Blackout

Golden eyes, watchin' our every move Золотые глаза [звёзды] следят за каждым нашим шагом, Losin' time, without the sun or moon И попусту тратят время, без солнца или луны Shadows, they can't even touch the ground Тени даже не могут коснуться земли, The staircase is spiraling deeper down… А спираль лестницы увлекает нас всё глубже вниз… Зажав карманный фонарик в зубах, он перелез через забор. Дом выглядел точно таким же, каким Сириус его запомнил. Будто этих двенадцати лет и не было вовсе. Разве что тёмно-зелёная штукатурка на стенах в некоторых местах потрескалась, обнажив кирпичную кладку. Особняк Блэков был одним из самых древних на острове, и это причудливо спроектированное здание без каких-либо современных декоративных элементов, которыми со временем обросли соседние дома, неизменно приковывало к себе внимание туристов Хогса. Ещё бы! Настоящий мрачный готический замок с вытянутыми окнами, нелепыми пинкалями и кружевными шпилями. Слухи о том, что здесь обитают жуткие приведения и кровожадные вампиры, преследовали Сириуса, сколько он себя помнил. Сам же он, увы, ни одного реального чудища — кроме, конечно, своей матери — на территории фамильного особняка ни разу не видел. Очередной порыв пронизывающего ночного ветра впился в его спину, вынуждая ступать дальше. Сириус идти не горел желанием, но всё же должен был: знал, что ответы даже если не на все, то хотя бы на самые главные его вопросы затаились в стенах дома, который он давно уже перестал считать родным. На крыльце Сириус вновь замешкался, вслушиваясь в буквально сюрреалистичную тишину ночи. Несмотря на то, что многочисленные окна особняка глядели на него абсолютно слепо, а сам дом казался пустым, Сириус чувствовал, что в этой тёмной глубине его всё-таки ждали. И это ощущение пугало. Вздохнув, Сириус принялся светить фонариком на разбитые у входной двери цветочные клумбы. Вальбурга Блэк могла наплевать на собственных сыновей, но никогда не жалела времени на свой сад. Она считала его роскошным, хотя на остальных людей результат кропотливой работы Вальбурги действовал довольно гнетуще. Возможно, виной тому были искусственная запущенность и обманчивое ощущение одичалости, царившие на просторах сада. Даже если бы Сириусу захотелось, он бы никогда не смог стереть из памяти образы буйно разросшихся зарослей — шиповника, черёмухи и чёрной бузины. Плющ, оплетавший стены особняка и бесконечные кособокие арки. Кованые скамейки, на которых никто никогда не сидел. Покрытые мхом камни на берегу прудика, в котором будто бы кто-то утопился. Даже посаженные с непривычным для Вальбурги трепетом клематисы, лилии, гибискусы — исключительно аристократичные цветы! — вовсе не радовали глаз, а вызывали лишь отторжение своей холодной, словно похоронно-торжественной, красотой. Сириус всё это терпеть не мог. А Регулус до пятнадцати лет и вовсе боялся прохаживаться по лабиринтам сада в одиночку. Боялся из-за жутких статуй горгулий и прочих злобно оскалившихся монстров, что были разбросаны по участку в самых неожиданных местах. Сириус нагнулся, чтобы подобрать один из камней, обрамлявших клумбы у крыльца, и, взвесив его на ладони, криво ухмыльнулся. Чувство вины из-за того, что он собирался вломиться в дом матери с беспардонной наглостью воришки-дилетанта, тусклой искрой блеснуло где-то на задворках сознания, но тут же погасло. Времени было мало, Сириус чувствовал это. И не мог позволить себе расшаркиваться и уж тем более медлить. Пробравшись к ближайшему из стрельчатых окон, что симметрично расположились по обе стороны от входной двери, Сириус замахнулся и разбил стекло. И, локтем выбив остатки острых осколков, просунул руку внутрь, чтобы отпереть створки. Оказавшись в доме, Сириус огляделся. Из тёмной прихожей, стены которой украшали многочисленные портреты предков, в призрачный сумрак второго этажа уходила широкая лестница. Дубовые филенчатые двери, ведущие в гостиную направо и в помещения для прислуги — налево, как и обычно, были заперты. И Сириус даже не стал тратить время, пытаясь их открыть. Вместо этого он прошёл в центр прихожей и вскинул голову, с опаской вглядываясь в неясные очертания пролёта второго этажа. Ответы ждали его в собственной спальне. Он знал. Но стоило ему только занести ногу над первой ступенью, как позади хрустнуло стекло. Сириус резко обернулся, ожидая увидеть того, кто вслед за ним влез в дом, но в разбитом окне под натиском ветра метались лишь тяжёлые занавески — словно руки, пытающиеся ухватить свою добычу. Никого более. Пусто. Показалось? — Живее сюда, — раздался тихий, совсем невесомый женский голос из глубины дома. Он прозвучал настолько неожиданно, что Сириус едва не выронил свой фонарик. — Она не должна быть здесь, — хрипло пробормотал он только лишь затем, чтобы услышать самого себя и унять участившееся дыхание. — Здесь никого нет. Я просто схожу с ума и не мо… — Сириус, ну же! Что ты там копаешься? Голос больше напоминал эхо, хотя слова при этом звучали поразительно чётко, и доносился он с дальнего конца коридора — из-за двери, скрывавшей винтовую стальную лестницу в подвал. В подземные лабиринты. Замечательно. Просто охренительно! Сириус выругался сквозь зубы и прикрыл глаза. Он с самого начала понимал, что именно его здесь поджидает. Он понимал, что это ловушка. Но при этом столь же отчётливо понимал и то, что если он струсит и не последует на зов, будет только хуже. Поэтому, мысленно пожелав самому себе удачи, Сириус поплёлся к подвалу. Он увидел её сразу же, как только начал спускаться. Она неподвижно стояла у подножия лестницы спиной к Сириусу. Тёмные густые волосы, словно змеи, обвивали узкие плечи, а длинное платье с мягким струящимся подолом, в котором девушка будто бы парила над полом, во мраке подвала казалось абсолютно белым. Но Сириус помнил, что на самом деле оно нежного оливкового оттенка. Как и та лента для волос, которую он двенадцать лет назад обнаружил у себя в руках, проснувшись на следующее после убийства утро. — Ну и зачем всё это представление? — крикнул по-прежнему стоявший на верхних ступенях Сириус, взмахнув рукой. Луч фонарика лизнул своим жёлтым языком обшарпанные стены. — Кем бы ты ни была, я знаю, кем ты хочешь казаться. И мне плевать. Слышишь? Я тебя не боюсь. Не знаю, чего ты решила добиться, но если… Хэй, стой! Я с тобой разговариваю! Девушка, пару минут назад столь настойчиво звавшая его, молча направилась вглубь подвальных помещений, так ни разу и не обернувшись. И спустя мгновение тьма полностью поглотила её силуэт. — Вот и поговорили. Сириус, в очередной раз грубо выматерившись, развернулся, чтобы выйти за дверь и продолжить свой путь на второй этаж, но тут по подвалу прокатился звук, вынудивший его замереть на месте затаив дыхание. Тихое бормотание, сплетённое воедино с переходящими в истеричные смешки рыданиями. Рыданиями рваными настолько, будто кто-то неистово барабанил по клавишам расстроенного пианино. — Да какого хрена! — щёлкнув выключателем, Сириус решительно направился вниз по винтовой лестнице. Заваленную хламом комнатушку осветили люминесцентные лампы, которые выглядели на фоне старинного убранства дома совершенно неуместно. Некоторые из них лишь потрескивали, другие судорожно мигали, а какие-то уже перегорели. Сириус не спускался сюда прорву лет, но всё же не мог поверить, что мать была способна довести хоть сколько-нибудь полезное помещение собственного дома до такого запущенного состояния: в подвале царил настоящий хаос, словно кто-то намеренно устроил погром. Оглядываясь по сторонам, Сириус шагал меж груд разбросанных всюду вещей с осторожностью человека, попавшего в посудную лавку. Будто любое его неверное движение могло повлечь за собой непоправимые последствия. Внезапно смех, сопряжённый с леденящими душу всхлипами, повторился, и Сириус нервно сглотнул, прикрыв глаза. Всё заходило слишком далеко, но он ничего не мог с этим поделать. Звук доносился сбоку — из тёмной арки, в которой и скрылась новая знакомая Сириуса. — Ну, естественно. Без этого никак не обойтись, не так ли? Передёрнув плечами, он развернулся лицом к арке и изобразил на лице усмешку. Кто бы ни наблюдал за ним из темноты, пусть знают, что он ни черта не боится. Потому что он на самом деле не боится. Ни капли. Под особняком Блэков за долгие годы существования этого уродского замка разрослась целая паутина лабиринтов, уходящая далеко за его пределы. Большая часть выходов на поверхность заканчивалась тупиками, оставшаяся же вела к другим постройкам как на территории поместья, так и за ней. Когда они с Регулусом были малявками, Белла частенько пугала их рассказами о том, что в мрачных коридорах под домом живёт громадный змей, которому скармливают непослушных детей. И в данную минуту Сириус был готов вновь поддаться своим глупым детским страхам. Хотя вслух, конечно, он в этом ни за что не признался бы. Выставив руку с фонариком перед собой, он сделал глубокий вдох и направился в самое средоточие тьмы. Но стоило только Сириусу нырнуть в арку, как проход осветился сам: среагировав на его движение, загорелась целая вереница тусклых лампочек, висевших вдоль кирпичных стен почти у самого потолка. Практичное решение. Но почему свет не зажёгся, когда в этом же коридоре скрылась та придурковатая девица? Ответ, который приходил на ум, Сириусу совершенно не нравился. В нём абсолютно не было никакой логики, но отмахнуться от мрачных мыслей оказалось не так-то просто. Сириус сделал ещё несколько осторожных шагов и прислушался. Ничего. Девица больше не ревела, не смеялась, не завала его. Может, это всё? Сириус нервно хохотнул, мысленно обозвав себя наивным, и двинулся дальше по коридору, водя пальцами вдоль шершавой стены, чтобы не заблудиться. Однажды — ещё совсем мелким и глупым — он на спор с Регулусом забрёл в эти подземелья и сумел выбраться наружу только спустя несколько часов, совсем уже отчаявшись и перепугавшись до смерти. Тогда он ещё не знал, что передвигаться по лабиринту нужно касаясь его стен всё время одной и той же рукой. Возможно, сейчас это правило сможет избавить его от лишних хлопот. Или поможет поскорее отыскать в недрах тьмы ту девицу. Или кого-то ещё. Или что-то ещё. Сорвавшееся с катушек воображение вовсю вырисовывало жуткие картины, и Сириус напряжённо озирался по сторонам, сам при этом до конца не понимая, чего именно опасался. С каждой минутой, проведённой в этих узких затхлых туннелях, становилось всё тяжелее дышать, и безумно хотелось повернуть назад, но Сириус понимал, что если струсит сейчас, то следующего шанса попасть сюда ждать придётся уж слишком долго. Он и так продвинулся в своей жалкой пародии на поиски дальше обычного. И сбежать — значит проиграть. Завернув за очередной угол, Сириус в нерешительности остановился: коридор разветвлялся на три идентичных с виду прохода. Помедлив минуту, он всё же подошёл к развилке, по очереди заглядывая в каждый из туннелей. Сириус понятия не имел, куда следует идти. Девица по-прежнему не подавала никаких признаков жизни, и в подземелье царила обманчивая тишина, словно Сириус находился здесь совершенно один. Но от ощущения, что кто-то за ним пристально наблюдает, он отделаться никак не мог. Выбрав наконец крайний правый проход, Сириус продолжил свой путь. И практически сразу понял, что этот туннель уводит его ещё глубже вниз. Он чувствовал себя гоблином, всё дальше и дальше зарывающимся в самое сердце подземных пещер. Многочисленные тёмные проходы возникали то справа, то слева, но Сириус продолжал идти по основному коридору, хотя и стал уже сомневаться, что избрал на той первой развилке верное направление. Похоже, сегодняшняя его «вылазка» окажется самой бесполезной. Интересно, сколько времени у него осталось? Сириус сбавил шаг, раздумывая над тем, чтобы пойти обратно. И он уже было собрался развернуться, как вдруг осознал, что туннель, по которому он всё это время шёл, завершился массивной резной дверью, которая почему-то была без ручки. Не теряя более ни минуты, Сириус подскочил к двери, толкнул её плечом и буквально ввалился в помещение, которое уж слишком смахивало на кладовку. Кладовку, находившуюся в весьма паршивом состоянии. Снова погром. И самое смешное, что среди опрокинутых стеллажей, раскрытых настежь шкафов и выпотрошенных выдвижных ящиков, Сириус обнаружил свои вещи. Те, что когда-то хранились в его комнате, в которую этой ночью он так рвался попасть. И почему Сириус был уверен, что все эти годы мать будет хранить его комнату нетронутой? С какой бы стати? Может, она приказала перенести все его вещи ещё до того, как он загремел в тюрьму, м? Может, она решила избавиться от воспоминаний о непутёвом сыне ещё в тот год, когда он съехал из фамильного особняка на съёмную квартиру? Он никогда прежде не думал об этом. Прежде его это не интересовало. Дверь за ним сама по себе беззвучно захлопнулась, но Сириус не обратил на это внимания. Подсвечивая себе путь, он прошёл в центр помещения и нагнулся над отсыревшей картонной коробкой, доверху набитой находящимися в таком же плачевном состоянии папками с бумагами, пожелтевшими от старости газетами и… ...что это? Альбом для скрапбукинга? Сириус осторожно вытянул его из коробки и, зажав фонарик в зубах, перелистал страницы — с необычайной осторожностью, будто бы держал в руках древний манускрипт, который в любой момент мог рассыпаться. Снимки, рукописные заметки смутно знакомым Сириусу почерком, газетные вырезки, статьи из журналов, ксерокопии медицинских заключений. Что за… Осознав, чем именно оклеена каждая страница этого проклятого альбома, Сириус вдруг почувствовал, как его с ног до головы окатила волна ледяного воздуха. Сириус замер не в силах оторвать взгляда от фотографии, на которой был запечатлён он сам на выходе из зала суда, в тот день, когда его окончательно признали виновным в убийстве Доркас. Этот альбом был посвящён лишь одному человеку — Сириусу Блэку, и здесь подробно повествовалось о том преступлении, которое он совершил. Но… можно ли было найти на этих страницах ответ на вопрос, почему он это сделал? В дверь вдруг постучали. И это был не обычный деликатный стук, а мощные прерывистые удары. Вздрогнув от неожиданности, Сириус выронил альбом из рук. В этот самый момент раздался уже знакомый Сириусу потусторонний смех, от которого так клишированно застывала кровь в жилах. Сириус наклонился, чтобы подобрать альбом, и его суетливый взгляд зацепился за корешки торчавших из коробки папок. Истории болезни — его и Регулуса. А ведь в детстве мать часто водила их к психиатру… Почему Сириус не вспоминал об этом раньше? Почему вспомнил только сейчас? Если проблемы с головой у него наблюдались уже тогда, то почему этот факт не всплыл во время следствия? Его же признали полностью вменяемым, чёрт бы их всех драл! Смех тем временем перешёл в полный бессильной ярости стон. За ним последовали новые удары, сильнее и настойчивее, а затем и треск дерева — тот, кто находился по ту сторону, пытался выломать дверь. Сириус осознал, что его время на исходе, схватил альбом, сунув его под мышку, и полез в коробку за остальными документами. Эти отсыревшие бумаги в то мгновение казались ему поистине бесценными. Именно за ними Сириус сюда и пришёл, и было бы глупостью без них уходить. Зловещий стон прервался протяжным криком, не имевшим ничего общего с человеческим. Дверь прогнулась. В ушах Сириуса громкими пульсирующими ударами застучала кровь. Его затошнило. Перед глазами всё поплыло, и он усиленно заморгал в попытке сфокусировать зрение. Мышцы тела расслабились, и вся добыча Сириуса — листок за листком — выскользнула из рук. Как бы Сириус ни пытался не утратить контроль над собственным разумом, окружавший его набор зрительных образов, звуков и запахов сплёлся в бесформенную массу и единой струёй схлынул в небытие. Сириус старался удержать в памяти образ папки с историей болезни, но её странички уже желтели по краям, будто подпаленные неведомым огнём, и стремительно рассыпались на мелкие чешуйки. Стук в дверь не прекращался. Но теперь это был действительно стук. Маленьким кулачком по хлипкой двери его съёмной квартиры. Сириус распахнул глаза, прислушиваясь к собственным ощущениям. Он не помнил, как уснул: как и всегда, не было никакого перехода между реальностью и кошмаром. Он просто провалился в сон, сидя за столом и разглядывая старый семейный фотоальбом, который на днях ему подсунула Нарцисса. Он уснул на жёстком табурете, уложив голову на левую руку, и от этой неудобной позы и спина, и шея, и даже сама рука затекли. С трудом распрямившись, Сириус почувствовал, как всё его тело пронзают тысячи мелких игл. Сколько же времени он спал на этот раз? Взгляд отыскал в темноте красное табло электронных часов: без двадцати шесть. Похоже, что из реальности Сириус выпал от силы минут на пятнадцать. Отлично. — Блэк, ты там не помер, надеюсь? — донёсся до него ни капли не встревоженный женский голос. — Не хотелось бы лишний раз тебе угрожать, но если ты сейчас же не впустишь меня, я выломаю дверь. А ты ведь знаешь, у меня есть такие полномочия. — Дайте мне минутку, Роланда, — откликнулся Сириус, спеша смахнуть разложенные на столе тетрадные листки в выдвижной ящик. За ними последовал и фотоальбом Блэков. От греха подальше. — Мне нужно одеться. — Во-первых, ты исчерпал все свои минутки, парень, — женщина беззлобно хохотнула. — Во-вторых, не Роланда, а офицер Хуч. Ну и, в-третьих, у тебя нет ничего такого, чем бы ты мог меня удивить. И почему всю жизнь его окружают дамочки, обожающие покомандовать при любом удобном случае? Сириус, успев нацепить на себя хитрую ухмылку, но не одежду, распахнул дверь и опёрся голым плечом о косяк. — Так уж ничего, офицер? — он игриво изогнул бровь, склонив голову на бок. — Доброе утро. Мы ведь совсем недавно виделись. Уже успели по мне соскучиться? — Можешь даже не пытаться, ковбой, — Хуч фыркнула и окинула стоявшего перед ней в одних боксерах мужчину красноречиво насмешливым взглядом. Затем проскользнула в квартиру, обдав Сириуса ароматом духов — таких же колючих, как и она сама. — И имела я в виду то, что ты пытаешься от меня скрыть, а не то, что торопишься продемонстрировать. Я ведь только что навещала любителя покопаться в свежих могилах. Поэтому что бы ты от меня ни прятал, вряд ли это удивит меня сильнее, чем ожерелье из ногтей мертвецов, которое этот умник хранил в тайнике у себя под матрасом. Во время своей пламенной речи Роланда обошла крохотную спальню по кругу и остановилась прямо напротив расправленной постели Сириуса. Тот же торчал на пороге комнаты, с деланным безразличием наблюдая за незваной гостьей. Он, конечно, подозревал, что визиты офицера по условно-досрочному освобождению будут внезапными, но его всё же напрягала их частота. — А что под матрасом у тебя?  — Хуч скрестила руки на груди и выжидающе уставилась на Сириуса своими раскосыми янтарными глазищами. Она была из той самой магической категории женщин без возраста. Крайне энергичная, цепкая и юркая, словно маленькая хищная птичка, Роланда всегда выглядела так, будто только что провернула какую-то виртуозную шалость и теперь ожидала реакции окружающих. Неизменная лукавая полуулыбка и взгляд с хитринкой не позволяли назвать её лицо заурядным. И, несмотря на напускную непосредственность, в каждом движении Роланды ощущалась скрытая сила и уверенность. Она была старше него, Сириус знал это наверняка, но всё же не сомневался, что миниатюрная офицер Хуч разделает его под орех, стоит ему только выкинуть нечто противоправное. — То же самое, что было и в прошлый раз, когда вы там проверяли, — Сириус пожал плечами, подходя ближе. — Ничего. Он помог Роланде поднять матрас, перевернув его и прислонив к стене. Офицер тут же нагнулась, внимательно изучая каждый сантиметр деревянных царг и днища из реек. Она делала это всякий раз, и Сириус знал точно, что Хуч скажет, когда выпрямится. — Замечательно, — женщина, не изменяя свои привычкам, демонстративно отряхнула ладони и, всё так же сверкая улыбкой, подняла голову, чтобы встретиться взглядами с Сириусом. — А теперь, парень, принеси мне воды, будь добр. Это значило, что дальнейший обыск она желает провести без него. Сириус послушно скрылся на кухне и, набрав полный стакан, поставил его на край столешницы рядом с раковиной. Сам он уселся на единственный в комнате стул и уставился в пространство, перебирая в уме кадры из недавнего кошмара. В идеале, конечно, Сириусу стоило бы сразу же после пробуждения записать отпечатавшиеся в памяти детали, но какой смысл теперь сожалеть? Лучше пораскинуть мозгами. За все эти годы Дори приснилась ему впервые. Или это была вовсе не Дори? Сказать точно Сириус не мог, ведь лица девицы он так и не рассмотрел. Оттого и понять, с какой стати этот образ всё-таки всплыл в его подсознании именно сейчас и именно в особняке Блэков, было довольно проблематично. Естественно, взглянуть на этот ночной кошмар можно было и под другим углом. Сириус вряд ли был единственным заключённым, которому приходилось лицезреть во сне события многолетней давности, умерших или убитых им же людей, просто потому что за время, проведённое за решёткой, ему так и не довелось узнать кого-либо или что-либо новое. Но всё же при этом Сириус отлично понимал, что природа его сновидений разительно отличается от рядовых кошмаров. Хотя он до сих пор так и не смог разобраться в её сути. Роланда появилась спустя пятнадцать минут, хотя раньше ей, чтобы осмотреть спальню и ванную, хватало всего семи — максимум десяти — минут. Интересно, что её задержало? Не твои ли записи и эксизы, которые в этот раз ты, кусок идиота, не успел спрятать? Вот будет забавно, если она поймёт, чем ты здесь занимаешься, да? Офицер Хуч довольно быстро обошла скудно обставленную кухню, обследуя своим цепким взором каждый угол, затем остановилась напротив Сириуса и, взяв в руки приготовленный специально для неё стакан, в очередной раз широко улыбнулась. — Молодец, Блэк. Вижу, что основные правила ты всё же уяснил, — Роланда сделала длинный неспешный глоток, смакуя обычную воду из-под крана с таким видом, будто это был бокал дорогого вина. — Я надеюсь, что и впредь ты не станешь нарываться на проблемы. Иначе нам придётся распрощаться, как со Струпьяром. — Со Струпьяром? — Сириус, озадаченно нахмурившись, подался вперёд и откинул большим пальцем упавшую на глаза прядь волос. — Ну, не всем в тюрьме везёт со звучными прозвищами, увы, — Хуч развела руками. — Да, со Струпьяром. Я ведь только что тебе про него рассказывала. Ты меня вообще слушал? Бедняге всё-таки придётся вернуться за решётку. — Так про ожерелье из ногтей вы не пошутили? — Не-а, не шутила, — почти весело откликнулась Хуч, со стуком поставив стакан на дно раковины, и опёрлась спиной о край столешницы. — Ты даже не представляешь, как много на Хогсе любопытных экземпляров. Остров-то всё-таки немаленький. — Хотите сказать, что здесь, помимо меня, психов хватает? Хуч посмотрела на Сириуса с откровенно наигранным негодованием: — Ну, не все же из вас психи, Блэк! — Ага-ага. Оступившиеся люди, которым дали второй шанс, — Сириус мрачно хохотнул, вновь откинувшись на спинку стула, и скрестил руки на груди. — Интересно, как быстро иссяк бы поток туристов, если бы стало известно, сколько на самом деле таких оступившихся населяет этот райский уголок? — Ой, не драматизируй, — с беспечностью уж слишком поразительной для темы их разговора отмахнулась Хуч. — Конечно, это не то, что обычно пишут в туристических брошюрках. Но, если подумать, это стандартная проблема любого мало-мальски крупного населённого пункта. Никогда не знаешь наверняка, кто живёт с тобой по соседству. — Например, ювелир, работающий с... м-м-м... ха, довольно специфичным материалом… Роланда, фыркнув, с демонстративной медлительностью полезла в свою сумочку, и спустя полминуты такого же явно неторопливого копошения выудила из её недр пудреницу. Сириус всё это время терпеливо взирал на собеседницу, понимая, что она специально выдерживает эту эффектную паузу. — Ты когда-нибудь слышал о Нагльфаре? — наконец-то заговорила Хуч, стрельнув невинными глазами в Сириуса поверх раскрытого зеркальца. — О ком, простите? Такой резкой смены темы Сириус не ожидал. — Не о ком, а о чём, парень, — откликнулась Роланда, поправляя помаду на верхней губе кончиком оттопыренного мизинца. — Нагльфар. Скандинавская мифология. Рагнарёк. Никаких звоночков? Сириус нахмурился. — Нет, про Рагранёк я в курсе, но не совсем понимаю, при чём зде… — Короче, — перебила его Хуч, резко захлопнув пудреницу. — Когда настанет конец света, помимо всего прочего кошмара, вроде расхаживающих повсюду гигантских волков, которые ни за что не упустят шанс слопать Солнце или, на худой конец, Луну, к нам из мира мёртвых приплывёт корабль, полностью построенный из ногтей. Ногтей мертвецов, если ты ещё не понял. — Дайте угадаю. Это и есть Нагльфар. — Именно. Так что Струпьяр пытался сделать доброе дело. В некотором роде, — добавила Роланда после того, как Сириус издал полный насмешливого скептицизма возглас. — Парень утверждает, что избавляя покойников от ногтей, он вносит свой скромный вклад в спасение человечества. Ведь чем меньше материала попадёт в мир мёртвых, тем дольше будет строиться Нагльфар. — О, как это благородно и самоотверженно с его стороны. — Ну, по крайней мере, куда благородней, чем выдирать ногти пока ещё живым бездомным. Да и не только ногти, чего уж там. — Так вот за что его посадили, — Сириус присвистнул и, когда Хуч кивнула, не удержавшись, вполголоса пробормотал в пустоту: — А ведь они считают монстром меня. — Что, досталось тебе за эти две недели от добрых мирных жителей? — Роланда невесело хмыкнула. — Хотя я думала, что ты не продержишься и одной. Потому что говоря «добрые» и «мирные», я подразумеваю «мстительные» и «подлые». — Мне больше некуда было податься, — Сириус пожал плечами, напустив на себя максимально безразличный вид. Но Хуч — естественно! — на это не купилась. — Дерьмо собачье. У тебя-то уж точно был выбор. Но ты решил вернуться. И я даже догадываюсь, зачем. Роланда впилась своими глазами-буравчиками в деланно расслабленное лицо Сириуса и выжидающе приподняла правую бровь. Ну вот. Она подвела разговор к теме, которая её изначально и волновала. Сириус усмехнулся. Конечно, она видела его записи и рисунки. И конечно же, они её заинтересовали. Не могли не заинтересовать. — Я вернулся, — всё с той же невозмутимостью начал Сириус, — потому что мой дом здесь. На Хогсе. Иных причин у меня не было и нет, офицер. Роланда улыбнулась и мелко покивала. Она очевидно не верила ни единому его слову, Сириус это прекрасно понимал, но почему-то не давила. Почему? — Так ты наладил контакт с семьей? Ну кто бы сомневался, что кроме записей Роланду заинтересует и фотоальбом. Ведь в прошлый её визит пару дней назад его здесь не было. — Едва ли это возможно, — Сириус выпрямился на стуле, закинув ногу на ногу. Он не чувствовал никакого дискомфорта, хотя по-прежнему сидел перед Хуч в одних трусах, а она с лукавой улыбкой смотрела на него сверху вниз. — Единственная Блэк, которой на меня не наплевать, Нарцисса. Роланда кивнула, а Сириус усмехнулся. Она не задала прямого вопроса, а он не дал прямого ответа, но оба друг друга поняли. Да, альбом Сириусу передала именно Нарцисса. — И как к вашим встречам относится её муж? — с искренним любопытством поинтересовалась Хуч, подавшись вперёд. — Если не ошибаюсь, вы ведь неплохо ладили с ним когда-то. Да уж, конечно. Ладили. — Это было давно, — Сириус тряхнул головой, откидывая волосы назад. —  Я сомневаюсь, что сейчас он в восторге от того, что Нарцисса стала наведываться в книжный чаще одного раза в столетие. Но шанса спросить у Малфоя лично, к счастью, пока не представилось. — Ты так и продолжаешь избегать встреч с друзьями, — это был не вопрос, утверждение. Хуч с наигранным сожалением вздохнула: — А я ведь уже обрадовалась. Решила, что ты окончательно примирился с прошлым. Сириус понимал, что Роланда сейчас говорила не только о Малфое. Она намекала на Джеймса. В записях Сириуса имя бывшего лучшего друга мелькало довольно часто, и Хуч, похоже, истолковала это по-своему. Но, увы. Теперь с Поттером Сириус виделся лишь в своих кошмарах. — Как дела на работе? — продолжила расспросы Роланда, так и не дождавшись от Сириуса никакой реакции на своё предыдущее замечание. Сириус пожал плечами. — Всё нормально. Конечно, когда-то работа продавцом в книжном магазине не была пределом его стремлений. И ведь снова это проклятое «когда-то»! Двенадцать лет назад голова Сириуса была забита совсем другими проблемами и мечтами. И в погоне за вполне чёткой целью, Сириус поделил свою жизнь на вполне чёткие этапы. Семь лет академического образования параллельно с практикой под чутким надзором опытного архитектора, за которыми должна была последовать сдача охренительно сложного лицензионного экзамена перед самим Национальным Советом архитектурной регистрации. И сдача эта могла растянуться на следующие пять лет. Если не больше. Но всё же это был отличный план на будущее, в котором, несмотря ни на что, отдельное место уделялось и Дори, и, конечно же, Хогсу. Сириус выматывался, разрываясь между учёбой на большой земле и своим маленьким счастьем дома. Но он не был готов отказываться от Доркас, она же не была готова расставаться с Хогсом. А Хогс в конечном итоге погубил их обоих. И теперь Сириус, отмеченный несмываемым отпечатком судимости, не мог рассчитывать на карьеру своей мечты. Поэтому Сириусу ужасно повезло, что Лавгуд согласился взять его на работу в свой книжный. Да, для малых предприятий, коих на острове было слишком много, устанавливались внушительные налоговые льготы, если они нанимали бывших заключённых. Но никто из владельцев этих самых предприятий не торопился брать в свой штат человека, убившего дочку бывшего мэра Хогса. А вот Лавгуд почему-то рискнул. — Правда, Лавгуд довольно странный… — прокашлявшись, задумчиво проронил Сириус, потому что, судя по пытливому взгляду Роланды, короткое «нормально» её явно не устроило, и она ждала продолжения. — Но кто я такой, чтобы об этом говорить? Он нанял меня, когда все остальные даже не хотели пускать на порог. Поэтому я ему благодарен. — А сама работа тебе нравится? — Вполне. — Я рада, — вроде бы даже с искренней теплотой в тоне произнесла Хуч, отлипнув наконец от столешницы и выпрямившись. — И рада, что здесь, — она обвела рукой окружающее пространство, очевидно, имея в виду его съёмную квартиру, — у тебя тоже всё в порядке. Сириус вежливо улыбнулся, поднимаясь на ноги. — Спасибо, офицер, я стараюсь. Они вместе прошествовали к входной двери. На пороге Роланда вдруг замешкалась — впервые на памяти Сириуса! — и остановила свой непривычно серьёзный взгляд, мгновенно состаривший её на десяток лет, на растерянном лице Сириуса. — Не ввязывайся в неприятности, парень. Может быть, ты и веришь, что поступаешь правильно, но… — Хуч сокрушённо вздохнула, — просто не повтори ошибку с Нагльфаром. Ты можешь сколько угодно убеждать себя, что следуешь благородной цели, но пока есть риск навредить себе и другим, ты не можешь с полной уве… — Никаких благородных целей, Роланда, — с мрачной усмешкой перебил её Сириус. — То, что вы видели там, — он мотнул головой в сторону спальни, — я делаю исключительно из эгоистичных побуждений. Меня мучают кошмары, я их записываю. Пытаюсь в них разобраться. Избавиться от них. Всё. — Я вижу это немного по-другому. Ты хочешь найти убийцу Доркас Медоуз. Сириус, не сдержавшись, фыркнул. — А разве не я убийца Доркас Медоуз? Роланда ушла, так и не ответив. И, заперев за офицером дверь, Сириус утомлённо прислонился к её шершавой поверхности голой спиной и прикрыл глаза. Каждый визит Хуч отнимал у него слишком много сил и нервов. Он не переносил тех, кто роется в чужих вещах, и особенно Сириуса раздражало, когда копались в его вещах. Но ещё больше он бесился, когда кто-то лез к нему в голову. А Хуч мастерски справлялась и с тем, и другим. Поэтому после любой внеочередной проверки она оставляла в полнейшем беспорядке не только его квартиру, но и мысли. The quiet it swallows us. What's waiting around the corner? Тишина, она поглощает нас. Что ждет нас за следующим поворотом? Senses we cannot trust, hunted by unseen horror. Чувства, которым мы не можем доверять, преследуемые невидимым ужасом. Shadows they can't even reach us now, Тени, они даже не могут до нас дотянуться, There's no spark of light that can lead us now. Но нет ни единой искры света, что могла бы указать нам путь. Трель телефона вонзилась в сознание Ремуса острым стальным шипом. И, пока он с беспомощностью слепого щенка пытался сориентироваться в пространстве, пару раз провернулась туда-обратно, проникая всё глубже и глубже. Свесившись с дивана, Ремус с закрытыми глазами елозил рукой по полу в попытке нащупать надрывающийся мобильник, но вместо этого ему попадались одни лишь бутылки, обрывки бумажных упаковок и прочий мусор. Люпин почувствовал, как к горлу подступает тошнота. Отлично. Выругавшись сквозь зубы, Ремус наконец разлепил налитые свинцом веки и, щурясь, огляделся по сторонам. Телефон обнаружился в пустом контейнере из-под китайской еды. — Да, — прохрипел Ремус, поднося к уху испачканную в кисло-сладком соусе трубку. Корпус телефона неприятно лип к коже, а резкий запах, незамедлительно ударивший в нос, спровоцировал очередной рвотный позыв. — Лю…пин. — Проснись и пой. У нас очередной клиент, — отозвался мобильник бодрым до отвращения голоском Тонкс. —  Точнее клиентка. Совсем девчонка. Задушили и бросили труп в доках. Ремус, попытавшись подняться, резко выпрямился, и в его глазах тут же потемнело. Он охнул и снова выругался, откинувшись на диванную подушку. — Ты в норме? — тон Тонкс обрёл настороженные нотки. — Где? — через силу выдавил из себя Ремус, сжав закрытые глаза указательным и большим пальцами свободной руки. Во рту у него было сухо, будто в пустыне, и каждое произнесённое слово раздирало горло, как наждак. — Что, прости? — Где… задушили? — Ты пил, — вместо того, чтобы ответить, Тонкс раздражённо засопела в трубку. — Опять. — Нет. Он выдохнул эту ложь на автомате, даже не успев обдумать стратегию своей защиты. Из-за известия о новом трупе мысли Ремуса потекли совсем в ином русле. После того, как он получил то странное послание и Сириус вышел на свободу, Люпин не мог не напрягаться всякий раз, когда сообщали об очередной найденной мёртвой молодой девушке. Хоть и понимал, насколько это глупо. — Какого хрена, Люпин?! — рявкнула вдруг Тонкс, заставив Ремуса вздрогнуть от неожиданности и тут же поморщиться от боли. — Это уже четвёртый раз за эти две недели! — Третий, — тихо поправил её Ремус, но Тонкс, естественно, не обратила на его реплику никакого внимания, продолжая распаляться всё сильнее. Он был в завязке чуть больше года. Но три недели назад сорвался из-за того проклятого анонимного письма. А после методично срывался потому, что не мог перестать думать об этом проклятом письме. Тонкс, до первого продолжительного запоя Ремуса и не подозревавшая, какого трудного напарника ей подсунули, сначала пыталась решить вопрос пусть и с присущей ей неуклюжей деликатностью, но всё же мирно. Теперь же в открытую отчитывала Ремуса, не скупясь на грубые формулировки: в гневе милая Тонкс превращалась в настоящую фурию. В любой другой ситуации Ремус не упустил бы шанса отшутиться на эту тему, но не сейчас. У него просто не было сил. Он не хотел ни спорить, ни оправдываться, ни даже просто разговаривать. — Где её убили, Тонкс? — Люпин, вздохнув, вклинился в бурный поток возмущений напарницы и заставил себя отнять руки от лица. Дневной свет уже не так резал глаза, как при первой попытке их открыть. Интересно, сколько сейчас времени? — Прочтёшь мне лекцию позже. Я сейчас не в лучшей форме, как понимаешь. — В доках, как я и сказала. И, к слову, лучше бы тебе явиться сюда как можно скорее. Грюм не особо обрадуется, если прознает, что ты не в лучшей форме. — В городских доках? — требовательно уточнил Ремус, не обращая внимания на сочащиеся сарказмом интонации Тонкс. Сейчас его волновали совсем другие детали. — Чёрт, да в каких же ещё! Значит, на большой земле, не на острове. Люпин, несмотря на то, что обещал самому себе не делать преждевременных выводов, всё же с заметным облегчением перевёл дух. Конечно, предстояло ещё выяснить, когда именно произошло убийство, чтобы проверить, не покидал ли Сириус в это же самое время Хогс. И вообще стоило бы выяснить все детали, а только потом радоваться тому, что анонимные предупреждения были и останутся пустышкой. — Я скинула тебе всю информацию сообщением за минуту до того, как позвонила, — продолжила Тонкс, нарушая бессмысленно затянувшуюся паузу. Её голос уже растерял всю враждебность и звучал теперь безлико и устало. — Так что приведи себя в порядок и приезжай сюда. Ты ведь и без лишних напоминаний знаешь, что нужен мне. Тонкс отключилась, и Ремус наконец отнял от уха липкую трубку. Да, он был нужен ей. Потому что людей катастрофически не хватало, а объём совершаемых преступлений лишь рос. Большая часть ресурсов отдела была брошена на поиски терроризировавшего город своими отвратительными выходками религиозного фанатика. Страдали в основном парни-подростки, и дело за считанные дни обрело статус приоритетного. Расследованием же всех остальных текущих убийств приходилось заниматься детективам, по тем или иным причинам оставшимся в стороне от всей этой шумихи. И эти детективы, мягко говоря, зашивались, потому что всё новые и новые дымящиеся кучи дел не заставляли себя долго ждать. Ремус перевернулся на бок и сел, чувствуя, как болит и ноет всё его тело. Похоже, после четырёх дней трезвости организм воспринял вечер в компании виски за личное оскорбление. Люпин с силой потёр заросшее жёсткой щетиной лицо, затем оглядел заваленное мусором и пустыми бутылками пространство гостиной и поморщился. Отвращение к самому себе прожигало его внутренности хуже любого яда. Стянув со стоявшего у изголовья дивана стула свои джинсы, Ремус лишь с третьей попытки умудрился продеть ноги в штанины. Затем с таким же трудом поднялся и, не застёгивая ремень, проковылял на кухню. Там он, бессильно оперевшись о раковину, выпил залпом два стакана противной тёплой водопроводной воды, а затем сунул под льющуюся из крана струю голову, которая буквально разрывалась от набирающей обороты похмельной мигрени. Когда боль немного отступила, Ремус смог выпрямиться в полный рост и подойти к окну. Утро плавно перетекало в оживлённый день — об этом кричало буквально всё по ту сторону пыльного стекла, и Люпину совершенно не хотелось окунаться в эту суету, царившую за пределами его берлоги. Но у него не было выбора. Поймав собственное мутное отражение в стеклянной дверце навесного шкафчика, Ремус в очередной раз скривился. Мятый, осунувшийся, постаревший. Люпин попытался пригладить руками торчащие во все стороны волосы, отмечая про себя, что в глазах всё ещё плескались отголоски алкоголя. Похоже, даже контрастному душу не под силу было бы справиться с подобным кошмаром. Вот Тонкс обрадуется-то, если он явится в таком изжёванном виде. Определённо обрадуется, да. Ремус провёл кончиком языка по зубам. Ощущение было не из приятных, хотя чего ещё стоило ожидать, если всю ночь пить дешёвое пойло, заедая его едой из китайской забегаловки и выкуривая одну сигарету за другой? Горло вновь сковал рвотный спазм. И на этот раз Люпина тошнило в первую очередь от самого себя. Он был жалок. Беспомощен. Труслив. И даже если аноним, написавший то письмо, ошибался насчёт Сириуса, в одном этот тип был совершенно прав. Если убийца Дори вдруг решит продолжить начатое, никчёмный Ремус Люпин был бы последним, кому хватило бы смелости ему противостоять. Here we are in the heart of the darkness, Вот мы и в самом сердце тьмы, You feel your body shake, feel like a phantom wait. Ты чувствуешь дрожь, тебя окутывает тревожное ожидание. Here we are in the heart of the darkness, Вот мы и в самом сердце тьмы, Hold fast, we must be brave… Крепись, мы должны быть храбрыми… Джеймс открыл глаза, чувствуя себя абсолютно разбитым, и хмуро уставился в потолок. Ему потребовалась пара секунд, чтобы понять, где он находится. В собственном кабинете. Отлично. Он ненавидел спать днём. Это ко всем чертям сбивало его и без того вечно страдающий биоритм. Но в то же время это был чуть ли не единственный шанс восполнить сон, которого Джеймсу в последние полгода отчаянно недоставало. Работа над новым романом вымотала его куда сильнее, чем он мог бы себе представить в самом начале своего писательского пути. Но Дирк ждал рукопись уже больше года, а в последние месяцы стал откровенно невыносимым, поэтому Джеймсу пришлось взять себя в руки и ускориться. На самом деле значительная часть романа уже была готова, но Джеймса абсолютно не устраивала та картина, что вырисовывалась. Оттого он уже который день лопатил собственные заметки и до рези в глазах вчитывался в опротивевший ему текст, пытаясь понять, на каком же именно моменте всё пошло не так, как он хотел. После ошеломляющего успеха «Затмения» все — Дирк, читатели, критики — ожидали, что новый детектив Джеймса Поттера если уж не превзойдёт первую книгу, то хотя бы просто не уступит ей в крутости. Сам же Джеймс уже начал сомневаться, что сюжет «Искупления» выйдет хотя бы наполовину таким же впечатляющим, как обласканная критиками фабула его дебютного романа. Предаваясь подобным мрачным размышлениям, ставшими для него уже в некотором роде привычными, Джеймс всё ещё пялился в потолок, когда дверь кабинета распахнулась, с грохотом ударившись об одну из деревянных панелей, которыми были обшиты стены.  Вошедший был вне обзора Джеймса, который по-прежнему лежал на не удобном для дневного сна кожаном диване, но, судя по воспроизводимому шуму, это мог быть только один человек. — Внаеф, как навывают четвевтьфунтовый чивбувгев в Павиве?[1] — торжественно прошмакал Гарри, очевидно, с набитым ртом. — Роял с сыром, — подражая интонациям Джона Траволты, протянул в ответ Джеймс. Он приподнялся на локте и, встретившись глазами с озорным взором сына, увлечённо уплетавшего бургер, выгнул бровь: — Разве у нас сегодня по графику не китайская кухня? Гарри пожал плечами. — Я вапутафся, — и, прожевав, добавил: — К чёрту график. Это слишком сложно. Растрёпанней обычного, в выцветшей растянутой майке и пижамных штанах Гарри и сам выглядел так, будто только что проснулся. Джеймс нащупал очки под диванной подушкой и, нацепив их, покосился на часы за спиной сына. Половина третьего. Будь Лили здесь, она, как истинный жаворонок, устроила бы им обоим отличную головомойку по такому дивному поводу. Хотя… Джеймс обвёл взглядом пол, стол, кресла, усеянные листками бумаги разной степени измятости. Будь Лили здесь, она бы изначально не допустила такого хаоса в жизни своих мужчин. Педантичная Гермиона слегла с жуткой простудой, а миссис Винки, приглядывавшая за хозяйством после развода Джеймса, уже вторую неделю гостила у своего сына на большой земле. Поэтому сейчас они с Гарри были предоставлены сами себе, питались полуфабрикатами и едой на вынос из местных забегаловок, а сам дом погряз в типично холостяцком беспорядке. — Ты не выходил отсюда часов двадцать, — Гарри смахнул свободной от бургера рукой пару комков бумаги с одного из кресел. И, плюхнувшись в него, мотнул головой на растрёпанный блокнот, который сиротливо ютился на краю кофейного столика: — Много написал? — Ничего путного не выходит, — отозвался Джеймс, протяжно зевая. — А я ведь говорил, что тебе просто не хватает ещё одного героя, — повертев в руках бургер, Гарри прицелился для очередного укуса. — Без меня там всё тухло, признай. Джеймс наконец нашёл в себе силы сесть. В ответ на его манипуляции диван, видавший времена и получше, протестующе проскрипел целую симфонию. — Твой персонаж добавит сюжету ещё больше сумбура. Нет уж, спасибо, мне тебя и здесь целыми днями хватает. На деле Джеймс поклялся самому себе, что в этом романе он совершенно точно обойдётся без использования столь явных прототипов. «Затмение» в этом плане обошлось ему слишком дорого. Разрушенный брак, косые взгляды, завуалированные и не очень угрозы и даже парочка исков… — Потерпи меня до осени, — хохотнул Гарри. — Ещё скучать будешь. — Соскучишься тут, как же, — добродушно фыркнул Джеймс, разминая затёкшую шею. — Можно подумать, в новом семестре что-то изменится и ты перестанешь мотаться сюда каждую неделю. Сам не понимаю, какого чёрта я согласился оплачивать твою учёбу на большом берегу, если ты всё равно круглый год торчишь на этом проклятом острове. — Потому что, — Гарри, хитро прищурившись, поднял указательный палец вверх, — так решила мама. Это ведь фамильная черта Поттеров! Беспрекословно слушаться маленьких рыжих женщин, несмотря ни на что. Ну, и не забывая при этом испытывать благоговейный трепет, конечно же. Куда без этого? Джеймс усмехнулся. Да. В этом сын был абсолютно прав. Лили, несмотря ни на что, имела над бывшим супругом почти неограниченную власть до сих пор. Вообще в сегодняшних Гарри и Джинни Джеймс видел себя и Лили — тогдашних. И, откровенно говоря, порой им овладевало странное желание взять сына за плечи и хорошенько встряхнуть, чтобы сбросить с него это любовное наваждение. Гарри и Джинни, как и они с Лили когда-то, с приторной беспечностью наслаждались друг другом. Они наивно верили, что их союз до неземного совершенства гармоничен и что их чувства с годами — естественно, а как иначе! — станут только сильнее. Джеймс мог бы развеять эту розовую иллюзию прямо сейчас, поведав сыну древнюю, как сам мир, страшную тайну. Со временем любое волшебство теряет свою силу, становясь до тошноты привычным. Джеймс даже мог бы рассказать Гарри, что конкретно и в какой последовательности произойдёт. Мог бы в красках и деталях расписать, как именно под натиском суровой реальности начнёт увядать любовь, казавшаяся им, двум идиотам, вечной. А она — эта чёртова любовь — совершенно точно будет увядать, будто оставленный на растерзание сквозняку хрупкий тропический цветок. Джеймс мог бы предупредить сына о том, что со временем он перестанет слышать, а она бросит попытки поговорить. Что они будут ругаться по абсолютнейшим пустякам: из-за неправильно сложенных футболок или закончившегося молока, из-за забытого на заднем дворе зонта или сломавшейся посудомоечной машины. Они будут ругаться из-за всего на свете. И нет, эти ссоры не будут завершаться пылким примирением, как прежде. Ведь даже секс, окрасившись, как и всё остальное, в тусклые оттенки обыденности, уже не будет казаться чем-то необыкновенным и острым. Она больше не будет смеяться над его шутками, а он всё реже будет выходить из своего кабинета. Ему станет тяжело дышать в её присутствии и вовсе не потому, что у него, как когда-то в юности, будет перехватывать дух от восхищения её умом, красотой, её безупречностью. Джеймс мог бы рассказать, что спустя годы их жизнь станет напоминать бесконечную партию в теннис. И это будет отнюдь не дружеская партия, нет-нет. Каждый из них будет стараться нанести удар ракеткой посильнее, чтобы противник — уже давно не напарник, а именно противник — пропустил мяч. Джеймс мог бы объяснить сыну, что в их отношениях появится негласный счёт и проиграть баллы будет куда легче, чем накопить. Что единственным шансом вызвать хоть какие-то эмоции друг у друга станут попытки ужалить побольнее. Джеймс мог бы напомнить Гарри, что он и сам не раз становился свидетелем того, как из плохо освещённых закоулков брака родителей лезли искалеченные монстры. Лезли, чтобы испить свежей крови. Мог бы. Но не станет. Во-первых, потому, что Гарри его, конечно же, не послушает. Во-вторых, это совершенно не та часть личной жизни сына, в которую отцу вообще стоило бы вмешиваться. В-третьих… он просто чокнутый идиот, который так и не смирился с тем, что жена его бросила. И, в-четвёртых, пожалуй, пора прекращать размышлять о своём просранном браке в таких пафосных выражениях и цветатстых оборотах. Такими темпами он скоро и до написания бульварных романов докатится. — К тому же, — продолжил Гарри, не замечая помрачневшего лица Джеймса, — может, я и не буду торчать круглый год на Хогсе. Джеймс встрепенулся и поднял на него глаза. Фраза была произнесена с невинной безмятежностью, а это могло означать лишь одно: Гарри что-то удумал. Но Джеймс не успел выразить свои опасения вслух, потому что до них обоих донёсся едва различимый щелчок отпираемой входной двери, и они с Гарри, как по команде, уставились на распахнутый дверной проём кабинета. Следом послышались шуршание, тихое бормотание и какой-то гулкий стук, будто что-то тяжёлое поставили на деревянный пол. Либо в дом Поттеров пробрался крайне наглый и беспечный вор, либо… Внезапно раздавшийся оглушительный чих буквально сотряс весь первый этаж, и Джеймс против воли улыбнулся. — Ты заразная, в курсе? — прокричал Гарри в пустоту, задрав голову. — Ничего подобного, — ответили из глубины дома и снова чем-то зашуршали. А потом ещё раз чихнули, но уже не так громко. — Ты что, еды привезла? Гарри, прислушиваясь, настороженно замер, словно суслик. — Продукты, — бойкий голос Гермионы звучал уже в относительной близости. — Знала ведь, что вы здесь без миссис Винки всякой гадостью давитесь. Она влетела в комнату, сразу наполняя всё пространство удушающими парами своих пряных духов, и неприязненно покосилась на остатки гамбургера в руках Гарри. — Я приготовлю нормальный ужин. А когда Гарри демонстративно откусил очередной внушительный кусок и начал медленно его пережёвывать, Гермиона так же демонстративно закатила глаза. Дети. — Я же дал тебе отгул, — с напускной строгостью вздохнул Джеймс. — Ты должна была отлежаться. — Я уже отлежалась, — отмахнулась Гермиона и принялась собирать с пола разбросанные листы, попутно их сортируя. — Так ничего и не написали? Джеймсу вдруг стало неловко. Почему-то его деятельная помощница была единственной, перед кем ему действительно было стыдно из-за собственной непродуктивности. А стыдиться Джеймс не любил. Поэтому попробовал разозлиться. — Ничего? А это? — он обвёл рукой горы исписанной бумаги. — Я не выходил из кабинета двадцать часов. Гарри важно покивал, подтверждая слова отца. — Это пвавда. — Тебя Рон покусал? — глядя на жующего друга, словно на нерадивого ребёнка, тяжело вздохнула Гермиона. До злости босса ей, похоже, не было никакого дела. — Что за дурная привычка болтать с набитым ртом! — Втобы… — Гарри, дожевав, изогнул в улыбке испачканные в соусе уголки губ, — тебя побесить. Гермиона отвернулась, чтобы ни Гарри, ни — упаси боже — Джеймс не успели разглядеть ответную улыбку, которая так настойчиво проступала на её лице. Смешная. Хочет казаться строгой и серьёзной. Взро-о-ослой. Она уткнулась в один из поднятых последним листков и принялась скользить своими глазищами по строчкам. И чем глубже она вчитывалась, тем тусклее становилась тень её улыбки. Джеймс решил на всякий случай разозлиться сильнее. Но не получалось. Он ведь и сам понимал, что написанное никуда не годится. Спустя минуту молчания, наполненного лишь бодрым чавканьем Гарри, которому были до лампочки окололитературные переживания, Гермиона подняла осторожный взгляд на Джеймса. — Вы уверены, что… что хотите, чтобы я это… — она встряхнула в руках листок. Её тон был полон сомнений. — Чтобы я это оцифровала? Джеймс задрал очки на лоб и потёр обеими руками лицо. Ни черта он не был уверен. В попытках уйти как можно дальше от сюжета «Затмения», дальше от реальных мест, событий и людей он забрёл в такие дикие дебри, что теперь никак не мог найти выхода к свету. Сейчас ему как никогда прежде хотелось отмотать время назад. До того момента, как он всё-таки осмелился переслать Дирку рукопись с первыми набросками. До того момента, как идея опубликовать историю, основанную на боли и страданиях близких ему людей, показалась ему гениальной. Хотя нет. Идеальнее всего было бы вернуться на двенадцать лет назад. В ту злосчастную ночь, когда была убита Доркас. Вернуться и предотвратить то, что произошло. Но он не мог. И почему до сих пор не изобрели способы поворачивать время вспять? — Можешь сжечь всё в камине, — откликнулся Джеймс долгие три минуты спустя, потому что Гермиона всё ещё ждала от него ответа. — Вам надо с ним поговорить, — вдруг заявила Гермиона, резко скомкав злосчастный листок, который так и не выпустила из рук. Джеймс поморщился. То ли от звука сминаемой бумаги, то ли от слов Гермионы. — Если вы до сих пор ждёте подходящего момента, то его не будет. Вы сами это понимаете. — Он и меня к нему не подпускает, — пожаловался Гарри таким тоном, будто Гермиона и без него этого не знала. Но она-то знала. Сначала они с Гарри оба поддержали разумное предложение Джеймса не давить на Сириуса сразу же после освобождения, но теперь, когда стало понятно, что Поттер-старший тянет время из банального малодушия, никак не могли перестать упрекать его в этом. — Не сказать, что я не пытался, конечно, — продолжал глядевший в потолок Гарри, театрально вздыхая, словно выступал перед невидимыми зрителями. — Только вот крёстный меня тоже избегает. Вы два старых кретина, серьёзно. Два старых упёртых кретина. Джеймс фыркнул. — Прошло уже несколько недель, — подключилась к драматичным стенаниям Гарри Гермиона. Она отчётливо шмыгнула носом и сразу же смутилась. — Гм… Вы ведь сами знаете, что это единственный верный шаг. Иначе мы так и будем топтаться на месте, — она, как и сам Джеймс недавно, обвела широким жестом горы разбросанных бумаг, — с книгой. — И с расследованием, — охотно добавил Гарри. — Ни книга, ни расследование здесь не при чём, — буркнул Джеймс, рывком поднимаясь на ноги. Буркнул только из упрямства. Он ведь действительно был упёртым кретином. Конечно, не таким уж и старым, но да, всё же кретином. — И вообще, — спохватившись, строго добавил Джеймс и со значением поглядел на хитро ухмыляющегося сына. — Нет никакого расследования. — Конечно-конечно, — слишком быстро согласился Гарри. — Ты просто собирал материал для книги. — К слову, в четверг в «Придире» пройдёт автограф-сессия Локхарта, — влезла Гермиона прежде, чем Джеймс успел отреагировать на провокацию Гарри. Джеймс удивлённо уставился на помощницу, не совсем понимая, с какой это стати Локхарт вдруг пришёлся «к слову». Гермиона тем временем спокойно продолжила: — Мистер Лавгуд звонил лично, чтобы удостовериться, что вы придёте. Я уж молчу о письме от самого Локхарта. Помните? — уточнила Гермиона. Джеймс отрицательно мотнул головой. Он-то помнил, но из вредности не хотел признаваться. — Он писал ещё в начале своего тура. Почти месяц назад. Специально, чтобы вы ничего не планировали и обязательно пришли. — Ну ты-то сама точно такое событие не пропустишь, — хохотнул Гарри. Он уже доел гамбургер и теперь без зазрения совести вытирал перепачканные в соусе руки о свои пижамные штаны. Лили пришла бы в ужас, однозначно. — Это же Гилдерой Локхарт! Гарри произнёс имя писателя с карикатурным придыханием, мгновенно заслужив уничижительный взгляд от Гермионы. — Прекрати. Я была ребёнком. — Скажешь, что сейчас ты уже не читаешь его книжонки? Джеймс нагнулся, чтобы продолжить начатую Гермионой уборку, при этом делая вид, что его совершенно не интересует этот разговор. Только вот в действительности Джеймса Поттера, взрослого мужчину и автора сотни тысяч никому не интересных статей, парочки никудышных повестей и аж целого одного бестселлера, задевала даже просто мысль о том, что его помощнице могло нравиться — хоть капельку нравиться! — творчество идиотского Локхарта. — Скажу, — упрямо задрав подбородок, Гермиона скрестила руки на груди. — И если я прямо сейчас отправлюсь к тебе домой и полезу в книжный шкаф, то не найду там ни единого нового романа Локхарта? — Валяй. Ты ничего не найдёшь. — Значит, ты прячешь их отдельно от других книг, — торжественно провозгласил Гарри с видом выносящего приговор судьи и даже в ладоши хлопнул.— Но я выведу тебя на чистую воду. И придётся признаться, что ты тайком почитываешь девчачьи романы о вампирах. Гермиона закатила глаза. — Я заговорила о Локхарте не поэтому. Автограф-сессия в «Придире». В четверг. Никаких умных мыслей по этому поводу не будет? — Сириус, — просиял Гарри, догадавшись. — Лучше не придумаешь! — Это глупая затея, — одновременно с сыном выпалил Джеймс, запихивая стопку собранных листов под корешок блокнота.  Гермиона оскорблённо цокнула. — По-моему, это идеальный момент. — По-моему, — язвительно передразнил её Джеймс, — ты сама только что утверждала, что подходящего момента в этой ситуации по определению быть не может. — В четверг, — отчеканила Гермиона и, вплотную приблизившись к Джеймсу, отобрала у него блокнот с записями. — В полдень. Мы будем там. Оттягивать больше нельзя, мистер Поттер. — Я подумаю, — невнятно проворчал он, отворачиваясь. Под пытливым взглядом Гермионы он ощущал себя капризным школьником, но никак не её боссом. — Только надо убедиться, что Сириус тоже там будет, — в голосе Гарри впервые за время беседы проскользнули нотки обеспокоенности. — Он виртуозно избегал встреч со мной. Если он поймёт, что папа почтит визитом клоунаду Локхарта, то наверняка найдёт способ отмазаться у Лавгуда. — Ну я же не дура, — заявила Гермиона и смачно чихнула. — Будь здорова, — угрюмо пробормотал Джеймс. Дурой его помощница точно не была. И глупо было надеяться на то, что и на этот раз им с Сириусом удастся избежать встречи лицом к лицом. Если уж за дело основательно взялась Гермиона Грейнджер, оно обречено на успех. — Спасибо, — улыбнулась Гермиона и, перехватив поудобнее блокнот, топорщившийся из-за разномастных листов под обложкой, добавила специально для Гарри: — Я ответила отказом и на письмо Локхарта, и на приглашение Лавгуда. Нас не ждут. Действовать будем скрытно. — Джеймс Бонд, — с деланным русским акцентом протянул Гарри. — Очаровательный секретный агент…[2] — Взболтать, а не смешивать, — басом подхватила Гермиона, скорчив умилительно серьёзную рожицу. И они дружно рассмеялись. Джеймс же — далеко не Бонд, а просто Поттер — снова попробовал разозлиться. Ведь его «подумаю» наглым образом проигнорировали, сразу же перейдя к обсуждению деталей секретной операции в духе агентов с двумя нулями. Обсуждали без его согласия, между прочим! Он действительно попробовал разозлиться, а потом взглянул на сына и свою помощницу и... передумал. Вид Гарри и Гермионы, затеявших очередную сумасбродную шалость, в который раз воскресил в памяти Джеймса воспоминания о том, как целую прорву лет назад они с Сириусом здесь же, в этом же чёртовом кабинете, строили собственные ничуть не менее дикие планы. Джеймс вздохнул. Ребята были правы. Им с Сириусом уже давно нужно было поговорить. __________________________________________________________________________ [1] «А знаешь, как Париже называют четвертьфунтовый чизбургер?». Цитата персонажа Джулса Уиннфилда из к/ф «Криминальное чтиво». Хотя, возможно, это не самая популярная фраза этого героя в исполнении Сэмюэля Л. Джексона (инглиш, мазафакер, ду ю спик ит?). [2] Цитата Валентина Жуковского в исполнении Робби Колтрейна из картины 95 года «Золотой глаз», семнадцатого фильма бондианы. Опять же, возможно, не самая популярная фраза Колтрейна из всех, произнесённых им когда-либо с экрана (ю а э визард, Харри!).