Dirty

POV Шэ Ли — … состояние. Организм сам по себе истощён, в крови обнаружен алкоголь и, как полагаю, метамфетамин. Но это не точно, возможно, другой опиоид. Совместная интоксикация дала осложнение на сердце. Тахикардия, конечно, могла быть вызвана травмами… Господин Хэ Чэн, чтобы поставить верный диагноз, нужны анализы и наблюдение. Сейчас самое главное, чтобы не было внутреннего кровотечения, вернее, чтоб оно снова не открылось. Большего, к сожалению, я сказать не могу, но юношу нужно оставить у нас хотя бы на пару дней. В таком состоянии и ммм… образе жизни — он долго не протянет. Глаза слезятся от искусственного света, слишком яркого, ослепительно резкого. Чей-то незнакомый голос бубнит на периферии, как навязчивое радио без тумблера громкости. Мне бы хотелось встать и заткнуть его, но я продолжаю обессилено лежать, лениво смотря по сторонам. Белые стены, белые жалюзи, идентичного цвета напольный кафель; хромированный столик с медицинскими инструментами. Повсюду воняет лекарствами и дезинфицирующим средством. Морг, блять? Если судить, о том, что было… Думаю, это он и есть. Хотя, я не особо и думаю, просто лежу и констатирую факты. Эмоций — ноль. А тело как у паралитика, я его вообще не чувствую. Проследил взглядом по прозрачной трубке, которая брала своё начало из мешка капельницы и вилась к сгибу локтя, где была закреплена лейкопластырем. Циё решил подлатать, прежде чем грохнуть? Но всё же, я надеялся, что его останки развешаны по решётке радиатора, аккуратной гирляндой, с замысловатыми завитушками кишок. У меня же вроде такой был план? План. Дааа… Организм за меня выдал смешок. — Это побочный синдром или вы ему вкололи что-то? Я взглянул на источник шума. Хэ мать его Чэн. Это, блять, говно здесь откуда?! Неожиданно почувствовал свои руки, вернее ладони, которые рефлекторно сжались в кулаки. Эфемерная грань спокойствия треснула, как тонкое стекло. И полузабытая ярость подкатила к иссохшему горлу пустым тошнотворным комом. Я бы сейчас не задумываясь продал душу, за одну лишь возможность подняться и схватить с того столика любой колюще-режущий инструмент, чтобы вонзить ему в глотку, заливая кровью весь белый пол, стены, сука, жалюзи! — Я много, что ему вколол. Начиная от антибиотиков и заканчивая обезболивающими. Так что не удивляйтесь ничему, — развёл руками мужик в белом халате. — Оставьте нас, — холодно велит Хэ. Мужчина согнулся в привычном поклоне и вышел, мягко закрывая за собой дверь. Мы остались втроем. Он. Я. И моя ненависть. Хэ закурил, и облако терпкого сизого дыма взвилось к бактерицидной лампе на потолке. Он небрежно кинул пачку сигарет и зажигалку на мою койку. — Угощайся. Я лежал неподвижно, проклиная свою слабость и полнейшую беспомощность. Может злость и даёт силы, но когда их ноль, то и помножить не на что. — Не хочешь? Или не можешь? Могу дать свою, — он лениво приставил тлеющую сигарету к моему рту. Я плотно сжал губы, тогда Чэн просто выдул дым мне в лицо. — Пассивное курение, тоже выход. — Иди… — глотку сдавило спазмом, — на...хуй… — Я думал, ты целенаправленно сдохнуть хочешь. Даже засомневался, везти тебя сюда или нет, но Тао орал как ебнутая баба… Ты в курсе, что очень плохо на него влияешь? Хэ уселся на койку и откинулся на стену, сдавливая мои ноги огромной тяжёлой спиной. Мне казалось, произнеси я ещё хоть полслова, и горло треснет, заливаясь кровью. Но молчать и терпеть издевательства я не мог. Это ниже моей природы. Всего болевого порога вместе взятого. — Ты… Ещё умоешь…ся кро…вью… Сука… — Пока ей моешься ты. Прямо ванны принимаешь. Видел я тех трёх ребят в переулке. Ну, неплохая работа. Но под конец, ты, явно облажался. Хотел прыгнуть выше головы? Тебе сказать, что из этого вышло или сам допрёшь? Чудовищно хотелось пить. А слова Чэна прореживались в мозг как через сито. Что-то доходило, что-то нет. — Короче, Змеёныш, — он навалился и схватил меня за подбородок, обращая на себя внимание. Я тут же скривился от режущей боли, — Циё и его банды больше нет. Знаешь, почему? Потому что ты, мелкий уёбок, успел всем растрезвонить, что находишься под моей защитой, а это значит, что тебя никто не смеет трогать. Циё тронул. Ему настал назидательный пиздец. Но и ты так просто не отделаешься. Я за каждую потраченную пулю спрошу. Ты же взрослый, чтобы жрать наркоту и бухать, значит и за поступки свои тупые будешь отвечать, как взрослый. Ясно? Он рывком отпустил мою голову, и даже от малейшего удара о подушку, затылок едва не взорвался атомным реактором. — Неделя тебе на отлёжку. Потом я приду за тобой. И только попробуй рыпнуться куда-нибудь… Я тебя всё равно найду. Ошейник, помнишь? Ослушаешься… Тебе поездка на машине Диснейлендом покажется. *** Неделю спустя Ронг заботливо принёс сумку вещей из моей старой квартиры, при этом, едва не доведя до белого каления, своими причитаниями и завыванием. Не думал, что он окажется таким впечатлительным, хотя на третий день я расцвёл всеми цветами радуги, или, наверно, мои «краски» были схожи с палитрой сумасшедшего художника. Так что Ронга не стоит упрекать за лишнюю мнительность, за истеричность — да. Мнительность — спорно. И на третий же день я поднялся. Движения давались с трудом; отбитая грудь и плечи были туго стянуты антисептическими бинтами, сковывая и без того онемевшие мышцы. А то, что мне два раза в день кололи в зад антибиотики от заражения крови, пока я был не в состоянии дать отпор, превратили это место в новый болезненный очаг. Больше я этой хуйни не позволял, обходясь какими-то таблетками. Но никакая боль не перекрывала осознание того, что грядёт. За всю текущую неделю не прошло и секунды, чтобы я не вспоминал слова Хэ Чэна. И, конечно, можно было, как всегда пойти наперекор, сбежать из этой частной клиники и шкериться непонятно где. Но смысл? С моим «украшением» я всё равно буду у него как на ладони. Хоть прячься, хоть не прячься… Хэ, как смерть — придёт. Мнимая спокойная жизнь рухнула, когда наши дороги сошлись. Сейчас я понимаю, что тогда мне следовало сделать шаг назад — сойти на обочину, чтобы не рухнуть в канаву, в которой нахожусь. Но выбор сделан. Точки расставлены. Итога — нет. А впереди ни просвета. Но так ли мне страшно? Нет. *** — Господин Шэ Ли, машина за Вами прибыла. И вот, — хорошенькая медсестра протянула мне небольшой крафтовый пакет. — Что это? — я закинул спортивную сумку на плечо и поморщился от боли. — Здесь нужные Вам медикаменты, включая ампулы для… — Оставь себе, — отмахнулся, — лучше сигарету дай. — Чт… — она вскинула голову и, её пушистая каштановая чёлка упала на глаза, — я не курю… И вам… — Тогда вали. Я обошёл девицу и вышел в длинный коридор. А желание такое, чтобы он и вовсе не кончался. Но оттягивать неизбежное, всё равно, что тянуть судьбу за резинку от трусов. Смысла нет, а отдача окажется грандиозной. Настроение и без того дерьмовое, катилось дальше по наклонной. Я не представлял, что скажу или сделаю, так как все эмоции стянулись в жгут, приправленный солью из воспоминаний о той проклятой ночи. Мне бы выжечь это напалмом, залить кислотой, забыть под током — любым всевозможным средством, которое бы сумело стереть из памяти те образы, что даже в кошмарах не являлись, потому что они на порядок выше. Личный апокалипсис. — Эй! Ох, тыж, блять. Хреново выглядишь, — Тао махнул рукой с зажатой между пальцами сигаретой. Сука, я почти рад его видеть. Кого угодно — лишь бы не Хэ. — Сигарету дай, — я открыл заднюю дверь его кадиллака и бросил туда вещи, а потом вернулся к Тао, который стоял, опираясь на капот. — Тебе вредно, — хмыкнул он. — Мне врач прописал. Сказал, как только увидишь уёбка — закуривай. — И рецепт есть? — улыбнулся он. — Найдёшь у себя в заднице. Я помнил, где у него лежат сигареты, и потому, как в прошлый раз, нагло залез ему в карман брюк и вынул пачку. — Тебе совсем голову отбили? — перехватил мою руку. — Смотря, что считать «совсем». Граблю убери. Тао отпустил мою руку. Я подкурил и сунул его пачку себе в карман. — Жаль, что я не бью детей… — Хф… — я поперхнулся дымом, — не собираюсь даже спрашивать, откуда эти умозаключения, иначе сотрясение мозга мне покажется детской забавой. — Ничему тебя жизнь не учит, а? — от взгляда Тао я похолодел, потому что в нём сияла неприкрытая забота… Мурашки прошлись по спине, и никотин особенно горько захватил горло. — У тебя работы что ли нет, раз лично за мной приехал? — я резко сменил тему, желая уйти в любые дебри, лишь бы снова не обнаружить на себе ту теплоту, что излучают его карие глаза. Такие «вещи» для меня сродни пощёчине. Никогда не приму. — Я сам захотел. Я нахмурился и, сделав большую затяжку, выбросил недокуренную сигарету. Чё за хуйня? — Поехали уже, — нервно бросил я и осторожно сел в машину, чтобы лишний раз не тревожить отбитый организм. Тао присоединился ко мне через пару секунд. Салон автомобиля наполнился запахом выкуренных сигарет и парфюмом владельца. — Не делай глупостей, Ли, — просторно предупредил он и завёл мотор. — Ты о Хэ? — Именно. Чэн, он… — Мудак. Тао усмехнулся. — У него непростой характер, — кивнул и вырулил с больничной парковки, — и пытаться вывести его из себя — это всегда паршивая затея. Ты понимаешь, о чём я? Я слишком хорошо понимал. Даже помнил. Но дрожать и бояться сказать хоть слово? Хах, блять… — Прекрати улыбаться, я серьёзно, — настаивает Тао, — я уверен, Чэн скоро перебесится и отпустит тебя. Но пока… Не наломай дров. Дай ему остыть. Потерять интерес… — Интерес? — я удивленно приподнял бровь, — не ты ли в прошлый раз говорил о том, что Хэ интересует только выгода от махинации с районом, а до меня ему нет дела? — Ну… — Тао пожал плечами, — я сам до конца не уверен… Чэн не особый любитель поговорить по душам. Но если предположить, что им движет не только некое чувство справедливости, а личная заинтересованность, то… — Блять, заткнись, — меня передёрнуло, — я не пидорас. Тао весело усмехнулся. — Все мы не пидорасы, пока не встретим особенного человека. Пол — условность. — Условность — для пидораса. Я. Не. Пидорас. — Вот же заладил, — рассмеялся он, — ты кого так рьяно переубеждаешь, меня или себя? Мне-то всё равно… — Тогда прекрати нести этот бред. Слушать противно. Тао закатил глаза и ткнул в магнитолу. Салон наполнился какой-то попсятиной. Так и доехали. Под сомнительные стенания голосов и бездарно сопровождающую их музыку. Самое хреновое дежавю в моей жизни. Снова эта дверь, в которую я клялся не сделать и шага. Но по незыблемому закону подлости — главное заречься о чем-то и можно даже не сомневаться, что это «ни за что» и «никогда» обязательно произойдёт и поимеет в самый неподходящий момент. Я скинул сумку с плеча на пол в прихожей и прошёл в зал. Мне не везло изначально. Так почему сейчас должно случиться исключение? Хэ дома. Он разговаривал по телефону и, увидев меня, кивком головы указал сесть в кресло, а сам удалился на лоджию, закрыв за собой дверь. Благо в пачке заимствованной у Тао было достаточно сигарет, поэтому я, выудив одну, привычно закуриваю. В кресло я не сел, взобрался на кухонную тумбу. Чэн ещё около десяти минут посвятил телефонному разговору, а когда вернулся в зал, окинул меня взглядом, и ни слова не говоря, схватил за затылок, сдергивая с тумбы. Я по инерции сделал пару шагов вперед, а после зло обернулся. — В кресло, — отрывок, как команда. А может, это она и была. — Иди нахрен, — прошипел я. Во мне правят лишь эмоции, никакого разума. Чэн действует на меня как красная тряпка на быка. Даже температура в теле скаканула вверх. — Считаю до трёх. — А ты умеешь? — словно бы искренне удивился я. Где-то на задворках сознания Тао рыдает навзрыд. — Ладно. Хэ уходит на второй этаж, заставляя меня обескураженно хлопать глазами. Ладно? Ладно?! Да, лаааааадно… Пока я боролся с химерами «ладно», Чэн вернулся с ноутбуком и грохнул его на барную стойку. Пододвинул ногой винтовой стул и шагнул ко мне. Бесцеремонно зацепил пальцем ошейник и дёрнул за собой. Через мат и брыкания, Хэ усадил меня за подготовленное место и громко клацнул по кнопке «enter». Я долго не мог сфокусировать взгляд, пытаясь вырваться, но когда услышал женский рёв и плач, замер. На экране воспроизводились похороны. — Ты, — его шёпот мне в ухо, — пропустил несколько мероприятий. Но мои люди заботливо записали их для тебя. Хэ стоял позади, почти навалившись, прижимая мои ладони к столешнице, чтобы я не вырывался. А я и не мог… По ту сторону экрана слышался вой волчицы. Но на самом деле это нечеловеческим голосом орала мать, потерявшая двоих сыновей. Я узнал лица. — Запись не одна. Их двенадцать. Хватит смелости посмотреть все? М? Ты ведь взрослый? Смотри на цену своих поступков. И осознавай масштабы своей глупости. Чэн поставил на стол пустую гильзу. — Эта первая. Ещё одиннадцать. Помнишь, я сказал, что спрошу за каждый выстрел? Он не дождался моего ответа. — Наслаждайся. Хэ отодвинулся и ушёл. А может, стоял за спиной, я ничего не видел кроме экрана и действий на нём. Картинки сливались в одну. Потом в лица. Сначала в бело-синие, потом искаженные горем — красные. И крики. Крики. Вой и плач. Когда закончилась последняя запись, за окном давно стемнело. Непослушными руками долго чиркал зажигалкой, пытаясь подкурить. Без экрана ноутбука, как живой проектор, воспроизводя в памяти раскадровку видеозаписей. Умом-то я понимал, что каждый, вступая в банду, неважно какую, должен быть готов вот так закончить свою жизнь. В земле, или даже «без опознавательных знаков» в подворотне. Но по своему обычаю, эти страхи всегда уступали место сиюминутным преимуществам членства в банде: быстрые легкие деньги, нужные знакомства, мнимая безнаказанность (ты часть стаи, и стая за тебя порвёт). Желание выделиться из общей массы — слишком большой соблазн, когда ты — серый и ненужный человек района на отшибе, стремящийся быть кем-то важным. Нужным. Отлаженной деталью одного большого механизма, который без тебя будет не так производителен или вовсе заглохнет. Но всё это слишком тонкая материя, ведь трупом стать — та же вероятность. Один шанс из ста, но он неотложно присутствует. Ребятам Циё, и ему самому, не повезло. Не выпал для них фулл-хаус. По моей вине. Но это меня не мучает. Ведь исход мог быть иным, и тогда бы уже мои поминки транслировал ноутбук. А у меня на похоронах не случился бы такой «флешмоб». И всё по закону логики. Я расставил для себя ориентиры как к этому относиться. Очень чётко, как всегда делаю. Но отчего же так паршиво? Почему кроме табака что-то ещё дерёт глотку — то, что не должно. Я вырос на улице — подобные события не новость и не шок. Вот только ко мне они не имели отношения. Сейчас же я выступил катализатором, и ответственность за двенадцать душ легла на мои плечи. Я думал, они сильные. Но теперь — болят. Лицо неоправданно горело, словно без моего согласия признавая вину. Шестая сигарета, последней затяжкой вцепилась ядовитыми когтями в горло, заставляя зайтись в приступе собачьего кашля. Как на последней стадии туберкулёза. А если честно, так я себя и чувствовал. Резь в глазах и протяжная тупая боль в мышцах говорила о том, что температура в теле зашкаливает. Реакция на прерванное лечение не заставила себя долго ждать. То, что это может быть вспомогательным синдромом от увиденного и почти принятого — думать не хотелось. Я слез со стула и, покачнувшись, поплёлся в ванную. Темнота нисколько не мешала, так как перед глазами всё равно одни круги и смазанные линии, словно очень долго смотрел на свет, а после оказался в самом тёмном подвале. На ощупь ткнулся в раковину, крутанул смеситель и сунул голову под ледяную струю. На секунду задохнулся от перепада температур, покрываясь мурашками, едва вздрагивая от подступившего озноба. Сейчас. Сейчас. Всё пройдёт. А потом на воздух. На воздухе всегда легче. Я помню, — словно мантру повторял себе, пока холодная вода затекала за шиворот и ледяными змеями вилась к позвоночнику, охватывая бока. — Решил утопиться? Я выпрямился, заглатывая стекающие по губам капли, разворачиваясь на голос. В голове всё перемешалось, и я, приказав себе стоять ровно, уцепился за край раковины, тщетно пытаясь понять, где я вообще. Кожа снова начала гореть, испаряя ледяную влагу. — Ты язык, что ли, проглотил? Ронг? Кто… Я сощурил глаза, сделав глубокий вздох, а после набрал в ладони воды, и снова окатил лицо и шею мёрзлым водопадом. — Иди нахуй, — указал я путь, неведомо кому, но от чистого сердца. Чужая рука ложится на предплечье, разворот, и я утыкаюсь в камень. Во что-то жесткое, но горячее. Я не вижу — я чувствую. Короткое прикосновение ко лбу, щекам. — Блять… — ругнулся кто-то. Бесит этот голос. На подсознательном уровне, бесит… Я остался один. Меня больше никто не касался, и первый раз в жизни мне захотелось потянуться обратно к этому раздражающему неведомому. Одиночество сейчас сродни безумию, не за что зацепиться, ощутить ускользающую реальность и привычную почву под ногами. Я сделал несколько шагов вперед, оттолкнул дверь и вышел куда-то в «космос». Ощущение вертикального положения дарит стена — остальное фон. Я сделал глубокий вздох, и неожиданно слева пронзила дикая боль, охнув, я смял в районе груди футболку и медленно осел на пол. — … пять минут. Не вариант. Нет, не знаю. Что сделать? Нет. Приезжайте и откачивайте. Сдохнет, прям на полу. Да, жар. Нет, я не видел у него лекарств. Жесткий захват пальцев вывел из липкого комка боли, в которой я почти забылся. — Вставай. Я не шелохнулся. Над ухом слышится недовольный рык, а после меня буквально сорвало с пола. Я не успевал за вихрем извне. Как будто верх и низ поменялись местами, и я, хватая воздух губами, потеряв все ориентиры, оказываюсь распластанным на диване. Но по ощущениям, большей частью на ком-то. Голова и плечи покоятся на чужих коленях. Новый спазм заставляет сжаться и повернуться на бок, рука рефлекторно потянулась к источнику боли, но её движение оборвала чужая воля, а после горячая ладонь уместилась там, куда рвалась моя рука. На сердце. Она легла и чуть надавила, словно вбирая в себя хаотичные удары, вслушиваясь в сумасшедший сбивающийся ритм. И всё как-то смазалось. Я окончательно заплутал в закоулках боли и слепой, едва уловимой эмоции «неодиночества», которая смутным наваждением задерживала ускользающие силы. Словно нехотя велела держаться. Чьи-то пальцы собственнически гуляют по лицу, ощупывая жар щёк, путано сбивая интуитивную реакцию отстраниться, но когда очередная волна боли погребла под себя тело и разум, я вскинул голову и зубами вцепился в чужой палец, вымещая бьющуюся внутреннюю истерию. — Дыши, — приказ в ухо. Я не смею ослушаться, не сейчас. Грудь болезненно вздрагивает от глубокого вздоха и выдоха. Повторяю. Жмурю глаза, разжимая зубы, и бессознательно зализываю место укуса. Мне душно, жарко, не хватает воздуха. А то, что я с таким трудом «заталкиваю» в легкие, обратно вырывается тлеющим пеплом. Когда сердце немного отпускает в перерыве между обострением и ремиссией, я нахожу в себе силы развернуться. Руки, держащие меня, разжимаются, не мешая мне уткнуться носом в твёрдый живот. Я почти понимаю, что это неправильно. И завтра, если выживу, произойдёт что-то страшное. Но сейчас мне нужно кого-то держать, осязать рядом, как бы это не противоречило моим принципам. — Дай воды, — хрипло прошу горячим шёпотом в материю футболки. Снова какие-то телодвижения, смена мест, и я почти ощущаю падение, как меня вдруг тянут обратно и вталкивают на диван. Сжимаю пальцами обивку, пульс снова учащается, держу стон, ожидая очередной спазм сердечной мышцы. — Быстрее, — едва не кричу, и только какие-то внутренние барьеры мешают сжаться в жалкий комок. Но ни воды, ни руки, которая бы сдерживала натиск новой порции боли. Хлопнула дверь. Два голоса, которые я смутно знаю, но это уже неважно. Меня замкнуло и зациклило. Вывернуло и выплюнуло. — Сукааа… — стон не удержался в глотке, продираясь, ища облегчение. Знакомое тепло пальцев ложится на плечо. Потом чуть выше на шею, приподнимая и располагая в полусидящем положении. Губы размыкаются холодными краями стакана, и я делаю жадный глоток. Половина вылилась обратно из-за кашля, но что-то всё равно достигло горла, принося живительную влагу. Только влага эта была чудовищно горькая, с острым запахом медикаментов. — Пей ещё. Горькая мерзость с сладковатым послевкусием оседает на дне желудка. А наклонённый ко рту стакан всё никак не пустеет. Я уже не могу глотать эту дрянь, сжимая губы, пытаясь отвернуться. — Пей, блять, — грубо хватает меня за волосы, разворачивает голову обратно, немного отклоняет назад, и тупо вливает в рот до конца, а после, чтобы я не выплюнул, зажимает его ладонью. Вся медикаментозная жижа проглатывается одним большим залпом. От горечи едва не выступают слезы, а «отравленные» рецепторы послали дрожь отвращения по всему измученному телу. Через несколько минут боль отступает. Медленно и неохотно сердце возвращается в привычный ритм. Я наконец-то получил забвение. *** Утро далось с оттяжкой, как с великого бодуна. Я проснулся на диване с мечтой об амнезии или нечто подобном. Сука, это какая-то карма, не иначе. Прислушался к внутренним ощущениям, но ничего запредельного не обнаружил. Значит, и в этот раз обошлось. Порылся в карманах и достал пачку сигарет, закурил, а после выдохнул дым в потолок. — Если ещё раз такое повторится — оставлю подыхать, — раздался ебучий голос с кухни. — Что ж сразу не оставил? — я попытался придать дыму форму колец. Не получилось. Досадно. — Ты очень жалобно скулил. — Правда что ли? И как это у тебя хватило силы воли снова мне не подрочить? Я сел на диване и глянул на Хэ через плывущие волны никотинового смога. Он как всегда без верха, в одних спортивных штанах. Волосы блестят от утреннего душа, а на столе дымится чашка горячего кофе. Он с интересом окинул меня взглядом. — Не успел вернуться с того света и уже про дрочку заикаешься? Хотя не переживай, я тебя ещё выебу, — и с серьёзным видом отпивает из чашки. У меня не то, что давление скакануло, кажется, я только что перенес микроинсульт. — Ты, чё, блять, несёшь?! — А что такое? — ухмыляясь, спрашивает он и тоже закуривает, а после садится на барный стул. Я слишком резко поднимаюсь, отчего потемнеет в глазах, но свою цель я найду даже по запаху. С ненавистью откидываю окурок на пол и привычным движением сую руку в карман в поисках ножа, но только на полпути замечаю отсутствие оного. Тормозить было уже глупо, а мимолетный взгляд на окружающие вещи сразу оценил, что ими невозможно нанести никакого вреда. И потому я не особо страшной для Хэ биомассой просто нависаю сверху. — Ебать ты будешь сам себя или своего дружка, — прошипел я, глядя в чёрные, сияющие издёвкой глаза. Перепады настроения Хэ Чэна — это полный пиздец. Вчера он встретил меня обозлённым зверем, ночью «зализывал» мои раны, а утром издевался так, что я не мог контролировать ни ситуацию, ни свои поступки. — Хм… Я говорил о моральном изъёбе. Ебать я тебя буду морально. Уже это делаю. Чувствуешь? Могу глубже… Я прикусил язык, едва ли не подавившись воздухом. — Да, и, кстати. — Чэн краешком губ выдул дым, — вчера из клиники привезли твои лекарства. Некоторые нужно колоть в мягкие ткани. В голову, конечно, твою хотелось бы, но задница будет вернее. Так что готовься нагибаться каждый вечер. Змей, — через гробовую паузу добавил он. — А ты спишь и видишь мою задницу, да? Слаб человек, не так ли? — смутно угадывая самые раздражающие интонации, самоуверенно предположил я. — У вас это семейное, по мужским задницам? М? Чэн носом выдохнул дым, и его улыбка больше напомнила кровожадный оскал. — Скорее по конкретным мягким тканям, — не опровергая, но и не соглашаясь, ответил он. — Не одно ли и то же? — Хочешь проверить? — Лучше сдохну, — вернул мерзкую улыбочку. — Тогда не задавай вопросов, на которые боишься услышать ответ. — Боишься? Ты меня путаешь с кем-то. Ни один лай даже самой бешеной собаки меня не испугает. — В ход пошли аналогии? Новая тема в школе? — Да, давай, дави на возраст. Так легче чувствовать надуманное превосходство, — я дёрнул заболевшим плечом и отошёл от наглого уёбка. — Причём здесь превосходство? Это даже не обсуждается. Глупо, не находишь? — Что находить? Твоё самолюбование? Пусть тебе эти песни Тао поёт. — А ведь Тао больше про тебя солирует… Отвратный, поганый намёк. — Он тоже по «мягким тканям»? Сука, сколько же вас таких? — неподдельно скривился я. Чэн поднялся, дёрнул меня к себе, и насильно склонив голову, шепнул в ухо: — Тебе хватит, — а после выпустил, и посмеиваясь, отправился на второй этаж. — Мудак, — сквозь зубы процедил я. *** Состояние отходняка мешает вырабатывать чистую злобу. Получается как-то халтурно, без прежнего запала. Одинокое чувство неприязни и раздражение — это максимум на что способен. Около часа потратил непонятно на что. Попил кофе, выкурил несколько сигарет, брезгливо осмотрел пакет с лекарствами на кухонной тумбе и от нечего делать забрался в кресло, свесив одну ногу с подлокотника. Не так я представлял себе эшафот Хэ Чэна. Хотя, возможно, это только начало… У него ведь ещё одиннадцать гильз. Что придумает? Первая оказалось очень неприятной. Ничего смертельного для меня, если вдруг Хэ понадеялся, что я охуенно совестливый… Но это лишь значит, что он сделает определённый вывод и подготовится получше. — Перед тем как поедем, закинься парочкой таблеток. Помяни чёрта… — Куда поедем? — отклонил голову так, чтобы его видеть. — После узнаешь. — Ооооо, тайны? Учти, сдавать меня на органы — проигрышный вариант. — Я думал об этом… Но сейчас ты прав. Бракованный товар никому не нужен, — Чэн обошёл кресло и встал напротив меня. — Кроме тебя… — Твоё самомнение граничит с дебилизмом. Поднимайся, пошли. Чэн подходит к холодильнику, достает из него бутыль воды, хватает с тумбы пакет с лекарствами и направляется в коридор. Я по-прежнему сижу на месте, разминая шейные позвонки. — Змей, — требовательно из прихожей. — Если тебе страшно одному, возьми Тао, я не в формеее, — флегматично тяну все гласные. Чэн появляется в зоне моей видимости, небрежно наваливаясь на косяк. — К твоему ошейнику у меня есть крепкий поводок. — Да, почти верю… — отстранённо махнул рукой, но всё же поднялся. Проверять не хотелось… — Ну и? — поравнявшись с ним, я остановился, — куда мы? — Лично я — развлекаться, а тебе — как повезёт… Я горько усмехнулся. Мне не повезёт.