дороги жизни. Мой поэт оставил мне на память стихи об этом. Я прочту вам по дороге. Монферан кивнул и подал ей руку, чтобы помочь сесть в дорожную карету. Потом толкнул кучера, и лошади тронулись в путь. Средь горных скал, среди равнин Бредет усталый пилигрим. Одет в лохмотья, посох с ним- Бредет усталый пилигрим. Один, один, всегда один Бредет усталый пилигрим. Нет у него родных, кузин, Бредет усталый пилигрим. Хозяин, отвори же дверь, Впусти беднягу поскорей! Он жаждой, голодом томим, Усталый, старый пилигрим. Дай путнику вина глоток, Грудинки с хлебушком кусок. Дай у камина отдохнуть, Ведь завтра новый долгий путь!***
Спустя два года Пьер был вынужден оставить «Странник» и вернуться к своим прежним занятиям уличного поэта. Тому способствовали все увеличивающиеся заказы от короля, а также семейные обстоятельства. Но это уже совсем другая история.