Dirty

Кто теперь за нас в ответе?

POV Шэ Ли Жалкие люди — стесняются и стыдятся своих слабостей, пряча их, куда подальше от случайных лишних глаз, заталкивая поглубже в закрома хилой, необжитой должным образом душонки, обсираясь от своей неполноценности. Сильные же — первым делом ткнут на них сами. Укажут, бескомпромиссно пресекая любые попытки сделать это кому-то другому. Скрывать очевидное невозможно. Объяснять тупо. И потому, я с особой издёвкой в голосе протянул: — Эй, Чэн. А у меня встал. Уж больно сильно ты похож на сучку. Отсосёшь? Я ждал всего. Удара. Боли. Да почти смерти за свои слова. Но алкоголь шумел в голове, перекрывая чувство самосохранения, вызывая всё что угодно кроме страха. Эти высокие градусы в теле, как некие костыли для паралитика. Вроде и не нужны вовсе, но с ними как-то мнимо легче. Опора для ничего. И есть, и бесполезна. Сбежать — проявить малодушие, ждать его вердикт — тоже выход. Но какой-то обречённый, путающийся между брожением алкоголя в крови и зарождавшимся адреналином, который пока что слабо циркулирует в теле. Слишком много всего за такой короткий промежуток времени. Я не успеваю отдышаться, изживаю себя в ощутимо небольшом опыте, хотя всеми силами пытаюсь доказывать обратное. Пронзительно горела задница, а по телу то и дело прокатывалась горячая дрожь, собираясь в области паха. Какая-то неверная реакция организма, словно вирусный «Троян» атаковавший слишком неожиданно — и внутренние «микросхемы» дали сбой. Мне мерзко. И непонятно. Это даже не вечно бушующие гормоны и желание, а скорее глупая реакция на стресс. Но мне ли сознаваться в таком? Чэн сорвал меня с пола, схватил за грудки, отчего футболка опасно треснула, и снова зажал между собой и стеной. В его взгляде что-то звериное, но далекое от приговора смерти. Холод стены шибанул контрастом от горячего тела рядом. Его грубые, шероховатые пальцы прошлись по ставшей чувствительной коже и сдавили ребра. Я не сдержал вздоха, кривясь от этого звука. Внутри меня антисанитария и полнейшее отчуждение. Ситуации и себя в ней. Брезгливо передёргиваю плечами и пытаюсь увернуться от сжимающих рук. Хэ раздвигает коленом мои ноги, обдавая шею горячим дыханием. — Что ты… — хрипнул я и дёрнулся, отворачиваясь. Я бы сдвинулся назад, но дальше лишь стена. Остервенело шикнул, пытаясь вырваться из хватки, слишком унизительно и неправильно. Тошнотворно. Уж лучше бы убивал. Это было бы понятно, даже вопроса не возникло, но сейчас, я подспудно догадываюсь, что Хэ выбрал новое наказание и за мои неосторожные слова в том числе. Он мастер на садизм. В это веришь сразу, а после и ощущаешь на своей шкуре. Прежняя ярость сменилось растерянностью и почти страхом. Мне бы убежать, но нет возможности, мне бы сдохнуть, но нет причин. И лишь ненависть держит на плаву и не даёт сдаться. Я так ненавижу, что дыхание западает; до разноцветных мошек перед глазами, до безудержной аритмии. Но мои реакции он может расценить по-своему. И разве стану я переубеждать? — Сучка, говоришь? — шёпот Хэ раздался у самого уха, — а может, ты станешь моей сукой, а? Хочешь? Голос тихий, но я отчётливо слышу ярость. Где-то я перешёл черту. Шагнул за грань его зыбкого терпения. И оно ожидаемо посыпалось обжигающим пеплом на мою голову. И от этого странным образом чувствую болезненное удовлетворение. Я добился своего, выбил брешь глухой и неприступной обороны, попутно подставляясь под гильотину его возмещения ущерба. Из-за сжатого положения практически ничего не могу сделать: ни размаха, ни самого удара. Лишь гневно дышать и смотреть в его глаза в упор. — Что, такой недотрах, что на мальчиков потянуло, а, Чэн? Хотя по тебе видно — тот ещё пидорас, — глумливо шиплю, и от злости почти сглатываю окончания слов, обрывая последние шансы на благоприятный исход. Не умею по-другому. Всё до конца, иначе смысла нет ни в чём. Хэ ухмыляется. А после хватает мои запястья и упирает их одной рукой в стену. Я зажмурился от боли, казалось, кисти сейчас просто треснут, а Чэн после с упоением отряхнет руки от месива из крови и сухожилий. Голова идёт кругом, и в её звенящей пустоте, мне отчаянно не хватает хотя бы одной призрачной мысли как из всего этого выпутаться, уже почти закрывая глаза на сопутствующие потери. От бесполезных брыканий я быстро выдохся, всё тело ныло от напряжения и усталости. — Ну и что дальше? — хрипло спросил я, проклиная всё на свете. Тактильные касания чужого человека мне противны. Да я особо и не жаловал в этом плане даже знакомых. Мне нужна дистанция. Всегда и со всеми. А если вот так хватают, руша барьеры личного пространства, то и вовсе становлюсь брезгливым параноиком. К горлу то и дело подкатывает тошнота. Она обостряется ещё и тем, что я отчётливо слышу запах Чэна, от одеколона вплоть до личного. Мерзко. Мне противно. — А ты как думаешь? То отсосать предлагаешь, дважды за день, а то ведёшь себя как зашуганная баба, — его свободная рука проскользнула под футболку и провела по ребрам, а после устроилась на животе. Я ощутимо вздрогнул, сердце ускорилось на два темпа. В этом не было смущения и уж тем более удовольствия, лишь извращённые реакции тела. Примитивные, как рвота или испражнение. — Поэтому жмёшься ко мне? Бабу увидел? Могу тебя разочаровать и натурально убедить, что это не так. Ну или хочешь, расстегни мне джинсы и посмотри на член с яйцами. Любишь смотреть на чужие члены? — меня откровенно несло, разум уже не поспевал фильтровать то, что молотил язык. Его ладонь ожила и поползла вверх, задирая ткань футболки и собирая её гармошкой где-то возле подбородка. Пальцы Хэ с нажимом очерчивали ключицы, едва задевали впадинку под горлом, слегка прищипывая кожу между фалангами. Я был похож на наглядное пособие в кабинете биологии, настолько скрупулезно он меня «изучал». — На твой бы взглянул, — кроме насмешки в голосе ничего не было. — Комплексами обрастёшь, — выдавил то, что первое пришло на ум, так как его рука снова прошла вниз, и пальцы уместились за пояс джинс. Это движение отозвалось ленивыми мурашками вдоль позвоночника. Мне от досады захотелось заскулить. А тошнота набирала новые обороты. Я нервно повёл плечами. Говорить, что он переходит все границы — смешно, да и до нелепости тупо. Каждый из нас давно эти границы стёр, по отношению друг к другу, да и вообще… Остались лишь ориентиры, но и они уже какие-то неясные. Не знаю, отчего мне так плохо. Едва ли всё можно списать на алкоголь, хотя очень хочется. И будь я немного инфантильней, наверно, так бы и поступил. Это скорее внутри, чувство схожее с гниением, и мне фантомно кажется, что этот отвратительный сладковатый запах повсюду. Я сам позволил ему быть. Шею обдало горячим дыханием, не шумным, отрывистым, а тягучим, пробирающим до костей и превращающих их в сумбурную субстанцию. Звук расстёгивающегося ремня, а после ширинки, долетает с каким-то неправильным запозданием и словно бы не воспринимается вовсе. Я абстрагируюсь от всего. Нет меня. И это не покорность, не принятие какой-то там участи, а как будто выпадение из ситуации, жизни, момента. Остались лишь касания. И они не были ласковые, не стремились вызвать удовольствие, скорее наказывали и преподносили очередной злой урок, словно имели на это право. Что-то непоправимо выгорало, плавилось и испарялось в никуда. С каждым новым неосторожным движением ухало в бесконечную пропасть, без возврата. Без надежд. Это был не стон. Хрип. Поздно я понял, что мой. Стиснул зубы, так сильно, что казалось, они искрошатся под давлением. Да и к чёрту. Пусть. Я пропустил момент, когда Чэн выпустил мои руки, и когда его ладонь легла поверх тонкой материи боксеров, отогнув джинсы так, чтобы жесткая ткань не мешала. Балансируя на подрагивающих ногах, я что есть сил, держусь за его плечи. И нет мысли — не упасть. Их как раз вообще ни одной. Может алкоголь всё же сослужил службу, а может я помешался. Сошёл с ума. Пульсация в висках отсчитывала биение качающей кровь мышцы. Удар. Удар. Удар. Я слышу их. И зацикливаюсь на этом. В ушах потрескивает, как после оглушительного подзатыльника. Как же мне плохо… Это похоже на боль. На острую иголку под ноготь. Меня выгнуло бесконтрольно, до рези в пояснице. И я ошалело глянул вниз, пытаясь понять источник таких срывающих едва ли не на крик эмоций. Его ладонь. Она сжимала налитый кровью член, и медленно оттягивала тонкую крайнюю плоть вниз, оголяя покрытую смазкой головку. Прикосновение кожа к коже. Его горячей и жесткой руки к моему не менее горячему члену. Я не могу оторвать взгляда. Мерзко, противно, но не могу. Со стороны может показаться, что это вообще я сам себе полу-дрочу, если бы не размер ладони. Его пальцы замерли. Сжали, и я отвернулся, врезаясь разгоряченной щекой в прохладу стены. Не смотреть. Не чувствовать. Не смотреть. Не чувствовать… — Ты как будто в разгар спектакля ушёл, — требовательный шёпот прямо в ухо, — я тут вообще-то ради одного зрителя стараюсь, так что верни своё внимание. Быстро. — Пальцы не церемонясь, сильнее сжали член, и я болезненно вздрогнул. Сквозь зубы вышел воздух, создавая иллюзию шипения. Не смог удержать. Есть ли выбор у человека, член которого находится в чужом распоряжении? Я не видел. А может, наоборот, мне хотелось снова посмотреть на это отвратительное действо. Увидеть, как мой член обхватывают сильные не поддающиеся контролю пальцы. Чтобы знать, что от меня ничего не зависит, и потому, всё что произойдёт после, не имеет ко мне никакого отношения. Попытка самовнушения была откровенно жалкой и явно не жизнеспособной для моего внутреннего анализа, но на данный момент считалась железобетонно верной. Я вернул взгляд. И словно в поощрение, его рука двинулась вверх, обратно к головке, собирая большим пальцем смазку и распределяя её дальше по стволу. С каждым движением, дыхание всё больше сбивалось, и терялось где-то между грудиной и внешним миром; мышцы живота поджимались, словно при болевых спазмах, которые почти и были. Они накатывали ровно по скользящему движению руки, путаясь с жаркой пульсацией и, скручивались в одном ощущении, от которого я хватался за футболку Чэна, врезаясь в неё подрагивающими пальцами. Я не слышу ничего. То, что происходит внизу, или даже над самым ухом. Перед глазами только одна картина, и она почти ослепляет своей неправильностью и разрывающей капилляры грязной похотью. Когда возбуждаешься не на постановочную порнуху на экране ноутбука, или реально разложенную девку в самой неприкрытой позе, а на собственный покрасневший от трения член, блестящий от смазки, и грубую руку, что ни на секунду не останавливается, продолжая терзать и словно выжимать паскудное удовольствие. Дыхание срывается на хрипы, воздух толчками протискивается сквозь сжатые зубы, тело буквально сковывает от напряжения до онемения в ногах и руках, даже позвоночник готов треснуть и рассыпаться крошевом песка. Всё существо затаилось в ожидании апогея. Точки нового отсчёта, секундой до исступлённой судороги… Сначала это почти боль, ощущения резкие, встряхивающие, заставляющие зажмуриться и откинуть голову, впечатываясь затылком в стену, и едва ли не корчиться в спазмах животного удовольствия, когда ладонь Хэ особенно сильно сжимает головку, не давая пролиться из неё на пол горячей вязкой сперме. Его пальцы издевательски любовно очерчивают член, собирая оставшиеся капли, пока меня продолжает бить мелкая послеоргазменная дрожь. Покалывает словно иголками: по бедрам, животу, груди, не давая прийти в себя и наконец-то вздохнуть полными легкими. На периферии сознания медленно возвращаются всполохи разума. И вся нега превращается в кислый и тугой ком в животе. Я поднимаю ошалелый взгляд наверх, молясь всем богам, чтобы не увидеть то, что увижу точно. А именно Хэ Чэна. В его глазах нет стыда. Неловкости или сожаления. Там плещется ядовитый сарказм и обличающая усмешка. Потому что это не он кончил от чужой мужской руки, и это не он едва ли не стонал от этого как последняя сучка. Чувство отвращения вернулось с новой силой и погребло под собой, как лавина. Лавина брезгливости, грязи и словно бы гниющей слизи на корне языка. Я не могу сглотнуть, или начать дышать. Рефлекторно дёрнулось горло. Организм отторгал произошедшее на биологическом уровне. Меня согнуло пополам болезненной судорогой, швырнуло на колени и вывернуло наизнанку на дорогой паркет, под ноги Хэ Чэна. Он едва успел сделать шаг назад и что-то недовольно шикнуть. А меня выкручивает в новом спазме, и блевать уже нечем, даже желчь вся вышла, обжигая глотку и нёбо, заставляя жмуриться и смаргивать набежавшие слезы. В голове не прекращающийся гул; руки, упиравшиеся в пол, предательски дрожат, не добавляя баланса, а скорее отнимая его, показывая общую слабость в организме. Через силу и нервную кататонию я наконец-то выдохнул, отстраняясь от мерзкой лужи, тяжело поднимаясь на ноги. Соображать — не соображаю. Но желание одно — уйти. Провалиться отсюда к чёртовой матери, исчезнуть. Интуитивно натягиваю джинсы обратно, застёгиваю ремень и нетвердой походкой иду к лестнице, старательно выверяя шаги, чтоб в какой-нибудь неподходящий момент, ноги не подвели и я кубарем не скатился вниз всем на радость. В уши долбанула музыка, дезориентируя ещё больше, если это вообще возможно. Глаза режет свет от мигающей гирлянды, а вертящаяся на шесте девка вызывает новую волну тошноты. Уйти. Уйти — настойчиво стучит в мозгу. Визги, смех, крики. Кажется, меня даже кто-то окликнул, но я иду, не сбавляя шага, мимо бара, чтобы со стойки уцепить начатую бутылку с янтарной жидкостью внутри. На ходу вливаю в себя виски, глуша бунтующий организм, который отказывается принимать в себя хоть что-то. Но я не признаю торга. Давлюсь и пью, пью и давлюсь, пока по подбородку не потекла обжигающая жидкость, впитываясь в ворот футболки. Буквально вваливаюсь в лифт, смазанным движением тыкаю на двоящиеся кнопки, наугад выбирая по нижнему ряду. Цифры всё равно не вижу. Звонкий сигнал оповестил, что я куда-то приехал. Куда — сам чёрт не разберет; тускло и прохладно. Значит, либо подземная стоянка, либо, блять, чей-то бункер. Я сделал ещё один внушительный глоток, уже почти не чувствуя ни крепости, ни обжигающего терпкого вкуса. Но не было цели напиться до состояния бесчувственной свиньи или, например, забыться и пореветь над поруганным телом. Скорее, меня не отпускало чувство чего-то грязного. Как будто я вывалялся в чём-то отвратительно мерзком и никак не могу отмыться. А алкоголь он вроде неплохой антисептик… Вот примерно такая логика. И наверно, надо что-то делать, выкручиваться теперь одному, ведь никакая сила не заставит вернуться обратно. А то, что меня никто не остановил, только подкрепило правильность моего выбора. Эти мысли пьяно покачивались в голове, пока я планомерно опустошал бутылку и вразрез себе, вообще ничего не делал и не выкручивался… Просто шёл вперёд по пустынной ночной улице, где в любой момент меня могли грохнуть. И это не было бы самым плохим исходом, ведь попади я в руки Харияши, то о смерти пришлось бы молить. А сейчас, похоже, из-за достаточного тяжёлого опьянения я совсем не испытывал страха или сопутствующих ему эмоций. И плевать хотел на то, кто и что вокруг меня. Или, возможно, дошёл до какой-то своей «ручки», внутреннего предела, когда уже всё настолько заебало, что и не то что делать, даже дышать впадлу. Когда подумал про «дышать» пьяный мозг выдал никак не связанную аналогию, но мне почему-то показалось, что я определил верный синоним одного человека, а конкретнее, его работы, ну и по совместительству образа жизни. Виски пошел «веселее» и я направился к нужному адресу. Во всяком случае, думал, что по верному. *** Через полтора часа я был на месте. Внутренний автопилот не подвёл, да и по дороге я не встретил ни одного отморозка мечтающего посадить меня на перо. Спьяну мне было чертовски обидно за это. Но обрывать свой досуг я не собирался, искренне веря, что если долго чего-то ждать, то это непременно произойдёт. Подъезд меня встретил привычной разрухой и запахом плесени. Отбитые временем и ногами ступени крошились бетоном и расползались нитями трещин, создавая весьма смутную тревогу, что эта трехэтажная хибара рухнет очень скоро, погребя под собой всех жителей, хотя никто бы не стал плакать. Все более или менее приличные люди давно покинули аварийное жильё, остались лишь пара полоумных бабок и их горячо «любимый» притон. Но я бы не был столь категоричен, скорее это место можно назвать извечной впиской. Сменяются люди, наркота любой тяжести, даже бабки переезжают на ПМЖ в землю, а квартирка, ничего — существует. Ободранная дверь с привычно свисающими кусками дерматина, сиротливо ютилось в самом углу «кармана». И как всегда — открыта. Здесь не от кого запираться. Красть кроме самого хозяина было откровенно нечего, а кто захочет войти, так та самая дверь, даже с противовесом в щеколду навряд ли сможет помешать. Я, шатаясь, шагнул на порог, запинаясь об горы старой обуви и целлофановые мешки, доверху набитые каким-то тряпьём. Из зала в коридор тянуло знакомым запахом, и клубы дыма влекли за собой, обещая не один час забвения. Опираясь на засаленные обои, я наконец достиг пункта назначения. Зал, как и сам дом, был в таком же запущении. Ссохшиеся покошенные рамы, кое-где без стекла, стены со следами пожара, что и вовсе не удивляет. А пол, словно выщербленные зубы бомжа. Старый покошенный ламинат, с через одну отсутствующими рейками. Из мебели лишь разложенный диван, так как, скорее всего, собрать его никто не в состоянии, ни сам «конструктор», ни Господь Бог. За диваном виднелись чьи-то ноги. Возможно, труп, срок годности которого истёк несколько месяцев назад. Но это не причина, чтобы волноваться хозяину квартиры, так как он может даже не знает о нём, возвращаясь в реальность лишь для того, чтобы посрать. И предполагаю, делает это не за диваном. — Маловато народа сегодня. На кладбище все? Хозяин квартиры, Кусэ, только сейчас заметил меня. Он перевел расфокусированный взгляд со сгиба локтя в мою сторону. — Не… — ответ через минуту, — провожать кое-кого пошли. Ща придут. — Расценки? — Всё по-старому. Люблю стабильность. В мире её не хватает, так что я… — он замолчал, уставившись в одну точку, — … компенсирую. С первого взгляда может показаться, что это человек-овощ. Грохнуть такого и забрать всю дурь — два пальца об асфальт. Да даже не грохнуть, а тупо «выставить» пока он ловит очередной приход… Но всё не так просто. Это единственный и родной племянник Харияши. Та постыдная ветвь, от которой он старательно открещивается, но даже в этом случае его племянника никто не трогает. Кусэ никому не мешает и как добрая фея приносит людям радость, к тому же имеет просроченные, но всё же влиятельные родственные связи. — А… Змей. Не узнал. Не ожидал тебя здесь увидеть. Ты уж извини, у меня не прибрано. Не ждал гостей. Я допил виски и шумно поставил бутылку на пол. Паркет перед глазами змеился пустотами и провалами, раскачивая тело в разные стороны. — У тебя ни дня без гостей, — опроверг я, — и мне срать на чистоту. Я к тебе за дурью пришёл, а не от санэпидемстанции. — Присядь. Присядь… Чего ты стои́шь? Сейчас всё будет. А тебе, кстати, чего? — Мне, блять, фуршет, — я сел на единственный предмет мебели рядом с Кусэ. Диван в предсмертной судороге заскрипел. — Фуршет, так фуршет. Угощаю. — С чего такая щедрость? Кусэ тихо захихикал, раскуривая сигарету. А может и не сигарету, вместо табака там могло быть всё что угодно. — Слышал про дядюшку, — наконец ответил он, — по такому случаю я тебе абонемент в свою скромную обитель сделаю. Я пьяно фыркнул и навалился на стену, чтобы голова перестала кружиться. Не думал, что этот нарк вообще в курсе. Он всегда жил обособленно, не выходя за пределы квартиры, словно пуская в ней корни, которые и держат, не давая сделать шаг за порог. Хотя, наличие постоянных «посетителей», должно быть, устраняет информационный вакуум. Перед глазами показалась тонкая трубочка, из которой вился белый сладковатый дымок. — Давай для начало это… А там, разберёмся. Я затянулся, ощущая, как немеет язык, и нёбо опаляет чем-то приторным, оставляя налёт, который даёт слабое послевкусие. — Эй, полегче… — он похлопал меня по плечу, — вся ночь ещё впереди. Успеешь. Ты, кстати, пил, что ли? — И что? — я снова затянулся, но не так сильно, выдыхая белое облако. Голова стремительно пустела, казалось, даже жизненные циклы сбавили скорость. Все вокруг — медленно. Заторможено, с длинным оттягом. — Ну… Не мешать бы… А то чёрт его знает, что может произойти. — Не пизди, — поморщился я, — ты о своей дури знаешь всё, вплоть до любой возможной реакции. — Вот поэтому и говорю — не мешать бы… — А тот, что за диваном. Он смешал, что ли? — Кто? — неподдельно удивился Кусэ и перегнулся в сторону лежащего тела, — ёб твою мать! Я этого пидора неделю вызваниваю, он мне денег должен! — Если он холодный, то прости ему долг. — Пиздец, — проныл Кусэ, — надо будет вынести его отсюда. — Отодвинулся? — предположил я под новой затяжкой. — Обоссался. — Сам его тягать будешь. — Да я и не прошу тебя. Сейчас кто-нибудь за дозой придёт — выволокут. Ты, кстати, давно употреблять стал? Что-то не припомню тебя в базе своих клиентов, — у Кусэ с моим появлением словно бы открылось второе дыхание, и даже в мутных глазах появился живой блеск. Я же наоборот как будто таял, медленно истончался, намазываясь тонким слоем на диван. — Это разовая акция, — в «проветренную» было голову, вновь вернулись события этой бесконечной ночи. Алкоголь в пустом желудке сделал несколько па, но я сдержался. В квартире Кусэ и так кто-то обоссался, не хватает, чтобы и я наблевал. Одно воспоминание, упоминание — и меня воротит. Это как безусловный рефлекс. Я настолько ненавижу, что в прямом смысле исхожу желчью. По телу пробежал поганый холод, как секундное, неуловимое касание мерзких пальцев, которые оставили свои отпечатки по всему телу. — Что у тебя ещё есть? — зло спросил я. — Не забирает? — удивился он, — странно, обычно новичкам с этого сразу крышу сносит. — Нахуя мне твоя статистика? Ты собирался угощать? Угощай! — С алкоголем… Могут быть последствия. — Ты долго в мамашу мою играть собрался? — я терял терпение, а дурман от курительной смеси стремился к нулю. Алкоголь же просто привносил дурноту. Кусэ скрылся в недрах квартиры. Стало тихо, он словно испарился или я ненадолго заснул. — Держи, — на его ладони маленькая прозрачная, словно кусочек стекла таблетка. — Вторую через час дам. Смотря на твое текущее состояние, естественно. Я без промедления замахнул предложенную таблетку и приготовился смотреть «мультики». Чтобы не думать. Чтобы не помнить. *** Двадцать четыре кадра в секунду. Вспышками сознание. Лица смешиваются в неприглядное болото, которое липкими оковами заглатывает тело. И я тону. Вязну в пучине лиц. «У него сердце откажет» — чей-то смеющийся голос, но я его не слышу, а как будто чувствую. Словно бы звуковые колебания приобрели телесную ипостась и хватали меня за руки, били по лицу и выдирали заходящееся сердце. Слева адски ломит и колотит. И дышать нечем. — Змей! Змей, блять, ты сердечник, что ли?! Или у тебя невралгия?! Или что?! Я пытаюсь ответить, но онемевший рот не слушается. Тело покрывается холодным потом и словно готовясь к чему-то выбрасывает адреналин, ускоряя сердце ещё больше, непоправимо изнашивая за этот короткий миг… А потом схватывает боль, выкручивает под рёбрами, вырывая из непослушных губ стон. Зубы скрипнули в затяжном спазме, который стальными щипцами сжал сердечную мышцу и давил… Давил, пока всё вокруг не потухло. *** — Змей, эй, Змей! — Блять, не ори, — хрипнул я, пытаясь найти себя в пространстве. Когда открыл глаза, меня встретил нестерпимый солнечный свет, охуительная головная боль, сушняк и незнакомое место. А ещё рожа Ронга. — Тебе хули надо? — я медленно сел, но вставать на ноги не решился. Голова опасно затрещала, и я сжал пальцами виски. Боль на все лады и любой эстетический вкус. — Ты помнишь, что вчера было? — допытывается «рожа». — Не особо, — и я не соврал. Осмотрелся. В квартире никого. Хотел уже было спросить, где это я, но воспоминания начали тихо красться. Одно за другим, как партизаны в стан врага. И самое ебаное заставило меня не только скривиться, но и встать на ноги. — Где Кусэ? — Откуда я знаю? Я пришёл, он ушёл, — бестолково отчитался Ронг и потопал за мной в ванную комнату, которая была совмещена с туалетом. — Так ты помнишь или нет? — Ты чё доебался? Я могу спокойно поссать или нет?! — заорал я в самом «процессе» и в голове случилось землетрясение боли. — Блять! — Да ты вчера чуть не отъехал! Мне когда Кусэ позвонил, я сразу к тебе поехал, ну то есть сюда! — А ты чё, пока ехал, курсы медицинские закончил? — немного успокоившись, хмыкнул я, управившись с утренними физиологическими потребностями. — Нет… Но, я же тут! — Это очень помогает, — кивнул и взглянул в зеркало над раковиной и только благодаря силе воли не отпрянул. За ночь лицо как будто бы осунулось, заострилось, меняя цвет на серый. В уголках губ кровь, под глазами тени, словно от синяков. С той стороны на меня смотрел незнакомец. — Что случилось то? Почему ты вчера обдолбался? И давно у тебя проблемы со здоровьем? Я набрал в ладони холодной воды и несколько раз умыл лицо, зачесывая мокрые пряди волос назад, а после дважды прополоскал рот, отмечая, что в первый раз вода окрасилась в едва розоватый цвет. — Ничего не случилось. И всё нормально у меня со здоровьем, — выключил воду, похлопал по карманам в поисках пачки сигарет. — Слышь, лекарь, таблетки есть? — Какие? — в ужасе прошептал Ронг, выйдя за мной в зал хвостом. — Обезболивающие. — Э? Нет… Я раздражённо повернулся к нему. — И вот нахуя ты тут? — Я же друг! Я промолчал. Если вступать с Ронгом в полемику живым можно не выйти, получив интоксикацию тупости. К тому же меньше всего мне сейчас хотелось разговаривать. — Пить хочешь? Я купил. — Ну хоть… — меня оборвало на половине фразы. Ронг держал отвратительный огуречный сок. Газированный. Из сухой глотки послышался рык. — Ты же с похмелья. А я слышал, что... — Заткнись! Я размашистым шагом, отдающим в голову как военный марш, направился на кухню. В старом, дышащем на ладан холодильнике, нашлась банка энергетика. Под её звонкий «пшик» от открытия появился мой пожизненный крест и искупление за грехи — Ронг. — Ты спятил?! — заверещал он, — Кусэ сказал, что у тебя что-то с сердцем, а ты это пить собрался! Ронг рывком дёрнулся ко мне, пытаясь забрать холодную, исходящую конденсатом банку, но я оказался проворнее. И злее. Точным и сильным ударом в скулу я отправил его на пол. А потом с удовольствием приложился к напитку. — Ещё раз пасть откроешь, и я тебя грохну. Понял? Ронг обескуражено сидел на том же месте и потирал саднящую щеку. — Подохнешь же… — Тебе какая печаль? Он обиженно засопел, поднимаясь с пола и отряхивая джинсы от пыли и столетней грязи, что царила тут везде. — Холеру не подцепи, — фыркнул я, снова прикладываясь к банке. — А сам-то… Ты вообще тут ночь проторчал, кто знает, может у тебя уже гепатит? — Может, — легко согласившись, пожал плечами я и швырнул жестянку в раздолбанную железную раковину, — пошли отсюда. Расскажешь как у вас там и что. Я закурил, направляясь в коридор, едва заметно вздрагивая от толкающегося сердца в грудине. — А что рассказать то? Особо нечего… — голос Ронга рикошетил от подъездных стен и прыгал по пролетам. Я немного сбавил шаг, чтобы скрыть дезориентацию от тёмных пятен, которые заплясали перед глазами. На воздухе будет легче. За ночь пролил дождь, а может утром. Но на улице наконец-то стало свежее. — Тебе бы ко врачу, — поравнялся со мной Ронг, пытливо вглядываясь в лицо. — А тебе бы нахуй. Ещё раз мозг вправить? — Да как хочешь! — он нервно взмахнул руками, — хочешь подыхать — подыхай! — То-то же. Не имей привычки лезть в чужие дела. И тем более навязывать своё нахуй не упирающееся никуда мнение. — Это называется дружба! — Это называется нарушение личных границ. Всё, закрыли тему. Где тут остановка? — я огляделся. — А как ты сюда вчера приехал? — удивился отходчивый Ронг. — Понятия не имею, — вышвырнул окурок. — Так где? — Смотря куда тебе надо попасть, — резонно отметил он. — Домой. — К Хэ? От одного имени меня передёрнуло, поднимая все волосы на теле. — К себе, — с трудом выдавил, поборов желание расквасить Ронгу нос. — Э? Зачем? Тебя там ждать могут. Это небезопасно. — А сам один шляешься. — Кто сказал? Вон, — он оглянулся и показал на чёрную «Audi». — Они со мной. — И нахрена тогда остановка нужна? — закипал я. — Потому что я приехал на автобусе, а эти, — он снова показал пальцем, — ехали следом. Сказали, что, мол, не таксисты и «всякую шпану», — видимо передразнил, — возить не собираются. — Пиздец, — устало вздохнул я, отчаянно борясь с головной болью и новым приступом жажды. — Да… Но пацанам вроде ничего, нравится… Что теперь, типа, охранники личные есть. — Дебилы потому что, — подкурил вторую сигарету. — Пошли на остановку, толку тут стоять? — в кое-то веки дельно предложил Ронг и мы не спеша направились по влажному, испещренному рытвинами асфальту. — Давай пока у меня остановишься? — не унимался Ронг, когда мы приехали в родной район. В пяти метрах от нас, медленно ехала машина сопровождения Ронга. Это как под прицелом находиться всё время. Чувство слежения словно сдавливает затылок, на который устремлен чужой взгляд. Я дёрнул плечом, и снова посмотрел на тачку. — Да, к такому особо не привыкнешь, — вяло пошутил Ронг, глядя на мой психоз. — Ну так что? Останешься? Просто, я так понимаю, с Чэном ты не нашёл общий язык, раз ночка такая выдалась, а возвращаться тебе к себе, ну чистое самоубийство, ты же понимаешь? Или это снова нарушение личных границ? — съязвил он. — Я буду курить. И возможно пить. Как тебе такой сосед? А мамаше твоей? — Ну, мама с папой к тётке вчера уехали на неделю. Дома только брат, а ему похер на всё. — Тогда пошли через аптеку. Башка раскалывается. — И поесть что-нибудь купим! — Я не хочу. На себя бери. — Ты и так похудел… Когда ел в последний раз? — Ты опять? — прошипел я и остановился, уже жалея о согласии остаться у этого недоумка. — Ладно-ладно. Молчу я, молчу! Позже, когда на город опустилась ночь, я сидел в пустой кухне Ронга, уставившись в окно и пил чёрный крепкий кофе. Надо было что-то решать, но я как будто отключился от всего. Ни мыслей, ни планов. Усталость только и непроходящая болезненная пульсация в голове. Из прострации вывел звонок телефона. — Да? — Ты вчера как-то быстро ушёл. Мы же даже поговорить не успели, — беззлобный укор от Циё. — Говори сейчас. — И опять это не телефонный разговор, — смеется, — нужна личная встреча. — Время, место. — Мои парни за тобой заедут. — Нет. Я сам приеду. — Ну, как хочешь… Я адрес в смс кину. До завтра, Шэ Ли… Я нажал отбой и утопил бычок в кружке с остывшим кофе.