***
То, что нас не убивает — делает нас сильнее.
Ф. Ницше.
***
Болтанка и движение всё никак не кончались. Что, учитывая сколько прошло времени, означало только одно — её и малышей увозят от дома очень далеко. Им даже пришлось усесться на пол клети, где Паола опять собрала их вокруг себя. Дом… В память впечаталась оглушающая тишина, установившаяся после окончания боя, безучастно сидящая Ирунка и испугавший её странный взгляд Рыжего. Тревога заполняла сердце, но она гнала невесёлые мысли, попытавшись уговорить себя, что спит и это — страшный и дурной сон, но шмыгающие носы перепуганных малявок возвращали её к действительности. Наконец их последний раз тряхнуло, и воздушное средство замерло. Паола, поднявшись, подошла к закрывающей аппарели и прислушалась к происходящему снаружи.***
Теперь опять звучали команды. Но не на общем интерлендже*, а на чужом, неприятном для её слуха наречии. Опять слышались чьи-то крики и плач детей. Пару раз раздались звуки выстрелов пульсовиков. Её малыши разревелись, и без того напуганные захватчиками в броне, затащившими их в эту тьму. А она металась по клети от одного к другому, полагаясь на звук их голосов, но никого не могла успокоить. — Тихо, мелочь! — в сердцах крикнула она. — Мне тоже не нравится, что происходит, но я не могу ничего поделать. Просто не отходите от меня, что бы не случилось. И все будет в порядке. Они подчинились, и плотно сгрудились вокруг неё, а самую маленькую — Миночку пришлось взять на руки и укачать. Растерянность и отчаяние овладели Паолой, но она нашла в себе силы, и вдруг тихо запела «смелую песню», как делала всегда её мама в детстве, пытаясь успокоить, когда ей становилось страшно. Дети притихли, Паола успокоилась, и все опять почувствовали себя семьёй. Тем не менее крики и плач неотвратимо приближались к их помещению. — Теперь мой, — сказали извне. Паола уже знала, кому принадлежит этот голос. Аппарель клети медленно откинулась. В контейнер ворвался свежий воздух, неся с собой непривычные запахи и прохладу. Сквозь открывшийся проход девушка увидела, что неподалёку от прим-флайера стоят полукругом ярлы, рассматривая что-то в длинномерном контейнере. Конунг расположился немного за ними, усевшись на стоящий рядом ящик, одну ногу поставив на перекладину крепежа, и положив расслабленно на колено локоть руки, опираясь второй рукой на верх временного сиденья. При этом он смотрел в проём и улыбался. Дальнейший обзор для Паолы ограничивало пространство клети и брюхо прим-флайера. Желая быстрее пообщаться с ней, конунг громко произнес: — Тебе помочь выйти, или будешь благоразумной? — Я буду благоразумной, — ответила она. И тут же обратилась к малышне. — Держите меня за платье и ни в коем случае не отпускайте. Детские ручки вцепились — кто в подол, кто в рукав, кто в её пальцы, а Миночка крепко обняла за её шею. Она потихоньку, чтобы все успели, подошла к краю клети и замерла на короткое время, рассматривая место, где они теперь оказались. Флайдек к этому моменту был уже свободен, только кое-где располагались несколько контейнеров и поддонов с запакованной добычей, готовых к отправке. Затем, так и не поняв, где же они оказались, Паола решилась и сделала свой первый шаг навстречу неотвратимому. Спустившись, она мельком взглянула на ярлов, которые в ответ откровенно рассматривали её. Прошла мимо их строя и замерла недалеко от Герхарда, выйдя из-под брюха прим-флайера и прижимая к себе детей. Теперь картина была полной. Опасения подтвердились — это точно не было домом, даже мало напоминало саму Сурею. Чужбина встретила их хмурыми серыми облаками, заполняющими вечереющее небо; запахом океанской сырости и привкусом соли на губах, пропитавших собой всё пространство. Везде, куда мог дотянуться её взгляд, простирался горный пейзаж со скудной растительностью и снующими меж скал и фьордов птицами, заполняющими небо своими стычками и гомоном. — Конунг, я смотрю, ты время не терял. Она уже с кучей сопляков, — язвительно подколол кто-то из встречающих, и в ответ раздался дружный мужской гогот. — Могу поделиться опытом, Доридж, — с усмешкой и огоньком в глазах ответил Герхард, вальяжно приблизившийся к Паоле с детьми. Ярлы подтянулись к ним. Она втянула голову в плечи, и попыталась собой несколько загородить малышню. Но конунг, увидевший страх и отчаяние девчонки, нежно провёл по волосам и лицу По и, опять смутив своим взглядом, произнес: — Не надо меня бояться. Я буду очень нежен и ласков с тобою. Поверь мне! А если ты и дальше будешь благоразумной, мы очень быстро поладим, Малыш. — Здесь он посмотрел в сторону и позвал: — Олия! — Что прикажете, повелитель? — Спросила подошедшая красивая и ухоженная девушка, навскидку — лет двадцати. — К себе ее заберешь. — Приказал он, прихватив за ягодицу По. Девчонка ахнула от неожиданности и растерянно осмотрелась. Зато Герхард довольно рассмеялся. — Да, повелитель. — Так же улыбнувшись, ответила та, которую он назвал Олией, и потянула к себе Паолу. — Отпусти детей и двигайся за мной. И тут всё происходящее подтолкнуло пленницу перестать быть покладистой, и она отказалась добровольно отдать малышню и последовать за скорее всего наложницей. Её попробовали уговорить, но они с ребятишками вцепились друг в друга, не оставляя своим захватчикам иного выхода, как применить силу. Кончилось тем, что дружники Герхарда отобрали у неё братьев и сестричек, которых потом унесли в неизвестном направлении. Саму Паолу скрутили и потащили в гаремную, не обращая внимание на её крики и сопротивление.***
Девушка притаилась в углу огромной комнаты с мягкими диванами, видинетом и визуализатором, куда её приволокли силой. Её душу охватывал страх перед неизвестностью. В памяти звучали крики сестрёнок и братишек, которых вырывали из её тонких рук. Так что впечатлений за день оказалось более чем предостаточно, и горе переполнило сердце. Слезы хлынули из её глаз, и Паола уткнулась головой в колени. Здесь были ещё девушки, но они не стали обращать на неё внимания. Каждая продолжала заниматься чем-то своим, бросив на пленницу лишь мимолётный взгляд. Они так же когда-то появились здесь. Зато вернувшаяся Олия подошла к По и, тихо гладя по голове, почти с материнской нежностью произнесла: — Не плачь. Тебе ещё повезло, что на тебя упал благосклонный взгляд конунга. Это в какой-то мере удача. Поверь мне. Я служу в этом домейне* более века. Да, да. Я тоже Моркадо, как и все девочки здесь. Паола продолжала сидеть, сжавшись в комок. Но Олия не могла ей позволить этого. Девушку вечером поведут в покои Герхарда и она должна быть готова. А иначе достанется ей — метрессе* гаремной. — Пойдем, я помогу тебе подготовиться. — Олия потянула Паолу за руку. — Заодно покажу здесь всё. И не сопротивляйся! Если конечно ты не любительница затрещин и оплеух. Бить он не будет, но когда злится — может и «вразумить». Для гролингов это норма. Пошли! Паола подчинилась скорее из-за чувства потерянности и одиночества. Для начала её затащили в акварий, где заставили принять душ, намылив чем-то вкусно пахнущим. Но ей было всё равно, даже когда стали втирать в кожу масла с чувственными отдушками, она безучастно принимала всё, что с ней делают. Потом ею занимался бот-стилист, который сначала разработал образ, и затем в мини-салоне воплотил его в жизнь. В результате из зеркальной панели на девушку взглянула сногсшибательная, сексуальная красотка, в которой Паола даже не узнала себя. Далее её наставница ознакомила девчонку со всем, что наполняло эту высокотехнологичную золотую клетку — в обмен на утрату свободы и самостоятельности.***
Участие Олии привело к тому, что пленница всё же немного успокоилась. Про родителей и других сородичей, о которых ей пока не узнать, она старалась не думать. Оставалось надеяться каким-то образом сбежать отсюда. Но её попытка выйти из центральной комнаты окончилась печально. У дверей, выводящих в проход из гаремной зоны, стояла стража, мгновенно преградившая ей дорогу и насильно возвратившая беглянку обратно. Потихоньку стемнело; наступил вечер. Девушки, кроме По, поужинали и разбрелись по комнатам гаремного отсека. Олия, продолжая опекать новенькую, принесла в гостиную поднос с едой. Поставила его перед девчонкой. И немного попыталась вразумить её: — Поешь, тебе сейчас силы понадобятся. А насчет твоих малышей я всё с утра разузнаю. Они скорее всего окажутся в детской передержке, пока он не определится с тобой. А сейчас тебя позовут к повелителю. Не дури, будь поласковей, для тебя же будет лучше. — Оставьте меня в покое, я всё равно сбегу отсюда, — упрямо отказываясь от еды, произнесла Паола. — А силы откуда возьмешь на побег, если есть не будешь? — благожелательно спросила Олия. — Давай! Бери вилку, ножик и поешь. Послушай меня. Голос метрессы был тихий, мягкий. Его интонации убаюкали ярость По. И потом, в словах Олии был свой резон. Ей нужны силы, чтобы вытащить детишек и спастись самой. Девчонка к тому же вспомнила слова своей матери: «Разве можно обижаться на пищу? Она не виновата». И всё же поела. — Ну вот и молодец! — обрадовалась метресса, подумав, что характер девчонки обуздается со временем.***
Растяпа плакала. Ей было жаль свою подопечную, но менять судьбу Паолы сейчас она не могла. Для девчонки наступил момент выбора, в который нельзя вмешиваться. — Вот и ладненько. Вроде как справляемся потихонечку. А, Растяпа? Хотя тебя пора переставать так звать. Ты всё ответственней становишься. Так что я покажу тебе, как менять настоящее без обрыва будущего. Смотри: берешь стило и слегка касаешься точки события. Помни — она всегда очень небольшая. Аккуратно подвигаешь по стволу вверх, обходя точки с металлическим блеском — это то, что изменять не надо бы, и доходишь до первого ответвления. — Старшая ловкими, чёткими движениями показывала, как держать и двигать инструмент. — А если я случайно коснусь, или поврежу эту не-трогай-точку? — Ученица жадно ловила каждое движение своей Наставницы, стараясь не пропустить даже малейшего нюанса из урока. Чтобы помочь Паоле, ей надо хорошо учиться, а не плакать. — Значит, больше вмешательств придется сделать, и как правило — не самых удачных. И, раз ты этим лишаешь её выбора поступать так или иначе, то ответственность за всё, последующее за этим, ложится на тебя. Но ведь этого нам не надо? Не так ли? — И Старшая улыбнулась, видя с каким вниманием Ученица слушает и смотрит. — Самое главное — не торопись. Итак, прошла на первую ветку, закрепила стило в этом положении, и смотришь. Пространство вокруг стало изменяться и возможное будущее двух половинок андрогина поплыли перед их взглядами. — Не нравится? — спросила Старшая, и получив утверждающий ответ, продолжила: — Не спеши обрезать ветвь, смотри далее, если ветвей много — останови время. Но иногда выбрать действительно сложно. Теперь по второй — вот так. Закрепила, и снова смотрим. Пройдись по третьей ветви, только не торопись. Ученица взяла в руки стило и проследовала по месту, которое надо было посмотреть. — Приняла решение? — вопросила Старшая. —Да, — уверенно ответила Ученица и, взяв стило, отсекла нежелательные ветви будущего. Ствол жизни выпрямился в точке настоящего, и она стала контролировать всё дальше. — Помни, я рядом, — поддержала Ученицу Старшая и исчезла в своём коконе.***
Герхард принимал ванну. После сражения хотелось смыть всё с себя, облачиться в чистое, а затем насладиться вином, покоем, и нежной подружкой, которую он сегодня получил. Вдоволь расслабившись в воде, конунг вылез из своей огромной ванны. Прислужник быстро помог ему обмотаться полотенцем и уютно расположиться в кресле перед гранд-камином. Затем малый подал ему любимое вино в хрустальном с позолотой бокале. И, включив режим «Потрескивания поленьев», оставил повелителя, давая ему возможность отдохнуть. Герхард расслабился и решил немного посидеть в тишине перед приятной и бессонной, как он надеялся, ночью. Мысли потихоньку потекли в русле предстоящего удовольствия. И конунг вспомнил длинные стройные ножки с острыми коленками, аппетитные формы при худощавой фигуре, не скрываемые свободными шортиками и майкой девчонки. И наконец, глаза: пронзительные, изумрудные, полыхающие яростью и гневом. Внезапно он вспомнил, как она попыталась прокусить шеллар. «Однако, этой малышке пора стать женщиной, » —подумал он, потянув немного вина и смакуя его вкус; затем не спеша допил, и отставил пустой бокал в сторону. После чего приказал привести Паолу к нему в покои.***
Через пару минут она была у него. И первое, что она сделала, это оглядела помещение. Оружием мог стать только небольшой фруктовый нож. Также можно было разбить что-то. Но она плохо понимала, что надо будет нанести удар, и желательно смертельный. А убивать она не умела. Он же осматривал её, пока не приближаясь. Девушка оправдала надежды. Тонкая ткань платья струилась по её фигуре, не скрывая, что грудь высока и упруга; широкий пояс помогал оценить тонкость талии, а через разрезы по бокам при любом движении показывались её так нравившиеся ему ножки. Запястья были тонки, а пальчики длинны и изящны. И он точно знал, что сейчас перецелует их все: и на руках, и на ножках. Её нежные губы манили, слегка курносый носик был очень мил, а в бездонной зелени глаз хотелось утонуть. И он снова ощущал тот восхитительный запах свежести, оттенённый приятными отдушками. Герхард медленно двинулся к прекрасной пленнице. Но она отодвигалась до упора, пока не уперлась в стену. Это физическое ограничение свободы придало ей решимости и силы. Метнувшись к столику, она схватила фруктовый нож, и его выставила перед собой. Это было неожиданно для Моркадо, но понятно — она просто так не сдастся. — Серьёзно решила разобраться со мной? — Сдерживая смех и спрятав улыбку, спросил он. Затем взглянул на девушку хмельным, полным страсти взглядом, напугав её этим ещё больше. После чего приблизился, упёрся грудью в выставленное оружие. и тихо проговорил ей на ухо, обдавая своим разгорячённым дыханием: — Давай, бей! — И видя, что она не может решиться на это, схватил её руку и, сжав кисть, заставил бросить нож. Потом прижал к стене и очень нежно поцеловал. — Ненавижу! — Сверкая глазами, прошипела она, как только он прервал свой поцелуй. — Ничего, мой нектарчик, полюбишь, — пообещал он, хмелея от девчонки, а не вина. Он приспустил платье с плечей, благо декольте это позволяло, и расстегнул застёжку на поясе, отчего платье упало, открыв ему прекрасную наготу Паолы. И Герхард опять прижался к ней, целуя всё порывистее и дольше. Сдёрнул полотенце с себя. — Нет! Не хочу! Не смей! — девушка стала сопротивляться сильнее, но отбила руки о его железную мускулатуру и, прижав их к себе, расплакалась. Обычно он не обращал внимания на такой пустяк, как желание женщины. Она создана для того, чтобы нести ему удовольствие. Но сегодня всё было по другому. Ему вдруг захотелось, чтобы она позволила себя любить, дав ему возможность поразить её лаской и нежностью. Герхард ещё раз попробовал поцелуями возбудить в ней желание его ласки, но она сопротивлялась. — Силой не хочу, глупышка, — испытывая к ней нежность и теплоту, сказал он. Прижав девушку своим телом к стене, и полностью её обездвижив, он набрал на коннекторе канал связи с медблоком. — Маттео! — Да, повелитель. — Брыкается, напиток нужен. — Уже иду! — Сейчас, Малыш, все будет хорошо, — глядя на нее потемневшими от страсти глазами, прошептал он, продолжая нежно ласкать ее своими губами и прижимая руками её бедра к себе. Но его возбуждённая плоть напугала её ещё больше. Паола разрыдалась от беспомощности и попыталась оттолкнуть конунга. В таком состоянии ее и застал высокий кареглазый брюнет, вошедший по разрешению Герхарда. Он расположил на столике инъекционный пистолет, вставил ампулу и выстрелил в предплечье девчонки, введя успокаивающее. Затем достал какие-то снадобья, быстро сделал кашицу, добавив в нее вина, и попросил Герхарда разжать ей зубы. Тот, видимо имевший большой опыт в подобном деле, заключил её в крепкий захват, и как глупому кутёнку надавил в определенных местах на скулы, заставив приоткрыть рот. После чего Маттео, силой вливая приготовленное пойло, заставил её выпить все до конца. — Теперь бы ее надо согреть, чтобы быстрее подействовало, — предложил врач повелителю. Тот кивнул, вернулся в кресло перед камином и усадил Паолу к себе на колени. — Ухожу, повелитель, — еле выдавил из себя Маттео, и быстро оставил их вдвоем. И никто в целом мире не догадался, какая буря пронеслась в душе медика. Выйдя за дверь, он прижался к стене, постоял немного, закрыв глаза и приходя в себя, подумав: «Какие у неё прекрасные глаза. Просто изумрудная бездна. А как сложена… » — Но, понимая, что ничем не может помочь ей, привычно скрутил пытающееся вырваться чувство жалости, прошёл к себе в медблок, где очередной пациент помог справиться с чувствами до конца.***
Успокаивающее начало действовать. Девчонка обмякла, почувствовала тепло от камина. Её ярость потухла. Слёзы высохли. Голова Паолы немного зашумела и она почувствовала головокружение. Чувства исчезли, уступив место расслабленности и покою. Лицо приобрело умиротворённое выражение, и она вдруг ощутила насколько горячо тело конунга и то, как ей нравится жаться к нему. Она даже не поняла, как это произошло, но её губы сами приникли к его губам. Девичья застенчивость исчезла, уступив место жару, разлившемуся по каждой её жилке и разогревающему внутри неё то, что называется — желанием, и она обняла мужчину. Тепло от Герхарда вызывало волну истомы, разлившейся по всему телу, поцелуи будили чувственность, усиливая женские желания до темноты в глазах и стука в висках, дыхание стало прерывистым. И она сдалась. Он подхватил её на руки и отнес на кровать. Действие «пойла Маттео» достигло апогея. И каждый его поцелуй или нежное прикосновение к бархатистой коже девушки исторгало из неё сладкий стон от охватывающего её желания. Сдерживать свой внутренний пыл стало для Паолы не возможно, и она стала отвечать жаром своих поцелуев, бесстыдно поглаживая руками его крепкое, мускулистое тело и испытывая явное удовольствие от новизны ощущений. Он скользил своими губами по её нежной и шелковистой коже, а она стонала от охватывающего её желания, сминая руками простыню. Теперь каждый их поцелуй и нежная ласка разжигали нешуточное пламя любовной неги. Стыда не было. Для Паолы всё стало неважно, кроме этого обжигающего чувства страсти, и его ласкающих губ и рук. Она начала немного выгибаться и сладко покрикивать, не в силах сдержать своё возбуждение. А он прикусил её ушко и скользнул рукой вниз. Паола замерла, предчувствуя, что сейчас всё изменится и внезапная боль снизу заставила девушку немного дёрнуться, но его сильные руки удержали её на месте и он нежно зашептал в её ушко, успокаивая, — тише, Малыш. Это было один раз, и теперь тебе будет очень хорошо, — и, раздвинув её ноги, лёг на Паолу полностью. Немного подождав, чтобы та привыкла к тяжести его тела, он вошёл в девушку, начав аккуратно двигаться, разрабатывая тугое лоно, хмелея от страсти, и сдерживая себя немного, чтобы не напугать её в первый раз.***
Сколько раз, в своих девичьих мечтах, Паола представляла иную первую ночь с мужчиной: ложе, устеленное цветами, нежного Ожидаемого (с чертами Иргана); их разговоры и чувства, ну и горячие поцелуи всю ночь. В жизни всё оказалось куда проще и гаже. Гормоны били в голову, она получала удовольствие от того, что с ней делали. И в тот момент ей было все равно, кто это был. Лишь бы эта сладкая пытка между ног не прекращалась. Наконец, он успокоился, и было видно, что ему хорошо. Но и она испытала тот восхитительный момент, когда ей показалось, что по телу прошёл моросящий дождик, принёсший спокойствие и погасивший огонь, до этой поры распаляющий её тело. Она нежилась от этого чувства, даже забыв, что он рядом. Но Герхард продолжал тереться о неё и вдыхать запах, который всё равно пьянил конунга. Она попробовала встать, но Рыжий сгреб её обратно, и навалился всем телом. — Погрей ещё, Малыш. Успеешь отдохнуть. Тебе ведь понравилось? Понравилось, — спросил и ответил за неё Герхард. Поцеловал и добавил. — Отдохну и ещё послушаю, как ты стонешь, моя сладкая и нежная девочка.***
Паола лежала и тихо ненавидела себя. Свое тело, отчего-то нывшее. Гролинга, так и не выпустившего её из объятий. Этого Моркадо-врача, влившего в неё что-то, приведшее к её активности в ласках. И понимание того, что она, обнажённая, послужила развлечением для малознакомого ей мужчины, заставило её испытывать чувство стыда и унижения. Она убедилась, что Герхард спит крепко и потихоньку выскользнула из его объятий. Захватила платье и прошла в гаремную, где Олия, от чего-то дремлющая в центральной зале, мгновенно проснулась и всплеснув руками, попеняла Паоле: — Я так и знала! Он что, отпустил тебя?! Назад, назад, глупышка! И вернёшься, только когда он разрешит. Теперь Паола сидела в акварии покоев конунга и из её прекрасных глаз лились слезы.