С тобой и за тобой

Должен ли я плакать? Должен ли я кричать? Мои желания и моя гордость могут быть просто смыты. (с) *** Хмель. Алкоголь. Этанол. Спирт. Названий много, а суть одна. Для тебя она одна. Привкус вместо естества. Едва различимый. Отражение вместо жизни. Столь призрачное. Подмена, а не ты. Чей-то клон. Только не твой. Чей-то…Тот, что распластался на кровати, лежит на спине. Тот, на кого он уже не обращает внимание. Просто ходит по квартире, занимается своими делами. Скорее обязанностями. Максимально тихо. Не тревожит. Да и как можно тебя потревожить? Это вообще возможно? Потревожить того, кого уже ничто не тревожит. Ничто из этого мира. Только вот, почему-то, по какой-то неведомой тебе причине тебе хочется. Именно в такие моменты тебе хочется, чтобы он подошёл к кровати, и, посадил, потянув за волосы, влепил оплеуху. Со всей силы, наотмашь, вплоть до звона в ушах. До треска в черепной коробке, до раскола сознания. Просто потому что хочется верить, что ты ещё чувствуешь, он ещё чувствует. Что вы ещё способны на это. Там, в закромах разума, в вихрях человеческой души ещё живёт надежда. Крошечная, конечно, но живёт. Живёт и гаснет от каждого его жеста, что стали слишком нервными. Когда? Ты наблюдаешь за ним, лёжа на животе в пропахших отравой джинсах и футболке. Верно. Травишь, чтобы было немного легче. Лучше так, чем ненависть. Наблюдать за ним издалека. Но ты ведь рядом. Нет, ты далеко. Где-то, где можно ненавидеть, где можно проклинать и можно чуть больше, нежели просто лежать и следить за тем, как его рука невольно тянется к мобильному телефону. Он возле кровати. Вполоборота к тебе. Судорожно сжимает корпус, словно это что-то даст. Всего несколько секунд, когда он позволил проявить себе чуть больше, чем обычно, думая, что ты спишь. Ты же…ты с жадностью запоминаешь эти пару секунд, увязших в напряжённости, витающей вокруг него. В каждом жесте. Спрятал телефон обратно – в задний карман. Вздох, сдавленный, почти задушенный. Такой тягучий, окрашенный тяжестью и… Тяжесть. В каждой выдохнутой им молекуле. Ты видишь её сквозь приопущенные веки и подрагивающие ресницы. Видишь, но сделать ничего не можешь. Сам закрыл себе пути отступления. Всё, что остаётся – смотреть, как он метается, выплёскивает накопленное на объедки и прочие отходы, оставленные тобой и твоей безликой компанией на одну ночь. Эмоции. Столько эмоций. Пусть негативные, но ты видишь их. Запоминаешь каждую, ловишь в фокус своего поля зрения, пока он тщетно пытается унять, усмирить хотя бы одну. Играет. При тебе он играет. Вы оба играете. Каждый по-своему искусно. Сейчас же не до игр. Ты не помнишь, когда в последний раз видел его таким живым. Когда в последний раз ты видел его таким ... Пустые бутылки то и дело с глухим звоном падают из его рук на пол. Звон, что разбавляет натянутую донельзя тишину, ставшую слишком эфемерной. Только фактическое присутствие. Ты давно позабыл, что это такое – тишина. Как и он. А бутылки продолжают свой маленький бунт. Будто издеваются, летя из его рук навстречу полу. Летят, чтобы уцелеть. Стойкие. В отличие от него. Он, похоже, на грани. Ну что же ты? Не смей двигаться. Ведь ты сам этого желал – отдалиться от него. Теперь смотри. Смотри, как дрожат его руки, как одна гримаса сменяет другую, как что-то судорожно ищут глаза. Как он просит чей-то помощи, только вот обращаться не к кому. Только смотри. Это уже твоя роль. Вновь телефон. Вновь сбивчивые манипуляции расшалившейся моторики рук. Его молчаливый разговор с дисплеем. Словно он чего-то ждет. Напряжённо, словно слои атмосферы стали проводниками электричества. Одна искра – и всё взлетит. Ваша бутафория. Хочется метнуться, встать. Повернуть его к себе. Заставить его посмотреть тебя, заставить отвечать на любой поставленный тобой вопрос. Но нет. Придётся играть до конца. Каждый – в своё персональное сумасшествие. И это и есть твоя жизнь? Ты же сам выбрал её. Резко. Сдвиг слоёв воздушного пространства. Поспешный шелест пластикового мусорного мешка, и его быстро удаляющаяся фигура. Почти бегом в другую комнату, попутно чуть прикрывая за собой дверь. Уже из зала, ты слышал его из зала. Пониженный тон голоса. Специально? Его бесстрастные слова сочатся жидким азотом. Холодно? У них нет температуры. Они бесстрастны. -Я хочу с вами встретиться завтра в том же кафе. – Фраза, что ты услышал прежде, чем он окончательно прикрыл дверь. Не так много. Но тебе хватило. Хватило, чтобы оценить контраст. Разительность перемен и искусность его двух масок. Тех самых, что он с лёгкостью поменял местами. Хладнокровие со сгустками дерзости. И невольно ты перестаёшь верить в то, что он это он. Дальше…Дальше были лишь безжизненно текущее время, искусственное затишье и звук закрывшейся двери. Единственный, что прорвался и дошёл до тебя. Ты так и лежал на кровати. Теперь уже открыв глаза и уставившись в потолок. Кто он? Кто это только что был? Удивлён. Слабо сказано. Твой взгляд блуждал по обстановке комнаты, надеялся зацепиться. Хоть за что-то. Широко распахнув глаза, ты пытался сложить два и два. К сожалению, ответ не всегда четыре. Правда, так отчаянно не хотелось этого признавать. *** Ну, и чего ты этим хочешь добиться? Неужели веришь в правильность своего решения? Раньше ты тоже верил. Раньше ты заставлял верить. Слишком далеко. Тогда ты зашёл слишком далеко. И вот она расплата. Битый час сидишь в кафе, а их всё нет. Не придут… А вокруг столько счастья и веселья. Посмотри. Почти рядом с тобой. Вон молодая семья с дочкой. Миловидная девушка в лёгком летнем платье изумрудного цвета. Отец во всём белом. Белые штаны, белая футболка. А на их дочери…не трудно догадаться – ажурное розовое платьице. Живая картинка с обложки журнала для домохозяек. Смех, веселье. Ребенок с аппетитом поглощает свою порцию мороженого, пока взрослые налегают на соки. Жизнь. Даже у той престарелой пары, сидящей напротив тебя. И они ею наслаждаются. А ты? Нет, конечно, ты не виновен. Ты верил. Всеми фибрами души ты верил, что так будет лучше всем. Что сможешь одним махом решить сразу две проблемы. И одни только вера и слепое убеждение дали тебе право. Право решать за других. А кто его тебе дал, это право? Тепло. Сегодня тоже тепло. Как и две недели назад, когда ты встретил пару незнакомцев на могиле своей сестры. Как и в день её похорон. Так передавали. В тот день ты мог воспринимать лишь механическую речь. Ты не помнишь ни слов соболезнования, что твердили тебе один за другим ваши многочисленные родственники. Ни молитвы, что произносил священник. Ты перестал запоминать человеческую речь. Перестал за ненадобностью. Только слова Акиры оставляли свой оттиск в твоей памяти. До этого времени. Пока ты не встретил их, пока не услышал тот голос на радио. Что-то меняется…изменится. -Вы всё-таки здесь…- Запыхавшийся, немного растрёпанный. На лёгких бежевых штанах местами осел пыльный налёт. А футболка светло-лилового цвета слегка промокла. Он бежал. На встречу с тобой – абсолютно незнакомым человеком. “Чудной”, – проносится в лёгкой дымкой в сознании. -Да, вы всё верно поняли, я спешил. – Ловит твой изучающий взгляд. Читает по лицу, по мимолётному выражению, что ты тут же поспешил сокрыть. Но он успел прочесть лишь по лёгкому отклику. - А вы наблюдательны. – Не в твоих правилах отрицать или стесняться. Если попался – будь любезен держать ответ. По такому принципу ты жил. Но не теперь. – Может, присядете? -Ах, точно. – Немного смущается. Кажется, взаправду. Садится за столик напротив тебя, попутно скидывая с плеча увесистую сумку. – Я рад, что вы решили продолжить наш разговор. – Радуется. Но чему? Пытаешься прочесть, понять по действиям, по жестам. Слова…они так изменчивы, вульгарны и лживы. Ты давно перестал верить им, только их почти неуловимый окрас несёт в себе правду. Почти, но ты научился ставить на него сети. Выуживать среди тонн шатких иллюзий. Всего одну крупицу правды. -Эмм, простите, может, перейдём на “ты”? – Изучает меню. Только с виду. Навыки не лгут. Здесь и сейчас. Всё его внимание приковано к тебе. Ждёт твоей реакции. Исследует. Ты ему интересен? Впрочем, как и он тебе. -Может, перейдём. – Расслабленная поза, безразличные жесты, хотя ещё пару мгновений назад по тебе можно было смело пускать ток. Таково было твоё внутреннее напряжение. Напускное. Быть самим собой для тебя такая роскошь. Почти недоступная. Только не при других. Особенно при нём. -Это “да” или “нет”? – Отрывается от меню, пытается изобразить беспечность. Но ты не веришь. Отчего-то не веришь. Диагноз? Просто натура. -А вы как думаете? – Слегка нависаешь над столом. Сложив на нём руки. Наглый взгляд. Не самозащита – лёгкое предупреждение. – Если бы было “нет” – меня бы не было здесь в принципе. Я не привык тратить время на пустые разговоры. Мне нужны ответы. Только поэтому вы имеете честь лицезреть мою физиономию. – Именно так. Можно. Сущность берёт свое. Понемногу. Она начинает забирать своё. Только пробует. Пока его нет рядом. Пока можно вспомнить, каково это - говорить собственным голосом, всеми его гранями. Не тихо, боясь ошибиться. Не мягко, боясь отдалить. -Да… - тянет звук, легонько откидываясь назад. Он удивлён, но не шокирован. – А твоя сестра мне совсем другое о тебе рассказывала. – Первый ход. Ответный за тобой. - А ты всему веришь, что тебе говорят? – Негласный переход. Безмолвное согласие на брошенный невзначай вызов. -Нет, не всему. Но ей я верю…верил. – И, кажется, его голос дрогнул. Грусть. Так дрожит лишь грусть. Призрачные оттенки эмоций в его глазах тому подтверждение. -Откуда ты её знаешь? – “Не поддаваться” – вертится запущенной юлой. Своеобразная защита от сбоя. – Ты. Тебя ведь не было на похоронах. – Выедающая чёткость чувств. Вторичный набег. И на секунду ты снова там. У её гроба, в тот самый момент, когда её хоронили, вопреки обычаям и ритуалам. В вишнёвой колыбели, без кремации. -Ты всё ещё помнишь. Ведь так? – Негромкий хлопок – и ты вздрагиваешь. Он всего лишь закрыл меню. -Помню? Ты о чём? – Не для него. То, что ты испытываешь. Никто. Адресат этого - никто. Так ты решил. В тот самый день. -О чём? А ты как думаешь? – Тающая поволока улыбки. Невесомо. Словно заранее знает исход, словно в его рукаве запрятан козырь. Наступившая тишина. В шуме и гаме будничной жизни для вас двоих наступила тишина. Ожидание. Один ждет другого. Он молчит, потому что знает. А ты – потому что боишься узнать. -Давай так.Один вопрос. Один ответ. – Прерывает цепь безмолвия. Меняет свою позу, и теперь он зеркально отражает твою. – Тебя это устраивает? – Медлишь. Не так приспособлен, не привык вестись так легко. – Не устраивает? Ты же сам меня пригласил. – Манипулирует. Ты явственно чувствуешь, как он дергает за нити, вшитые в твою нервную систему. Поддаться или нет? Выбор не велик. И ты делаешь свой. - Ладно. Но первым начну я. – Ты не теряешь ничего. Пока. Так твердит тебе логика. И только тихий гул подсознания заставляет испытать дежавю. Просто кивок в ответ. Больше не давит. Давит ли? Так незримо и хрупко. Но так весомо и напористо. Такое…так можно? - Как давно вы знаете мою сестру? – Простой вопрос. Но для начала этого достаточно. А дальше…дальше он не отвертится. Ты узнаешь. Обязательно всё узнаешь. -Где-то почти два года назад я впервые её увидел. – Пронзает. Стремительно, в источник твоего ритма. В том году всё и началось. - Она тогда была такой…- Кажется, ты догадываешься, что он сейчас скажет: “…она была такой светлой…”. Второсортный обман, изрядно протухший. -…была такой… Сущая неряха. Что? Не можешь поверить своим ушам. Не можешь сдержать удивление. Оно вышло из-под твоего контроля. Так о ней никогда не отзывались. -Удивлён? А как ещё можно назвать человека, который так засмотрелся на вечернее небо, что впечатался в столб? - Он вспоминает это с такой теплотой, и звуки, бывшие до этого механикой связок, начинают греть. – Если честно, я тогда подумал, что она особенная. Чокнутая, но особенная. -Впечаталась в столб? Стоп. Ничего не понимаю. А что такого в том, чтобы любоваться небом? – Ты искренне не понимаешь его. Того, что он чувствует, о чём говорит. Что он сейчас видит. Там, в своей закрытой для посторонних памяти. – В конце концов, для девушки это естественно. Может, она мечтает о чём-то своём…мечтала, - поправляешь себя. Как и он. И от этих поправок вам обоим становиться не по себе. Предупреждение. “Раньше” уже закончилось, иссякло. -Да, но... так улыбаться, смотря на небо, что видишь каждое утро, может только сумасшедший. Необычный человек. – Пауза. Доли мгновения, и он продолжает. Тихо, воодушевлённо, на языке души. Сейчас он не играет. В этой реальности нет места для игр. – Большинство не смотрит в небо. Просто не успевают. А она любовалась так, словно это был последний раз в её жизни. – Его взор где-то там, в линиях её облика. Знакомо. Тебе как никому знакомо это ощущение. Ты не один блуждаешь в прошлом. – Но мне тогда не показалось. Позже я узнал, что у неё была болезнь Альцгеймера. – Почти шёпотом, на мёртвых интонациях. В нём что-то умирает. От этих слов - раз за разом. И ты чувствуешь холод, что разливается по большому и малому кругу кровеносной системы. - Она сама рассказала тебе? – И уже не понять, кому сейчас больнее. Тебе или ему? Может потому, что боль у вас общая. Может потому, что она не даёт сейчас лгать. Слой за слоем. Начинает кровоточить. Нет, ты не умрёшь. Ты уже пережил. Пытаешься. Вновь затянуть шнуровку потуже в попытке сдержать всё, что давит, что норовит разорвать. -Да, просто назвала как-то раз свой диагноз. Потом, когда мы стали ближе, узнали друг друга лучше. Но больше она ничего мне не рассказывала. А я не стал ворошить. – Невольно сжимает и разжимает кисть, поднося её ближе ко рту. Имитация пульса, но чьего именно? -Зачем тебе? – Недоверие. Тебя держит недоверие. Взвешиваешь все “за” и “против”. Просчитываешь на пару шагов вперед, на несколько вариаций. -Мне нужно знать от чего она умерла. Я бы не стал так просто…Пойми, мне нужно. – Странно. Резко. Сумбурно и так…нет, это не крик. Едва различим шелест мольбы в его просьбе. – Мне нужно. – И больше ничего. Глаза в глаза. Отдаёт тебе возможность решить. Больше он не попросит. На интуитивном уровне ты прекрасно понимаешь, что впредь он не спросит об этом. Только здесь. На вашей всего лишь второй встрече. -У неё была прогрессивная форма болезни Альцгеймера. – На незаметном выдохе ты начинаешь говорить то, что не сказал бы никому столь слабо знакомому тебе. Никому. – Её называю пресенильной. Мне раньше казалось, что ею болеют лишь в старости. – Горькая усмешка, разбавленная воспоминаниями о ночах, проведённых в коридорах, пропахших терпким запахом медикаментов. – Но нет. Оказывается, ею могут болеть и в тридцать. Столько тогда было Рай. Ты знал? - Слегка опускает глаза. Сглатывает. Видишь по движению кадыка. Он не станет тебя прерывать. Для него слишком важно знать. -Я тогда поверить не мог. А всё оказалось до безумия просто. Спонтанная мутация одного из генов – и цепная реакция запущена. Начинается отмирание клеток головного мозга, одной за другой. Пока не останется ничего. – Аура болезни. Ты вновь видишь её. Как она таяла на глазах. Как сгорела всего лишь за год. Высохла, забыв вас всех. Наплевала на то, что испытывали другие. И никто не знает, что тогда, возможно, ты сгорал вместе с ней. И снова ни единого звука. Вам нужны передышки. Небольшие, чуть-чуть. Но они необходимы. Иначе…иначе невозможно выдержать обоюдную трепанацию прошлого. Каждый кадр, каждое зыбкое воспоминание задевает болевые точки. Их стало чересчур много. Похоже, это у вас тоже общее. -Я…мне… - хочет что-то сказать, - ничего… - Отчаянно хочет, а вместо этого лишь крепче сжимает кисти. Слова сухой пленкой застывают на высохших из-за постоянной жары губах. Трескаются и рушатся. Оборванная речь, захлебнувшаяся во внезапном спазме гортани. Перевести дыхание, переключиться на жизнь. Избавиться от исказившей его лицо налёта горечи. Вот всё, что он пытается сейчас сделать. Ты тоже когда-то пытался, но не получилось. -Кто она для вас? – Ты всматриваешься в его черты. В плотно поджатые губы, запершие внутри него интонации прошедшего. В его глаза. Нежный карий, отдающий оттенками красного дерева. И в складку между бровями, что появилась так нечаянно. Всматриваешься, но не сочувствуешь. Ты привык давить в себе многое. Жаль, что всё подавить нельзя. Поэтому ты просто продолжаешь. – Кто она для тебя? – Его недоумение. Эмоции. Он слишком дорожил ею. Ты понимаешь только по его поведению. – Не желаешь ответить? Кем была тебе Рай? Любовницей? – Каскад чувств: от шока до негодования. Преобразуют его мимику до неузнаваемости. Он возмущён. Всё верно, ты не ошибся. Он с тем, с Юу. – Я не прав, так ведь? Так может, соизволишь мне поведать, а? – И он всё понимает. Твою попытку вывести его из себя. Тебе удалось, почти. -Она? А ты как сам думаешь? Ведь ты не глуп. Далеко нет. Было видно сразу, хотя недалёкий человек и может принять тебя за страдальца за мир наш грешный. Со стороны ты выглядишь таким беззащитным и наивным. Но ведь это не так? – Под чёткий контроль. Выравнивает своё поведение. Перед тобой вновь чтец неписаных строк. – Так почему бы тебе самому не ответить на свой вопрос? – Лукавит. Рисует тонкий узор нематериальной махинации. Не попадёшься. -Я? А разве не твоя очередь сейчас исповедоваться? – Ухмылка с изюминкой дерзости и злорадства. Тонкая вуаль прикрытия. А внутри что-то нестерпимо ноет. – Ну? Или ты сам собираешься нарушить собственные правила? - Трепанация продолжается, и чем дальше, тем острее недостаток анестезии. Надолго? Надолго ли тебе хватит твоей защитной сущности? -Видимо, придётся. – Кончиками пальцев массирует лоб. Словно пытается привести в порядок кишащие под ним картинки давно ушедшего. – Кем же она была для меня? Любовницей? Нет. Любимой? Нет. – Диалог с сами собой. Для него тебя сейчас нет. Ищет ответ. Будто сам не знает. Возможно. – Другом? Нет. Наверное, самим близким будет “незаменимой”. – А ты…ты просто задерживаешь на время дыхание. Прекращаешь деятельность лёгких. Впитывая в себя его речь. – Для меня Рай была Рай. Такой, как она, больше нет. Для меня она была…важной? Не знаю, насколько верно ты меня сейчас поймёшь. Я и сам не в состоянии дать адекватное объяснение. Для меня она будет тем, кого я буду помнить. – Замолкает. Даёт шуму обстановки растащить произнесённое им, кануть в небытие. И только в твоей памяти, где-то в сигналах нейронов сохранилась пара фраз. Досконально. Намертво. -Теперь моя очередь. Ведь так? – Истощение. Там, в его зрачках. Кто сказал, что помнить – это просто? - Что ты чувствовал, когда она умерла? Ты помнишь, что ты чувствовал, когда она умерла? – Вот так. Прямо. Сквозь броню публичного поведения. И уже нет и следа того, что пару минут назад он был открыт. Что пару минут назад он был откровенен. Густеет. В нём сейчас густеет хладнокровие. Только таким образом. Он знает. Иначе ты не ответишь. По наитию вы понимаете друг друга за гранью человеческого восприятия. - Чувствовал? Помню? – Откидываешься на спинку, уставившись в одну точку. Хромает. Сейчас твоё сердце хромает. Оно всегда хромало. На тон, на пол ритма. Всегда. Нет, тебе не нужно вспоминать. Безнадежность. В вечно опущенных уголках губ, в размеренном движении груди. Даже в оксиде углерода, что ты выдыхаешь по требованию организма. – Забавный у тебя вопрос. Тебя это действительно так сильно интересует? – Он ошарашен? Не может прочесть, не может предсказать. – Видишь ли, для того чтобы помнить, нужно забыть. Хотя бы немного. - Хватит. Внутри. Тебе уже хватит потрошить себя изнутри. Ничего не говоришь. Просто срываешься с места и идёшь к выходу. На сегодня с тебя более чем достаточно. Ты и так позволил ему слишком много. Допустил к слишком личному. -Ты уходишь? – Вопрос вслед. Застываешь. Ни малейшего намёка на напор или негодование. Ему нужна определённость, только и всего. Знать, что это не последняя встреча. Нет, не последняя. И ты осознаёшь это. Не пытаешься отрицать. -Я звонил тебе на мобильный. Значит, мой номер у тебя есть. Приспичит – звони. – Не оборачиваешься. Секунда колебания – двигаешься дальше, попутно ловя краем уха: -Обязательно… *** Тогда вы так ничего и не заказали. Лишь два стакана воды, по традиции поданные официанткой, украшали своей зеркальной чистотой беспросветность, что уже давно сидела где-то рядом. Один на один, разделённые горизонтальной поверхностью стола. Один на один в рутинном потоке отголосков движения. Контакт между вами. Оголёнными волокнами прошлого, нагими ранами, глубокими и не очень. Ваши раны. Они однородны. Ты понял это в тот самый момент, когда он задал злосчастный вопрос. Не выдержал. Ты не выдержал собственного ответа. Мог соврать, скрыть правду. От него. От самого себя. Мог, но не стал. Надоело. Тянет. Внутри что-то тянет. Критическое натяжение. Пик. Он наступит. Не готов. К такому ты не готов. Бессилие. Заперт в нём. Безвыходность. Исчезаешь в её проявлении. Равнодушие. Нет, оно не наступит. Не облегчит, не отдалит от действительности. Ты бежал от неё. Пытался. Сразу после того, как только вышел из кафе. Бежал, глуша спазмы лёгких, глотая летний сухой воздух, впивающийся в дыхательные пути, пронзающий насквозь. Ты бежал и давился лучами солнца, что проникали в тебя вместе с глотками “псевдокислорода”. Не оглядываясь, не сбавляя темпа, ты проносился по бесчисленным улицам и переулкам, выстроенным в ряд. Ощущал, как потом плачет кожа, как истерит рассудок и как бьётся в припадке сердце. А логика…она оставила тебя давным-давно. В пыльном мегаполисе, в железных джунглях, высасывающих то, что ещё можно высосать. Ты мчался стремительно, размазывая всё, что не является тобой. Там, в своём сознании. Ты боролся. А губы безвольно ловили проносящиеся мимо потоки воздушной массы. Ловили, но тщетно. Остро. Пульсирующая лавина в солнечном сплетении. Не даёт очнуться…не давала. Лишь дома, стоя на пороге своей квартиры, ты пришёл в себя. Беспамятство. Разум отказывался вспоминать, как ты добрался и на чём. Ни чувств, ни эмоций, ни осознания. Онемение нервной системы. Лишь ватные ноги, с трудом преодолевшие проём входной двери. Не видел, ты не видел. Как тогда. Страх и собственная бесполезность. Дезориентация и головокружение. Болен? Израсходовал все ресурсы. Гулко. Громко. Звук автоматически захлопнувшейся двери. Катализирует. Тяжело оседаешь на пол. Здесь, в запертом пространстве. Невольное содрогание. Плечи, грудь, спина. Хаотично и в разнобой. Вой. Бесшумный вой вместо плача. Немое напряжение связок до сбоя собственных возможностей. Обхватить себя руками. Пытаться остановить, но тело не слушается. Вопль, вне слышимости. Но так истошно, напоказ таким родным и таким бесчувственным стенам…