Dirty

POV Шэ Ли Стоя в душе, есть время о чём поразмыслить. К примеру, о словах Хэ. И насколько он ими… наказал меня? Или он думает, что наказывает, талдыча про гильзы в самые, сука, неподходящие моменты? А если разложить по полкам. По факту. Первая — он дал мне посмотреть запись похорон тех уебков, что решили меня угробить. Сначала да, я испытал некий отголосок вины, но это чувство, скорее, было направлено в сторону матерей, потерявших сыновей, нежели на самих жмуров, да и прошло оно слишком быстро. Так что рассчитывать, что я буду стенать и не находить себе место… Ну это, по меньшей мере, как-то странно, если не сказать глупо. Такие реакции могли бы возникнуть у кого-то более нормального, чем я. Чэн меня в этом плане явно недооценивает. Вторая гильза — расчёт на то, что я испугаюсь за своё здоровье. «Русская рулетка», да? Смехотворно. И мы обдолбавшись порошком, форсили по трассе на охуительной скорости. Тоже, так себе наказание… Третья — секс. Тут уж я не выдержал и рассмеялся в голос. Блять, да Хэ Чэн просто китайский Санта! Если посудить, то четвёртая? Ну, я даже не знаю… Он мне тачку подарит? Повернул смеситель, выключая воду, накидывая сверху халат. Растрепал волосы, осыпая брызгами зеркало, разглядывая своё отражение. Вся шея в засосах. Вот это бы зашло за «гильзу». Не люблю подобные отметины. Как личная роспись чужого человека на теле. Я поморщился, и скинув халат, обмотал полотенце вокруг бёдер. Не хватает ещё, чтобы Чэн решил, что мне неловко перед ним после всего, и я укутался с ног до головы в халат, как баба, скрывая следы секса. Они неприятны — да. Показывать своё отношение к этому — не дождётся. К тому же, на самом деле, я ни о чём не жалею. Помимо физического удовольствия я, кажется, нащупал нечто важное. Резонанс в поведении Хэ. Не назвал бы это слабостью, но особенным отношением ко мне — несомненно. А на этом можно сделать многое. Вечером, идя к нему, чувствовал лишь обречённость, веря, что это последний шаг перед окончательным падением на дно. Но реальность оказалась совершенно иной. И самое главное, моё отношение к ней. Я попробую провернуть ещё кое-что, раз выпала такая возможность. Перед тем, как Хэ Чэну вынесут приговор. Эта мысль невольно стягивает нервы. Но в ней нет страха, да и сожалений. Нечто другое, невыраженное и недоступное к оценке. И чем больше я копаюсь в своём отношении к будущим событиям, тем сильнее накручивается какое-то отчуждение. Поэтому, я не буду об этом думать. Лучше бы поскорее всё это закончилось. А после я — забуду. Перешагну. Во мне хватит любых качеств не оглянуться. Я воспитывал себя долго, а Хэ слишком заблуждается на мой счёт. Мразью не рождаются, мразью — становятся. И у меня подходящий стаж. Все они, эти ублюдки, что гнули меня в разные стороны, ожидали, что я сломаюсь, уступлю, подчинюсь. Но не на того напали. Возраст не имеет значения. Мой социальный статус не имеет значения. А что имеет? Отсутствие морали. Когда нет морали — нет слабости. Нет слабости — нет страха. Моя личная аксиома. За всем этим безумием, что творилось последние недели, я словно позабыл, кем являюсь. Но есть одна непреложная истина: рано или поздно, человек всегда возвращается к своей сути. Можно провести аналогию с тем, что не бывает бывших наркоманов, нет и бывших алкоголиков. Есть лишь запреты, как печати, наложенные на правду личности, но она-то, она — неизменна. Ждёт, когда случится рецидив, и всё вернётся на круги своя, потому что истина априори сильней. И она в том, что мразь всегда будет мразью — и это честно. Кто-то «хороший» пройдя нелегкий путь, не станет лучше, ибо розовые очки имеют закономерность ломаться. И с каждым новым шагом, через боль, несправедливость, унижение, появляется всё больше трещин на лживых стёклах. И принципы, что раньше исповедовали «любовь» и «благодетель» логично изменятся, изуродуются, но награда стоит того: увидеть реальность этого мира, людей. И от «хорошести» останется только маска. Потому что сила не даётся просто так, она отнимает иллюзии, позволяя видеть всё в истинном свете. А те, кто мнят себя праведниками — просто жалкие лицемеры. *** — …нет, никак не помешает, — Чэн разговаривал по телефону, когда я вышел из ванной комнаты. За окном до сих пор ночь или ранее утро. По-хорошему, неплохо бы лечь спать, но где? Здесь, рядом с Хэ? Щас, блять. А он-то уже надел брюки, и закинув ноги на стол, сидел на том же диване. Волосы влажные, значит, тоже успел где-то принять душ. — Как первоначальный взнос, — улыбнулся он, а потом глянул на меня. Я жестом показал, что хочу курить. — Да, вполне возможно. Два? — Хэ слегка двинул бедром и кивком головы указал на карман брюк. И с кем это он ночью пиздит? С этими мыслями, подошёл к нему, и уместив одно колено на край дивана, скользнул ладонью в карман. Хэ, не упустив момента, дёрнул указательным пальцем за намотанное на талии полотенце и оно ожидаемо соскользнуло к ногам. Я не затеял неразбериху или этюд со стеснением. Лишь недовольно нагнулся следом, швыряя махровую материю в его ухмыляющуюся рожу. Нашёл свои штаны и неспешно натянул, стоя к нему лицом, вызывающе оправляясь. Чэн ладонью показал жест «так себе» на мою демонстрацию определённых органов, всё так же продолжая разговор, который ни разу не претерпел заминки под наши нехитрые пантомимы. Пачка сигарет в руке, как и зажигалка. Я сладко затянулся, прикрывая от удовольствия глаза. Сигарета после секса — это своеобразная религия. Близка к ощущениям, как если бы заядлый курильщик после длительного воздержания наконец-то получил свою дозу яда. Голова немного закружилась. Искать причины подобного симптома бессмысленно. Их слишком дохуя, поэтому, не став испытывать удачу, я переместился на кресло, закидывая ногу на подлокотник, выпуская дым тягучим выдохом. Его сигареты, как сам Хэ: крепкие, горькие. Пьянят ядовитым концентрированным содержанием. Странно, но я стал привыкать к ним. — Ты быстро вышел, — Чэн, смотря на меня, бросил телефон рядом с собой. — А ты что, думал, я рыдать уходил? Брось, Хэ… Ты у меня в рот брал и, кстати, довольно-таки умело, поэтому, выводы напрашиваются сами собой. Привычное дело, м? — Хочешь агрессией вытеснить неловкость? — А ты отвечаешь вопросом на вопрос, чтобы скрыть свою? Лезть под кожу — моё любимое занятие. А сейчас обстановка очень даже располагает. Не то, чтобы мне на самом деле было дискомфортно, но всё это… Слегка дезориентировало. — Было бы неловко, если бы ты не кончил. Дважды. Как из двустволки в упор. Сука. Хэ щёлкнул пальцами, чтобы я вернул ему сигареты. И я вернул. С ядовитой ухмылкой, швырнул в ебало. Чэн, естественно, перехватил пачку и довольно закурил. — Еду заказал. Вон, принесли, — кивнул на широкий подоконник. — Так что, ешь. — В мамочки записался? — скривился я, и поглубже затянулся никотином, игнорируя всплывающие тёмные пятна перед глазами. — Мамочка тебя трахать не будет. А я — буду. Так что ешь. Повторять не стану. — Так понравился мой хуй во рту? — самое главное не выдать истинных эмоций. А они таковы, что я готов буквально самолично сделать из него мишень и всадить все патроны, что имелись в этом месте. Но ничего. Я умею ждать. Харияши своё дело знает. Возможно, мне даже удастся поучаствовать. Стабильности во мне ноль. Противоречия из-за принятого решения, что каким-то образом всё же просачивались в разум, таяли с каждым его словом. Не я предатель, это он — тварь. И заслуживает всё, что с ним произойдёт. — Заканчивай истерить, Ли. Твои реплики на меня не действуют, может, потому что попахивают детсадом? Сколько раз тебе нужно повторить про «хуй во рту», чтобы успокоиться? Что случилось? Пошатнулось внутреннее равновесие? Я устал. Заебался. — Что ты пытаешься сделать? — я поднялся с кресла и встал напротив Хэ, — доказать что-то? Мне? Все эти твои слова. Ты думаешь, меня это задевает? Что я буду краснеть или бледнеть. Знаешь, что скажу? Мне похуй. На тебя. На твои нескончаемые речи и псевдофилософию, которую ты исповедуешь. Пустое сотрясание воздуха. Мне не нужны советы, мне нахрен не сдались провокации и прочее дерьмо. Мне моего опыта хватит, чтобы прожить, а милостыню своего — оставь при себе. — Тебе твой опыт даже не подсказывает, что хоть иногда, но нужно жрать. И вот с таким багажом знаний ты собрался выжить? — Тебя это каким боком касается? Что тебе вообще от меня нужно? Весь этот цирк, — я подцепил на палец ошейник. — Это не цирк. Это последствия всех твоих решений. Твоего «опыта». — Последствия, — усмехнулся я, — смотри свой бумеранг не пропусти. — Не переживай за это. Хэ поднялся, попутно туша сигарету в пепельнице и прошёл к подоконнику, на котором лежала вышеупомянутая еда. Переставил весь поднос на стол и приглашающе отодвинул для меня стул, а после уселся сам. Я не сводил напряжённого взгляда с его лица. Эти последние слова… Он что-то знает? Снова этот вопрос холодным предчувствием по спине. Гнать от себя подобное утверждение слишком поспешно и легкомысленно. Это же Хэ Чэн. В его рукавах столько козырей, сколько даже в колоде не предусмотрено. И тут как в любой трагикомедии два варианта. Первый: либо он ни о чём не догадывается и так ответил для красного словца и потому что слишком самоуверен. Второй: всё очень плохо — для меня, так точно. Ведь тогда снова начинается партия Хэ и в ней по умолчанию лишь один победитель… Пытаться переиграть сверхчеловека, не зная правил, — полное безумие. Я встал следом за ним и, сделав несколько шагов, расположился на предложенном стуле, прямо напротив Чэна, который уже с аппетитом поглощал рыбные деликатесы. Я молча всматривался в неторопливые движения Хэ. На длинные пальцы, умело сжимающие палочки, локоть, расположенный на краю стола, на ключицы, скульптурно очерченные сумрачным освещением. Он на самом деле красив. Грубо, без малейшего оттенка смазливости. Все его черты лица, контуры тела — вызывающе завораживают. Хэ вполне мог бы стать чьей-то религией, но я по природе своей атеист. — Что? — Ничего. Просто смотрю, — в кои-то веке ответил правду. — Нравится? — Вполне. Чэн прервался и чуть нахмурил брови, а после едва заметно пожал плечами и продолжил есть. Я не иду на попятную. Мне просто нужно понять. А это значит, следует проявить больше терпения и хитрости. Хочет, чтобы я поел? Да не вопрос. Пальцами стянул с тарелки порезанного угря и отправил его в рот. На вкус как солёная промасленная бумага, но я продолжил жевать. В том, что мои вкусовые рецепторы отвыкли от нормальной пищи, похоже, уже даже не стоит сомневаться. Весь отмирающий организм держится на честном слове и сигаретах. Хотя и слово-то не самое честное, да и сигареты чужие… — Ты хочешь спросить что-то или, наоборот, сказать? — Ни то, ни другое, — взял с тарелки ещё какую-то причудливо завернутую хрень и снова засунул её в рот. И опять пепел во рту. Хочется выплюнуть это всё, но Хэ смотрит, значит нужно терпеть. — Ладно, — я вытер пальцы о салфетку и отбросил её на стол, навалился на спинку стула, скрестив руки на груди. Есть я эту бурду или любую другую уже точно не смогу, — сколько мы ещё здесь пробудем? — Утром уедем. — Куда именно? Обратно на побережье или уже в город? — Пока на побережье. Ещё дела есть, — Хэ тоже отложил столовые принадлежности, зеркально повторив мою позу. Мы несколько секунд — глаза в глаза. Там, в черноте его взгляда всегда что-то таилось. Выжидающее, злое. И это даже не эмоции. Сама его суть. Искренняя, без обмана. Он тот, кто есть. Для кого-то это может стать проблемой. Не понять или не принять подобного человека. Да и вообще, определение «человек» не очень вяжется с Хэ. Ведь по своей природе люди должны бояться. У них должны быть слабости. Есть ли они у Чэна? Стоит проверить. — И что дальше? — я навалился вперед, подпирая голову рукой. — Спать. Завтра или уже сегодня будет долгий день. Чэн с шумом отодвинул стул, поднялся и направился в смежную комнату, оставляя меня одного. Он ни разу не обернулся, не обмолвился и словом. Я, собственно, и не ждал ничего. И внимания Хэ явно не желал, но словно на привязи отправился за ним и опомнился только тогда, когда застыл в проёме комнаты. Все её очертания застил сумрак ни фигур, ни контуров, сплошная занавеса тьмы. Я нервно повёл плечами, отчаянно соображая, что я здесь забыл. И как только собрался включить заднюю, по чужой воле подавился воздухом, влетая лопатками в шероховатое дерево стены. Прижимается тесно, слегка подсаживает, чтобы наши лица находились на одном уровне и медленно, плавно целует. Сразу с языком, без прелюдий. И у меня нет ни одного возражения. Обнимаю за шею, наваливаюсь всем весом, скрещивая ноги на его пояснице. Я после подумаю. Обязательно, но не сейчас. Это стало для меня самым частым оправданием перед собой. Всё на «потом». И я даже не хочу представлять, какие придётся собирать камни, после своих опрометчивых поступков. Губы горячие, дыхание тяжёлое и кайф безудержный. Сильнее сжимаю ноги, чтобы ещё теснее, чтобы даже через джинсы отдалась каждая эмоция. Хэ выдыхает шумно, сжимая мой подбородок, не давая шанса двинуться, покусывает губы, чтобы снова развратно погрузиться с языком. И это всё — моё. Так, как хочется именно мне. Без фальшивой нежности и лишних слов. Грубо, почти больно: от его «ласк» остаются синяки, от поцелуев — кровоподтеки. Он наживую ставит на мне свои автографы. И мне бы опять подумать над этим, но я всё больше подставляюсь ему, кусаю в ответ губы, ногтями оставляю свой почерк. Баш на баш. Боль на боль. Наслаждение на наслаждение. Только так и может быть. И именно с нами. Хэ, придерживая меня, немного отклоняется, и я слышу, как щёлкает пряжка ремня. От этого звука жмурю глаза и улыбаюсь в предвкушении. Бляяять… Чэн снова наваливается, дёргает на мне штаны, и я помогаю ему, как могу, выгибаю спину, чтобы джинсы легче соскользнули, и как только жесткий материал оказывается в районе бёдер, Хэ перемещает руки на горячую голую кожу, впиваясь пальцами. Я сдавлено зашипел и, в отместку, чувствительно вцепился зубами ему в шею, немного прокусывая кожу, втягивая в себя красноватый с примесью металла яд. Губами чувствую вибрацию его глухого рыка и едва не вторю ему стоном. Мой недочеловек. Мой палач. Моя жертва. Моя грязь… Чэн чуть наклоняется, для удобства перехватывая меня одной рукой, а пальцами второй надавливает на губы, молча веля открыть рот. И я вновь позволяю. Уступать ему в сексе — это запредельно возбуждающе. Впускаю в рот пальцы, пошло вылизывая каждый, ощущая грудной клеткой, как тяжело и громко бьётся его сердце. Как упирается между ног давно вставший член. И я по мере скованности движений из-за хвата Чэна, пытаюсь почувствовать его ещё больше, немного сползая вниз, трясь кожей о кожу. Хэ подаётся бёдрами вперёд, проникая между ягодиц, но дальше не двигается, держа меня в таком срывающем планки положении. Я задыхаюсь от чувства неполноты и острого недостатка животной близости. — Блять… — хрипло дышу, дрожа от болезненной концентрации возбуждения. Нетерпеливо веду языком между фалангами, чуть прикусываю подушечки, влажно и горячо выдыхаю, посасывая то два пальца, то каждый в отдельности, стараясь как можно больше добавить слюны. Я прекрасно осведомлён для чего это делаю. И я хочу быстрее. Сейчас. Чэн вынимает пальцы из моего рта, благодарит поцелуем, но недолгим, скорее успокаивающим, и я чувствую, как он смазывает свой член, а после и меня, легко прорываясь пальцами внутрь. Стон застревает в горле и я подаюсь ниже, насаживаясь до упора, прикрывая глаза, а после жмурясь, от того, что Хэ шевельнул пальцами во мне. Точечно. Там, где скопление нервных окончаний буквально подрывает всё тело на отклики удовольствия. Напряженно утыкаюсь лицом в грудь Чэна, мелко подрагивая и часто дыша. Скольжу губами по ключицам, занимая рот и язык чем угодно, лишь бы не начать умолять дать мне ещё больше. Дрожь горячая, как в лихорадке, до крови кусаю губы и тяжело подтягиваюсь выше, чтобы обнять за шею, стиснуть в немой мольбе руками. — Ну же… — хрипло на ухо. После нашего последнего секса прошло всего пара часов, так что на подготовку и растягивание можно было время не тратить. И Хэ явно не собирался расшаркиваться и особо нежничать. Его нетерпение и желание ощущалось так же явственно, как и моё. Чэн освобождает меня от своих пальцев, вдавливает в стену для равновесия, придерживая одной рукой под бедро, другой направляя член в меня. Головка входит туго, несмотря на естественную смазку и мои слюни, но я терплю и пытаюсь расслабиться по максимуму, чтобы облегчить проникновение. Хэ медленно, больно, с трудом продолжает входить, пока я отчаянно стараюсь не соскользнуть с него вниз, оставаясь навесу и удерживаясь ногами за его талию. Чэн скользит руками по моим бёдрам, заводит ладони под ягодицы, приподнимая и одновременно притискиваясь ближе, входя сантиметр за сантиметром. Больно, чертовски, больно. Но ещё и безумно жарко, там внутри, растягивающе обжигает. И с губ — ничего. Ни стона, ни выдоха. Даже как будто сердце биться перестало. Упругое движение бёдер и он до конца во мне. Сжимает ягодицы, глухо дыша мне в ухо. Но я всё равно ничего не слышу. В ушах звон и ток сокращающихся мышц спазмов. — Тише-тише, — Хэ проводит губами по моему лбу, покрытому лихорадочной испариной. — Сейчас будет легче. Расслабься. Не знаю, как я его понял, услышать не мог, это точно. В голове рябь, как от телевизионных помех, а в организме сплошное натяжение из боли и чего-то ещё. Словно тление нервов, которые под облизывающими языками боли начинают медленно разгораться. Неспешно. Тонкими покалывающими отголосками томящегося наслаждения: … От губ на скуле, срывающегося дыхания в ухо, от чужого запаха, который вплетается в мой. От сильных рук и пальцев, что не прекращают касаться. Не лаская, но каждым движением находя такие участки на теле, что я вздрагиваю и в груди перехватывает, как от запредельной скорости или падения с высоты. И Хэ, почувствовав, что я немного расслабился, сделал пробное движение внутри. И вновь боль, но с порогом абсолютного опьянения. Когда неважно, насколько и что именно выдержит собственное тело. Когда наконец-то получил, что хотел. Вот такую неправильную, выворачивающую физическую потребность в другом человеке. В том, что ближе — некуда. Дальше — невозможно. Больно — до метафизики. И кончать от этого можно бесконечно. Взгляд Хэ я чувствую и с закрытыми глазами. И увижу даже в темноте. Он такой же как всегда. Надменный, тяжелый, холодный и обличающий. Но сейчас ещё и жаркий. Голодный. Особенный. Такой, каким смотрят на нечто важное. И я улыбаюсь. Язвительной, знающей улыбкой. Через боль и всё на свете, я смог разглядеть то, что искал столько времени. Его слабость. Это, все-таки, я. И это вызывает новую волну возбуждения. Животной похоти. До того нестерпимой, что я сам начинаю двигаться, помогать поясницей и бёдрами, чтобы Хэ глубже и уже не останавливался. Чэну моя инициатива пришлась по вкусу, и он уже не особо бережно схватил меня за волосы, впечатывая голову в стену, почти полностью выходя и вновь врываясь обратно. Заглушал мои стоны своими губами, сжимал до одури, едва ли не до треска рёбер. С оттягом и упоением трахая. Казалось, ещё немного и он вдолбит меня в стену, просто сравняет в идеально ровную поверхность. Кожа на спине саднит и пылает от трения и глухих ударов о ребристые деревянные панели. Проступившая влага вполне может оказаться кровью или всё-таки пресловутым потом. Но мне сейчас плевать. Пусть хоть заживо освежует, лишь бы не останавливался. До конца. До нашего финала. Новый толчок — и слишком глубоко. Я протестующе сжался, сминая его волосы на затылке. Вцепляясь в них пальцами, пытаясь как-то его «отрезвить», хотя сам, едва ли что соображаю. Хэ среагировал немедленно. Вторым таким же толчком и новым ударом в стену. И я сипло выдохнул, отбив затылок к ебаной матери, чисто интуитивно извернулся непонятным чудом, и с кулака вдарил Хэ под дых. Чэн от неожиданности выпустил меня из рук, и я соскользнув с его тела, кое-как удержался на подгибающихся ногах, которые напрочь отказывались держать из-за долгого неудобного положения. Хэ подался вперёд, закидывая мою ногу себе на бедро, вновь жадно входя. Его гортанный смех от моей выходки прошёлся легким дуновением по влажной коже шеи. Сука. …А дальше — пустота. Или нечто большее, через край. Рефлексия тела, из-за сильных движений внутри и горячего дыхания губы в губы. Я потерял тот момент, когда кончил Чэн, потому что захлебнулся в собственном оргазме. Изматывающе сильном, выворачивающим каждый позвонок, превращающий рёбра в раскаленную клетку, а то, что зовётся душой — в выжженную пустыню. …Но это потом. Всё — потом. *** Утро веет прохладой и мятыми простынями. Глухими голосами за окном и чёткими, как вычерченными по линейке, солнечными лучами на полу. Я провёл взглядом по потолку к стене. По навесным из тёмного стекла полкам и плазме в углу. Остановился на своей голой ноге, выглядывающей из-под одеяла, и недовольно скривился. Поворачиваться не нужно, чтобы понять, кто дышит в макушку. Хорошо хоть на груди его не проснулся, как в дешевой мелодраме. Это был бы полный пиздец. Хотя сейчас он не менее всеобъемлющий. Сильно потёр ладонями лицо, и устало повернулся в сторону Чэна. Его лицо во сне — спокойное. Без привычных саркастичных черт. Без лютой злобы или холодности. Таким, он, наверно, должен быть, оставаясь без привычных масок. Вот теперь к нему можно применить слово: человек. Глупо отрицать, что я на него реагирую. Морально, неосознанно внутренне. Хэ единственный, кто подобрался ко мне настолько близко. И, кажется, только сейчас я понял почему. В нём основательно заложен базовый инстинкт разрушения, хаоса, что меня притягивает не хуже стотонного магнита. Чэн действует по природе своей, а я не могу игнорировать его масштабы и свою странную зависимость. По-другому это назвать невозможно. Кому бы я позволил столько? Это какой-то стокгольмский синдром или любая другая на выбор неведомая психическая херня. Дурость какая… Я не спеша поднялся, разминая затекшие мышцы и адски болевшее тело. Словно с войны вернулся, причём с передовой. Раздражение как по цепочке, по нервной системе. От раннего солнца глаза слепит, кожу на спине щиплет и мерное дыхание Хэ выводит из себя не хуже религиозных песнопений. Мне тесно здесь. Рядом с ним, в одном помещении — душно, как без воздуха. Я без сожалений выкинул ненужные мысли из головы и поплёлся искать свои вещи. В зале окна нараспашку и промозглость утра гуляет от угла к углу, рождая сквозняки, немилосердно остужавшие разморенный сном и теплотой постели организм. Повёл плечами, сбрасывая озноб и скованность движений. Словно заморожен внезапно и как-то отчаянно. Моё «потом» очень бесцеремонно пришло с утра. Без опоздания и спасительных отговорок. Вот сейчас нужно решать, и быть именно таким, каким себя считаю. Пора с этим кончать. Холодный душ, в отместку, чтобы наверняка. И стоял долго, пока не посинели губы, стискивая челюсть, до скрежета зубов, чтобы не выдать ими дробь. И смотрел на брызги воды от душа, стекающие по каменно-серой плитке, сливающиеся каплями в вьющиеся ледяные змейки, струящиеся по стенам и душевым створам. И не видел ничего. Отрешился от реальности, от ощущений. Там, за гранью холода, пустяковой физической боли — всё становится предельно ясно: Нет морали — нет слабости. *** Газон влажный от росы и хлюпающий от ночного дождя. Листья на деревьях потяжелели, подгибая своим весом молодые ветви, провисшие, как трухлявые плети. Я задрал голову к небу, меланхолично поглядывая на тучи. Снова будет дождь. — Доброе утро! Оглянулся на одиноко сидящего Ронга в беседке. — Ты со вчера тут сидишь, что ли? — подкуриваю на ходу чэновскую сигарету, отмечая, что кеды успели промокнуть. Шагаю на деревянный пол и облокачиваюсь на сырую балку ограждения. — Нет, только проснулся, — Ронг зябко ёжится, обнимая себя за плечи. — Где Тао? — сбрасываю пепел с сигареты, щурясь от едкого табачного дыма. — Не знаю, — лениво отвечает он, а после, оглядев мою шею, слегка краснеет, — а где Хэ? — Спит. Во всяком случае, спал. — А вы что… Что… — начинает заикаться и блеять, ещё больше краснея, покрываясь бурыми пятнами до самой шеи. — Мы — что? — поднимаю бровь, выдыхая в Ронга никотиновую дорожку. — Ээээ… Да ничего, — прячет взгляд и преувеличенно небрежно ёрзает на лавке, избегая прямого зрительного контакта. Неловко тебе? Я хмыкнул, погасив вспышку веселья. — У тебя телефон с собой? — меняю тему на более нужную. — Что? А, да, конечно… — Давай, — протягиваю руку и жду, пока Ронг копошится по карманам. — А тебе зачем? — Не твоего ума дело. Быстрее. Приятель осторожно, словно гранату без чеки, вкладывает смартфон мне в ладонь и закусывает губу. — Ли… — Если спросят, где я, скажешь, не видел, — развернулся к выходу, как вдруг Ронг стиснул моё запястье. — Вернёшься? — настороженно, почти испуганно. — Не успеешь соскучиться. И руку убери. Быстро, — но не дождавшись его реакции, сам отдёрнул кисть и сошёл с приступка беседки. Главное, чтобы здесь была связь… Прошёл метров сто, оглянулся вокруг. Вроде тихо, лишь деревья поскрипывают от ветра, и навязчивые перетрели птиц. Ненавижу природу. Я хочу обратно, в свою бетонную вонючую пустыню. Туда, где знаю, как и куда идти, выстраивая свой маршрут сквозь лабиринты улиц и районов. Домой. Дикость, что я вообще оказался в подобном месте. Будем исправлять ошибки. Раскрыл список контактов, пролистывая большим пальцем ненужные имена, фамилии, клички. У Ронга телефон под завязку забит разношёрстным сбродом, хотя некоторые необходимые номера, всё же имелись. Одно из. Правая рука Харияши. Юшенг Лю. Естественно, номер телефона Харияши у Ронга отсутствовал. Ему по статусу не положено иметь такие данные. Личную информацию старших. У меня же просто по-тупому отсутствовал сам телефон. В какой момент я его проебал — трудно понять. Однако факт остаётся фактом — без должной связи я рисковал прогореть вместе со своим планом. Нажимаю на вызов и жду. Особо ни на что не надеюсь, так как оппонент вполне может проигнорировать звонок такой «важной» птицы по имени Ронг. После трёх протяжных гудков связь «ожила». — Да. — Привет, Лю. — Змей? — через паузу и заминку. — Хотел бы сказать «во плоти», но на расстоянии, я думаю, это не актуально. — Ты, — буквально слышу, как от злости скрипнули его зубы, — где? Я поднял ладонь, прикрываясь от яркого солнечного луча, вырвавшегося из сомны туч. — Загораю, — выдал со смешком. — Я спросил, где ты, а не что делаешь, — процедил он. — Если судить по мху, то где-то на северной стороне. — Змей… — Ладно, хорош трепаться. Мне нужен Харияши. Дай ему трубку или вышли номер. — А ты не оборзел? Я тебя, суку… — Хээээй, о самих себя мы потом поговорим, а сейчас — Харияши. Просто скажи ему, что это я. Поверь, он не будет против переброситься парой слов. На заднем фоне слышатся помехи и скупые переговоры. — Шэ Ли, не ожидал, — мягкий, ласковый голос старшего. Харияши. Сердце против воли грохнуло, вожжами отправляя пульс вскачь. — Ожидал. Ещё как. Или я Вас не знаю. Хриплый «лисий» смех. — Как всегда — смышленый мальчик. Ну так что? Звонишь, чтобы лично подтвердить, что я могу на тебя рассчитывать? — В какой-то мере. Но перед этим ряд условий. — Ты понимаешь, с кем так разговариваешь? — от снисходительности в тоне не осталось и следа. Только плохо скрываемая ярость и угроза. — Вот поэтому и звоню, потому что прекрасно понимаю. Мне нужны гарантии, господин Харияши. — Продолжай. — После того, как Вы получите Хэ Чэна, какова вероятность, что я останусь жив? И только, давайте без «честного слова» и прочих пустых заверений. Я знаю, кто Вы. Вы знаете, кто я. И поэтому мы должны понять друг друга без лишней бессмысленной нагрузки. — Ты не разочаровываешь меня, Шэ Ли. Мне нравится твой подход. Я едва поборол нервный смех. Нравится ему… Пизди больше. — …ну и? Чего же ты хочешь? Каких гарантий? — Вы открываете в банке на моё имя дебетовый счёт, на который будут стекаться деньги за крышуемый район. Естественно, не вся прибыль, а, скажем, за пятую часть территории. Смыл в том, что до моего совершеннолетия счёт будет активен только на переводы наличности, без права обналичивания. И если вдруг со мной что-то случается, все деньги автоматически становятся собственностью банка. — Умно… А что же будет после твоего совершеннолетия? Ты свалишь с моими деньгами? — А здесь начинается самое интересное. После моего совершеннолетия мы в очередной раз заключаем сделку в банке, суть которой в том, что счёт перестаёт быть исключительно дебетовым. То есть, раз в месяц с него в Ваш карман начнут поступать выплаты в размере десяти-пятнадцати процентов от общей суммы. В конечном итоге, поток наличности так же будет аккумулироваться на моём счете, но процентный отток не оставит Вас в накладе. Своеобразная замкнутая система. Ваши деньги к Вам вернутся, но постепенно. И я, как оговорено в начале сделки, не смогу их обналичить, но и условия останутся прежними. Если я подохну, деньги Вы потеряете. — Не знал, что ты подкован в финансовых вопросах. Чэн научил? — Нет. Но это и не важно. С Вас только ответ на мои условия. Да или нет. В худшем варианте, Хэ научит меня чему-то в будущем, но Вы его не увидите. — Угрожаешь мне? Ты, кого я взрастил, дал крышу над головой и возможность зарабатывать?! — его спокойный тон на короткий миг сорвался, и я, как пристыженный сын, закусил губу, отводя взгляд в глухонемое. — Мы с Вами заключаем сделку и всё. Я считаю, что каждый должен быть осведомлен о её рисках и неблагоприятных последствиях. Харияши замолчал, а я, опираясь на ствол дерева, сполз вниз. Сказать, что меня колотило — ничего не сказать. Именно сейчас решается моя судьба. Хорошо, что меня никто не видит. Могу в кои-то веке позволить себе не держать спину ровно и не накидывать пуха. Просто сидеть жопой в мокрой траве, врезаясь пальцами в дёрн, выцарапывая путанные корни ногтями. — Шэ Ли. — Да? — отнял взгляд от травы, вглядываясь в небо. Пошёл дождь. — Я согласен. — Отлично, — отозвался беспечно, спазматично вырывая клок травы. — Сегодня Джинхэй передаст тебе телефон для связи. Держи его всегда при себе. Лю свяжется с тобой, когда настанет время. Я нахмурился и резко встал. — Джинхэй? Когда? Я не… — Не беспокойся, — перебил он, — последняя партия уже началась. Все фигуры на поле, тебе остаётся только выполнить условия сделки, — связь оборвалась. *** Когда я вернулся к полигону, ко мне на всех парах нёсся Ронг. — Ну наконец-то! Ты где был? — Держи, — протянул телефон обратно владельцу. Ронг тупо моргнул, но взял у меня смартфон, сунув его в джинсы. — Хэ и Тао уехали. — Куда? — я непроизвольно пару раз оглянулся, словно пытался найти опровержение словам Ронга. — Сказали по делам. Нам оставили машину с водителем, велели быть на побережье к пяти или раньше. — Да? — я пошарил по карманам в поисках сигарет, — и что за срочность? — Ну… — Ронг почесал затылок и помог мне прикурить, — сегодня вроде какой-то благотворительный вечер. И нам на нем, типа, надо присутствовать. — Нахуя? — я поперхнулся горечью никотина. — Не знаю, — пожал плечами он, — Хэ так сказал. Пробрала внутренняя дрожь. Там я встречу Джинхэя. Харияши уже всё знает. В том числе, где я, где Хэ и что мы будем делать. Мы все под колпаком. Старший начал действовать. — Понятно. Тогда поехали, — выкинул сигарету, которая через пару затяжек превратилась в окурок. — Ли! — окликнул Ронг в спину, едва поспевая за моим шагом, — что происходит? Ты и Хэ? Как это понимать? — Тебе ничего не нужно понимать. — Да постой же ты! — закричал он, жестко отдернув меня за плечо, разворачивая к себе, — прекрати! Ты думаешь, я не вижу, что что-то происходит? Я глянул на его руку на плече и Ронг тут же её убрал. — Хорошо. Ладно. Ронг напряженно вытянулся в струну. Его взгляд впервые такой. Слишком взрослый. Готовый ко всему. — Когда мы вернемся в город, я хочу, чтобы ты забыл моё имя. Всё, что со мной связано. И пацаны тоже. Наилучший вариант — переждать первое время вне района, пока я сам с вами не свяжусь. Это всё, что я могу сейчас сказать. — Нет. Я тебя не оставлю! Ты мой друг! Я, развернувшись всем корпусом, со всей силы наношу удар в район скулы. Ронг ожидаемо падает, шипя от боли. — Понял теперь, кто твой друг? Ронг, шмыгнув носом, опирается рукой в траву. Тяжело смотрит на меня, задерживая пальцами кровь из носа. Я не рассчитал удар. — Ты — мой друг, — упрямо. И не удержав вздоха, я сажусь рядом с ним на корточки, глотая ком в горле, вплетаясь пальцами в его волосы, прижимая голову Ронга к своей груди. — Верь мне. И сделай так, как я скажу. Ведь ты — мой единственный… друг. *** По дороге домой мы молчали. Говорить было не о чем. Ронг часто хлюпал носом, изредка поднося к нему пальцы, чтобы удостовериться, что кровотечение остановилось, и между этими заминками неотрывно смотрел в окно. Местные пейзажи перестали его волновать. Сник. Словно за несколько часов повзрослел лет на десять. Мне непривычно видеть его таким. Слишком молчаливым, слишком «в себе». Но я не стал реагировать и проявлять внимание, рассудил, что периоды «детства» должны оканчиваться своевременно. И, видимо, именно сейчас Ронг переживал личный катарсис. Да и мне, в общем-то, тоже было о чём подумать, тем более, что в дороге каждая мысль растягивается на километры, превращая мыслительный процесс в элементарный транс. Трасса, деревья, моросящий дождь за окном и мутное от дыхания стекло автомобиля. Всё сливается, растекается, меняет форму и цвет. И, закрыв глаза, то же самое. Чёрное. Серое. Темно-зелёное… — Приехали, — громко резюмировал Ронг, выводя меня из дремоты, а после хлопнул дверью так, словно она в чём-то виновата. — Я заеду за вами к пяти. Не опаздывайте, — подал голос водитель. Я проигнорировал наставление чэновской шестерки сонным зевком и, вслед за Ронгом, покинул салон автомобиля. Здесь, на побережье, как будто темнеет раньше, или сумрак пасмурной погоды так влияет на восприятие. Раннее утро красит небо не светом, а серыми клубами облаков, создающие иллюзию позднего вечера. И давит буквально всё, даже море, которое по каким-то сплетням, лечит. И я, заходя в дом, направился лечиться по-другому. Бар пестрит дорогой выпивкой на любой вкус. А мне, собственно, с моим-то вкусом, подойдёт всё, что горит. — И ты пить собрался? С утра пораньше? — недовольный бубнеж Ронга застиг меня ровно в тот момент, когда я наполнял стакан янтарной жидкостью, с выдержкой, как наши с ним года вместе взятые. Сделал глоток, стараясь не морщиться и повернулся. — Помнишь, что со здоровьем у тебя не лады? — продолжает донимать он, скрещивая руки на груди. Снова пью. Наплевать. — Как всегда, пофиг тебе? — Соображаешь, — киваю, допивая. — Нам сегодня ещё на какой-то праздник идти. Я хмыкнул, обновляя выпивку в стакане. — А может, и мне нальёшь? Надираться, так вместе! — Ронг нарочито громко сел на барный стул, хлопнув ладонями по столешнице. — Сам себе наливай. — Всё дерьмово, да? — неожиданно сменил тему Ронг и взялся за мой стакан, но не решившись отобрать и тем более — отпить, катнул его в сторону. — Нормально. — Врёшь. — Констатирую. — Я надеюсь, ты знаешь, что делаешь. Я оставил его реплику без ответа. Знать и хотеть — понятия совершенно разные. Да, знал. Хотел ли? Скорее да, чем нет. Сложно. Но я уже принял решение, выстроил схемы будущего и, что бы ни случилось, не отступлюсь. — Мы с Тао вчера долго разговаривали, — Ронг вытащил из бара новый стакан и забрал у меня бутылку. — О теории эволюции, я полагаю? — Чё? — бутылка слегка звякнула горлышком о край стакана, но содержимое вовремя было направлено в нужное русло. — Нет. С чего ты взял? — Не знаю, ассоциация посетила. — Давай без этого, ладно? — с лёгким раздражением попросил Ронг и залпом опустошил свою тару, а после закашлялся до слёз, кривясь и матеря элитный алкоголь. — Без чего? — выждал паузу пока он не оклемается или не сдохнет, например. — Этот твой юмор, который не для всех. — Конечно, не для всех, чтобы его понимать, нужны мозги. А это в наше время довольно редкий ресурс. — Смешно, — недовольно фыркнул Ронг, наливая вторую порцию. — Ну и что Тао? — подвинул свой пустой стакан к бутылке и сделал знак рукой, чтобы приятель не сидел без дела. — А что Тао? — по-идиотски переспрашивает он, наливая виски до краёв, буквально с поверхностным натяжением. — Блять, не тупи. Ты начинал говорить, что вы вчера пиздели, как два соловья. — А ну… Да. Он интересный. — В каком смысле? — Много знает и рассказывать всякое умеет. Ну, знаешь… Интересный, — повторился Ронг, видимо, истощив свой словарный запас на слове «интересный». — Учителя в школе, тоже много чего рассказывают, значит, они — интересные? — Нееееее, — ухмыльнулся Ронг и подпёр рукой щёку. Мало ему надо до состояния «как хорошо жить». — И в чём разница? — Нуууу… Тао, он ещё, — щёлкнул пальцами, чтобы подобрать новый эпитет, но затянувшаяся пауза показала, что это не помогло. Ронг, видимо не догадывается, что мозг не так работает. — Короче, он другой. — Понравился? — Да ты что! — резко взвился, краснея не только лицом, но и ушами, — я вообще-то девушек люблю! — Ммм… — Что мммм?! — передразнил Ронг. — Никогда не знаешь, когда нога вступит на мостик в Гейтаун. — Куда? Ли! Я вообще тебя не понимаю! — Да и это личная трагедия. — Блин, ты достал! — Я бы сделал реверанс, но сижу удобно. — Иногда с тобой невозможно разговаривать! Вот правда! И я… Пошел! — Ронг соскочил со стула и громко потопал в неизвестном направлении. Я флегматично пожал плечами и щедро приложился к стакану. *Половина пятого вечера* Содержимое бутылки и полнейший похуизм вальсируют в организме. Я успел переместиться на диван, выкуривая последнюю сигарету, покачивая ногой, свисающей с подлокотника. Ронг, похоже, разобиделся ни на шутку, раз за это время ни разу не сунул ко мне свой длинный нос. — Я ебать не хотел! — его громкий крик. Вновь мои поспешные выводы. Ронг хоть и глупо вспыльчивый, но и так же стремительно отходчив. Держу пари, что он уже и не помнит, что я, вроде как, нарушил его жизненные устои. Пьяно хмыкнув, повернулся в сторону голоса. — Смотри! — Ронг шагал ко мне, держа в обеих вытянутых руках по вешалке, на которых колыхались два чёрных костюма. — Ты чувствуешь себя Золушкой? — заржал он, бросив это «тряпьё» мне в ноги. Я двинул бедром, сбрасывая одежду на пол. — Не понравились? А я, пожалуй, принаряжусь! Ахуеть! — вновь расхохотался он, подбирая костюмы, — видели бы наши! Я пьяно уткнулся в подушку, мечтая, наконец нормально поспать. Но Джинхэй. Мне нужно встать и желательно протрезветь. Мне нужно… *** Шёлк чёрной рубахи приятно холодит тело. Пиджак я не надел, так как духота от морского испарения пропитала вечерний воздух, изводя все поверхности удушливым конденсатом. В голове пьяно и муторно. В машине — кондиционер, но он не помогает. Закатал рукава по локти и рванул пуговицы у горла. Жарко. Жарко. Жарко. И вдруг боль. Та самая. Слева. Глотнул пластмассового воздуха, слизывая испарину с верхней губы. И головой в стекло, чтобы прохлады, чтобы очнуться. — Ты чего? — не менее горячая ладонь на плечо и взволнованный голос Ронга. — Тише… — себе или ему. Рука онемела и болью через грудь. Через неровные грохоты надсадного сердца. Тише. Тише. Тише. — Ли? — Выходите, — мерзко повелительно басит шофёр. Я вывалился на улицу, давя рвотные спазмы, смаргивая кислотные слезы. — Ли, ты чего?! Тебе плохо?! Сердце, да?! — заверещал Ронг, кружа возле меня назойливой наседкой. — Пошел нахуй, — прорычал я, озираясь как дикий зверь, не зная, куда броситься зализывать раны. Чтобы никто не увидел. Чтобы никто не посмел сказать, что я слаб. — Блять, Ли! Что мне… Что мне сделать?! — и снова блядские прикосновения. — Руки, сука, убери! — голоса не рассчитал. В голове грохот и перед глазами плывет, клубясь, тьма. И я не знаю, куда кинуться. Деться, куда?! Тише. Тише. Тише. Паника. Взрывная истерия с головы до ног. До невралгии в сухожилиях и немого вопля в заплёванное небо…  — Иди сюда, — властный голос. Чья-то рука обхватывает за талию, успокаивающе поглаживая по пояснице. Я узнал запах. Хэ. — Тише…