Ноэль

Тонкая бретелька впилась в кожу под лопаткой натянутой струной — должно быть, это причиняет соседу по кровати довольно неприятные ощущения. Ну, с размерчиком не подгадал, бывает. Хёнгын пожал в темноте плечами и неуклюже придвинулся поближе. — Спишь? Коротко стриженная голова слегка приподнялась с подушки и отрицательно мотнулась, донося до парня слабый душок популярного в туалетах колледжа пыхалова. Пуговица от чьих-то брошенных на кровать джинс под ноющим ребром, вязкое похмелье от пары банок крепкого пива вперемешку с болью в низу живота и щекочущими бабочками в горле — Хёнгын пока не разобрался окончательно со своими чувствами. Ему очень хочется что-то сделать прямо вот в этот момент, но до приезда родителей осталось ровно пять минут. Он нерешительно тычет под бок неподвижное тело рядом: — Вставай. Вставай, говорю. Иди ко мне. Спустя полминуты он уже жалеет о сказанном, сдавленно охая «ну и лошадушка, блять» под весом тела, что взгромоздилось ему на грудь, перекрывая доступ к кислороду и блокируя любые попытки бегства. Обдолбанный Хансоль с криво висящим на худой груди розовым маминым лифчиком упирается руками парню в плечи и бессмысленно хихикает — не очень живой, но результат усердных стараний самого Хёнгына, щедро подливавшего перваку на дискотеке и позже утащившего к себе домой «посмотреть фильм». Недосмотренное до половины кино простаивает на паузе, пульт от телевизора валяется где-то на полу, а домашняя костюмированная вечеринка зашла слишком далеко, однако уже поздно откручивать плёнку назад. Всё, что может сейчас сделать Хёнгын — это тщетно уворачиваться от губ Хансоля, лезущих с влажными чмоками ему в ухо и пытаться думать, что это вовсе не то, чего он хотел последние два года, когда ещё в школьных коридорах зажимал местного ботана в укромных уголках и доводил его до жаркого румянца своими пакостными обзывательствами. Хёнгын так и не может определиться со своими хотелками и отчаянно грустит, тяжело сопя. Он хочет выкинуть что-нибудь особенно безобразное, чтобы его наездник безутешно излился пятью ручьями слёз из глубоких впадин своих огромных пешек, слез с него и уебал наконец в закат через окно. Однако вполне очевидно, что хансолевы трубы залиты до той самой степени, чтобы внутренняя система дала сбой, поэтому парень только бесстыдно ухмыляется в ответку на щипки Хёнгына за худые ляжки и лезет пальцами ковыряться с молнией джинсов своей лошадки. Вообще-то он довольно красивый с этим своим вздёрнутым носом и глазами на пол-лица, сквозь неплотно закрытую штору свет фар от машины освещает его по-детски упрямо поджатые обветренные губы и костлявое плечо со свисающей вниз розовой бретелью. Хёнгын всегда знал, что расстановка приоритетов совсем не его конёк, и сейчас на одной чашке мамкиного лифона болтается топот ног и звон ключей за входной дверью, а на другой — одно маленькое наконец-то осознанное желание, к реализации которой так близки руки Хансоля, но к чёрту обе — парню вообще уже слишком сложно думать о чём-либо в спазме, внезапно перехватившем горло. Он с треском обрывает вторую бретельку многострадального лифчика на парнячьей равнине и сердито прихватывает Хансоля зубами за подбородок, чутка не добравшись повыше. Первый кусь засчитан, и парень сверху явно хочет что-то сказать, и, вполне возможно, в не совсем цензурной форме, удивлённо вскидывая брови, но за незапертой дверью рассекают хёнгыновские родаки, а под его неосторожными руками внезапно извергается маленький тёплый вулкан, заливая штаны Хёнгына и обдавая брызгами лицо Хансоля. Тот почти готов расплакаться, оторопело смаргивая с почти девчачьих ресниц белёсую жидкость, и вроде бы дело пошло так, как совсем недавно планировал Хёнгын, но. Он больше не хочет, чтоб парень ушёл в закат из окна его комнаты. Уж в каком бы сне с адской накурки ему приснилось, что однажды он будет сидеть вот так, в мокрых штанах, как обделавшийся котёнок, и торопливо обтирать подолом своей футболки лицо новой музы, и волосы, и чувствовать, что… Ну да, он влюбился. В коротко стриженное угловатое нечто в женском белье с нулевой грудью под силиконовыми холмами как у девчонки-подростка и шершавыми руками в цыпках, вытирающими бездонные бермуды тёмных глаз. — Солли, — выдыхает Хёнгын, неловко целуя влажные поджатые губы со своим специфическим привкусом точно в унисон дёргающейся дверной ручке.