Последнее пророчество

Близнецы, подняв крик, будто их режут, убежали в дом, и Локи остался с тыквенным плантатором один на один. У него отлегло от сердца – во всяком случае, он уже знал, чего ожидать от Фарбаути, поэтому не боялся его так, как визитов незнакомцев. Фарбаути тем временем откашлялся и сказал елейным тоном, каким всегда разговаривал с отпрысками Лафея: - Такая сильная метель. Я был в поселке и взял вам кое-что из еды, по-соседски. Неизвестно, сколько продлится буран. Локи молча сделал приглашающий жест, и Фарбаути вошел с дом, где его встретили Тор и старый Нарви. Тор быстро взглянул на Локи и, убедившись, что тот спокоен, немного отступил назад, освобождая место для гостя. На свету стало видно, что Фарбаути с ног до головы в снегу, будто катился кубарем с горы. - Благословите, отец, - сказал он. - Да благословят тебя боги, - ответил Нарви. Фарбаути расстегнул тулуп и извлек из-за пазухи большой сверток: - Я тут... привез медовых лепешек для детей. - Чудище! - оглядев его, вынес вердикт старик и самодовольно забрал лепешки. - Локи, живо, обмахни гостя веничком. - Да я пойду, - попытался было возразить Фарбаути, но Нарви и слушать не стал. - Посидишь у огня, обсохнешь, согреешься, Герд как раз подала чай. Локи от душил поколотил Фарбаути веником, сбивая с него снег, пока Нарви наконец не смилостивился и не позволил снять тулуп и пройти в дом. Герд у стола подшивала халат и при виде гостя поднялась и молча поклонилась; из-за спинки дивана приглушенно переговаривались. Локи подвинул для Фарбаути кресло поближе к камину, и тот сел, широко расставив ноги и упираясь локтями в колени, косматый и обветренный, как горный тролль. Снег на его бровях и бороде растаял, и теперь они выглядели клочковато, придавая ему одновременно грозный и смешной вид. Поскольку вел он себя миролюбиво, атмосфера в гостиной постепенно разрядилась. Медовые лепешки были поданы на стол, Локи и Тор снова занялись радиоприемником, Герд вернулась к шитью, и только близнецы не спешили покинуть свои окопные сооружения. Старого Нарви появление очередного гостя очень оживило. Он даже на время потерял интерес к телевизору и накинулся с разговорами на нового слушателя. - Лепешки-то сам пек? - спросил он, размачивая хлебец в чашке с чаем. - Из магазина, - скромно отозвался Фарбаути - перед Нарви он робел. - Поехал в сельпо за кормом для собак, а там завалило по самую крышу. Объехал всю округу, везде закрыто. Работает только большой маркет, что у площади. Хозяева там толковые ребята: нашли где-то трактор и расчистили себе подъезд прямо к парадным дверям. И вывеску приколотили над входом: "Мы отрылись". Нарви расхохотался. - Смешно! - оценил он. - Да я не шучу, - заверил Фарбаути баском, оглаживая бороду в попытке придать ей опрятный вид. - Ездил-то, чай, на собаках! - заметил Нарви. - На снегоходе. В такую погоду собак жалко на улицу выводить, - хмыкнул Фарбаути. И украдкой оглядел комнату. - А где Лафей? - спросил он. - Всем только и забот, что о Лафее, - с наигранным недовольством воскликнул старик. - Уехал он. В Храмовый город. - Давно? - Еще на йоль. Как раз сегодня ждем обратно, - ответил старик, хитро щурясь. - Пора бы уж вернуться, - сказал Фарбаути, качая головой, как китайский болванчик. - Погода сильно испортилась, могут отменить автобусы... Я могу встретить его с автостанции, если нужно. - Доберутся как-нибудь, не маленькие, - махнул рукой Нарви. - Он же там не в одиночку, а с другом. - С... премьер-министром Асгарда? - осторожно спросил Фарбаути. Локи украдкой взглянул в его сторону - Фарбаути изо всех сил старался выглядеть незаинтересованным, но лицо выдавало его. - Он... они... Это ведь... не дипломатический визит, как я могу судить? - выдавил етун. - Абсолютно частный, - заверил Нарви. - Кажется, они поехали за благословением для свадебной церемонии. Фарбаути в замешательстве открыл рот, но не издал ни звука, зато близнецы, битый час таившиеся за диваном, не выдержали. - Свадебной? Как это свадебной? Без нас? - завопили они на два голоса и выскочили из своего укрытия. Вслед за ними выкатилась небольшая тыква, и Нарви пнул ее, загоняя обратно под диван. - Тихо! - прикрикнул он на внуков. - Нечего вам тут уши греть. Идите к себе в комнату. Близнецы, возмущенно переговариваясь и нарочно громко топая, удалились на свой чердак, Локи переглянулся с Тором, и оба выскользнули следом. Тор решил, Локи хочет знать, чем продолжится разговор, но тот, вопреки ожиданию, увлек его в спальню Лафея. Закрыв дверь, он тихо задвинул щеколду и прислушался. Нарви что-то оживленно вещал, не давая Фарбаути вставить ни слова. - Надеюсь, Герд сообразит уйти наверх к близнецам... Сейчас дедуля его до смерти заговорит, - хмыкнул он тихо. - Это наш шанс. - Шанс на что? - Тор потянулся включить свет, но Локи остановил его. - Слушай, Тор. Здесь только ты, я и большая кровать. Огромная кровать. И на ближайший час никому до нас точно нет дела. Сообразил? - Э-э, ну... - помялся Тор. - Они же... близко. - А ты веди себя тихо! - прошелестел Локи над его ухом. - Чего ты боишься? Я запер дверь. Иди сюда. Он потянул Тора за руку, и они опустились на край кровати. - Действительно, огромная, - согласился Тор, и неуверенно добавил: - Все равно мне как-то не по себе, оттого что они там... - Другого случая может не быть! - жарко возразил Локи. - Если попытаются вломиться, скажем, что играли в шахматы. - Ага, на раздевание, - нервно отозвался Тор, но Локи придвинулся совсем близко, и Тор сдался. Пробормотав свое традиционное: "С тобой не соскучишься", он положил широкую ладонь на затылок Локи, привлек его к себе и жадно поцеловал. Стоило лишь на мгновение отстраниться, чтобы избавиться от футболок, как их снова бросило друг к другу, словно под действием магнитного притяжения. Локи скользнул пальцами по предплечью Тора, где было вытатуировано его имя, и откинулся на спину, увлекая брата за собой. В темноте он чувствовал себя смелее: она давала ему крошечное превосходство над Тором – видеть, как тот слепо щурится, пытаясь дать пищу не только своим тактильным ощущениям, но и зрению – и эта доверчивая беспомощность, иногда сквозившая в его лице, наполняла сердце Локи бесконечной нежностью. В комнате по соседству бубнил телевизор, взлетал и опадал голос Нарви, иногда прерываясь гортанными репликами Фарбаути - слов было не разобрать: звуки извне достигали слуха двух распаленных друг другом любовников как через толщу воды. - Тор... Я хочу быть с тобой в каждой комнате этого дома, а потом на чердаке и в подполе, - прошептал Локи, оплетая Тора руками и ногами и нимало не заботясь, как жестко проезжается по уже обнаженному телу брата грубая ткань его джинсов – он ждал, когда тот окончательно потеряет контроль над собой и попытается разорвать эти штаны голыми руками, как неоднократно грозился сделать, хотя до сих пор так и не осуществил свою угрозу. - А зачем… в подполе? – пробормотал Тор, с умилительной серьезностью силясь одновременно справиться с ремнем Локи и понять, о чем тот говорит, в ситуации, когда его собственное тело уже выражало полную готовность обходиться без слов. - Ну чтобы стены не так шатались, - отозвался Локи, подаваясь бедрами ему навстречу, но никак не пытаясь помочь с пряжкой ремня. - Да сними ты уже, к цвергам, эти штаны! – зашипел Тор, и, не выдержав напора его страсти, злосчастные джинсы с треском порвались по шву. *** Дорога вверх, к Храму, вырезанному в скале, была заполнена паломниками. Одни поднимались вверх, неся богам свои чаяния и горести, другие спускались вниз, окрыленные надеждами. Как только Один, Лафей и предводительствующий ими Скримир смешались с толпой, их мгновенно закружило встречным потоком и разбросало в разные стороны. Один сразу же потерял своих спутников из виду, тем более, что перед выходом они облачились в одинаковые холщовые накидки землистого цвета – точно так же, завернутые в мешковину с головы до ног, были одеты и прочие посетители Храма, что должно было символизировать всеобщее равенство перед богами. Едва Один успел пробиться в нужный поток и приспособиться под монотонный ритм движения, как толпа стала замедляться, покуда не остановилась совсем. - Храм закрыт, закрыт, - понеслось тревожным шепотом. – В Утгард прибыл кто-то важный. Говорят, потомок самого Аургельмира!.. Один ниже надвинул на лицо капюшон и, пробираясь сквозь толпу, устремился вперед. Он подозревал, о каком именно потомке Аургельмира говорят паломники, и не хотел бы, чтобы кто-то сейчас узнал о его присутствии здесь. - Смотрите, там шаман! – услышал он и внезапно оказался за спиной Скримира – тот как раз скинул капюшон и о чем-то негромко переговаривался с таким же немолодым худощавым етуном, который спустился от Храма, держа в поднятой руке старинный газовый фонарь. Благородство его черт и осанки позволяли предположить, что это и был тот самый шаман, о котором шептались в толпе: должно быть, жрецы Храма нечасто покидали свою обитель и спускались к подножию. Между шаманом и паломниками выстроился кордон из стражи, ледяными копьями закрывающей толпе дальнейший проход к Храму. - Вельва услышала шаги чужака рядом с твоими шагами, Скримир, - различил Один еле слышную речь жреца. – Кто он такой? - Тот, о ком я говорил тебе, Улль, - отвечал Скримир. - Пропусти его. - Пусть назовется, - возражал Улль. - Я Один, сын Бёра, сына Мимира, - негромко сказал Один, выступая вперед и снимая капюшон. Жрец с изумлением уставился на него. В толпе поблизости от них снова зашептались. К счастью, заминка длилась недолго. Жрец сделал едва заметный жест страже и сказал: - Что ж, следуй за мной, Один, сын Бёра, и не отставай ни на шаг! Ледяные копья поднялись, пропуская Одина, и вновь сомкнулись за его спиной. По толпе пронесся рокот. - Сохраняйте спокойствие! Вельва сейчас не принимает, - говорили стражники. Один вопросительно оглянулся на Скримира. Тот едва заметно кивнул в ответ. - Ступай. Я найду Лафея, и мы будем ждать тебя снаружи, - обещал он. Шаман же довольно бесцеремонно вновь накинул капюшон Одину на голову и, ухватив его за рукав, увлек в сторону от главного тракта, в небольшую расселину между скал, устроенную таким образом, что с дороги ее было не видно. Некоторое время они следовали по узкому проходу, ведущему между отполированных ледяных глыб, и вышли на дорогу, похожую на прежнюю, только совершенно пустую. - Это тропа жрецов, - ответил Улль на незаданный вопрос. - Она велела провести тебя здесь. - Как мне называть ее? – спросил Один, едва поспевая за етуном – тот, несмотря на преклонные годы, шел широким шагом, будто лед пружинил под его ногами. - Мы называем ее... - тут шаман произнес что-то неразборчивое, прозвучавшее как "ÿва эманта", но Один не успел переспросить, потому что совершенно запыхался - дорога стала довольно круто забирать вверх, и башмаки на ней безбожно скользили. У шамана даже дыхание не сбилось, хотя он годился Одину в отцы. – Но ты скоро сам поймешь, как к ней обращаться, гость из Асгарда, - добавил он, вновь сходя с дороги и одному ему ведомыми путями петляя между ледяных глыб. Затем они миновали очередной узкий проход, где гладкие стены поднимались гораздо выше их роста и терялись в черной вышине – свет лампы едва-едва разгонял мрак, дорога пошла прямо, из чего Один заключил, что они продвигаются теперь внутрь горы. Коридор тянулся так долго, что Один успел погрузиться в полумедитативное состояние, и потому был почти застигнут врасплох, когда они неожиданно оказались в просторном зале. Потолок здесь был треугольной формы, будто купол, стены во всю высоту покрывали причудливые узоры. Один подошел ближе и, в скудном свете чадящих факелов, с изумлением узнал руны. В памяти даже всплыло похожее на звук колокольчика слово "тинг" - так Лафей называл древний язык богослужений Утгарда. В современных храмах службы велись уже на общем наречии, и Один до сего дня ошибочно полагал, что руны были утрачены, однако главный Храм развеивал это заблуждение. Один мог лишь всплеснуть руками от досады, что не захватил с собой бумагу и карандаш - ведь он мог бы зарисовать хоть какой-то небольшой фрагмент, и у него уже были бы поистине уникальные данные, которые можно представить в научном сообществе. Пока же ему оставалось лишь в волнении разглядывать эту удивительную настенную летопись, в которой он не способен был прочесть ни слова. В центре зала на небольшом возвышении курился круглый алтарь. Дым стелился по полу и пах травами - в его клубах справа от алтаря темнела невысокая статуя. Жрец-провожатый коснулся плеча Одина и взглядом указал на нее, после чего исчез в той узкой расселине, из которой они вышли. Один двинулся вперед. Его шаги гулко унеслись под своды храма и затаились до времени в потолочных балках. Фигура, принятая им за статую, внезапно пошевелилась и сквозь дым сделала ему знак приблизиться. Он поднялся к алтарю и в изумлении уставился на легендарную вёльву – она казалась молодой как утро земли и древней как закат времён: ее лицо, ровное и гладкое, будто девичье, обрамляли белоснежные седины. Такими же белыми были ее незрячие глаза. Памятуя о том, что говорил Скримир, Один выжидательно молчал. Вёльва склонила голову набок, будто прислушиваясь, и звучно произнесла: - Вотан! Рёбра будто ожгло огнём, и Один невольно прижал руку к груди. - Откуда вам известно это имя? - воскликнул он. Её незрячие глаза чуть расширились: - Так тебя звали прежде. Ты каждый раз приходишь ко мне с тем же вопросом, Всеотец. - Должно быть, это какая-то ошибка, - возразил Один, пытаясь отдышаться. – За сорок лет, что живу на свете, я всего однажды бывал в Етунхейме. - Ты всё забыл. Прикажи, и я открою тебе всё, что ты хочешь знать, мой господин. Разве не за этим ты здесь? Разве не пришел мой час освободиться от этого груза? - Я не вполне понимаю, о чём речь, - признался Один. - Знания. Я слишком долго хранила их... Но теперь ты здесь, значит, моё время на исходе. Ведь я давно уже рассыпалась бы в прах, если бы моё тело не сковывал приказ. - Во имя Имира, чей? – изумился Один. Вёльва устремила на него невидящий взгляд, словно заглянула в душу, и бросила короткое: - Твой. Ситуация принимала неожиданный оборот: в дурманящем аромате трав Один учуял горький запах международного скандала. - Послушайте, уважаемая, - заговорил он вежливо, но настойчиво. – Я здесь как частное лицо... Не стану отрицать, я – ныне действующий премьер-министр Асгарда, и в каком-то смысле все Верхние и Средние миры находятся под моим покровительством… Но, помилуйте, приказывать верховной жрице Етунхейма – это за гранью моих полномочий! Как и следовало ожидать, эта сомнительная дипломатия не произвела на вёльву никакого впечатления - прежде Один бывал красноречивее, но её речи сбили его с толку. С бесстрастным лицом отступив на шаг от алтаря, она протянула Одину открытую ладонь. - Подойди и дай мне руку, - сказала она. Поскольку власть произнесённого вслух тайного имени была еще слишком сильна над его разумом, Один, не думая, шагнул вперёд, коснулся пальцев прорицательницы – и провалился во тьму. *** - Один, ты меня слышишь? – спросил издалека голос Лафея. Его перекрывал какой-то гул, было темно и очень холодно. - Да. Но я ничего не вижу, - отозвался Один. - Я рядом. Встать можешь? Обопрись на мое плечо… Один ощутил, как рука Лафея обхватывает его, поддерживая, и с трудом поднялся на ноги. Казалось, под ними гудит сама земля, и тьма стояла, хоть глаз выколи. - Лафей… Ты знаешь, куда нам идти? – пробормотал он заплетающимся языком. - Скримир проведет нас тайным ходом… Да держись крепче, не бойся, не уроню… Они сделали несколько шагов, темнота по-прежнему скрывала всё вокруг, но Лафей ступал уверенно, и это вселяло в Одина крохотную надежду благополучно выбраться оттуда, где они находились - о чем, по чести сказать, он не имел ни малейшего понятия. - Ты узнал, что хотел? – спросил Лафей, героически принимая на себя почти весь вес его полубесчувственного тела. - Да… нет… не помню, - пробормотал Один и с изумлением повторил: - Не помню. Сколько времени я говорил с ней? С вёльвой? - Тебя не было в общей сложности четыре часа, - сообщил Лафей. – А потом мы нашли тебя сидящим здесь, на полу у входа в Нижний храм... - Я был наверху... А после, должно быть, спустился... - предположил Один, с трудом припоминая разрозненные детали минувшего вечера. - В Верхний храм разрешено входить даже не всем Посвященным! - с едва различимой ноткой зависти в голосе сказал Лафей. - Что ты там видел? Один задумался – в сознании было так же темно и пусто, как и снаружи. Он помнил только дорогу среди ледяных глыб и тяжелый подъем по тропе жрецов. Монотонный гул в ушах мешал ему сосредоточиться. - Послушай… Лафей… - снова пробормотал он. - Да-да, я все еще здесь, - пропыхтел Лафей, удерживая его от падения лицом в землю. – Будь добр, иногда хоть для виду перебирай ногами… - Что это гудит? – спросил Один слабо. - Это ветер. Кажется, буря вот-вот грянет, - ответил вместо Лафея голос Скримира. - Буря… - повторил Один. Перед глазами плыли разноцветные круги, складываясь в причудливую мозаику. – Лафей! – воскликнул он. – Нам надо домой. Прямо сейчас. Нам надо в Асгард. - В такую погоду вам и из Храмового города не выехать… - начал Скримир, но Один, хоть и едва держался на ногах, повторил твёрдо, тем непререкаемым тоном, каким обычно отдавал приказы: - Любой транспорт, за любые деньги. Немедленно. Я должен увезти Локи из Етунхейма.