На перекрёстках весны

Что-то переменилось в его жизни. Поначалу ни дожди, ни облетевшая листва, ни ранние сумерки не омрачали его дней. По утрам он просыпался окрыленный: кто-то верил в его подростковую теорию, и эта вера внезапно оказалась важна для него. Даже если он просто придумал всё это, притянул за уши сообразно своему богатому воображению – пусть его теория была мифотворчеством чистой воды, ему все равно невероятно радостно было обсуждать ее с кем-то, в ком он находил столь живой отклик и даже, пожалуй, обрел… соавторство. Но на этой почве возник водораздел с его прежней жизнью, а значит, усилился и холод в отношениях с прежней компанией. Он чувствовал вину за то, что не может, как прежде, разделять с ними свои мысли, не хочет участвовать в их затеях. В день своего рождения он вышел из министерства и, вместо того, чтобы идти в ресторан, где Фьергюн и все прочие ждали его на вечеринку, отправился бродить по улицам. В воздухе висела изморось, он скоро промок и настроение его окончательно испортилось. Он подходил к своему двадцатилетию с раздвоенностью в душе, какой не ощущал никогда прежде. Он знал, что меняется, знал, что больше не может и не хочет соответствовать ожиданиям друзей, семьи, преподавателей – они как будто все еще остались во вчерашнем дне и не желали перешагнуть вместе с ним в какой-то совершенно новый мир – и сердился на них за это. Они делали его заложником обстоятельств: Мимир обещал ему новую должность, Фьёргюн ждала, когда он сделает ей предложение, и откладывать дальше казалось неприличным: у них уже была физическая близость, что очень не приветствовалось в их кругах до свадьбы. Друзья и родители не могли знать этого наверняка, но подозревали их, и удостовериться не составило бы им труда… Но Один уже не был уверен, что хочет всего этого – карьеры в министерстве сельского хозяйства, свадьбы… Одолеваемый мрачными мыслями, он брёл, не разбирая дороги, и ноги сами привели его к «Трюму». «Судьба», – решил Один и толкнул тяжёлую дверь. У него не было никаких гарантий, что он встретит тут Лафея, но в этот момент он взмолился всем богам, чтобы случилось чудо. Боги оказались милосердны (или, возможно, безжалостны) – у барной стойки он заметил знакомый вихрастый затылок. В радостном возбуждении Один поспешно пересёк зал. - Привет, – сказал он, положив руку Лафею на спину между лопаток. Тот слегка отклонился назад, перенося вес тела на руку Одина, словно проверял на прочность, а затем обернулся. - Какие люди! Один! – воскликнул он, и от этой жизнерадостной интонации у Одина потеплело на сердце. - Рад, что застал тебя здесь, – сказал он, устраиваясь на соседнем стуле. На лицо Лафея набежала тень. - У тебя что-то случилось? – спросил он. - Нет, с чего ты взял? - Можешь не говорить мне, если не хочешь, – сильнее нахмурился Лафей. – Но врать ни к чему. Один вздохнул. - Выпьешь со мной? – предложил он. Лафей утвердительно склонил голову. Они взяли по кружке пива (неизвестно, что пил Лафей до этого, но Одину нужно было с чего-то начинать) и перебрались за столик в углу. - Ничего определенного не случилось. Просто я недоволен собой, – признался Один после нескольких глотков. – Совершенно не понимаю, что правильно, а что нет. Не знаю, куда мне идти… - Ну, куда-то ты уже пришёл, – заметил Лафей с мягкой улыбкой. – Мой отец в таких случаях цитирует кого-то из великих и говорит: «Если не можешь на что-то решиться, представь, что нынче вечером ты умрёшь, и сомнения оставят тебя». Один сокрушенно пожал плечами. Эта выдуманная ситуация не решала его проблем, - напротив, укрупняла их: если бы он узнал, что сегодня его не станет, ему следовало бы не прохлаждаться тут с Лафеем, а бежать в министерство, завершать или передавать кому-то все свои незаконченные проекты, делегировать свои обязанности в том секторе, за который он отвечал весь прошедший год – и отвечал неплохо! – и главное, как-то решить вопрос с Фьергюн, по-хорошему, жениться на ней прямо сейчас, ведь оставить её вдовой было бы не стыдно, в отличие от того, чтобы оставить её опозоренной. Лафей, видя мучительную умственную работу на его лице, невесело усмехнулся. - Похоже, я дал тебе плохой совет, – сказал он, накрывая руку Одина своей. – Лучше представь, что ты получил отсрочку и сегодня можешь вообще ни о чем не думать и не заботиться. Позволь себе забыться на один вечер и дрейфуй на волнах. Разве не за этим ты пришёл к Трюму? - Да, ты прав, – согласился Один, с трудом отгоняя беспокойные мысли. – Сегодня я хотел бы, чтобы в моей голове наступила тишина, и сделаю всё для этого! – он залпом допил пиво и подозвал официанта. *** - Официальная наука лжива, как продажная женщина, – говорил Один, низко склоняясь к уху Лафея. Кудри щекотали ему нос, и он боролся с ними, пытаясь говорить как можно тише. Вечер в «Трюме» перетёк в ночь, зал постепенно наполнился посетителями и потонул в сигаретном дыму, разговорах, музыке, доносившейся с танцпола. Перед ними на столе выстроился уже целый ряд кружек – Один категорически запретил убирать их, чтобы контролировать свое состояние – однако ощущал, что контроль ускользает сам собой. Лафей щурился, как кот, его лицо плыло в дыму, а разноцветные отсветы фонариков только сильнее рассредоточивали эту нечёткую картину. Один сбивался с мысли, терял нить, подхватывал ее снова, кое-как дрейфуя в океане смыслов. – Вот послушай, – он слегка повысил голос, чтобы перекричать музыку. – Недавно я обнаружил очередную лакуну. Мы часто говорим «Прогремел на все Девять миров» или «Такого во всех Девяти мирах не сыщешь», но откуда взялось это выражение? Если взять известные нам земли и посчитать их… – чтобы не сбиться, Один поднял руку и стал загибать пальцы: - Асгард, это мой дом… Утгард – твоя родина… Ванхейм, будь он неладен… Свартальвхейм, Льесальвхейм… Даже если мы прибавим сюда выдуманные миры… Нифльхейм, Муспельхейм, Мидгард… и... что я забыл? - Хельхейм, - подсказал Лафей. - И потом, Мидгард уже признан... - Возможно, – легко согласился Один и снова пересчитал по пальцам: – Итого, пять... шесть реальных и, вероятно, три придуманных… Лафей пожал плечами. - Может быть, это просто поэтическая формула? – предположил он. – Девять – магическое число. - Именно! – кивнул Один и снова ощутил, какой тяжелой стала его голова. Он уже не мог с уверенностью определить, был ли источником шума гомон голосов вокруг, или это шумела кровь у него в ушах. – Поэтическая формула, или, возможно, что-то большее. Какое-то звено, существовавшее прежде и, возможно, выпавшее по каким-то причинам. Или реальные миры, связь с которыми была утрачена. Быть может, погибшие цивилизации? Это опять приводит нас к вопросу о происхождении вселенной и ее вик… вик… векторе. Он вдруг понял, что отключается, и потряс головой. - Один. Ты совершенно не умеешь пить, – сообщил Лафей ласково, опуская руку ему на плечо. – Постарайся не уснуть, пока я ищу для тебя такси, – с этими словами он поднялся из-за стола, и пальцы Одина, пожелавшего непременно обнять приятеля в ответ, зачерпнули лишь воздух.