Лучший друг кузена

      Устойчивое пиканье мониторов медленно прорывалось сквозь слои дымки и сна, пока Кей не почувствовала, как ее грудь поднялась от глубокого судорожного вздоха.       — Кей-тян.– То, на чем она лежала, сдвинулось, опускаясь под чьей-то тяжестью. Ладонь прижалась к ее щеке, прохладная и успокаивающая. — Ты пришла в себя?       «Так ли это? Наверное».       Окружающие предметы постепенно приобретали очертания и наполнялись смыслом. Кей лежала на жесткой кровати, и голос, который она слышала, принадлежал ее брату. Однако голова казалась отяжелевшей и неподъемной, словно приклеенной к матрасу.       Кей медленно распахнула глаза и поморщилась от яркого света. Когда зрение прояснилось, до нее дошло, что она в больничной палате. Белые стены, настенный телевизор, занавески в зеленый горох — ошибиться невозможно.       — Привет, — нежно произнес Тору. — Как ты себя чувствуешь?       Слегка повернув к нему голову, Кей провела языком по небу.       — Я чувствую… странно. — Ее голос звучал хрипло, а произнесенные три слова отдались  болью  в челюсти.       — Ты спала достаточно долго, чтобы сюда успели примчаться родители, ну и потом еще немного. — Тору улыбнулся устало, потянулся за кувшином и налил воды в пластиковую чашку. — Мама и отец в коридоре, беседуют с врачом.       Кей тупо смотрела на него, пока он играл в медбрата, бережно приподнимая ей голову и помогая сделать глоток. Прохладная вода дарила такой же кайф, как прыжок в бассейн в жаркий душный день.       Он поставил чашку на тумбочку. Понимающий взгляд неожиданно промелькнул на его лице.       — Ты не помнишь, да?       Кей покачала головой и скорчила гримасу, когда острая боль в висках опоясала голову. Тору взглянул на дверь, будто хотел бежать за помощью, но вместо этого положил ее руку себе на ладонь.       Туман в голове рассеялся.       — О боже…       Беспокойство вспыхнуло в глазах Тору.       — Ты помнишь?       — Я упала.       — Я знаю. Мы все знаем, — сказал Тору, нежно прижимая руку к ее плечу, чтобы она снова не дернулась. — Тебе нужно лежать. У тебя произошла кратковременная остановка сердца — тебе нельзя много двигаться. Ладно?       Мое сердце заколотилось, когда я увидела капельницу, подключенную к руке, перекачивающую прозрачную жидкость. Приборы начали пищать сильнее.       — Где Мэй-тян? Она была там…       — Она тоже здесь, Кей-тян. Мэй-тян была рядом с тобой. И это она привела твое сердце в норму. — Он криво улыбнулся. — Масато приехал раньше меня. Он увидел тебя в бессознательном сознании и тут же повез в больницу, не дожидаясь «скорой».        — Где он? — спросила Кей, пытаясь сесть. Она зажмурилась от боли. — Где… где Масато-кун?       Тору отвел взгляд, когда она открыла глаза.       — Последний раз, когда я видел его, он общался с твоим лечащим врачом.       — Что? — Кей снова попыталась сесть, но кузен остановил ее. — Что ты имеешь в виду?       — Успокойся, с ним все в порядке. Он просто побеседовал с ним о твоем состоянии, так же как и я, и все остальные. Я уверен, придется и тебе, когда они узнают, что ты очнулась. — Он помолчал. — Ему нужно знать, при каких обстоятельствах это произошло.       — Как давно все это было?       Тору заерзал, словно ему было неудобно сидеть.       — Ты не приходила в себя одиннадцать часов. Сейчас поздний вечер. Я приехал прямо сюда, как только узнал, что случилось.       «Он что же, вообще не виделся с Масато-куном? Который даже не пришел проведать меня?»       Кей закрыла глаза, ругая себя за бесполезные эмоции.        «Масато-кун сказал, что хочет поговорить. Он приехал и отвез меня в больницу. То, что он не пришел сюда, еще не повод закатывать истерику. Тем более что впереди у меня серьезные испытания».       Когда Кей открыла глаза, Тору пристально смотрел на нее. Повисла пауза.       — Ты действительно его любишь?       Кей вздохнула.       — Да.       Он опять заерзал и выругался себе под нос.       — Я знаю, ты не хотела слышать это раньше, но придется выслушать сейчас. Масато, конечно, придурок, но этот придурок тебя любит.       Ватабэ открыла рот.       — Да, я знаю, что он отталкивал тебя и все такое, но он — парень, а все мы, парни, придурки. Честно признаюсь. Мы часто совершаем идиотские поступки. — Тору наклонился к Кей и понизил голос. — Знаешь, он чем-то напоминает мне Николь. Она поначалу была такой же. По другим причинам, но у нее… короче, у нее были свои проблемы, в которых ей нужно было разобраться. И я думаю, то же самое происходит с ним. Не знаю. Я не могу лезть ему в душу, но Масато — парень с заморочками.       — Я знаю, — тихо сказала Кей, сглатывая слезы. Все в Масато сложно. Так было всегда, и Кей не могла сказать с уверенностью, что ему необходимо лишь разобраться со своими проблемами. Некоторые люди просто не могут расстаться с прошлым.       Тору опустил глаза и глубоко вздохнул.       — Знаешь, не так давно он сказал мне, что ты чувствуешь вину за то, что я сделал с Рю-куном.       Ее глаза расширились от удивления.       — Ты не должна так думать. — Кузен поднял голову и посмотрел сестре в глаза. — Я сделал это с ним и сделал бы это снова. Твоей вины здесь никогда не было. Договорились? Неважно, что ты молчала столько времени. Поверь мне, я знаю, как люди держатся за свое дерьмо, хранят его в себе годами, пока молчание все не разрушит. По сути, ты была  ребенком,  а я полностью отдавал себе отчет в своих действиях. И единственное, о чем я сожалею, так это о том, что ты чувствуешь себя виноватой в том  выборе, который сделал я.       После разговора с Тору камешек упал с души, но сейчас гигантская горилла, страдающая ожирением, наконец-то убралась с ее груди. Чистое, сладкое облегчение прокатилось сквозь девушку столь мощной волной, что она почувствовала себя в эпицентре шторма. Слезы поднялись в горле и подбирались к глазам.       — Кей-тян, не плачь. — Тору нахмурился. — Я не…       — Не буду. — Она всхлипнула пару раз, закрывая шлюзы плотины слез. — Спасибо тебе.       — Не благодари меня.       Кей ничего не сказала, потому что ему необязательно было это слышать, но для себя она знала точно. Слова Тору стали для нее спасательным кругом. Она схватилась за него и удержалась на плаву.       — Я люблю тебя так же, как кексы.       Широкая искренняя улыбка озарила его лицо.       — Дурочка, я тоже тебя люблю.       Вскоре в палату зашли мама и отец. Вид у отца был угрожающий. Мама выглядела не лучше, но ей удавалось сдерживать эмоции. Они пытались вытолкать племянника за дверь и причитали над дочкой, пока не явился врач. Пересказывать то, что она не помнила, было трудности.        Когда молодой врач закрыл маленький блокнот, отец взял ее руку и прижал к своей щеке.       — Это пока все, что нам требуется прямо сейчас, — сказал доктор, поднимаясь со стула. — Отдыхайте. Вам нужно поправляться.       — Если возникнут какие-либо сложности, Вы позвоните мне. — Отец выпрямился и в упор посмотрел на паренька в белом халате.       Врач кивнул и ушел, а его тотчас сменила медсестра с виду моложе Кей. Ее ощупывали, тыкали, слепили ярким светом, проверяя зрачки. Ей сделали внутривенный укол легкого обезболивающего, и, когда лекарство подействовало, девушка почувствовала себя вполне сносно, а в животе заурчало. Мама поправила тонкое одеяло на ее груди.       — Завтра ты выйдешь отсюда, и мы с твоим отцом подумали, что для тебя будет лучше, если ты поедешь домой с нами, вместо того чтобы дожидаться приезда к нам моего племянника.       Сидя в углу, Тору скорчил гримасу.       — Нам так будет спокойнее, — добавил отец, сжимая ее руку. — Поверь.       — Вам было бы гораздо спокойнее, если бы она жила с вами до конца своих дней, — буркнул Тору.       Его тетя бросила на него сердитый взгляд.       — После того, что случилось? Да. Я хочу, чтобы ближайшие три десятка лет она оставалась под моим крылом.       — Всего три? — пробормотала Кей.       Она плотно сжала губы.       — Ей совершенно незачем торчать здесь до Рождества.       Конечно, Кей очень хотелось, чтобы родители забрали ее и увезли домой. В родительском доме она всегда чувствовала себя спокойно, и могла бы отсиживаться в своей комнате до Рождества. Звучало заманчиво, но девушка знала, что если сейчас уедет домой, то вряд ли когда-нибудь вернется в Токио. Кей наверняка захочется остаться там, где безопасно, где все знакомо и мило. Но она знала и то, что отныне  здесь ее жизнь — учеба, перспектива карьеры, которая, возможно, ей понравится. У Кей было будущее, и она стала взрослой, способной самостоятельно решать свои проблемы, не рассчитывая на то, что всякий раз ее будут выручать родители. В конце концов, как бы жестоко это ни звучало, они же не вечные.       — Не знаю, мам. Дай мне подумать, — сказала Кей наконец, зная, что это лучше, чем сразу огорошить их решительным «нет». Ни мама, ни отец не выглядели счастливыми, но тут Тору резко вскочил со стула.       Ее взгляд последовал за ним, и, когда отец обернулся, клянусь, ее сердце остановилось, пусть даже на короткий миг.       В дверях стоял Масато. Высветленные волосы лежали беспорядочной копной, и бледность проступала даже сквозь и так бледную кожу. Черная концертная майка, которую Кей уже успела полюбить, задралась, и из-под нее выглядывала белоснежная полоска живота. Черные штаны с дырками на коленках сползли неприлично низко. По его лицу струился град из капелек пота. Все в нем выглядело помятым, но в ее глазах он оставался самым красивым мужчиной, которого она когда-либо видела.       В руке он держал квадратную розовую коробочку.       Их взгляды столкнулись и не отпускали друг друга, когда он замер на ходу, словно замороженный. Его глаза зажглись ярким серебром, как только облегчение, смешанное с чем-то другим, чему Кей не могла придумать название, смягчило напряженное выражение его лица.       Воздух постепенно уходил из ее легких, когда мама встала и деликатно откашлялась.       — Что ж, компания у тебя есть, не будем мозолить вам глаза.       Отец вскинул брови, переводя взгляд с Масато на Кей и обратно на маму.       — Может быть, мы…       — Мы вернемся завтра утром, дорогой, свежие и бодрые. — Мама выразительно посмотрела на отца и, наклонившись, поцеловала дочку в щеку. — Я люблю тебя, милая.       — Я тоже тебя люблю.       Отец поцеловал дочку в другую щеку и нехотя отказался от притязаний на место у ее постели. Проходя мимо Масато, он наклонился и что-то сказал ему, на что парень кивнул головой. Одному богу известно, что слетело с языка ее отца.       Тору, выходя из палаты, хлопнул Масато по спине, и Кей удивилась, как это он обошелся без своих мальчишеских выходок вроде удара кулаком в живот или по плечу.       «Черт, это серьезно, если Тору-кун ведет себя соответственно возрасту».       Масато не шелохнулся, пока ее родители и кузен не скрылись за дверью, и в следующее мгновение два шага длинных ног привели его к ее постели. Тяжелая тишина прокралась в комнату, когда он поставил коробочку рядом с кувшином и сел, прижимаясь к ней бедром. Ее сердце забилось в ритме стаккато, когда он нежно провел пальцами по ее скуле и заправил волосы за ухо.       Он внимательно вглядывался в ее лицо, изучал его, не пропуская ни одной черточки, отмечая жуткий синяк от падения, от которого щека раздулась так, словно Кей в рот засунули апельсин. Уголок ее правой губы онемел, а кожа вокруг глаз побаливала.       — Тебе больно? — спросил он, и в его грубоватом голосе сквозило беспокойство и что-то еще, похожее на страх. — Больнее, чем-то, что я вижу?       Поначалу Кей не поняла, о чем это он, но потом до нее дошло.       — Нет… О боже, нет.       Масато прикрыл глаза, и его тело содрогнулось от глубокого вздоха.       — Когда я ворвался в ту дверь и увидел тебя на полу без сознания, и ты просто… просто  лежала  там, я решил, что опоздал. Что тебя уже нет.       — Я думала, что умру в той комнате. Я действительно умирала, но ты появился вовремя, — заверила Кей его. — Ты спас мне жизнь. Спасибо тебе. — Она вложила в эти слова все чувства, что захлестывали ее. —  Спасибо тебе.       — Даже в страшном сне не мог представить, что тебе придется благодарить меня за это. — Он наклонился, опираясь левой рукой на кровать рядом с ее плечом. Он ничего не сказал, и, когда опустил голову, коснувшись поцелуем левого уголка ее губ, от волнения у Кей перехватило дыхание. Он заговорил, и его губы терлись о ее губы, словно скрепляя печатью каждое произнесенное слово. — Я был самым настоящим кретином все эти пару недель, и я знаю, что сейчас не время говорить об этом, но мне все-таки нужно тебе что-то сказать. Можно?       Кей сделала глубокий вдох.       — Говори.       Масато дотронулся кончиками пальцев до ее неповрежденной щеки.       — Из-за Ханы-тян и Нино-куна я не мог сблизиться ни с одной девушкой, но ты… ты другая. Ты забралась мне под кожу и пробила путь к моему сердцу. Возможно, это произошло еще в тот первый раз, когда я поцеловал тебя, и я думал, что смогу справиться с этим — обуздать свои чувства, но, когда понял, как глубоко они проросли, испугался до чертиков. Я больше не хотел боли. Я не хотел терять, как это уже произошло однажды. Но сегодня я чуть не потерял тебя. По-настоящему. И меня охватил жуткий страх. Я бы потерял тебя раньше, чем обрел. И одна эта мысль убивает меня.       Он закрыл глаза, мягко уткнувшись лбом в ее лоб.       — Я хотел поговорить с тобой. Вот почему я написал тебе, потому что чертовски по тебе скучал, и я думал… — Он отстранился, качая головой. Кей заметила странный блеск в его глазах, и ком встал у нее в горле. — В любом случае мы еще поговорим, потому что сейчас тебе не нужен весь этот бред.       Кей хотела сказать ему, что готова слушать этот бред бесконечно, потому что искренность его слов разрывала ее на куски и склеивала обратно, наполняя ее сердце надеждой и стирая из памяти последние события, но он потянулся к розовой коробочке.       — Я ведь не поздравлял тебя с Днем рождения, поэтому… Я приготовил его для тебя после репетиции и хотел отдать в съемном доме, так что он со мной с тех пор. Наверное, уже не очень свежий. — Румянец вспыхнул на его скулах, когда он открыл коробку. — Ванильный с клубничной глазурью. Я, хм, знаю, как ты любишь эту глазурь.       Ее взгляд следил за его румянцем, который становился все ярче. Это такая редкость — видеть его смущенным или неуверенным в себе.       Он посмотрел на нее сквозь опущенные ресницы.       — Тебе, наверное, сейчас совсем не хочется есть, так, может, попробуешь хотя бы глазурь?       Хотя в животе и урчало, волнение заглушало голод, но он выглядел таким нерешительным, что Кей не могла ему отказать.       — С удовольствием.       Уголок его губ вздернулся вверх, когда он обмакнул мизинец в густую глазурь, зачерпывая совсем немного розовой сладости. Кей не ожидала, что дегустировать будет таким способом, когда он поднес палец к ее губам.       Его глаза отыскали ее, и у Кей в животе запорхала бабочка. Она взяла его палец в рот и ощутила сладкий вкус наслаждения. Их глаза ни на миг не отрывались друг от друга, пока его палец не накормил девушку досыта и ее лицу не стало жарко.       Масато отложил коробочку в сторону и склонил к Кей голову. Она ахнула, когда его язык выбрался наружу, скользнув по ее нижней губе.       — У тебя глазурь осталась.       — Ой. — Кажется, Кей находилась в стадии отупения, не предполагающей внятные ответы.       Он отстранился, и в его глазах блеснули игривые искорки.       — Я мог и обмануть.       Ее губы дрогнули в ухмылке.       — Мог?       — Ладно. — Он потянулся вниз, осторожно вплетаясь пальцами в ее пальцы, и потерся губами о ее израненную кожу. — Это, скорее всего, ложь.       Короткий смешок вырвался на свободу.       — Против такой лжи я не возражаю.       — Это ведь сладкая ложь, правда? — Когда Кей кивнула, напряженность начала уходить из его плеч, но она вдруг зевнула, и он замер. — Тебе нужно поспать.       После тонны обезболивающих и предшествующих им потрясений Кей не могла устоять перед искушением уснуть, но и отпускать Масато ей не хотелось. Она посмотрела на их сплетенные руки, на его мизинец со следами глазури.       — Ты… ты останешься со мной? Сколько разрешат?       Его глаза посветлели до серебристо-серого цвета, и губы изогнулись в кривой улыбке.       — Детка, я весь твой, если ты этого хочешь.       Эти слова казались преисполненными глубокого смысла, и Кей почувствовала, как сдавило грудь.       — Хочу.       Склонив голову, он поцеловал ее ладонь и отпустил руку. Поднявшись с гибкой грацией, которой Кей позавидовала, он подошел к окну. Задергивая занавески, он обернулся и с озорной ухмылкой подмигнул ей.       Масато помог Кей подвинуться и лег рядом, едва уместив свои длинные ноги. В постели, явно не рассчитанной на двоих, оказалось тесновато, но ей было все равно. Он повернулся на бок, почти касаясь ее головой.       Осторожно, словно обращался с хрупким фарфором, он положил руку Кей на живот.       — Удобно?       Несмотря на тупую боль и больничную койку, Кей еще никогда не было так удобно.       — Да.       — Хорошо. — Его глаза нашли ее и удерживали их пристальным взглядом, согретым теплом мощного чувства, очень похожего на любовь. — Придется клещами тянуть меня с этой чертовой койки. Я никуда отсюда не уйду.