Последнее пророчество

Отель "Под соснами" скрывался глубоко в темной подворотне, подпираемый с обеих сторон стенами жилых домов, и найти его мог, очевидно, только тот, кто хорошо знал, где искать: кроме светящегося окна прихожей на первом этаже здание было совершенно тёмным, и, лишь поднявшись на крыльцо и посветив карманным фонариком, Один разглядел на двери табличку. Даже несмотря на темноту, было понятно, что никаких сосен поблизости нет в помине и никогда не было. - Это поэтическое преувеличение, - объяснил Лафей. - Пусть оно тебя не смущает. Под словом "сосны" здесь понимаются деревья вообще. Это так называемая тенденция к экономии речевых средств. - Она мне знакома. Было время, когда твои дети называли все деревья елками, - припомнил Один. - Зато теперь они сводят с ума своего учителя ботаники, засыпая его латинскими терминами. Ручаюсь, половину он и сам не знает. - Возможно, им суждено возродить программу сельскохозяйственной колонизации Етунхейма, - улыбнулся Один. - Была такая программа? - Была. Много лет назад. Для ее реализации в Ванхейме даже создали целый научный институт... Но в итоге всё свернули, ничего не добившись. Ваша земля такая же упрямая, как и вы сами. - Возможно, - рассеянно согласился Лафей, дергая дверь - та оказалась заперта, но етуна это не смутило - пошарив по стене, он нажал на один из камней, и замок сухо щелкнул. Один еще не успел подивиться этому, как они оказались внутри старинного особняка, пахнущего сыростью. Здесь было почти так же темно, как и снаружи. На конторке горела свеча. Там же лежала раскрытая книга. Лафей по-хозяйски расписался в ней и взял ключи. - В "Соснах" останавливаются только свои, - пояснил он. - Судя по всему, нам повезло захватить последнюю свободную комнату. Пойдем. И, забрав свечу, он стал подниматься на второй этаж. Один последовал за ним. На стенах вдоль лестницы красовались масляные миниатюрки в простых рамах, с изображением гор. Чаще остальных здесь попадалась одна и та же, островерхая, неестественно правильной формы, похожая на равнобедренный треугольник. Она напоминала о чем-то важном, что ускользало из сознания, и Один собирался было поделиться с Лафеем этим наблюдением, но усталость с дороги отвлекла его, и он совершенно забыл обо всем, едва добравшись до постели. *** Из гостиницы вышли еще до света - чтобы подняться на верхний уровень Храмового города, требовалось не меньше часа. Они в полном одиночестве шли по улицам, и ветер кидал им под ноги сор и цветную мишуру. Кроме воя ветра, треска газовых рожков и звука их шагов ничто не нарушало мертвую тишину. Несмотря на близость рассвета, на город, казалось, опустилась мгла. Даже Лафей заметил это - он некоторое время молча вглядывался в небо и наконец мрачно изрек, что приближается буран. - Значит, задержимся здесь на пару дней. Побудем вдвоем, - легкомысленно ответил Один. Лафей неопределенно хмыкнул, - похоже, у него имелись свои поводы для беспокойства, которые он пока не спешил озвучить. Когда, в подтверждение его слов, ветер усилился и пошел мелкий снег, они как раз достигли верхнего яруса и вступили в ту часть города, где обитало жречество. Этот район заметно отличался от остальных - дома здесь были больше и богаче, некоторые из них были украшены вычурной лепниной, но в основном преобладал классический стиль со множеством массивных колонн, - Один рассудил, что таким образом архитекторы хотели обеспечить им прочность на случай катаклизмов, связанных с ледником. Газовые лампы, по девять на каждом столбе, светили так ярко, что казалось, будто день уже в разгаре - даже усиливающийся снегопад пока не мог затмить их. Один получил значительную порцию колючего мокрого снега в лицо и за шиворот и попал в небольшой вихрь на перекрестке, прежде чем Лафей схватил его за рукав и увлек к дверям самого большого дома на улице - выкрашенный серой краской, с белыми колоннами, он появился из снеговой завесы неожиданно, словно по волшебству - Один готов был поклясться, что еще секунду назад эта часть улицы представляла собой пустырь, над которым разыгрался буран. Лишь когда за их спиной захлопнулись тяжелые двери и они немного перевели дух в огромном темном холле, Один смог наконец оценить всю серьезность слов Лафея: даже эти массивные стены, казалось, с трудом выдерживают натиск ветра. В дымоходах раздавались завывания, будто неподалеку начала собираться стая волков. Угрюмый дворецкий пригласил их в зал и украдкой с любопытством осмотрел с головы до ног - Один заметил это, но оставил подобную дерзость безнаказанной, поскольку был гостем в доме. В ожидании дядюшки они уселись у камина, чтобы как следует обсохнуть и отогреться. Одину подали чай, Лафей ото всего отказался. Зала, в которой они сидели, напоминала гостиную в охотничьих домиках - не большая и не маленькая, способная, пожалуй, вместить не менее пятидесяти человек, она казалась почти пустой - кроме кресел у камина да нескольких лавок вдоль стен здесь ничего не было. Серый свет из узких окон, уходящих почти под потолок, освещал галерею портретов в богатых рамах, самая большая картина, высотой не менее трех метров, изображающая сухопарого горделивого мужчину с темными волосами и черными глазами, висела прямо над камином. Незнакомец кутался в длинную шубу, чей шлейф тянулся за ним по каменному полу и, неодобрительно поджав губы, смотрел на зрителя - даже теплые отсветы каминного пламени не смягчали его сухих черт и высокомерной позы. Но Одина, когда глаза его привыкли к этому блеклому освещению, больше всего поразило удивительное сходство изображенного на портрете незнакомца с Лафеем. Тонкие черты лица, выделяющие скулы, нос с горбинкой, вьющиеся волосы - все это было списано как будто с Лафея, только потемневшая от времени краска говорила, что изображению уже несколько веков. - Еще минуту назад я готов бы был поклясться, что это ты, - сказал Один, и Лафей, глядевший в пламя, очнулся от задумчивости и тоже посмотрел на портрет. - Никогда не страдал гигантоманией, - фыркнул он. - Это Бергельмир. Мой дальний родственник по отцовской линии... и один из первых Жрецов Храма. Он выстроил этот дом, и с тех пор старшие сыновья живут здесь уже много поколений... О чем свидетельствуют портреты. Один отставил чашку и, взяв с камина свечу, отправился разглядывать другие картины, многие из которых были написаны с большим мастерством. Все потомки Бергельмира имели едва ощутимое сходство между собой, сходство - которое отчасти унаследовал и Локи. - А это сам теперешний хозяин дома, - заметил Лафей, кивая на портрет, возле которого они оба остановились. - Правда, ему уже лет с десяток, с тех пор Скримир набрал вес и потерял часть своих волос. Етун лет пятидесяти, красивый и властный, смотрел с картины, слегка прищурив глаз, в карман его жилета тянулась золотая цепочка часов. Он, как и все прочие, тоже был похож на Лафея - такого, каким тот мог бы стать в старости, если бы вел более спокойный, размеренный и светский образ жизни. - Отличная работа, - произнес Один, поднимая повыше свечу и разглядывая мелкие детали - орнамент на запонках и шейном платке. - Это традиция, - откликнулся Лафей. - Среди нашей знати всегда была мода заказать свое изображение у нашумевшего портретиста и перещеголять своих родственников роскошью наряда. Посмотри вот на этого персонажа. Это дядюшка Бергельмир Второй... видишь, у него даже щеки нарумянены. - Хм... Любопытно. Тебе не кажется, что здесь кроется значительная нестыковка? - произнес Один. - Етунхейм воспринимается как мир с достаточно низкой культурой. Откуда же тогда такое стремление к изящным искусствам? - Ну, жречество - очень небольшая прослойка, - возразил Лафей. - Их влияние на основную часть населения распространяется разве что в области дремучих суеверий. Что же касается культуры, здесь они, можно сказать, варятся в собственном соку. Дальше городских ворот столицы эти изящные искусства редко выходят, поскольку сразу тонут в рутине местечковой жизни. Хотя, конечно, в последнее время какие-то подвижки есть. Взять тот же молодежный театр... Но если ты посмотришь на их деятельность, увидишь, что это любительский формат, и до академизма им еще как до Асгарда пешком. - Но тяга к искусству уже что-то значит. - Это всё пока на уровне наскальной живописи. - Думаю, это не совсем так, - покачал головой Один и снова посмотрел на ближайший к нему портрет, изображающий дядюшку Бергельмира Второго, в пенном кружеве воротника, поднимающегося над голубым воротом бархатного камзола. - Во всяком случае, твой род совершенно очевидно принадлежит к числу хранителей интеллектуальных сокровищ страны. Не удивлюсь, если и сама вельва с тобой в родстве! - Все может быть, - отозвался Лафей, улыбаясь. - Во всяком случае, Скримир всегда говорил... да вот и он сам. Пламя в камине дрогнуло, когда в противоположном конце комнаты отворилась дверь, впуская величественного седого етуна в шубе из черного меха, напоминающей по крою обычный банный халат. Донельзя церемонно раскланявшись с гостями, етун вдруг широко раскинул руки, словно намереваясь сгрести обоих в охапку. - Мой мальчик! - воскликнул он густым звучным басом, адресуясь к Лафею. - Сколько лет, сколько зим! Кажется, еще вчера я пил глогг на празднике твоего совершеннолетия!.. - Мы виделись нынче в июле, дядя, - сдержанно ответил Лафей. - Что верно, то верно, - сбавил обороты старый етун. - Прошу в гостиную, разделите со мной скромную трапезу. Скромность угощения оказалась под стать самому хозяину - Один насчитал восемь перемен блюд, прежде чем подали десерт, за которым Скримир раскурил трубку прямо за столом и принялся излагать правила посещения Храма: обувь следует оставить у входа, платье должно быть скрыто под плащом из мешковины, с вельвой нельзя заговаривать до тех пор, пока она сама этого не позволит - етуны были весьма церемонным народом, но Один не собирался спорить и готов был уважать их традиции. Его почтительный тон быстро расположил к нему Скримира. - Дядя в восторге от тебя, - шепнул Лафей, когда они после трапезы отправились осматривать дом - Скримир предоставил их самим себе, а сам удалился читать дневные молитвы. - Не смотри на его выражение лца, он всегда такой, но готов полюбить тебя как сына! - Он не разочаруется! - заверил Один. - А его собственные дети? - Он бездетный. Его наследник - я. Вообрази его негодование, когда я не пошел по жреческой линии. Они поднялись на третий этаж, где располагался рабочий кабинет хозяина. В доме было тихо, слуги не показывались, чтобы не потревожить гостей, но в каждой комнате исправно топился камин, поддерживая тепло. В кабинете было сумрачно, здесь, как и в гостиной, стены были украшены портретами и литографиями. - А ты сам хотел когда-нибудь стать жрецом? - поинтересовался Один, останавливаясь возле очередного портрета лафеевских предков. - Нет. В те годы ничто не страшило меня так, как предопределенность, - признался Лафей, устраиваясь в кресле, и протянул руки к огню. - И я готов был ввязываться в самые дикие и бессмысленные авантюры, совершить любое безрассудство, лишь бы не это. Наверное, отчасти по этой причине и решился ехать учиться в Асгард. Потребность в стабильной жизни пришла уже значительно позже, с появлением Локи. Я, наверное, и тогда еще мог встроиться в эту систему - мой отец и дядя как раз очень сблизились в то время после нескольких лет отчуждения... Так что Скримир мог оказать мне протекцию, но я сам не захотел. Служение Храму требует полной самоотдачи, а половина моего сердца навеки принадлежит Асгарду, - договорил он с улыбкой. - Лишь половина? Не станешь жалеть об Утгарде? - спросил Один мягко. - Не стану, - пообещал Лафей. - Я и тогда верил в твою книгу больше, чем в Храм ётунов, а уж теперь и подавно. - Тогда почему ты уехал? - вопрос вырвался прежде, чем Один успел остановить себя. И это, должно быть, прозвучало слишком эмоционально. Лафей нахмурился. Эта тема по-прежнему, даже теперь, была болезненной для них обоих. - Ты знаешь, почему, - ответил Лафей напряженно, не оборачиваясь. - Я до последнего ждал, чтобы ты сказал что-нибудь, что заставит меня передумать. Но ты не сказал. Оба помолчали. Сумерки медленно загустевали, - день за окном угасал. - Знаешь, - через силу произнес Один. - Я ведь однажды звал тебя... В моменты слабости я всегда звал тебя, но однажды звал твоим тайным именем. - Я знаю, - откликнулся Лафей. - Я это почувствовал. Но я не мог... Я просто ждал, что все пройдёт. Какой же я дурак!.. - добавил он с чувством, резко поднялся и шагнул к окну, нервно отдергивая штору. На подоконник легли розовые блики - сквозь тучи пробилось скудное закатное солнце. Лафей постучал пальцами по стеклу и замер, разглядывая кольцо на своей руке так, словно увидел его впервые. - Это я был дураком, - возразил Один, подходя сзади и обнимая его. - Столько лет и так упорно игнорировать знаки... Ты был единственным, кто знал меня настоящего и кто в меня верил. - Почему был? Я и теперь верю, - сказал Лафей, прислоняясь к нему спиной, словно позволяя сковавшему его напряжению немного ослабить хватку. - Ты ведь тоже в каком-то смысле возводишь свой храм. Может, однажды и твоя книга займет свое место на этих полках. Оба задумчиво обернулись, разглядывая высокие шкафы, где за запылившимися стеклами стояли потемневшие от времени тома. Розовый луч скользнул по стене, выхватывая из сумрака портрет Бергельмира, не такой большой, как в гостиной, но не менее величественный, и Один изумленно заметил: - Ты никогда не задумывался, что жрецы совершенно не похожи на рядовых жителей Утгарда? Взгляни. Лафей отдернул вторую штору, пытаясь поймать уходящий свет дня, и оба приблизились к портрету. - У меня не такой большой опыт общения с етунами, - заметил Один, - может, пара десятков представителей - служащие на железнодорожных станциях, персонал "Биврест-Экспресса", твой сосед Фарбаути... Но даже невооруженным глазом видно, что между ними и жречеством, - он кивнул на портрет и вновь обратил взгляд на Лафея, - нет никакого сходства. Только тёмные глаза и бледная кожа - но они как будто вылеплены на потеху из глины каким-то неуклюжим подмастерьем, тогда как над твоими чертами и чертами твоих предков трудился настоящий мастер, и материалом его был мрамор... - Что ты хочешь этим сказать? - удивился Лафей. - Что "Утгардов", как минимум, два. И не вполне понятно, какой из них был первичным. Послушай, что это? - перебил он сам себя, подходя совсем близко и указывая на каменную скрижаль в руках Бергельмира. - Церковная книга, - недоуменно ответил Лафей. - Такой был раньше живописный канон: всех жрецов изображали с книгой в знак их принадлежности к Храму. - А почему она такой странной формы? - Согласно легенде, первая книга храмовников состояла из каменных табличек, поэтому современные делают по ее образцу... - Лафей... Мне нужно больше света, - пробормотал Один. Лафей взял с каминной полки щипцы и, ловко выхватив из камина горящий уголек, вернулся к картине. - Подними немного выше, - велел Один, и оба замерли, изумленно разглядывая фрагмент портрета: на каменной скрижали в руках Бергельмира был начертан уже знакомый символ: квадрат, вписанный в треугольник. - Скажи мне, что зрение меня не обманывает, - попросил Один. - Сколько лет этому портрету? - Около трехста, вероятно, - сказал Лафей. - Выходит, за эти годы герб Утгарда не поменялся... И помнишь, что ты сказал мне однажды про треугольник? - Я думаю... что это гора, - медленно, словно припоминая, повторил Лафей свои слова, произнесенные когда-то давно. Они переглянулись, как соучастники готовящегося преступления. - Храмовая гора, - шепотом озвучил Один то, что они оба думали. - Что, если подлинная книга не утрачена? Что стало с теми первыми табличками? Их уничтожили? А может, просто спрятали, да так надежно, что даже их местонахождение стёрто из памяти? Под какую-нибудь высокую гору... И поставили кого-то охранять ее неприкосновенность... Кого-то - необязательно из числа етунов. Кого-то, чья цивилизация была более развитой технически и духовно, и кто смог утвердить среди местного народа свой авторитет, навязать им свой догмат... - Кто-то, занимающийся этим по сей день, - пробормотал Лафей. - Все, что ты сейчас сказал - очень в духе Асгарда. - Очень в духе Асгарда, - эхом повторил Один. - Я должен найти Первую книгу. Вельва может знать, где она. Должна знать! - И что, ты просто пойдешь к ней и спросишь: "Как пройти в библиотеку?" - покачал головой Лафей. - Если вельва была поставлена сюда асами, она сама мне всё расскажет, - уверенно ответил Один. - А если моя версия ошибочна... - он замолчал, потому что за дверью ему послышался какой-то шорох. - ...Тогда я уйду на стезю ученого-фольклориста, буду собирать местные сказки и заживу тихой семейной жизнью, - договорил он уже громче. - Это точно не про тебя, - фыркнул Лафей. - Вот вы где, - прозвучал от двери голос Скримира. - Нам пора выдвигаться. Похоже, идёт сильный буран. Нужно успеть до него. Старый етун горделиво вплыл в комнату в темно-синем плаще храмовника, и Один заметил, как Лафей украдкой бросает взгляд сначала на него, а потом на портрет на стене. *** Около трех часов пополудни над Северным Портом уже во всю сияла луна, заглядывая в окна домишек. В доме Лафея после обеда все собрались в самой большой комнате - той, что теперь принадлежала Нарви, и играли в излюбленную етунскую игру "лото на щелбаны", которое отличалось от обычного лото лишь тем, что проигравший получал щелбан от руки победителя. Игра ежеминутно оборачивалась мелкими потасовками, а старый етун посмеивался и подначивал внуков, не отрываясь, впрочем, от экрана телевизора. В самый разгар веселья, когда Бюлейст должен был получить очередную затрещину от Тора, в дверь дома постучали. Стук был негромким, но подействовал на участников действа подобно пушечному выстрелу - Локи побледнел, вскочил на ноги и схватился за кочергу, близнецы, не сговариваясь, нырнули под стол, и даже дед от неожиданности сел на свой пульт. Происходящее не произвело особого впечатления только на Тора - решив, что никому не хочется выходить в холодную прихожую, он предложил свои услуги и направился к дверям. Локи догнал его уже у порога и вцепился в плечо. По его лицу Тор наконец догадался, что нежданные гости в этом доме редко бывают желанными и что дело вовсе не в негостеприимном нраве хозяев. Коротко кивнув брату, он забрал у него кочергу. - Встань слева, - сказал он шепотом. - И не бойся. - Когда ты здесь, я не боюсь, - так же шепотом откликнулся Локи. Это была неправда - но Тору его смятение, к счастью, не передалось, напротив, тот исполнился мрачной решимости и принял боевую позу. - Открывай, - коротко велел он. Локи повернул ручку. Дверь с тонким протяжным скрипом отворилась. Несколько мгновений ничего не происходило, а потом из темноты на свет вплыла женщина в пушистой шапке. Шапка эта напоминала меховой тюрбан и была так высока, что казалось, будто она - главное действующее лицо, а голова женщины, как и все остальное - всего лишь приложение к этому громоздкому убору. Выглянув из-под меховой челки, незнакомка средних лет с круглым лицом и черными как смола глазами натолкнулась взглядом на Тора, охнула и попятилась, даже еще не успев разглядеть у него в руках кочерги, - так, словно самый его облик внушал ей ужас. Однако, заметив Локи, она заулыбалась и сказала: - Привет. - Герд, - пробормотал Локи с облегчением и, обернувшись в дом, крикнул: - Всё в порядке, это мама! После этих слов в прихожей как по волшебству появился дед и жизнерадостно проорал: - А-а, родня горячая - сопля висячая... Ну, заходи, чего на пороге топчешься? Женщина, окончательно смущенная, прошла в прихожую, Локи помог ей снять пальто, а Тор незаметно отложил кочергу под громкие восторженные вопли близнецов, которые примчались последними, компенсируя шумом свое опоздание. Тор и Герд, бывшая жена Лафея, были представлены друг другу, после чего вся компания снова перетекла в зал. - Какими судьбами ты здесь? - спросил Локи у мачехи, когда все разместились на стульях, в креслах и на диване и немного успокоились. Вместо нее откликнулся дед. - Ее позвал я, - ответил он. - Сказал, что Лафея не будет дома и она может приехать повидаться с сыновьями. Герд улыбалась по-прежнему смущенно. - Я скучала по вам, - сказала она так, будто в материнской любви было что-то стыдное, чего нельзя говорить вслух. - Вы очень обросли, надо постричься, - продолжала она немного увереннее, разглядывая близнецов. И уже совсем твердо, хотя и с прежней ласковостью, добавила: - А Бюлейсту - еще и вымыть уши. Тот заворчал, но соскользнул с дивана и покорно поплелся в ванную. - Горячего чаю? - предложил Локи. - Может быть, ты хочешь отдохнуть с дороги? - Нет-нет, - поспешно откликнулась Герд. - Мне повезло, автобус подошел скоро... Я не устала... Совсем наоборот... И мне не терпится вас чем-нибудь побаловать... Кто что хочет на ужин? Она снова смутилась своей последней фразы, произнесенной слишком будничным тоном в доме, где она была всего лишь гостьей, но больше никто из присутствующих не почувствовал неловкости, напротив, предложение закатить пирушку было встречено с большим одобрением, и на Герд со всех сторон посыпались заказы: - Рыбный суп! - Котлеты с грибами! - Яичницу! - Кексы! - Ягодный пирог! - Жареную картошку! - Тыквенные оладьи! - Как в ресторане! - хмыкнул дед, качая головой. - Умерьте свой пыл, обжоры. Вы хотите запереть несчастную женщину на кухне до ночи? - Это не беда, - заверила Герд оживленно. - Я люблю готовить. - Но в следующую секунду на лицо ее вновь набежало облачно сомнения. - А куда уехал Лафей? - спросила она, опустив взгляд. - В Храмовый город, - отозвался старик. - Вместе с отцом вот этих товарищей, - пояснил он, кивнув на Локи и Тора. - А почему детей не взяли? - удивилась она. - Им там не до детей, - со значением ответил старик. - Они собирались к вельве. Герд вскинула голову. - Он хочет уехать из Етунхейма, не так ли? - спросила она тихо. - И увезет детей с собой? Всех? И... моих тоже? Старик выпрямился и сложил руки на груди. - Намеревается увезти. И на твоем месте я бы не позволил ему их забрать, - сказал он внушительно. - Но как можно... Он же отец. - А ты - мать. Так или не так? Рожала ты их? - Рожала, - ответила Герд еле слышно. - Вот и я о чем толкую. Решать тебе: так и будешь всю жизнь сидеть в своем углу, не смея пикнуть, или, наконец, подашь голос? - Но вы же знаете, папа, ваш сын не станет меня слушать... и я так его боюсь... - пробормотала Герд дрожащим голосом. - Он ведь запрещал мне видеться с ними. - Значит, придется тебе побороть и свой страх, и его упрямство, - подытожил дед. Герд в ответ лишь вздохнула. *** К вечеру стараниями трудолюбивой женщины весь дом сиял чистотой, с кухни пахло ужином из самых разнообразных блюд. Дед в одной меховой безрукавке на голое тело сидел перед телевизором - Герд забрала у него халат, постирать и подштопать - и с удивлением косился на младших внуков: аккуратно подстриженные, близнецы безропотно сидели над математикой. Сама Герд тем временем расстелила праздничную скатерть и собирала на стол. К ужину Тор и Локи, не сговариваясь, даже облачились в белые рубашки. За столом все вели себя чинно, близнецы с такой уморительной торжественностью уплетали мясо в горшочках, словно это были блюда на каком-нибудь высокопоставленном приеме. Локи, глядя на них, одновременно потешался и диву давался, как мало нужно, чтобы превратить его братцев в порядочных людей. Главным украшением стола стал сладкий пирог, такой высокий и румяный, какие не получались даже у Нанны, признанного кулинара из Иггдрасиль-холла. В комнате, превратившейся на время в столовую, царили сытость и благодушие. Особенно доволен был дед. Старый етун откинулся на спинку стула и из-под полуприкрытых век осматривал собрание жующих ребят, пока наконец не остановил взгляд на устроительнице пиршества, которой в этот момент окончательно простил все минувшие недопонимания и мелкие обиды. - Вот что, Герд, - устроив руки у себя на животе, начал он. - Ты прекрасная хозяйка. Прекрасная. Напомни мне, почему вы с Лафеем расстались?.. Герд, подняв взгляд, робко, как школьник на уроке, пролепетала: - Он... любил другого человека, папа. - А. Ну да, - спохватился старик, покосившись на Локи. И, нимало не смущаясь, взял себе еще пирога. После ужина Герд взялась проверять у близнецов математику. Несмотря на то, что в этой же комнате Тор и Локи откровенно бездельничали, листая журналы комиксов, близнецы послушно сели возле матери и отдали ей свои тетради, в изучение которых она сразу же погрузилась со всей возможной серьезностью, будто от правильно решенной задачки зависела вся дальнейшая судьба ее детей. У Хельблинди уравнение не сошлось с ответом, они сверились по тетрадке Бюлейста, и Герд назидательно сказала Хельблинди, что надо быть внимательнее и не торопиться. - Да я не буду математиком! - проворчал Хельблинди. - А кем ты будешь? - Архитектором! Помнишь, какие я крутые нарисовал локации, - заявил тот, оборачиваясь к Локи за поддержкой. - Да-да. Припоминаю твои скетчи в стиле "каля-маля", - поддразнил Локи. - Сам ты каля-маля, - обиделся Хельблинди. - Реши еще примеры, - распорядилась мать. И, к удивлению всех присутствующих, главный неслух Лафеева семейства с тяжким вздохом подвинул к себе учебник. - Под твоим присмотром они, глядишь, и школу бы закончили, - пробормотал старик. - Задержись еще на пару дней, и они впервые придут в класс с выученными уроками. Герд в ответ лишь покачала головой, что следовало понимать как: "Остаться в доме Лафея? Невероятно. Для этого понадобилось бы чудо. Но чудес не бывает". *** Однако обстоятельства все-таки сложились в пользу Герд - в ту же ночь на Северный Порт обрушился буран. В вое ветра как будто звучали голоса диких зверей. - Это не обычная буря, - говорил Нарви мрачно. - Ее принесло с севера, от Храмовой горы. Что-то начинается. Уж не ваш ли папаша разгневал богов. Пока близнецы пыхтели над географией, потом ботаникой, потом грамматикой, а потом историей мировой культуры, Тор и Локи крутили колесо старого приемника, пытаясь поймать хотя бы какую-то радиоволну. Эфир отвечал шипением или морзянкой, которую ни тот, ни другой не знали. Даже Тору, который считал себя храбрецом, становилось не по себе. Ведь одно дело - не верить в магию, сидя на летней террасе в Асгарде, и совсем другое - здесь, в занесенном снегом крохотном поселении на краю мира. Поэтому очередной стук в дверь все восприняли с большим энтузиазмом. Близнецы, забыв всякую осторожность, первыми кинулись в прихожую. Локи, подоспевший следом, сразу почувствовал неладное - у него, в отличие от младших братьев, была очень сильно развита связь с Лафеем, и ему было достаточно лишь на миг сосредоточиться, чтобы понять: за дверью - чужак. Но к моменту его появления в прихожей близнецы уже отодвинули щеколду, поэтому Локи ничего не оставалось, кроме как опрометью кинуться вперед и загородить собой братьев. В тот же миг дверь распахнулась, и на пороге возникла темная громоздкая фигура. - Добрый вечер, - с плохо скрытой угрозой прозвучал хриплый голос - и Локи невольно попятился: это был их сосед Фарбаути.