Соловей в рукаве

      Ночь опускалась на землю, сменяя красный закат голубыми сумерками, но из комнаты казалось, что за окном сгустилась непроглядная тьма. Андрей поднял взгляд от листа, испещренного строками будущей проповеди. Он пытался найти в темноте движение, но увидел лишь слабые силуэты садовых деревьев. Пышные кроны казались неподвижным массивом, плотным, как стена.       Стены окружали его в изобилии. Не все из них строились из дерева и камня, многие состояли из слов на устах или пыльных бумагах.       Когда-то были и другие — из чужой силы, подавляющие волю, остужающие горячее сердце, волной вымывая грязь мыслей. Сейчас от них не осталось даже фундамента. Но эта свобода давно не приносила радости. Только сжигала запретными желаниями.       Коротко зажмурившись, Андрей перевел взгляд на свечи в простом глиняном подсвечнике — источнике единственного света в небольшой комнате, отведенной под спальню Первого, одного из Совета. Она отличалась аскетизмом, несмотря на высокий статус хозяина. Кроме кровати здесь были только шкаф и несколько книжных полок из светлого дерева, высокое зеркало и стол со стулом. На одной из стен располагался камин, сейчас погасший — летом в Земле Росс было слишком жарко для него.       И разум напоминал сейчас угли, дремлющие под густым слоем золы.       Перо в руке задрожало как живое, словно пытаясь вырваться из сжимающих его пальцев. Андрей мысленно приказал себе успокоиться, и тело подчинилось. Статус предписывал быть спокойным и без труда переносить долгие ожидания. Пусть сейчас свидетели отсутствовали — излишняя нервозность была неприемлема даже наедине с собой.       Но взгляд то и дело отрывался от очередной свежей строки, чтобы вернуться к окну. За ним по-прежнему не было видно ни движения. Спящий дом давил своей тишиной — слуги уже спали, а охрана за толстой дубовой дверью не издавала ни звука. Безмолвие, разбавляемое лишь скрипом пера и треском свечей, сжималось вокруг.       Андрею хотелось разрушить его, сделать какую-нибудь глупость из тех, что он творил в юности. Перенестись к лесному озеру и окунуться в него голышом, сбежать в Дом Радости и всю ночь провести в пьяном полусне с вампирами, наблюдая странные сцены чужой страсти. Но вместо этого пальцы твердо выписывали: «И потому Небесный Отец не оставляет наш народ…»       Внезапно тишину нарушил тихий стук. Андрей вздрогнул. Ровно выписанное слово залила клякса, расползаясь по листу черным пятном. Звук повторился чуть громче, четче. Андрей сунул перо в чернильницу и поднялся из-за стола. Сдержанность давно вошла в привычку — он не спеша подошел к окну, открыл одну из створок.       В лицо ударил прохладный ночной воздух, пахнущий листвой, пылью и скорым дождем. Где-то вдалеке раздался раскат грома. На фоне ночной природы маленькая птица на подоконнике почти терялась. Но один лишь взгляд на серые перья, потемневшие от крови, заставил пожалеть о медлительности. Михаил никогда не опаздывал без причины.       — Иди сюда, я помогу, — Андрей протянул руку, предлагая пальцы в качестве насеста.       Соловей неловко перепрыгнул и вцепился в них когтистыми лапками. Правый бок птицы был мокрым от крови — поразительно, как он сумел долететь с такой раной.       — Верь мне, — как мог мягко попросил Андрей, хотя и так ощущал, как теплые волны благоговения и бесконечного доверия вливают в него силы. Ни с одним из прихожан Первому не было так легко, как с «неверующей тварью» с варварского острова Сайберия. Причиной тому была тайна, которую сильнейшие маги Росс хранили за семью печатями — их сила питалась не от молитв божеству, а от чувств, направленных на его служителей.       От силы преданности и очарованности, исходящей от Михаила, сам Андрей едва не вспыхивал свечой. От этого вдвойне больно было использовать его как своего личного шпиона и убийцу, каждый раз подвергая доверчиво отданную жизнь смертельному риску.       Золотистое сияние озарило комнату, тёплые волны коснулись соловья, затягивая рану и исцеляя множество других мелких повреждений, невидимых под перьями. Андрею было совсем не обязательно притрагиваться к птице, но он не удержался и ласково провел подушечками пальцев по пушистому боку. Это немного ускоряло процесс заживления. Но Андрей старательно гнал от себя мысль о том, как бы ему хотелось, чтобы сейчас Михаил был человеком, и пальцы касались не мягкого оперения, а кожи.       Наконец, сияние угасло. Андрей мягко качнул рукой, намекая о том, что пора сменить ипостась. Говорить в зверином виде оборотень не умел. Взлетев с гостеприимной руки, он опустился на достаточном расстоянии от Первого и в резком взмахе свел крылья в импровизированном хлопке. Через пару мгновений на месте маленькой птицы оказался рослый жилистый мужчина.       Андрей никогда не понимал, почему его соотечественников так пугает превращение сайберийцев. Он находил его прекрасным, как перетекающие друг в друга образы в облаках. Но сейчас сердце быстро забилось не только от восторга перед чуждой магией.       Каждый раз между встречами Андрей успевал немного забыть облик своего шпиона и убийцы, и каждый раз снова оказывался поражен аурой жизни, дикости и силы. Простая одежда цветов леса, местами заляпанная кровью кожаная броня, жесткая щетина на щеках, слабая испарина на лбу, едва различимый рельеф упругих мышц под плотными рукавами рубахи — все это резко контрастировало со сдержанными светлыми тонами комнаты, будто куст сирени посреди каменного склепа.       Рядом с Михаилом Андрей чувствовал себя замотанным в плотный саван из белоснежной ткани многослойных одежд, статуса, обетов и правил. Все это хотелось сорвать… Едва ноги человеческого облика коснулись пола, Михаил привычно упал на одно колено, склоняя голову. Выбившиеся из растрепанного короткого хвоста темно-русые пряди занавесили его лицо, бледное даже сквозь загар и щетину:        — Приказ выполнен, Светлейший. Больше он никому ничего не расскажет.       — Благодарю тебя за верную службу, — ровно, как и подобает Первому, ответил Андрей, по традиции протягивая руку для поцелуя.       Михаил склонил голову еще ниже, торопливо стащил с ладоней окровавленные перчатки, после чего аккуратно, едва касаясь, взял протянутую руку, и коснулся губами массивного кольца с янтарем.       От одного мимолетного поцелуя Андрея бросило в жар, и он порадовался, что свободные одежды надежно скрывают столь бурную реакцию на невинное действие. Единственная близость, которая могла быть между одним из Совета и его верным служителем. И мысли не могло быть продлить её, провести ладонями по загрубевшим от ветра щекам, зарыться пальцами в едва влажные волосы, распустить кожаный шнур, не дающий им рассыпаться по плечам. И тем более опуститься на пол самому, опрокидывая Михаила на нагретые за день половицы.       Желание сжигало уже не первый месяц, а зародилось гораздо раньше, еще в первый год знакомства. Но тогда оно едва тлело, заглушаемое состраданием и сопереживанием к боли, испытанной Михаилом по вине фанатиков Небесного отца, считающих таких, как он, грязными безбожниками. Так что редкие мысли о невероятной физической привлекательности нового служителя тонули в череде других, куда более важных соображений.       Но время шло, и Андрей все чаще возвращался мыслями в прошлое, в те редкие моменты, когда позволял себе сочувствующе коснуться плеча Михаила. А иногда, к стыду своему, Андрей позволял воображению представить его еще раньше, с тем погибшим сайберийцем, чьего лица даже не видел. В такие моменты он чувствовал себя чудовищем и часами очищал разум, молясь в светлой часовне в собственном саду.       Закончив, Михаил тут же отпустил чужую руку и замер словно изваяние:       — Рад служить вам. У вас есть еще задания для меня?       — Встань, — попросил Андрей. — У меня пока нет для тебя новых приказов.       Получив просьбу встать, Михаил поднялся на ноги и застыл перед ним. Он был почти одного роста с Андреем, но из-за того, что смотрел исключительно в пол, казалось, будто он значительно ниже.       Подавив желание прикосновением к щеке заставить поднять на себя взгляд, Андрей мягко спросил:        — Мы давно не разговаривали. Как ты? Все живешь один?       — Да, Светлейший. Со времен нашего последнего разговора с Вами почти ничего не изменилось. Но я благодарен вам за заботу.       Начав разговор, он немного расслабился, и Андрей едва не отвел взгляд в попытке заглушить становящиеся все более навязчивыми мысли. Но поток чужих эмоций не намекал и на тень взаимности. Сейчас Михаил был скорее задумчив и печален, погружаясь в какие-то свои мысли.        — Порой бывает одиноко. Нечасто, но я тоскую по своим друзьям и Руслану, — оборотень почти не запнулся на этом имени, и Андрея обдало прибойной волной светлой печали. — Но я рад, что иногда могу говорить с Вами. Это помогает мне не чувствовать себя покинутым.       Сердце кольнуло иррациональной ревностью. Она была нелепа вдвойне, ибо относилась не только к мертвому, но и направлена была на того, кто ничего не обещал. И все равно Андрей чувствовал себя уязвленным. Почему после нескольких лет рядом Михаил продолжает думать о погибшем супруге, совершенно не обращая внимания на покровителя? Неужели он не видит горящего взгляда, не слышит, как громко в его присутствии бьется сердце?       Но, видимо, холодная маска слишком прилипла к лицу. Это осознание отдавалось отчаянием, горечью и злостью. Не на Михаила, а скорее на себя и мир. Может, все было бы лучше, не сумей Андрей сломать магический барьер, что отрезал каждого, избранного Небесным Отцом, от греховных эмоций. Барьер дарил спокойствие и благость, умиротворение и тишину. Свободные чувства несли только боль.       — Я давно хотел спросить, почему ты никогда не смотришь на меня? Я тебя пугаю? — последнее было неправдой, Андрей знал это. Но он нарочно спросил, надеясь получить реакцию на столь абсурдное предположение.       — Нет, Светлейший, — тут же отозвался Михаил, — вы меня не пугаете. Я доверяю вам больше, чем себе. Невозможно бояться того, кому веришь.       Он пожевал губу и продолжил, отвечая уже на первый вопрос:        — Вы правитель, руководитель, символ, тот, кто выше простых смертных. Взгляд в глаза всегда был уделом равных, как у животных, так и у людей. Взгляд в глаза от неравного — оскорбителен. А я не хочу вас оскорбить. Я слишком многим вам обязан.       Ответ ранил как своей сутью, так и спокойствием, с которым произносился. У Андрея был опыт сражений, был опыт выступления перед толпой, был опыт убеждения, но сейчас он чувствовал себя неловким подростком, не знающим как вызвать хоть какие-то чувства в том, кто только что признал его живой иконой.       — Символ и правитель я в соборе. Этого мне более чем достаточно, — с досадой произнес Андрей, отводя взгляд.       Хотя чего было ожидать, если он сам не позволял и тени эмоций пробиться сквозь по кирпичику выстроенный идеальный образ?        — Простите, Светлейший. Мне показалось, что мой ответ вам неприятен. — Михаил дернул головой, останавливая взгляд где-то на уровне подбородка Андрея. — Я не хотел сделать ничего плохого или как-то обидеть вас…       На что Андрей отмахнулся властным жестом, достаточным, чтобы заставить мгновенно замолчать.       — Я не тешу себя иллюзией, что наши с тобой разговоры сойдут за дружеское общение, но неужели сияющий символ — это все, что ты во мне видишь?       Взгляд Михаила заметно прошелся по скрытому многослойной одеждой телу, опять остановившись у самой шеи. Но в этот раз он будто проникал сквозь ткань, эхом отражая желания самого Андрея.       Искра интереса вспыхнула столь быстро, что не пытайся он её уловить — потерял бы в ворохе беспорядочно удивленных чувств.        — Что вы хотите, чтобы я увидел? — безэмоционально спросил Михаил, продолжая изучать линию расшитого ворота.       И только благодаря своим способностям Андрей чувствовал смятение и удивление, расцвеченное слабыми всполохами интереса. Этого еще было слишком мало для однозначного ответа, но достаточно для желания проверить дальше. Какой бы сильной ни была эмпатия, некоторые вопросы надо было задать, чтобы узнать ответ.        — Ты позволишь? — спросил он вместо ответа и протянул ладонь к обветренной щеке.       Михаил только коротко кивнул, не изменившись в лице. Он делал так, когда принимал задания по добыче информации или устранению. Словно и это было новым заданием. Но Андрей понял, что никогда не простит себе, если сейчас отступит обратно в холодную раковину своего священного статуса.       Сделав шаг вперед, он решительно коснулся подбородка Михаила, заставляя приподнять голову. Смятение того, несмотря на согласие, усилилось, однако ни страха, ни неприятия не добавилось. Он попытался привычно смотреть вниз, но с такого расстояния это было неудобно, и ему пришлось взглянуть на своего покровителя. Первый почти забыл, что глаза у Михаила серо-зеленые и прозрачные как вода. И сейчас они были непривычно-близко. Слишком близко, чтобы не затягивать.       Андрей качнулся вперед, так и не закрыв глаз, и поцеловал Михаила. Вернее, просто плотно коснулся чужих губ своими — он не умел целоваться. На какой-то миг показалось, что Михаил останется неподвижен, боясь оттолкнуть того, кому подчиняется. Но он уверенно сжал приподнявшую его подбородок руку в своей, ответно сминая губы Андрея.       Близость к Михаилу, его теплое дыхание, смешивающееся с собственным, заставляли сердце колотиться как бешеное, стуча в грудную клетку так, будто пытаясь её проломить. Осторожно, словно шагая на весенний лед, Андрей попробовал повторить движение губ оборотня. Тот же повел себя так, будто только этого и ждал.       Он шагнул вплотную, прижимаясь, сминая накидку. Михаил не пробовал разорвать затянувшийся поцелуй. Он отвечал, отвечал охотно, углубляя его, делая более откровенным. Андрей не противился, позволяя вести тому, у кого больше опыта.       Рука соскользнула с подбородка Михаила, коснулась шеи. Пальцы упруго кололо щетиной, и это простое ощущение заставляло улыбаться сквозь поцелуй. Сам Андрей регулярно брился, но ему нравились жесткие волосы на лице Михаила. И нравилось все происходящее: заметный запах крови и пота, странный привкус чужой слюны, отзвук второго сердца, бьющийся в резонансе. Еще никогда Андрей не был так близок к другому человеку. Никогда не был так близок к тому, кто вызывал столь сильные чувства.       Не остановившись на шее, Андрей опустил руку на ворот, а затем провел по боку Михаила, задержавшись на поясе. Нащупав крупную пряжку, он с некоторым трудом расстегнул её. Тихий звяк металла в тишине комнаты оказался первым звуком за последнюю минуту, отчего показался очень громким. Михаил по-звериному вздрогнул, насторожился.       Но сколь ни чутка была охрана, этот стук не смог привлечь их внимание. Однако Михаил не вернулся к прерванному занятию, а, напротив, отстранился.       Кольнул страх, что он сейчас снова начнет извиняться или впадет в покорный ступор. Но вместо этого Михаил стал поспешно и ловко расстегивать наручи.       Больше никто ничего не говорил, и это, наверное, было даже к лучшему.       Понаблюдав за быстрыми движениями оборотня, Андрей решил также не тратить время зря. Пальцы легко расстегнули знакомые крючки пояса, и накидка соскользнула при движении плеч. За ней последовало блио — Андрей торопился, так что едва не запутался в плотной ткани. Одежды было много. Слишком много для такого внезапного порыва. Застежки на сапогах никак не хотели поддаваться, скользя в пальцах, тонкая кожа сборилась на ноге.       Казалось, он провозился целую вечность прежде, чем остался в свободных штанах и тонкой нижней рубахе. Сквозняк тут же пробрался под ткань, выдувая тепло. Андрей ощутимо вздрогнул и с некоторым опасением посмотрел на Михаила. Тот справился со своей одеждой гораздо раньше и теперь стоял перед ним в одном нижнем белье.       Сложно сказать, сколько ночей Андрей провел, мечтая об этом моменте. В его воображении желанное тело было похоже на его собственное: гладкое, почти лишенное растительности, с тонким светлым пухом по рукам и на животе. В реальности же грудь, руки и ноги Михаила покрывали вьющиеся волосы, значительно темнее загорелой, покрытой шрамами кожи. Андрей протянул руку, касаясь широкой груди, повел ею к животу. Мышцы оборотня, хоть и не отличались картинной рельефностью, легко проступали, стоило тому слегка напрячься. А сейчас напряжения было достаточно.       Неожиданно Михаил перехватил его ладонь, и, поднеся к губам, несколько раз поцеловал, прихватывая кожу. Волна нежности смешалась со страстью, обдавая как прохладный сквозняк с зимней улицы в разогретой бане. Андрей не успел понять, что вызвало у оборотня приступ столь неожиданной мягкости, как тот спросил:        — Закрыть окно?       Вопрос был настолько будничный, будто все происходящее являлось частью обычного вечера, а не каким-то странным умопомешательством.       Это резко вернуло улетевший было разум на землю, напоминая, что он делает. К волнению и охватившему с головой возбуждению прибавилась щедрая горсть страха. Еще никогда Андрею не приходилось раздеваться перед кем-то с подобными целями. Он даже не знал, как воспримет Михаил его далекое от физического идеала тело — на должности одного из Совета тренировки не подразумевались.       А следующая мысль вообще отдавала паникой — а что, если все предположения не верны, и Отец разгневается на свое оступившееся дитя и вновь лишит дара? Ведь то влечение, что он испытывал к Михаилу, не имело ничего общего с любовью. Только безумное желание, сжигающее уже не первую ночь. И стоит ли оно того, чтобы лишиться благословения, а вместе с ним места в Совете и шанса изменить Росс?       — Да, закрой, — мимолетно облизав пересохшие губы, отозвался Андрей.       Это позволяло немного выиграть время. Но когда Михаил отвернулся, потянувшись к ставням, все благостные мысли улетели в очень злые дали:       «Если Отец хотел, чтобы я сохранял чистоту, ему не стоило убивать того, кого я любил», — даже сейчас вспоминать имя было больно. Мысль о давней несправедливости ранила, как острый нож.       Решительно сбросив рубашку, Андрей сам сократил увеличившееся было расстояние, прижимая оборотня к подоконнику. Михаил едва успел обернуться, когда его снова поцеловали, на этот раз решительнее и смелее, пытаясь тут же применить на практике все, что запомнил с прошлого раза. Ощущение от прикосновения было столь сильным, что Андрею казалось, будто он сейчас кончит только от этого… или лишится чувств от потоков крови, резко покинувших мозг. Руки скользили по чужой спине слепо, суматошно, с силой вжимаясь в кожу, стискивая пальцы… Казалось, иначе тот попросту исчезнет, и это все окажется сном. Просто очередным сном из тех, что оставляют после пробуждения стыд и разочарование.       Быстро, боясь задуматься и остановиться, Андрей коснулся завязок собственных штанов, потянул вниз, путаясь в мешающей ткани, дернул за край нижнего белья… И в какой-то момент ощутил руку Михаила на своем бедре.       Тот, напротив, был аккуратен и даже казался спокойным, помогая избавиться от последней одежды. И так же без вопросов он разделся сам, впервые представая перед Андреем полностью обнаженным.       Кровь загудела в ушах — с момента, как Андрей пробил барьер, отделявший от физических желаний, он избегал возможностей увидеть голого мужчину. И было это более десяти лет назад, еще до истечения второго десятка. Даже на себя лишний раз смотреть мешал привитый стыд. Вид раздетого и откровенно желающего его оборотня вызывал не только удовольствие, но и сильное смятение. Андрей растерялся, замер, боясь что-либо сделать.       Но, к счастью, Михаил пришел на помощь. Он снова прижался к Андрею, разбивая оцепенение шумным дыханием и горячей кожей. Пальцы Михаила скользнули вверх по спине, коснулись его головы. Убранные в плотную прическу светлые волосы вдруг упали вниз широкой волной. Тихий стук брошенных на подоконник гребней послужил сигналом. Отклонившись, Андрей окинул Михаила таким ошалелым взглядом, будто увидев впервые.       — Иди со мной, — хрипловато приказал он, отступая назад и увлекая Михаила вглубь комнаты, туда, где стояла укрытая светлым покрывалом кровать.       Тот послушно двинулся следом.       — Сюда, — Андрей развернулся у самой кровати. Жесткая мозолистая ладонь тут же уперлась в его грудь.       — Как прикажете, Светлейший, — тихо произнес Михаил, легким движением опрокидывая его на колючее шерстяное покрывало.       Вопреки покорным словам, толчок был уверенным, почти властным. Не подчиниться ему не было никаких сил. Упав, Андрей оперся на постель локтями и поспешно откинул волосы назад. Теперь они свисали почти до самого пола.       Тревога не отступала. Он не знал, что делать дальше. Глядя на Михаила снизу вверх, Андрей чувствовал себя потерянным. Он безумно хотел его, но не знал, как удовлетворить свое желание, не забыв и об удовольствии другого. Боялся причинить боль своей неопытностью. Оставалось надеяться, что Михаил сам поймет ситуацию. Поймет и поможет, не вынуждая спрашивать жалкое «что дальше?».       Видимо, сомнения слишком сильно отразились на лице — Михаил, устроившись рядом, улыбнулся ободряюще и тепло. И Андрей поспешил вернуть утраченное ощущение близости. Он гладил и касался его везде, где мог достать. Движения были хаотичными, в отличие от явно умелых касаний Михаила. Таких, от которых становилось еще жарче, особенно когда загорелая рука спустилась ниже.       Занимать пассивную роль было непривычно и тревожно. Но Андрей понимал, что мельтешение ничем не поможет. Он глубоко вдохнул, заставляя себя успокоиться.       Шершавые ладони Михаила легли на бедра, от чего последний выдох получился горячим и прерывистым, мягко, но уверено разводя их в стороны. Он встряхнул головой, откидывая темные волосы со лба, облизал губы и склонился к низу живота Андрея.       Несмотря на охватившее волнение, Андрей заметил, как Михаил убрал тут же упавшие обратно пряди, и мягко провел по его вискам, нежно придерживая непослушные волосы. И ощутил безмолвную благодарность — мозолистые пальцы коснулись ладони.       Отвлекшись на это мимолетное ощущение, Андрей чуть не вскрикнул от неожиданности. Влажная от слюны ладонь обхватила его член у самого основания почти одновременно с прикосновением горячего рта с противоположной стороны.       Несмотря на самоконтроль, с губ сорвался тихий стон, почти полностью утонувший в сцепленных зубах. Не успел Андрей привыкнуть, как легкое касание сменилось поступательным движением, дополненным «рисунками» языка, то напряженного, то, напротив, расслабленного. Свободная ладонь Михаила прошлась по внутренней части бедра, до самого колена, медленно вернулась обратно, на этот раз выше, к животу.       Все происходящее настолько сильно отличалось от ночей с собой, что казалось нереальным. Чужие прикосновения были непредсказуемы, поэтому отзывались еще сильнее.       Пальцы непроизвольно сжались на волосах Михаила, окончательно разлохматив и без того растрепанный хвост.        — Прошу… медленнее, — прошептал он, выгибаясь навстречу, понимая, что если оборотень сейчас не замедлится, то все кончится разочаровывающе быстро.       Немного позже станет стыдно за использование столь безгранично доверяющего ему служителя, но сейчас мыслей не хватало ни на что. Он с трудом сдерживался, чтобы не вскрикнуть в полный голос при очередном движении языка. В какой-то момент пришлось убрать руку с головы Михаила и прикусить кожу на запястье. Это отрезвляло, не давая нарушить тишину. Но, к сожалению или к счастью, надолго Андрея не хватило — слишком давно он хотел своего подчиненного.       Одна только мысль о том, что происходящее реально, что Михаил действительно здесь, и что именно его губы и пальцы ласкают напряженный член, в момент вывела к финальной черте. Зубы до боли сомкнулись на запястье, глуша вскрик. По телу прошла волна дрожи, а нараставшее напряжение выплеснулось ярчайшей вспышкой, прошедшейся по всем нервам.       С минуту Андрей просто лежал, закрыв глаза, поглаживая пальцами по вспотевшим плечам и волосам Михаила. Наконец, когда ощущения чуть спали, он рискнул посмотреть на неожиданного любовника и тут же столкнулся с ним взглядом. Поутихшая страсть переродилась в благодарность, сдобренную немалым чувством вины. В том числе и за то, что он пока был единственным, кто получил удовольствие от их неожиданной близости.       Приподнявшись, Андрей притянул к себе Михаила.       — Спасибо. — Прошептал он, коснувшись ладонью жесткой щетины. — Ты подскажешь, что мне делать дальше?       Теперь признаться в своем незнании было куда проще. Стыд отошел на второй план, сменившись здравым пониманием, что выросшему в монастыре росскому магу неоткуда знать тонкости постельных утех, да и не положено.       — Рад служить вам, — привычно негромко отозвался Михаил, перехватив и поцеловав ласкающую руку. Несмотря на близость, он продолжал обращаться отстраненно и прохладно, сохраняя привычную дистанцию. И Андрей не знал, как к этому относиться. С одной стороны был рад, что тот не воспринял происходящее, как проявление любви. Было бы жестоко разбить сердце тому, кто подарил столько искренней преданности.       Но с другой стороны Андрей ощущал себя все той же возвышенной статуей, для обслуживания которой теперь требуется чуть больше действий.       Усилием воли он отбросил эти мысли. Их стоило обдумать чуть позднее, а пока, судя по испарине на лбу и тяжелому дыханию рядом, промедление было издевательством.       — Если вы хотите дальше, — продолжил Михаил и улыбнулся, — я покажу вам что-нибудь попроще.       Он прижал руку Андрея к груди, и контролируя ее своей ладонью, медленно повел вниз по телу, к самому паху. По его движению Андрей понял, что именно тот предлагает и слабо улыбнулся в ответ. Руке, зажатой между ладонью и чужим телом было горячо. Андрей чувствовал неровность шрамов, мышцы, напрягающиеся под кожей… И ощутил приступ какого-то подросткового, даже скорее детского азарта.       Такого с ним не случалось с самой юности, когда будущий член Совета обучался использовать свой дар. Никакое смирение не могло сдержать восторга, когда собирающаяся внутри сила находила выход в сияющем пламени. Удивительно, что сейчас, когда он совершал поступки, прямо противоречащие догматам собственной веры, ощущалось нечто схожее с тем чистым чувством юности.       Остановив движение, Михаил поднес ладонь Андрея к лицу, провел по ней языком, оставляя заметный влажный след, направил обратно. По спине прошла ощутимая дрожь, когда тот согнул его пальцы вместе со своими, смыкая их кольцом вокруг напряженного члена. Это было непривычно — столь откровенно касаться кого-то другого, и волнительно одновременно.       Осторожно сжав пальцы, Андрей провел ладонью вдоль всего члена Михаила, чувствуя неровность сосудов, гладкость чрезвычайно чувствительной кожи. Дойдя до конца, он ненадолго задержался, округло оглаживая головку, а затем движение направилось обратно.       Теперь Михаил почти не контролировал его руку, лишь иногда регулируя скорость или силу нажатия. Он явно предпочитал показывать, а не говорить, приоткрывая рот только для хриплого дыхания. Его глаза снова были очень близко. Прозрачные, с расширившимися зрачками, с расфокусированным взглядом.       Правда, довольно скоро смотреть в глаза Михаила стало невозможно — он их попросту закрыл, одной рукой стиснув покрывало, а второй отыскав свободную руку Андрея.       Стоило Михаилу коснуться ладони, как он торопливо переплел пальцы — свои и Андрея — сжимая их в плотный замок. Так сильно, что это вызвало беспокойство.       — Все хорошо, расслабься, — прошептал Андрей, притягивая к себе напряженную кисть и целуя плотно сцепленные пальцы. Михаил подчинился, ослабив хватку, и запрокинул голову, так что отсвет свечей заблестел на влажной от пота шее. Андрей отчаянно пожалел, что сейчас не может дотянуться до неё губами и ощутить солоноватый привкус.       Оставалось довольствоваться наблюдением за тем, как под покрытой шрамами кожей движутся мышцы, о существовании которых привыкший к тяжелым одеждам Андрей даже не подозревал. Некоторое время тишину нарушало лишь шумное дыхание Михаила. Оно становилось все более прерывистым с каждым новым движением. Пальцы его свободной руки комкали покрывало, будто компенсируя ослабшую хватку на ладони.       В какой-то момент Михаил снова перехватил управление. Несколько быстрых движений и, он гибко прогнулся в спине, глухо застонав сквозь стиснутые зубы. Белесая жидкость брызнула на кожу и волосы… И в этот миг Андрей понял, насколько плохой идеей было заниматься этим без платка. Нельзя, чтобы кто-нибудь об этом узнал. Да что там узнал — даже предположил такое.       Последнее напомнило о недавнем страхе. Однако, как ни странно, он больше не беспокоил. Любуясь тяжело дышащим Михаилом, Андрей чувствовал, что дар не просто по-прежнему с ним, но и получил подпитку от искреннего доверия, продемонстрированного его верным служителем. И все же, проверить было необходимо.       Первое волевое усилие столкнулось с тревогой, отчего белоснежный огонь пополз по коже тонким слоем, едва освещающим небольшую комнату. Но, стоило ему появиться, как уверенность полностью вернулась. Через секунду чистое сияние накрыло двоих на кровати своим успокаивающим теплом. Вне сомнений, для любого случайного зрителя этот огонь показался бы смертельным жаром, но вера Михаила была безусловной. Равно как и его привлекательность в глазах Андрея.       В момент, когда эта мысль промелькнула в голове, Михаил открыл глаза, в удивлении уставившись на окружающее его сверкающее пламя. Светлые блики заплясали в расширившихся серо-зеленых глазах, а обостренное чувство эмпатии окатило удивлением.       Но не успел Андрей открыть рот для объяснений, как изумление сменилось благоговейным восторгом. Михаил улыбнулся так искренне и открыто, как никогда раньше.       Но сколь хорошо бы не было сейчас, пора было заканчивать это безумие, убирать улики и отпускать оборотня домой. Свет мог привлечь ненужное внимание. И надо было спать… К тому же Андрей не хотел обсуждать случившееся.       — Тебе пора идти, — спокойно произнёс он. Мгновение концентрации, и свет погас. Без него комната показалась очень тёмной.       Михаил тут же поднялся и принялся собирать свою одежду. Ни единого вопроса не прозвучало, вопреки опасениям. Казалось, что одеваться после секса со своим правителем ему было так же привычно, как устранять его противников. А одевался и раздевался он удивительно быстро — Андрей едва успел его остановить.       — Ты позволишь воспользоваться твоей рубашкой? — спросил он больше, чтобы разбавить тишину, нежели из реальной необходимости. — Она все равно уже пришла в негодность.       Михаил кивнул и протянул окровавленную местами ткань. Не лучшая замена платка, и отмываться потом придётся едва ли меньше.       Подождав, пока Андрей закончит, он так же молча забрал рубашку и повязал вокруг пояса. Оставлять тут что-либо из деталей чужой одежды было нельзя, и они оба это отлично понимали.       Наконец, Михаил подошел к окну и снова приоткрыл одну из створок.       — Позовите, если у вас будет работа для меня, Светлейший, — он обернулся, бросил прощальный взгляд, а затем коротко хлопнул в ладоши.       Миг, и маленькая серая птичка выпорхнула в окно, моментально теряясь в ночи, оставляя Андрея наедине с мыслями.