На перекрёстках весны

Один почуял неладное, едва только переступил порог. В доме несносно пахло цветами, Фьёргюн встретила его в каком-то радостном нетерпении, на десерт Нанна вынесла к столу торт и не спешила уйти из столовой. - Что происходит? – спросил он подозрительно, комкая салфетку. Все это походило на какие-то новости, а новости означали перемены, которые он ненавидел (если, конечно, речь не шла о повышении по службе). Фьёргюн и Нанна переглянулись с заговорщицкими улыбками. - Дорогой, сейчас ты услышишь, возможно, самые лучшие слова на свете. Ты скоро станешь папой! – воскликнула Фьёргюн бархатным грудным голосом. - А? – спросил Один, невольно вставая и роняя салфетку. - Потерял дар речи от радости, – пришла ему на выручку Нанна, подвигая стул. – Присядьте-ка. Один снова послушно сел. - Оставьте его пока... Говорят, некоторые мужчины от этого могут на время умом тронуться, – сказала Нанна Фьёргюн. – Сейчас принесу ваше вязание... Коньяка, сэр? – немного повысив голос, обратилась она к Одину. – Вам бы выпить рюмочку, за радостные новости. - А? Да, конечно, – рассеянно пробормотал Один, ковырнул вилкой торт и принялся жевать, не чувствуя вкуса. Фьёргюн обиженно надула губы. До вечера они не обменялись ни словом, впрочем, в этом смысле их вечер ничем не отличался от других таких же семейных вечеров. *** - Да что с тобой сегодня? – спросил Лафей, бросая карты. – Тебя бы сейчас обыграл и ребенок. В каких облаках ты витаешь? Один откинулся на постели, разглядывая лепнину на потолке. - Фьёргюн беременна, – сказал он наконец. - И? – спросил Лафей. - Я буду отцом. Всё как хотел Мимир. - И? – повторил Лафей. – Теперь хотя бы с этим вопросом они от тебя отстанут? Что дальше по плану? Пост министра сельского хозяйства? - Послушай, – сказал Один, прикрывая глаза рукой. – Я заставил ее надеть черный парик. Я шептал про себя твое имя. Трахал ее и думал о тебе. Как мне жить с этой раздвоенностью? Моя душа как будто раскалывается пополам! - Ну, раньше же тебе это не мешало, – заметил Лафей, тасуя карты. – На вот, сдвинь левой рукой к сердцу. Одии неохотно отнял руку от лица и мазнул наугад по колоде. Карта упала на покрывало, Лафей быстро схватил ее и продемонстрировал, подняв вверх. - Пиковый валет, – сообщил он. - И что это значит? - Ничего, – неожиданно рассердился Лафей. – На игральных картах не гадают. Он бросил колоду, встал и ушел на кухню, где принялся недовольно греметь посудой. «Ему-то хорошо, – подумал Один. – Для него все просто. Он может позволить себе делать что захочет. А у меня жена, карьера, дед на меня рассчитывает… Почему Лафей такой черствый? Почему не хочет понять меня, поддержать? Мы столько лет вместе, а он ведет себя так, будто я ему чужой!» И вообще, какого цверга он должен оправдываться? Так сложилась жизнь. И не Один тому виной, он такая же жертва обстоятельств, как Фьёргюн или Лафей. - Ты же должен понимать, – сказал он, выходя на кухню вслед за Лафеем и подсаживаясь к столу. – Если бы я принадлежал только себе, то, клянусь, в моей жизни не было бы ничего этого, – он неопределенно махнул рукой куда-то за окно. – Только ты. И это правда. Ты – всё, что мне нужно. Всё прочее было мне навязано. Но не могу же я вычеркнуть из моей жизни… всю мою жизнь! - Это очень удобная позиция, – ответил Лафей, перемешивая что-то лопаткой на сковородке. – Но что, если… – рука его взлетела, пальцы бездумно пробежались по баночкам со специями, так ни на чём и не остановившись. – Что, если тебе ПРИДЁТСЯ выбирать? - Кто мог бы поставить меня перед таким выбором? – воскликнул Один. – Мимир? Фьёргюн? Лафей отложил лопаточку, сел на соседнюю табуретку и вперил в Одина тяжелый взгляд. - Я, – сказал он. Один сморгнул. Это что, шутка? Да нет, не похоже – Лафей смотрел без тени улыбки. Тогда, вероятно, он бредит. Иного слова тут не подобрать. - Ты не сделаешь этого, – сказал наконец Один, прерывая игру в гляделки. – Ты меня любишь и не хотел бы причинить мне страдания. - А ты? – спросил Лафей. - И я тебя люблю. И всегда любил. И всегда буду. Ты же лучше, чем кто-либо еще в Девяти мирах, знаешь, как мне трудно. И всё равно смеешься. - Ты думаешь, это смешно? – поднял брови Лафей. – Я не шутил с тобой. - Ради Имира! – поморщился Один. – Давай не будем ссориться. Мне ещё дома выслушивать всякое. - Одна заря сменить другую спешит, дав ночи полчаса, – язвительно прокомментировал Лафей и вернулся к своей сковородке. На его переносице по-прежнему держалась вертикальная складка. – Фасоль готова. Будешь? - Давай! – согласился Один. – Скажу Фьёргюн, что поужинал в министерстве. В ответ Лафей наградил его очередным мрачным взглядом, но смолчал. *** С появлением ребенка энтропия вселенной Одина только увеличилась. Детские крики мешали спать по ночам. Фьёргюн уставала и злилась. Она и слышать не хотела о няне, и сколько Один ни спорил с ней, твердила, что ребенка должны воспитывать родители. Один же пока не видел, что там можно воспитывать. Белобрысый крупный младенец кричал недовольным баском всё время, когда не был занят едой или сном. Этот несознательный элемент напоминал тех не до конца изжитых министерских тунеядцев, которые всю жизнь сидят на маленькой должности, не принося решительно никакой пользы своей стране, и еще имеют дерзость роптать на начальство. - Не о чем тут плакать. Какие у тебя заботы? – говаривал Один тоном Мимира, стоя над кроваткой. – Да я бы большую государственную печать отдал за возможность хотя бы неделю жить как ты. Лежи себе на боку, наедайся до отвала и спи. Младенец Тор затихал, смотрел на отца большими синими глазами, а потом снова открывал рот и начинал вопить. - Фьёргюн! Иди, я с ним не справляюсь, – и Один спешил ретироваться. Государственная служба, определённо, давалась ему куда лучше, чем отцовство. *** - Господа! – провозгласил Один, поднимая бокал. – Мой первый тост… Чтобы произнести его, мне понадобится краткий экскурс в историю государственности. - Весьма любопытно, – перебил Хёнир, – почему Один называет этот тост первым, когда я явственно вижу под его стулом пустую бутылку. - Стыдно, братец! – воскликнула Идунн. – Кто начинает вечеринку заранее, тот первым уйдёт с пира. - Нужно же было разговеться! - Совсем распустился без жены и сына! – заметила Идунн с незлой насмешкой. – К их возвращению ты тут совсем сопьешься. Попроси хотя бы Лафея присмотреть за тобой. - С Лафеем скучно, он не пьёт, – отмахнулся Один, салютуя бокалом Лафею, о чем-то заспорившему с Браги на другом конце стола. – Так вот, возвращаясь к истории государственности… - Чем ещё гордиться Асгарду, как не своими политиками, – фыркнул Лафей, вставая. – Пойду на воздух. - Действительно, пойдемте все в сад! – поддержала Идунн, и компания потянулась из гостиной к выходу на террасу. Один остался за пустым столом, осушил бокал и вышел следом. Толпа отправилась к озеру, шумно переговариваясь. На террасе остался только Лафей, сидел прямо на перилах, на коленях у него стояла коробочка с разноцветными пилюлями. Выбрав несколько по одному ему понятной логике, он отправил их в рот. Заметив, что Один наблюдает за ним, он поспешно убрал коробочку в карман. - Что это было? – спросил Один. - Поверь, я и подумать не мог, что они так быстро подхватятся, – ответил Лафей с деланным раскаянием. – Ну, прости. Испортил тебе тост. Но мне кажется, старина Хёнир попал в точку – это далеко не первый твой бокал сегодня. - Я не об этом, – терпеливо дождавшись финала его глумливого спича, произнёс Один. – Эти таблетки. Что это такое? - Просто лекарство, – пожал плечами Лафей. - Разве ты болен? - Да. И давно. - Ты никогда не говорил… - Я говорил тебе каждый день. - Что за шутки, Лафей? – Один потряс головой, понимая, что уже достаточно набрался и что, действительно, надо бы уже прекращать. Лафей потянулся, прогибаясь назад. Один подошел вплотную и обнял его за пояс, удерживая. Их бедра прижались друг к другу. Тело Одина отреагировало мгновенно. Он не стал скрывать этого, потому что Лафей тоже был вполне откровенен с ним. - Так ты скажешь, чем болен? – спросил Один, задевая дыханием его губы и подбородок. - Разве ты до сих пор не понял? – прошелестел Лафей. – Тобой, Один. Тобой. Все чёртовы пять лет. Он был таким горячим, что, казалось, о его кожу можно обжечься даже через одежду. Сквозь кусты было видно пруд и пеструю компанию их приятелей на берегу. - Ну… Эта болезнь… Не опасна… – пробормотал Один, опуская руки на задницу Лафея и сильно сжимая ее через брюки. – Я мог бы… помочь тебе… с лечением. - Тут нужна интенсивная терапия, – заверил Лафей хрипло. - И отдельная палата, – подхватил Один. – Пойдем. Здесь они могут нас увидеть. - Думаешь, тоже захотят пройти курс твоего лечения? – спросил Лафей с усмешкой. Они переглянулись, и Один, обняв Лафея за плечи, увлек его за собой в дом. - Только не спальня твоей жены! – предупредил Лафей, когда они поднялись на второй этаж. - В гостевую комнату, – решил Один и, затолкав Лафея внутрь, поспешно запер дверь. Руки его дрожали от нетерпения, колени подгибались. Опьянение Лафеем действовало на него куда сильнее, чем терпкое асгардское вино. *** Закатное солнце легло оранжевыми бликами на листву деревьев за окном. Повеяло вечерней прохладой. Их, наверное, давно хватились и ищут по всему саду, но Одину было всё равно. Слишком редко они с Лафеем теперь бывали наедине, чтобы терять зря драгоценные минуты. - Лафей, – позвал Один, ощущая, как на него накатывает, словно морской прилив. - Я сейчас... скоро... я уже хочу... Что мне сделать для тебя? - Скажи моё имя... Моё тайное имя! - прошептал Лафей. Один попытался сфокусировать взгляд на его лице, чтобы дать ему понять, что он услышан, но ничего не получилось, поэтому он просто совершил последние несколько резких движений и, достигнув пика блаженства, выдохнул "Наль" и упал головой на грудь Лафея. Лафей тихо произносил слова на незнакомом языке. Один хотел спросить его, что это значит, но по комнате плыл какой-то фиолетовый туман, и он на мгновение как будто отключился. Весь оставшийся вечер он был словно в дурмане, отвечал невпопад на вопросы, и Идунн снова посоветовала ему заканчивать с алкоголем. Утром он не помнил ничего из произошедшего накануне, кроме отличного секса, и после тоже довольно долгое время не замечал, что в настроениях Лафея произошла перемена.