Dirty

POV Шэ Ли Зрачки Хэ расширились, как у хищника при недостаточном освещении. Зрелище почти первобытное, пугающее и одновременно притягивающее своей неправильностью, словно перцем приправленное фатальностью. От него веет бурей. Холодной гранью безумия, которое затягивает и опьяняет, заставляя ждать и желать своего наказания, даже если с роду не мазохист. Это его дар, его проклятие — выворачивать людей и ломать под корень своей несгибаемой подчиняющей всех и вся волей. Затаскивать в свой сумасшедший мир, отравлять кожу, лёгкие, кровь, но самое главное — разум. Заставлять делать то, что желает ОН. Исполнять его волю, даже если кажется, что живёшь по своим принципам и ни разу себе не изменяешь. Но это иллюзия. Обман факира, нацеленный на слабость, которую он нащупал. От этого не убежать, не скрыться, ведь слабости есть у всех. Их не спрячешь, как мелочь в кармане, рано или поздно — сами покажутся в самом непотребном виде. А этот момент Хэ ни за что не упустит. Заметит, увидит на генетическом уровне. И тогда ловушка захлопнется. Я знаю. Я видел. Я уже в ней. И теперь не уйти, не оправдаться. Не перевести в фарс или шутку. Всё очень далеко зашло. Вышло за грань и чертит новые ориентиры. Коряво, оставляя борозды, но не замыкая «клеммы», а оставляя финал открытым, подкидывая обманку выбора. Смешно. Выбор, который даёт Хэ. «Бойтесь данайцев, дары приносящих…» Ничего он не даёт. Только отнимает в свою выгоду. И даже то, что я пришёл сам, без принуждения, шантажа и пут — ещё одно доказательство моей теории. Я попался. Я пропал. И потому… Мне не выйти из этой схватки победителем. Но и ему не надеть лавровый венец. Такое бывает, когда оба — грязь. Подохнуть и утащить за собой на дно. Этот финал не будет открытым. Он станет таковым. И не страшно, когда готов. В этом спасение. Исцеление гнили, что давно истлела. Мы изжили себя. Вынули всё человеческое, так что сокрушаться не по кому, да и не к чему… Вот поэтому я здесь. Я сейчас. Хочу. Последний глоток чего-то запредельного, а потом в бездну. Она ждёт нас. Так скучает… *** Хочется смотреть на него неотрывно и понять… Сука, понять, что же так притягивает. Найти неподдающийся глазу изъян или, наоборот, исключительность и разгадать наконец этот самый сложный квест. Ведь, когда знаешь ответ, тайна перестаёт быть тайной, а становится чем-то обыденным, неинтересным. Пустой дутой абстрактностью без целей и причин. Но это не мой случай. По отношению к Хэ я слеп. Не вижу очевидного, и ухожу всё глубже в эти тёмные воды, что стали мне могилой. Однако, она будет «братской», не правда ли, Хэ? Но. На какой стадии помешательства я нахожусь, если осознавая всё это, до одури, до тихой истерики хочу его? Прямо сейчас. Хочу. До безумия. Наплевав на свою правильную и единственно верную ориентацию. Меня никогда не тянуло к мужскому полу. Не возникало сомнений и желания экспериментов. Я чётко отдавал себе отчёт, что и кто мне нравится. На кого стоит член. И у этого «кого» идентичного полового признака не наблюдалось. Но ведь дело не в этом. Как бы паршиво не звучало, но тогда, в своей нелепой речи Тао оказался прав. Дело не в поле или ориентации. В человеке. В его сути. В энергетике. Силе. Характере. Это как один слой за другим, они накладываются друг на друга полностью перекрывая какую-либо принадлежность к такому определению как «мужчина» или «женщина». Это просто неважно, до смеха пустяково. Существует лишь сам факт личности, и именно она будет трахать тебя, и совершенно не важно будет у неё член или нет. Хэ тянет на себя, заставляет подняться с дивана и толкает в стену, тут же вжимая в неё своим телом. — Во всех позах. На всех поверхностях. Хочу, — шепчет, склоняясь и упираясь в мой лоб своим. Поднимаю на него взгляд и немею. Так глаза в глаза — страшно. Он пожирает, впитывает, поглощает. Вокруг и везде только Хэ. В воздухе, в лёгких, под кожей… Он. — Ты ебанулся? — шепчу в ответ, чтобы обнаружить себя в пространстве. Понять, что дышу, а не расщепился на атомы под его взглядом. — Проблемы? — Даже ощущаю какие, — слегка приподнимаю бедро, упираясь в его стояк. — Успеешь ещё. Ощутить. Полуулыбка. Полуобещание. Прикрываю веки и втягиваю носом воздух. Такое чувство, словно густеет материя. Напряжение так велико, что собственное тело словно проводник, не желающий громоотвода. Хочется жить этим колючим биоритмом и ни с кем им не делиться. Это мой замкнутый и больной микрокосмос в котором мне агонизировать от боли или кончать от кайфа. Это очень тесно. Едино. Ещё одна новая истина. Однако, как и предыдущие — истерию не вызывала. Возможно, я преодолел самый последний рубеж самосохранения. Возможно, я окончательно и бесповоротно сошёл с ума. Возможно… И я отпускаю себя. Наконец-то даю себе волю. Пальцы дрожат в предвкушении, и холодеют, то ли от волнения, то ли от сдерживающего возбуждения. Я вообще плохо контролирую тело и его реакции. Казалось бы, снаружи я весь холоден, но внутри кровь закипает, как на медленном огне. Член давно болезненно упёрся в ширинку, пульсируя, сжатый в тиски белья и джинс. И я делаю то, что очень давно хотел. Прорываюсь ладонями под его футболку и процарапываю движением вверх к лопаткам. Хэ недовольно ведёт плечами. — Холодные, — комментирует мне в губы. Я хочу поцелуя. Помню их все. Но держу паузу, исследуя его горячее, словно печка, тело. Чэн ждёт, даёт простор для манипуляций, только дышит глубже, упираясь локтями в стену, замыкая в себе. Каждый его вздох опаляет губы, я слизываю его дыхание, наслаждаясь тягучим мгновением «до». Хэ не торопится, зная, что вся ночь впереди… Подцепляю его футболку и тащу вверх, насколько хватает роста, Чэн продолжает мой порыв, ненадолго отстраняясь, чтобы избавиться от тряпки и швырнуть её куда-то вглубь помещения. — Сегодня ты мой, — его руки перекочевали со стены мне на шею, и обхватили, заставляя поднять голову. — Забирай… Но на это не требовалось разрешения, как и на долгожданное касание губ в губы. Медленное, пыточное, исходящее истомой и силой выдержки. Общей. Сорваться — значит показать своё нетерпение. А мы гордые. Терпеливые. Но чувствую, что ещё несколько секунд и поминай, как звали мою выдержку. Потому что это почти больно — настолько хорошо. Движения языка размеренные, изучающие, глубокие. Сталкиваясь, я захлебываюсь воздухом, сердце сжимается и ухает грубым толчком, вибрируя во всём организме. Хватаюсь за него сильнее, впиваясь ногтями в кожу, потому как больше не могу терпеть. То, что сейчас происходит — выше моих мотивов на голову — это истинные желания, которые если подавлять, становятся навязчивой идеей. В моём случае — очень глубоко похороненной под разного вида эмоциями, возможно, внутренних страхах, но такой живучей, что трансформировалась в физическую потребность с реальными рецидивами. Чэн чувствует на себе моё нетерпение и наслаждается им. Скользит руками по телу, прижимается ближе, дышит мной, зарываясь носом в шею, в волосы. Его ласки тяжёлые, терпкие, хозяйские. Хотя, может, это и не ласки вовсе. Больше похоже на последние штрихи приручения. После всех «кнутов» мне наконец-то удостоила честь выпасть прянику. Но такому, который олицетворяет собой шкатулку Пандоры. Совершенно не ясно, что таит внутри, и вполне вероятно, что кнут был бы всё-таки предпочтительней. Там, где касается губами — жжёт, точечно покалывает и, я подставляюсь ему. Отклоняю голову так, чтобы предоставить больше открытой шеи. Укусы, засосы, каждая метка, чувствительно отражается в пахе. И дышать всё труднее, вернее сдерживать рвущиеся глухие стоны, что сжимают глотку и вырываются хриплым частым дыханием. — Раздевайся, — велит Хэ, ненадолго отстраняясь, задирая на мне футболку. От его вида откровенно трясет. От грудной клетки, что заслоняет весь обзор и словно давит, прибивая к стене. От рук, которые не желают отпускать, помогая снимать футболку и, притискивают обратно. И такое ощущение, что пути назад нет. Либо я сдаюсь ему добровольно, либо он берёт меня силой. Уже не до словесных и умственных многоходовок. Он, или мы оба, подошли слишком близко к краю, по губам уже течёт сок надкушенного запретного плода. Это полный пиздец. Где же прежний я? Как такое мог допустить? Как, блять? Как?! Со злостью отпихиваю его от себя, разворачиваю и приложив все силы, и блять, не без согласия самого Хэ, грохаю его в стену. На то место, куда сам был прижат ранее. Остервенело срываю пряжку ремня и пристально вглядываюсь в его ухмыляющееся лицо. — Решил проявить инициативу? — Заткнись, просто… — дыхание срывается, — заткнись! Прочерчиваю пальцами линию пресса, задерживаясь на ребрах, проходясь по ним ногтями, оставляя за собой длинные белые полосы, которые тут же наливаются ярко-розовым. В ушах бьёт пульс, когда я склоняюсь к этим отметинам, вылизывая каждую длинную царапину. На языке горьковатый привкус кожи и едва уловимый крови. Не удержавшись, вонзаю зубы в его бок и, Хэ заметно вздрагивает, вцепляется мне в волосы, отнимая от себя. — Не кусаться. Я фыркнул и резко приник обратно к тому же пострадавшему месту и в очередной раз впиваюсь зубами. Прикусывая гораздо сильнее, чем в первый. Чувствую, как сильно напрягается пресс у Чэна, но ожидаемого удара или нечто подобного не последовало. Он тихо рассмеялся. Смотрю на него сквозь челку. И не знаю, что думать. Зато тело-предатель вопросов не задаёт и вполне ясно даёт понять, чего так жаждет. Кого. «Сейчас тебе будет не до смеха». Не верю, что делаю это. Но я хочу увидеть слабость Чэна. Маленькую толику истины за всей этой горой грязи и лжи. Действовать во вред себе, наверно уже стало привычкой. Раньше всё ограничивалось телом, сейчас выплеснулось на что-то большее. Гордость? Да. На неё. Медленно сползаю вниз. Веду руками по его бедрам, паху, ниже ногам, икрам и снова вверх, пока не опускаюсь перед ним на колени. Лицо на одном уровне с ширинкой. Хэ не делает ничего, чтобы я продолжил, или наоборот, отступил. У него какое-то своё понятие, что должно происходить. И кажется, он первый раз в жизни даёт мне свободу. Это означает — делай, что и как хочешь. Ненавидь. Люби. Царапай и даже… Кусай. Если это не доверие, тогда что же? Снова поднимаю взгляд. Мне нужно убедиться, что я всё правильно понял. Хэ чуть склоняет голову и не больно тянет прядку челки, легко отпускает и она снова умещается на лбу. Позволяешь всё, значит… Это ли не самая извращенная пытка? Его дрессировка самая жестокая. Отнимает. Унижает. Издевается… И вдруг — забирай всё. Позволено всё. И внутри выворачивается от трепета, истеричной благодарности и ненависти. Ненавижу за это! Как ты смеешь так?! И главное, почему я ничего не могу с этим поделать?! Дёргаю ширинку, пальцы подрагивают, я и сам, как в лихорадке, даже зубы постукивают, а это очень плохая опция для того, чем я собираюсь заниматься. Хотя… Внутренне усмехаюсь, мне же всё можно, так? Но даже саркастичные замечания про себя не снимают и толики напряжения. Мне страшно. Именно. Как это делать? А самое главное — зачем?! Чэн не заставляет и даже не просит. Но я… Блять. Я хочу. Сам хочу, чёрт эту мразь разбери! Язычок молнии бесшумно расстёгивается под моим слегка неверным движением. Я зацепляюсь указательным и большим пальцами за распахнутый жесткий материал и тяну его вниз. Брюки легко поддаются и скатываются на уровень колен. Во рту мгновенно пересыхает. Я скорее вижу, чем представляю его мужские габариты и, блять… Сглотнуть нечем. В горле пергамент. Решимость тает, мне на самом деле становится не по себе. И если бы Хэ заставлял, было бы легче. Правильнее, что ли. Когда без выбора, тогда и мыслей ноль. Но вот он выбор и в голове полнейший хаос. Большой палец Чэна слегка стягивает вниз резинку фирменных боксеров. Жест провокация. Да или Нет. — Ненавижу тебя… — хрипнул. — Я всё для этого сделал. — Сука… Продолжаю его движение и стягиваю боксеры полностью, вниз к брюкам. Влажной от нервов ладонью сжимаю его напряженный член. Твердый, безумно горячий со слегка поблескивающей смазкой на головке. И вместо Чэна вздрагиваю сам. Странным образом это движение фантомно принял на себя. Дыхание замирает, застревает в лёгких, и я выдыхаю прямо на тонкую, чувствительную кожу головки. В глазах темнеет от того, что делаю. И главное с кем. Это Чэн. Хэ, мать его, Чэн. В моих руках. В моей власти. Он ждёт моих решений. И от этого пьяно. В одну секунду — пьяно. Придвигаюсь ближе и проскользив языком по головке, слизывая смазку, веду по всей длине, не забывая касаться губами, и когда упираюсь в пах, чуть прикусываю под основание, мягко целую и горячо выдыхаю. Его рука тут же легла мне на макушку. Но Хэ не издал ни звука. Терпишь, значит? Во рту горчит от смазки, слюны выделяется много, и я размазываю её по члену, придерживая его рукой. Повторяю это движение несколько раз, пока ствол весь не оказался истекающей влагой, став ещё более горячим. Пальцы Хэ спазматично сжались в моих волосах. Больно, но не настолько, чтобы я сдержал улыбку. Чэн лишь дышит тяжелее, но до сих пор никаких «лишних» звуков. В нём выдержки просто дохрена. Всё это обескураживает, уязвляет из-за отсутствия опыта. Но я делаю лишь то, что нравилось в этом процессе самому. Вернее, как бы хотел, чтобы мне делали минет. Для удобства обхватил член пальцами и заглотнул головку как можно глубже, давя рвотный рефлекс, максимально расслабляя горло. По подбородку стекает слюна и я, отстраняясь, слизываю её языком и, снова погружаю член в рот. Он проскальзывает по языку, нёбу, упирается дальше в гортань и я сглатывая смазку, шумно выдыхаю носом, цепляясь дрогнувшими пальцами в пресс Хэ и резко отдёргиваюсь назад, жмуря глаза от подступивших рефлекторных слёз. Второй рукой держусь за его колено, посекундно облизывая губы, стараясь выровнять дыхание. Мне тяжело и жарко. На лбу и висках выступила испарина, а внизу живота болезненно стянуло. И если бы я лучше прислушивался к себе, то понял бы, какого чёрта происходит в собственных штанах, но на данный момент меня больше интересовало более неотложное «дело». Вытираю подбородок запястьем и снова приближаюсь к паху, отводя член в сторону, и проходясь по нему языком от головки до основания и обратно. Повторяю своё движение, горячо выдыхая каждый раз, когда приближаюсь к головке, мимолетно прикасаясь губами, слабо зажимая её ртом, опасно водя острыми краями резцов по тонкой коже, чувствуя, как Хэ при этом замирает и шумно выдыхает, когда я плавно опускаюсь ниже, не совершив угрожающий укус. Чэн кладёт руку мне на затылок, проводя пальцами вверх, зарываясь ими в волосы и слегка надавливая, чтобы движения становились резче. Я плавно отодвигаюсь назад для того, чтобы заглотить член по максимуму. А после двигаюсь, как он хотел. Быстро, грубо с сильным всасыванием. Пальцы Хэ больно натягивают волосы, но его грудной выдох, смешанный с едва слышным рычанием, показывает, что я делаю ему чертовски заебись. Дыхание быстро сбивается, да и челюсть понемногу начинает сводить, не говоря уже о том, что из-за глубокого проникновения в горло, щёки заливает от слёз. Но я не отстранюсь, продолжая доводить его до пика. Горечь во рту подсказывает, что я почти у цели, однако сам Чэн никак не выдаёт своего состояния, и я уже сомневаюсь, человек ли он. Как можно контролировать себя в предоргазменные минуты? — Будешь глотать? Его хриплый голос ворвался в мою замкнутую вселенную раскатом грома. Пришлось замедлиться и глянуть на него снизу вверх. С членом во рту… — Блять… — сипло выдохнул Чэн и я понял, что всё. Это и был его край. И, обманув наше общее ожидание и наплевав на свой рассудок, я продолжил отсасывать. Ещё сильнее. Грубее. Злее. Дыхание Хэ остановилось, ладонь надавила на мою голову и я обездвижено замер, когда в горло ударила горячая сперма. Едва не задыхаясь, спазматично сглатывал, упираясь руками в его бедра, позволяя кончать себе в рот. И что самое ебаное, противно не было. Непривычно, странно, горько на вкус, но не мерзко. Возбуждающе ненавистно. Извращенно неправильно. Глотать чужую сперму и ощущать, как собственный член наливается тяжестью похоти. Но особенно жарко стало от того, каким взглядом посмотрел на меня Хэ, когда я максимально медленно выпустил головку изо рта, до сих пор чувствуя терпкий вкус. Ещё раз вытер губы и откинув чёлку с лица, нагло показал язык. — Хочешь? — Хочу, — со смешком, но не саркастичным, а слегка утомлённым. Чэн натянул боксеры обратно, переступая через брюки, и те звонко ударились ремнём об пол. Сел на корточки рядом со мной и небрежным движением поднял выше мой подбородок, чтобы наши лица оказались на одном уровне. — Ну? — в его глазах томная темнота и едва уловимая ирония. — Слизывай… Подаюсь ближе, губы в губы, проталкивая язык ему в рот. Хэ для равновесия встаёт на одно колено и за затылок притягивает ближе к себе, другой рукой расстёгивая джинсы. И сдерживаться сил не осталось, неистово вовлекаюсь в поцелуй, болезненный, дико необходимый. Чэн моментально отбирает у меня главенствующую роль, задавая свой темп, виртуозно завладевая моими губами. И я сдаюсь сразу. Снова. Забирай. Но. Чувствительно прикусываю его губу, и не дав опомниться, слизываю проступившие красные капли, смакуя их на языке и возвращаю вместе с поцелуем обратно Чэну, который вовсе не против моих выходок, даже как будто наслаждается ими. Его повадки, манера, привычки — весь он, моя личная казнь. Он давит, но так, что хочется подчиняться, подставляться, даже если это идёт в полный разрез с моим характером. И даже в поцелуе, всё моё — его. Когда воздуха перестаёт хватать, пытаюсь отстраниться, мыча ему в губы, чтобы прекратил, но меж тем не прекращаю кайфовать от движения языка во рту, как маньяк, проецируя всё это действо на член. Как же хочу… — Чэн… — хрипнул, сбивчиво дыша, пьяно глядя в его глаза. И Хэ понял без слов. Поднялся стремительно, попутно хватая меня за руку, и в едином порыве подхватывает под ягодицы, вынуждая обхватить его поясницу ногами. И я уже ничего не соображаю, меня ведёт от сжимающих, горячих накатов в паху и, прижимаясь к нему ещё плотнее, прикусываю в шею, а после всасываюсь губами и вылизываю, смакую, снова кусаю и опять облизываю, держа в себе тянущие горло стоны. Блять… Не могу… — Тише… Тише, — шепчет мне в ухо, успокаивая, поглаживает рукой по спине. Теперь его запах для меня — это что-то запредельное, будоражащее, острое, больное. Хочется бесконечно дышать им, впитывать в себя и стараться не сойти с ума. Выдержать паузу, отдать себе отчёт, что это полный пиздец. И да, я отдал очень подробный отчёт, но сука, как итог, я, едва не кончая, трусь об него хером, теряясь в душевной статистике. Хэ сделав пару шагов к дивану, опускается со мной наперевес в мягкие подушки, тут же приподнимается, не садясь сверху, балансируя на коленях. Окидывает взглядом. — Понял теперь, где твоё место? Откидываю голову назад, душа в себе проклятия. Понял. Да. Ты вынудил осознать. Заставил желать. Почти умирать. Но это ничего не меняет. Облизываю пересохшие губы, давясь смешком и неудовлетворённой похотью. — Под тобой? — Подо мной, — подтверждает резко, почти со злостью. Он ждет от меня яда, сарказма. Моей обычной реакции. И смотрит так, словно убить хочет. Хэй… Неужели я нащупал твою слабость? Это… Я? Выдыхаю резко. И смеюсь. Громко, заливисто, почти истерично. Вот как бывает… Ирония судьбы. Я нас обоих уничтожу. Благодаря тебе. Ты проиграл. Я выиграл. Ты подохнешь… Я проиграл. Хэ легко сдёргивает с меня уже расстегнутые джинсы, что-то решив для себя благодаря моей реакции. Скорее всего, он понял её превратно, но я не стану переубеждать. Ведь, по большому счёту, между нами нет ничего, кроме грязи. Мы травим друг друга, уничтожаем и топчем. Наш общий ад желает продолжения. И я его нам привнесу. Обещаю. Но это всё потом, после. Ад — подождёт. Потому что сейчас не до разговоров и осмыслений. Каждое касание мурашками и ломотой в пояснице. Я выгибаюсь под его руками, желая большего. Мне мало его рук, губ, запаха. Во мне правит иррациональное желание быть ещё ближе и до потемнения в глазах жадно принимать любые ласки. Хэ дразнит. Целует в шею, расслабленно гладит мой изнывающий стояк через ткань боксеров, заставляя извиваться и подталкиваться бёдрами ближе, не забывая при этом стараться держать рот на замке и позорно не застонать. Боксеры становятся влажными, и я совсем теряю голову. Когда Хэ пытается отодвинуться, хватаю его за шею и рывком тяну на себя, жарко и торопливо целуя в губы, вылизывая рот изнутри, стараясь распалить его так же сильно, как горю сам. Чтобы он прекратил эти игры и дал мне, наконец, дышать, потому что от напряжения мне казалось, что весь организм натянут, как тетива лука. Чувствую, как Хэ улыбается моему нетерпению и целует в ответ не менее жадно, зарываясь рукой в волосы, а второй стягивает боксеры и всей пятерней сжимает член. И я не выдержал. Глухой стон сорвался прямо в его рот. Меня мелко дёрнуло и я вцепился пальцами в плечи Чэна, впиваясь ногтями в кожу до кровавых отметин. — Сегодня будет длинная ночь, — зловеще предупреждает он, надавливая большим пальцем на головку, кружа им по уретре. — Бляяять… — выстонал и зажмурился, дрожа от неминуемого оргазма. — Не так быстро, — закусив губы, хмыкнул он и внезапно пережал член у основания. Я судорожно сжал зубы, мотнув головой, прижимаясь щекой в подушку, часто и мелко дыша. Испарина текла по вискам, чёлка слиплась на лбу. Я существую на грани агонии. Так плохо и безраздельно одержимо никогда ещё не было. — Сука… — В курсе. Хэ сорвал с меня боксеры, швырнув их куда-то за диван. И немного сместившись вниз, неожиданно поцеловал в живот. Я подскочил так, что чуть не рухнул на пол. Это было похоже на неожиданный удар ножа, я не мог морально подготовиться к тому, что Хэ… Что он… — Бляяять… — руки остались без опоры, и потому я просто схватился за деревянный подлокотник дивана над головой. Чэн от пупка до паха выцеловывал кожу, лаская языком и иногда прикусывал, удерживая меня всякий раз, когда я вздрагивал, как на электрическом стуле. Лизнул тазовую кость, медленно и влажно прямую мышцу живота и через секунду я ощутил, как головка члена погрузилась в горячий, жаркий рот… Я подавился воздухом и стоном. Миллионы нервных окончаний заискрили в непередаваемом экстазе. Всё, что было или, возможно, будет когда-то, ни за что не сравнится с этим мигом. С этим моментом, от которого выступили неконтролируемые слезы, и поясницу свело в судороге. — Хэээ… — полустон, полухрип. Он втянул член глубже, лаская языком, очерчивая ствол зубами. И это должно быть больно, но я почти умирал. Умирал от запредельного кайфа и острого удовольствия. От того, что в моём теле словно взорвалась граната, и эпицентр взрыва находился там, где пребывал рот Чэна. Каждый его выдох, вдох, затягивающие, совсем не ласковые движения, заставляли до боли впиваться пальцами в подлокотник, и закусывать губы в кровь, чтобы продержаться как можно дольше. Оттянуть болью оргазм, который вот-вот накроет стремительной лавиной. Эти жгучие отголоски уже кололи пах и поджигали кровь, которая неслась на запредельной скорости, благодаря обезумевшей сердечной мышце. Хэ контролировал любое моё движение, вплоть до вздоха и взгляда. Я был прикован им. Погряз в нём. И даже отсасывая, Чэн имел главенствующую роль. Это он трахал, но только ртом, вот и вся разница. Не имеет значение положения тел, кто у кого берёт в рот. Есть незыблемая константа, где Чэн всегда выше, сильнее, совершеннее. И это нужно принять. Понять для себя умом, гордостью, принципами. И либо смириться, либо сделать лоботомию. У меня в распоряжении были оба варианта. И я ни одним не воспользуюсь. Как всегда на своём. И вечно «против». Я отчаянно дёрнулся, когда его губы сомкнулись на головке, скользнули выше, ненадолго задерживаясь, чтобы остановиться на грани, едва не выпуская изо рта, и снова вниз до моего предательского стона. И он стал последним. Пальцы соскользнули с подлокотника, сдирая тонкое покрытие лака, и вцепились в подушку, едва не вырывая клок обивки. У меня закончился воздух, и перегорели все импульсы. Цепная реакция во всем теле не нашла иного выхода чем протяжный, гортанный хрип его имени, вместе с которым меня выгнуло и сковало в длинном выматывающем спазме. Хэ отстранился и сжал в ладони мой член, сдерживая стекающую сперму, медленно водя рукой по всё ещё напряжённому стволу, вынуждая каждый раз подрагивать, когда его грубые пальцы касались возбужденной, припухшей головки. Я возвращался медленно, собираясь по крупицам бытия, плохо осознавая себя в пространстве. В глазах до сих пор рябило, а пульс в ушах и не думал замедляться. Жалящие волны удовольствия прокатывались по телу, замирая в области паха, и откатывали обратно до кончиков пальцев. Я не жил в эти мгновения, существовал… Но ровно до той секунды, как Хэ скользнул пальцами между ягодиц. Всё что я смог сделать, то это протестующе замычать и ошалело глянуть на него. — Ты — мой. Хватит дёргаться. Благодаря собственной сперме и неадекватно расслабленному состоянию указательный палец вошёл легко. Я замученно схватился за обивку дивана, жмурясь, что есть сил. Настойчивое распирание вызвало непривычный дискомфорт и хаотичный выдох, слабо напоминающий протест. Из-за того, что я всё ещё не пришёл в себя от оргазма, тело подводило, тело диктовало своё. И оно не собиралось противиться вторжению. А мне хотелось завыть от бессилия. — Хэ… Нет… Палец скользнул глубже и я, дрогнув, закусил губу, но даже сжаться не получилось. Это пытка. Издевается он что… И неожиданно секундное выпадение из реальности. Что-то взорвалось внутри и я прикусив язык, а заодно и мысли, невольно подался навстречу, хрипло застонав в подушку. Я весь пропитался одной сквозной предоргазменной конвульсией. Стало страшно. Потеря контроля и понимания. Что-то запредельное… И вдруг Хэ снова проделывает это. Я инстинктивно попытался отодвинуться от безумия, хватая воздух ртом, захлёбываясь неправильным экстазом. Утопая в ощущениях и зверином помешательстве. Это неправильно. Я не могу так. Не могу… — А сейчас терпи. Второй палец и прокручивающееся движение. Через пласт патологических ощущений, я почувствовал боль. Тянущую, назойливую, ту, которая начала брать главенство. Но я был рад ей. Я вспомнил себя и немного «отрезвел». Попытался свести колени, слегка приподняться. Сказать, что я, блять, не тряпичная кукла. Что не собираюсь становиться его спермоприёмником. Хэ быстро пресёк мои намерения, надавливая рукой на грудь, укладывая обратно, и уже двумя пальцами проходясь по тому же месту, из-за которого, я едва не предал свою суть. И… Блять. К черту всё! Болезненно-деспотичная эмоция откинула обратно на подушку. Я вскользь вытер испарину со лба, держа в себе внутренний вопль. Я больше не могу бороться. А что могу? Делать, сука, больно. И хлебать ту же боль большими глотками. Раздвинул ноги шире, подставляясь, как последняя блядь. И внутри всё выгорает. Я ненавижу себя. Больше, чем его. Гораздо. В сотню раз. И хочу, чтобы он сделал мне очень больно. Прямо сейчас. Как можно нестерпимее. Уничтожь. Резко насадился на его пальцы. Но нужного ощущения не добился. Хэ успел подготовить, хотя я уверен, для того, что собирается сделать, ещё не достаточно. — Хватит нежничать, я тебе не телка. — И? — Сядь. Чэн немного выждал, пытливо вглядываясь в мое лицо, но медлить не стал. Его учащенное дыхание показывало, что он и сам далёк от самоконтроля. Хэ избавил меня от своих пальцев, отодвинулся назад, и как я велел, сел, откинувшись на спинку. Сесть сверху — дело одной секунды. Смотреть в глаза — дело личного выбора. Уничтожать себя — вообще не вопрос. Приподнялся, и стянул его боксеры так, чтобы высвободить эрегированный член. — А сейчас будет шоу, — сузил глаза и сделал самую издевательскую интонацию. Если уж падать на самое дно, то лишь по собственному желанию. И так, чтобы у Хэ не возникло вопросов, по чьей воле я это делаю. Ты хотел меня? Подавись. Сжал его член и в один сильный толчок погрузил в себя. Дикая разрывающая боль. Даже в глотке рассадник битого стекла. Чудовищной правды, что это всё — дерьмовая истинная реальность. И она должна быть такой. Дикой. Злой. Отчаянной. На колючей проволоке вокруг сердца. Бритвенно-обреченной аксиомой подтверждения, что два самых «грязных» индивида никогда не соприкоснутся чем-то искренним и трепетным, потому что этого в нас нет. И я не жду подтверждения своей правды. Я в ней живу. А он в ней подохнет. Сесть ниже и утонуть в агонии не получилось. Хэ подхватил меня и резко прижал к себе. — Хватит. Идиот. Ты думаешь, я не вижу, что ты делаешь? — его голос саднящий, подёрнутый укором и едва уловимой одышкой. — Я не облегчу тебе жизнь болью. Ведь она твой вектор, не так ли? — Заткнись… Чэн выскользнул из меня, и крепко держа рукой поперёк спины, вновь вошёл пальцами. Уткнулся носом в шею, прикусывая кожу. — Дёрнешься еще раз — убью, — хрипнул в ухо. И я бы возжелал этой обещанной смерти, если бы он снова не нащупал простату. Настойчивым разминающим движением с лёгким нажимом. Снова и снова… — Бляяяять, — выстонал я, отогнув поясницу. Ненавижу слабость, но сейчас я упиваюсь ей. Огненными всполохами тяжёлого, непереносимого удовольствия, которое так быстро отняло волю и подчинило себе. Мелко дрожащими пальцами вплетаюсь ему в волосы, втягивая аромат шампуня и самого Чэна, дурея ещё сильнее. И первый раз в жизни не хочу закрывать глаза. Видеть Хэ важно, как никогда. Странно необходимо, как и ощущать горячие руки, твёрдые колени под собой и напряженный член, что так недвусмысленно упирается в зад. Но Хэ по-прежнему сдержан, его пальцы, подготавливая, смазывают неприятные тянущие ощущения, когда словно в благодарность за терпения, чувствительно ласкают простату. И каждый раз вздрагивая, покрываясь мурашками, мне кажется, что ещё немного, и я снова кончу. На его живот… Блять, даже мысль об этом едва не довела до финала. — А теперь, давай. Хэ заменяет пальцы на твердую лоснящуюся головку члена, и придерживая за талию, направляет на себя. Я закусываю губы, в тот момент, когда он немного проник внутрь, но той первой, первобытной боли не произошло. Тело словно отключилось от напряжения. Я не пытался сжаться или отстраниться, лишь ведомый Чэном, медленно опускался на него, чувствуя, как сердце начинает заходиться от сумасшедших неправильных эмоций. Осторожные поступательные, растягивающие движения, и ощущения горячего, влажного проникновения. Непривычно и жарко, томно невыносимо, и предательски чувственно. Хэ читал все мои эмоции. И то, что мне безумно захотелось насадиться до конца, но он удерживал меня от незапланированных выходок, контролируя все порывы, слегка надавливал на талию, чтобы я немного опустился и тут же приподнимал обратно, напряженно впиваясь пальцами в бок. Ему было не просто. По глазам видно, по тяжело вздымающейся влажной груди, по поблёскивающим каплям пота на висках. Гортанный выдох и слепящая боль. Кто-то из нас не выдержал. — Бляяяять… Кому принадлежал стон?.. Не имело значения. Ничего не имело значения, ни боль, ни гордость, ни ненависть взаимообщая. Только то, что сейчас. Чэн сжал мои ягодицы и подтянул к себе до упора. Проникая ещё глубже, ещё более болезненно. Я захлебнулся выдохом, обнимая его сгибом локтя за шею, утыкаясь в неё носом и выстанывая что-то. Когда стало немного отпускать, Хэ подался вперед, скользнув внутри, перехватывая бедро так, чтобы я не смог отодвинуться, а я и не собирался. Пусть будет больно. Я так хочу. Мне нужно именно так. Повёл поясницей, выпрямляясь, упираясь ладонями в его плечи. Наши взгляды пересеклись. — Давай… — глухой голос одобрения. Почти болевой шок, почти ад под рёбрами и онемение ног. Но я делаю то, что хочу. Сначала неспешно, привыкая к его размеру, приподнимаюсь, впиваясь ногтями в плечи, заставляя проникнуться своими эмоциями, и опускаюсь, шипя сквозь зубы, прижимаясь ягодицами к паху. Ритм становится чаще, Хэ сжимает мои бока до синяков, опуская на себя резче, вдалбливаясь глубже, не сводя взгляда. Пожирает им. И трахает ещё и невербально. Вот что значат его слова: «мой». Это всецело, до капли, до шальной эмоции принадлежать ему. Ненавижу. Толчок и я рычу от боли и кайфа. Ненавижу. Ещё один толчок и я вязну в нём. Ненавижу… Член проходится по простате, и я выгибаюсь, откидывая голову назад. — Ненавижу, — в голос, в хрип. — Знаю. Чэн резко переворачивает нас на диване, и я оказываюсь под ним. Обхватываю поясницу ногами, и подаюсь ближе. Это просто секс. Он ничего не меняет. Мы — грязь. И пусть будет так. Хэ ложится сверху, целуя, зарываясь пальцами в волосы, и проникает особенно глубоко, ловя мой стон губами, наращивая темп. Это как оказаться под голодным властным зверем. Сходить с ума от его силы и порывов, принимая их все с обреченностью, идущего на казнь, но при этом помогать палачу. И я помогаю. Я желаю лезвие гильотины. В последний раз. Чэн сжал в кулаке ошейник и вдавил его в диван, перекрывая кислород, продолжая целовать и с оттягом входить в меня, заключая в физическую тюрьму, насильственный плен, в котором я терял голову и себя. В котором я содрогался и кусал его губы, хрипя и самозабвенно помогая бедрами терзать своё тело. Держаться и терпеть сил не осталось. Я больше не принадлежал себе. Чэн доказывал это с каждым новым толчком, с грубым хватом за ошейник, с подчиняющими поцелуями. И с собой во мне. — Кончай… И этого слова хватило. Голоса, интонации в нём. С дрожью. С спазматично сведёнными коленями и расплывчатым маревом глаз, меня выгнуло дугой и сжало в хаотичной конвульсии. — Бляяяять… — с захлёбом из горла и кровавыми полосами по его груди. Хэ сгребая меня в охапку, сжал до ломоты в костях, больно вцепившись пальцами в щеки, заставил посмотреть на него. — Третья гильза, малыш Ли. И стоило мне непонимающе дёрнуться, как Хэ задушив меня хваткой за горло, с упоением кончил внутрь.